14.07.2020 в 21:24

Пишет  Моргаер:

Когда решаешь поучиться перспективе, задалбываешься после рисования нескольких кубов, а потом находишь это...

"Работа архитекторов до появления Автокада."

---

02.07.2020 в 01:48

Пишет  Моргаер:

У меня сейчас столько вопросов...

02.07.2020 в 00:10

Пишет  Санди Зырянова:

Студиозусы это ценили



Макеты для обучения стоматологов, начало XX века.

@темы: медицина-историческое

---

В прошлой теме уже вылезла навязшее в зубах обсуждение стоимости Николаевской ж/д в сравнении с ж/д времен Александра II. Я уже несколько раз говорил, что это не имеет смысла, но мне начали рассказывать, что мол смотри на Царскосельскую дорогу и какая там стоимость версты рельсов.
Народ, я не понимаю, как можно не сложить два плюс два, тем более истории создания Царскосельской и Николаевской дорог обсосаны донельзя, и литературы по ним просто вагон. Тут просто надо сложить все буквы, и угадать слово.
Итак, Царкосельская дорога. Просто эксперимент - можно ли в климате России строить дороги. Грубо говоря - российское тут - только руки по возведению насыпей, укладке рельсов и шпал, и... все. Все запчасти закупались на стороне, и поскольку в той же Англии было более развитое железнодорожное производство - понятно, что цены были божеские.
Отличие Николаевской дороги от Царскосельской - этот проект изначально полагался как создание целой железнодорожной промышленности, изначально вообще - замкнутого цикла. Во-первых, она изначально была двухпутной, что дает нам не 640 км, а 1280 км пути, как вы понимаете. Зато график движения упрощался, но естественно - стоимость возрастала. Во вторых, Николай I по типу Кольбера решил на строительстве этой дороги наладить собственное производство железнодорожного транспорта, выпуск рельсов,шпал, и т.д.
Так, Николай I предпринял попытку использовать строительство дороги для поощрения отечественной железоделательной промышленности и распорядился разместить заказ на поставку 5 млн пудов рельсов на российских предприятиях, несмотря на то, что стоимость пуда рельсов с наших заводов почти вдвое превышала стоимость английских с учетом доставки: 1 рубль 43 копейки серебром против 87 копеек. 5 миллионов умножаем на 1.43 - получаем - 7,15 млн рублей, выделенных российским предприятиям. Но российская промышленность как обычно просрала все полимеры подвела - качество чугуна от партии к партии было просто непредсказуемым, поэтому пришлось до 3 миллионов пудов рельсов закупать в Англии, а это еще 2.61 млн рубликов.
Трасса между Питером и Москвой была пустынной, там банально не было ничего, пришлось обустраивать шесть дополнительных станций - тоже деньги, и немалые.
В 1844 году Александровский чугунолитейный завод было решено переделать в первый в России паровозостроительный завод. Правительство заключило контракт на шесть лет с предпринимателями из США Гаррисоном и Уайненсом , которые обязались организовать изготовление подвижного состава. Завод располагал мощным по тому времени оборудованием.
В 1847 г. на заводе было 230 станков и машин, в том числе уникальное по тому времени оборудование: паровые молоты, стан для протяжки труб, зуборезный станок, специальная установка для испытания металлоконструкций, механический и гидравлические прессы. Он имел механический, лесопильный, литейный, машинно-кузнечный, слесарный и другие цеха, оборудованные новой техникой.
К 1849 г. завод выпустил для магистрали 42 пассажирских и 120 товарных паровозов, 70 пассажирских, около 2000 товарных вагонов и 580 платформ. Производство локомотива с тендером обходилось в 12 000 руб. серебром, пассажирского вагона - 4520- 4720 руб., товарного - 1460 руб.
Вот вам и еще нехилые денежки.
Кстати, примечательно, что в 1858 году, в царствование благословенного Александра II, Александровский главный механический завод Петербурго-Московской железной дороги... расформировали. А действительно, что париться? Бабла то много, паровозы закажем заграницей!
Свернуть
Кстати, уже не раз звучала фраза, что Николаевская дорога прибыли не приносила до 1890-х. Она принесла прибыл почти сразу же, правда косвенную. Николай I сразу сделал то, что обещал: «Как только Московская дорога будет закончена, я переведу часть гвардии в Москву, где содержание ее будет стоить гораздо дешевле, а в Петербурге оставлю одни кадры полков; в случае же надобности буду иметь возможность перевести по железной дороге часть войска, которое пожелаю».
В результате почти на четверть снизились траты на содержание гвардии в Питере.
И да.
При Александре II во главу угла при строительстве ж/д была поставлена экономия.
И вот сравнение современников - александровские ж/д с Николаевской.
"Железнодорожное движение в те годы разительно отличалось от того, с чем мы сталкиваемся в наши дни. На узловых станциях грузы перегружались и часто гужевым транспортом перевозились от конечной станции одной дороги на станцию другой, из-за чего образовывались постоянные завалы. Получил известность случай, когда партия скоропортящегося крымского винограда простояла на станции Лозовая около 8 суток в ожидании перегрузки на Курско-Харьково-Азовскую железную дорогу. Животные перевозились в неприспособленных вагонах, лишенных вентиляции, вследствие чего бывали случаи их массовой гибели. Племенной скот, выписанный из-за границы графом А. П. Бобринским для своего Тульского имения, весь погиб, так как перевозился в вагонах, в которых ранее везли зараженный скот; вагон не был дезинфицирован.
Поезда ходили медленно. По Бессарабской ветви Одесской дороги скорость почтового поезда составляла 30 верст в час, пассажирского — 20 верст. Оптимальная скорость грузового поезда считалась 27 верст в час. Книги из Петербурга в Одессу доставлялись за месяц, если отправлялись малой скоростью. Поезд со скотом как-то раз шел от Воронежа до станции Перово под Москвой около 64 час, из которых 30 час. прошли в стоянках на станциях. От Петербурга до Москвы курьерский поезд шел 15, пассажирский — от 23 до 25 часов. Расписание движения пассажирских поездов по железным дорогам разных обществ не было согласовано между собой. Чтобы добраться из Сызрани в Ростов-на-Дону, нужно было затратить 76 час. 36 мин. В 1876 году пассажиры одного поезда добирались из Сызрани в Ростов 26 дней.
Большие проблемы создавали снежные заносы. На Ростово-Владикавказской железной дороге зимой 1875/76 года случались такие заносы, что поезда с пассажирами опаздывали на 10–12 дней. Однажды новобранцы добирались из Ростова во Владикавказ целых 22 дня.
При строительстве Закаспийской дороги заботились о защите ее от зыбучих песков, а не от вод: в низменных местах не устраивалось ни мостов, ни труб для пропуска воды. Год дорога простояла вполне благополучно, но затем выпал такой дождь, что полотно оказалось размытым во многих местах.
Пассажирские поезда делились на две категории: «курьерские», «почтовые» или «скорые», которые составлялись из вагонов 1–2-го классов, и пассажирские из вагонов 1–3-го классов или только 2–3-го классов. На пути следования от Москвы до Одессы курьерский поезд не задерживался нигде; путники, следовавшие обычным пассажирским поездом, останавливались в Елисаветграде и ждали 7 с лишним часов, пока не будет подан поезд другой — Одесской — железной дороги. Справедливости ради укажем, что сходные порядки были в ту пору и в Западной Европе. В Англии, например, пассажиров 3-го класса долгое время вообще возили на открытых платформах; во Франции без утомительных процедур пересаживания с поезда на поезд можно было передвигаться только 1-м классом.
Единое железнодорожное хозяйство во всех странах еще только-только складывалось. Российские железные дороги, построенные в разное время, разными подрядчиками и по разным проектам, отличались поразительным разнообразием. Концессионерам Московско-Брестской, Тамбовско-Саратовской, Грязе-Царицынской и некоторых других магистралей Министерство путей сообщения шло на всяческие уступки. Им утверждали проекты на строительство железнодорожных путей такого профиля, что последующее движение по ним сопрягалось с немалыми трудностями. Так, в день по Московско-Брестской дороге могло быть отправлено не более 5–7 поездов в каждую сторону. Если исключить пассажирские поезда, отправлявшиеся по разнарядке Министерства путей сообщения, то на долю товарного движения оставалось не свыше 3–5 поездов в день, причем небольших — 18–25 вагонов, тогда как на дорогах с более правильным профилем мощный паровоз мог тянуть до 45 вагонов. Российские туристы предпочитали морской путь из Петербурга в Западную Европу поездке по железной дороге на Брест.
Показным благоустройством отличалась Николаевская дорога, принадлежавшая в 1868–1894 годах Главному обществу. К. А. Скальковский, не раз ездивший по ней, на склоне лет вспоминал: «Действительно, трудно было найти в мире другую железную дорогу, где можно с таким комфортом выспаться и сыграть в вист, на которой трясло бы, точно на скверной ухабистой дороге, и где в течение 20 часов встречалось бы шесть больших буфетов, не считая возможности выпить и закусить почти на каждой станции. Шесть буфетов! Когда самые скотообразные люди не принимают пищи чаще трех раз в сутки»".

biography.wikireading.ru/107635

Ну как вам сравнение? При этом стоимость Николаевской ж/д - 140 руб за версту, а той же Петербургско-Варшавской - 103 руб. за версту.Но в 140 руб. вошло и создание своих паровозов, и попытки создания собственных рельсов, и благоустройство территории, а в 103 руб. вошла только... железная дорога.
Ну и напоследок про еще один навязший в зубах вопрос - это Варшавско-Венскую дорогу.
Я даже сам ничего писать не буду, просто процитирую. Кто может сложить два плюс два - поймет.
"Второй принятый к реализации железнодорожный проект в России инициировала в конце 1838 года группа варшавских предпринимателей, среди которых ведущую роль играл банкир П. Штейнкеллер. Он предложил образовать акционерное общество для постройки железной дороги с конной тягой от Варшавы к австрийской границе по направлению на Вену. Предложение поддержали управляющий Польским Банком граф Лубен-ский и наместник Царства Польского фельдмаршал И.Ф. Паскевич. Согласие Николая I на сооружение дороги было дано, акционерное общество с уставным капиталом в 21 миллион злотых, разделенных на 5000 основных и 200 учредительских акций, составлено. Правительство предоставило компании гарантию дохода на вложенный капитал в размере 4%. Такой способ поддержки некоторых частных линий использовался в США на раннем этапе развития железнодорожного дела. На территории Европы государственную гарантию дохода впервые предложило применить французское правительство в 1837 году для привлечения капитала на строительство линии Лион — Марсель, но эту привилегию на протяжении трех лет не одобряла палата депутатов. Н.А. Кислинский отмечает, что именно российское правительство первым в Европе решилось на практике предоставить гарантию дохода на вложенный капитал, и впоследствии эта мера стала основной формой государственной поддержки железнодорожных компаний в нашей стране [10, с. 20]. Размер гарантии в 4% был установлен, потому что именно такой уровень доходности обеспечивали в то время отечественные государственные кредитные учреждения по вкладам до востребования. Обеспечив акциям Общества Варшавско-Венской железной дороги сопоставимую доходность, правительство надеялось перераспределить средства частных вкладчиков в сферу железнодорожного дела. Срок эксплуатации построенной линии акционерным обществом был ограничен, по его истечении дорога должна была безвозмездно перейти в собственность казны. Данное положение также было позаимствовано из французского опыта и в дальнейшем стало обязательным для российских железных дорог.
Работы по сооружению Варшавско-Венской линии начались в 1839 году, при этом проект пересмотрели под паровую тягу, что привело к существенному его удорожанию. Общество быстро израсходовало акционерный капитал и, несмотря на государственную субсидию в 4 млн злотых, в 1842 году признало свою несостоятельность и приостановило строительство. Правительство возвратило учредителям все затраченные ими средства и выплатило сверх того 4 % гарантированного дохода, а сооружение дороги было завершено в 1844—1848 годах за счет средств казны. Фактически, этот проект имел спекулятивный характер, однако обязательства российского правительства были аккуратно выполнены, в первую очередь потому, что Николай I считал это необходимым с точки зрения соблюдения достоинства, а также в целях сохранения инвестиционной привлекательности страны. ПШтейнкеллер выходил с предложением о сооружении еще двух линий: от города Юрбурга на р. Неман до Виндавы и от Варшавы до Нижнего Новгорода, но оно было отклонено как недостаточно обоснованное."

cyberleninka.ru/article/n/upravlencheskiy-i-eko...
george-rooke.livejournal.com/984559.html

@темы: деньги, ж/д

---

Ровно 140 лет назад, 27 июля 1880 года, состоялась великая битва при Майванде в которой афганские муджахеды под командованием 20-летнего полководца Мохаммеда Аюб-Хана наголову разгромили английскую армию генерала Джорджа Бэрроуза. Это сражение стало переломным моментом англо-афганской войны 1878-80 годов, когда англичане вторично пытались захватить Афганистан (первая попытка провалилась в 1842 году), но им снова пришлось оттуда убраться.

