Учёный геофизик Александр Герст (Alexander Gerst) - один из шести астронавтов, пребывающих в настоящее время на борту Международной космической станции. Большую часть свободного времени он проводит, глядя в иллюминатор. Как только МКС приближается к Земле на расстояние 330 км и меньше, он берётся за фотокамеру. С момента своего прибытия на борт, то есть с июня, Герст сделал множество фотографий, в которых задокументировал ураганы, наводнения, песчаные бури и нефтяные месторождения.
<читать дальшеlj-cut> Одно из любимейших занятий учёного - съёмка теней от облаков, на удивление чётко просматривающихся из космоса. Плотные облачные образования отбрасывают длинные тени, которые простираются на тысячи километров по всей поверхности Земли и, в конце концов, исчезают за чёрным горизонтом.
>Минздрав не одобряет. Госнаркоконтроль, наверное, тоже.
Раньше трубку курили все. Начиная от крокодила Гены и заканчивая Шерлоком Холмсом, от Карлсона и до капитана Врунгеля. А Том Сойер и Гек Финн? Комиссар Мегре, Йозеф Швейк и прочие хоббиты?
Сегодняшний рассказ совсем не о Минздраве и вреде курения, а в точности наоборот — об удовольствии от курения табака, а точнее, о мастере, создающем трубки для этого самого табакокурения.
Герой сегодняшнего рассказа — Александр Бондарев . Как и многие мастера он самоучка: смотрел на чужие работы, что-то подмечал, что-то пробовал делать сам, что-то совершенствовал и оно приживалось в работе. Не буду вдаваться в технические детали, не буду подробно останавливаться на каких-то отдельных процессах. Это все есть в блоге у самого Александра, он подробно рассказывает о процессах и подводных камнях и делает это со знанием дела и с картинками.
Ну а я пройдусь по общим местам, набросаю, так сказать, эскиз.
Трубки делают из многих материалов, начиная от глины и камня и заканчивая кукурузным початком и тыквой. Хотя, традиционным материалом считается все же дерево. Тут тоже имеется множество вариантов: вишня, груша, бук, но самые лучшие трубки делаются из бриара. Бриаровые трубки еще называют вересковыми.
Бриар — это нарост в корневище вереска, произрастающего в сложных условиях каменистой почвы средиземноморья. Этот нарост служит деревцу для накопления воды, а вместе с водой впитывает в себя и минералы, становясь очень прочным и огнеупорным. Именно эти свойства делают бриар идеальным материалом для трубок.
Бриар заготавливается специально для трубочников. Его очищают, моют, сушат. Правильная сушка задает правильные свойства древесины и его вкус. Если высушить неправильно, то появятся трещины, а если недосушить, то хорошего вкуса у трубки не будет. Но последнее поправимо, бриар может дозреть и в виде готового изделия.
Заготовка крепится в станке два раза. В первый раз вытачивается чубук (это то, что встречается с мундштуком), а во-второй — сама чаша с табачной камерой. Причем, если на трубке используется колечко для украшения места соединения с мундштуком, а оно в хороших трубках чаще всего используется, то и установка его происходит прямо на станке с последующим рассверливанием мортиза, места посадки мундштука. Если колечко ставить отдельно, получится микроскопические трещины в местах стыка, а это недопустимо.
Колечки чаще всего делают из различных сортов дерева, рога, кости или драгметаллов. К примеру, в США нельзя экспортировать изделия из натурального рога и слоновьей кости, они там природу охраняют. Так что приходится заменять эти части на акрил.
У Александра есть повод для гордости: полуторакилограммовый «кусочек» бивня мамонта. Его хозяин жил давным давно на территории Ямало-Ненецкого автономного округа, потом умер, а потом рог нашли советские ученые. А потом ученых нашел Александр.
Мы же продолжаем грубую обработку заготовки трубки. Лишнее беспощадно отсекается. Охраны труда и техники безопасности никакой icon smile Мастер класс по изготовлению курительных трубок
Грубая шлифовка на круге. На верхнем конце чубука можно увидеть то самое декоративное кольцо, правда не из того самого мамонта, а из самшита.
А вот и неприятный сюрприз. Небольшая каверна в массиве дерева портит всю картину. Каверну скорее всего не удастся сточить и эта трубка уже не станет гладкой, а будет рустрирована. Сложнее с трещинами. При их обнаружении заготовка чаще всего идет на выброс. А ведь это ценный материал дерева, мамонт или кость, да и несколько часов работы.
Так же без будущего остаются заготовки с кавернами внутри табачной камеры. В принципе, если каверна небольшая, то после нескольких месяцев курения ее и не найдешь, но продавать такую трубку нельзя, пострадает репутация мастера.
Очень важный этап — сверловка дымового канала. Сначала сверлится канал до точки встречи с табачной камерой, а потом выбирается камера. Причем, канал должен выйти точно внизу камеры. Если дно камеры будет ниже выхода канала, трубка не будет докуриваться до конца, что приведет к застою смолы и неприятному вкусу и запаху.
Прошло примерно пять часов с начала работы, а мы сделали только заготовку. Если бы резали ложки, назвали бы баклушей. Дальше начинается творческий процесс придания формы. Делается вручную затраченное время сильно зависит от формы трубки. В среднем на одну трубку уходит три-четыре полных рабочих дня.
Мы не будем злоупотреблять гостеприимством хозяина, поэтому вернемся к уже готовой трубке.
Ах, да, чуть не забыл. Мундштуки же. Их тоже делают из различных материалов, но сейчас традиционным считается эбонит или акрил. Александр использует теплый ламповый эбонит. В цилиндре высверливается отверстие под канал и цапфа, которая будет заходить в деревянную часть трубки. Там тоже необходима точность вплоть до 0,2 миллиметра на тепловой зазор.
А дальше мундштуку придается форма, прямо на трубке он шлифуется и полируется.
После шлифовки трубку обрабатывают обычными морилками, шлифуют еще раз, по необходимости обрабатывают морилками повторно и еще раз шлифуют.
С лаками трубки не дружат, только полировка.
Чередуя шлифовку с прокраской можно добиться эффектного рисунка волокон дерева, грейнс.
