При всем при том работа Берлина и Кея сыграла важную роль. Она подтолкнула лингвистов активнее изучать цветообозначения в различных языках. Многие стали делать это в полевых условиях, а не по старым публикациям «со слов миссионера» и получили по-настоящему интересные результаты. Примером может служить работа Элеаноры Рош-Хайдер, которая решила проверить утверждения Берлина и Кея насчет папуасских языков на материале языка народности дани. Оказалось, что у дани действительно существуют два основных непроизводных цветовых термина, mili и mola, но они вовсе не соответствуют европейским понятиям «темного» и «светлого», а тем более «черного» и «белого». Категория mili включает в себя темные и холодные цвета, mola — яркие, светлые и теплые. Поэтому темно-синий, скажем, для дани будет mili, а темно-красный и розовый — mola 15.
В чем может состоять интуитивная общечеловеческая логика такого деления? Как кажется, в том, что темные и холодные цвета — ночные, а яркие, светлые и теплые — дневные. У папуасов нет искусственного освещения, разве что в лучшем случае свет костра. Они видят природу только при солнечном и лунном свете. Представьте себе один и тот же пейзаж при луне и на восходе солнца (это стандартное упражнение в художественной школе). В какие цвета он будет окрашен?
В чем мораль истории с цветовыми обозначениями у папуасов? В том, что значение слова нельзя отделить от коммуникативной задачи говорящего. Попытка Берлина и Кея вырвать цветообозначения из контекста коммуникации и подобрать к ним буквальные словарные соответствия, отвечающие искусственным критериям «базовости», с самого начала сулила искаженные результаты.
https://www.trv-science.ru/2023/05/50-ottenkov-ekzotiki/
В чем может состоять интуитивная общечеловеческая логика такого деления? Как кажется, в том, что темные и холодные цвета — ночные, а яркие, светлые и теплые — дневные. У папуасов нет искусственного освещения, разве что в лучшем случае свет костра. Они видят природу только при солнечном и лунном свете. Представьте себе один и тот же пейзаж при луне и на восходе солнца (это стандартное упражнение в художественной школе). В какие цвета он будет окрашен?
В чем мораль истории с цветовыми обозначениями у папуасов? В том, что значение слова нельзя отделить от коммуникативной задачи говорящего. Попытка Берлина и Кея вырвать цветообозначения из контекста коммуникации и подобрать к ним буквальные словарные соответствия, отвечающие искусственным критериям «базовости», с самого начала сулила искаженные результаты.
https://www.trv-science.ru/2023/05/50-ottenkov-ekzotiki/
По его последним отчетам мой добрый друг, старший инспектор (в отставке)Стэнли Хопкинс жил в сельской местности в Йоксли, графство Кент, на своей вилле (или это был коттедж?) «Бильбо». Поэтому для меня стало неожиданностью, когда прошлой зимой я получил от него весточку с севера Англии: он писал на фирменном бланке поместья Морли, графство Дербишир, с надписью: “Телеграммы, Смолли; Телефон,Хорсли, 47; Станция, Уэст-Халлам, Л.Н.Э.Р." Его письмо, хотя оно относится к довоенному периоду, заслуживает того, чтобы быть опубликованным полностью: “По железнодорожному адресу, мой дорогой мистер Морли, вы увидите, что это действительно оригинал частной школы-интерната (PriorySchool)(в Халламшире);я приезжаю сюда с визитом каждую зиму со своей драгоценной маленькой американской портативной пишущей машинкой. Этот регион, конечно, вызывает много ассоциаций с доктором Джонсоном и другими писателями, и я нахожу его,особенно на фоне зимних снежных пейзажей, очень стимулирующим для моих мемуаров. Нынешний герцог Холдернесс (естественно, узаконенный) очень горд своим общением с Холмсом, и одним из самых редких экспонатовв его музее является брошюра, написанная много лет спустя доктором Хакстейблом о визите Холмса в Холдернесс-холл. Подковы в