дальше здесь vikond65.livejournal.com/1095626.html

нам эта битва более всего интересна главным образом тем, что там ранили доктора Ватсона

@темы: ШХ, англомания

---

#pascalcampion.

@темы: картины

---

27.07.2020 в 14:48

Пишет  MirrinMinttu:

Ливрейные цвета времен Войн Роз
Случайно наткнулась на информацию, которая может быть интересной и нужной - на ливрейные цвета, в которые одевали своих людей бравые английские сэры и пэры. Чтобы видеть, кто тебя атакует, и где свои, а где чужие, не вглядываясь в детали нашитых эмблем и гербов. К сожалению, многие цвета слишком близки друг к другу, что иногда приводило к трагедиям.

Edward Neville, Lord Abergavenny [d.1476] – green and white

William Fitzalan, Earl of Arundel [d.1487] – red and white

John Touchet, Lord Audley [d.1490] – yellow and red

John, Viscount Beaumont [d.1460] – white

William, 7th Lord Berkeley [active until at least 1483] – red

John Bouchier, Lord Berners [d.1474] – yellow and green

Humphrey Stafford, Duke of Buckingham [d.1460] – black and red (also Henry Stafford d. of Buckingham, d.1483).

Sir Thomas Burgh/Borough of Gainsborough [d.1496] – blue

George, Duke of Clarence [d.1478] – murrey and blue

Thomas, Lord Clifford [d.1455] – white

Brooke, Lord Cobham [Edward d. 1464, John d. 1515] – black and red

Sir Marmaduke Constable [d. 1518] – red

Sir John Conyers [d.1490?] – white

Sir Richard Croft [d.1509] – white and blue

Randolf/Ranulph Lord Dacre of Gilsland [d.1461] – four stripes barry yellow and blue

Sir Richard Fiennes, Lord Dacre of the South [d.1483] – white

Thomas Courtney, Earl of Devon [1st, d.1458, 2nd d.1461] – red

Digby family – blue

Thomas Grey, Marquis of Dorset [d.1501] – white and dark red [murrey] (also known as 3rd Lord Grey, 8th Lord Ferrers, Earl of Huntingdon in 1471, Marquis of Dorset in 1475)

Edward, Earl of March/Edward IV [d.1483] – murrey and blue

Edward, Prince of Wales [d.1471] – red and black

Henry Bouchier, Earl of Essex [1st d.1483, 2nd d.1529] – black and green

Henry Holland, Duke of Exeter [d.1475] – white and red

William Neville, Lord Fauconberg, Earl of Kent [d.1463] – white and blue

Walter Devereaux, 7th Baron Ferrers [d.1485] – white and red Sir Edward Grey, 2nd Lord Grey, 7th Lord Ferrers of Groby [d.1461] – green

Sir John Radcliffe, Lord Fitzwalter [d.1461] – blue

William Bourchier, Lord Fitzwaurin or Fitz-Warine [still active 1469] – white and red [?]

Henry Lord Grey of Codnor [d.1496] – red and green

Edmund, Lord Grey of Ruthin and Earl of Kent in 1465 [d.1490] – red

Sir James Harrington [d.after 1497] – black [?]

William, Lord Hastings [d.1483] – dark red [or purple] and blue

Henry VI [d.1471] – white and blue

Henry VII – white and green

William Herbert, Earl of Pembroke [d.1469] – blue and red

John Howard, Duke of Norfolk [d.1485] – red Thomas Howard [d.1524] – red and white

Thomas Talbot, Viscount Lisle or L’Isle [d.1470] – blue

Robert, 3rd Lord Hungerford and Lord Molynes [d.1464] – red and green

Francis, Viscount Lovell [died after 1487?] – blue and yellow

Thomas Fitzalan, Lord Maltravers, 12th Earl of Arundel in 1487 [d.1524] – black

John Neville, Lord Montague, earl of Northumberland 1464-1470 [d.1471] – red and black

Walter Blount, Lord Mountjoy – blue John Neville 2nd Earl of Westmoreland [d.1461] – black and red

John Mowbray, Duke of Norfolk [Ist d.1461, 2nd d.1476] – blue and red

Henry Percy, Earl of Northumberland [2nd earl d.1455, 3rd earl d.1461, 4th earl d.1489] – red and black

John De Vere, Earl of Oxford [Ist d. 1462, 2nd d. 1512] – orange or orange tawney

John Paston [d.1479] – red

Jasper Tudor, Earl of Pembroke [d.1495] – white and green

Edward Poynings [active in 1485] – red

Richard of Gloucester/Richard III [d.1485] – murrey and blue

Anthony Woodville, Earl Rivers and Lord Scales [d.1483] – green [but noted as blue and tawney at a tournament of 1478]

Richard Woodville, Earl Rivers [d.1491] – green

Thomas, Lord Roos [d.1464] – blue and yellow

Edmund, Earl of Rutland [d.1460] – murrey and blue

Richard Neville, Earl of Salisbury, 2nd Earl of Westmoreland, [d.1460] – red and black

John, Lord Scrope of Bolton [d. 1498] – white

John Talbot, 2nd Earl of Shrewsbury [1st d. 1460, 2nd d. 1473] – red and black

Henry Beaufort, Duke of Somerset [d.1464] – white and blue

Thomas, Lord Stanley later Earl of Derby [d.1504] – orange tawney and green

William Stanley [d.1495] – red

John De La Pole, Duke of Suffolk [d.1491] – blue and yellow

Humphrey Talbot [active until at least 1483] – black and white

Rhys Ap Thomas ‘The Raven’ [active until at least 1485] – white

Richard Tunstall [d.1491] – black and white [?]

Richard Neville, Earl of Warwick [d.1471] – red

Lionel, 6th Lord Welles [d.1461] – black and red?

John, Lord Wenlock [d.1471] – white

Henry Willoughby – blue

Robert, Lord Willoughby [d.1501] – red and white

Richard, Duke of York [d.1460]- blue and white

John, Lord Zouche [d.1526] – black and murrey [murrey and purple were often confused]

@темы: история одежды

---

"Повесть о жизни" Паустовского - одно из моих любимых автобиографических произведений, и, как я начал подозревать, отчасти из-за того, что Константин Георгиевич мастер красиво приврать 🙂
Например, история любви киевлянки Десницкой (в его версии почему-то Весницкой) и сиамского принца Чакрабона у Паустовского заканчивается тем, что принц стал королем, а Десницкую царедворцы отравили точеным стеклом электрических лампочек.
Я умилялся, а вчера решил проверить: и нате, ни принц королем не стал, ни Десницкую никто не травил, она бросила принца, когда тот решил завести вторую жену, вышла за американца и умерла в 1960 в Париже.
Этак и о том, как в Абхазии шакалы украли у Паустовского закипающий чайник, он тоже поди приврал 🙂 www.facebook.com/yuri.burnosov.5/posts/70573334...[0]=AZWzhIHHwBGufB_4c3BDX4O2uKt9LNEiM_2LdWVMZ8B0v6pFkPlE81hFfuBqeZMcZ0vq4wAH0OLiND6Ei9rBuuVct9ugLPmy6e0CMMIyUdMyOEiahZMvmVFHCykq6BieUYIhXgwgIXVxD-CUN2g8YeMbLSLPibfn8u-bxH50hW6f2A&__tn__=%2CO%2CP-R

@темы: книги

---

Художник Иван Марчук

@темы: картины

---

Момент ясности.
2018
#pascalcampion

@темы: картины

---

Кто такая Фанни Адамс?

В сленге британских моряков есть выражение «Sweet Fanny Adams» (Сладкая Фанни Адамс), позднее сокращенное до Sweet F. A., и производное о него Sweet fack all (в смягченном переводе – плевать на все). Это выражение означает – ничего, пустяк, бессмыслица, нечто не заслуживающее внимания.

Но мало кто задумывается о происхождении этого выражения, а ведь в нем без труда опознается имя человека. Так кто же такая Фанни Адамс?

По иронии судьбы Фанни Адамс – никто. Она не успела стать кем-то, потому что была маленькой девочкой, родившейся в викторианскую эпоху. Она была всего лишь невинным ребенком, жестоко убитым в результате преступления столь варварского, что оно потрясло викторианскую Англию до глубины души.

дальше здесь truecrime-lj.livejournal.com/16811.html

@темы: Дэн, Вавилон-18, англомания

---

Разочарование дня. Я безутешен.
Есть одна цитата, якобы из Черчилля, такая хлесткая, что якобы русский антитеррор (какой-то из) вставил ее в свой (ну, вы поняли) полушутливый свод правил.
Короче, все вилами на воде писано, но вот цитата.
"Ничто так не воодушевляет, как то, что в тебя стреляли и не попали".
Ну, смысл ясен любому, в кого хоть раз стрельнули. Но сам текст... И "воодушевляет" - полная лажа, и в целом фраза корявая. По идее, она неплохо ритмизирована на повторе "что-то/то-что", но это уровень детского сада. Это слабо для полноценного афоризма. Настолько слабо, что я даже поверил в наш антитеррор: там чай не великие словесники, туда больше из ИСАА и историко-архивного вербовали... (ой)
Однако! Сама эта неряшливость подсказывает, что фраза действительно переводная. Вдруг где-то есть оригинал?
И я начинаю его искать.
И нахожу среди крылатых фраз Черчилля. Разбираться в подлинности я не стал, меня убил сам текст. Кто бы это ни ляпнул, у него был прекрасный слух.
И в автора сто пудов стреляли

Nothing in life is so exhilarating as to be shot at without result.

[восхищенный мат вырезан цензурой]
Ну естественно, ничто в жизни так не _бодрит_!
Но, тысяча чертей, добиться в переводе такой же компактности текста, плотности смыслов и звучности - нереально.
Пожалуй, это тот случай, когда "и бог с ним". divov.livejournal.com/565349.html

@темы: Вавилон-18

---

5 июля 1788 года был принят первый в мире закон о защите человека от канцерогенов на рабочем месте. Британский парламент запретил трубочистам использовать труд мальчиков младше 8 лет, потому что из-за постоянного контакта с сажей в раннем детстве у трубочистов спустя 15-20 лет развивалась особая карцинома. Борьба с этой болезнью продолжалась два столетия, пока мир не усвоил некоторые правила обращения с канцерогенными веществами.