Заключительный штрих — печать мастера.
На каждой трубке проставляется маркировка в виде фамилии мастера, даты рождения трубки и ее качества. У каждого трубочника своя шкала и он на свое усмотрение оценивает трубки.
Трубки категории «А», видимо, совершенно идеальны, потому что и в категории «Б» каких-либо косяков я не заметил.
Каждая трубочка комплектуется кожаным чехлом. Шьется тут же теми же руками.
А вот и трубочки. Мне больше нравятся гладкие округлой формы, а кому-то больше приглянутся рустрированные. Есть вообще похожие на пеньки.
«Нет, ты это не снимай, это мои рабочие трубки и вообще, тут бардак и так делать не надо»
Мастер может позволить себе такой творческий беспорядок. Тут нет трубок сделанных для себя, скорее, это трубки с небольшим браком, выявленным на завершающих стадиях. На какие-либо свойства, кроме эстетических показателей, такой брак не влияет, но и заказчику отдавать такое нельзя.
Здорово после трудного дня сесть в кресло или у костра в зимнем лесу, достать трубку, кисет, закурить и неспешно смакуя дым спокойно посидеть и подумать о бренности всего сущего.
Судя по всему, неандертальцы и хомо сапиенс сосуществовали вместе в Европе примерно 3-5 тысяч лет, примерно в период 42-38 тыс лет до н.э. Исчезновение основной неандертальской культуры - мустьерской - можно проследить с большой точностью по данным масс-спектроскопического углеродного анализа. Около 38 тыс лет до н.э. их уже не стало. Другая, шательперронская, культура (тоже, по всей вероятности, неандертальская) продержалась чуть дольше, но вскоре тоже исчезла. Примерно 37 тыс лет назад неандертальцев уже не было.
Искусство рассуждать о книгах, которых вы не читалиlib.rus.ec/b/505982 Аннотация Пьер Байяр (род. в 1954 г.) — автор почти двух десятков книг, специалист по литературоведческому эпатажу и знаток психоанализа, преподаватель университета Париж VIII. Его «Искусство рассуждать о книгах, которых вы не читали» — это весьма неожиданные соображения о чтении. Вместо стандартной пары «читал-не читал» — он выделяет несколько типов общения человека с книгой: ее можно пролистать, узнать содержание от других, а иногда, наоборот, хорошо прочитанную книгу можно начисто забыть. Пьер Байяр разбирает ситуации, в которых нам приходится говорить о непрочитанных книгах, и предлагает способы выйти из положения с честью. Он убедительно доказывает, что, вопреки распространенному мнению, вполне можно вести увлекательную беседу о книге, которой вы не читали, в том числе с человеком, который ее тоже не читал. В ней читатель убедится, что не так уж важно прочесть ту или иную книгу — это пустая трата времени, а куда лучше их все, по выражению Роберта Музиля, «охватить взглядом».В ней мы вместе с Полем Валери обнаруживаем, что достаточно пролистать книгу, чтобы посвятить ей целую статью, и что с некоторыми книгами было бы просто неуместно поступать иначе.В ней Умберто Эко показывает, что вовсе не обязательно брать книгу в руки, чтобы подробно обсуждать ее особенности, если вы слышали или читали, что говорят о ней другие.В ней мы вместе с Монтенем хотим понять, может ли книга, которую мы прочли, но совершенно забыли, о чем она, и даже забыли, что мы ее вообще читали, считаться книгой прочитанной.В ней Грэм Грин рассказывает кошмарную историю о том, как герой оказывается перед целым залом поклонников, с нетерпением ждущих, чтобы он высказался о книгах, которых он не читал.В ней выясняется с помощью нигерийского племени тив, что совершенно не обязательно раскрывать книгу, чтобы высказать авторитетное суждение о ее сюжете, хотя специалистам оно может не понравиться.В ней Пьер Синьяк показывает, что надо следить за своими высказываниями, если вы говорите с писателем, особенно если он не читал книгу, автором которой сам и является.В ней, при содействии Билла Мюррея и его сурка, нам становится ясно, что если мы хотим завоевать кого-нибудь беседой о книгах, которые тот человек любит, а сами мы их не читали, то лучше всего — остановить время.В ней подтверждается с помощью романов Дэвида Лоджа, что первое условие для разговора о книге, которую вы не читали, — не стесняться.В ней Бальзак показывает, что несложно внушить другим свое мнение о книге, потому что она не застывший объект, и, даже если перевязать ее бечевкой и отметить линию чернилами, все равно движение этого объекта остановить не удастся.В ней мы, читая Нацумэ Сосэки, узнаем, что думают кот и искусствовед в золотых очках, — оба этих персонажа хоть и в разных сферах, но доказывают, что выдумывать необходимо.В ней мы вместе с Оскаром Уайльдом заключаем, что нормальное время чтения книги — десять минут, а если читать дольше, то рискуешь забыть, что все это лишь повод для написания автобиографии.
Если выйти на фотоохоту в правильное время суток, то можно сделать по-настоящему золотые кадры. Золотые и по цвету, и по своей фотографической ценности
Дано: Шотландия, Хайленд, 18 век. Какое бы имя дать фэйри мужского пола при крещении? Есть ли какие-то гэльские имена или святые, связанные с фэйри? Кстати бы и клан посоветовали (у меня есть свои соображения, но я пока помолчу).
Анна Михайлова родилась в 1972 году в Санкт - Петербурге. Имеет целых три высших образования, среди которых - Академия художеств им. Репина. Место работы - freelanse или, как сейчас говорят, фрилансер. Анна - художник и путешественник. На её акварелях отображён, в основном, российский север.
Очередная находка на просторах интернета, точнее в разделе Гугл-книги. Английский критик о ленфильмовском "Холмсе". Цитирую из книги Дэйва Томпсона (из главы, посвящённой советской экранизации).