виде раздвоенных копыт, конечно, все еще на месте и тонкая пленка грязи так и не была удалена. Центральное отопление было бы нелишним удобством в Холдернессе, подумал я, когда недавно проводил там ночь; в той жеспальне, где Холмс не слишком устойчиво поставил на кровати керосиновую лампу (как бы это заставило поволноваться герцога, если бы он знал об этом), и честное слово, я думаю, что на покрывале все еще осталось небольшое маслянистое пятно. Его светлость с семьей был в Холле этой зимой,несмотря на суровость этого сезона, потому что в дом на Карлтон-террас попал снаряд - не будет ничего плохого, если я сейчас сообщу Вам об этом. Меня заинтересовало то, что вы написали мне в своем последнем письме: вы говорили о монсеньоре Рональде Ноксе и мистере С.К. Робертсе как о двух «первопечатниках» (или «зарождателях» - как-то так – в любом случае это слово-экспромт) (что бы это ни значило) ваших современных исследований на Бейкер-стрит, но полагаю, вы не знали, что небольшой биографии Уотсона, написанной мистером Робертсом (1931) предшествовала его же собственная пробная версия на эту тему, его «Заметка о проблеме Уотсона», которая была отпечатана в 1929 году в «University Press», в Кембридже, тиражом в 100 экземпляров. На самом деле, она есть у очень немногих коллекционеров, но, естественно, мистер Робертс прислал ее мне. Я подумал, что вам будет интересно узнать об этом. ...Что бы сделал Холмс при такой нехватке сигарет? Искренне Ваш Стэнли Хопкинс, О.Б.Э.” *** Есть так много более важных дел, что я, естественно, откладываю их на потом, чтобы попробовать выразить возможный новый взгляд на доктора Уотсона и бильярд. Разве не возможно, что ДХУ (JHW) был экспертом и, возможно, пренебрегал медицинской практикой, потому что зарабатывал больше денег на столах, покрытых зеленым сукном? На заметку: перечитывая старое эссе (кажется, около 1905 года) Э. В. Лукаса о знаменитых бильярдистах, я отметил, что крупнейшие чемпионаты по бильярду проводились в Лондоне в клубе Тэрстон-Холл; и это подтверждается ссылкой на Сэрстон-Холл в статье о бильярде, в Британской Энциклопедии, том. III, стр. 568. . . . И раз так, то не возможно ли, что Сэрстон был одним из лучших мастеров бильярда, и, что, тогда JHW был достаточно хорош, чтобы играть с ним? Я проведу некоторое исследование по этому вопросу, когда представится возможность, но хочу, чтобы читатели ЖУРНАЛА были первыми, с кем я поделился этой захватывающей гипотезой. Мой друг Эдгар Смит настаивал на том, чтобы один этап этого изыскания, когда я возьмусь за него, был посвящен побочному расследованию гигиенических привычек Уотсона. Холмс, напоминает он мне, всегда отличался кошачьей чистоплотностью; но Уотсон, согласно рассказу о вечере, который он провел с Сэрстоном, вернулся на Бейкер-стрит со следами мела, которые все еще виднелись между его указательным и большим пальцем. Холмс высказал свое замечание об этом только на следующее утро, и из контекста можно было сделать вывод, что тогда отметки мелом все еще были у него на руках. “Трудно поверить, - заявляет мистер Смит, - что человек с медицинским образованием мог так далеко отойти от элементарных принципов гигиены, что забыл вымыть руки”. *** Меня всегда удивлял сосновый стол на Бейкер-стрит; несомненно, наихудшая из всех возможных поверхностей для химических экспериментов. Сосна (deal), если я понимаю английское словоупотребление, - это не сорт древесины, а любая мягкая древесина, такая как сосна или пихта, распиленная на широкие бруски. Чрезвычайно легковоспламеняющаяся, я бы сказал, и поддающаяся разрушению от воздействия различных кислот. На юге Франции, в Мюрхеде, под МОНПЕЛЬЕ, обнаружил, что среди картин Грёза в Музее Фабра в этом городе есть картина под названием "Молодой математик". Связано ли это как-то с Мориарти?