Откуда пошло имя Иннокентий?
Имя латинское — Innocentius, так звали пару христианских мучеников III века и нескольких римских пап. Примечательно, что в русской традиции сохраняется архаичное чтение слога ce – Иннокентий, а не Инноцентий.
Происходит имя от прилагательного innocens, в родительном падеже innocentis, образованного при помощи приставки in- c отрицательным значением и слова nocens – активного причастия настоящего времени от глагола noceo, nocere 'вредить, причинять вред; повреждать, портить; мешать, препятствовать'. Таким образом, у слова innocens первичное значение 'безвредный' (у Плиния Старшего упоминается cibus innocens 'пища, не приносящая вреда'), но у него возникло и новое значение — 'невиновный, невинный, непорочный'.
Аналогичные сдвиги значения от 'безвредный' к 'невинный' произошли и у других производных глагола noceo: innocuus и innoxius. Они построены так же, как innocens, только на основе не причастия, а отглагольных прилагательных.
Латинское innocens было унаследовано или заимствовано многими европейскими языками (франц., англ. innocent, итал. innocente, исп., порт. inocente, рум. inocent). Порой у него случается еще один сдвиг значения: от 'невинный' к 'наивный, простодушный'. А отсюда уже недалеко до значения 'глупец, дурак, умственно отсталый'. Такое значение отмечается для французского innocent, например в Une vieille fille, dont les bombardements ont un peu ébranlé la raison et qu'un essai de traitement a rendu presque innocente «Старая дева, рассудок которой был несколько поколеблен бомбардировками и которую попытка лечения сделала почти идиоткой» (в книге братьев Таро 1919 года). rousseau.livejournal.com/606769.html
"На средней палубе" 
Похищение Обычным способом мошеннического рекрутинга был так называемый "королевский шиллинг", подкинутый в очередную кружку пива глупого зеваки, подсевшего в таверне за столик "морского волка", официально вербующего желающих записаться на флот. Причем, кружки у вербовщиков были со стеклянным дном, что подразумевало, что завербованный видел шиллинг в своей кружке, и взял его как премию за добровольное желание служить на королевском флоте, но на деле шиллинг подкладывался на стадии, когда одуревшего от вылаканного на дармовщину алкоголя из кабака уже выносили. Но прибрежные банды не связывало ничто, и даже флёр законности там был не нужен - их деятельность в глазах закона была на 100% правомерной. К 1815 году около 75% служащих на флоте были именно похищенные люди, за каждого из которых бандиты получили вознаграждение от королевской казны. Более того, деятельность press gangs не вызывала никаких волнений в обществе. Страдали родные и близкие, но в целом практика никого не волновала по очевидной причине: жертва имела, со своей стороны, полное право защищаться и убегать. Например, вышеупомянутый Джон Никол, не без причины опасавшийся, что его, бывшего профессионального моряка, обосновавшегося в Эдинбурге, украдут, бежал из города в глухую сельскую местность, и оставался там до конца войны. Случаи налетов на дома были, но крайне редко, потому что здесь уже были совсем другие статьи закона против налетчиков. Их обычной добычей были моряки торговых судов, вернувшихся из долгого плавания, если те ошибались завернуть по дороге домой пропустить стаканчик, или отправиться домой в одиночестве. Но с равным успехом и офицеры с матросами отправлялись в укромные места на охоту за будущими моряками - смертность на флоте зашкаливала. Насколько наглой была деятельность банд "вербовщиков" можно судить по многочисленным судебным делам и по заметкам в газете, типа такой: "Вечером в субботу press gang, сопровождаемая несколькими офицерами с Боу Стрит (городские констебли, в будущем полиция), посетила публичный дом Адама и Евы около Излингтона, и нашла там большое количество людей, пьющих в саду и некоторых апартаментах дома, после чего они увели с собой тех, кто был не в состоянии внятно с ними объясниться. Сопротивление некоторых схваченных привлекло на место любопытных, некоторых из которых вербовщики тоже схватили". К слову сказать, при Элизабет I подобным образом очищали улицы Лондона от бродяг и безработных. Так что женщины на борту, выполняя посильные для них задачи, освобождали время морякам делать что-то другое, не говоря уже о том, что выслушивали их трагические рассказы и сетования на несчастную судьбу, и помогали писать письма, хорошо понимая, с какими трудностями сталкиваются в быту жены моряков. В посильные задачи входило и обеспечение мужчин зарядами в картузе, водой и вином в ходе битвы. 
