Завтра, в субботу 6 мая, в Лондоне будет коронован новый король, Карл III, бывший принц Чарльз. Церемония будет совмещать древние традиции и современность. Про новшества нам обильно расскажет пресса, мы же тут занимаемся повышением нашего образовательного уровня, поэтому давайте взглянем на традиции -- что рассказывают о коронациях на Британских островах произведения искусства на протяжении веков и даже тысячелетий.
Фон у большинства этих произведений -- от средневековых миниатюр до постановочных фотографий будет однообразненький. Ибо с 1066 года королей Британии делают королями официально в одном и том же месте -- Вестминстерском аббатстве. А в этом интерьере, как вы понимаете, редизайны случаются не часто....
( Читать дальше...
Фон у большинства этих произведений -- от средневековых миниатюр до постановочных фотографий будет однообразненький. Ибо с 1066 года королей Британии делают королями официально в одном и том же месте -- Вестминстерском аббатстве. А в этом интерьере, как вы понимаете, редизайны случаются не часто....
( Читать дальше...
Бескрайние зеленые пастбища и скалы, богатые полезными ископаемыми, графства Дорсет лежат на юге Англии вдоль Ла-Манша. Читатели Джейн Остин помнят Дорсет как место действия в романах «Чувство и чувствительность» (Делафорд) и «Доводы рассудка» (Лайм-Реджис). При жизни Джейн Остин (1775-1817) Дорсет также был известен своими характерными пуговицами. В производстве пуговиц, называемом в Дорсете buttony (пуговичный промысел), на протяжении многих поколений работало большое количество местных женщин и детей. В знаменитых пуговицах Дорсета в качестве основы использовалось кольцо из рога или проволоки, которое затем обтягивалось льняной тканью. Эти тонкие, мягкие пуговицы идеально подходили для льняных и муслиновых тканей, которые носили как мужчины, так и женщины во времена Джейн Остин. 
Пуговицы Дорсета в том виде, котором мы представляем их себе сегодня, были придуманы Джоном Клейтоном, который присоединился к делу Кейса в 1731 году. Проволока скручивалась в пружину, которая сворачивалась в петли, а затем концы петли спаивались вместе. Эту работу обычно выполняли дети. Затем эти пружинные кольца обматывали льняной нитью, создавая сложные и разнообразные узоры. Клейтон усовершенствовал уже существующую систему надомного производства, создав склады, где работники могли подобрать кольца, нитки и небольшие кусочки ткани, необходимые для некоторых стилей, для изготовления пуговиц дома. Готовые пуговицы возвращались на склад, где их обменивали на оплату и дополнительные материалы. Эта схема хорошо работала. Пуговицы можно было делать в перерывах между другими домашними делами. Часто семья специализировалась на пуговицах определенного стиля. Джон Клейтон также разработал систему контроля качества и классификации. После того, как пуговицы поступали на склад, они сортировались и прикреплялись к специальным картам. Цвет карты обозначал пуговицы высшего, стандартного или второго сорта. Пуговицы Дорсета были известны и широко использовались по всей стране, а также экспортировались в Канаду, США, Австралию и Европу. Как и многие другие надомные производства, которые давали работу поколениям семей, торговля пуговицами не пережила промышленную революцию. В начале 1800-х годов фирма, базирующаяся в Бирмингеме, начала производить дешевые металлические пуговицы. Затем, в 1851 году, в Англии состоялось мероприятие, подобного которому никогда раньше не было: Великая промышленная выставка всех наций, также известная как выставка Хрустального дворца. Выставочные стенды и экспонаты технологий, современных изобретений и культуры со всего мира были привезены в Лондон. На мероприятии г-н Джон Эштон из Бирмингема продемонстрировал новую машину, позволяющую быстро производить недорогие пуговицы. Новые пуговицы были быстро приняты публикой, жаждущей современных изобретений. Последующее снижение интереса к пуговицам ручной работы привело к потере заработков у многих семей в Дорсете, которым пришлось покинуть страну в поисках работы. В публикации Музея округа Дорсет говорится, что 350 семей только из Шафтсбери эмигрировали в Канаду. 