* Повинуясь внезапному порыву, я обратился к Энциклопедии художников и иллюстраций относительно Греза. В списке его наиболее известных работ я нашел Молодую девушку с голубями, кроликом, спаниелем, яблоком, часами, разбитой кружкой, мертвой канарейкой - не говоря уже о Старухе с костылем, но ни одной молодой девушки с ягненком: хотя можно быть уверенным, что он нарисовал ее (вероятно, под другим названием). Но, как всегда, то, что я узнал, еще более захватывающе: в музее в Монпелье шесть этюдов девушек. Конечно, Шерлок видел их, и отсюда его ревнивый интерес к Грёзу. ...Есть ли какой-нибудь способ связать Шерлока с городом Монпелье, в штате Вермонт? Грёз был довольно близким современником Клода Жозефа Верне. Может быть, нам стоит нанять какого-нибудь энергичного художника, чтобы он написал нам копию Грёза «Девушка с ягненком». *** Когда однажды, год назад, мне пришлось вести одну из своих дочерей к алтарю - или, скорее, я полагаю, к алтарному престолу, чтобы выдать ее замуж - мы убедились, что на фронтисписе Old Harper с изданием «Приключений», изображено идеальное положение женской ладони на мужской руке (иллюстрация к «Знатному холостяку»
Теперь здесь есть кое-что действительно странное. Просматривая том свидетельских показаний на процессе Бичера-Тилтона (1875), я узнаю, что одной из ведущих фигур в этом скандале был Фрэнсис Моултон - точнее, Фрэнсис Д. Моултон - очевидно, Фрэнсис Моултоны были обречены на неопределенности в супружеских отношениях. Этот Фрэнсис Моултон был своего рода посредником между преподобным Бичером и Теодором Тилтоном; и сама миссис Моултон была не прочь обняться с красноречивым пастором. Я уверен, что после того, как деликатный Уотсон прочитал некоторые показания, он решил не покупать рамку для портрета Бичера - хотя сам Бичер утверждал на суде, что его подставили. *** Старый Стэнли Хопкинс снова написал мне, 4 ноября,что в этом году он отправил свое рождественское письмо заблаговременно. Я бы хотел, чтобы вы рассказали мистеру Эдгару Смиту, говорит он: “Я углубился в свои мемуары, 4-я глава полностью посвящена Бейкер-стрит, и это напомнило мне: думаю, я первый, кто обратил внимание на странное пристрастие Холмса к цифре 4. Когда B.S.I.,наконец, выпустят тот календарь Бейкер-стрит, который они давно обещали, я вообще-то думаю, что 4-е число каждого месяца должно быть выделено красным цветом. Знак"4" очень странно повторялся в делах Холмса. Именно 4 января он впервые встал на пути у профессора Мориарти. У Уотсона "были веские причины помнить" 4 марта.Апельсиновые зернышки прибыли на 4-й день после Нового года. Первая дата в журнале KKK была 4-го числа. 4 мая скончался сэр Чарльз Баскервиль; и мне нет нужды напоминать вам, что датой Рейхенбаха было 4 мая. Дело «Чертежей Брюса-Партингтона» началось на 4-й день туманной погоды. Сэр Чарльз Деймери нанес визит на Бейкер-стрит 4 сентября. Сенатор Гибсон пришел - 4-го октября. Вайолет Хантер , работая у полковника Спенса Манро получала 4 фунта в месяц. Джабез Уилсон получал 4 фунта в неделю за переписывание Энциклопедии. “У меня такое чувство, что и Холмс, и Уотсон стали суеверными в отношении числа 4 и всегда просыпались в этот день с ощущением, что, возможно, затевается какая-то игра. - Кстати, знаете ли вы, что Холмс всегда утверждал, что он никогда не употреблял такую литературную фразу, как "игра началась". Он настаивает на том, что Уотсон, еще толком не проснувшись, неправильно его понял. На самом деле он сказал: "Быстро, и не обращайте внимания на свою игровую ногу’. (Quick, never mind your game foot.) Я надеюсь провести Рождество в Холдернессе.” *** Перечитывая «Убийство Роджера Экройда» (и на этой мысли нынешняя серия этих клинических заметок должна закончиться) я нашел отличный эпиграф для любой публикации в B.S.I.: - Это совершенно неважно, - сказал Пуаро. - Вот почему это так интересно. *** * Нашла эту картину. 
