из этой подборки www.liveinternet.ru/users/lamerna/post355805041...

@темы: фото

---

из этой подборки sweet-live.ru/post355732161/?upd

@темы: фото

---

Оригинал взят у в Роман Николаевич Ким

Ким: заграница ведет в фантастике широчайшее антисоветское и антикоммунистическое наступление. Привел несколько примеров, причем рассказывал с большим вкусом и азартом, как мог бы лакомка рассказывать о китайской кухне. Заявил, что наша фантастика, если не считать Лагина и Томана, не очень-то.

...

Днепров: я со своей стороны должен заявить, что не слыхал, чтобы Альтов обвинял меня в пристрастии к теме борьбы двух миров. Он обвинял меня в том, что действующие люди у меня не люди, а идеи и машины.

Ким: и не абстракционист он никакой. Наоборот, когда был у меня и увидел картину такого-то, очень ее ругал.

То есть, заметьте, у Кима дома была какая-то абстракционистская картина. И вот ее Альтов ругал. Но у Кима дома она была, и он говорил об этом, зная, что ничего ему за это не будет.

Я вообще должен сказать, что обязан Роману Киму очень, очень многим. Одной из НФ-книг, которые были у нас в библиотеке к 1983 году, когда я выучился читать, был альманах "В мире фантастики и приключений" с "Путем на Амальтею" АБС и "Непобедимым" Лема, но то и другое до поры казалось мне скучным. Но еще в этом альманахе была повесть Кима "Кто украл Пуннакана?". И вот она мне скучной не казалась никогда, сколько я ее ни перечитывал. Мама вообще считала, что "Роман Ким" - псевдоним Стругацких, ну или что АНС, допустим, поучаствовал в сочинении этой повести, потому что она совершенно прекрасная - и отличается от какой-нибудь "Тетради, найденной в Сунчоне", которая у нас тоже была. Но нет, Ким был сам по себе.

И то сказать: кореец, закончивший школу в Японии (то есть родители его выдавали за японца), и это была, заметим, еще довоенная, дореформенная в плане языка и письменности школа - представьте себе, как и какие этот человек знал языки; потом, в 1920-е, советский востоковед, в том числе - переводчик Акутагавы, а советские 1920-е - это среда Алексеева, Конрада, Щуцкого; убежденный коммунист, между прочим; потом сотрудник ИНО ОГПУ, видимо, разведчик, но хрен поймешь; потом репрессирован, во время войны, сидючи, работает переводчиком, срок сокращен до отбытого, в 1945-м выходит на свободу; потом начал сочинять. Эдакий советский полковник Лайнбарджер, который Кордвейнер Смит, - тот тоже был спецом по Востоку, конкретнее по Китаю, с похожей биографией. Я надеюсь, что они встречались, хотя вероятность такой встречи, конечно, адски мала.

Совершенно неудивительно, что о западной фантастике Ким "рассказывал с большим вкусом и азартом, как мог бы лакомка рассказывать о китайской кухне". Это вообще была фишка того времени - почитайте предисловие Брандиса и Дмитриевского к упомянутому альманаху: слюнки текут! (особенно хорошо про Бима Пайпера) - а уж Ким знал, о чем говорил. Это видно по "Кто украл Пуннакана?" вполне. Это не фантастика - скорее детектив: пропал таиландец Пуннакан, журналист и бывший гофмаршал, и вот вокруг этого исчезновения нагромождается сверхъестественная интрига - НЛО, гремлины, духи, ясновидение, прочая херня на постном масле, и все это - на службе дела антикоммунизма. Мракобесие нового времени, "изучение России методами потустороннего мира" (имевшее место, само собой; о том, как армия США заигрывала с мистикой, см. хотя бы "Люди, которые глядели на коз"). Для советского памфлета - самое то. Но, блинский блин, КАК это написано!