В конце 1600-х женщин начали официально нанимать в команду военных кораблей, с довольствием и платой, в качестве медперсонала при корабельных хирургах. Новые веяния были встречены по-разному. Некоторые капитаны нанимали на эти должности только жен служащих на корабле моряков опасаясь, что посторонние, "ничьи" женщины на борту станут причиной конфликтов в команде. Некоторые считали, что в реалиях практически непрерывных сражений людям не до романтических отношений. Так или иначе, эти женщины оставили свой след в истории флота - например, в битве на Ниле Сара Бейтс, Мэри Френч, Энн Тейлор и Элизабет Мур остались в строю, работать в хирургии и после смерти своих мужей, причем условия работы были просто ужасающими по словам моряков. И это не было исключением - семерка женщин на "Апполо" в 1747 продолжала участливо и методично ухаживать за больными и раненными и после гибели мужей. Излишне говорить, что повышенный спрос на рекрутинг мужчин всеми правдами и неправдами довольно болезненно сказывался на их семьях. И дело было не только в том, что дети росли без отцов, а жены пытались справиться с трудностями навигации по жизни без мужей. Были письма и была возможность спросить и получить совет и подробнейшие инструкции. Но финансовая сторона... Здесь, как ни странно, лучше всего справлялись женщины из народа, как говорится. Они и в жизни намного лучше ориентировались, и умели практически всё, что делается руками. У жен высшего командного состава были свои сложности. О том, как прокормиться, речь не шла, но вот управлению финансами многим пришлось учиться по письменным инструкциям мужей-моряков. А иногда инструкции давались и вовсе по неожиданным поводам: не дать начавшей говорить дочери усвоить местный акцент местности, где жила семья автора письма. Вообще в музее королевского флота сохранилось много писем моряков и их жен, и из них можно сделать вывод, что вести из дома помогали морякам сохранить чувство определенной нормальности жизни, словно они были просто на заработках, и что в конечном итоге обязательно вернутся к родным, о которых будут по письмам знать всё. Хуже всего пришлось скромным дочерям скромных чиновников, которых никогда не учили ничему, кроме как быть женой. Жили они, как правило, тоже очень скромно, и никаких сбережений не имели - просто не с чего их было делать. И когда муж исчезал на неопределенное количество лет с неопределенной возможностью выжить или нет в этой бесконечной череде войн и морских сражений, что оставалось жене? В какой-то мере на эту проблему ответило Адмиралтейство, позволив в 1758 году женам получать часть жалования мужей через ремитирование. Проблема была в том, что такие переводы выдавали лишь в определенных конторах, так что за ними нужно было ехать, и иногда на значительные расстояния. Да и не все моряки имели возможность на ремитирование. Их женам приходилось искать выход в пособиях для бедных, но такая помощь шла через церковные приходы. А церковные приходы были и бедные тоже, так что помочь могли мало. Многих спасала помощь родственников, соседей и друзей, кто-то был наделен практической жилкой и быстро учился мелкому бизнесу, у кого-то были таланты в шитье и вышивании, обеспечивающие даже очень неплохой доход, а кому-то оставалась только проституция. Источником инспирации послужили статьи в Historic UK: Women on the March доктора исторических наук Мириам Бибби Naval Wives выпускника истфака университета Экзетера Приякаша Аденкари Press Gangs Алистера Ли
«Гордость и предубеждение», 1995: незаметная мелочь мистера Дарси Из блога: Анна М. Истории в живописи. И не только... Итак, если внимательно посмотреть на образ Фицуильяма Дарси, то, что мы увидим? Денди! Джентльмен! Эталон! И вот есть в этом образе одна маленькая, почти незаметная вещица. Она не бросается в глаза, но очень удачно дополняет собой этот образ. Я бы даже сказала, что она завершает образ Дарси. Увидели? Это кольцо на мизинце. Согласитесь, очень незаметная мелочь. В 17 и 18 веках украшение на мизинце носили многие богатые и привилегированные особы. Мужчины украшали себя не меньше женщин, а иногда даже больше, чем дамы. 