Ценный ресурс про цветы в Англии Находка для фикрайтера: какие растения когда цветут в Соединенном Королевстве. По месяцам. www.flowers.org.uk/flowers/flowers-by-month/ Во-первых, говоря об Англии, трудно обойтись без того, чтобы где-нибудь не вставить что-то про сад. Во-вторых, если вы что-нибудь пишете про зельеварение и сбор ингредиентов, это тоже бесценно. Помимо календаря, там сами списки растений вместе с латинскими названиями прекрасны.
Она, правда, случилась не вчера, а более 250 лет назад. Речь идёт о Лиссабонском землетрясении.
Как это часто бывает, перед тем как узнать подробности крупнейшей трагедии Нового времени, тебе придется ознакомиться с особенностями исторического контекста, в котором она приключилась. Извини, ничего личного, просто обычная процедура.
В наши дни Португалия не считается наиболее очевидным европейским туристическим маршрутом. «Романтический уикенд в Париже» по-прежнему, несмотря на затасканность, звучит убедительнее, чем «романтический уикенд в Лиссабоне». Да даже если оставить в стороне туристические симпатии, Португалия явно не любимица Европы. Не зря несколько лет назад она возглавила список экономически отсталых стран PIGS (три другие «свиньи», если что, Ирландия, Греция и Испания).
А ведь всего лишь два с половиной века назад ситуация была кардинально иной. Португалии принадлежала вся Бразилия, колонии в Парагвае, Мозамбике, Анголе, на Азорах, в Гоа, Макао и Малакке. А также грандиозный флот, позволяющий вести межконтинентальную торговлю. С мнением Португалии не просто считались — эту страну боялись. И, хотя к середине XVIII века Португалия слегка сдала свои лидерские позиции, она по-прежнему была процветающей империей Европы.
У каждой процветающей (да и загнивающей) империи есть своя столица. У Португалии был Лиссабон. Расположенный на краю Старого света, обдуваемый океанским ветром, весь из белого камня, он производил на путешественников сильное впечатление. Лиссабон казался осколком Африки на европейском берегу. Собственно, одно из прозвищ города и было «африканский город» — преимущественно из-за огромного количества рабов, которых свозили сюда из всех колоний Португалии. Они эффектно чернели на фоне домов из белого мрамора — любимого камня Лиссабона. Черные таскали носилки с католическими священниками и заморскими купцами по улицам, изнывавшим от не по-европейски злого солнца.
Еще одно прозвище Лиссабона — «город Бога». Ибо не было в Европе более преданного католицизму города, чем португальская столица. В пределах городской черты насчитывалось 40 приходских церквей, 121 часовня, 90 монастырей и зарегистрировано 150 религиозных братств. Иисус выглядывал в Лиссабоне из-за каждого угла, а по религиозным праздникам от него и вовсе некуда было спрятаться. Никто и не пытался. Все население Лиссабона — а к середине XVIII века оно составляло около 250 тысяч человек — с энтузиазмом и при каждой возможности отправлялось в пышно убранные, великолепные церкви.
Некоторые ритуалы, привычные для лиссабонца, приезжему казались дикостью. Английский путешественник Джордж Уитфилд, посетивший Лиссабон весной 1753 года, так описывает один ритуал: «Однажды ночью, примерно около двух часов, я увидел процессию из почти двухсот каявшихся грешников, преклонивших колени прямо на улице, пока монах, стоявший на возвышении на фоне распятия и державший в руках крест, проповедовал с особой горячностью. Все молившиеся были босы, а на ногах их болтались цепи, которые, соприкасаясь с дорогой, пренеприятно грохотали».
Бог вообще и покровитель Лиссабона святой Винсент в частности щедро одаривали своих верных поклонников: гигиенические условия в Лиссабоне были лучше, чем в уже упомянутом Париже, а функция третьего по значению портового европейского города (первыми двумя значились Лондон и Амстердам) позволяла жителям Лиссабона наслаждаться экзотическими яствами, тканями и прочими потребительскими радостями. Конечно, поневоле поверишь, что Бог особенно расположен к Лиссабону! Жители Лиссабона и верили. Верили бесконечно, ревностно, без оглядки. Пока их вера не просто пошатнулась — не рассыпалась на части и не придавила их.