Жан-Батист Грёз. Молодой математик Мне кажется о Мориарти тут ничто не напоминает, кроме названия картины вкупе с именем художника. ** Стало очень интересно, тем более, что мне на ebay уже попадались старые журналы Harper Weekly. Но меня немного сбил с толку тот факт, что иллюстрации там были, кажется, Хайда. Вот пример этих журналов 
И страница с рассказом "Желтое лицо" 
"Знатного холостяка" искала долго и тщетно. И только сегодня обнаружила, что это таки не журнал, а издательство "Харпер Бразерс", и это старое издание "Приключений". Иллюстрации Пейджета. 
А на обложке мудреное изображение, схожее с тем, о котором говорит Морли 
Позже, в "Союзе рыжих", мы узнаем, что Холмс восхищался игрой мадам Норман Неруды, впоследствии леди Халле, знаменитой женщины-скрипачки, и ходил слушать ее в Сент-Джеймс-холл. Еще позднее в "Чертежах Брюса-Партингтона", мы узнаем о его исследованиях в сложной и трудной области исторического музыковедения, когда он анализировал вокальную полифонию великого контрапунктиста 16 века Орландо ди Лассо. Теперь все эти указания - фактически все, что можно собрать из деталей, которых нас удостоил его немузыкальный биограф, - какими бы разрозненными,неполными и неудовлетворительными они ни были, ясно указывают на одну неоспоримую истину: Холмс был не просто музыкантом, но музыкантом выдающихся способностей. Этот вывод подтверждается одним очень интересным фактом, до сих пор, по-видимому, упущенным из виду,который выясняется в результате изучения свидетельств. И заключается он в следующем: чтоу Шерлока Холмса и доктор Уотсона на Бейкер-стрит, 221Б не было ничего похожего на клавишный инструмент, ни фортепиано, ни фисгармонии (или “американского органа&rdquo
Теперь, я даже вспоминаю, что много лет назад встречал скрипача, который намеренно принимал именно такую позу для игры на своей скрипке и который таким образом привык играть самую сложную музыку. Поза выглядела очень неудобной, но он настаивал на том, что предпочитает ее, и, конечно, его выступление не оставляло впечатления, что он теряет какое-либо техническое преимущество. Любопытное совпадение, что, когда я впервые встретился с ним в студии другого скрипача в Нью-Йорке, он продемонстрировал свои идеи, сыграв так от начала до конца, и к тому же превосходно, саму великую Чакону. Исправление носит характер предположений, но я думаю, что в нем есть некоторые достоинства. Такое положение могло бы легко ввести в заблуждение Уотсона, который, как подозревают, всегда был немного близорук, и для которого вся музыка выше уровня мюзик-холла была чем-то большим, чем просто загадкой. И в качестве последнего подтверждения основного тезиса: нет никаких записей о том, что Холмс когда-нибудь покупал билеты, чтобы послушать Антона Рубинштейна, Ганса фон Бюлова или кого-либо другого из великих пианистов, которые в те дни каждый сезон приезжали в Лондон. Вероятно, он даже не потрудился сходить на симфонические концерты в Хрустальном дворце или на концерты оркестра Ганса Рихтера. Мы знаем, что время от времени он ходил с Уотсоном на вечер Вагнера в Ковент-Гардене: но ведь Вагнер был великим контрапунктистом. Холмсу даже нравилось время от времени слушать, как Жан де Рецке поет во Французской опере; но тогда у великого Жана был непередаваемый голос, и Уотсон, должно быть, любил его слушать. Холмс, без сомнения, иногда мог мириться с де Рецке в “Фаусте” Гуно, потому что великолепного Жана также можно было услышать в "Тристане" и "Кольце Нибелунга". А Холмс был добросердечным человеком, когда дело касалось его Уотсона. Но мы можем быть уверены, что чистое великолепие вокальной полифонии было ближевсего его сердцу. Музыкальный талант Шерлока Холмса был очень редким и замечательным. Как и обладающий им человек, он был единственный в своем роде. *** Я бы, наверное, все же поспорила насчет оперы. Мне кажется, Холмс ее любил безотносительно Уотсона. Да и других музыкальных произведений это также касается. По поводу Чаконы. Вспомнилась одна цитата из одной моей детской книги о композиторах "Любимые и другие". «Те, кто слушал многих музыкантов, справедливо говорят: в мире был только один Бах» М. И. Адлунг, 1758 г.