Рассказчиков несколько, в каждой следующей главе лирические герои меняются. Первая глава - это "Филип К., литературный агент". Это 1965 год, на секундочку. Это пишет человек, читающий западные книги. Филип К.! Один был на Западе Филип К. в то время - Филип К. Дик. С учетом тематики - параллель вполне себе, причем в той самой первой главе упоминается СССР в контексте "политико-психологических исследований" и передачи мыслей на расстоянии. Дик интересовался слухами о советских опытах по этому дела, о чем сказано в "Экзегезе", но интересовался позже. То бишь - Ким попал в самую точку.

Дальше там появляются другие кафкианские персонажи: писательница-фантастка Ада Ч., полицейский инспектор У., великий магистр герметизма Хесус Рубироса ("Сейчас через посредство нашей уважаемой гостью из Нью-Орлеана, доктора эзотерических наук Лоретты Деграншан-Бхагаван-Дас, мы вступим в соприкосновение с внечувственным планом бытия" - попутно дух Диккенса сообщает, что Эдвин Друд жив, "он исчез с определенной целью и в конце романа должен был снова появиться") и другие. По части мистики этот небольшой текст - энциклопедия получше знаменитого "Трона Люцифера" Еремея Парнова. Тут упоминается даже китайское искусство гадания "чжоуи" (второе название "И цзин", если кто не в курсе, "чжоуские перемены").

По части западных реалий вообще - почти не придерешься. Причем сноска есть, как ни странно, на Юла Бриннера, а на "Айви лиг", или "беретту", или "Сока гаккай", или там Гертруду Стайн - нет. Господи, в тексте не только "Доктор Но" упоминается, но и (великий на всю голову) "Маньчжурский кандидат".

Буржуазные НФ-реалии - в полный рост. "Мы только что продали "Галактике" восемнадцать тысяч слов Шекли и десять тысяч слова Фреда Брауна и сплавили роман Хайнлайна в издательство "Авалон"", понимаете ли. "В Англии решили снимать фильм по роману Бредбери "Летопись Марса"". Это, значит, "Марсианские хроники", изданные на русском в том же 1965 году, уже после того, как Ким написал свою повесть. "Вчера из Бостона от Айзака Асимова пришла рукопись в 65 тысяч слов. Тема - изобретение киноаппарата, снимающего сновидения". У Азимова и правда есть такой рассказ. Ну или там:

– Мне надоела эта дурацкая детективная история. - Фил прикрыл рот рукой, подавляя зевок. - Пора кончать с ней, мы совсем запустили наши дела. Вчера поздно вечером пришли рукописи, я их засунул в свой стол.

– От кого? - спросила я сквозь зубы.

– От Артура Кларка и Эдмунда Хамильтона. И еще повесть Хайнлайна - о том, как Кремль засылает зараженных гремлинов в Америку.

Я поморщилась.

– С такой вульгарной повестью не стоит связываться. Надо отослать обратно.

У Хайнлайна, понятно, не было такой повести никогда. Но, мне кажется, тут это фига в кармане: по-английски gremlin и Kremlin рифмуются. Получается pun, игра слов, такая же дурацкая, как вообще всё понимание западной фантастики в СССР. (Хайнлайна не жалко. Антисоветчик он был тот еще.)

Как и во всяком правильном детективе, разгадка исчезновения Пуннакана содержится в последнем слове текста.

Про Кима есть очень мало всего. Кое-что в мемуарах Балабухи, кое-что в Интернете - тут и там. Не хотелось бы, чтобы этого человека забыли.

@темы: книги

---

Оригинал взят у в Как АБС не написали оперу

Им предлагали - Лентеатр оперы и балета, - и АНС написал БНС:

Насчет оперы — забавно и как-то гадостно. Ты представляешь, какой это будет развеселый смех? Причем никто не поверит, что это не наша затея. Опера «Далекая Радуга», потом балет «Извне», потом живые картины «Улитка на склоне». Не знаю. Может быть, всё дело в том, что я терпеть не могу современную оперу. Хор (речитативом): «Он срастил себя с машиной, он срастил себя с машиной! (Все сообщают об этом, поворачиваясь друг к другу и разводя руками. Затем Горбовский пронзительным голосом выводит) Бедня-а-а-а-а-ага Камилл!» Одним словом, если ты не возражаешь, я против.

