"Если какой-либо scholar войдет в какую-либо реку, озеро или любую иную воду в графстве Кембридж днем или ночью дабы поплавать или помыться", он будет (если ранг его ниже бакалавра искусств) "жестоко и сильно публично выпорот в Общем Зале своего колледжа" в присутствии коллег и студентов, и снова выпорот на следующий день в школах одним из прокторов от имени университета.
Если он был бакалавром, его штрафовали на 10 шиллингов и выставляли в колодках на весь день в Общем Зале. Если его ловили на этом во второй раз, то исключали из университета."
(Из Указа вице-ректора Кембриджского университета, 1571 год.)



пост с фоточками кембриджа здесь featherygold.livejournal.com/607935.html

@темы: англомания

---

"Сердце Мидлотиана"

"Сердце [графства] Мидлотиана" - это эмблема, выложенная камнями на брусчатке у входа в старую эдинбургскую тюрьму Толбут - сердце с косым крестом св. Андрея, покровителя Шотландии, внутри него. Для входивших туда заключенных оно символизировало последнюю надежду. В 1736 году тут содержали троих контрабандистов - Эндрю Уилсона, Уильяма Холла и Джорджа Робертсона. Холлу удалось добиться смягчения приговора, а Уилсон был казнен 14 апреля 1736 года. Толпа сочла, то над ним слишком сильно издевались - в городскую стражу начали кидать камни. Капитан Джон Портеус отдал приказ стрелять в толпу - было убито несколько человек, причем из-за того, то некоторые солдаты стреляли поверх голов, пострадали "ни в чем не уиноуатые люди", смотревшие на казнь из окон близлежащих домов.

Общественность Эдинбурга возмутилась и потребовала предать Портеуса суду. Он был заключен в Толбут и осужден на казнь 8 сентября 1736 года, но в назначеный день экзекуция была отложена. Это возмутило горожан - ночью они вооружились и ворвались в тюрьму, где линчевали капитана. Событие получило название "бунт Портеуса", и Скотт добросовестно описывает его в завязке своего романа.

qebedo.livejournal.com/1068728.html

@темы: Шотландия

---

Интересная история Дениса Руденко о вранье Атоса

– Так что все мы при деньгах? – спросил д'Артаньян.
– Только не я, – возразил Атос. – Мне так понравилось испанское вино Арамиса, что я велел погрузить в фургон наших слуг бутылок шестьдесят, и это сильно облегчило мой кошелек.

Действие романа «Три мушкетера» происходит в 1627-28 годах. Именно в эти годы происходила осада Ла Рошели, командовал которой кардинал Ришелье.

Однако же в реальной истории англичанин Кенельм Дигби произведет первую мощную, крепкую и стойкую к транспортировке бутылку только в 1652 году, но даже тогда это будет единичная партия, а технология даже не будет запатентована. По-настоящему, массово, вино встретится с бутылкой не раньше 1690-1700 годов. Но и тогда она будет производиться строго под заказ постоялых дворов, гостиниц и трактиров и будет служить исключительно для хранения в течение года вина, купленного в пору урожая бочкой и разлитого «в свою тару».

Во времена же нашего романа бутылка – это редкость, чуть меньшая, чем бриллиант на пальце д'Артаньяна из первой книги. Дюжина бутылок стоит примерно как хорошая скаковая лошадь, то есть без учета самого вина Атосу пришлось бы выложить за «шестьдесят бутылок» цену ПЯТИ хороших лошадей.

Мы все, безусловно, любим графа де ла Фер, но помним, что у него за душой редко водилась сумма большая, чем на «выпить и закусить». Более того, разговор происходит после того, как Атос проиграл в кости все до последней копейки и отыграл 100 пистолей только поставив на кон своего слугу, Гримо. Поэтому ни о каких 60 бутылках речь идти не могла в принципе.

via

@темы: книги, посуда и кухонная утварь, пьем и будем пить

---

Голландские писатели (в Нидерландах уровень потребления пиратского контента среди читателей чуть выше чем в России — 90%.) сняли ролик, в котором они ходят и заимствуют у сограждан газеты, букридеры, собак, вино и сэндвичи. Конечно, упертым электронным ворам этот ролик ничего не докажет, но лично я смеялся до слез piterhandra.livejournal.com/965926.html

@темы: деньги, писательское

---

Полковник народного ополчения Техаса Джеймс Боуи

 

История самого легендарного холодного оружия Соединенных Штатов Америки началась в 20х годах XIX века. Легенда этого ножа теснейшим образом связана с биографией его «создателя» Джима Боуи. Родившийся в 1796 году этот человек был настоящим сыном своей эпохи. Перепродавал землю и скот. Приторговывал «черным деревом», как тогда именовали африканских рабов. Дрался с шерифами. Воевал с индейцами. Якшался с пиратами. Получил звание полковника. Участвовал в Техасской революции, в ходе которой штат ковбоев отвоевал свою независимость от Мексики. Распрощался с жизнью, обороняя знаменитый форт Аламо. Наряду с Билли Кидом, Бучем Кэсседи, Буффало Билом и прочими отъявленными отморозками занял свое место в пантеоне героев Дикого Запада.

Но знаменитым Джима Боуи сделал нож, названый его именем. Вот прямо тут и начинаются легенды. Многие уверены, что именно будущий полковник придумал и смастерил свой чудовищный тесак. А вот и нет. На самом деле было так.

Старший из братьев Ризон Боуи как то после охоты разделывал тушу (по другой версии дело было на скотобойне), произошел очень неприятный случай, нож которым он работал наткнулся на кость, и пальцы с рукояти соскользнули на лезвие, это чуть не стоило Ризону четырех пальцев правой руки. После этого случая Ризон задумался о новом ноже, который надежно держался в руке, но при этом был бы отличным помощником на охоте.

Разработав самолично внешний вид ножа, он обратился к кузнецу, живущему и работающему на плантации семейства Боуи — Джесси Клиффту, и тот изготовил клинок, следуя указаниям Ризона. За основу для клинка был взят старый копытный рашпиль (специальный большой напильник, используемый для подготовки копыт лошади к подковыванию), а рукоять была выполнена из дерева (в американских легендах нож был изготовлен из куска метеоритной стали, найденной то ли кузнецом, то ли Ризоном).

С современной точки зрения кажется весьма непрактичным и глупым делать охотничий тесак из старого рашпиля, однако в то время такой инструмент как напильник делался из высококачественной стали, и ценился он гораздо дороже многих других инструментов. Например, когда напильник приходил в негодность, его отпускали, нарезали заново и закаливали. Для большинства клинков местные кузнецы брали за основу различные металлические обломки: обода колес и бочек, обломки кос, старые подковы.

Все эти вещи делались из низкоуглеродистой стали, и нож сделанный из них, имел весьма нестойкую режущую кромку и в целом был достаточно ломким. С другой стороны в Американских газетах того времени частыми объявлениями были о продаже качественной стали, как отечественной, так и импортной (из Великобритании ввозилась в виде брусков шеффилдская сталь). Исходя из всего этого, становиться понятным выбор Ризона. К сожалению, ни сохранилось ни одного рисунка или эскиза этого ножа, только описание сделанное самим Ризоном Боуи для Американской газеты «Planters Advocate»: «длина клинка была девять с четвертью дюймов (23,5 см), ширина составляла полтора дюйма (3,8 см), одно лезвие, клинок не изогнут (линия обуха была прямой), металлическая гарда. По сути дела, это был простой охотничий тесак достаточно внушительных размеров, снабженный металлической гардой, для защиты пальцев. Скорее всего «нож Боуи» остался б безымянным, простым «охотником», если б не младший брат Ризона – Джеймс Боуи.

 

Один из первых ножей, скопированных с ножа Джеймса Боуи

Джеймс с детства был «сорви головой» и ввязывался в различные авантюры, не всегда законные. Младший Боуи охотился в болотах Луизиана, занимался контрабандой и работорговлей вместе с пиратом Лафитом, занимался продажей и перепродажей земельных участков и скота, очень много путешествовал, воевал с индейцами и в итоге получил звание полковника. Но известность Джеймса Боуиначалась после конфликта с майором Норрисом Райтом. Норрис Райт был президентом банка, и он отказался выдать Джеймсу ссуду, нужную для заключения очень выгодной сделки, по перепродаже земельных участков. Сделка сорвалась, Боуи понес ощутимые финансовые потери. Ситуацию ухудшило и то, что Райт, используя подкупы и клевету, выигрывает выборы на пост шерифа (Боуи поддерживал противника Райта). В 1826 году произошла первая стычка между Джеймсом и Райтом.