Семейная фирма Кейсов, основанная Авраамом Кейсом в 1600-х годах, закрылась со смертью Генри Кейса в 1904 году. Однако в течение еще десяти лет (до 1915 года) пуговичным производством продолжала управлять леди Лиз и христианская миссия в Литчетт-Минстере, Дорсет. Оно являлось источником занятий и дохода для нуждающихся женщин. Сегодня несколько предприятий в Дорсете, такие как Button Shop и Henry's Buttons, предоставляют материалы и обучение тем, кто заинтересован в продолжении традиций по изготовлению пуговиц. Пуговицы Дорсета, сделанные из тонкого белого льна и крошечных латунных колец или из яркой пряжи с ручной росписью, связывают нас с поколениями женщин, чьи умелые руки усовершенствовали ремесло, которое продолжает выходить за рамки времени, места и традиций. Из журнала JANE AUSTEN KNITS - FALL 2013 
До появления телевидения чтение было обычным вечерним развлечением среди среднего и высшего классов. Книги читали либо про себя, либо вслух для всей компании. Библиотеки начали существовать гораздо раньше, но свой расцвет застали в эпоху Регентства, так как к тому времени все больше людей становились грамотными. В эпоху Регентства было два основных типа библиотек, предоставляющих услуги: Circulating library (дословно «циркулирующая»
На богатых курортах, куда люди приезжали отдохнуть и позаботиться о своем здоровье, библиотеки были так же популярны, как и в больших и маленьких городках, таких как Бейсингсток, где Джейн Остин подписалась на библиотеку миссис Мартин. Считалось, что в 1801 году в Британии насчитывалось 1000 таких библиотек. Книжных магазинов тоже было достаточно, но в 1815 году трехтомный роман стоил ок.15 шиллингов. Такая цена делала книгу недоступной для большинства людей. Большая книга типа энциклопедии оценивалась еще дороже - в 3 фунта 13 шиллингов 6 пенсов; 2 тома "Критики Священного Писания" стоили 14 шиллингов , другое издание в 2 томах обошлось в 10ш.6п. Книга Джейн Тэйлор "Эссе в рифму" стоила 6 шиллингов. Постоянно действующие библиотеки, как правило, располагались в удобном месте в центре курорта. Новички узнавали о них из путеводителей, таких как "Путеводитель по Брайтону". Например, о Королевской библиотеке "Colonade". Это заведение расположено на Норт-стрит, на углу Нью-Роуд, и содержит от семи до восьми тысяч томов истории, биографий, романов на французском и итальянском языках, а также все лучшие современные издания. Читальный зал часто посещают как леди, так и джентльмены, и он ежедневно снабжается большим количеством лондонских утренних и вечерних газет, а также французских и еженедельных английских журналов, рецензий и популярных периодических изданий общего пользования. На курортах передвижные библиотеки превратились в модные дневные залы, где дамы могли встречаться друг с другом, а также быть замеченными, где проводились лотереи и игры, и где можно было приобрести дорогие товары. 
Лондонская библиотека остается прекрасным примером всего лучшего, что было в викторианской учености. Самым главным ее достоинством было то, что абонент мог взять сразу столько книг, сколько — в разумных пределах — ему было нужно, и мирно читать их дома. Время на чтение отмерялось щедро, после чего читателю посылали запрос в тоне мягкой укоризны или чуть более настойчивую просьбу вернуть книгу, нужную другому читателю. Входная дверь в библиотеку даже в наше бдительное время кажется воплощением викторианской надежности в красном дереве. Лондонский университет возник в 1828 году как Юниверсити-колледж, для диссидентов, не допускавшихся в старинные университеты Оксфорда и Кембриджа. Кингз-Колледж открылся годом позже как ответ англиканской церкви. В 1836 году оба колледжа объединились в Лондонский университет для «всех классов и вероисповеданий», кроме, разумеется, женщин, которым не разрешалось сдавать экзамены на степень бакалавра до 1878 года. Сфера образования распространилась от исключительно Оксфорда и Кембриджа на весь Лондон, где можно было получить прекрасное медицинское образование в клиниках. Кроме того, узаконенное обучение вели «Судебные Инны», а получить профессию можно было в специальных училищах. 
«— Поразительное заведение — почта! — сказала она. — Эта четкость, распорядительность! Подумать — столь многое на нее возложено, и как отлично она со всем справляется — это, право, достойно удивления! ... — Так редко сталкиваешься с нерадивостью или путаницей! Так редко письмо доставляют не по адресу, а ведь их тысячи расходятся по стране — миллионы! — и ни одно не пропадает. И каждое надписано другою рукой, далеко не всегда разборчиво, а разобрать необходимо — поразительная вещь!». (Джейн Фэйрфакс, «Эмма», глава 16) 
В тюдоровскую эпоху земля переживала длительный холодный период, известный как малый ледниковый период. Температура в среднем была на два градуса Цельсия ниже, чем сегодня. Иногда температура резко падала и держалась так неделями. В июне 1529 года папский легат при дворе Генриха VIII жаловался: «Мы до сих пор носим зимнюю одежду и топим камины, словно сейчас январь». Другое похолодание пришлось на 70-е годы, когда летние температуры были значительно ниже среднего. 
Спальня оставалась главным местом для сохранения тепла. Уединение было роскошью, которую могли позволить себе только представители высшего или растущего среднего класса. Большинство бедных семей и семей рабочего класса теснились в комнатах (или жили в однокомнатной лачуге), а дети зачастую делили кровать и жались друг к другу. Для состоятельных жизнь была совершенно иной. За полчаса до того, как семья ложилась спать, слуга входил в спальни и разводил огонь в каждой комнате. Они также согревали простыни с помощью грелок. Грелки для кровати были сделаны из латуни или облицованной меди и имели длинные деревянные ручки. На конце находился круглый диск, который наполнялся горячими углями. Затем грелку осторожно перемещали взад-вперёд между простынями, чтобы согреть постель в холодный вечер (однако можно было легко поджечь кровать, продержав её дольше нужного, поэтому зачастую предпочтение отдавали так называемым грелкам для ног). Такие грелки постепенно вышли из употребления в 19 веке, после того как ёмкости из резины с горячей водой стали доступными (и куда более безопасными) и широко распространенными. 
Толстые портьеры, окружавшие кровать с балдахином, не пропускали холодные сквозняки и помогали сохранить тепло тела. Популярные ещё до Елизаветинской эпохи, их дизайн менялся со временем: богато украшенные в 16 веке, скромные в 18 веке и богатый, но сдержанный неоклассический стиль в 19 веке. Кровать и постельные принадлежности варьировались в зависимости от достатка. Роскошные портьеры из бархата или парчи часто стоили больше, чем деревянная рама кровати, и в те времена состоятельные люди брали портьеры с собой в путешествие, оставляя лишь деревянную кровать. По мере улучшения теплоизоляции и устранения сквозняков кровать с балдахином стала скорее декоративной, чем функциональной. Шапочка для сна также имела значение для георгианцев. Вязаные шерстяные или шёлковые шапочки обеспечивали тепло во время сна. Но подобный головной убор использовался не только для сна. С XIV по XIX век он был известен как "skullcap". Мужчины носили его в помещении, когда снимали парики, а женщины под шляпами, уже более богато украшенные, в течение дня, перед сном и на улице. 