В одном из эпизодов сериала "Приключения ШХ" (пр-ва "Гранада"), есть маленький, но примечательный диалог: Возмущенный Холмс обращается к своей квартирной хозяйке: - Mrs. Hudson! How dare you take my Aspidistra! / Миссис Хадсон, как вы посмели забрать мою аспидистру? Миссис Хадсон ставит Холмса на место: - I do dare! / Я действительно посмела! "Картонная коробка" Вроде бы, ничего особенного. Но дело в том, что аспидистры были в то время едва ли не единственными комнатными цветами в домах Лондона (как и в других крупных городах / или с развитой промышленностью). И вовсе не из-за отсутствия других комнатных растений в ту эпоху. А по причине весьма прозаической - аспидистры были единственными растениями, выживавшими в атмосфере угольной пыли и газового освещения. Аспидистра 
Джеймс Босуэлл МНОГИЕ были обычными последователями биографических излияний Джеймса Босуэлла и доктора Джона Х. Уотсона. Однако ни один из комментаторов по этому вопросу, похоже, не обратил внимания на некоторые интересные записи в дневнике, которые могли бы выступать в качестве письменного упоминания о том, чем второй был обязан первому. В значительной степени эти элементы состоят не более чем из личных или географических названий, и использование их Уотсоном, конечно, могло быть почерпнуто из других источников; но само по себе их количество делает их заслуживающими внимания. Сам доктор Уотсон принимал участие в беседах с доктором Джонсоном в Сент-Эндрюсе, (не Джон Уотсон, и не доктор медицины, но, тем не менее, доктор Уотсон) записанных примерно на семи страницах, когда Великий моралист находился на пути к Западным островам; и знакомый доктор Шерлок (Томас Шерлок 1678-1761) неоднократно упоминался Босуэллом. Никто не утверждает, что это были источники родового имени нашего Уотсона или христианского имени Холмса; но это, по крайней мере, возможные источники. 
Ритм жизни определялся в основном движением солнца: день короткий зимой и длинный – летом. Нередко считали время по ударам колокола в расположенном поблизости монастыре, который звонил почти каждые три часа к службе: полунощница – в полночь, хвалитны – в 3 часа; час первый – в 6 часов; час третий – в 9 часов; час шестой – в полдень, час девятый – в 15 часов; вечерня – в 18 часов и повечерие – в 21 час. Впрочем, эти канонические часы далеко не во всех случаях оказывались одинаковы; они изменялись в зависимости от климата, времени года и усердия звонаря. Особенно непостоянным было время вечерни. К тому же час третий, час шестой и час девятый в Англии звонили раньше, чем на континенте, так что, в конце концов, час девятый стал обозначать по-английски «полдень». 