При случайной встречи в городе Александрия (штат Луизиана) Райт стреляет в Джеймса Боуи, но пуля попадает в золотые часы, лежащие в кармане жилета (по другой версии серебряный медальон) и не причиняет ему вреда. Пистолет Боуи дает осечку при выстреле и противники схватываться в рукопашную. Более сильный Джеймс сбивает с ног Райта и пытается добить его складным ножом (единственным оружием, бывшим под рукой у Боуи), но удержать одной рукой Райта, а другой открыть нож ему не удается, и он, отбросив бесполезный нож, начинает его душить. Если б прохожие не разняли бы их в этот момент, то Джеймс, скорее всего б убил своего врага голыми руками. Именно после этой стычки старший брат Ризон дарит своему младшему брату Джеймсу свой охотничий тесак, дабы у младшенького всегда было достойное оружие для ближнего боя. В 1827 происходит еще одна, на этот раз ставшая летальной для майора Нориса стычка с Джеймсом. Младшего Боуи позвал его друг Самуэль Уэллс в качестве одного из секундантов на дуэли, так сложилось, что секундантом противника был Норрис Райт.

Дуэлянты, после того как обменялись выстрелами и оба промахнулись, решили уладить дело миром, и Уэллс принес свои извинения оппоненту отправились распить «мировую». Тут же после мирного окончания этой дуэли, второй секундант Уэллса — Самуэль Кани вызывает на поединок Роберта Крейна (другого секунданта противника Уэллса). Крейн не долго думая, выхватывает два пистолета и стреляет в Кани и Джеймса Боуи, Норрис Райт тоже разряжает свой пистолет в Джеймса. В итоге Кани убит первой же пулей, Боуи дважды легко раненый в бедро и левую руку стреляет в ответ, но промахивается, и, выхватив подарочный тесак, бросается на врагов. Крейн перехватывает свой пистолет за ствол, и бьет им в голову Боуи, сбивая его на землю, а Норрис Райт выхватывает шпагу, спрятанную в трости и наносит упавшему Джеймсу два удара в грудь, при втором ударе тонкое лезвие шпаги ломается, наткнувшись на кость. В этот момент Боуи резким движением принимает сидячее положение, ловит Райта за руку и дергает его на себя, одновременно с этим нанося ему сильный вспарывающий удар в живот. Второй противник Боуи, видя смерть майора Норриса, тоже выхватывает шпагу и бросается на него. Джеймс успевает ударить первым и секущим горизонтальным ударом вспарывает своему врагу живот. В два удара своим страшным тесаком Джеймс Боуи покачивает с обоими врагами.

 

Фото 2.

 

На следующий день после дуэли, Боуи со своим тесаком становиться знаменит. Новость о страшной дуэли, которая переросла в побоище, в ходе которого один человек вооруженный всего лишь ножом разделался с двумя противниками вооруженными пистолетами и шпагами моментально разноситься местными газетами. Газетчики не скупятся на подробности и красочные детали в описании боя, и все больше и больше приукрашивают события. Пистолеты того времени были преимущественно однозарядными и часто давали осечку, и как показал пример Джеймса Боуи хороший нож в ближнем бою надежное оружие. Люди по всей стране начинают приходить с газетой к кузнецам и просить изготовить «боевой нож как у Боуи». Так сугубо мирный охотничий нож в один день становиться боевым тесаком.

После того как Джеймс залечил свои раны, они с братом очень много путешествуют, во многих местах, где они появляться с «легендарного» ножа местные мастера снимают копии. Братья заказывают себе копии ножей простые и богато украшенные. Старший брат всегда носит с собой нож украшенный серебром, и время от времени дарит его либо кому-то из друзей, либо какой ни будь важной персоне. Все это, а так же участие младшего брата в бесчисленных кровавых дуэлях на ножах, из которых он всегда выходил победителем без серьезных ранений, делает братьев Боуи популярными личностями в то время. Из самых известных дуэлей, это поединок с «Кровавым Джеком» Стедивантом, бой происходил в 12 футовом кругу, и противники были связанны между собой трех метровой веревкой. В скором времени Джеймс увлекся поиском затерянной серебряной шахты Лос-Элмегрес (Los-Almagres). Он собирает экспедицию из добровольцев, и в поисках шахты отправляеться на территорию индейского племени Команчи. 19 ноября 1831 года состоялся бой между отрядом Боуи состоящим из 10 человек и несколькими сотнями индейцев. В результате боя, длившемся около тринадцати часов команчи оставили отряд Боуи в покое, потеряв убитыми и ранеными около сотни людей. В отряде Джеймса погиб один человек и несколько получили ранения. Хоть Боуи и не нашел шахту, но этот бой прославил его еще больше и он получил звание полковника народного ополчения Техаса.

 

Последний бой Джеймса Боуи

Последний бой Джеймса Боуи и его смерть тоже окутана легендами и мифами. В 1836 году он участвует в героической обороне Техасского форта Аламо от Мексиканских войск (в ходе войны Техаса за независимость от Мексики 1835-1836 годов). Во время последней стадии боя за форт Алламо, полковник Боуи был прикован к постели в своей комнате, у него был туберкулез (по другой версии тяжелая форма пневмонии). После того как Мексиканские солдаты, озлобленные тяжелыми боями и серьезными потерями, прорвали оборону и проникли в форт, они убивали всех попавшихся на своем пути. Джеймс Боуи, как только мексиканцы ворвались в его комнату, разрядил в них оба пистолета, убив двоих, и выхватил свой верный нож, был расстрелян в упор и добит штыками десятка солдат.

Судьба самого первого ножа Ризона, подаренного Джеймсу Боуи так до конца и не известна: по одной из версий он был уничтожен Мексиканскими солдатами, по другой утерян во время переправы через реку. Американские ученые неоднократно организовывали экспедицию для поиска первого из ножей «Боуи» но не одна из них не добилась результата.

Жизнь Джеймса Боуи и его подвиги сделали из него настоящую Американскую легенду, о нем снято несколько фильмов, написано десятки книг. А его нож стал поистине «Американским Экскалибуром»

 

Нож полковника Джеймса Боуи, мифы и легенды:

1. Самый первый нож Джеймса Боуи был изготовлен из метеорита и закаленный семикратно в крови и жире ягуара.


2. Нож был придуман Ризоном Боуи после того как он увидел средневековый фальчион в музее или частной коллекции.


3. Джеймс Боуи, будучи вооружен только своим ножом, провел бой с пятью наемными убийцами, вооруженными пистолетами и ножами, и убил их всех, получив при этом пару легких ран.


4. В последнем своем бою Джеймс Боуи, будучи прикован к постели болезнью, застрелил и зарезал десять Мексиканских солдат, перед тем как его застрелили.

 

Самый первый экземпляр, к сожалению, не был задокументирован и зарисован. Но свидетельства очевидцев говорят о том, что в начале своей карьеры нож Боуи мало походил на сегодняшний его вариант. Клинок, заказанный Ризоном, был просто большим мясницким тесаком. Без замысловатой гарды. Без рукоятки в виде гроба. Без своего знаменитого скоса обуха. Все, кто видел первый нож Боуи в деле, отмечали не его форму, а его размер. Да и особо хитрых способов применения этого инструмента Джим не демонстрировал - вынул, ткнул, полоснул. Но легенде нужно было большее, тем более что люди уже готовы были платить за нее реальные доллары.

 

В Шефелде производили и такие ножи Боуи.

 

Так на свет появился тот самый «нож Боуи». Самое смешное, что такие клинки в самой Америке производились тогда не в очень большом количестве. В основном они завозились из британского центра металлообработки в Шефелде. Именно оттуда массово поставляли всех этих монстров с надписями типа «Американский патриот» и «Надежда рейнджера». Английские маркетологи (или как там их тогда называли) очень точно уловили тенденции рынка и сумели раскрутить «нож Боуи» не просто как оружие или инструмент, но как национальный символ. Да так, что очень быстро и навсегда вытеснили аутентичную форму ножа полковника с рынка.

 

Такие ножи Боуи пользовались популярностью у солдат Конфедерации.