День всех святых
Зачастую рассказы о роковых событиях начинаются с фразы «Это был совершенно обычный день». Написать, что 1 ноября 1755 года для жителей Лиссабона был совершенно обычным днем, клавиатура не поворачивается. Дело в том, что 1 ноября католики празднуют один из самых важных в году праздников — День всех святых. (Ты о нем наверняка слышал: накануне весь прогрессивный мир наряжается вампирами, космонавтами и медсестрами и отмечает Хеллоуин.) Поэтому 1 ноября 1755 года был весьма необычным днем. Многочисленные торговые лавки Лиссабона были в этот день закрыты — не до работы, такой праздник! Те, кто имел дорогостоящую привычку спать до обеда, встали пораньше, дабы успеть на утреннюю службу в ближайшую к своему дому церковь.
К началу службы все церкви города были забиты: люди толпились и в боковых нефах храмов, и на их ступеньках. Священники облачились в белые ризы по случаю праздника. Лиссабонское солнце, обычно наглое и палящее, целомудренно заглядывало в храмы сквозь цветные витражи. Свечи на алтаре, осознавая важность своей миссии, едва слышно потрескивали, их пламя колыхалось. Воздух был заряжен дыханием тысяч молящихся. Было около 9.20 утра.
Почти одновременно церковные хоры в разных частях Лиссабона мелодично затянули: Gaudeamus omnes in Domino, Diem festum... Вдруг пламя свечей покачнулось. Еще раз и еще. Кто-то схватился за стоявшую спереди скамью, послышались шепот и вскрики. Толчки не прекращались. И тут свечи начали опрокидываться. Вспыхнули бумажные цветы, загорелись алтарные покровы. Статуи святых последовали примеру свечей: они спустились со своих пьедесталов прямо в толпу. Казалось, камни вековых церквей ожили, чтобы упасть на головы несчастных. В возникшей суматохе едва ли кто-то заметил, что колокола церквей зазвонили — так велика была сила первого подземного толчка. Назвать паникой то, что наступило за этим, нельзя. Это не было паникой. Это был апокалипсис.
Обезумевшие от ужаса люди кинулись из церкви, но были и те, кто остался, продолжая исступленно молиться. Те, кому удалось достигнуть улицы, обнаружили поистине библейскую картину. Трехминутный толчок уничтожил привычную картину мира. Дома послушно складывались в гармошку, иногда унося за собой на тот свет улицу, на которой они стояли, — засыпав и ее, и всех, кто на нее выбежал. Но самое главное — Лиссабон погрузился во тьму, поистине в тьму египетскую. Пыль, поднявшаяся от разрушенных домов, моментально заслонила солнце, которое теперь напоминало о себе лишь мутным бледным пятном.
Последовавший через несколько минут после первого второй толчок был уже излишней мерой: Лиссабон и так лежал в руинах. Ни одна война, ни одна осада не могла бы и за годы сделать с этим великим городом то, что природа сделала за несколько минут. Третий, самый короткий, минутный, толчок не заставил себя ждать. Наконец земля успокоилась.
Кто мог встать на ноги, встал. Кто-то, пошатываясь, изумленно озирался. Кто-то, потеряв рассудок, с криками бежал, куда глаза глядят. Окровавленные священники в порванной одежде ходили по развалинам с призывами покаяться. Отовсюду раздавались стоны и крики о помощи от похороненных заживо под обломками собственных домов.
Страх очередного толчка погнал людей на побережье. Порт был переполнен желавшими уплыть прямо сейчас, лишь бы подальше от этого кошмара. Вскоре из толпы тех, кто искал убежища в порту, послышались крики: «Смотрите, смотрите, море!».
Действительно, с морем происходило нечто странное. Его уровень опускался все ниже и ниже на глазах испуганных лиссабонцев. Наконец под шепот и вздохи многотысячной толпы море отступило от причала окончательно, обнажив его дно — скелеты брошенных кораблей и кучу мусора. Казалось, вода решила бежать из этого оставленного Богом «города Бога». Еще через несколько минут вода начала возвращаться. И толпа снова наполнилась криками, потому что то, что она увидела, было выше человеческого понимания. Прямо на причал надвигалась гигантская гора, целиком состоявшая из воды. Она приближалась неумолимо и свирепо, и даже те, кто моментально сориентировался и кинулся прочь, понимали, что это конец.
Прошло примерно полтора часа после первого толчка, когда Лиссабон накрыла 17-метровая волна цунами. Она разрушила все корабли, стоявшие в гавани, и смыла в океан несчетное количество людей. Те же районы города, которые избежали цунами, постигла другая участь — пожары. Пять дней Лиссабон полыхал. В огне сгинули не только тела, но и картины Рубенса и Тициана, бесценные португальские карты времен географических открытий и вся Лиссабонская библиотека, насчитывавшая 80 тысяч редких томов. Когда пожары поутихли, а пыль разрушений улеглась, солнце вновь осветило то, что, по словам одного путешественника, «было, но больше не является Лиссабоном». Стало очевидно, что город не просто сровнялся с землей. Город превратился в ад на земле. И что делать с этим дальше, было совершенно непонятно.