Как-то это дело проассоциировалось у меня с "Опытом идеальной трагедии" изысканного Романа Львовича Шм.

@темы: книги, история музыки

---

тибет

из этой подборки prophotos-ru.livejournal.com/2140973.html

@темы: пейзажи

---

Оригинал взят у в Средневековые сироты - 3

Что же происходило с оставшимися без родительского попечения детьми, которые не принадлежали к числу граждан и не могли пользоваться городскими привилегиями, ну или просто были слишком бедны, чтобы рассчитывать на усиленное внимание со стороны городских властей?

Позднее Средневековье – это период, когда с особой остротой встает вопрос попечения о «сирых и убогих» (нищих, неизлечимо больных, вдовах, сиротах, престарелых, калеках) и изыскиваются новые средства к тому. К началу XV века гражданские власти, приходы, странноприимные дома и госпитали, основанные светскими благотворителями, начинают на постоянной основе делать то, чем прежде по традиции занимались монастыри и церкви. В числе тех, кто нуждался в благотворительности, были, разумеется, и подкидыши, хотя по официальным источникам довольно трудно проследить их дальнейшую судьбу после того, как их помещали в соответствующее учреждение.

О подкидышах мы, по большей части, узнаем из случайных упоминаний. Большинство архивных свидетельств о брошенных детях – это косвенная, случайная информация. Однако можно сделать вывод, что найденышами юридически считались младенцы и маленькие дети, которых оставили на произвол судьбы или подкинули в надежде, что о них кто-нибудь позаботится в отсутствие биологических родителей. Так, в 1336 году некая женщина оставила трехлетнего ребенка на церковной паперти; когда она уходила, ребенок закричал, и привлек к себе внимание прохожих. Тем не менее, подкинуть младенца само по себе не считалось преступлением.

В средневековой литературе тема подкидышей разработана достаточно подробно. Так, в основе «Лэ о ясене» Марии Французской – судьба разделенных при рождении сестер, одну из которых, завернутую в константинопольский шелк и снабженную золотым кольцом в знак благородного происхождения, относят в большой город и оставляют в тени ясеня, растущего у ворот женского монастыря. Привратница находит девочку и отдает на прокормление своей дочери; впоследствии настоятельница монастыря принимает благородную малютку на воспитание и растит как свою племянницу. Некоторые эпизоды здесь вполне согласуются с исторической реальностью. Монастыри действительно принимали на воспитание подкидышей и даже официально давали разрешение оставлять младенцев у ворот (иногда в воротах даже делали специальную нишу, куда можно было положить ребенка). Во Флоренции одна женщина оставила у ворот монастыря Сан-Галло своего новорожденного ребенка, завернутого в лохмотья, с приложением записки: «Любящий Господь, будь милостив, чтобы я смогла найти своего ребенка». В целом ряде дошедших до нас записок родители препоручали своих детей Богу в надежде на воссоединение в будущем. Известны даже случаи, когда женщина, подкинувшая ребенка в монастырь, затем являлась и предлагала свои услуги в качестве кормилицы. В монастырях младенцев крестили, растили до определенного возраста, затем пристраивали в приемную семью, в услужение или в обучение. Также распространенным вариантом было отсылать найденышей на прокормление в крестьянские семьи. Случалось, что на попечении одной кормилицы оказывалось до шести младенцев. К сожалению, смертность приемышей в таких случаях была довольно высока.