При анализе временнЫх противоречий в фильмах важно учитывать не только элементы мизансцены, но и то, каким образом повествование показывает, как вели себя люди в изображаемый период. И так как костюм может быть сознательной смесью современности и прошлого, было бы опасно предполагать, что просто потому, что действие фильма происходит в девятнадцатом веке, он дает представление о поведении и нравах викторианцев. Антония Лант утверждает, что пытаясь изобразить прошлое более вероятно предложить зрителям провести сравнение с их собственным настоящим. Кук идет еще дальше в плане намерений, говоря, что "исторический фильм заново представляет прошлое для целей настоящего и будущего’. Однако можно спорить о том, насколько сильно "настоящее" вторглось в жизнь людей, снявших эти фильмы. Сценарист и продюсер киностудии «Двадцатый век Фокс» Филип Данн говорит, что фильмы, снятые во времена правления Занука, - это подчеркнутое мужество, уверенность в себе, честь и неподкупность. Это викторианские добродетели, и образ мыслей Дэррила, как и мой собственный, был по сути викторианским’. Это указывает на то, что, возможно, Занук привнес свои собственные чувства в фильмы, которые он снимал. 
В сельской местности они носят твидовые костюмы или пиджаки "Норфолк", а Холмс надевает свой "Инвернесс" и дирстокер". 
В "Приключениях" теоретически нет причин для надевания дирстокера, поскольку все действие происходит в городе. Но в районах, которые подаются, как отделенные от города, таких как сады, где убийца преследует Энн Брэндон , и Лондонский Тауэр, отрезанный туманом, весьма показательно, что Холмс носит свой загородный костюм. ВременнЫе несоответствия отчетливо прослеживаются в костюмах персонажей романтического подтекста (сэра Генри и Берил Стэплтон в "Собаке" и Энн Брэндон и Джерролда Хантера в "Приключениях"), которые носят смесь старинных и современных костюмов. Контраст особенно заметен в «Собаке», когда сэр Генри прибывает в Англию на корабле, и на пристани его встречает доктор Мортимер). Сэр Генри описан в сценарии как ‘привлекательный молодой канадец, от которого веет свежестью Запада’, фраза, наводящая на мысль о крайнем Западе или о ком-то «крайне современном». Спускаясь по трапу, сэр Генри освобождается от компании нескольких леди, которым, очевидно, нравилось его общество во время путешествия. На нем костюм -тройка, твидовое клетчатое пальто и воротничок и галстук в стиле 1930-х годов. Он носит шляпу типа трилби, чисто выбрит и коротко подстрижен сзади и по бокам. Доктор Мортимер, с другой стороны, носит цилиндр, утренний костюм, воротник-стойку с галстуком, очки в круглой оправе и окладистую бороду с завитыми усами. Как контекст (модные молодые женщины), так и внешность сэра Генри позиционируют его как романтического героя и указывают на то, что он происходит из более современного мира - Северной Америки, - который будет иметь мало общего с древними суевериями. Доктор Мортимер известен как представитель другой эпохи: ни один человек на переполненной набережной не одет так, как он, и только один человек носит цилиндр, несмотря на то, что в 1889 году это была обычная городская одежда. 
Аналогичный контраст очевиден между Берил Стэплтон и миссис Мортимер, последняя одета в откровенно викторианский костюм с вычурными черными шляпками, темными платьями с высоким вырезом с оборками и драгоценностями из гагата, скорее напоминающими более поздние портреты королевы Виктории. Этот костюм необходим для того, чтобы она пользовалась доверием , как медиум, способный вызвать дух покойного сэра Чарльза Баскервиля. Однако платье Берил Стэплтон призвано заинтересовать современных женщин из числа зрителей, которые, возможно, захотят приобрести что-то подобное: это подтверждается колонкой "Модные заметки" в рекламном буклете, в которой сообщается, что Венди Барри, сыгравшая Бэрил, добилась своей "осиной талии" с помощью корсетов. В своем первом появлении в фильме, в суде коронера , она одета в викторианский костюм 1930-х годов: короткую накидку с меховым воротником и большим бархатным бантом и меховую шапку в тон, сдвинутую набок. 
На нескольких кадрах фильма ее костюм изображен на переднем плане, в частности в сцене, где она встречает сэра Генри во время прогулки верхом: когда она спешивается, камера остается позади нее, выделяя ее силуэт на фоне вересковой пустоши и тем самым подчеркивая ее "осиную талию’. Ее костюм темный и приталенный - с поясом и бархатным воротником , жакет с пышными рукавами, белая блузка с застежкой в виде галстука, длинная узкая темная юбка и шляпа с маленькими полями . 