Из праха и руин
Во время землетрясения король Жозе I, его супруга Мария Анна Виктория и четыре их дочери находились в королевской резиденции Белем в предместьях Лиссабона и физически ничуть не пострадали. С моральным духом у короля дела обстояли куда хуже. Для начала Жозе I, выслушав доклад о плачевном состоянии дел в столице, отказался жить во дворце (клаустрофобия не покинет короля до самой смерти), предпочтя ему палатки. Его первой идеей было бросить разрушенный город и провозгласить столицей какой-нибудь другой, целый. К счастью, рядом с королем был человек, которому в голову пришли идеи получше. Более того, он мог их осуществить. Его звали Себастьян Жозе ди Карвалью-и-Мелу, будущий маркиз ди Помбал. Деятельный и дерзкий, Карвалью не принадлежал к верхушке аристократии, но внедрился в нее путем двух удачных женитьб. Он был талантливым администратором. И Лиссабонскому землетрясению, ставшему крахом карьер и жизней многих, суждено было стать кульминацией карьеры Карвалью.
Пока король судорожно глотал воздух, бегая меж палаток, Карвалью за одну секунду стал фактическим королем Португалии. Согласно расхожей легенде, на вопрос короля «Что же мы теперь будем делать?» Карвальо ответил: «Похороним мертвых и накормим живых».
Уже первый пункт этого лаконичного плана встретил затруднения. Дело в том, что Католическая церковь признает похороны лишь в освященной земле, но у министра не было на приличествующую процедуру ни времени, ни освященной земли. В течение нескольких дней Карвалью пытался убедить Святую Церковь в невозможности устройства похорон на должном католическом уровне. В конечном счете с условного благословения священников он нагрузил три полные баржи телами, после чего баржи были выведены в море и потоплены. Другим поводом для беспокойства была возможность распространения заразы из-за разлагавшихся под обломками зданий останков. Едва ли в данном случае уместна поговорка «нет худа без добра», но пожары, полыхавшие пять дней, превратили Лиссабон в гигантский крематорий, а значит, уменьшили возможность возникновения инфекции.
Еще до массовых похорон Карвалью сделал другое важное дело: он велел воздвигнуть в разных районах Лиссабона (точнее, в том, что осталось от районов) шесть виселиц. Специально для тех, кто, пользуясь оказией, решит поживиться ценностями, найденными в руинах. Виселицы, на которых в назидание остальным в течение нескольких месяцев гнили 80 преступников, были призваны вернуть в разрушенный город некое подобие законности. Вокруг Лиссабона Карвалью поставил своих солдат, которые отлавливали сильных и здоровых мужчин, желавших улизнуть в провинцию, и отправляли их на спасательные работы и тушение пожаров.
После того как город очистили от тел и обломков зданий, Карвалью издал указ, запрещающий самовольное строительство из кирпича. Впервые в европейской истории инженерам была поставлена задача создать здания с конструкцией, устойчивой к землетрясениям. Чтобы проверить здание с такой конструкцией, вокруг него приглашали помаршировать полк солдат. Перепланировкой города пригласили заниматься не именитого архитектора, а опытного 78-летнего военного инженера, концентрировавшегося не на эстетической части, а на безопасности горожан в случае повторения катастрофы. Так, улицы стали шире, а возможностей выбраться из города — больше.
Через полгода после катастрофы по всей Португалии были распространены опросные листы, содержавшие 13 вопросов, касавшихся землетрясения. Все они были составлены по требованию Карвалью и под его надзором. Но опросные листы не помогли установить количество жертв. Считается, что при землетрясении 1755 года в Лиссабоне погибло около 100 тысяч человек. Фактически каждый третий. Точнее посчитать погибших оказалось невозможно: некоторые семьи пропали целиком, большая часть приходских книг сгорела.
Пострадал не только Лиссабон. Трехметровое цунами обрушилось на марокканское побережье, от Танжера до Агадира. Рядом с городом Мекнес земля сотряслась, разверзлась и поглотила, согласно записям настоятеля Королевского монастыря Мекнеса, «деревню со всеми хижинами, людьми, лошадями, верблюдами, мулами, коровами и другими животными». Термальные источники чешской Теплице начали вдруг плеваться глиной. Через несколько лет, когда опросные листы Карвалью разойдутся по империи, выяснится, что еще за неделю до землетрясения во всех регионах Португалии и Испании наблюдались признаки надвигавшейся катастрофы. Некоторые реки обмелели, другие, напротив, разлились, а домашние животные проявляли беспокойство.