Замечательный пример советского Шерлока Из книги: Dave Thompson. Sherlock Holmes FAQ All That’s Left to Know About the World’s Greatest Private Detective, 2013 читать дальшеДэйв Томпсон (2013), перевод А.С. – alek-morse Link: http://books.google.ru/books?id=FOfpAgAAQBAJ&printsec=frontcover&hl=ru#v=onepage&q&f=false . Холмс никогда не был исключительно англо-американским феноменом. Ещё в 1908 году датский режиссёр, сценарист и актёр Виго Ларсен снял немой фильм «Sherlock Holmes I Livsfare» - первый из серии шести фильмов. . Германия также довольно рано вскочила на подножку омнибуса, идущего в направлении Бейкер-стрит, а с учётом того, что рассказы активно переводились в разных уголках планеты, Холмс стал поистине международной достопримечательностью. . Советский русский сериал «Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона» стартовал в 1979 году, - через несколько лет после местной экранизации «Собаки Баскервилей» с участием Николая Волкова, - и стал одним из телевизионных хитов десятилетия. Всего было снято одиннадцать серий, в роли Холмса – Василий Ливанов, в роли Ватсона – Виталий Соломин. . Но чем дальше, тем страньше. Спустя четверть века после падения коммунизма из бывшего Советского Союза хлынул поток ДВД, открывший прежде незнакомую национальную индустрию развлечений. «Холмс» оказался среди первых кто выиграл от этой неожиданной щедрости, и кто преподнёс западным телекритикам один из самых жестоких сюрпризов, пребывавших в уверенности, что «мы делаем это лучше всех». . «Холмс» блистателен. Не имеет значения, что все лопочут по-русски и что английские субтитры, по меньшей мере, экстравагантны. Не имеет значения, что наслаждаясь фильмом, ты иногда спотыкаешься на тонком политиканстве, которое, возможно, подразумевалось постановщиками, а, возможно, и нет. Не имеет значения и то, что из всего собрания канонических историй были экранизированы только девять (две из них – в форме двухсерийных фильмов), и которые были странным образом переименованы, но так, что ты трепещешь от восторга: «Король шантажа» (переделка рассказа «Чарльз Огастес Милвертон», «Смертельная схватка» («Последнее дело Холмса», «Охота на тигра» («Пустой дом» и «ХХ век начинается», который соединяет не менее четырёх оригинальных историй в одно захватывающее, практически бесшовное, приключение. . Всё это только подводит нас к настоящей незамутнённой радости, ибо есть ещё один важный аспект, чрезвычайно важный. Россия любила Шерлока Холмса, но любила его как литературу. Последние восемьдесят с лишним лет англо-американское кино, телевидение и радио ни в какой форме не проникали в страну. Возможно, некоторые люди были в курсе того, что Холмс превратился на Западе в «золотую жилу», но шансы увидеть этот клад своими глазами были минимальны. В то же время власти, контролировавшие Советский Союз, едва ли были сильнее заинтересованы в импорте западного развлекательного кино, чем в экспорте своего. . Советское телевидение, как и любая другая сфера искусства, не существовало в вакууме, и всё же, можно сказать, что в сравнении с американским или британским изолировано было куда больше. Оно просто развивалось по собственному пути, не беспокоясь об установленных декадентским Западом правилах игры и не пытаясь им следовать. . Русское телевидение создавалось для русских зрителей, а русский Шерлок Холмс создавался для русских поклонников Шерлока Холмса. И у них была собственная трактовка его жизни, манер, методов и облика, которые не имели ничего общего с Бэзилом Рэтбоуном, Питером Кушингом, Рональдом Ховардом или даже Джоном Клизом. Не было даже формулы этой трактовки в силу бессмысленности понятия «это должно быть сделано вот так, а не иначе». Холмс был Холмсом, поэтому логично, что этот сериал про Холмса удивит любого зрителя, который ожидает чего-то другого. . (&hellip (До сериала о сыщике с Бейкер-стрит) Ливанов регулярно появлялся на большом и малом экране, но именно «Холмс» утвердил его славу, тоже произошло и с Виталем Мефодьевичем Соломиным, который был утверждён на роль доктора Ватсона. . Придирчивый просмотр русского «Холмса» через западный прищур – пустая трата времени. В первых комментариях западных зрителей были отмечены некоторые несоответствия внешности Холмса. Вопреки нашим ожиданиям, он оказался ниже ростом и не так могуч. Он носил очки. Его лицо было несколько более округлым, чем идеальный портрет с иллюстраций Сиднея Пейджета – имеющих столь важное значение для западных актёров, которые стремятся к похожести. И если Ватсон Виталия Соломина в большинстве черт придерживался исходного типа, Холмс выглядел как ошибка. Но именно это и делало его таким правильным. Это как повстречать старого приятеля – как первый раз, заново. . Декорации – просто удивительные. Викторианский Лондон, возможно, воссоздан не с тем же вниманием к деталям, как на западном телевидении, и несколько клиширован, но достаточно убедителен, несмотря даже на то, что богатый декор петербургских зданий всё время попадает в кадр. Тёмные декорации доминируют, добавляя в общую атмосферу мрачной краски, и даже сцены с Холмсом, ставящим опыты на Бейкер-стрит, создают готическое настроение и изолированности от мира, нежели показывают нам квартиру в самом центре бурлящего мегаполиса. . Но, опять же, это то, что мы хотим видеть – насколько сильно мы бы разочаровались, явись Холмс с Востока таким, каким мы его привыкли видеть неоднократно – в манере поведения и облике. Это исполнение оказалось достаточным для того, чтобы дочь Конан Дойла, Джейн, охарактеризовала Ливанова как Холмса, которым мог бы гордиться её отец (должны ли мы предположить, что все остальные исполнители его бы разочаровали?); достаточный повод и для того, чтобы Ливанову английская королева вручила орден Британской империи за «служение театру и драматическому искусству», но, выражаясь неофициально, хотя вполне прозрачно – за служение Холмсиане. . Сегодня сериал доступен на ДВД. Русский «Холмс» вполне может быть признан венцом телевизионной шерлокианы, по крайне мере, первые полвека своего существования. Его наследие и влияние, возможно, не так ничтожно на западное восприятие, как обычно принято думать. Ибо в 1984 году, где-то лет за десять до того, как до наших берегов добрались первые