Появление огневых часов в Британии обычно связывают с королем Альфредом Великим, самое первое упоминание о них относится к 878 г. "Хронометр" короля Альфреда состоял из 6 свечей, каждая из которых горела 4 часа. И служил для того, чтобы король мог правильно "организовать" свое время, распределив его между государственными делами и молитвой. Распределение времени в течение дня было неодинаковым в разных областях, в разное время года и у разных сословий. Впрочем, можно отметить и некоторые общие моменты. Вставали рано, обычно до восхода солнца, поскольку работы начинались на рассвете; умывались, одевались, молились дома или слушали мессу в храме. Обычно, встав с постели, сразу не ели, так как на церковной службе следовало быть натощак. «Завтрак», первый прием пищи, происходил несколько позже, около часа третьего и делил утро на две почти равные части. 
«Обед», обычно более обильный, был между часом шестым и часом девятым. После него устраивалась небольшая передышка, посвящавшаяся сну, чтению, прогулке или игре. Работы возобновлялись примерно в середине второй половины дня и продолжались вплоть до захода солнца. Зимой это время суток всегда довольно короткое. Ужинали между вечерней и повечерием. «Ужин» длился дольше, чем «завтрак» или «обед», после него иногда могли быть бдения, но, за исключением рождественской ночи, непродолжительные. Спать в XII веке ложились рано. Освещение (восковые или сальные свечи, масляные лампы) стоило дорого и таило в себе определенную опасность: ночь – это всегда тревожный период, время пожаров, измен и сверхъестественных напастей. Законы повсеместно запрещали работу после наступления темноты и особенно строго карали преступления и проступки, совершенные между закатом и восходом солнца. М.Пастуро "Повседневная жизнь Англии и Франции в эпоху рыцарей Круглого стола"
Статья была опубликована в журнале "Бумаги Месгрейва" (Musgrave Papers), выпускаемого Обществом Северных Месгрейвов", основанном как раз Дэвисом и его женой. У меня оттуда уже были несколько статей. А это был специальный выпуск, посвященный Уотсону 
Мать Уотсона и его семейная история Кэтрин Уайт У Уотсона в Англии не было ни близких друзей, ни родных, когда он вернулся с афганской войны. В «Знаке четырех» мы узнаем об отце Уотсона, и об его несчастном покойном брате, но эти единственные представители клана Уотсона известны нам из его отчетов. Что же случилось с остальной частью семьи Уотсона, и самое главное, с его матерью? На протяжении всего Канона она никогда не упоминается, и это, как сказал С.К.Робертс, действительно, очень любопытно. Робертс, в сборнике «Холмс и Уотсон» (Оксфорд, 1953) указывает на это упущение и отваживается сделать некоторые предположения. По-видимому, тут имеет место быть полное отсутствие информации о личности этой леди. Он предполагает, что отсутствие даже каких –либо упоминаний о миссис Уотсон в период жизни Уотсона после знакомства с Холмсом, объясняется ее ранней кончиной после рождения ее второго сына. Робертс наделяет эту леди благочестивыми, трактарианскими наклонностями на основании того, что она назвала Уотсона «Джон Генри» в честь кардинала Ньюмана. Он также предполагает, что ее муж, скорбя по столь безвременно покинувшей его жене, увез детей в Австралию. Это вполне правдоподобно. Мы знаем о предполагаемом знакомстве Уотсона с территорией вокруг Баларэта, но зачем его отцу было ехать в Австралию? Возможно, у их семьи были там родственники: писатель Генри Бреретон Марриотт Уотсон (1863-1921) помощник редактора в «Пэлл-Мэлл Газетт» и автор таких романов, как «Диоген Лондонский»(1893), был австралийского происхождения. 
Генри Бретертон Марриотт Уотсон Столь же обоснованы и связи с Шотландией. Джон «Иен Макларен» Уотсон (1850-1907) был сыном шотландского сборщика налогов. Он учился в Эдинбургском университете, стал священником и писал сентиментальные шотландские рассказы. Мужчины с именем «Уотсон» зачастую не были обделены литературным талантом . 