Опросный лист Карвалью считается первой в истории попыткой понять природу землетрясений. Именно с этих листов, бережно хранящихся нынче в Национальном архиве Португалии, началась наука сейсмология.
Чуть не забыли сообщить: современные сейсмологи оценивают силу Лиссабонского землетрясения в 9 баллов по шкале Рихтера.
Бог или не Бог?
Сказать, что лиссабонская трагедия стала величайшим потрясением для Европы, — не сказать ничего. Фактически это землетрясение изменило не только ход истории (что, в частности, выразилось в ослаблении католической лиги мира), но и менталитет европейцев. Изменения, как это часто бывает, начались со склонной к мышлению части общества. В эпоху Просвещения такой частью были философы (а поскольку в Европе как раз вовсю развивалось газетопечатание, каждый печатный листок, пестревший новыми подробностями трагедии, регулярно поставлял им свежую информацию для дебатов). Первым деянием Бога возмутился Вольтер. «Посмеете ль сказать, скорбя о жертвах сами: Бог отомщен, их смерть предрешена грехами?» — вопрошал оппозиционный философ в поэме «На гибель Лиссабона». Вопросами задавался и, например, Руссо. Да что там, все ранние работы Канта лелеют идею о том, что любая попытка теодицеи, то есть оправдания Бога, жалка и бессмысленна. Что после трагедии Лиссабона оправдывать Бога не только глупо, но и неэтично.
Ведь вот какая незадача: веками прародителями хаоса было принято считать людей, в то время как Бог олицетворял вселенский разум и гармонию. Но 1 ноября 1755 года христианский Бог, по мнению вольнодумцев, повел себя нелогично, жестоко и к тому же просто некрасиво. Одни вопросы, как это бывает в философии, порождали другие, и все они оставались без ответа. Неужели Бог настолько кровожаден, что ему необходимы человеческие жертвы, добытые подобным немилосердным способом? Этично ли продолжать оправдывать Бога, если он выкидывает такие коленца? В конце концов, почему средоточием своего гнева Бог выбрал не современный аналог Содома и Гоморры (Париж с его романтическим флером подошел бы!), а «город Бога», не устававший молиться ни днем ни ночью? Говоря языком Вольтера, «злосчастный Лиссабон преступней был ужели, чем Лондон и Париж, что в негах закоснели»?
Выбор дня для катастрофы также озадачивал. В такой праздник, в День всех святых! Причем те, кто был в церкви, не имели никаких шансов выбраться целыми, в то время как их менее набожные соседи, манкировавшие утренней службой, вполне могли выжить. Самые остроумные полемисты подмечали, что, хотя все церкви Лиссабона рухнули, квартал «красных фонарей» чудом остался невредим.
Конечно, Португалия навсегда потеряла свое экономическое могущество, оказавшись на галерке европейской жизни. Но, пожалуй, это не самое важное. Куда важнее то, что вместе с лиссабонскими церквями дал трещину и христианский мир. Фактически 1 ноября 1755 года на свет появился атеизм в том виде, в котором мы наблюдаем его сейчас, в нашу постхристианскую эпоху. Потому что никакие казни инквизиции, никакие кровопролитные крестовые походы не демонстрировали миру так доступно, как это сделало Лиссабонское землетрясение, что Бог может быть очень и очень жестоким. И нужно ли человечеству в него верить — большой вопрос.
Другие катастрофы
Великий Лондонский пожар 1666 года
За три дня — со 2 по 5 сентября — пожару, скромно начавшемуся в пекарной лавке, удалось уничтожить весь центр Лондона, оставить без крова 70 тысяч человек и войти в историю в качестве величайшего английского бедствия Нового времени.
Наводнение Всех Святых 1570 года
Вообще наводнение в Нидерландах, мягко говоря, не редкость. Но мы выбрали именно это за то, что случилось оно, как и Лиссабонское землетрясение, в День всех святых — 1 ноября. Наводнению предшествовал шторм, длившийся больше суток. Наводнение стерло с лица земли четыре островка в провинции Зеландия и отняло жизни у 20 тысяч человек.
The Flower of Battle - 1 Что в начале пятнадцатого века означало быть рыцарем? Для чего проводились рыцарские поединки? И какими качествами должен был обладать рыцарь для того, чтобы подобный поединок выиграть? Фиоре дей Либери знал ответы на эти вопросы не понаслышке. Он не был романтиком, это мастер военных искусств.