Как и сэр Генри, который носит костюмы, неотличимые от одежды, модной в 1930-е годы, Джерролд Хантер, романтический герой «Приключений», носит современный красивый костюм на трех пуговицах; и, как и у Бэрил Стэплтон, костюмы, которые носила Энн Брэндон - хотя и более изысканные, чем сельские наряды в «Собаке», ибо все-таки дело происходит в городе – это попытка создания "образа" викторианского стиля. Они также несут в себе дополнительные смысловые оттенки: когда Энн узнает, что ее жизни грозит опасность, она надевает наряд с модной шляпкой, закрытой сзади вуалью и увенчанной птицей, вторящей зловещему рисунку "альбатроса", но в то же время указывающей вверх, как будто это стрела для убийцы, выделяющему свою следующую жертву . 
Принимая во внимание более позднее развитие сериала, интересно отметить ряд моментов: что Джек Стэплтон в "Собаке" носит норфолкский жакет, эдвардианская вещь, именно такой Холмс будет носить в "модернизированных" фильмах 1940-х годов от «Юниверсал»; в обоих фильмах костюм миссис Хадсон, состоящий из юбки в пол, белого фартука, часов-брелоков и броши на шее, также является именно тем, что сойдет за костюм 1940-х годов в более поздних фильмах; и костюм профессора Мориарти в "Приключениях" очень похож на тот, который он будет носить как помощник нацистов в «Секретном оружии». Холмс, кстати, также носит тот же смокинг в "Собаке» и «Приключениях», что и в остальной части сериала, несмотря на 50-летний временной разрыв во времени действия фильмов. Оба фильма, хотя и изображают викторианскую эпоху, передают ряд слоев "прошлого" через костюмы: полу-современный, в одежде персонажей романтического характера; "истинно" викторианский, в одежде Холмса, Уотсона и персонажей постарше / из сельской местности; и более расплывчатый, более фольклорного прошлого. В "Собаке" последнее достигается за счет ретроспективной сцены, которую сопровождает рассказ доктора Мортимера о старом владельце Баскервиль-холла. В этом ретроспективном эпизоде костюмы сэра Хьюго и его собутыльников представляют собой голливудскую версию средневековья: безукоризненно белые пуританские воротнички, мундиры с поясом, высокие замшевые сапоги и аккуратно подстриженные бородки в стиле Ван Дейка. 
Тем не менее, сцена работает, потому что зрители видят персонажей через чтение манускрипта доктором Мортимером - прием, переданный визуально путем показа в виде виньетки, при этом часть манускрипта остается видимой по краям кадра. Не то чтобы историческая точность обязательно была приоритетом «Фокс», но скорее - как утверждает Тино Балио при обсуждении студийной системы - чтобы сцена соответствовала "общепринятым нормам аутентичности". Гораздо менее романтический взгляд в неясное прошлое предлагается в «Приключениях» через фигуру южно-американского убийцы, чей национальный костюм состоит из широкополой шляпы в стиле гаучо, полосатого пончо, широких брюк и ботинок. Для музыканта оркестра, играющего на приеме в саду, это восхитительное зрелище, но в сцене погони оно становится "иным", более пугающей идеей, подчеркнутой камерой, никогда не показывающей его полностью, а только мельком его усатое лицо, косолапый ботинок и смертоносные боласы, висящие у него на поясе. "Сыграйте это так жутко и таинственно, как это только возможно", - наставлял Занук, говоря о сценарии.
Таким образом, отсутствие описания Бейкер-стрит интригует, и интересно порассуждать, было ли это из-за того, что Холмс настолько укоренился в общественном сознании, что его "воспринимали как прочитанную книгу", и что декораторы точно знали, что требовалось при создании его гостиной. Эта теория, по-видимому, подтверждается тем фактом, что сценарий в равной степени не дает описания самих Холмса и Уотсона, хотя кратко описываются другие персонажи: Джек Стэплтон, например, отмечен как "умный на вид молодой человек, приятный, с речью и манерами профессора’. На экране 221B представляет собой воспроизведение викторианской эпохи, преломленное в идеях голливудского дизайна интерьера. Это преломление очевидно в первой сцене на Бейкер-стрит в "Приключениях". Когда Билли, молодой слуга, подметает лестничную площадку перед комнатами Холмса, раздается звонок в дверь, и камера следует за взглядом Билли поверх резных, выкрашенных белой краской перил вниз, в коридор, где миссис Хадсон открывает двустворчатую входную дверь, чтобы впустить Уотсона.. Стены широкой лестницы и холла выкрашены в светлые тона, с элегантными панелями в георгианском стиле или стиле регентства, а с потолка свисает замысловатая газовая люстра с несколькими рожками. Коридор и лестница пусты, если не считать подставки для зонтиков, круглого зеркала и большой картины маслом. 
Вот здесь поближе можно рассмотреть бахрому на камине, и видно, что там лежат письма, но ножом они не приколоты. 
А здесь, за спиной Уотсона , видны опущенные жалюзи, тоже с бахромой. Эта декорация представляет интересный контраст с той, которая будет сконструирована для фильмов «Юниверсал», которые, - хоть в них и предполагалось показать Холмса в 1940-х годах -, должны были выглядеть гораздо более откровенно викторианскими, чем декорации, используемые «Фокс» для изображения 1880-х годов. Декорации студии "Фокс" для дома 221B также предлагают несколько иной взгляд на характер Холмса: здесь он явно джентльмен и довольно состоятельный человек. Он движется в ногу со временем - например, каждая книга на его полках выглядит новой, в то время как в фильмах «Юниверсал» его книги потрепанные и старинные, тут подразумевается его сильная связь с прошлым. 