 

Конечно, патриотические надписи, замысловатая форма клинка и отделка под серебро - все это было очень привлекательно для потенциальных покупателей. Но причина популярности ножа Боуи, как оружия, крылась в другом. Виной тому стала крайнее несовершенство огнестрельного оружия тех лет. Из пистолета или ружья можно было сделать всего один выстрел — процесс заряжания оружия был долог, а дальность действие небольшая и противник успевал приблизиться на дистанцию рукопашного боя. Поэтому-то и был так востребован большой тяжелый нож. Который, к тому же, в отличие от шпаги или сабли, мог быть использован и в хозяйственных целей. Да и долгого обучения такой предмет не требовал.

Впрочем, именно как армейское оружие нож Боуи так и не проявил себя. Им в основном вооружались солдаты-конфедераты из южных штатов. Но как показала неумолимая статистика войны, использовали они его не для того, чтобы кромсать северян, а сугубо во внутренних разборках и пьяных драках. Окончательный же вердикт «большому ножу» вынесло появление в войсках нового эффективного огнестрельного оружия. Например, револьверов Кольта.

 

Фильм «Железная повелительница» поднял новую волну интереса к ножу Боуи.

Так бы и остался нож Боуи смутным воспоминанием, если бы в 1951 году в свет не вышла книга Пола Уэллмана «Железная повелительница» (The Iron Mistress). В ней автор яркими красками описал изрядно мифологизированный жизненный путь Джима Боуи, особый акцент сделав на его знаменитом ноже. Причем у Уэллмана он изначально был таким, каким мы его знаем сегодня. Книга стала бешено популярной и вскоре по ней сняли фильм. Так началась новая страница в истории легендарного ножа. Многие фирмы стали выпускать свои виды Боуи. Появились многочисленные «учителя», заявлявшие, что владеют секретными техниками использования этого оружия. Так зародился культ.

 

На волне популярности появились целые школы и направления боя на ножах Боуи.

 

Его результатом стало появление в ножевой индустрии целого направления. И сегодня ножи Боуи выпускают и в Америке, и в Европе и даже у нас. Клинок именно такой формы принят на вооружение армии США и летал вместе с астронавтами в космос.

В общем, американская легенда жива и не собирается уходить с рынка.

masterok.livejournal.com/4173351.html по ссылке еще немного ножиков и видео

@темы: история оружия, 19 век, СшА

---

Как туристу попасть в Россию XIX века

1. Получите загранпаспорт и визу
Выдачей загранпаспортов во Франции ведают префекты департаментов. Предоставьте подтверждающий личность аттестат от мэра своей коммуны или (если вы парижанин) от комиссара полиции вашего квартала. Заплатите 10 франков пошлины и дождитесь, пока ваш паспорт утвердят в Министерстве внутренних дел и МИДе Франции и — самое главное — завизируют в русском посольстве в Париже. Католическим священникам необходимо также предъявить свидетельство о том, что они никак не связаны с иезуитами, и получить отдельное разрешение на въезд от Священного синода.

Собрать документы непросто, но необходимо. Потому что, согласно Уставу о паспортах 1836 года, тех, у кого паспорта нет, полагается высылать на родину, «не испрашивая на то предварительно никакого разрешения».

Впрочем, иногда и виза не помогает успешно перейти границу. Местные власти собирают информацию о приезжих у своих дипломатов — а те с радостью делятся любыми подозрениями. Поучительна история французов Барро и Марешаля, которые планировали въехать в Россию через Одессу в 1834 году: выяснив, что они исповедуют учение философа-социалиста Анри Сен-Симона, поверенный в делах при Оттоманской Порте

2. Решите, как добраться до границы
Впрочем, какой бы путь вы ни выбрали — по морю или на экипаже, — в конце вас могут ждать сюрпризы. Писатель и путешественник маркиз Астольф де Кюстин выбрал море — и столкнулся с местной бюрократической машиной в полный рост. В своей книге «Россия в 1839 году» он вспоминал, что по прибытии в Кронштадт ему пришлось пересаживаться на более легкое судно: на пакетботе

в Неву было не войти. Возникла проблема и с багажом: чиновники разрешили взять с собой только легкие вещи — и то лишь после досмотра кронштадтских таможенников. Там же, на борту, Кюстина — вместе с другими иностранцами — тщательно допросили и отобрали паспорт, выдав вместо него временную карточку, так называемый путевой вид.

3. Берегитесь таможенников и будьте готовы расстаться со своими вещами
В России, по свидетельству Кюстина, начальники не слишком доверяют своим подчиненным, и потому руководитель таможни тоже может учинить досмотр и конфисковать личные вещи — зонтики, чемоданы, несессеры. Только после этого пассажирам дозволяется отплыть в столицу. По прибытии в Петербург иностранных путешественников ждет очередной допрос: у них выясняют цель и продолжительность визита, справляются, к кому планирует наведаться турист и есть ли у него поручения от европейского правительства или рекомендательные письма к российским подданным. Чтобы не вызвать подозрений, на последний вопрос Кюстин рекомендует отвечать отрицательно. Сам он ограничился именем своего банкира, но и это не спасло его от дополнительного осмотра багажа. В итоге писатель лишился всех своих книг, пары пистолетов и дорожных часов.

Журналистка Сюзанна Вуалькен, которая оказалась в России в том же 1839 году, стала свидетельницей «длительной, достойной инквизиции и чрезвычайно оскорбительной» процедуры: служащие Императорской канцелярии прибыли на судно рано утром и заставили пассажиров спешно собираться у них на виду. Вуалькен тоже спрашивали про рекомендательные письма и отобрали книги, чтобы их изучил цензор.

А вот баварский художник Эуген Хесс довольно сдержанно описал свой опыт общения с российскими чиновниками, отметив лишь, что таможенники показались ему «ужасно грязными». Вероятно, все дело в том, что Хесс приехал в Россию по приглашению императора и тем самым избежал многих неприятных формальностей.

4. Не забывайте, что за вами следят
Надзором за иностранными гражданами, «в пределы государства прибывающими и из оного выезжающими», занимается Третья экспедиция Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии. В первую очередь ее служащих интересуют те, кто впервые приехал в Россию: за ними нередко «учреждается секретное наблюдение». Кроме того, Третье отделение ориентируется на еженедельные отчеты пограничной службы и тесно работает с губернским начальством, которое ведет всю оперативную работу.

О том, как организован надзор за прибывшими в страну иностранцами, можно судить хотя бы по истории дворян Гипполита Адольфа Делиота и Альберика Луи Кастеленя де Лепре, которые в 1831 году въехали в Россию из Швеции. На разных этапах за их перемещениями следили генерал-губернатор Финляндии граф Арсений Закревский, Карл Нессельроде, генерал-губернатор Санкт-Петербурга Петр Эссен, петербургский обер-полицмейстер Сергей Кокошкин, начальник Третьего отделения и шеф жандармов Александр Бенкендорф и лично император Николай I.

Не меньше внимания привлек к себе отставной поручик Ипполит Шарло де Лаво, дурно отозвавшийся о России в личной корреспонденции. В письме к графу де Понсу в декабре 1844 года он отметил «интеллектуальную пустоту» местной жизни и по возвращении планировал «исследовать и описать во всех подробностях нравственное состояние думающего существа в этой снежной пустыне». О содержании письма стало известно главе Третьего отделения графу Алексею Орлову, московскому военному генерал-губернатору князю Алексею Щербатову и начальнику 2-го жандармского округа генерал-майору Степану Перфильеву: последний следил «за поведением, образом жизни, занятиями и связями в обществе» де Лаво — в остальном вполне благонамеренного фабриканта — вплоть до 1848 года.

5. Отмечайтесь в губернских городах
По Уставу о паспортах каждый иностранец должен предъявлять документы в каждом лежащем на его пути губернском городе, а по прибытии на место назначения обменять путевой вид на билет на жительство. В последнем упоминались среди прочего приметы экспата: возраст, рост, цвет волос и глаз, форма лица, описания носа и рта. Что до паспорта с российской визой, то с 1827 года он хранился в Третьем отделении — получить документ назад можно было только перед возвращением на родину. При этом в Москве и Петербурге существует особый порядок выдачи документов для иностранцев: нужно обращаться в Иностранное отделение при канцелярии военного генерал-губернатора и Иностранное отделение Адресной экспедиции при Петербургской управе благочиния. Разумеется, тем, кто посещает столицу, никак нельзя миновать Третьего отделения, выдающего «контрамарки» на посещение Адресной экспедиции.