читать дальше Быть рыцарем для него означало принадлежать к военной элите, служащей интересам своего господина. Он знал, что брутальная сила, зачастую, обращается против того, кто её слепо применяет. Что же касается поединков, то чаще всего они были средством защитить себя и выжить, если только речь не шла о турнирах, на которых участники показывали не только своё искусство, но и свой статус, своё богатство. Но и там речь шла, в конечном итоге, о победе.
Впрочем, что мы подразумеваем под искусством военной дуэли? Когда Фиоре дей Либери, преподнес свой труд Fior di battaglia (Flos Duellatorum, The Flower of Battle) Никколо III д’Эсте, маркизу Феррары, тот вернул работу дей Либери с приказом начать её с искусства борьбы, борцовской схватки. Казалось бы, какое отношение имеет борьба к дуэли рыцарей? Самое прямое, как видно из книги.
Никколо III д’Эсте
Манускрипты Fior di battaglia дошли до наших дней в четырёх экземплярах, и ещё два, предположительно, находятся до сих пор в руках семейства д’Эсте, но подтверждения этому нет. Один из экземпляров находится в музее Гетти и Лос Анжелесе (Ms. Ludwig XV 13), другой – в библиотеке Моргана в Нью-Йорке (Ms. m. 383), третий (и единственный на латыни) – в Национальной Библиотеке в Париже (Ms. lat. 11269), и четвёртый, т.н. манускрипт Пизани-Досси, находится в частной коллекции. Самой полной и самой красивой копией считается экземпляр музея Гетти, который достаточно щедро делится своими сокровищами с широкой публикой и отдельными изданиями книг по экспонатам, и через интернет. Я пользуюсь книгой Кена Мондштейна The Knightly Art of Battle.
Кем был Фиоре дей Либери? Не такой уж лёгкий вопрос. Судя по фамильному имени, дей Либери, он был из семьи свободных рыцарей, то есть не привязанных к одному из лордов землёй и вассальными отношениями. И эта структура существовала в Европе конца четырнадцатого – начала пятнадцатого века только в одном месте. Там, где сейчас находится современная Германия. Сам Фиоре дей Либери пишет, что он из Фриули, то есть из региона свободных городов-государств, часто воюющих друг против друга. Он также обозначает, что территория находится в Австрии, но на самом деле на Фриули было предъявлено столько династических прав, что на практике им не управлял никто, кроме местной администрации. В манускрипте Пизани-Досси дей Либери пишет, что военному искусству учился у «самого» Иоганна Швабского. То есть, будучи по происхождению итальянцем (корни семьи нашлись в Премариакко, в провинции Удине), дей Либери обладал достаточно широким опытом в своём ремесле.
Родился дей Либери около 1350 года, и постигал тонкости военного искусства в интересное время, когда периодически прекращающиеся сражения между Англией и Францией наводняли Италию группами наёмников, кондоттьери, которые не связывали себя ни с кем и ни с чем, а воевали на любой стороне за хорошую плату. Благо, в Италии воевали постоянно. Для кого-то это состояние постоянной войны было трагедией, но дей Либери чувствовал себя в нём, как рыба в воде – чинил и проверял осадные оружия, наводил порядок в одичавших провинциях, участвовал в дипломатических манёврах.
Принадлежал ли Фиоре к двору Никколо III д’Эсте? Невозможно сказать. Его имени нет в платёжных ведомостях, то есть он либо не входил в число служащих, либо, наоборот, был очень близок к маркизу. Свои последние практические занятия он проводил по заказу герцога Джана Галеаццо Висконти. Посколько тот стал герцогом в 1395 году, можно утверждать, что занятия происходили после этой даты. Тем более, что в 1399 году Фиоре упоминается в ведомостях Павии, где он в то время жил и работал.
Джана Галеаццо Висконти
И Висконти, и д’Эсте были апологетами передачи знаний в виде записей. В самом деле, есть только несколько более старых манускриптов по воинскому искусству, чем The Flower of Battle, написанный в 1410 году. Один, The Royal Armories Manuscript I.33, написан в 1320 году (вернее, собран), и хранится в Лидсе. В Нюрнберге есть нечто типа тетради для собственного пользования автора, без иллюстраций. Назвали эту тетрадь Nuremberg Codex 3227a, и датирована 1389 годом. Причём, обе работы, по мнению изучавших их специалистов, написаны для очень узкого круга посвящённых, и чрезвычайно маловразумительны для современного читателя. Так что изящный поклон в сторону герцогов, они сделали великое дело, оставив потомкам разъяснение, что рыцарские поединки вовсе не сводились к длительному размахиванию мечами и картинным позам.