Нижеприведенный инцидент хорошо иллюстрирует законы и традицию, установившуюся в отношении подкидышей. Некую молодую жительницу Лондона вызвали в суд, «ибо было хорошо известно, что она носила ребенка, и люди слышали, как она кричала в родовых муках, но никто с тех пор не знает, что случилось с младенцем». Женщина ответила, что ребенка сразу после рождения забрала ее мать. Бабушка объяснила суду, что «отдала ребенка молодому человеку, который был его отцом, и он пообещал поместить ребенка к хорошей надежной кормилице, с которой уже условился». Не исключено, что от нежеланного младенца избавились, попросту подкинув его предполагаемому отцу или кормилице. В данном случае внимание городских властей привлекли слухи и соседские пересуды; но гораздо чаще детей оставляли в общественных местах, где их непременно должны были заметить. Так, одну новорожденную девочку принесли прямо к зданию городского суда, а другую оставили на рыбном рынке.

В XIII веке в средневековой Европе на подкидышей наконец начинают обращать усиленное внимание. При этом, что характерно, каких-либо принципиально новых законов, направленных на то, чтобы сократить внебрачную рождаемость, не появляется, как и специальных постановлений касательно брошенных детей. Государство не вмешивалось в жизнь частных лиц до такой степени; но есть несомненные свидетельства того, что демография средневековых городов претерпевала серьезные изменения. Моралисты все чаще заговаривали о социальных пороках, практике благотворительности и реформе госпиталей. Пусть и косвенно, можно сделать вывод, что проблема подкидышей стала несколько более актуальной. В XIII-XIV вв. в Европе появляются первые госпитали (приюты), предназначенные для подкинутых детей. К XIV веку сеть приходских и частных учреждений заметно расширяется, ее работа становится систематической, вырабатываются внутренние механизмы действия применительно к актуальным нуждам общества.

Европа в XII-XIII вв. пережила небывалый демографический взлет. Крупные города особенно остро ощутили прирост населения. Для примера, население Парижа выросло со 160 000 тысяч в 1240 году до 210 000 в 1328 году – это практически беспрецедентный случай. В определенной степени демографический взрыв был связан не только с рождаемостью, но и с миграцией. В больших городах порой до половины жителей были мигрантами, зачастую пришедшими издалека. Среди них было немало женщин. Как правило, они были бедны, странствовали небольшими компаниями и селились в определенных районах. Нередко они находили работу в мастерских (прядильных, красильных, ткацких), поступали в услужение или в прачки. Те, к кому судьба была неблагосклонна, заболевали, впадали в крайнюю нищету или становились проститутками, чтобы заработать на хлеб. Хотя, несомненно, определенный процент этих женщин вступал в городе в брак и обзаводился семьей, многие так и оставались одни. Иными словами, появились все условия для того, чтобы выросло число брошенных детей, которых матери зачастую попросту не могли прокормить. В проповедях все чаще поднимается тема воздержания: женщин из низов уговаривают не производить на свет детей, о которых они не смогут позаботиться.

Пожертвования, милостыня, госпитали для найденышей и благотворительные приюты – все это были средства, предназначенные для попечения о самых слабых и беспомощных. В тринадцатом веке значительно выросло число госпиталей, не в последнюю очередь – трудами папы Иннокентия III, основавшего в Риме госпиталь Святого Духа (Санто-Спирито). В отличие от многих других средневековых приютов, в уставе Санто-Спирито были особо оговорены пункты, касавшиеся заботы о брошенных детях. Чтобы ограничить бесконтрольный приток детей, приютская администрация была вынуждена устанавливать рамки: так, в некоторые приюты и госпитали не принимали подкидышей, а только детей, чьи матери скончались в родах; в других наотрез отказывались принимать сирот, отдавая преимущество найденышам. Памятуя, что заботиться о сиротах должны городские и сельские приходы по месту жительства, некоторые госпитали со временем закрывали свои и для подкидышей, предоставляя приходам заботу и о них. Но, разумеется, несмотря на активное развитие горизонтальных связей в средневековой Европе, приходская, дружеская, родственная и соседская помощь простиралась лишь до определенных пределов. Мигрировавшие в поисках заработка женщины зачастую просто не имели в городе близких друзей, которых могли бы попросить о помощи… Кроме того, в госпиталях, не специализирующихся конкретно на подкидышах, маленькие дети находились бок о бок с неизлечимо больными, с умирающими стариками, с душевнобольными, нередко – с прокаженными. По сути, настоящие сиротские приюты, в современном смысле слова, появляются только в XVI веке, а до тех пор о подкидышах заботятся наряду с прочими «сирыми и убогими», не выделяя их в отдельную категорию.

