Оригинал взят у в "Кавычки"
Когда-то я вскользь говорил о кавычках как примете разночинного языка – его недоверия к самому себе (см. «Выпрямила» Глеба Успенского). А вот, кажется, переходный этап от Успенского к Розанову: «Посланницы Амура» Лескова (1880-е гг.), с обычной для него чрезмерностью и нарочитостью:
«При восшествии на престол императора Александра II и в первое время его царствования было замечено такое явление, что “многие стоявшие впереди отодвинулись назад, а другие сзади подались вперед” “Иные же совсем были отвергнуты” По этому случаю “была молва”, и “слышалось смущение и ропот”,— многие из отодвинувшихся ощутили в себе дыхание некоего “провозвещающего духа” и, находясь в созерцании грядущего, смело пророчествовали; другие “смирились” и начали заниматься “кредитом” посредством открытия “ссудо-касс” на чужое имя, а третьи “умывали руки”,— удалялись от дел к “идиллиям” — поселялись в хуторах и деревеньках, избирались церковными старостами, писали скромные стишки и картинки и ехидствовали, подшучивая над новым временем.
Я был тогда “мальчиком на возрасте” и жил в большом университетском городе, где “заразился понятиями”, которые по верным соображениям моих родных не обещали мне счастия. Меня от этого старались воздержать, а главное,— на первый раз отрезвить, чтобы из семьи нашей не вышло вредного члена, способного сочувствовать “угрожающей эмансипации”».
«При восшествии на престол императора Александра II и в первое время его царствования было замечено такое явление, что “многие стоявшие впереди отодвинулись назад, а другие сзади подались вперед” “Иные же совсем были отвергнуты” По этому случаю “была молва”, и “слышалось смущение и ропот”,— многие из отодвинувшихся ощутили в себе дыхание некоего “провозвещающего духа” и, находясь в созерцании грядущего, смело пророчествовали; другие “смирились” и начали заниматься “кредитом” посредством открытия “ссудо-касс” на чужое имя, а третьи “умывали руки”,— удалялись от дел к “идиллиям” — поселялись в хуторах и деревеньках, избирались церковными старостами, писали скромные стишки и картинки и ехидствовали, подшучивая над новым временем.
Я был тогда “мальчиком на возрасте” и жил в большом университетском городе, где “заразился понятиями”, которые по верным соображениям моих родных не обещали мне счастия. Меня от этого старались воздержать, а главное,— на первый раз отрезвить, чтобы из семьи нашей не вышло вредного члена, способного сочувствовать “угрожающей эмансипации”».