Открыл само явление канцерогенности знаменитый хирург Персиваль Потт, работавший в лондонской больнице Святого Варфоломея. В 1775 году он описал злокачественную опухоль, которую назвал «рак трубочиста». У самих трубочистов она называлась «сажевая бородавка». Вначале на коже мошонки возникает болезненная язва. Затем она прорастает в яичко, которое разбухает и твердеет. Опухоль быстро даёт метастазы в пах и брюшную полость, что приводит к мучительной смерти.

Конечно, «сажевую бородавку» врачи знали и прежде. Но поскольку она поражает юношей, болезнь считали венерической, и лечили ртутью, теряя бесценное время. Потт указал, что единственное верное средство – это гемикастрация. Если вовремя удалить поражённое яичко на ранней стадии заболевания, пациент наверняка будет спасён. Бывало, что через несколько лет или месяцев трубочист опять поступал в больницу с опухолью на другом яичке.


Разбираясь, что же с этой профессией не так, Потт стал изучать быт и биографию своих пациентов. Не все больные чистили трубы, но каждый из них занимался этим лет с 5-6 и до того возраста, когда мальчик раздаётся в плечах и перестаёт пролезать в дымоход шириной в один кирпич. Малыши числились учениками трубочиста, хотя выполняли за него всю работу. С раннего утра улицы оглашались воплями детей, предлагавших почистить дымоход от сажи. Ещё до завтрака мальчик мог пройти 20-30 труб, затем сдавал своему патрону выручку и сажу – на продажу красильщикам.

Ходили эти дети босиком, чтобы подошвы стали нечувствительны к жару: часто приходилось лезть в горячую трубу, и даже тушить там горящую сажу или креозот. Работая щёткой внутри дымохода, мальчик упирался в стенки локтями и коленями. Поэтому, едва он поступал в ученики, хозяин мочил ему коленки и локти рассолом, чтобы кожа загрубела. Пока она ещё была нежной, дети выбирались из труб исцарапанными и окровавленными. Поначалу они вообще не хотели залезать в дымоход, и тогда трубочист колол им ноги гвоздями либо жёг углем.

Недаром их судьбой пугали более благополучных детей: «не будешь слушаться няню – отдам тебя трубочисту, станешь вот так же по трубам ползать». Лорд Фредерик Гамильтон в своих мемуарах рассказал, как однажды в детстве набрался храбрости и спросил мальчишку-трубочиста, неужели тот попал в профессию потому, что не слушался няню. Черномазый сначала не понял, о чём речь, а потом широко улыбнулся и ответил, что ему нравится чистить трубы.


Превратности жизни мальчиков-трубочистов

вдова продаёт сына в ученики трубочисту. В разных местах Англии цена мальчика колебалась от 7 шиллингов до 4 гиней, т.е. до 4 золотых. . Гравюра из сборника «The Chimney-sweeper’s friend, and Climbing-boy’s album», 1824 год.


1) Рутинная техника: мальчик ползёт вверх по трубе, упираясь спиной и коленями, и щёткой счищает нагар над головой. Сажа при этом сыплется в очаг, застеленный мешковиной. Шапка у мальчика натянута до подбородка, чтобы защитить от сажи глаза, нос и рот.

2) Быстрый спуск: прижав колени к груди, мальчик скользит вниз по трубе, подтормаживая локтем. Такой манёвр опасен, если дымоход сужается книзу – мальчика может заклинить в трубе, и тогда ему не разогнуться. Сотни детей погибли при таком спуске, и каждый трубочист мог припомнить в своей биографии подобный случай. Помогал только страховочный трос, за который тянули сверху, либо сильный толчок снизу.

3) Прохождение угла. Такой угол – обычное явление в больших домах со множеством каминов. В Букингемском дворце есть дымоход с 15 углами. Настоящие ловушки для мальчиков. Над углами скапливалось большое количество сажи, иногда образующей сплошную пробку. Эта масса могла обрушиться, зажать трубочиста и задушить его.

4) Прохождение прямого угла. Прямые углы забиваются первыми, чистить их приходится лёжа в саже, и при огибании угла легко застрять.


В его жизни действительно были свои плюсы. Рабочий день кончался в три часа, на зависть ученикам горшечника и плотника. Можно целый день околачиваться на улице, в школу ходить не надо – трубочисты не заботились об образовании своих учеников. Правда, после 16 лет надо менять профессию, а ты ничего не умеешь, кроме как ползать по трубам. На несколько сотен мастеров по всему Лондону приходилось около 4000 учеников. Те, в ком не было жилки эксплуататора, не становились мастерами-трубочистами, а пополняли ряды флота или опускались на уголовное дно. Либо погибали от «сажевой бородавки», которая казалась проклятием их профессии.

Никто не шёл в это ремесло добровольно. Трубочисты покупали детей у малообеспеченных, вдов и женщин лёгкого поведения. Бродячие трубочисты – а таких была половина – крали детей. Существовала подпольная сеть торговли, переправлявшая похищенных маленьких англичан во Францию, а мальчиков из итальянских и немецких деревень – в Англию.

Хирургу Персивалю Потту было известно, что в Шотландии и Германии «раком трубочиста» не болеют. Отчего? Там не было детей-трубочистов. Шотландцы и немцы чистили свои трубы щётками или намотанными на палку тряпками. Однако в Англии времён промышленной революции это уже было невозможно. В многоэтажном доме дымоходы представляют собой узкие кирпичные коридоры громадной длины, со многими поворотами и углами. Прочистить их могли только дети.

Были среди мастеров-трубочистов порядочные люди, которые одевали своих учеников как следует. Кормили за одним столом с собственными детьми, читали им книги, водили в церковь. И регулярно мыли. У таких счастливых учеников впоследствии рака не наблюдалось. «Сажевая бородавка» поражала тех, кто в детстве спал в неотапливаемом помещении, забившись в свой мешок из-под сажи или накрывшись им как одеялом. Трубочисты называли это «спать по-чёрному». Потт заметил, что в таких случаях сажа въедается в складки кожи мошонки так, что её не отмоешь. Особенно если мыться раз в неделю в речке, а зимой – никогда.

Блестящее исследование Потта заметили не только в кругу врачей. Была в Лондоне больница для найдёнышей, над которой шефствовал на общественных началах коммерсант Джонас Хенвей. Когда он жил на Востоке, его поражало, что к беднякам, которые убивают своих детей, у общества нет претензий. По возвращении домой Хенвей охотно возглавил лондонский беби-бокс и страшно им гордился. Но справившись о дальнейшей судьбе своих найдёнышей, он узнал, что из 1666 его воспитанников 963 стали учениками трубочиста. А значит, десятки из них погибнут от несчастных случаев на работе, и ещё десятки – от рака.

Хенвей верил в мощь пропаганды и не раз использовал её. Так, он первым в Англии стал ходить в дождь под зонтом – прежде это никому не приходило в голову. Сначала над ним смеялись, потом кебмены почувствовали угрозу своему бизнесу и стегали Хенвея на улице кнутами. Но тот упорно ходил с зонтиком, и на его глазах этот аксессуар из экзотики превратился едва не в один из символов Британии. С трубочистами Хенвей избрал другую тактику: выпустил сентиментальную книгу биографий, над которой проливали слёзы дети из хороших семей. Там были собраны душераздирающие истории, достойные маркиза де Сада, причём совершенно подлинные. Недостатка в материале не было.

Личным другом Хенвея был «хороший» мастер-трубочист по имени Дэвид Портер. Когда пропагандист добра в 1786 году умер, Портер составил в память о нём общественную петицию в парламент с призывом защитить детей от жестоких и жадных хозяев. И 5 июля 1788 года был принят закон об учениках трубочистов, согласно которому нельзя было посылать в трубу ребёнка младше 8 лет. Кроме того, каждый мальчик должен был носить на шапке медную бляху с именем своего хозяина, чтобы окружающие знали, на кого им жаловаться.

Портер назвал акт «настолько искромсанным, что работать он не будет». И действительно, закон не работал. Чем ребёнок меньше, тем больше выбор узких дымоходов, которые он может прочистить. До 5 лет дети слишком слабы, но позже, когда они хорошо обучаемы и так легко пролезают в трубы, как отказаться от их труда? Проще платить штраф. И жалоб на трубочистов не поступало: большинство клиентов не волновала судьба чумазых мальчиков, которые работали за гроши.

Ещё Хенвей сказал, что по-настоящему избавит детей от рака тот, кто изобретёт машину для чистки труб. Таким изобретателем оказался плотник Джордж Смарт. Он запатентовал мачту из полых цилиндров, стянутых вместе тросом: подобным образом устроена конструкция Останкинской башни. Теперь можно было не покупать дорогой корабельный лес, а ставить мачту из наборных частей любой длины. На флоте это изобретение не пошло, зато в трубах оно работало прекрасно. Можно было насадить щётку на длинную ручку, переламывающуюся в суставах и изгибающуюся по форме любого дымохода.

Против машины восстали страховые компании. Они утверждали, что мальчики чистят трубы лучше, чем машина, и показывали статистику, как столько-то людей сгорело или угорело из-за некачественной очистки труб механической щёткой. Да, говорили они, трубочисты задыхаются в дымоходах, а позже гибнут от рака, но без них мы потеряем ещё больше. Приходится выбирать.


Парламент принимал один за другим акты о трубочистах, повышая возраст учеников. Лобби делало эти законы беззубыми, вменяя за нарушение лишь лёгкий штраф. Однако враги детского труда, журналисты, продолжали твердить, что жизнь мальчика-трубочиста – рабство похуже негритянского рабства в Америке, и наконец вбили эту мысль в голову избирателю. Последовательный противник использования мальчиков-трубочистов лорд Шефтсбери в 1875 году дождался вопиющего случая, когда при очистке труб кембриджской больницы 11-летнего мальчика по имени Джордж Брюстер завалило сажей. Доктор удалил сажу из дыхательных путей ребёнка, положил его в тёплую ванну, но спасти не сумел.

Лорд Шефтсбери тут же внёс проект закона, по которому деятельность трубочистов лицензировалась, надзор возлагался на полицию, а ученикам разрешалось только пользоваться машиной и гирей на тросе. И больше в Англии ни один мальчик не погиб от несчастного случая в дымоходе.

Врачебные споры о канцерогенности сажи закончились в 1922 году, когда «рак трубочиста» вызвали у мышей инъекциями экстракта сажи. В этом повинны ароматические углеводороды. История с трубочистами показала, насколько важно работникам вредных производств регулярно мыться сразу после смены. Но даже в развитых странах довести эту мысль до сознания работодателей удалось только к 1975 году, когда наконец заболеваемость «раком трубочиста» стала сокращаться. Публикации Персиваля Потта исполнилось тогда ровно 200 лет.

vitaliiskoray03.livejournal.com/509025.html

@темы: медицина, медицина-историческое, Сантехнически-гигиеническое, англомания

---

25.07.2020 в 16:59

Пишет  MirrinMinttu:

Ф-мобное: "платье императрицы Матильды"
В рамках ф-моба "с кем ты у меня ассоциируешься" у  Кэналлийский Воронёнок, я получила императрицу Матильду (за что???!). Поскольку скудно-стандартные её картинки мне выкладывать скучновато, я начну с таинственной истории одежины, которую с ней связывают. Вот это в интернете зачастую показывают, как "платье (gown) императрицы Матильды":







Тем не менее, это не платье, разумеется. Это далматик (одежда диаконов при совершении мессы), принадлежавшая св. Этьенну Мюрейскому, основавшему, в свое время, орден грандмонтинов. Также этот далматик мог действительно быть подарен св. Этьенну императрицей Матильдой в 1121 году, или этот дар может быть легендой ордена. Потому что единственным достаточно точным в биографии Св. Этьенна Мюрейского можно считать то, что он умер в 1124 году. Сама-то биография существует, конечно. Но не современная Этьенну Мюрейскому, который считал, что сохранения для будущих поколений заслуживает только один текст: Евангелие (в его ордене не велись ни архивные, ни учетные записи). Поэтому биография основателя была написала кем-то когда-то в двенадцатом веке, и ни один факт там не возможен хронологически.