К концу Средних веков богатые горожане начинают все чаще начинают исполнять роли светских покровителей для бедных и убогих, становясь основными источниками приходской благотворительности. Если в XIII веке в завещаниях определенная доля наследства предназначается для бедных, больных, дряхлых и прокаженных, то в некоторых завещаниях начала XIV века оговорена и доля для подкидышей. Гильдии начинают официально жертвовать деньги на кормилиц и нянек, заботившихся о подкидышах, которые, в отличие от сирот, содержались за счет доброхотных даяний прихожан. Появляются первые школы для сирот (куда, в том числе, принимают и просто детей неимущих родителей). Нередко воспитанники таких школ должны были окупать свое содержание, прося милостыню. Эти школы предназначались, в первую очередь, для мальчиков; для девочек, в свою очередь, открываются благотворительные заведения, где их обучают шитью, домоводству и прочим полезным навыкам.

@темы: детский вопрос

---

рассказ

Молитва о пропавшем без вести

1
Мэтр Блори а Тома лэр Лаймири имел право входить к канцлеру без доклада, но этим обычно не злоупотреблял. Тем не менее сегодня пришел в неурочное время.
Герцог полдникал в саду, и хотел было прервать свое занятие, чтобы проводить почтенного мэтра к себе в кабинет, но маг попросил принять его без церемоний. Тогда герцог попросил принести прибор для гостя, собственноручно налил ему эля и отрезал кусок пирога. Герцог в еде был неприхотлив и вполне довольствовался простой деревенской пищей. Они из вежливости перекинулись несколькими фразами о погоде, городских новостях, и наконец мэтр Блори счел возможным перейти к вопросу, который его занимал.
- Сегодня утром я посетил замок Камэо, - сказал он.
Герцог поморщился.
- Вы не первый приходите ко мне с жалобой на действия королевского архивариуса. Все почему-то сразу начинают обвинять его в разбазаривании выделенных ему средств. Но во-первых, никаких средств для ведения архива лэр Камэо пока не получал. А во-вторых, даже безграмотный крестьянин знает: для того, чтобы что-то на грядке вырастить, надо грядку хорошо удобрить…
- Э-э… прошу прошения, ваша светлость, - осмелился вставить слово мэтр Блори. – Я вовсе не собирался критиковать какие бы то ни было действия архивариуса. Я, собственно, пришел просить вас дать ему свободу.
- Нет, - сказал герцог. – Этот вопрос даже не обсуждается, так что прошу прощения, но я не могу выполнить вашу просьбу.
Мэтр Блори промолвил:
- Как печально. А я надеялся на ваше милосердие.
- Прошу меня извинить, - послышался вкрадчивый голос. – А с чего вдруг вы захотели искать милосердия?
Мэтр Блори посмотрел направо. Лэр Тамино, ранее им незамеченный, сидел в кресле в тени густых кустов и держал на коленях книгу. Низ его лица, как обычно, был прикрыт краем шарфа, и мэтру Блори ни с того ни с сего вдруг подумалось, что никто не знает, как выглядит лэр Тамино без своего тюрбана и с открытым лицом. Мало ли в Арагарте юношей среднего роста со светло-карими глазами? Ему достаточно снять свои экзотические одежды и переодеться во что-нибудь не столь броское – и он спокойно затеряется на улицах города. Впрочем, мэтр Блори скорее всего узнал бы лэра Тамино не по одежде, а по замечательно-яркой ауре, выдающей отмеченного божеством человека. Причем, созерцая эту ауру, поневоле задумаешься, такое ли скромное место в пантеоне богов занимает Богиня-Кошка. Но других жрецов Кошки мэтру Блори встречать не доводилось, и не с кем было сравнивать, насколько личные качества самого лэра Тамино резонируют с божественными.