ДВД с советским «Холмсом», на наш экран вышел новый английский сериал о Холмсе, а русский Холмс уже распространил своё блестящее влияние. . . --------------------------------------------------- . A remarkable example of Soviet Sherlock From a book “Sherlock Holmes FAQ All That’s Left to Know About the World’s Greatest Private Detective”, 2013 Dave Thompson . Holmes had never been an exclusive Anglo-American phenomenon. As far back as 1908, Danish director, writer, and actor Viggo Larsen shot the silent “Sherlock Holmes I Livsfare”, the first in a series of some half a dozen films. . Germany was also very early onto the Baker Street bandwagon, and with his adventures being translated ever father afield, Holmes became a truly international attraction. . “Priklyucheniya Sherloka Kholmsa i doktora” was a Soviet Russian production, launched in 1979, a few years after a local adaptation of “The Hound of the Baskervilles”, starring Nikolay Volkov, became one of the television hits of the decade. Eleven episodes would ultimately be shot, with Vasily Livanov portraying Holmes and Vitaly Solomin as Watson. . So far, so nothing unusual here. Until one fast-forwards some quarter of a century to the collapse of communism and the ensuing flood of DVDs that poured out of the former Soviet Union, making the nation’s once super-secretive entertainment industry available to all. “Sherloka” was among the first beneficiaries of this unexpected largesse, and it proved one of the most savage surprises that the western television critic, so secure in his belief that “we do it best”, has ever received. . “Sherloka” is brilliant. It doesn’t matter that everybody rabbits away in Russian, and the English subtitles are eccentric to say the least. It doesn’t matter that one’s enjoyment of the show is occasionally tripped up by the subtle politicking that may or may not have been the maker’s original intent. It doesn’t even matter that the pace of the original canon was adapted and arranged into nine stories (including two two-parters) whose very titles cannot help but thrill: “The King of Blackmail” (revisiting “Charles Augustus Milverton&rdquo, “Mortal Fight” (“The Final Problem&rdquo, “Tiger Hunt” (“The Empty House&rdquo, and “The 20th Century Begins,” conflating no fewer than four original stories into one gripping, seamless adventure. . Yet all of that only begins to capture the sheer joy of the series, for there is another crucial aspect, too. Russia loved Sherlock Holmes, but it loved his literature. The past eighty years’ worth of Anglo-American film, television, and radio had not infiltrated the country in any way, shape, or form. Perhaps some people were aware of the fact that Holmes was a visual goldmine in the west, but opportunities to see the treasure with their own eyes would have been seriously restricted. The powers that controlled the Soviet Union were scarcely more interested in importing western entertainment than they were concerned with exporting their own. . Soviet television, like every other aspect of the arts, did not grow up in a vacuum, however, any more than the first American or British excursions into the medium could be said to have done so. It simply developed along its own path, with no care for the conventions of the decadent west and no interest in trying to emulate them. . Russian television was made for Russian viewers, and the Russian Sherlock Holmes was made for Russian Sherlock Holmes fans. And they had their own interpretations of his life, style, methods, and appearance that had nothing to do with Basil Rathbone, Peter Cushing, Ronald Howard, or even John Cleese. There was no formula to their interpretation, no sense that “this is how it should be done”. Holmes was Holmes, and “Sherloka” will astonish any viewer who expects anything else. . (&hellip
Over the next two decades he (Livanov) maintained regular appearances on both the small and big screen, but it was “Sherloka” that confirmed his stardom, just as it did for Vitaly Mefodyevich Solomin, six years his junior, who was cast as Doctor Watson. . Reviewing “Sherloka” through western eyes is a waste of time. Commentaries on the series, once it made its way to the west, remarked upon Holmes’s slight appearance. He was shorter than we expect, scrawnier. He wore spectacles. His face was more rounded the Sidney paget ideal that has become so essential for western actors to emulate. While Solomin’s Watson does adhere to type in many respects, Holmes looks wrong. Which is what makes him so right. It is like meeting the old boy for the first time… again. . The sets are amazing. Victorian London may not be re-created with the same eye for detail and easy cliché as it is in western television, but it is convincing enough, even if St. Petersburg’s ornate beauty does occasionally impose itself on a shot. Dark sets dominate, bringing precisely the right amount of atmosphere to the sets, with even Holmes’s study at 221b looking more like the scene of some looming, desolate gothic horror than a pleasant room in the center of a bustling metropolis. . But again, this is what we want to see – how cripplingly disappointing it would have been had Sherlock come sweeping out of the east, looking and behaving exactly like every other one we’ve ever seen. The performance was reason enough for Conan Doyle’s daughter Dame Jane to describe Livanov as a Holmes of which her father would have wholeheartedly approved (suggesting, perhaps, that all the others have disappointed him?); reason, too, for Livanov to be awarded an Honorary MBE by the Queen of England, for “service to the theater and performing arts” in generally, but – unspoken officially, but surely plain to see – for service to Holmesiana in general. . Readily available on DVD today, “Sherloka” might well be the crowning glory of Holmesian television, at least so far as its first half century was concerned. Its initial legacy and impact, however, were perhaps not as lost to western attentions as popular belief now insists. For in 1984, some ten years before the first Soviet DVDs reached our shores, a new series of Holmes was commissioned in the UK, and “Sherloka” was surely a shining influence.