По этой биографии, он, со своим отцом-виконтом, отправился в 12-летнем возрасте в Италию, в Бари, поклониться мощам св. Николая, и был оставлен при дворе архиепископа Мило в архиепархии Беневенто, где обучался всяким премудростям 12 лет. Случайно, известен точный год рождения Этьенна Мюрейского - 1045. То есть, на момент путешествия в Италию на дворе стоял 1057 год. Но мощи св. Николая вообще были украдены и нелегально привезены в Бар только 9 мая 1087 года, а уж посвященную святому базилику вообще освятили в 1089 году. Что касается архиепископа Мило, он стал архиепископом только в 1074 году, и был им не 12 лет, а 2 года. Также булла папы Григория VII, дозволяющая основание нового ордена, была, как теперь выяснилось, подделкой. Орден, тем не менее, существовал, и даже был одно время (около 1170 года) чрезвычайно популярен, имея около 149 монастырей (сначала - в основном, в Анжу, Нормандии и Аквитании, а потом по всей Франции, и даже три таких монастыря были в Англии) и объединяя более 1200 монахов.

Учитывая, что правила в этих монастырях были приближены к жизни отшельников, популярность Грандмонтинского ордена была довольно удивительной. Их обитатели жили в аскетичных, неотапливаемых приоратах, не носили обуви, не разговаривали, постоянно молились и работали. Им было категорически запрещено даже просить милостыню, кроме случаев, когда в монастыре совсем не было еды, и то сначала нужно было известить о беде епископа. Монахам-грандмонтинцам было запрещено иметь имущество, монастырям не разрешалось владеть землей, скотом и недвижимостью. Они, эти монастыри, были самыми простыми, без всяких украшательств внутри, и все построены по одному типу.



Cloister of the Saint-Michel de Grandmont Priory in Saint-Privat

Естественно, выжить в таких условиях было затруднительно, так что после смерти св. Этьенна и его преемника, была найдена возможность обойти строгости устава. Дела монастырей стали вести братья-миряне. В общем, много там вокруг этого устава и противоречий между ним и деятельностью братьев-мирян было сломано копий, не говоря о том, что вскоре братья-миряне вообще стали бельмом в глазу церковной организации, но это уже другая история.



Cloister of the Saint-Michel de Grandmont Priory in Saint-Privat

А в этой истории, я хочу вернуться к далматику императрицы. Мне сомнительно, что Этьенн Мюрейский принял бы такой подарок. Всё-таки, если ты исповедуешь аскетизм и отшельничество, то брать себе шитый золотом далматик как-то не очень, по-моему. С другой стороны, Этьенн и его орден явно было связаны и с графами Анжу, и с герцогами Нормандии самым тесным образом. Вот этот момент всей истории ордена нужно будет в будущем поискать подробнее, там должно быть много интересного.

@темы: средние века, история одежды

---

25.07.2020 в 19:05

Пишет  natali70:

Мне хотелось, возможно, уже не в первый раз немного поговорить о шерлокианцах, их исследованиях и их знаменитой "Большой игре". О том, как я постепенно со всем этим познакомилась. Но сначала мне бы хотелось вспомнить одного из основоположников всего этого движения.
Я говорю сейчас о преподобном Рональде Ноксе



В 1911 году Нокс написал эссе, озаглавленное "Исследование литературы о Шерлоке Холмсе", которое сегодня считается краеугольным камнем шерлокианской науки.Вместо того, чтоб утверждать, что рассказы о Холмсе можно причислить к Большой литературе, он стал указывать на странности в этих рассказах. Как на самом деле звали Уотсона: Джон или Джеймс? Куда он был ранен: в ногу или в плечо? Как мог пес Виктора Тревора укусить за ногу Холмса, когда студентам не дозволялось держать собак?

А серьезным литературным критикам Нокс говорил :" Если кто-то возразит, что исследование литературы о Холмсе не достойно внимания академического ума, я мог бы довольствоваться ответом, что академический ум достоин исследовать все, если при этом исследование является полным и систематическим".

Как говорил сам Холмс, "для великого ума мелочей не существует".

Чтоб не быть голословной я решила для общего ознакомления, а заодно и для себя - чтоб было под рукой - поместить тут эту работу Нокса. А потом уже идти дальше - рассказать о том, как его последователи подхватили его идею , развили и усовершенствовали.

Итак,

Рональд А. Нокс

Исследование литературы о Шерлоке Холмсе


Предисловие переводчика

Переводить эту работу Рональда Нокса — и честь, и наказание. Лестно прикоснуться к славе человека, который постоянно цитирует великих писателей и мыслителей, человека, который на голову выше тебя интеллектуально. Все это так, но именно здесь для переводчика скрыто настоящее минное поле. Пусть как читатель я не узнал цитаты — это не беда, но беда, если я не узнал ее как переводчик и перевел не теми словами, под которыми она известна! А Рональд Нокс цитирует, часто совсем не задумываясь о таких мелочах, как ссылки на оригинал. Правда, иногда цитата очевидна — например, когда она написана на латыни или греческом, не говоря о французском. Но иногда Нокс сам пишет фразу на латыни, не заботясь о переводе, — что за трудность с его-то классическим образованием! Очевидно, что и предлагаемая статья предназначена для подобных ему людей. А что делать нам? Оставить такие строки без перевода, как сделал автор? Пришлось иногда поступать именно так, иногда искать литературный перевод, иногда переводить самому.
Второй момент — примечания. Я их, конечно, вставлял, но не ко всему, что встречалось. Я считаю, что человек, читающий Нокса, способен и сам войти в Интернет и перевести дюйм или фут в сантиметры, узнать, кто такой Петрарка и т. п. Поэтому примечания я вставлял на свое усмотрение. Кстати, все они сделаны мною.
Третье: цитаты Конан Дойля. Я старался найти цитируемые места, используя имеющийся у меня черный восьмитомник шестидесятых годов. Переводы там, я считаю, великолепные, но... Некоторые детали там исчезли. Например, как читатели увидят, в одном месте переводчик вместо «старого халата мышиного цвета» написал просто «старый халат». Это ничуть не испортило рассказ. Не знал переводчик, что Рональд Нокс сравнивает цвета халата в разных рассказах! Не читал, да и вряд ли мог прочесть. Но что делать нам? В этих случаях я тоже вставлял примечания.
И все-таки удовольствие от общения с монсеньором Рональдом Ноксом перевешивает все трудности, связанные с работой. Надеюсь, что и читатели порадуются вместе со мной.

8 сентября 2016 года Гастингс




Исследование литературы о Шерлоке Холмсе

Монсеньор Рональд А. Нокс

Если и есть что-либо приятное в жизни — так это заниматься тем, что мы делать не обязаны. Если и есть что-либо приятное в критике — так это отыскивать то, что совершенно не предназначено для наших поисков. Согласно именно этому методу мы рассматриваем как существенное то, что автор не желал считать существенным, и считаем важным то, что автор расценивал как мелкий эпизод. То есть, если кто-то написал книгу, посвященную репе, современный ученый пытается обнаружить из текста, был ли автор в хороших отношениях со своей женой; если поэт пишет о лютиках, каждое слово, которое он произносит, может использоваться в качестве аргументов против него в спорах, посвященных его взглядам на будущее мироустройство. Используя этот захватывающий принцип, мы с упоением выкапываем у Аристофана свидетельства об экономике его времени именно потому, что Аристофан ничего не знал об экономике; мы пытаемся расшифровать Шекспира, поскольку внутренне уверены, что Шекспир никогда ничего не зашифровывал; мы просеиваем Евангелие от Луки, чтобы изучить синоптическую проблему, так как Святой Лука, бедняга, никогда не подозревал, что такая проблема существует.
Особо приятно применить этот метод к Шерлоку Холмсу, потому что — в некотором смысле — это его собственный метод. «Я всегда придерживался мнения, что мелочи важнее всего», — говорит он. Эти слова могли бы быть девизом его работы в течение всей жизни. И дело обстоит именно так, не правда ли, как любим говорить мы, священнослужители, — по мелочам, явно незначительным вещам мы и судим о характере человека.