- Не знаю, в курсе ли вы, какие отношения были у меня с младшим сыном, - начал мэтр Блори.
- Совершенно не в курсе, - сказал герцог.
- Очень напряженные. Настолько, что он предпочел, когда вырос, со мной не встречаться, - объяснил мэтр. – У него, в свою очередь, тоже есть младший сын, и они тоже были в весьма напряженных отношениях. Настолько, что мальчик решил сбежать из дому. Когда сын понял, что исчерпал свои способы разыскать мальчика, он обратился ко мне. У меня, как вы понимаете, есть свои методы. Я сделал прибор, который указывает на мальчика. Мой сын уехал с этим прибором. Больше я вроде бы помочь не могу, но когда сегодня я пошел посмотреть, что творится в замке Камэо… а там есть на что посмотреть магически одаренному человеку… мне в голову пришла мысль, что я могу привлечь еще и симпатическую магию. Архимаги вроде меня часто склонны забывать о таких элементарных обрядах. Я увидел этого молодого человека, главного архивариуса, и подумал: может быть, если я помогу ему, кто-то там далеко поможет моему внуку?
- Помогите какому-нибудь другому юноше, - сказал герцог. – Этого я вам не отдам.
- Это будет неправильно, - возразил мэтр Блори. – Импульс был испытан при виде вашего архивариуса.
- А, я понимаю вас, - проговорил лэр Тамино. – Это что-то вроде выбора животного для жертвоприношения. Смотришь на стадо овец и понимаешь, что на жертвенник надо брать именно этого барашка.
- Это не жертвоприношение, - возразил мэтр Блори.
- В каком-то смысле именно оно, - сказал лэр Тамино. – Мне не хотелось бы влезать в теологические тонкости, но жрецы тоже пользуются симпатической магией. А уж как ею пользуются орочьи шаманы, хотя они ни разу не маги… - он вздохнул, как будто владение симпатической магией на уровне орочьих шаманов являлось самым большим предметом его мечтаний. – Но, к моему сожалению, лэр Камэо свободы не получит. Никогда. И это не потому, что мы питаем по отношению к нему какую-то особую ненависть. Напротив, лично мне этот человек очень симпатичен.
- А мне – нет, - проворчал герцог, впрочем, вполне добродушно. – На мой взгляд, нет человека – нет и проблемы.
Лэр Тамино укоризненно глянул на брата.
- Ты слишком категоричен, - мягко укорил он. – Уже одно то, что он взялся за Камэо, на мой взгляд, есть достаточное основание для того, чтобы сохранить ему жизнь.
Герцог хмыкнул.
- Так что вам, достойный мэтр, придется поискать другой путь… - обратился лэр Тамино к мэтру Блори.
- Я понял, - сказал мэтр Блори и встал. – Что ж, не буду вас больше отвлекать, господа.
- Если нет возможности принести в жертву выбранного барашка, - вдруг сказал лэр Тамино, - мы, жрецы, приносим жертву барашку. Цветочки или сочную травку, что-то вроде.
Лэр Блори с подозрением посмотрел на него. Лэр Тамино, впрочем, был совершенно серьезен. Кажется. Трудно разобрать, когда пол-лица занавешено темным шарфом.
По дороге домой мэтр Блори размышлял о стоящей перед ним проблеме и мысли его то и дело сворачивали на «жертвоприношение барашку». Когда его карета въехала наконец во двор Магической семинарии и остановилась перед крыльцом ректорской резиденции, замысел жертвоприношения уже сформировался и он понял, кому поручит исполнять это дело. Тут не только лэру Камэо жертвование получится, тут еще и несколько человек получат свободу. Относительную, конечно, но абсолютной свободы в этом не самом худшем из миров вообще не бывает.