Дополнительное значение вида этих изящных, тщательно убранных комнат заключается в том, что Лондон - пристанище не только джентльмена, но и рациональности. Георгианский стиль или стиль регентства, продукт эпохи Просвещения черпал свое вдохновение и мотивы из классики, другой эпохи, связанной с аполлоническим рационализмом. В США этот архитектурный стиль был известный как палладианский, джефферсоновский или греческий: он пережил возрождение в 1930-е годы, сделав гостиную Холмса не только "старинной", но и модной. Связь между дизайном декораций и рациональностью очевидна, потому что единственные пространные сцены с демонстрацией дедукции происходят в доме 221B, сначала в сцене исследования Холмсом трости доктора Мортимера в "Собаке", а затем в первой сцене в "Приключениях", где он проводит эксперимент, чтобы определить, какая нота в музыкальной гамме невыносима для домашних мух. Можно было бы возразить, что киностудия «Двадцатый век Фокс» просто использовала постоянные декорации, доступные на их обширной натурной съемочной площадке, и это правда, что большинство местностей, использованных для обоих фильмов, несут схожие следы стиля эпохи регентства: в «Собаке» дом Стэплтонов в Дартмуре представляет собой (неправдоподобно) роскошный особняк с двойной лестницей и классическими урнами в нишах,что резко контрастирует со средневековой архитектурой Баскервиль-холла; и в «Приключениях» роскошный семейный дом Энн Брэндон, несомненно, является частью реконструкции целой лондонской площади, которую «Фокс» построила для фильма «Беркли сквер» (1933). 
Дом Стэплтонов 
Баскервиль-холл Тем не менее, это были высокобюджетные фильмы категории "А", для которых можно было бы в значительной степени переоборудовать уже существующие декорации: тот факт, что такого не было, предполагает два возможных мотива, один из которых касается исторической точности, а другой - психологического значения, которые могли нести в себе эти декорации. Вполне вероятно, что здания в неоклассическом стиле были выбраны просто потому, что оба фильма скорее вообще о "прошлом", нежели о каком-то "конкретном прошлом", что отвечало теории Занука, что "никто не покупает билеты, чтобы увидеть подлинность; в кино идут, чтобы развлечься’. Более интересную теорию выдвигает утверждение Хуана Антонио Рамиреса о том, что здания в неоклассическом стиле, по мнению Голливуда, были слишком строгими, чтобы "служить средоточием романтики, страсти и других эмоциональных качеств", от которых зависел коммерческий успех фильмов . Тем не менее, они были выбраны здесь, и возникает соблазн предположить, что они были предназначены для того, чтобы дать зрителю некоторое представление о личностях людей, которые их населяют: Холмса, который скорее "счетная машина", чем человеческое существо, и Стэплтона, интеллектуала, готового убивать ради достижения своих амбиций. Дом Стэплтона не только хранит его научную коллекцию местной флоры и фауны, но и, по-видимому, служит бастионом против вторжения иррационального, что иллюстрируется сценой спиритического сеанса, который внезапно завершается воем собаки снаружи. 
Однако аналогия может быть применена только до поры до времени, потому что есть аспекты, которые не вписываются в эту схему: Энн Брэндон, например, - романтический, даже мелодраматичный персонаж, и классическая роскошь ее семейного дома, вероятно, указывает скорее на богатство, чем на аскетизм эмоций. 
Оба фильма представляют определенные места действия, как "неизменные", отделяя их от современности либо географически, либо психологически. В "Собаке" Дартмур и Баскервиль-Холл закодированы как вневременные, первозданные места из-за их изоляции и того, как их преследуют воспоминания о злых деяниях. В "Приключениях" это Лондонский Тауэр, отрезанный туманом от остального города и связанный с многовековыми традициями, а также сады, где Ллойда Брэндона и его сестру Энн преследует убийца. В заставке "Собаки" говорилось, что Дартмур был "первозданным" местом, и его роль еще более четко обозначена в сценарии, в котором есть примечание, гласящее: "Следует помнить, что вересковые пустоши с их зловещей атмосферой – по настоящему определяющие в нашей истории. Следует приложить все усилия для того, чтобы во время съемок....подчеркнуть жуткость этой странной местности’. Арт-директор «Фокс» Роберт Дэй, главный ассистент Ханс Питерс и команда из 98 мастеров потратили семь месяцев на сооружение болота размером 300 х 200 футов на «циклораме» студии. 
Во время съемок на "циклораме" В пресс-релизе утверждается, что студия отправила трех экспертов в Дартмур, чтобы собрать данные, а затем решить, что было по-другому "в викторианские времена’. Чтобы подчеркнуть подлинность окружающей обстановки, в пресс-релизе также рассказывается история о том, как Ричард Грин заблудился на "вересковых пустошах" во время съемок и был вынужден позвать кого-нибудь, чтобы помочь ему найти выход, история повторяется во многих передовицах прессы. Хотя этот случай, вероятнее всего, был всего лишь рекламным трюком, он помогает представить вересковые пустоши как зловещее место, отрезанное даже от повседневной обстановки остальной части студии. Сам Баскервиль-холл описан в сценарии Паскаля как "точно такой, каким он был в 1650-х: его комнаты освещены канделябрами со свечами, портреты предков украшают стены, а над длинным обеденным столом возвышается огромный камин , стоящий в нише. Это позволяет правдоподобно вспомнить эпоху сэра Хьюго для сцены, в которой он и его спутники наслаждаются шумным вечером за тем же самым столом. 