Очевидно, манускрипт The Flower of Battle создавался по тексту и рисункам самого Фиоре дей Либери, и ему же принадлежат термины «мастер», «ученик» и «контр-мастер», использующиеся в пояснениях к рисункам. Сам же манускрипт, несомненно, создавался профессионалами. Относительно рисунков есть два мнения – их делал или один мастер, или группа мастеров, работающих в одном стиле.
Что касается использования данного руководства, то социально-культурный контекст итальянского общества начала пятнадцатого века оставил на нём свой отпечаток: нападения из засады, вендетты, война, дуэли, юридические поединки, турниры. Не смотря на то, что турниры не должны были приводить к летальному исходу (а юридические должны были), на практике участники турнира зачастую были твёрдо намерены если не убить, то серьёзно покалечить противника. Поэтому манускрипт в какой-то степени был опубликованием тайных и ревниво охраняемых знаний. Сам Фиоре писал, что ему пришлось сразиться в не менее чем пяти дуэлях с другими мастерами боевых искусств, которые были против подобного разглашения корпоративных секретов.
Интересно то, что все существующие на сегодняшний день версии The Flower of Battle отличаются друг от друга. Например, парижский экземпляр и экземпляр Пизани-Досси куда как более схематичны и кратки, чем экземпляр Гетти. У исследователей создалось мнение, что изначально Фиоре вовсе не намеревался создать совсем уж подробные инструкции, и сделал это только по настойчивой рекомендации (читай, приказу) Никколо III д’Эсте.
Цветы хризантемы как бы соединяет легкий холод зимы и теплое дыхание лета. Ее по праву считают царицей осени. Этот неприхотливый осенний цветок поистине царского происхождения. Ведь когда-то на Востоке в его честь устраивали роскошные пиры, изображение хризантемы служило символом знатности, счастья и считалось священным. Название цветка, которое происходит от греческих слов "хризос" - золотой и "антемос" - цветок (золотой цветок) не случайно, предки хризантемы были исключительно желтыми. По японски она называется "кику" - солнце. Не менее почитаем этот цветок и в Китае, который тоже считается родиной хризантемы. Здесь он олицетворяет верность. Во Вьетнаме хризантемы олицетворяют душевную чистоту и ясность разума. В Италии хризантема - символ любви; символ глубокой безмолвной печали; символ смерти. В Англии хризантемы являются не столько цветами для букетов, сколько похоронными. В Европе белые хризантемы считаются траурными цветами и символом глубокой печали. Венки из них во Франции возлагают на могилы.Праздник хризантем в стране Солнца — это особый ритуал: исполняя его, надо любоваться каждым оттенком соцветий, при этом необходимо глубоко раздумывать о пройденном пути и смысле жизни.Древние японские поэты воспевали хризантему в своих стихах. Не остался «золотой цветок» без внимания и российских поэтов. Уже более ста лет звучит старинный печальный романс Николая Харито «Отцвели уж давно хризантемы в саду …» Гедонист-Социал
Эта осень щедра на солнечный свет и тепло. Ноябрь, обычно такой угрюмый и слезливый, в нынешнем году радостен и ласков. Лишь октябрь пролился парой грибных дождей, а последние три недели мы потихоньку отвыкаем от летящей с неба осенней влаги. Это так непривычно - утром жаловаться на непогоду и ждать дождя, а в результате к полудню получать яркое солнце и почти весенний теплый тихий день. Только лепестковый дождь хризантем красочным ковром укрывает пустую землю. Как ни радуйся осеннему теплу, а земля уже готова к долгому зимнему сну...
Художник, родился в 1966 г. Живет и работает в Витебске (Беларусь)
Стили/техника: Акварель, Акрил, Масло
Александр: "Названия к работам я намеренно не пишу. Пусть каждый, кому интересно и если возникнет такое желание, даст своё собственное название, согласно своему видению и представлению..."
Интегратор «Крок» и продюсерская компания «Фетисов Тетерин филмс» начали делать экранизацию по повести Стругацких «Понедельник начинается в субботу», сообщает Cnews. По замыслу гендиректора "Крока" Бориса Бобровникова, фильм послужит пропаганде ИТ-специальностей среди российской молодежи. По словам замгендиректора «Крока» Вероники Тарабы, они хотят снять "веселое молодежное кино, которое намекнуло бы на то, что ИТ – это та сфера, где сегодня проще всего добиваться чудес в своей жизни". Пока пишут сценарий. Согласно одному из синопсисов сценария, фильма может рассказывать историю о русском программисте, эмигрировавшем в детстве с родителями в Америку, и приехавшем навестить бабушку в Соловце. Помимо пропагандистской задачи, говорит Вероника Тараба, у фильма есть задача и заработать прибыль.