Если кто-то возразит, что исследование литературы о Холмсе не достойно внимания академического ума, я мог бы довольствоваться ответом, что академический ум достоин исследовать все, если при этом исследование является полным и систематическим. Но я пойду дальше и скажу, что в настоящее время нам нужно гораздо ближе познакомиться с методами Шерлока. Зло, которое он совершил, продолжает жить и после него, полезное же погибло вместе с ним в Райхенбахе. Известен факт, что несколько человек пристрастилось к пагубной и вредной привычке принимать кокаин в результате чтения книг о Холмсе. В равной степени очевидно, что Скотланд-Ярд не извлек ни капли пользы ни из его насмешек, ни из примеров. Когда Холмс в «Союзе рыжих» обнаружил, что преступники роют подкоп в подвалы банка, он уселся с потайным фонарем в подвале и спокойно арестовал их, как только они вошли. Но когда полиция обнаружила, что банда Хаунддича использовала тот же самый прием, что сделали полицейские чины? Они направили несколько констеблей, которые колотили в двери помещения в банке, крича: «По нашим сведениям у вас происходит ограбление». Конечно же, их перестреляли, а Министерство внутренних дел вынуждено было вызвать целый полк с оружием и пожарную команду, чтобы организовать поимку преступников.
Любое исследование о Шерлоке Холмсе должно начинаться с изучения доктора Уотсона. Давайте рассмотрим сразу литературный и библиографический аспект вопроса. Во-первых, относительно аутентичности. В цикле о Холмсе есть несколько серьезных несогласованностей. Например, «Этюд в багровых тонах» и «Воспоминания» написаны рукой доктора Джона Г. Уотсона, но в рассказе «Человек с рассеченной губой» миссис Уотсон, говоря о своем муже, называет его Джеймсом. Автор данного исследования вместе с тремя братьями написал сэру Артуру Конан Дойлю, прося разъяснений, причем в подписи свои имена мы расположили в соответствующем стиле, снабдив крестами и пометкой, что это Знак четырех. В ответе было сказано, что это просто ошибка — фактически ошибка редактирования. «Nihil aliud hic latet, — утверждает великий Соувош, — nisi redactor ignoratissimus» . Тем не менее эта ошибка дала оригинальный стимул Бэкнеке создать теорию Второго Уотсона, которому он приписывает «Этюд в багровых тонах», «Глорию Скотт» и «Возвращение Шерлока Холмса». Первому Уотсону он оставляет остальную часть «Записок», «Приключения», «Знак четырех» и «Собаку Баскервилей». Он оспаривает «Этюд в багровых тонах» по другим причинам: например, там заявляется, что знания Холмса в области литературы и философии равны нулю, тогда как совершенно ясно, что настоящий Холмс был начитанным человеком и глубоким мыслителем. Мы вернемся к этому тезису позже.
Бэкнеке отбрасывает «Глорию Скотт» частично из-за того, что Холмс там утверждает, что пробыл в колледже только два года, в то время как в «Обряде дома Месгрейвов» он говорит «в последние годы моего пребывания в университете», — по мнению Бэкнеке, это доказывает, что эти два рассказа не вышли из-под пера одного и того же человека. Кроме того, в «Глории Скотт» сказано, что терьер Перси Тревора укусил Холмса, когда тот шел в церковь, что немыслимо, так как собак не допускают на территорию любого университета. «Терьер более уместен на ступенях церкви, — добавляет критик, — чем эта жульническая имитация среди божественных творений настоящего Уотсона». Следующее обвинение против «Глории Скотт» состоит в том, что в ней показано только четыре составляющих из одиннадцати (о них речь позже), характерных для полного описания расследования Холмса, — более низкий процент, чем встречается в любой другой подлинной истории. Лично я верю, что это несоответствие объясняется исключительным характером расследования, а эти две нестыковки слишком незначительны (на мой взгляд), чтобы дать основание для столь тонкой теории. Для меня и «Глория Скотт», и «Этюд в багровых тонах» — подлинные факты биографии Холмса.
Когда мы подходим к «Последнему делу Холмса», где предполагается его смерть, а затем к возвращению ничуть не пострадавшим и даже еще более энергичным, проблема углубляется. Некоторые критики, считая рассказы цикла «Возвращение» подлинными, расценивают «Последнее дело Холмса» как инцидент, сфальсифицированный Уотсоном в его собственных целях. Так, М. Пифф-Пафф считает это старой драматической уловкой и приводит пример с Залмоксисом или Гебелейзисом у древних гетов, который скрывался под землей в течение двух лет, и затем возвратился, чтобы проповедовать доктрину бессмертия. Фактически М.Пифф-Пафф формулирует свой вердикт так: «Шерлок Холмс никогда не падал в Райхенбахский водопад, — это Уотсон пал с нагромождения собственной лжи». В подобном же тоне Билгеманн утверждает, что этот эпизод — слабая имитация Эмпедокла на Этне, а оставленный альпеншток представляет собой известный башмак, который был извергнут назад вулканом. «Этот эпизод «Последнего дела Холмса», в его собственных бессмертных выражениях, «опрокидывает тележку-с-яблоками», т. е. Уотсона».
Другие, и среди них, конечно, Бэкнеке, считают «Последнее дело» подлинным, а рассказы из цикла «Возвращение» фальсификацией. Аргументы против этих рассказов могут быть разделены на следующие: (а) изменения в характере и методах Холмса, (б) те факты, которые указывают на противоречия в самом рассказе, (в) несогласованности, найденные в сравнении с предыдущими рассказами.
(а) Настоящий Холмс никогда не унижает клиента. Холмс же в «Трех студентах» «раздраженно пожал плечами в знак согласия, и наш визитер... стал торопливо излагать суть дела». С другой стороны, у настоящего Холмса нет никакой болезненной тяги к тяжким преступлениям, но когда Джон Гектор Макфарлейн говорит о том, что его могут арестовать, мы слышим: «Вы пойдете в тюрьму! — воскликнул Холмс. — Да это просто замеча… просто ужасно». Дважды в «Возвращении» он смеется над арестованным — черта, которая была чужда настоящему Холмсу, то ли из-за профессионального этикета, то ли по другим причинам. Далее, фальшивый Холмс называет клиента по имени, что совершенно невозможно для автора, взгляды которого не искажены ошибочным представлением о происходящем. Он сознательно воздерживается от еды во время работы, тогда как настоящий Холмс поступает так только по рассеянности, как в «Пяти зернышках апельсина». В этих историях он трижды цитирует Шекспира и все три раза без ссылки на источник. В «Пляшущих человечках» его логика слаба. В «Одинокой велосипедистке» он посылает Уотсона в качестве своего эмиссара — беспрецедентный случай, поскольку даже в «Собаке Баскервилей» он сам едет в Дартмур инкогнито, чтобы следить за событиями. Истинный Холмс никогда не колеблется и не сомневается; Холмс в рассказах серии «Возвращения» сомневается по крайней мере три раза.
(б) Возможно ли то, что университетский документ, содержащий текст на соискание стипендии, — нет, оксфордский документ! — поскольку в связи с этим делом упоминается «старинный дворик колледжа», — должен быть напечатан только за день до экзамена? . То, что он содержал только половину главы Фукидида? То, что на корректуру гранок этой половины главы у экзаменатора ушло полтора часа? То, что гранки этой половины главы должны были быть напечатаны на трех последовательных полосах? Кроме того, если на карандаше было написано имя ИОГАНН ФАБЕР, как могли две буквы НН — и только две эти буквы! — остаться на огрызке карандаша? Далее, профессор Дж. A. Смит доказал, что невозможно определить по наложению следов от передней и задней велосипедных шин, в какую сторону двигался велосипедист.
(в) Относительно фактических неувязок. В тайне «Одинокой велосипедистки» брак заключается без единого свидетеля, не считая счастливой пары и исполняющего обязанности священнослужителя. В «Скандале в Богемии» Холмса, загримированного под праздношатающегося бездельника, приглашают специально на том основании, что брак без свидетеля будет недействительным. В «Последнем деле Холмса» полиция «накрыла всю шайку, кроме него», т.е. Мориарти. В «Пустом доме» мы слышим, что полиция не смогла осудить полковника Морана. Профессора Мориарти в «Возвращении» называют профессором Джеймсом Мориарти, тогда как из «Последнего дела Холмса» мы знаем, что Джеймсом звали его брата, военного, который пережил его. И, самое худшее, кукла в окне на Бейкер-стрит задрапирована в «старый халат мышиного цвета»! Как будто мы забыли, что именно в синем халате Холмс выкурил унцию табака, размышляя о запутанном деле «Человека с рассеченной губой»! «Детектив, — говорит М. Папье-Маше, — стал хамелеоном». «Это не в первый раз, — вторит ему более тяжеловесный Соувош, — когда цветные одежды используют для обмана! Но на самом деле Шерлок, наш современный Иосиф, окончательно исчез, и злой зверь Уотсон пожрал его».
С этой критикой я согласен, но, однако, не могу согласиться с теорией «Второго Уотсона». Я считаю, что все рассказы написаны одним Уотсоном, тогда как подлинный цикл — это фактически реальные расследования, фальшивые приключения — это напряженная работа его собственного воображения. Конечно же, мы можем восстановить факты. Уотсон был чем-то вроде бездельника. Он мот: это мы узнаем из начала «Этюда в багровых тонах». Его брат, как выясняет Холмс, исследуя царапины на крышке часов, был законченным алкоголиком. Сам Уотсон, будучи холостяком, посещает бар Критерион: в «Знаке четырех» он признается, что выпил за ланчем слишком много кларета, ведет себя довольно странно, затем рассказывает, «как однажды глубокой ночью ко мне в палатку заглянул мушкет и я дуплетом уложил его из двуствольного тигренка», и предостерегает свою будущую жену «ни в коем случае не принимать более двух капель касторового масла, поскольку это очень опасно», и настоятельно советует «в качестве успокаивающего средства в больших дозах стрихнин» . Что происходит? Пророческий дар Илии покидает его; его жена, как мы знаем, умирает; он вновь попадает во власть старого порока; его практика, уже сократившаяся из-за постоянного пренебрежения делами, сходит на нет; он вынужден зарабатывать на жизнь, стряпая неуклюжие пародии на замечательные расследования, тогда как раньше был лишь правдивым летописцем.
Соувош даже составил подробную таблицу его заимствований от других писателей и из более ранних собственных рассказов. Пребывание Холмса в Тибете с Далай-ламой заимствовано у доктора Николя ; шифр «Пляшущих человечков» аналогичен описанному в «Золотом жуке» Эдгара Аллена По; «Конец Чарльза Огастеса Мильвертона» демонстрирует влияние Раффлса ; «Подрядчик из Норвуда» многое взял из «Скандала в Богемии»; сюжет «Одинокой велосипедистки» напоминает «Случай с переводчиком»; «Шесть Наполеонов» — «Голубой карбункул»; «Второе пятно» копирует «Морской договор» и так далее.
Теперь перейдем к датировке различных произведений, насколько она может быть сделана по внутренним фактам, неявным или явным. Результаты можно свести в следующую таблицу.

(1)«Глория Скотт» — первое дело Холмса.
(2) «Обряд дома Месгрейвов» — его второе дело.
(3) «Этюд в багровых тонах» — впервые появляется Уотсон, то есть это первый из рассказов «мы с Холмсом». 1879 год.
(4) 1883, «Пестрая лента».
(5) 1887, апрель, «Рейгетские сквайры».
(6) Тот же год, «Пять зернышек апельсина».
(7) 1888, «Знак четырех» — Уотсон обручается.
(8) «Знатный холостяк». Накануне свадьбы Уотсона.
Затем близко следуют
(9) «Горбун»,
(10) «Скандал в Богемии» и
(11) «Морской договор», — очевидно, именно в этом порядке.