Первым делом он освободил из карцера семинариста Тиммо. Пока за Тиммо посылали, да пока он приводил себя в вид, пристойный для появления перед ректорскими очами, мэтр Блори продиктовал секретарю приказ о переводе Тиммо в распоряжение кастеляна замка Камэо.
Когда Тиммо явился на ковер к ректору, вид у него был вызывающ и угрюм. Нет, в порядок он себя по возможности привел: измятую одежду малость поотряхивал от соломы и лицо умыл, но все равно выглядел он так, как будто его из-за каких-то пустяков вызвали из лаборатории, оторвав от жизненно важного опыта, и ему надо срочно возвращаться назад, пока лаборатория не взорвалась.
- Вы как, семинарию покидать не собираетесь? – спросил мэтр Блори.
- Я оплатил пятьдесят лет пользования библиотекой, - напомнил Тиммо. – Прошло только семь с половиной.
- Про библиотеку и разговора нет, пользуйтесь на здоровье, - ответил мэтр Блори. – Однако вот как студент вы семинарию не устраиваете.
- Выгоняете, значит, - понял Тиммо. - А как же устав библиотеки? Пользоваться могут только студенты и преподаватели семинарий.
- Семинарий, заметьте, - сказал мэтр Блори. – А не конкретно нашей семинарии.
- Ага, - понял Тиммо. – Боюсь, мне придется побеспокоить юристов. Перевод студента в семинарии, расположенные в других городах, возможен только по заявлению студента или его родителей. Если я не ошибаюсь.
- Не ошибаетесь, - улыбнулся ректор. – Это касается семинарий, расположенных в других городах. Но «Хартия о школярских вольностях» не запрещает переводить в другую семинарию в черте города, если таланты студента более соответствуют профилю другого учебного заведения.
- Да с какого хрена! – не сдержался Тиммо. – У меня нет талантов жреца! Вот ни капельки!
- Ну почему? – возразил ректор. – К юриспруденции у вас большой талант, вполне важное жреческое качество. Но я, собственно, и не в Жреческую семинарию вас переводить собрался. А в Архивную, - тут мэтр Блори несколько слукавил: об Архивной семинарии пока никому, кроме него самого да вот теперь и Тиммо, не было известно. Однако мэтр Блори не сомневался, что и ректор Жреческой семинарии, и сам герцог основание Архивной семинарии поддержат. Особенно если учесть, что вся ее деятельность будет направлена на разборы документации, сваленной в замке Камэо.
- Архивную? – переспросил Тиммо.
- Именно так. В замке Камэо, - подтвердил ректор.
- Ах, в замке Камэо! – до Тиммо, наконец дошло, куда его ссылают. – Да там же свалка!
- В которой находится много-много книг, что самое главное, - заметил ректор.
- Ага. Так. Понятно, - Тиммо поморгал белесыми ресницами. – И мне будет позволено эти книги читать?
- Об этом вам следует договариваться с вашим новым начальством, но думаю, лэр Камэо не откажет.
Еще бы лэр Камэо отказал! Ему, наверное, прямая выгода иметь в подручных запойного книгочея. А то, что у этого книгочея порой появляются странные идеи – так лэр Камэо и сам не без странностей. Справится как-нибудь. Главное, чтобы не поубивали друг друга.
Мэтр вспомнил лэра Камэо. Нет, этот смертоубийства, пожалуй, не допустит. А Тиммо, пожалуй, и воодушевился в предвкушении перевода. Поэтому ректор решил нагрузить его некоторой миссией, которая тоже имела отношение к новозадуманной Архивной семинарии. А сам, избавившись от неудобного студента, сочинил прошение об учреждении Архивной семинарии, лично съездил подписать его к ректору Жреческой, а потом завез прошение во дворец к канцлеру.