История кортика Кортик— это холодное колющее оружие с прямым коротким, двухлезвийным (реже однолезвийным) узким клинком и костяной рукояткой с крестовиной и головкой. Раз¬личают кортики граненые: трехгранные, четырехгранные и ромбовидные. Появился кортик в конце XVI века как абордажное оружие. В первой половине XVI века ведущие морские державы — Испания и Португалия — вооружили своих моряков длинными тонкими рапирами, прекрасно приспособленными для действий на верхней палубе против главных противников европейских моряков — османских пиратов. Турки, вооруженные относительно короткими кривыми саблями и еще более короткими ятаганами, не могли противостоять испанцам с длинными рапирами. Вслед за испанцами вооружились рапирами, как правило трофейными, знаменитые приватиры — «морские волки» Елизаветы I. С середины XVI века англичане стали оттеснять «ненавистных папистов» с морских путей. Морские разбойники времен Елизаветы полюбили рапиру зато, что это оружие, как никакое другое, подходило для борьбы против закованных в.железо испанцев. Прямой тонкий клинок хорошо проходил сквозь сочленение лат, что кривым сабельным было сделать затруднительно. Моряки недолюб¬ливали металлические доспехи — в случае падения за борт они предпочитали иметь на себе меньше тяжести.Первыми заметили недостатки этого оружия англичане. Если длинно-клинковое оружие великолепно подходило для верхней открытой палубы, то около мачт, вант и тем более в тесных корабельных помещениях чрезмерная длина клинка была помехой. К тому же во время абордажа, чтобы взобраться на борт вражеского корабля, требовались две свободные руки, а затем необходимо было мгновенно обнажить оружие, чтобы защититься от атак противников. Большая же длина клинка не позволяла быстро извлечь его из ножен. К тому же тонкий клинок не обладал необходимой прочностью. Каче¬ственных толедских клинков было очень мало и стоили они баснословно дорого. Если же клинки делали более толстыми, то из-за возросшей тяжести фехтовать ими было затруд¬нительно. Англичане в тесных помещениях во время абордажа пытались использовать кинжалы и ножи, но те, напротив, были слишком короткими, а значит почти бесполезными против сабель и ятаганов. Кинжал хорош как вспомогательное оружие к рапире и шпаге, но сражаться только им против вооруженного противника было самоубийственно.
читать дальше В конце XVI века среди европейских аристократов распространилось оружие, называемое охотничьим тесаком, оленьим ножом, или кортиком. С начала XVI века использовался и кабаний меч, к концу столетия почти не употреблявшийся. В XVII веке стали различать охотничий тесак, как более длинный, и олений нож, или кортик— более короткие; точных параметров не было, и потому одно и то же оружие нередко называли и тесаком, и кортиком. Длина этого оружия колебалась от 50 до 80 см. Клинки были прямыми и изогнутыми, пригодными как для колющих, таки рубящих ударов. Самым замечательным в этом оружии были фигурные литые или чеканные, часто серебряные эфесы. Проводить время на охоте позволяли себе только состоятельные люди. Они заказывали у резчиков и ювелиров целые сцены на рукоятях этого оружия. Среди них — фигуры собак, грызущих льва, вздыбленный конь, нимфы, танцующие в обнимку. Обильно украшались и ножны.С начала XVII века кортики стали очень популярны. Мечи, сабли, шпаги и рапиры оставались только у военных. В обыденной жизни дворяне вместо длинной и тяжелой боевой шпаги предпочитали носить и использовать довольно короткий, относительно легкий, удобный и красивый кортик. Им защищались на улицах и в путешествиях от грабителей, воо¬руженных по большей части топорами и ножами. К тому же с длинной шпагой сподручнее передвигаться верхом, ас кортиком можно удобно расположиться в карете, прогулочной лодке. Передвигаться пешком также было удобнее с короткоклинковым оружием.
кортик «Андрей Первозванный В Испании, и особенно во Франции, кортики не получили распространения, потому что мужчины часто выясняли отношения на дуэлях, где рапира и шпага были все же предпочти¬тельнее. На войне длинноклинковое оружие было более смертоносно в полевых условиях. Для сражений в узких корабельных помещениях кортик оказался самым подходящим оружием.Первыми моряками, вооружившимися кортиками, были англичане и голландцы. В Нидерландах такого оружия изготавливали особенно много. Сами кортики попали на корабли благодаря буканьерам. Для разделки туш убитых животных и приготовления копченого мяса (букана) наиболее подходящим оружием были охотничьи тесаки. Полюбили кортики и в других европейских странах.В Англии кортики использовали не только матросы и офицеры, непосредственно участвующие в морских схватках. До второй половины XVIII века это оружие предпочитал даже высший командный состав. Герои умирали от ран в морских битвах, но не расставались с кортиком, что и сделало это оружие популярным среди высшего офицерства. Введенные в XVIII веке для флотских командиров барочные шпаги успехом не пользовались. В отличие от старых рапир, они были слишком короткими, чтобы сдерживать про¬тивника на верхней палубе, а для внутренних помещений — несколько длинноваты. К тому же, в отличие от кортиков, они имели тонкое лезвие, которым нельзя нанести рубящий удар. Барочная шпага в боевых условиях почти бесполезна, и ее по мере возможности заменяли кортиком. Младшие офицеры, не имеющие достаточных средств для приобретения такого оружия, переделывали в кортики обычные обломанные кавалерийские сабли и палаши. Только в Испании для флота во второй половине XVII веке была создана укороченная, тяжелая колюще-рубящая шпага, вполне подходившая для сражений в корабельных условиях.
Со второй половины XVIII века абордажи, схватки на палубах и в корабельных помещениях почти прекратились. После артиллерийской дуэли корабли расходились, тонули или спускали флаг. Но именно тогда в европейских странах начали выпускать специальное оружие для моряков — абордажные сабли с изогнутыми и палаши с прямыми клинками, по поражающим свойствам и способам действия похожие на охотничье оружие. Их рукояти, в отличие от кортиков, были простые, обычно деревянные. Иногда гарду изготавливали в виде раковины. Подобные тесаки применяли в XVI-XIX веках, и назывались они дузегги или скаллопы. В отличие от небрежно сделанного абордажного оружия, они ковались очень тщательно. Для офицеров в одних странах были установлены сабли, в других— шпаги, для адмиралов — только шпаги. Холодное оружие изготавливали с морскими символами. Чаще всего изображался якорь, несколько реже — корабли, иногда — Нептун, тритон, нереиды.При введении уставного оружия старший офицерский состав предпочитал носить то, что положено. Младшие офицеры, которым особенно много приходилось бегать по корабельным помещениям, не желали расставаться с кортиками. Относительно длинные шпаги и сабли несколько стесняли движения их владельцев в каютах, кубриках, коридорах и даже при спуске по трапам — крутым корабельным лестницам. Поэтому офицеры заказывали кортики, которые не являлись обязательным оружием, а значит не имели и регламентации. Абордажные бои ушли в прошлое, кортики стали делать более короткими, в пределах 50 см, а значит и более удобными при ношении. Тем более, что с формой офицеру рекомендовалось иметь и холодное оружие.