Любопытное свидетельство оставил в книге «Один год в России», вышедшей в 1847 году, Анри Мериме. Он назвал тайную полицию «инквизицией в розовом пеньюаре»: за непринужденной светской беседой, пересыпанной замечаниями о литературе и балете, сотрудники Третьего отделения выпытают у вас все.

6. Перед отъездом из России обязательно рассчитайтесь с кредиторами
По Кюстину, покинуть страну можно, только предварительно дав в газетах серию объявлений о своем отъезде, чтобы отдать все долги: за этим строго следит местная полиция (впрочем, известным способом бдительность властей можно притупить). Публицист Николай Греч, однако, в своей рецензии на книгу Кюстина утверждал, что маркиз все переврал: вместо себя можно оставить поручителя, владеющего собственностью в столице, а взятку следовало бы давать генерал-губернатору, поскольку именно он подписывает паспорта отъезжающим.

На деле процесс репатриации через Петербург выглядит так: после выдачи паспорта в канцелярии столичного генерал-губернатора его следует завизировать в посольстве Франции в России; затем документ последовательно предъявляется в петербургской портовой таможне, канцелярии военного губернатора Кронштадта и на кронштадтской таможне. Позже данные паспорта фиксируют «в конторе у корабельных строителей» и «на брандвахте в купецкой гавани», затем «прописывают на дальней брандвахте», и, наконец, последняя отметка ставится уже по прибытии в пункт назначения.

via

Однако Марк Твен в "Простаках за границей" свидетельствует, что для американцев тогда все было проще:

Не успели мы бросить якорь, как на борт явился посланный губернатором офицер, который осведомился, не может ли он быть нам чем-нибудь полезен, и просил нас чувствовать себя в Севастополе как дома! Если вы знаете Россию, вы поймете, что это было верхом гостеприимства. Русские обычно с подозрением относятся к чужеземцам и терзают их бесконечными отсрочками и придирками, прежде чем выдадут паспорт. Будь мы из любой другой страны, нам и за три дня не удалось бы получить разрешения войти в Севастопольский порт, нашему же пароходу было позволено входить в гавань и покидать ее в любое время. В Константинополе все предупреждали нас быть поосторожнее с паспортами, следить, чтобы все было записано согласно форме и чтобы паспорта всегда были при нас; нам рассказывали о многочисленных случаях, когда англичан и других иностранцев многие дни, недели, даже месяцы задерживали в Севастополе из-за пустяковых неточностей в паспорте, в чем они к тому же не были виноваты. Я потерял свой паспорт и отправился в Россию с паспортом своего соседа по каюте, который остался в Константинополе. Прочитав его приметы в паспорте и взглянув на меня, всякий сразу увидел бы, что у меня с ним сходства не больше, чем с Геркулесом. Поэтому я прибыл в севастопольскую гавань, дрожа от страха, почти готовый к тому, что меня уличат и повесят. Но все время, пока мы были там, мой истинный паспорт величаво развевался над нашими головами – то был наш флаг. И у нас ни разу не спросили иного.

Сегодня у нас на борту побывало множество русской и английской публики, и время прошло очень весело. Все они были прекрасно настроены, и никогда еще наш родной язык не был мне так мил, как в устах англичан в этом далеком краю. Я много разговаривал с русскими просто из дружеского расположения, и то же чувство побуждало их говорить со мной; и я уверен, что беседа доставила удовольствие обеим сторонам, хотя никто из нас не понимал друг друга. Впрочем, я больше разговаривал с англичанами и очень жалею, что мы не можем прихватить кое-кого из них с собой.

Где только мы не побывали сегодня – и всюду встречали радушие и внимание. И никто не спрашивал нас о паспортах.

Несколько высших чиновников предложили нам отправиться морем на небольшой курорт в тридцати милях отсюда и нанести визит императору. Он сейчас отдыхает там. Чиновники обещали позаботиться, чтобы нам был оказан самый сердечный прием. Они обещали, что, если мы согласимся, они не только известят императора телеграммой, но даже пошлют специального курьера, чтобы предупредить о нашем посещении. К сожалению, времени у нас было в обрез, и главное – уголь был на исходе, поэтому мы сочли за благо отказаться от редкостного удовольствия завязать знакомство с настоящим императором.

...
Сойдя на берег, я ступил на мостовые Одессы, и впервые после долгого-долгого перерыва наконец почувствовал себя совсем как дома. По виду Одесса точь-в-точь американский город: красивые широкие улицы, да к тому же прямые; невысокие дома (в два-три этажа) – просторные, опрятные, без всяких причудливых украшений; вдоль тротуаров наша белая акация; деловая суета на улицах и в лавках; торопливые пешеходы; дома и все вокруг новенькое с иголочки, что так привычно нашему глазу; и даже густое облако пыли окутало нас словно привет с милой нашему сердцу родины, – так что мы едва не пролили благодарную слезу, едва удержались от крепкого словца, как то освящено добрым американским обычаем. Куда ни погляди, вправо, влево, – везде перед нами Америка! Ничто не напоминает нам, что мы в России. Мы прошлись немного, упиваясь знакомой картиной, – но вот перед нами выросла церковь, пролетка с кучером на козлах, – и баста! – иллюзии как не бывало. Купол церкви увенчан стройным шпилем и закругляется к основанию, напоминая перевернутую репу, а на кучере надето что-то вроде длинной нижней юбки без обручей. Все это заграничное, и экипажи тоже выглядят непривычно, но все уже наслышаны об этих диковинках, и я не стану их описывать.

Пароход должен был простоять здесь всего сутки, чтобы запастись углем; из путеводителей мы с радостью узнали, что в Одессе совершенно нечего осматривать, – итак, перед нами целый свободный день, спешить некуда и можно сколько угодно бродить по городу и наслаждаться бездельем. Мы слонялись по базарам и с неодобрением отзывались о нелепых и удивительных нарядах крестьян из дальних деревень, изучали жителей города, насколько это возможно по внешнему виду, и в довершение всех удовольствий до отвала наелись мороженым. В пути мы не часто лакомимся мороженым, и уж дорвавшись до него – кутим вовсю. Дома мы никогда не соблазнялись мороженым, но теперь взираем на него с восторгом, ибо в этих пышущих жаром восточных странах его не часто встретишь.

Нам попались всего-навсего два памятника, и это тоже было истинное благодеяние. Один – бронзовая статуя герцога де Ришелье, внучатого племянника прославленного кардинала. Он стоит над морем на широком красивом проспекте, а от его подножья вниз к гавани спускается гигантская каменная лестница – в ней двести ступеней, каждая пятидесяти футов длиной, и через каждые двадцать ступеней – просторная площадка. Это великолепная лестница, и когда люди взбираются по ней, они кажутся издали просто муравьями. Я упоминаю об этой статуе и лестнице потому, что у них есть своя история. Ришелье основал Одессу, отечески заботился о ней, посвятил ей свой изобретательный ум, умел мудро рассудить, что послужит ей на благо, не скупясь отдавал ей свое богатство, привел ее к подлинному процветанию, так что она, пожалуй, еще сравняется с величайшими городами Старого Света, на собственные деньги выстроил эту великолепную лестницу и… И что же! Люди, для которых он столько сделал, равнодушно смотрели, как он однажды спускался по этим самым ступеням, – он был стар, беден, у него ничего не осталось, – и никто не помог ему. А когда много лет спустя он умер в Севастополе, почти нищий, всеми забытый, они устроили собрание, щедро жертвовали по подписке и вскоре воздвигли этот прекрасный памятник – подлинное произведение искусства – и назвали его именем одну из главных улиц города. Это напоминает мне слова матери Роберта Бернса, – когда ему воздвигли величественный памятник, она сказала: «Ах, Робби, ты просил у людей хлеба, а они тебе подали камень».

В Одессе, как и в Севастополе, нам горячо советовали посетить императора. Его величеству послали телеграмму, и он выразил готовность удостоить нас аудиенции. Итак, мы снимаемся с якоря и отплываем к императорской резиденции. Какая теперь поднимется суматоха! Какие пойдут торжественные совещания, сколько будет создано важных комитетов!.. Как все примутся начищать и наглаживать фраки и белые шелковые галстуки! Стоит мне вообразить, сколь устрашающее и грандиозное испытание нам предстоит, как мое пылкое желание побеседовать с настоящим императором заметно остывает. Куда девать руки? А ноги? А с самим собой что прикажете делать?