Вот здесь можно разглядеть камин. Тот факт, что зрители "видят" события, произошедшие 250 лет назад ,устраняет разницу между прошлым и настоящим. Это также, конечно, мгновенно узнаваемое место действия в жанре ужасов, во многом благодаря тому, что «Юниверсал» создала образ "жуткого старого дома" в своих фильмах ужасов 1930-х годов. В "Приключениях" Лондонский Тауэр имеет схожие оттенки (отчасти, возможно, потому, что ранее в том же году он появился в историческом хорроре «Юниверсал» с Бэзилом Рэтбоуном и Борисом Карлоффом в главных ролях): здесь древнее здание с зубчатыми стенами, видимое только ночью, напоминает детские сказки о венценосных узниках, казнях и, конечно же, драгоценностях короны. В центре викторианского города хранители башни носят архаическую униформу и отпугивают незваных гостей не воротами, а рвом и опущенной решеткой. Уединенность Тауэра в тумане и его роль в защите королевского наследия Англии отделяют его от современности столь же эффективно, как и физическое уединение Дартмура. В дополнение к использованию Тауэра, как напоминанию о пространстве, которое находится в стороне от современного города, «Приключения» представляют убийство Ллойда Брэндона и покушение на убийство его сестры Энн таким образом, чтобы они происходили не на улицах, а в больших лондонских садах, густо заросших деревьями и подлеском. Во время длительной погони Энн постоянно сражается с ветвями, которые хлещут ее по лицу, и корнями, о которые она спотыкается, и сады богатого особняка превращаются в лишенное цивилизации пространство, похожее на джунгли. . Единственные места, которые, кажется, однозначно показывают Лондон как город девятнадцатого века, - это уличные сцены, где булыжная мостовая, многолюдные улицы, мчащиеся извозчики, фонарщики, дождь и густой туман создают ‘аутентичную’ атмосферу викторианской эпохи. Это, конечно, тот самый воображаемый Лондон : голливудский арт-директор У.К. Мензис однажды сказал, что точного воспроизведения места можно добиться, снимая на натуре, но замена его декорациями в студии создаст ‘такое впечатление улицы , какое существует в вашем воображении, слегка романтизированное, упрощенное и чрезмерно текстурированное’. В терминологии постмодерна это "чрезмерное текстурирование" было бы названо "гиперреальностью": чем-то даже более реальным, чем сама улица, потому что оно связано с уже существующим представлением зрителя о том, как она должна выглядеть. В "Собаке" на удивление мало Лондона на экране: на самом деле есть только одна значимая внешняя сцена, когда сэр Генри выходит из дома 221B, а Холмс и Уотсон тайно следуют за ним по улице. В «Приключениях», гораздо больше действия происходит в городе, и, предположительно, эта декорация - то, что в пресс-релизе называется "самой большой декорацией, покрытой брезентом без внутренних опорных столбов в истории киноиндустрии", размером около 234 х 240 футов. Атмосфера викторианского Лондона особенно хорошо передана в сцене, где Холмс, мчащийся в Тауэр, чтобы помешать Мориарти похитить драгоценности Короны, захватывает кэб и мчится на нем по ночным улицам, с опасными наклонами на каждом углу. 
*** Еще ряд кадров и наблюдений, сделанных в процессе. Как мне показалось, здесь в гостиной на Бейкер-стрит четыре стола. Один, вроде как письменный, стоит у двери. 
Еще есть вот этот, кажется, он же и обеденный, в какой-то степени центральный 
Ну, вот здесь Холмс сидит на том самом письменном столе, а рядом еще один, рабочий. И там еще и столик маленький наблюдается 
Но не уверена, что вот это за стол 
Но вот, судя по этой фотографии это еще какой-то отдельный химический стол. Либо его просто снимают со стороны стены - это же кино) 
Еще несколько штрихов до кучи Лестничная площадка очень просторная и на ней есть еще один небольшой столик 
Еще одна подробность на этом центральном столе, накрытом темной скатертью, видимо, всегда лежит эта туфля с табаком 
А вот здесь прекрасно видно не только лестницу, люстру и картину маслом, но еще и вешалку с дирстокером. 
Очень понравился тут парадный вход в дом 221б. Почти как в министерство какое) 
Но вообще мне эти хоромы очень понравились - за такие вполне можно платить "по-царски") Жаль, что они только в двух фильмах, надо будет потом понаблюдать за интерьером от студии "Юниверсал" 
Это даже прекраснее, чем наш "лодырь"! (гугл.) 