Около 1800 г. кортик впервые был официально признан в Великобритании и стал изготавливаться для морских офицеров по установленным образцам фирмой «Татэм энд Эгг» (Tatham and Egg). Его длина составляла 41 см, рукоять обтягивали кожей акулы, а навершие с 1810 года делали в виде львиной головы, державшей в пасти кольцо для темляка. На концах крестовины были желудевидные утолщения, а щиток в середине гарды украшали якорем, увенчанным королевской короной. Ножны обтягивали черной кожей. Наконечники и устье ножен с кольцами для крепления к ремню изготавливали, как и металлические детали эфеса, из позолоченного серебра.С годами кортики стали еще короче и использовались только как костюмное оружие — атрибут формы офицеров. А для рукопашных схваток предназначались сабли для офицеров и абордажные палаши и сабли — для матросов. Из-за коротких размеров кортиков возникла легенда, что они были придуманы и использовались как леворучное оружие, парное к длинным клинкам кинжалов и рапир в XVI веке.В Югославии длина клинка кортика составляла 290 мм, а рукоятка была черного цвета с металлическим наконечником.
Кортик «Адмиральский» В германском флоте до 1919 года наконечник рукоятки имел форму имперской короны и спиральную форму рукоятки, обвитой проволокой, с наконечником шаровидной формы. В бывшей германской армии в военно-воздушных силах на вооружение был принят кортик образца 1934 года с плоской крестовиной, концы которой изогнуты к клинку, для унтер-офицерского и офицерского состава армии — кортик образца 1935 г. с крестовиной в виде орла с распростертыми крыльями и наконечником рукоятки в виде короны, украшенной дубовыми листьями. Рукоятка — пластмассовая, от белого до темно-оранжевого цвета, обвитая проволокой. Его сменил кортик ВВС 1937 года, рукоятка покрыта светло-голубой кожей, имела форму спирали и была обвита серебря¬ной проволокой. Наконечник рукоятки имел форму диска. В 1937 г. появилась новая модель кортика: крестовина имела вид орла со свастикой в лапах, форма наконечника рукоятки — шаровидная, рукоятка пластмассовая, обвитая проволокой, на нижней части ножен — дубовая ветка с листьями. Чиновники таможенной службы имели аналогичный кортик, но рукоятка и ножны его были покрыты зеленой кожей. Почти одинаковые кортики носили члены дипломатического корпуса и государственные чиновники. У последней разновидности кортиков направление головы орла отличало род службы его владельца. Так, если голова орла была обращена влево, то кортик принадлежал чиновнику.
Кортик образца 1938 года отличается от него только наконечником рукоятки в виде орла, несущего в лапах свастику. В России кортик получил широкое распространение в конце XVI века, позже стал традиционным оружием офицерского состава военного флота. Впервые кортик как личное холодное оружие офицеров русского флота историки упоминают в биографии Петра I. Царь и сам любил носить флотский кортик на перевязи. В Будапештском национальном музее хранился кортик, который принадлежал Петру Великому. Длина его обоюдоострого клинка с рукояткой составляла около 63 см, а рукоять клинка оканчивалась крестовиной в виде горизонтально лежащей латинской буквы S. Деревянные ножны длиной около 54 см обшиты кожей черного цвета. В верхней части они имели бронзовые обоймицы с кольцами для порту¬пеи длиной 6 см и шириной около 4 см каждая, а в нижней части — такие же обоймицы длиной около 12 см и шириной 3,5 см. Клинок кортика с двух сторон и поверхность бронзовых ножен были богато орнаментированы. На нижнем металлическом наконечнике ножен вырезан двуглавый орел, увенчанный короной, на клинке — украшения, символизирующие победу России над Швецией. Надписи, обрамляющие эти изображения, а также слова, размещенные на рукоятке и клин¬ке кортика, представляют собой как бы хвалебный гимн Петру I: «Виват нашему монарху».Как личное оружие офицеров военно-морского флота кортик неоднократно менял свою форму и размеры. В послеевропейский период русский флот пришел в упадок и кортик в качестве неотъемлемой принадлежности морского офицерского мундира перестал быть прерогативой этого рода войск. Помимо морских офицеров, в XVIII веке его носили и некоторые чины сухопутных войск. В 1730 г. кортик заменил шпагу у нестроевых армейских чинов. В 1777 г. унтер-офицерам егерских батальонов (вид легкой пехоты и кавалерии) вместо шпаги ввели кортик нового образца, который перед рукопашным боем можно было насаживать на укороченное дульнозарядное нарезное ружье — штуцер. В 1803 ношение кортиков как личного оружия офицеров и гардемаринов русского военно-морского флота упорядочилось. Были определены случаи, когда кортик мог заменять шпагу или морскую офицерскую саблю. Позднее был введен особый кортик для курьеров Морского министерства. Наличие кортика у лиц, не входящих в военные формирования, вообще не являлось редкостью. В XIX веке кортики штатского типа были принадлежностью форменной одежды некоторых чинов ремонтной теле¬графной стражи: управляющего отделением, помощника управляющего, механика и ревизора.
Кортик Пожарного В XIX веке кортик появился и на русском торговом флоте. Сначала его имели право носить бывшие военно-морские офицеры. В 1851 и 1858 годах при утверждении форменной одежды служащих на судах Российско-американской компании и общества «Кавказ и Меркурий» право ношения кортика командным составом судов морского офицерского было окончательно зак¬реплено.