___К какому-то отрезку 1888 года мы должны отнести и (12), (13) и (14), то есть «Приключения клерка», «Установление личности» и «Союз рыжих». В июне 1889 года имеем: (15) «Человек с рассеченной губой», (16) «Палец инженера» (лето) и (17) «Голубой карбункул» (где-то сразу после Рождества). Рассказ «Последнее дело Холмса» датирован 1891 годом. Остаются «Серебряный», «Желтое лицо», «Постоянный пациент», «Случай с переводчиком», «Берилловая диадема» и «Медные буки», относящиеся, очевидно, ко времени до женитьбы Уотсона, а «Тайна Боскомской долины» после нее: другая датировка для них невозможна.
Остается только «Собака Баскервилей». Она явно датирована 1889 годом, то есть, не претендует на то, что происходит после «Возвращения». Соувош, который считает ее подделкой, указывает, что в «Таймс» никогда не опубликовали бы передовицу о свободе торговли до конца 1903 года. Но этот аргумент противоречит себе сам: мы можем доказать методом, похожим на тот, который использовал Блант в «Неумышленных совпадениях в Священных Писаниях» , что все происходило до 1903 года. Старый чудак, который собирается затеять судебный процесс против полиции, говорит, что случай войдет в историю как дело «Френкленд против королевы» , а как все мы знаем, в 1901 году на престол взошел король Эдуард.
Мне не следует напрасно тратить время на другие доказательства (весьма неудовлетворительные), которые были представлены, чтобы показать поддельность «Собаки Баскервилей». Кошачья любовь Холмса к личной чистоте действительно не вяжется с заявлением в «Этюде в багровых тонах», что все руки у него были покрыты отметками от уколов, заклеенными пластырем, — хотя этот аргумент также используется Бэкнеке, чтобы высказаться против подлинности более раннего произведения. Более серьезный вопрос касается времени завтраков Уотсона. И в «Этюде в багровых тонах», и в «Приключениях» мы читаем, что Уотсон завтракал после Холмса; в «Собаке» нам говорят, что Холмс завтракал поздно. Но тогда единственный верный вывод состоит просто в том, что Уотсон завтракал очень и очень поздно.
А теперь возьмем как основу для нашего исследования три крупных произведения: «Знак четырех», «Этюд в багровых тонах» и «Собаку Баскервилей», — вместе с двадцатью тремя рассказами: двенадцать в «Приключениях» и одиннадцать в «Записках», — и продолжим исследовать структуру и литературные антецеденты этой формы искусства. Фактическая схема каждого произведения должна состоять, согласно немецкому ученому Рацеггеру и его школе, из одиннадцати различных частей. Порядок их в некоторых случаях может быть изменен, и в рассказе их может быть больше или меньше, смотря по тому, насколько он ближе или дальше от идеального. Лишь в «Этюде в багровых тонах» присутствуют все одиннадцать; в «Знаке четырех» и в «Серебряном» их десять, в «Тайне Боскомской долины» и «Берилловой диадеме» — девять, в «Собаке Баскервилей», «Пестрой ленте», «Рейгетских сквайрах» и «Морском договоре» — восемь и так далее, пока мы не доходим до «Пяти зернышек апельсина», «Горбуна» и «Последнего дела Холмса» — с пятью и «Глории Скотт» — лишь с четырьмя.
Первая часть — Proömion, или введение — домашняя сцена на Бейкер-стрит с неповторимыми характерными чертами и иногда демонстрацией, устроенной детективом. Затем следует первое разъяснение, или Exegesis kata ton diokonta, то есть заявление клиента по делу, сопровождаемое Ichneusis, или личным расследованием, часто включающим знаменитое ползание по полу. № 1 присутствует постоянно, № 2 и 3 — почти всегда. № 4, 5 и 6 менее необходимы: они включают Anaskeue, или опровержение официальной теории Скотланд-Ярда, первый Promenusis (exoterike), в котором дается несколько случайных намеков для полиции (она никогда к ним не прислушивается), и второй Promenusis (esoterike), в котором намечается истинное направление расследования лишь для одного Уотсона. Иногда оно оказывается неправильным, как в «Желтом лице». № 7 — Exetasis, или дальнейшее продвижение расследования, включающее перекрестный допрос родственников, домочадцев и т.п., исследование трупа (если таковой имеется), посещение архива и различные следственные действия известного характера. № 8 — Anagnorisis, в котором преступник пойман или изобличен. № 9 — второе Exegesis (kata ton pheugonta), то есть признание преступника, № 10 — Metamenusis, в котором Холмс описывает, в чем состояли улики и какие выводы он сделал, и № 11 — Epilogos, иногда состоящий из единственного предложения. Это заключение, как и Proömion, — постоянная составляющая и часто содержит нравоучение или цитату какого-нибудь знаменитого писателя.
Хотя «Этюд в багровых тонах» — в некотором смысле типичная и идеальная история про Холмса, она же несколько примитивна, и от некоторых элементов позже отказались. Exegesis kata ton pheugonta (№ 9) содержится по большей части не в словах преступника, а составляет отдельную историю в устах рассказчика, что занимает непропорционально большой объем. Это непосредственно демонстрирует влияние Габорио: его детективная загадка занимает один том, содержащий прослеживание преступления назад к тому, кто его совершил, — конечно же, это герцог: второй том, «Триумф детектива», почти полностью посвящен семейной истории герцога, начиная со времен Революции, и мы вновь видим детектива Лекока лишь в последней главе. Конечно, этот метод рассказа сочли длинным и громоздким, но французская школа еще не переболела им, так как «Тайна желтой комнаты» оставляет целиком необъясненную проблему, чтобы можно было написать «Духи дамы в черном» .
Но литературные заимствования мастерского стиля доктора Уотсона следует искать гораздо дальше, чем у Габорио, По или Уилки Коллинза. В частности, М. Пифф-Пафф в своей Psychologie de Vatson установил некоторые очень замечательные параллели с «Диалогами» Платона и греческой драмой. Он напоминает нам о горячности Фраcимаха, когда тот врывается в спор о республике , и сравнивает его с выступлением Этелни Джонса: «Ну будет, будет. Никогда не стыдитесь правды. Так что же здесь произошло? Скверное дело! Скверное! Факты, к счастью, налицо, так что всякие там теории ни к чему», — и так далее. И когда этот детектив возвращается спустя несколько дней понурый, вытирая лицо красным платком, мы вспоминаем, как Сократ описывает, что впервые в жизни увидел, как Фрасимах покраснел. Конкурирующие теории Грегсона и Лестрейда служат лишь, чтобы проиллюстрировать многообразие ошибок.
Но наиболее важный момент — природа критики Скотланд-Ярда. У Лекока есть соперник, но этот соперник — его собственный начальник, который мешает его планам из враждебности и фактически потворствует получению заключенным записок через окно камеры. У ревности Лестрейда нет этой мелочности — это комбинация интеллектуальной гордости и профессиональной враждебности. Это противостояние регулярных сил любителю. Софисты ненавидели Сократа за то, что они брали деньги, а он нет. Случаи, в которых Холмс берет деньги, по крайней мере явно, очень редки. В «Скандале в Богемии» ему дают 1000 фунтов, но это, похоже, только для покрытия текущих расходов. В конце он отказывается взять в награду изумрудное кольцо. Он позволяет Городскому и Пригородному банку оплатить лишь свои расходы в связи с делом «Союза рыжих». То же самое он повторяет в другом месте: «Что касается моей награды, наградой мне моя профессия». С другой стороны, он принимает 4000 фунтов от мистера Холдера, когда вернул недостающие бериллы, сам уплатив за них 3000 фунтов. В «Этюде в багровых тонах», говоря о своей профессии, он заявляет: «Я выслушиваю их истории, они выслушивают мое толкование, и я кладу в карман гонорар». В «Случае с переводчиком» он подтверждает, что для него расследования — средство к существованию. И в «Последнем деле Холмса» мы слышим, что ему так хорошо заплатили знатные персоны за пару расследований, что он может удалиться от дел и заняться химией. Мы должны предположить поэтому, что он действительно иногда берет плату, но, возможно, только тогда, когда клиенты могут заплатить. Тем не менее, по сравнению с государственными служащими, он вольная птица: над ним не висит дамоклов меч увольнения, и нет нужды рассчитывать на повышение. Это дает и преимущество: Холмса не сбить с толку второстепенными вопросами, и факты не давят на него — это ставит его выше уровня софистов.
Если софисты были заимствованы из «Диалогов» Платона, один элемент, по крайней мере, явно идет из греческой драмы. У Габорио нет никакого Уотсона. Доверенное лицо Лекока — старый солдат, сверхъестественно глупый, немыслимо неэффективный. Уотсон обеспечивает то, в чем нуждается драма Холмса — хор. Он представляет твердый, ортодоксальный, респектабельный взгляд на мир в целом; его обыденность подчеркивается, чтобы ярче выделить центральную фигуру. Он остается незыблемым среди вихрей и потоков обстоятельств.
Ille bonis faveatque, et consiletur amicis,
Et regat iratos, et amet peccare timentes;
Ille dapes laudet mensae brevis, ille salubrem
Justitium, legasque, et apertis otia portis.
Ille tegat commissa, deosque precetur et oret
wut redeat miseris, abeat fortuna superbis.

Именно профессору Сабаглайону мы обязаны исследованием Уотсона в аспекте его хорового значения. Он сравнивает следующий пассаж в «Пестрой ленте»

Холмс: «Леди не могла передвинуть свою кровать, ее кровать всегда оставалась в одном и том же положении по отношению к вентилятору и шнуру. Этот звонок приходится называть просто шнуром, так как он не звонит».
Уотсон: «Холмс! Кажется, я начинаю понимать, на что вы намекаете. Значит, мы явились как раз вовремя, чтобы предотвратить ужасное и утонченное преступление»

с хорошо известным пассажем в «Агамемноне»:

Кассандра: «А! а! Вот, вот… Держи! Прочь от быка гони
Корову! Рог бодает…
Рог черный прободает плоть, полотнами
Обвитую! В хитрых тенетах он!
Рухнул в купальню, мертв…
Выкупан в бане гость».
Предводитель хора: «Гаданий сокровенных не разгадчик я,
Но все же сердце чует весть зловещую» .