Действие романа Дойла также происходит примерно в это время: он написал его в 1901году, но действие происходит где-то во второй половине 1880-х годов, единственным свидетельством чего является надпись "1884" на трости доктора Мортимера. Примечательны здесь два момента: во-первых, что 1889 год был всего через год после убийств Джека Потрошителя, интересом к которым все еще была охвачена страна, но они никогда не упоминаются в фильме: другими словами, дата довольно произвольна и просто указывает на ‘прошлое’. Во-вторых, надо помнить, что когда фильм впервые вышел в прокат, то 1889 год был всего 50 лет назад: сейчас, зрителю в двадцать первом веке, легче думать о нем как об"историческом" прошлом, а не как о временнОм эквиваленте 1950-х годов, хотя в случае «Собаки», конечно, викторианская эпоха вполне могла казаться далекой из-за изменений, вызванных Первой мировой войной. Над панорамой вересковых пустошей в полутьме, на заднем плане старинный мрачный дом, подпись указывает местоположение: "Во всей Англии нет более угрюмого края, чем эти бескрайние первозданные заболоченные пустоши Дартмура в графстве Девоншир", слово "первозданной" сразу наводит на мысль о связи между ландшафтом и природой его обитателей, а также о связи с прошлым. Компактная вступительная сцена, атмосферная и полная экшена, показывает нам тайну, заключающуюся в смерти сэра Чарльза Баскервиля. Под звуки собачьего воя мы видим человека, бегущего вперед сквозь ночной туман по вересковой пустоши. Вбежав в ворота Баскервиль-холла, он пробегает мимо мертвого, сгоревшего дерева на переднем плане кадра -возможно, символа печальной судьбы семьи Баскервилей. Схватившись за сердце, он замертво падает ничком. Затем следуют два драматических кадра – сначала это неопрятный мужчина с безумными глазами, который крадет часы у трупа; затем женщина, которая выходит из дверей холла с фонарем в руке и кричит от ужаса. Исходя из этого начала, мы точно знаем,, когда именно и где происходит действие, и понимаем, что это будет"леденящий душу триллер" из-за присутствия тумана, мрачного дома, вересковых пустошей,смерти, подозрительных персонажей и жуткого воя. Мы вовсе не обязательно должны знать, что это будет детективный фильм, лишь благодаря чему-то-то почерпнутому из каких-то иных, помимо текста подсказок, таких как знание книги или вообще Шерлока Холмса, посколькув начальных титрах нет имен персонажей. Вторая сцена, в которой главные действующие лица собираются в суде коронера, преподносит идею о том, что "сердечная недостаточность", которой официально приписывается смерть сэра Чарльза, является лишь надуманным предлогом - и что если это убийство, то подозреваемые, вероятно, все находятся в этой комнате. Только в третьей сцене зрители видят Холмса и Уотсона, этих хорошо известных героев, которые уже прочно вписывают историю в детективный жанр, что подкрепляется тем фактом, что вся сцена состоит из диалога с демонстрацией силы дедукции. Здесь гораздо более драматичное начало, чем в рассказе Дойла, который начинается в традиционном стиле ‘классического детектива’ на Бейкер-стрит со сцены с дедукцией. Доктор Мортимер прибывает в дом 221B, забирает свою трость и просит Холмса расследовать смерть сэра Чарльза - событие, которое уже произошло и потому непосредственно читатель его не видел. Это контрастирует с фильмом, в котором зрители слышат вой и видят смерть сэра Чарльза своими глазами. Изначально у фильма должно было быть такое же "статичное" начало. Сценарий с пометкой "окончательный" и датированный 8 декабря (съемки начались 27 декабря) начинается с разговора между доктором Мортимером и его женой в их доме в Дартмуре. Это говорит зрителю о том, что сэр Чарльз умер, что молодой сэр Генри должен унаследовать Баскервиль-холл и что Мортимеры боятся легенды о собаке. За этой сценой, совершенно не вошедшей в готовый фильм, должна была последовать сцена рассуждений о трости на Бейкер-стрит. В сценарии ни в коем случае не планировалось показывать смерть сэра Чарльза, так рано показывать сбежавшего каторжника или демонстрировать сцену в суде коронера, которая показала бы ключевых персонажей и навела бы на всех подозрение . Эти изменения сделали фильм более драматичным, добавили экшена и позволили избежать слишком аккуратной "подгонки" под какой-то конкретный жанр - интересно порассуждать, были ли они сделаны по предложению Занука или режиссера Сидни Лэнфилда. Единственные отчеты в сохранившихся документах по съемкам касаются обработки сюжета и первой последовательности кадров: на стадии обработки Джулиан Джонсон из «Фокс» предположил, что, поскольку фильм должен был стать "детективом с примесью хоррора", то он должен начинаться не в Лондоне, а "в зловещем месте под покровом ночи’. Занука не впечатлила эта идея и вместо сцены, в которой доктор Мортимер рассказывал бы легенду о собаке своей жене –он предложил включить сцену, которая и фигурирует в "окончательном"сценарии Паскаля. Изменил ли он впоследствии свое мнение, неизвестно. ‘Вмешательство’ со стороны кого-либо еще, работающего над проектом, было маловероятным, поскольку Занук контролировал каждый аспект производства фильма, вплоть до мельчайших деталей. 
Дэрил Занук Как объяснил Соломон: «каждый сценарий был бы написан со строгими указаниями Занука относительно темпа, характера и действий....Продюсерам и режиссерам были даны рекомендации относительно подбора актеров для этих сценариев. Как только фильм был запущен в производство, Занук вместе с режиссерами ежедневно просматривал отснятый материал. По завершении съемок он руководил монтажом каждого фильма.» Разумеется, в сцене коронерского суда отсутствуют два ключевых персонажа -- Шерлок Холмс и сэр Генри - и промедление с их появлением на экране создает предвкушение и указывает на их звездный статус. Холмса представляют первым, в "тизере" ,в котором он появляется не сразу. После кадра со зданием парламента, с Биг-Беном, бьющим полночь, камера переходит на вывеску "Бейкер-стрит", а затем на крупный план статьи из "Таймс" о смерти сэра Чарльза Баскервиля. Камера отходит назад и показывает доктора Уотсона, сидящего за столом и обсуждающего статью сневидимым нам человеком. Сначала мы слышим только голос Рэтбоуна, его резкие британские интонации мгновенно узнаваемы, затем мы видим, как он расхаживает взад-вперед перед письменным столом, камера опущена так, что видны только его халат и рука, которой он выбивает табак из трубки в пепельницу. Через несколько мгновений кадр меняется, и мы наконец видим лицо Холмса, камера смотрит на Холмса снизу вверх, точно так же, как это делает Уотсон со своего места за письменным столом. 