В 1903 г. право ношения кортиков получили не офицеры— флотские машинные кондукторы, а в 1909 г. и осталь¬ные флотские кондукторы. В 1904 г. морской офицерский кор¬тик, но не с белой костяной, а с черной деревянной рукоятью, был присвоен классным чинам государственного судоходно¬го, рыболовного и зверового надзора. Штатский морской кортик носили на поясной, черной лакированной портупее. В начале XIX века клинок русского военно-морского кор¬тика имел квадратное сечение и рукоять из слоновой кости с металлической крестовиной. Конец тридцатисантиметро¬вого клинка был обоюдоострым. Общая длина кортика со¬ставляла 39 см. На деревянных ножнах, обтянутых кожей черного цвета, в верхней части были насажены две бронзовые позолоченные обоймицы с кольцами для крепления к портупее, а в нижней части для прочности ножен — наконечник. Портупею из черного многослойного шелка украшали бронзовыми позолоченными львиными головами. Вместо бляхи имелась застежка в виде змеи, изогнутой наподобие латинской буквы S. Символы в виде львиных голов были заимствованы у герба русских царей династии Романовых. Русский морской кортик по своей форме был так красив и изящен, что германский кайзер Вильгельм II, обходя в 1902 году строй экипажа новейшего русского крейсера «Варяг», был восхищен им и приказал ввести для офицеров своего «Флота открытого моря» кортик по несколько видоизмененному русскому образцу. Кроме немцев, еще в 80-х годах XIX века русский кортик заимствовали японцы, сделавшие его похожим на маленький самурайский меч. Кортик китайский В середине XIX века получили распространение двухлезвийные клинки ромбовидного сечения, а с конца XIX века — четырехгранные клинки игольчатого типа. Размеры клинков, особенно во второй половине XIX — начале XX века, очень разнились. Украшения клинков могли быть различными, часто они представляли собой изображения, связанные с морской тематикой. Стечением времени длина клинка у кортика немного умень¬шилась. Русский морской кортик образца 1913 года имел клинок длиной 240 мм и металлическую рукоятку. Несколько позже рукоятка была изменена, и металл на ней остался только в виде нижнего кольца и наконечника. 3 января 1914 года приказом по военному ведомству кор¬тики присвоили офицерам авиации, минных рот и автомобильных частей. Это были кортики флотского образца, но не с четырехгранным клинком, а обоюдоострым. Ношение кортиков в российском флоте при любой форме одежды, кроме парадного мундира, обязательной принадлежностью которого были морская сабля и палаш, в некоторые периоды считалось обязательным, иногда это требовалось лишь при исполнении служебных обязанностей. Например, более ста лет подряд, вплоть до 1917 года, сход морского офицера с корабля на берег обязывал его быть при кортике. Служба в береговых учреждениях флота — штабах, учебных заведениях — также требовала от морских офицеров, проходящих там службу, всегда носить кортик. На корабле ношение кортика было обязательным только для вахтенного начальника. С 1911 года такой кортик разрешалось носить с будничной формой (сюртуком) чинам портовых учреждений; при посещении портов — чиновникам отдела торговых портов и инспекторам торгового мореплавания министерства торговли и промышленности. При обычных служебных занятиях чинам главного управления торгового мореплавания и портов разрешалось быть без оружия. Именной кортик офицера Военно-Морского Флота В XIX веке кортик был даже принадлежностью форменной одежды русских почтальонов. В период Первой мировой войны кортики носили члены «Союза городов» («Согор» и «Объединенного комитета союзов земств и городов» («Земгор» — всероссийских организаций либеральных помещиков и буржуазии, созданных в 1914-1915 гг. по инициативе кадетской партии с целью помощи правительству в Первой мировой войне в сферах медицинского обслуживания, помощи бежен¬цам, снабжения армии, работы мелкой и кустарной промышленности. Армейские авиационные кортики отличались от морских рукоятями черного цвета. В августе 1916 года для всех обер-офицеров, кроме кавалерийских и артиллерийских, вместо шашек ввели кортики, а в ноябре того же года — и для военных врачей. С марта 1917 года кортики стали носить все офицеры и военные чиновники. В ноябре 1917 года кортик был отменен и впервые возвращен командному составу РККФ до 1924 года, но через два года вновь упразднен, и лишь через 14лет, в 1940 году, окончательно утвержден в качестве личного оружия командного состава ВМФ. С начала XX века кортики носили и офицеры некоторых армейских частей. Позднее кортики вновь стали принадлежностью исключительно морской офицерской формы. После поражения Германии в Первой мировой войне немецкому государству было запрещено иметь значимый военный флот и армию. Весь имевшийся флот был интернирован в английской военно-морской базе Скапа-Флоу, где и был затоплен немецкими моряками в 1919 г. Такой позор и унижение не так давно объединенная Германия переживала очень болезненно. Тысячи морских офицеров оказались не у дел. Но для оставшихся на службе унтер-офицеров и офицеров «временного» флота требовался новый кортик без имперской символики. Экономика лежала в руинах, страна переживала бешеную инфляцию, и денег для создания нового образца, скорее всего, просто не было. Некоторое время продолжали носить старый кортик, а затем был найден простой выход. Взяли бразильский морской кортик времен правления императора Педру II (1831-1889 гг.). Головку рукояти от первого морского немецкого кортика обр. 1848 г. навинтили на бразильский образец. Получился стильный и элегантный «новый» кортик обр. 1919 г., сохранивший и «преемственность », и память о великом затоплении флота — траурный черный цвет рукояти. В 1921 г. этому кортику вернули ножны от морского офицерского кортика 1901 г. А в 1929 г. цвет рукояти был изменен на белый — в знак надежды на создание нового военно-морского флота и возрождение былой морской мощи Германии. Впрочем, бразильские оружейники, создавая морской кортик для императора Педру II, практически полностью скопировали его с голландского образца, очень популярного в 1820-х гг. Потом в Голландии, да и в других европейских флотах мода поменялась, и этот образец остался в XIX в. только в Бразилии. С окончанием Второй мировой войны в побежденных государствах постарались уничтожить все проявления и признаки фашизма. В первую очередь это касалось нацистской символики, в том числе и кортика, как олицетворения воинственности и престижности милитаристических устремлений нации. Япония и Германия полностью отказались от использования кортика в своих вооруженных силах и военно-морском флоте. Италия оставила кортик только для кадетов своих многочисленных военных учебных заведений. Болгария, Румыния, Венгрия, Польша и Чехословакия, попав в зону социалистического давления, приняли кортики, созданные под сильным влиянием советского морского офицерского кортика обр. 1945 г.