...Уже три дня, как мы бросили якорь в Ялте. Место это живо напомнило мне Сьерра-Неваду. Высокие суровые горы стеной замыкают бухту, их склоны щетинятся соснами, прорезаны глубокими ущельями, то здесь, то там вздымается к небу седой утес, длинные прямые расселины круто спускаются от вершин к морю, отмечая путь древних лавин и обвалов, – все как в Сьерра-Неваде, верный ее портрет.

Деревушка Ялта гнездится внизу амфитеатра, который, отступая от моря, понемногу подымается и переходит в крутую горную гряду, и кажется, что деревушка эта тихо соскользнула сюда откуда-то сверху. В низине раскинулись парки и сады знати, в густой зелени то там, то тут вдруг сверкнет, словно яркий цветок, какой-нибудь дворец. Очень красивое место.

У нас на борту побывал консул Соединенных Штатов – одесский консул. Мы собрались в салоне и потребовали, чтобы он объяснил, да поскорее, как нам вести себя, чтобы не ударить лицом в грязь. Он произнес целую речь. И первые же его слова развеяли в прах все наши надежды: он ни разу не присутствовал на дворцовых приемах (троекратное «увы» консулу). Однако он бывал на приемах у одесского генерал-губернатора и не раз беседовал с людьми, принятыми при русском и иных дворах и, уж поверьте, прекрасно представляет себе, что за испытание нам предстоит (новая вспышка надежды). Он сказал, что нас много, а летний дворец невелик – просто большой особняк, поэтому нас, наверное, примут по-летнему – в саду; мы должны будем стать все в ряд – мужчины во фраках, белых лайковых перчатках и при белых галстуках, дамы в светлых платьях, шелковых или еще каких-нибудь; в положенное время – ровно в полдень – появится император, окруженный свитой в блестящих мундирах, и медленно пройдет вдоль строя, – одному кивнет, другому скажет несколько слов. Едва император появится, все лица должны мгновенно озариться радостной, восторженной улыбкой – улыбкой любви, благодарности, восхищения, – и все разом должны поклониться, без подобострастия, но почтительно и с достоинством; через пятнадцать минут император удалится во дворец, и мы можем отправляться домой. У нас словно гора упала с плеч. Видимо, это не так уж трудно. Никто из нас не усомнился, что сумеет, поупражнявшись немного, стоять в шеренге, особенно когда рядом стоят другие; никто не усомнился, что сумеет поклониться, не наступив на фалды фрака и не сломав себе шею, – короче говоря, мы уверовали, что сумеем разыграть все номера этого представления – кроме универсальной улыбки. Консул сказал также, что нам следует составить небольшой адрес его величеству и вручить его кому-нибудь из адъютантов, а уж тот в надлежащую минуту поднесет этот адрес императору. Итак, пяти джентльменам было поручено подготовить сей документ, остальные пятьдесят с бледными улыбками бродили по кораблю – репетировали. Весь следующий день у всех у нас был такой вид, словно мы на похоронах, где все огорчены чьей-то смертью, но рады, что это уже позади; где все улыбаются – и, однако, убиты горем.

Особый комитет съехал на берег и нанес визит его превосходительству генерал-губернатору, дабы узнать нашу судьбу. Три часа нетерпеливого ожидания и неизвестности, и вот они вернулись и сообщили, что император примет нас завтра в полдень, пришлет за нами экипажи и самолично выслушает адрес. Кроме того, мы получили приглашение посетить дворец великого князя Михаила. Каждому было ясно, что нам дают понять, сколь искренни дружеские чувства России к Америке, если уж даже частных лиц удостаивают такого любезного приема.

Мы проехали в экипажах три мили и в назначенный час собрались в прекрасном саду, перед императорским дворцом.

Мы стали в круг под деревьями у самых дверей, ибо в доме не было ни одной комнаты, где можно было бы без труда разместить больше полусотни человек; через несколько минут появился император с семейством; раскланиваясь и улыбаясь, они вошли в наш круг. С ними вышло несколько первых сановников империи, но не в парадных мундирах. Каждый поклон его величество сопровождал радушными словами. Я воспроизведу его слова. В них чувствуется характер, русский характер: сама любезность, и притом неподдельная. Француз любезен, но зачастую это лишь официальная любезность. Любезность русского идет от сердца, это чувствуется и в словах и в тоне, – поэтому веришь, что она искренна. Как я уже сказал, царь перемежал свои слова поклонами.

– Доброе утро… Очень рад… Весьма приятно… Истинное удовольствие… Счастлив видеть вас у себя!

Все сняли шляпы, и консул заставил царя выслушать наш адрес. Он стерпел это не поморщившись, затем взял нашу нескладную бумагу и передал ее одному из высших офицеров для отправки ее в архив, а может быть и в печку. Он поблагодарил нас за адрес и сказал, что ему очень приятно познакомиться с нами, особенно потому, что Россию и Соединенные Штаты связывают узы дружбы. Императрица сказала, что в России любят американцев, и она надеется, что в Америке тоже любят русских. Вот и все речи, какие были тут произнесены, и я рекомендую их как образец краткости и простоты всем начальникам полиции, когда они награждают полисменов золотыми часами. Потом императрица запросто (для императрицы) беседовала с дамами; несколько джентльменов затеяли довольно бессвязный разговор с императором; князья и графы, адмиралы и фрейлины непринужденно болтали то с одним, то с другим из нас, а кто хотел, тот выступал вперед и заговаривал с маленькой скромной великой княжной Марией, царской дочерью. Ей четырнадцать лет, она светловолоса, голубоглаза, застенчива и миловидна. Говорили все по-английски.

На императоре была фуражка, сюртук, панталоны – все из какой-то гладкой белой материи, бумажной или полотняной, без всяких драгоценностей, без орденов и регалий. Трудно представить себе костюм, менее бросающийся в глаза. Император высок, худощав, выражение лица у него решительное, однако очень приятное. Нетрудно заметить, что он человек добрый и отзывчивый. Когда он снимает фуражку, в лице его появляется какое-то особенное благородство. В его глазах нет и следа той хитрости, которую все мы заметили у Луи-Наполеона.

На императрице и великой княжне были простые фуляровые платья (а может быть, и из шелкового фуляра – я в этом не разбираюсь) в голубую крапинку и с голубой отделкой; на обеих – широкие голубые пояса, белые воротнички, скромные муслиновые бантики у горла; соломенные шляпы с низкими тульями, отделанные голубым бархатом, небольшие зонтики и телесного цвета перчатки. На великой княжне – туфли без каблуков. Об этом мне сказала одна из наших дам, сам я не заметил, так как не смотрел на ее туфли. Я с удовольствием увидел, что волосы у нее свои, а не накладные, заплетены в тугие косы и уложены на затылке, а не падают беспорядочной гривой, которую принято называть «водопадом» и которая так же похожа на водопад, как окорок на Ниагару. Глядя на доброе лицо императора и на его дочь, чьи глаза излучали такую кротость, я подумал о том, какое огромное усилие над собою пришлось бы, верно, сделать царю, чтобы обречь какого-нибудь преступника на тяготы ссылки в ледяную Сибирь, если бы эта девочка вступилась за него. Всякий раз, когда их взгляды встречались, я все больше убеждался, что стоит ей, такой застенчивой и робкой, захотеть, и она может забрать над ним огромную власть. Сколько раз ей представляется случай управлять самодержцем всея Руси, каждое слово которого закон для семидесяти миллионов человек! Она просто девочка, я видел таких сотни, но никогда еще ни одна из них не вызывала во мне такого жадного интереса. В наших скучных буднях новые, непривычные ощущения – редкость, но на сей раз мне посчастливилось. Все здесь вызывало мысли и чувства, в которых ничто еще не поблекло, ничто не приелось. Право же, странно, более чем странно сознавать, что вот стоит под деревьями человек, окруженный кучкой мужчин и женщин, и запросто болтает с ними, человек как человек, – а ведь по одному его слову корабли пойдут бороздить морскую гладь, по равнинам помчатся поезда, от деревни к деревне поскачут курьеры, сотни телеграфов разнесут его слова во все уголки огромной империи, которая раскинулась на одной седьмой части земного шара, и несметное множество людей кинется исполнять его приказ. У меня даже было смутное желание получше разглядеть его руки, чтобы убедиться, что он, как все мы, из плоти и крови. Вот он передо мной – человек, который может творить такие чудеса, – и однако, если я захочу, я могу сбить его с ног. Дело простое, и все же явно ни с чем не сообразное, – все равно что опрокинуть гору или стереть с лица земли целый континент. Подверни он ногу, и телеграф понесет эту весть над горами и долами, над необитаемыми пустынями, по дну морскому, и десять тысяч газет раззвонят об этом по всему свету; заболей он тяжело – и не успеет еще заняться новый день, а во всех странах уже будут знать об этом; упади он сейчас бездыханный – и от его падения закачаются троны полумира! Если бы я мог украсть его сюртук, я не колебался бы ни секунды. Когда я встречаю подобного человека, мне всегда хочется унести что-нибудь на память о нем.