Уотсон, как и хор, всегда сопричастен главному действию и, кажется, полностью разделяет привилегии аудитории, но все же, как и хор, он всегда приблизительно на три шага позади аудитории в распутывании заговора.
Печатью, символом и тайной Уотсона, конечно же, является его шляпа-котелок. Он не походит на другие котелки: это своего рода священническое одеяние, insigne службы. Холмс может носить мягкую фетровую шляпу, но Уотсон верен своему котелку даже в полночь в тишине Дартмура или на голых склонах Райхенбаха. Он постоянно носит его, как архимандрит или раввин носит свой головной убор: лишенный котелка Уотсон — все равно что остриженный Далилой Самсон. «Уотсон и его котелок, — говорит М.Пифф-Пафф, — можно разделить только мысленно». Это его шерстяной капюшон, его петас-невидимка , его mitra pretiosa , его папская тиара, его нимб. Котелок олицетворяет все, что является неизменным и неоспоримым: закон и правосудие, установленный порядок вещей, права человека, триумф человека над животными. Он возвышается над убогостью, страданиями и преступлениями; он изобличает, исцеляет и освящает. Плавность его краев — это кривая идеальной симметрии; округлость его тульи — это округлость нашего мира. «По шляпам клиентов Холмса, — пишет профессор Сабаглайон, — мы вычисляем цепь событий, привычки, характерные черты людей; головной убор Уотсона выдает его характер». Для Холмса Уотсон — это все: его медицинский советник, его фон, философ, доверенное лицо, единомышленник, биограф, домашний священник, но прежде всего для истории он останется владельцем несокрушимой шляпы-котелка.
Но если детективы-соперники — это софисты, а Уотсон — хор, то что такое клиенты, и что — преступники? Здесь очень важно помнить, что они — лишь второстепенные фигуры. «Убийцы в цикле о Холмсе, — уверяет нас М.Папье-Маше, — имеют не большее значение, чем убийцы в Макбете». Сам Холмс часто осуждает привычку Уотсона создавать из всего слишком сенсационные истории, но он несправедлив. Личность преступников не интересует Уотсона, в отличие от Габорио с его герцогом; они имеют не большее отношение к сыщику, чем то, что существует между собакой-ищейкой и ее добычей. (Автор «Тайны желтой комнаты» допустил просчет, когда сделал Жозефа Рультабия сыном преступника.) Они не наполняются жизнью благодаря высоким религиозным помыслам, как высокопарные злодеи в «Неведении отца Брауна» Честертона. Все клиенты Холмса — образцовые клиенты: они излагают свои проблемы на безупречном газетном языке; все преступники — образцовые преступники: они совершают самое умное из того, что мог бы сделать преступник в данных обстоятельствах. Говоря своего рода сократовскими парадоксами, мы могли бы сказать, что лучший детектив может поймать только лучшего вора. Единственная грубая ошибка со стороны преступника опрокинула бы все выводы Холмса. Их единственные мотивы — любовь и деньги, единственные несомненные качества — жестокость и хитрость.
И, наконец, мы переходим к центральной фигуре и должны попытаться собрать вместе несколько разрозненных нитей в сложном и многостороннем характере. В этом есть некая ирония, поскольку сам Холмс предпочитает считать себя машиной, бесчеловечной и равнодушной ищейкой. Его любимая цитата: «L’omme, c’est rien; l’oevre, c’est tout» .
Родословная Шерлока Холмса насчитывает длинную линию сельских сквайров. Его бабушка была сестрой французского художника: его старший брат Майкрофт был, как все мы знаем, более одаренным, чем он сам, но нашел себе занятие, став, если можно доверять написанному, важным правительственным чиновником. Про школьные годы Шерлока мы не знаем ничего; Уотсон учился в школе, и одним из его одноклассников был племянник пэра, но это, похоже, исключение, так как «было очень забавно вывалять его в пыли на спортивной площадке или ударить ракеткой ниже спины». Это, кажется, позволяет нам отбросить мысль, что Уотсон учился в Итоне. С другой стороны, у нас нет никаких фактов о его университетских годах, кроме свидетельства (всегда сомнительного) в одном из рассказов «Возвращения», что пейзаж Кембриджа был ему незнаком. О студенческих днях Холмса мы знаем намного больше. Он был довольно замкнутым по натуре, и его развлечения — бокс и фехтование — не способствовали обширному кругу знакомств.
Одним из его друзей был Перси Тревор, сын бывшего преступника, скопившего деньги на австралийских золотых приисках; другим — Реджиналд Месгрэйв, родословная которого идет от Нормандского завоевания, — то есть настоящий аристократ. Он жил в колледже, но что это был за колледж? И в каком университете? Аргумент, что его научная склонность естественно привела бы его в Кембридж, несостоятелен: почему он ограничился лишь двумя годами, если хотел получить надлежащее научное образование? И все же, чем больше я думаю о богатстве двух его друзей, аристократичности одного и франтоватости другого, вместе с изоляцией, которая смогла «удержать под спудом» даже такого яркого человека, как Холмс, — все больше и больше я склоняюсь к мнению, что он находился в колледже Крайст-Черч . Но убедительных доказательств у нас нет.
Если он и был оксфордцем, то не получил классического образования. И все же, когда Уотсон описывает свои первые впечатления от этого человека в начале «Этюда в багровых тонах» — locus classicus для характеристики Холмса, — он заблуждается, утверждая, что знание Холмсом философии — нуль и знание им литературы — нуль. Дело в том, что Холмс не позволял своим талантам проявляться, пока не прожил с Уотсоном в течение некоторого времени и не убедился в его надежности. Фактически же он сравнивает Хафиза с Горацием, цитирует Тацита, Жан-Поля, Флобера, Гете и Торо и читает Петрарку в вагоне поезда. У него нет никакого специального интереса к философии как таковой, но все же он придерживается определенных взглядов на научный метод. Философ не мог бы сказать: «Сколько раз я говорил вам, отбросьте все невозможное, то, что останется, и будет ответом, каким бы невероятным он ни казался». Он не мог бы перепутать наблюдение с умозаключением, как делает Холмс, когда говорит: «Вот, например, наблюдение показало мне, что утром вы были на почте», рассматривая грязь на ботинках Уотсона. Здесь мы имеем умозаключение, хотя его можно назвать неявным умозаключением, но все же энергичной работой мысли. И все же Холмс не был сенсуалистом. Мог ли реалист сформулировать такое возвышенное исповедание веры, как в «Этюде в багровых тонах»: «Пора бы мне знать, что если какой-нибудь факт идет вразрез с длинной цепью логических заключений, значит, его можно истолковать иначе»?
И здесь я должен сказать пару слов относительно так называемого «метода дедукции». М.Папье-Маше смело утверждает, что он просто украден у Габорио. М.Пифф-Пафф в своей известной статье «Qu’est-ce que c’est la deduction?» резко заявляет, что методы Холмса — индуктивные. Эти две ошибки базируются на одном основании. Лекок умеет наблюдать: он замечает следы на снегу. У него есть сила умозаключений, поскольку он может вывести из таких следов поведение тех, кто их оставил. Но у него нет метода дедукции — он никогда не садится и не обдумывает, что преступник, скорее всего, мог сделать затем. У Лекока есть его лупа и пинцет, но у него нет халата и трубки. Именно поэтому он вынужден снова и снова зависеть от простой удачи, чтобы вновь найти потерянные нити. Холмс не зависит от удачи и не молится о чуде. Именно поэтому Лекок, сбитый с толку после долгого расследования, вынужден обратиться за помощью к своего рода кабинетному детективу, который, не вставая с кресла, говорит ему, что в точности произошло. Неправильно называть этого последнего персонажа, как это делает М.Папье-Маше, прототипом Майкрофта: если хотите, он прототип Шерлока. Лекок — всего лишь Стэнли Хопкинс, почти Лестрейд своего времени. Сам Холмс объяснил для нас различие между наблюдением (или умозаключением) и дедукцией. С помощью наблюдения a posteriori он узнает о посещении Уотсоном почтового отделения по грязи на его брюках; с помощью же дедукции он a priori знает, что тот посылал телеграмму, поскольку видел много марок и открыток в столе Уотсона.
А теперь давайте нарисуем портреты двух Шерлоков Холмсов: одного на досуге, другого за работой. Бездействие, конечно, отвратительно ему — значительно больше, чем Уотсону. Уотсон утверждает про себя, что очень быстроног, но у нас в подтверждение есть лишь его собственные слова, и Холмс всегда оказывается быстрее; помимо этого у нас нет никаких доказательств атлетизма Уотсона, за исключением того, что он смог забросить дымовую шашку в окно второго этажа. Холмс же — боксер и фехтовальщик; во время периодов вынужденного безделья он палит из револьвера в противоположную стену, украшая ее «патриотическим вензелем «V. R.» . Когда Уотсон впервые познакомился с ним, значительную часть досуга скрашивала скрипка, но позже она стала лишь средством расслабиться после тяжелой работы. И — это очень важно — музыка была точной антитезой кокаина. Мы никогда не слышим о наркотике, используемом, чтобы стимулировать умственные способности для тяжелой работы. Весь необходимый стимул он получает из табака. Все мы знаем, конечно, что он курил крепкий табак, но немногие смогут сразу сказать, из чего сделана его трубка. Фактически его вкусы менялись. Долгой бессменной вахте в доме Невилла Сент-Клера сопутствовала вересковая трубка — это когда он поглощен работой; когда он продирается через завалы проблем, как в «Установлении личности», он достает свою «старую глиняную трубку, которая всегда служила ему советчиком». В «Медных буках» он раскуривает «длинную трубку вишневого дерева, которая заменяла глиняную в те дни, когда он был настроен скорее спорить, нежели размышлять». Однажды он предложил свой табак Уотсону. Уотсон, между прочим, когда въехал вместе с Холмсом в их общую квартиру, курил корабельный табак, но, должно быть, вскоре заменил его на более крепкий, тонко скрыв марку под литературным псевдонимом «аркадской смеси». От этого дорогого продукта он не отказался, даже будучи женат, хотя экономить им приходилось: в холле пришлось настелить линолеум. Но трубка для Уотсона — это совсем не то же самое, что трубка для Холмса: именно Холмсу принадлежит бессмертная фраза: «Эта задача как раз на три трубки». Он один из величайших курильщиков в мире.
А теперь давайте посмотрим на Холмса в работе. Все мы знаем, как оживляется он при появлении клиента, как, согласно неподражаемой фразе в «Дьяволовой ноге», «Холмс вынул изо рта трубку и насторожился, как старый гончий пес, услышавший зов охотника». Мы видим его, осматривающего комнату и держащего нос на дюйм от пола в поисках окурка, апельсиновой корки, зубного протеза, ушных затычек и прочего, что мог оставить преступник. «Это не человек, — говорит знаменитый польский критик М.Минск, — это или животное, или бог».
Именно это обвинение в бездушности, брошенное Холмсу, я особо хочу опровергнуть. Правда, что мы видели, как он избивает мертвые тела в лаборатории, чтобы узнать, могут ли появиться синяки после смерти. Правда, что он — ученый-исследователь. Правда, что мы видим пассажи, подобные этому в «Знаке четырех».

Мисс Морстен:
— С того самого дня и до сих пор я ни слова не слыхала о моем несчастном отце...
Мисс Морстен прижала руку к горлу, и сдавленное рыдание оборвало на полуслове фразу.
— Когда это случилось? — спросил Холмс, открывая записную книжку.

Но действительно ли верно утверждать, что стремление Холмса поймать преступника проистекает не, как у Уотсона, из-за страсти к правосудию, а просто из научного интереса к дедукции? Такая истина всегда не больше, чем полуправда: трудно утверждать, что футболист играет только ради гола или только ради упражнений. Человечность и наука в Холмсе странно перемешаны. В один миг мы слышим, как он утверждает: «Женщинам никогда нельзя доверять полностью, даже лучшим из них» (трус!), или же заявляет, что не может согласиться с теми, кто ценит скромность среди достоинств, так как логик должен видеть все вещи точно такими, как они есть. Даже его восхищение розой в «Морском договоре» призвано скрыть тот факт, что он исследует оконную раму на предмет царапин. В другой момент он упоминает о «небольшом выборе белых вин» и рассуждает о волшебных пьесах, скрипках Страдивари, буддизме на Цейлоне и военных кораблях будущего. Но есть две особенно человечные черты, которые проявляются в самый миг действия. Одна — это любовь к театральности, как тогда, когда он посылает пять апельсиновых зернышек убийцам Джона Опеншоу, или берет с собой в тюрьму губку, с помощью которой можно разоблачить человека с рассеченной губой, или подает морской договор на блюде под крышкой на завтрак. Вторая — это любовь к афоризмам. Получив письмо от герцога, он восклицает: «А вот это, мне кажется, одно из тех несносных официальных приглашений, которые либо нагоняют на вас скуку, либо заставляют прибегнуть ко лжи». Существует специальный вид афоризмов, известный как шерлокизмы, — не менее ста семидесяти трех из них собрал неутомимый Рацеггер. Примерами могут служить следующие:

___— Есть еще какие-то моменты, на которые вы посоветовали бы мне обратить внимание?
___— На странное поведение собаки в ночь преступления.
___— Собаки? Но она никак себя не вела!
___— Это-то и странно, — сказал Холмс.

И еще:

— Откуда вы знаете?
— Я следил за вами.
— Я никого не видел.
— Так и должно быть, если за вами слежу я .

Чтобы полностью описать предмет, потребовался бы курс лекций по меньшей мере на два семестра. Через некоторое время, когда досуг и работа позволят, я надеюсь их подготовить. А пока я выпускаю в свет эти наброски, очерчивая контуры возможного исследования. Вы знаете мои методы, Уотсон: примените их!



Приложение:
Ответ сэра Артура на эту статью

«Не могу удержаться, чтобы не написать Вам о том веселии — а также изумлении, — с которыми я читал Вашу статью о Шерлоке Холмсе. Меня удивило, что кто-то мог потратить столько сил на подобный материал. Конечно, Вы знаете его гораздо лучше, чем я, поскольку рассказы были написаны не по порядку (и небрежно) без ссылок на то, что было раньше. Я лишь рад, что Вы не нашли больше нестыковок, тем более по датам. Конечно, как Вы, кажется, заметили, по мере выхода рассказов Холмс полностью изменился. В первом, «Этюде в багровых тонах», он был просто вычислительной машиной, но по мере продолжения мне пришлось сделать его более культурным человеком. Он никогда не демонстрирует, что у него на сердце — за исключением игры, — именно это один из Ваших ученых критиков справедливо осуждал как фальшивую ноту. Один из моментов, который не был отмечен ученым Соувошем... заключается в том, что в значительном количестве рассказов — я осмелюсь сказать, в четверти — никакого преступления, согласно юридическим нормам, нет вообще. Другой факт — один из немногих, за который я чувствую удовлетворение, но который никто никогда не отмечал, — это то, что Уотсон, выступая как хор и летописец, никогда ни на миг не выходит за собственные ограниченные способности. Никогда от него не исходит проблеска остроумия или мудрости. Все с огромным сожалением отброшено, чтобы он мог быть просто Уотсоном».
(из The Knox Brothers, 1977, Penelope Fitzgerald. Благодарим Берди Эдвардса!)