читать дальше .... в 1949 году, бургомистр города Лиссе господин Ламбой вместе с десятью ведущими садоводами, занимающимися разведением и продажей цветочных луковиц, начал традицию ежегодных цветочных выставок под открытым небом.
Местом его проведения был выбран Койкенхоф, который тогда выглядел конечно не как сейчас)))) . Еще в 15 веке 32 гектара парка были частью огромных территорий замка Тейлинген. С 1401 по 1436 годы здесь правила графиня голландская Якобина фон Байерн. Часть поместья она использовала как огород и ежедневно здесь собирались свежие овощи и травы для кухни. Названием поместье обязано как раз тому времени – в переводе Кейкенхоф означает «двор для кухни».
В 1480 году садово-ландшафтные архитекторы разбили здесь чудесный парк, величественные буковые деревья и пруд также происходят из того времени. В течение следующих веков Кейкенхоф развивался дальше до современного парка в 32 гектара. Он пользовался успехом – уже в первый год выставки парк посетило 236 тысяч человек, что подтверждало правильность ожиданий устроителей в отношении интереса посетителей к такого рода мероприятиям. Сейчас в наиболее активные годы сюда приходит до 900 тысяч человек.
В наши дни число ведущих садоводов Нидерландов, участвующих в выставке, выросло с 10 до 90, ежегодно они высаживают около 7 миллионов луковиц. Характер парка не меняется – каждый год самые лучшие и красивые луковичные цветы Нидерландов выставляются в Койкенхофе. Этот парк – одна из самых известных в Нидерландах и наиболее фотографируемых в мире достопримечательностей.
Каждый год экспозиция меняется , отвечая всем требованиям новых веяний моды в этом деле. Так же в парке представленны и произведения скульптуры, различные артОбьекты - которым я уделю отдельный пост - они тоже ежегодно обновляются. в парке находятся так же несколько павильонов, названные в честь представителей королевской семьи, в некоторые мы заглянем - ведь в каждом из них своя экспозиция: тюльпаны, розы, орхидеи, бегонии и т.д. В общем по парку, ходить не переходить!
Красивее всего парк выглядит в две последние недели апреля и первую неделю мая, но это не железное правило – всё зависит от погоды, которая очень влияет на недолговечную красоту лилий, тюльпанов, нарциссов, гиацинтов, орхидей...
В Койкенхоф часто приходят молодожены, чтобы сделать незабываемый фоторепортаж своей свадьбы в цветочном царстве. Для них и фотографа вход бесплатный, а вот гости принимаются как обычные посетители.
В новой книге под названием «Cosmigraphics: Рисуя пространство во времени» Майкл Бенсон рассказывает волнующую историю открытия и описания Вселенной по-новому. Он выбрал потрясающие, глубокие и пророческие иллюстрации и карты, многие из которых были спрятаны в великих мировых научных библиотеках и практически неизвестны сегодня, и составил хронику более 1000 лет развития человеческого понимания размера и формы космического пространства.
Коперник был убежден, что планеты вращаются вокруг Солнца; у Тихо Браге была своя теория, в которой каждая планета, кроме Земли, вращалась вокруг нашей звезды, но солнце вращалось на орбите со всеми планетами вокруг Земли. Оба предлагали подробно иллюстрированные диаграммы, чтобынаглядно продемонстрировать свое представление о вселенной. Между прочим, инквизиция благожелательно отнеслась к теории Тихо Браге, но не об этом сейчас пост)).
В новой книге под названием «Cosmigraphics: Рисуя пространство во времени» Майкл Бенсон рассказывает волнующую историю открытия и описания Вселенной по-новому. Он выбрал потрясающие, глубокие и пророческие иллюстрации и карты, многие из которых были спрятаны в великих мировых научных библиотеках и практически неизвестны сегодня, и составил хронику более 1000 лет развития человеческого понимания размера и формы космического пространства.
Он также тщательно исследовал странные, красивые шедевры, демонстрируя, как художники, ученые и другие энтузиасты документировали видимое и невидимое пространство.
Вот, например, Francisco de Holand,загадочный и прото-научно-фантастический художник, о котором стоит рассказать отдельно).
Он показал, как наше понимание астрономии изменилось с технологией телескопов и спутников, и даже сейчас продолжает меняться. Бенсон написал в New York Times : "Всеобъемлющей темой книги является наше появление как сознательных существ внутри невообразимо огромной и загадочной вселенной».