Мы уже привыкли, что дворцы нам показывает какой-нибудь ливрейный лакей, весь в бархате и галунах, и требует за это франк, но, побеседовав снами полчаса, император всероссийский и его семейство сами провели нас по своей резиденции. Они ничего не спросили за вход. По-видимому, им доставляло удовольствие показывать нам свои покои.

Полчаса мы бродили по дворцу, восхищаясь уютными покоями и богатой, но совсем не парадной обстановкой; и наконец царская фамилия сердечно распрощалась с нами и отправилась считать серебряные ложки.

Мы получили приглашение посетить расположенный по соседству дворец цесаревича, наследника русского престола. Сам он был в отъезде, но князья, графини, графы – так же непринужденно, как император в своем дворце, – показали нам его апартаменты, ни на минуту не прерывая оживленной беседы.

Шел второй час. Великий князь Михаил еще прежде пригласил нас в свой дворец, находящийся в миле от царского, и мы отправились туда. Дорога отняла у нас всего двадцать минут. Здесь прелестно. Красивый дворец со всех сторон обступают могучие деревья старого парка, раскинувшегося среди живописных утесов и холмов; отсюда открывается широкий вид на покрытое рябью море. По всему парку в укромных тенистых уголках расставлены простые каменные скамьи; тут и там струятся прозрачные ручейки, а озерца с поросшими шелковистой травой берегами так и манят к себе; сквозь просветы в густой листве сверкают и блещут прохладные фонтаны, – они устроены так искусно, что бьют, кажется, прямо из стволов могучих деревьев; миниатюрные мраморные храмы глядят вниз с серых древних утесов; из воздушных беседок открывается широкий вид на окрестности и на морской простор. Дворец построен в стиле лучших образцов греческой архитектуры, великолепная колоннада охватывает внутренний двор, обсаженный редкостными благоухающими цветами, а посредине бьет фонтан – он освежает жаркий летний воздух и, может быть, разводит комаров, а пожалуй, что и нет.

Великий князь с супругой вышли нам навстречу, и церемониал представления был так же прост, как у императора. Через несколько минут беседа снова потекла как по маслу. На веранде появилась императрица, а великая княжна вошла в толпу гостей. Они приехали сюда раньше нас. Еще через несколько минут прибыл верхом и сам император. Это было очень приятно. Вы вполне оцените такое внимание, если вам случалось бывать в гостях у монархов и чувствовать, что вы, пожалуй, успели надоесть хозяину, – впрочем, я полагаю, столь высокие особы не стесняясь отделаются от вас, когда вы им больше не будете нужны.

Великий князь Михаил – третий по старшинству брат императора, ему лет тридцать семь, и у него такая царственная наружность, как ни у кого в России. Ростом он выше самого императора, прямизною стана настоящий индеец, а осанкой напоминает одного из тех гордых рыцарей, что знакомы нам по романам о Крестовых походах. По виду это человек великодушный – он в два счета столкнет в реку своего врага, но тут же и сам прыгнет за ним и, рискуя жизнью, выудит его на берег. Судя по рассказам, он смел и у него благородная натура. Он, видно, хотел показать нам, что американцы – желанные гости русской императорской семьи, ибо всю дорогу от Ялты до царского дворца он сопровождал нас верхом, выслал вперед своих адъютантов, приказав им позаботиться, чтобы ничто не помешало нашему проезду, и всякий раз, когда в том была надобность, спешил предложить свою помощь. Мы обращались с ним запросто, так как еще не знали, кто он такой. Теперь мы узнали его, оценили и его дружеское расположение и оказанное нам покровительство, чего мы, без сомнения, не дождались бы ни от одного великого князя в целом свете. Он мог послать с нами любого из своих бесчисленных приближенных, но предпочел взять этот труд на себя.

На великом князе был красивый яркий мундир казачьего офицера, на великой княгине – белое платье из альпака, отделанное черной зубчатой тесьмой, и серая шляпка с серым пером. Она молода и миловидна, скромна и без претензий, и притом обаятельно любезна.

Нас провели по всему дому, потом в сопровождении титулованных особ мы обошли весь парк и наконец, около половины третьего, вернулись во дворец завтракать. У них это называется завтраком, но по-нашему – это холодная закуска. Нам подали вино двух сортов, чай, хлеб, сыр, холодное мясо, и все это сервировали на столах посреди гостиной и на верандах – всюду, где было удобно. Трапеза прошла без всяких церемоний. Это было нечто вроде пикника. Я еще раньше слыхал, что нас собираются угощать завтраком, но Блюхер уверял меня, что это сын Бэйкера надоумил его императорское высочество. Едва ли, хотя это очень на него похоже. По милости Бэйкера-младшего все мы на корабле живем под страхом голодной смерти: он вечно голоден. Говорят, он ходит по каютам в отсутствие хозяев и пожирает все мыло. Говорят, он ест даже паклю. Говорят, в часы досуга он не брезгует ничем, но всему предпочитает паклю. За обедом он обходится без пакли, но на закуску или когда он ничем не занят – только подавай. Разговаривать с ним неприятно, его дыхание отдает горечью, и на зубах налип вар. Мальчишка, конечно, мог попросить, чтобы нас покормили завтраком, но я все-таки надеюсь, что он этого не делал. Как бы там ни было, все сошло гладко. Высокородный хозяин переходил от группы к группе, помогал расправляться с угощением и не давал угаснуть беседе, а великая княгиня поддерживала разговор с теми, кто устроился на веранде или, насытившись, покидал гостиную.

Княжеский чай был отменно хорош. В него выжимали лимон или подливали ледяного молока – кому как нравилось. С лимоном вкуснее. Чай привозят из Китая сушей, морское путешествие ему вредно.

Когда пришло время уходить, мы распрощались с нашими высокопоставленными хозяевами, и они, счастливые и довольные, отправились пересчитывать свои серебряные ложки.

Мы провели в гостях у царских особ добрых полдня и чувствовали себя все время так же легко и непринужденно, как на нашем корабле. А я-то был уверен, что в императорском дворце разгуляешься не больше, чем в лоне Авраамовом. Я думал, что императоры люди страшные. Я думал, они только и делают, что восседают на тронах, увенчанные великолепными коронами, в красных бархатных халатах с нашитыми на них горностаевыми хвостиками, и хмурым взглядом озирают своих приближенных и подданных и посылают на казнь великих князей и княгинь. Однако, когда мне посчастливилось проникнуть за кулисы и посмотреть на них дома, в кругу семьи, оказалось, что они до удивления похожи на простых смертных. Дома они куда приятнее, чем во время пышных приемов. Одеваться и вести себя, как все, для них так же естественно, как для любого из нас положить себе в карман карандаш, который мы на минутку взяли у приятеля. Но отныне я уже не смогу верить в сверкающих мишурой театральных королей. И это очень прискорбно. Бывало, при их появлении я так восхищался. Но теперь я лишь отвернусь печально и промолвлю:

– Нет, не то… не те это короли, в обществе которых я привык вращаться.

Когда, напыщенные и важные, они будут шествовать по сцене в сверкающих алмазами коронах и в пышных одеждах, я вынужден буду заметить, что все монархи, с которыми я знаком, носили самое обыкновенное платье и не шествовали, а ходили. А когда они появятся на сцене, со всех сторон окруженные телохранителями-статистами в шлемах и жестяных нагрудниках, моя святая обязанность будет довести до сведения невежд, – и я с удовольствием сделаю это, – что ни возле моих знакомых коронованных особ, ни в их домах я никогда не видел солдат.

Могут подумать, что мы слишком засиделись в гостях или вообще вели себя неподобающим образом, но ничего такого не произошло. Все чувствовали ответственность, возложенную на нас этой необычной миссией, – ведь мы представляли не правительство Америки, а ее народ, – поэтому каждый изо всех сил старался как можно лучше исполнить этот высокий долг.