Именно в этой сцене они обсуждают трость, оставленную их посетителем (при этом Холмс отвечает пожеланиям Занука, чтобы он был "умным, наблюдательным малым, но не одним из тех парней, которые вытаскивают кроликов из шляпы"), принимают доктора Мортимера и слушают легенду о собаке. При изучении начальных эпизодов «Приключений» становится очевидным, что здесь уже меньше межжанровых аспектов. В титрах используется та же музыка, что позволяет зрителям без колебаний воспринимать это как сериал, но на этот раз в оформлении нет готических оттенков, а в титрах изображен силуэт Холмса с трубкой, в дирстокере, и инвернесском пальто. В темноте и клубящемся тумане он держит фонарь и медленно поворачивается к камере и обратно. Таким образом, фильм с самого начала получил название "Шерлок Холмс" - как в изображении, так и в самом названии, что делает его детективным фильмом. 
Это подтверждается вступительным кадром со страницей из рукописи, датированной 1894 годом, в которой профессор Мориарти назван "злым гением". Внизу страницы стоит подпись автора - Шерлок Холмс. Таким образом, фильм излагает свою историю как битву между двумя этими героями. На этот раз нет никаких задержек с выведением на экран главных героев. Первая сцена происходит в зале суда, где завершается судебный процесс: бесстрастный Мориарти сидит на скамье подсудимых в ожидании вердикта присяжных. Он признан невиновным, и это решение вызывает у судьи отвращение. В этот момент дверь распахивается, и в зал врывается Холмс, полный решимости представить доказательства, которые отправят Мориарти на виселицу, но он опоздал, и Мориарти освобожден. Сцена короткая и не содержит ни одного из пространных проявлений дедукции , первоначально предусмотренных сценарием Блюма, в котором Холмс поясняет, как Мориарти испортил гринвичские часы, чтобы создать себе алиби. К моменту съемок этого второго фильма Занук понял, что гениальность Холмса "должна быть уже, как данность, и [что] более короткая сцена добавит темпа". Он попросил вырезать кадры до того момента, когда Холмс и Мориарти, выходят из здания суда под проливной дождь, и тем самым создал очень эффектную сцену. Двое противников едут в одном кэбе, и камера держит их в центре кадра, когда они сидят бок о бок по дороге на Бейкер-стрит. За дождем почти не видно ничего снаружи, поэтому взоры зрителей прикованы к вызывающему клаустрофобию пространству внутри кэба и лицам мужчин. 
Тот факт, что эти заклятые враги вежливо садятся в один кэб, отличает их как джентльменов: они явно не принадлежат к классу тех, кто говорит «сядьте». Восхитительная словесная дуэль, составляющая диалог, не только задает тон сюжету, который заключается в том, что Мориарти планирует совершить преступление века прямо под носом у Холмса, но и демонстрирует, что для обоих джентльменов это, по сути, всего лишь игра. Очевидно, что Холмсу доставляет удовольствие их поединок: "У вас великолепный мозг, Мориарти’, - говорит он, вежливо улыбаясь. - Я так им восхищаюсь… что хотел бы, чтобы он был замаринован в спирту для Лондонского медицинского общества". Зрители, возможно, испытали прилив возбуждения от предстоящей битвы, но, когда Мориарти говорит: "Вы единственный человек в Англии, достаточно умный, чтобы победить меня" – своеобразный поворот к реплике доктора Мортимера из "Собаки" - этот страх смягчается гораздо более утешительной мыслью. В конце концов, это Шерлок Холмс, который непобедим; это классический детектив, так что справедливость обязательно восторжествует; он предполагает мощный интеллект, указывающий на эмоциональную отстраненность; и действие благополучно будет разворачиваться в живописном прошлом. «Приключения» остаются гораздо более погруженными в классический детективный жанр, чем «Собака», хотя и здесь совершаются вылазки на территорию триллера с причудливым убийцей, косолапым южноамериканским музыкантом; экзотическим оружием; и мелодией "погребальной песни". Такая приверженность жанру работает главным образом потому, что в нем нет сверхъестественных элементов; романтика не выдвигается на первый план так сильно, как в "Собаке", и - с двумя переплетающимися сюжетами - здесь мало возможностей для отклонения от жанра. *** Здесь есть, что добавить. Интересно, что автор тут пыталась как-то сопоставить "Собаку" и Джека Потрошителя. Так же это делает и автор "Бабушки Шерлока Холмса", в плане того, что еще неизвестно, что страшнее... Теперь, я вот говорила о неточностях в нашем переводе фильмов Рэтбоуна, там очень многое остается неозвученным. А тут такая штука, автор книги очень любит слово "primitive" в отношении "Собаки". Ну, это примитивный, первобытный, простой, грубый... У меня были сомнения, и оказалось, что это практически из цитаты заставки фильма, где говорится, что пустоши Дартмура - самое угрюмое место. И что характерно вот это "primitive" там решили опустить. Ну, да, это нелегко озвучить. Короче, я остановилась на значении "первозданный", а так это что-то дикое, нетронутое с древних времен. Для меня удивительно было узнать, как не сразу здесь показывают лицо Холмса, раньше не замечала. И сразу вспомнила, что подобный прием был использован и в первой серии Гранады "Скандал в Богемии"