Только Восточная Германия, также вошедшая в социалистический блок Варшавского Договора, создала для своих вооруженных сил кортик совершенно необычного современного дизайна, но в немецких оружейных традициях.
С окончанием Второй мировой войны завершилась «золотая эра» для оружейников Золингена. Германия была демилитаризована, и оружейные фабрики лишились основного государственного заказа от военных и военизированных организаций. Многие производства разорились, но крупные фирмы нашли выход, сориентировавшись на внешний рынок.
В латиноамериканских странах происходили бурные переустройства государственности. Регулярно приходящие к власти честолюбивые хунты заказывали для реформируемых вооруженных сил новые униформы как непременный признак новой власти и атрибут своего престижа. Наличие очень дорогой оснастки, штампов и литьевых форм, используемых при производстве холодного оружия, было учтено при разработке экспериментальных латиноамериканских образцов.
Таким образом появился морской кадетский кортик Венесуэлы, очень похожий на немецкий морской образец 1921 г., кортики слушателей военных и полицейских академий Венесуэлы и Колумбии, практически неотличимые от немецкого морского обр. 1929 г. А на базе немецкого кортика военно-воздушных сил обр. 1937 г. было создано целое семейство практически идентичных кортиков для офицеров военно-воздушных сил Боливии, Колумбии, Парагвая и Уругвая. Естественно, что с них исчезли нацистские знаки и появилась символика этих государств. Большую помощь в поддержании на плаву оружейных фирм Золингена оказали заказы стран Африки, Азии и Ближнего Востока, активно освобождавшихся в 1950-1960-х гг. от колониальной зависимости.
Для вновь создаваемых вооруженных сил этих стран вводилась новая униформа. А вместе с ней как неотъемлемый символ независимости часто разрабатывался образец кортика. Вездесущие немецкие оружейники и здесь использовали либо готовую оснастку для частей оружия, либо весь дизайн кортика разрабатывался в узнаваемых очертаниях.
Таким образом, подавляющее большинство кортиков, использовавшихся в странах Азии, Африки, Латинской Америки и Ближнего Востока после Второй мировой войны, было немецкого производства, что, конечно же, оказало очень сильное влияние на стилистику дизайна кортиков этих стран. Только в некоторых странах, таких как Аргентина, Мексика, Китай и Уругвай, на внешний вид морских кортиков повлиял стиль английского морского кадетского кортика обр. 1901 г.
После войны 1941-1945 гг. была принята новая форма кортика — с плоским стальным хромированным клинком ромбовидного сечения длиной 215 мм (длина всего корти¬ка— 320 мм). На правой стороне его рукоятки имелась защелка, предохраняющая клинок от выпадения из ножен. Рукоять четырехгранной формы сделана из пластмассы под слоновую кость. Нижняя оковка, головка и крестовина рукоятки выполнены из цветного позолоченного металла. На головку рукоятки была наложена пятиконечная звезда, а сбоку нанесено изображение герба. Ножны из дерева были обтянуты кожей черного цвета и покрыты лаком. Прибор ножен (две обоймицы и наконечник) выполнены из цветного позолоченного металла. На верхней обоймице с правой стороны изображен якорь, с левой — парусный корабль. У верхней и нижней обоймиц имелись кольца для портупеи. Портупея и пояс выполнялись из золоченых ниток. На пояс крепилась овальная застежка из цветного металла с якорем. Пряжки для регулирования длины портупеи также изготавливались из цветного металла и украшались якорями. Пояс с портупеей надевали поверх парадной формы одежды так, чтобы кортик находился с левой стороны. Лица дежурной и вахтенной службы (офицеры и мичманы) носили кортик поверх синего кителя или шинели.
Сейчас морские кортики разрешают носить только при парадной форме и на дежурстве. А потому исчезло замечательное выражение офицеров императорского морского флота: «Весь день чувствовал себя не при кортике», что по сухопутному означало: «Был не в своей тарелке».
Традиции сохранились и до наших дней. В настоящее время в России существуют морские кортики и кортики других родов войск, которые различаются только эмблемами. Сейчас кортик носят в ножнах на портупее адмиралы, генералы и офицеры военно-морских сил, а также мичманы сверхсрочной службы при парадной форме и во время несения дежурной и вахтенной службы.
Кортик, как личное оружие, и лейтенантские погоны в торжественной обстановке вручают выпускникам высших военно-морских училищ вместе с дипломом об окончании высшего учебного заведения и присвоением первого офицерского звания.
Златоустовские мастера создания булатной стали также не обошли своим вниманием кортик. Они создали знаменитый морской кортик «Волна», выпущенный к 300-летию российского флота. При его изготовлении применялось золото 999,9 пробы и серебро, а на отделку ножен и ручки пошло 52 темно-голубых топаза, 68 мелких рубинов, гранаты и александриты. Сам клинок кортика расписан золотыми узорами. Под стать ему по уровню мастерства отделки, но уже без дра¬гоценных камней, выполнены кортики «Адмиральский» и «Генеральский». Художники Д. Хомутский, И. Щербина, М. Финаев и мастер А. Балакин по праву могут гордиться этими настоящими произведениями искусства.
В Англии разные нормандские короли (царствовавшие с 1066 до 1152 гг. н. э.) держали на службе слуг в качестве охотников на волков, и многие зависимые земли исполняли эту повинность. Король Эдуард I, правивший с 1272 до 1307 года, приказал полностью истребить всех волков и лично нанял некоего Питера Корбета, дав ему инструкции по уничтожению всех волков в графствах Глостершир, Херефордшир, Вустершир, Шропшир и Стаффордшир, областях возле Валлийской марки, где волков обычно было больше, чем в южных районах Англии. Волки стали вымирать во время правления Генриха VII (1485—1509). Также известно, что волки выжили в Шотландии до XVIII-го века.[8] Во время правления Якова I волков считали большой угрозой для путешественников, из-за чего вдоль дорог построили специальные убежища для защиты путников.[9] Последний волк в Шотландии был убит предположительно в 1743 г. пожилым мужчиной по имени МакКвин в деревне Findhorn Valley графства Морэй.[8] вики