Со своей стороны царская фамилия несомненно считала, что, принимая нас, она может выказать свое отношение к народу Америки куда лучше, чем если бы осыпала любезностями целый взвод полномочных послов; и потому они со всем вниманием отнеслись к этому приему, который должен был знаменовать их доброе расположение и дружеские чувства к нашей стране. И мы так и поняли их приветливость, поняли, что она адресована не лично нам. Но не скрою, каждый из нас был исполнен гордости оттого, что его принимают как представителя нации; и без сомнения, каждый гордился своей страной, гражданам которой здесь оказывают столь радушный прием.

С тех самых пор, как мы бросили якорь в Ялте, наш поэт вынужден был наложить печать молчания на уста свои. Сперва, когда стало известно, что нас примет русский император, его красноречие забило фонтаном, и он круглые сутки обрушивал на нас несусветный вздор. Если раньше мы тревожились, не зная, как держаться и что делать с собой, то тут нами овладела иная тревога: что делать с нашим поэтом. В конце концов мы решили эту задачу. Мы предложили ему выбор: либо он поклянется страшной клятвой, что не произнесет ни единой строчки своих стихов, пока мы находимся в царских владениях, либо останется под стражей на борту, пока мы не вернемся в Константинополь. Он долго не хотел примириться с этим, но наконец сдался. Мы вздохнули с облегчением. Быть может, свирепый читатель захочет познакомиться с образчиком его творчества? Я никого не хочу обидеть этим эпитетом. Я употребил его лишь потому, что обращение «благосклонный читатель» давно приелось и любая замена, по-моему, будет приятным разнообразием.

Помилуй и сохрани нас и последи засим,
Чтоб сладко мы ели и пили по дороге в Иерусалим.
Человек ведь предполагает, и так тому быть как раз,
А время ждать не станет никого – и даже нас.
Море весь день было непривычно бурное. Однако это не помешало нам приятно провести время. Посетители наводнили наш корабль. Приехал генерал-губернатор, и мы салютовали ему девятью выстрелами. Он явился в сопровождении своего семейства. По пути его следования – от кареты до мола – расстелили ковры, хотя я уже видел, что, когда он был не при исполнении служебных обязанностей, он прекрасно обходился без всяких ковров. Быть может, подумал было я, он навел на свои башмаки какой-нибудь сверхъестественный глянец и хочет во что бы то ни стало сохранить его? Но я смотрел с пристрастием и не заметил, чтобы они сияли больше обычного. А может быть, в прошлый раз он просто позабыл захватить с собой ковер, во всяком случае он обошелся без него. Генерал-губернатор чрезвычайно приятный старый джентльмен; он всем нам понравился, особенно Блюхеру. Когда он прощался с нами, Блюхер просил его снова побывать у нас и непременно прихватить с собой ковер.

К нам приехал и князь Долгорукий с двумя высшими офицерами флота, которых мы видели вчера на приеме. Поначалу я был с ними довольно холоден, ибо, раз уж я бываю у императоров, мне не пристало держаться чересчур фамильярно с людьми, о которых я знаю только понаслышке и с чьим нравственным обликом и положением в обществе не имею возможности досконально ознакомиться. Итак, на первых порах я счел за благо быть посдержаннее. Князья, графы, адмиралы – все это очень хорошо, сказал я себе, но ведь они не то, что императоры, а разборчивость в знакомствах никогда не помешает.

Приехал и барон Врангель. Одно время он был русским послом в Вашингтоне. Я рассказал ему о своем дядюшке, который в прошлом году упал в шахту и переломился пополам. Это чистейшая выдумка, но я не мог позволить себе только из-за недостатка изобретательности спасовать перед первым встречным, который на манер Мюнхгаузена будет хвастаться передо мной своими поразительными приключениями. Барон очень приятный человек и, по слухам, пользуется величайшим доверием и уважением императора.

Среди гостей был и барон Унгерн-Штернберг, шумный старый вельможа, душа нараспашку. Это деятельный, предприимчивый человек, сын своего времени. Он главный директор русских железных дорог – в некотором роде железнодорожный король. Благодаря его энергии Россия в этой области достигла прогресса. Он много путешествовал по Америке. Говорит, что очень успешно использует на своих дорогах труд каторжников. Они работают хорошо, ведут себя тихо и мирно. Теперь у него работают около десяти тысяч каторжников. Я воспринял это как новый вызов моей находчивости и не ударил лицом в грязь. Я сказал, что в Америке на железных дорогах работают восемьдесят тысяч каторжников – все приговоренные к смертной казни за убийство с заранее обдуманным намерением. И пришлось ему прикусить язык. Нас посетил и генерал Тотлебен (знаменитый защитник осажденного Севастополя) и множество менее высоких армейских и флотских чинов, а также немало неофициальных гостей – русских дам и господ. К завтраку, разумеется, подали шампанское, но человеческих жертв не было. Тостам и шуткам не было конца, однако речей не произносили, если не считать той, в которой благодарили генерал-губернатора, а в его лице царя и великого князя, за гостеприимство, и ответного слова генерал-губернатора, в котором он от лица царя благодарил за эту речь, и пр. и пр.

@темы: 19 век, 19 век, СшА

---

Жил-был на свете некто Эбен Макбёрни Байерс. Родился он в 1880 году в Питтсбурге, с детства увлекался различными видами спорта и вообще был, как говорится, спортсменом и комсомольцем в лучших американских традициях. В 1906 году Байерс даже выиграл чемпионат США по гольфу среди любителей (до того — в 1902 и 1903 годах занимал второе место).
Мажором и любимчиком женщин Эбен был не случайно. Его папа, Александр Байерс, владел сталелитейной компанией Girard Iron Company, и сын с ранних лет занимал в ней не слишком низкую должность.

Только умер Эбен Байерс некрасиво. Об этом пойдёт речь, и ещё о том, чем люди травились в 30-е.
Жить бы Эбену Байерсу не тужить, но в 1927 году, то есть уже в солидном возрасте, он ехал на поезде с ежегодного футбольного матча между Гарвардом и Йелем (университетами; Байерс окончил второй), упал с койки и сильно ударился рукой. Боли не проходили в течение некоторого времени, Байерс обратился к врачу, и тот прописал ему средство под названием «Radithor».
Тут надо отметить, что «Радитор» — это та ещё дрянь. В начале XX века, когда радиоактивность ещё толком не была изучена, её быстренько назначили «целительной»; широко рекламировались различные порошки и мази с добавлением благостно влияющих на организм (в малых дозах) тория, радия и прочих радостей. Впрочем, и «Кока-кола», напомним, изначально продавалась в аптеках как лекарство, и героин до 1970-х годов можно было по рецепту в фармацевтическом магазинчике купить.

дальше здесь
analitic.livejournal.com/429175.html
пост, к сожалению, старый, картинки самоудалились

@темы: медицина-историческое

---

К этому: https://kot-kam.livejournal.com/2086765.html - о бесполезных буквах:



Правильно:



(https://philtrius.livejournal.com/1210864.html, через kuraev)

А была еще буква ѵ, ижица, которая использовалась всего в нескольких словах греческого происхождения на месте греческой буквы ипсилон (υ (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%98%D0%B6%D0%B8%D1%86%D0%B0). Казалось бы, ну уж совсем бесполезная буква? А знаете ли вы, что слово "миропомазанник" на самом деле пишется "мѵропомазанник"? То есть имеется в виду не "помазанный міромъ", т.е. "обществом, социумом", и тем более не "помазанный миром" (т.е. отсутствием войны), а "помазанный мѵромъ", то есть освященным благовонным маслом? Фактически, эти три буквы ТОЖЕ имели смыслоразличительную функцию - и, как видите, неразличение этих букв тоже могло приводить (и приводит) к существенной путанице смыслов. Весь вопрос в том - оно вам надо?

А толстовскую Наташу, кстати, вполне можно понять: она, как и любой православный человек, тысячу раз слышала это "Миром Господу помолимся!", но далеко не факт, что хоть раз видела написанным. Княжна Марья, кстати, наверно, видела. kot-kam.livejournal.com/2093124.html

@темы: Вавилон-18 по-русски

---

16.01.2018 в 06:27

Пишет  Sindani:

14.01.2018 в 20:40

Пишет  N.K.V.D.:

ОДНАКО, ПРОДАВЩИЦЫ ОРЕХОВ...