Перевод Гастингса

@темы: ШХ

---

Новое объяснение причин Великого пермского вымирания — сгорание угля в магме. Эта новость напоминает, как мало мы знаем о величайшей катастрофе в истории земной жизни. Традиционно ее объясняют вулканическими извержениями и перегревом планеты. Однако ряд свидетельств указывают на противоположный сценарий — гибель большинства видов из-за резкого похолодания.

@темы: и о погоде

---

В конце 30-х годов в США очень сильны были изоляционные настроения. Германо-американский союз (25 000 членов) выступал за дружественные отношения с нацистской Германией и предотвращение вступления США в войну. Множество американцев не понимали, почему они должны посылать своих солдат умирать из-за проблем в Европе.

Интересно, что первыми открыто назвали немцев врагами художники комиксов Джек Кирби и и Джо Саймон (создатели героя Капитан Америка). Еще в 1939 году они предсказали войну с немецкими подводниками.

немного больше здесь
mi3ch.livejournal.com/4873928.html

@темы: Interbellum, иллюстрации

---

The Ruined Facade of San Sebastiano, Ferla, Sicily. Alexander Creswell
www.alexandercreswell.com/

@темы: картины

---

Жемчуг, как и любые другие украшения, долгое время был признаком высшего класса. Но в массовую культуру как знаковая вещь «нитка жемчуга» пришла в пятидесятых. Вот несколько причин:

Коко Шанель и популяризация искусственного жемчуга. Вообще, выведение моды в нашем сегодняшнем понимании из среды аристократии и верхних классов в более массовое пространство. Чем больше готовой одежды появляется, чем больше информации о дизайнерах, чем больше медиа, освещающих индустрию, и медиа, посвященных жизни знаменитостей и аристократии, тем больше желание подражать. Причем на разных уровнях. Появление искусственных материалов делает подражание доступнее. Сама Шанель была бесконечно далека от обсуждаемого в этой статье образа. Но она сделала немалый вклад именно в популяризацию жемчужных украшений. И то, что в какой-то момент они стали восприниматься в отдельности от тех установок и стереотипов, которые были с ними связаны ранее.
Формирование среднего класса и образа идеальной домохозяйки. Эта концепция сложилась в послевоенные годы, когда пришлось потеснить женщин с их рабочих мест, которые они занимали, пока мужчины были на фронте, обратно в рамки домашнего быта, чтобы отдать эти рабочие места мужчинам. Идеальная домохозяйка — это достижение сразу на нескольких уровнях. С одной стороны — это настоящая женственная женщина, правильная жена, любящая мать и так далее. С другой стороны, это определенная демонстрация статуса семьи: в этой семье женщине не обязательно работать, чтобы семья жила хорошо.
Массовые медиа, и вообще распространение американской культуры (литература, фильмы, мода) — делает образы узнаваемыми, даже если они далеки от нашего быта. У нас не было ситуации с идеальными домохозяйками. А мода подобного плана — была. А со временем, когда мы стали встречать этот образ все чаще в разных произведениях, — то стало легко сложить отдельные характеристики героинь во вполне определенный шаблон.
Интересно обсудить, что именно делает жемчуг символом этого образа. С одной стороны, долгое время работало правило «не носить жемчуг до тридцати». И еще одно правило: «нельзя дарить жемчуг незамужним девушкам». То есть украшение из жемчуга — это уже своего рода показатель, что вы женщина определенного возраста и семейного положения. Жемчужные нити — украшение, которое традиционно было излюбленным у аристократии, особенно, если мы говорим о повседневности, а не о торжественных приемах, где в ход идут бриллианты и изумруды.


Дальше здесь www.fashionblog.com.ua/nitka-zhemchuga-sotsialn...

@темы: камешки

---

Писал тут давеча про начало Мексиканской войны за независимость (восстание Идальго и чуть позже) на примере всего одной провинции Новой Испании - Техаса. Нет, ну а что? Ничем не лучше, ничем не хуже других. Конечно, со своими особенностями, но все же.
И получается интересная вещь. Вообще развитие Техаса началось с 1776 года, когда наместник Новой Испании дон Бернардо де Гальвес решил сделать из провинции базу по поставкам мяса и разведения скота. Кстати, плюньте всем тем в лицо, кто будет говорить о каких-то ковбоях, ибо они начисто слизаны со вполне себе тру-испанских вакерос (ед.ч. - вакеро). Так вот, на 1796 год стандартное техасское ранчо насчитывало от 1500 до 6000 голов крупного рогатого скота, овец и или мустангов, сам скот или мясо реализовывалось на рынках Нового Орлеана. Связь с Луизианой осуществляли чаще всего французские контрабандисты и пираты, имевшие обширные связи на побережье Мексиканского залива и в устье Миссисипи. На 1808 год техасское население насчитывало уже 4-4.5 тыс. человек, что для Техаса ОЧЕНЬ много (скажем так, до 1770-х это население не переваливало за отметку 1000 человек).
И вот далее начинается....
В октябре 1810 года в Коауилу и Техас был послан один из доверенных лейтенантов Идальго – Мариано Хименес, который сначала занимается пропагандой в Техасе, а потом бежит за помощью - естественно же! - к США. Начинается череда переворотов, республиканцы (с американской поддержкой) свергают роялистов, потом роялисты свергают республиканцев, потом опять республиканцы роялистов, потом республиканцы начинают грызню между собой, опять приходят роялисты.
При этом идет такая резня со всех сторон - что просто страшно. Даже американские маунтинмэны -уж на что парни много что повидавшие! - офигевали.
"Если почитать воспоминания американцев, видно их недоумение такой жестокостью восставших, ведь действительно, многие из выходцев из США грезили идеалами свободы, равенства, братства, и слова «независимость» и «свобода» не были для них пустым звуком. Проблема была в том, что менталитет жителей Новой Испании был совсем другим и вкладывали они в понятие борьбы совершенно другой смысл.
У мексиканцев в то время не было четких политических пристрастий, они вообще не понимали причин восстания падре Идальго, вернее не так – из всех его призывов они услышали только один – режь гачупинов без пощады! Ну или в более широком смысле – гачупинов и их приверженцев. В результате борьба за свободу основывалась не на возвышенных понятиях, а на обычной классовой ненависти, которая не терпит сантиментов."
Ну а когда победили роялисты - пришел "белый террор".
"Арредондо же не нашел ничего лучше, как устроить террор на землях Техаса, находившихся ранее под властью Гутьерреса. Так, в битве при Медине были захвачены в плен 112 республиканцев – казнены все. 215 человек заключены в тюрьму в Бексаре и чуть позже расстреляны. В Байе – 330 человек схвачены по обвинению в связях с революционерами – казнены все. В Сан-Антонио – 500 жителей города заключены в тюрьму, камеры были переполнены, люди умирали от удушья. Тех, кто остался в живых – расстреляли.
Казни на главной площади происходили ежедневно. Головы многочисленных патриотов каждый день выставлялись на пиках вокруг площади.
Так, Хосе Антонио Наварро в своих мемуарах красочно описал «тирана по имени капрал Рибал», который избивал заключенных плетью, кроме того он вспоминал следующее: «Эти дни наверное были хуже, чем те, которые были во времена Марата и Робеспьера, он [Арредондо] просто упивался властью над заключенными, и когда солнечные лучи уходили и начиналась темная ночь, многие офицеры и солдаты за небольшую мзду по сговору с охранниками брали себе очередную жертву-женщину, и насиловали. Ночью над тюрьмой стоял один дикий женский крик, крик боли и отчаянья. Бывало что за ночь женщина переживала насилие десяти и более человек."
Результат - к 1814 году население Техаса насчитывало 1500-2000 человек. Край был в конец разорен, вся промышленная основа убита, на "нейтральной территории" на реке Сабина во всю орудовали контрабандисты, поскольку вакуум власти не терпит пустоты. То же самое происходило на юге, где французский пират Жан Лаффит создал на острове Галверстон и прилегающих территориях свое собственное пиратское королевство. Началась серия вторжений поселенцев и не очень в Техас из США, с которыми обходились очень жестко («Я сжег 30 человек заживо.... Они оставили большой урожай кукурузы, картофеля, тыквы, а также различные другие овощи, много свиней и домашней птицы .... Я не им оставил ничего, что могло бы, возможно, служить им в настоящем или будущем»).
Как результат - на сильно ослабевших белых начались массовые нападения апачей и команчей, поскольку этим детям равнин было все равно, кого грабить – любое хозяйство или ранчо они прежде всего рассматривали как скопище разных полезностей и вкусностей, и двуногие бледнолицые были лишь досадной помехой между настоящим индейцем и приятными ништяками, которые можно прихватизировать.
И вот чтобы это как-то прекратить - в 1823 году и начинается эпопея Остина, разрешение американцам селиться в Техасе, а потом - война за независимость Техаса и его присоединение к США.
Но кто во всем виноват? Конечно же США, да? Ведь власти Новой Испании и метрополии - они няшки, рукотворно поделившие на два, а то и на три свое население в провинции, разрушившие свою же собственную экономику, и создавшие все условия для того, чтобы заселять Техас не своими силами, а силами США) george-rooke.livejournal.com/984042.html

@темы: 19 век, СшА

---

Если верить Геродоту, то в V веке до н.э. от жары лучше всего было спасаться… в Крыму:
«В течение восьми месяцев здесь стоит нестерпимый холод. Замерзает и море, и весь Киммерийский Боспор, так что живущие по сю сторону пролива скифы толпами переходят по льду, переезжают по нем в повозках на другой берег».

Рассказывая о трудностях завоевании Цезарем Галлии, Плутарх сетовал на суровость галльской зимы, когда «реки покрываются льдом, а леса — снегом». Это написано про климат южной Франции, где сейчас средняя температура января + 9!

Далее хроники фиксируют такие чудеса. В 764 году все Черное море покрылось льдом, так что можно было ездить по льду из Таврии (Крыма) во Фракию (Болгарию). В 860 году подобное же ледовое путешествие в Венецию можно было проделать по Адриатическому морю.

Дальнейшие климатические аномалии ученые связывают с Малым ледниковым периодом (XIV—XIX вв.).
В 1323 году полностью покрылась льдом Балтика, в 1620 году замерзло Черное море, льды появились у Лазурного побережья Франции.

Иоанн Лев Африканский (XVI век) оставил такие воспоминания о пустыне Сахаре: «Оставаться там зимой никак невозможно, потому что, как только выпадает снег, поднимается губительный северный ветер, убивающий всех животных, которые окажутся в этих местах. Из-за того, что торговцы финиками имеют обычай отправляться с грузом фиников в конце октября, иногда их застигает снег, и наутро находят караваны погребенными и утонувшими в снегу, и в живых никого не остается».

А вот о России информация очень противоречивая.

В Сети можно прочитать, что летом в 1601, 1602 и 1604 годах морозы ударяли в июле-августе, что якобы приводило даже к ледоставу на Москве-реке. Причем ссылаются на русские летописи.

Однако в летописях можно прочитать только о сильных заморозках, например, 28 июля 1601 года в Москве, а 31 августа во Пскове. До этого беспрестанно лили дожди, снег же лег в начале октября.

Городницкий уточняет, что данные о замерзании Москвы-реки взяты не из летописей, а получены якобы от британского Адмиралтейства, которое в те годы впервые наладило систему метеорологических наблюдений через посланников в других странах, и ссылается при этом на доклад академика Андрея Сергеевича Монина "О статистических характеристиках малого ледникового периода". Электронную версию этой работы мне найти не удалось. Но что-то подозрительно — опять эти вездесущие британские ученые... sergeytsvetkov.livejournal.com/1331793.html

@темы: и о погоде