Фотограф и режиссер, Бенсон опубликовал свои собственные изображения ночного неба и планет нашей Солнечной системы.
1881год. Солнечные пятна. Иллюстрация Этьена Trouvelot, самое подробное описание, сделанное более века назад (Мичиганская библиотека)
Это исследование будет откровением для любителей искусства, и читателей, интересующихся историей науки, графического дизайна, визуализацией информации и картографированием.
1874 год. Изображение лунных гор из книги Нэсмита и Карпентер (Wolbach библиотека, Гарвард)
Картина 16-го века из Augsburger Wunderzeichenbuch. Три солнца, которые якобы светят сразу в 1533 году. Скорее всего, картина изображает иллюзию.
Иллюстрация 13-го века (Государственная библиотека Лукки)
1881 год. Хромолитография Море Влажности на Луне, сделана Этьеном Trouvelot (Мичиганская библиотека)
1716 год. Иллюстрация геоцентрической-гелиоцентрической системы Браге от Андреаса Целлариуса в "Harmonia macrocosmica (космической гармонии)" (Мичиганская библиотека)
"Еще на витрине ты заметил нужную обложку. Зрительный след повел тебя вдоль плотных заслонов из Книг, Которых Ты Не Читал. Насупившись, они устрашающе поглядывали на пришельца с полок и прилавков. Но ты не должен поддаваться их внушению. Ты знаешь, что на книжных просторах десятки гектаров занимают Книги, Которые Можно И Не Читать; Книги, Написанные Для Чего Угодно, Только Не Для Чтения; Уже Прочитанные Книги, Которые Можно Было И Не Открывать, Поскольку Они Принадлежали к Категории Уже Прочитанного Еще До Того, Как Были Написаны. Ты одолел передовой пояс укреплений, и тут на тебя обрушиваются ударные силы пехоты, сформированные из Книг, Которые Ты Охотно Бы Прочел, Будь У Тебя Несколько Жизней, Но Жизнь, Увы, Всего Одна. Стремительным броском ты обходишь их и попадаешь в самую гущу Книг, Которые Ты Намерен Прочесть, Но Прежде Должен Прочесть Другие Книги; Слишком Дорогих Книг, Покупать Которые Ты Подождешь, Пока Их Не Уценят Вдвое; Книг, Которые По Тем Же Причинам Ты Купишь, Когда Они Выйдут В Карманных Изданиях; Книг, Которые Ты Мог Бы Взять У Кого-Нибудь На Время; Книг, Которые Читали Все, Поэтому Можно Считать, Что Ты Их Тоже Читал. Отразив эти наскоки, ты вплотную подступаешь к стенам крепости, где заняли оборону Книги, Которые Ты Давно Уже Наметил Прочесть; Книги, Которые Ты Безуспешно Искал Годами; Книги О Том, Чем Ты Занимаешься В Данный Момент; Книги, Которые Желательно Иметь Под Рукой На Всякий Случай; Книги, Которые Ты Мог Бы Отложить, Скажем, До Лета; Книги, Которых Недостает На Твоей Книжной Полке Рядом С Другими Книгами; Книги, Неожиданно Вызывающие У Тебя Жгучий И Не Вполне Оправданный Интерес. Ну вот тебе удалось поубивать воинственные полчища. Их все еще много, но они уже поддаются исчислению. Впрочем, относительное затишье нет-нет да и нарушается дерзкими вылазками. Засаду устроили Книги, Прочитанные Давным-Давно; Теперь Настало Время Их Перечитать. Вместе с ними окопались Другие Книги; Ты Постоянно Делал Вид, Будто Читал Эти Книги: Пришла Пора Действительно Их Прочесть. Ты резко сворачиваешь вправо, затем влево, уходишь от засады и с наскока врываешься в крепость Новинок, Автор Или Тематика Которых Тебя Привлекают. Внутри этой цитадели ты можешь пробить бреши в рядах защитников, разделив их на Новинки Неновых (для тебя или вообще) Авторов Или Тематик и Новинки Совершенно Неизвестных (во всяком случае, для тебя) Авторов Или Тематик, и заодно определить, насколько они тебе интересны, исходя из твоих желаний, а также потребностей в новом и неновом (в новом, которое ты ищешь в неновом и в неновом, которое ты ищешь в новом)".
(Предполагается, что читатель приобретет роман Итало Кальвино "Если однажды зимней ночью путник". Но я бы, ей-богу, не советовал, хотя классификация и хороша.)