Если вам когда-нибудь доведется посетить Тайвань, вы, возможно, встретите полураздетых девушек в огне неоновых ламп стеклянных киосков по обочинам дороги, ожидающих проезжающих мимо мужчин. Ну, они не те, кем кажутся на первый взгляд!

Дальше

Этих женщин прозвали "девочки ореха бетель", они торгуют легкими вкусными закусками из орехов бетель, завернутых в листья одноименного растения. Девушки одеваются довольно вызывающе, привлекая потенциальных покупателей, но орехи единственная вещь, которую они продают. Главные дороги заполонили около 60000 таких киосков, они стали одним из символов страны и их размещали даже в старых путеводителях.
Женщины, работающие в мини-магазинчиках, как правило, из бедных семей, но, по сообщениям СМИ, работая здесь, они получают больше, чем горничные, официантки и другие представители рабочих профессий.

Орех бетель, плод пальмового дерева арека, является четвертым самым популярным психоактивным веществом в мире, после никотина, алкоголя и кофеина. Его, как правило, жуют завернутым в листья бетеля, с добавлением ароматизаторов табака, корицы, или лайма. Потребляемый одной десятой частью мирового населения, он может дать людям эффект, соизмеримый с шестью чашками кофе. Закуска продается по всей Азии, но уникальный маркетинговый ход используется только на Тайване.

Основная клиентура девочек состоит из мужчин, водителей такси или грузовиков, останавливающихся по дороге для быстрого употребления природного стимулятора. Этих людей, естественно, привлекают вызывающие наряды, они останавливаются купить закуску, чтобы не заснуть за время длительного вождения. Десять порций бетеля продаются по цене около 2 $.

Традиция ореховых девочек бетель зародилась в конце 1960-х в Шуангдонг, где работали гламурные красотки. Пик популярности пришелся на 1990-е годы, а конкуренция была настолько высока, что девушки носили очень откровенные наряды. Но в 2002 году, чиновники обвинили торговцев в распаде моральных принципов нации, а также в участившихся случаях дорожно-транспортных происшествий.

Употребление бетеля также на 80 % увеличивает риск заболевания раком полости рта в Тайване, который стал дополнительным поводом для беспокойства. С тех пор, национальные дебаты по этому вопросу не утихали. Продажу бетеля в Тайбэе запретили в 2007 году, а девушек из других областей обязали носить более строгую форму одежды. Девушки теперь обязаны следовать правилам и закрывать свою грудь, ягодицы и живот.

"Девушки, чтобы заработать почти ничего не одевали, но сейчас стало лучше, так как клиенты проявляют больше уважения", сказала 22-летняя Ша Тан, продавщица из Таоюань.
Ей удается зарабатывать около $ TW 26,000 (примерно 800 $) в месяц, и она благодарна за введение строгих условий. Ее менеджер Чоу Чоу, однако, имеет другую точку зрения.

(С.)перто

@темы: медицина-историческое

---

Есть такая знаменитая древнегреческая статуя "Аполлон из Пьомбино" как бы аж пятого века до нашей эры (хранится в Лувре). Во многих курсах истории искусства ее до сих пор проходят как очень важную стадию сложения античной скульптуры. Но оказывается, давным-давно известно, что этот шедевр -- коммерческая подделка, сфабрикованная уже в эпоху гегемонии Рима. Это делает ее одной из древнейших доказанных подделок в истории.



дальше здесь shakko-kitsune.livejournal.com/1188384.html

@темы: фигурки, античность

---

Фотопроект, в котором потомки знаменитых личностей снялись в образах своих предков: Наполеон, Кромвель, Диккенс, Нельсон, Веллингтон, индеец Джеронимо и другие. shakko-kitsune.livejournal.com/1191277.html

, там больше

@темы: фото

---

«Летом 1898 года на прогулке около станции Крюково, Московской губернии, моя жена впервые обратила мое внимание на гриб, который я сначала считал молодой стадией шляпочного гриба, только что приподнимающегося из-под земли. Однако разрезав его, я сейчас же мог убедиться в том, что передо мною зрелый гриб и притом незнакомый мне представитель гастромицетов». Так выдающийся российский миколог Фёдор Владимирович Бухгольц открыл так называемый «крюковский трюфель», назвав его Secotium krjukowense (подробнее здесь http://mycology-rus.livejournal.com/86238.html).



Но что на самом деле обнаружил Бухгольц? Ответ, который дают современные микологи, поражает: он, сам того не подозревая, описал новый вид сыроежек…

продолжение здесь olnud.livejournal.com/310930.html

---

Как-то я проходил мимо черного входа института – около него складывают макулатуру. Двое работников обслуживающего персонала (то ли электрики, то ли еще кто-то) рассматривали обложку какой-то книги и смеялись. Я заинтересовал и скользнул взглядом по обложке. Да, для не-биолога такое название в самом деле звучит смешно:

( Свернуть )

Примечательно, что английский вариант книги имеет иное оригинальное название: «The friendly fungi: a new approach to the eelworm problem».
Книгу можно скачать здесь ashipunov.info/shipunov/school/books/daddington1959_khischnye_griby.djvu
В ней рассказывается о почвенных грибках, которые питаются фитонематодами и используются для борьбы с видами, причиняющими вред сельскому хозяйству. Все вполне серьезно, но наши переводчицы решили привлечь названием более широкий круг читателей.

@темы: Вавилон-18

---

В 1941 г. известный немецкий палеонтолог Friedrich von Huene описал новый вид и род динозавров из отложений Польши - Succinodon putzeri. Понятное дело – 1941 и Польша… Да еще вид назван в честь военного геолога. Политика политикой, а нового динозавра признали и отнесли к титанозаврам. В описании фигурировали фрагменты челюстей и зубов:



В 1981 г. польские палеонтологи Krystyna Pożaryska и Halina Pugaczewska установили, что на самом деле фрагменты «зубов» являются не чем иным, как трубками двустворчатых моллюсков из семейства Teredenidae. Мы привыкли к тому, что моллюски-древоточцы или «корабельные черви» (Teredinidae) живут древесине или (в случае с Zachsia) в корневищах морских трав. Но есть один вид, который обитает в мягких грунтах, богатых разлагающейся древесиной – загадочный Kuphus polythalamia. Куфус – самый длинный из известных двустворчатых моллюсков: длина его известковых трубок может достигать 1,5 м. Внутри этой трубки и живет моллюск, высовывая наружу только сифоны.



Стоит уточнить, что эта трубка – не раковина. Раковина маленькая (V на схеме), находится в самой нижней части трубки. Куфус не имеет пищеварительной системы и питается за счет симбиотических серобактерий. Это стало известно совсем недавно: хотя Kuphus polythalamia был описан Карлом Линнеем по трубке, живые экземпляры удалось найти и изучить только несколько лет назад. Известны ископаемые виды. По всей видимости, Succinodon putzeri – фрагменты какого-то ископаемого куфуса.
Это не единственный случай, когда ископаемых терединид принимали за совершенно другие организмы. Еще один – якобы плоды ископаемой пальмы, описанные под названием Phoenix szaferi поляком Bąkowski в 1967. Опять Польша! Оказалось, что за плоды были приняты переплетенные ходы каких-то древоточцев. Но это уже не зоологическая, а ботаническая ошибка.

olnud.livejournal.com/315339.html

---

Durus - твердый (лат.), и все же для нашего уха некоторые названия животных и растений звучат не слишком поэтично:
Acacia dura
Dura nepha
Antonina debilis
Mutilla infantilis
Pentodon idiota idiota
Pelobates syriacus balvanicus
Achyrophorus balbisii
Azelina uroda
Acanthogonatus nahuelbuta

olnud.livejournal.com/316075.html#comments

@темы: Вавилон-18, цветики-листочки

---

Вот такое новое имя. О национальности спросить постеснялся, но спросил, как нужно произносить это имя: Не-мат (с задержкой между слогами). olnud.livejournal.com/316638.html

@темы: имена

---

Довольно подробная статья о резне в Централии, со схемами (англ) www.centraliabattlefield.com/uploads/4/8/4/7/48...

@темы: 19 век, СшА

---

Теннис 1886 года

@темы: история игр и игрушек, 19 век, СшА

---

Революционная пирамида. Галич. 1919 г. Фото Михаил Смодор.

@темы: 20 век: Россия и вокруг нее

---

Снегоход. Нью-Йорк, 1916 год.

@темы: история транспорта