2
За порученное дело Тиммо принялся рьяно и сразу отправился в сторону Невольничьего рынка. Вопреки названию, более всего здесь торговали лошадьми, волами и прочей живностью помельче вроде коз и овец. Рабов, впрочем, тоже продавали, но в несравненно меньших количествах.
Стать рабом можно по-разному.
Во-первых, рабом можно было просто родиться.
Во-вторых, за долги. Могли и родители продать из-за нищеты ребенка, но такое обществом не одобрялось – все-таки не дикари какие-нибудь.
В-третьих, можно было угодить в полон.
Все эти три категории рабов назывались «выкупными» и имели теоретическую возможность выкупиться или быть освобожденными хозяевами – в общем, их положение было небезнадежно.
Четвертая категория, так называемые «каторжные» – осужденные на рабство за различного рода преступления – выкупиться не могли ни под каким видом, а освобождены могли быть только по королевскому указу о помиловании. Обычно мелких воришек и тому подобную шушеру к этой категории не относили, но это как повезет: добрый судья посмотрит на воровство сквозь пальцы да оформит в долговые рабы, а злой наградит на всю катушку.
Когда жрецам или магам нужны были люди для жертвоприношений, так брали из этой категории, если не предъявлялось никаких особых требований.
Работорговец поначалу и решил, что Тиммо прислали из семинарии за жертвенным рабом. И хотя Тиммо сказал ему, что требуются грамотные подростки, торговец все равно показал ему только одного юношу: из каторжных, мол, только этот в наличии. «Каторжный» смотрел прямо перед собой и старался не подавать виду, что напуган. Попадание в руки мага обычно ничем хорошим для каторжного раба не кончалось.
Остальной молодняк, который торговец держал отдельно от взрослых, не менее испуганно смотрел на Тиммо из-за штакетника. Тогда Тиммо, сдерживая раздражение, сказал громко, адресуясь не только торговцу, но и подросткам за заборчиком:
- Мне нужны ребята возрастом моложе меня и грамотные. Не для жертвы. Для работы с бумагами.
Подростки за своим заборчиком переглядывались, вызываться никто не решался.
- Выкупные рабы будут освобождены сегодня же под обязательство отработать три года.
- Я грамотный, - быстро сказал из-за заборчика один из ребят, на вид чуть моложе Тиммо. – и мой брат грамотный.
Мальчишка лет десяти так глянул на брата, что Тиммо сразу стало ясно, что старший брат врет. Тиммо вынул из кармана томик и протянул старшему. Тот бойко прочитал заглавие «О воздушных и огненных элементалях с описанием махин подчиняющих оных». Тиммо отобрал у него книгу и сказал тихо: «Беру вас обоих, но обучишь брата, понял?»
- Я тоже грамотный, - настороженно сказал напряженный, как струна, каторжный. Он глянул в раскрытую книжку и по складам почитал фразу.
- Беру, - сказал Тиммо. – Но свободы не обещаю, сам понимаешь.
Он посмотрел, кто там еще за штакетником. Один мальчишка сидел на земле, полуотвернувшись, другой, поколебавшись, выкрикнул:
- Я тоже грамотный! – он подхватил палочку и накорябал в пыли нехорошее слово. Судя по тому, что две буквы из четырех он написал неправильно, это было все, что он знал и умел.
- Беру, - сказал Тиммо. В конце концов, от тратил не свои деньги, а ректорские. А ректор велел ему купить всех грамотных детей и подростков. Он посмотрел на последнего оставшегося мальчика, но он сидел совершенно безучастно, как будто это его не касалось.
Зато из-за другого заборчика донеслось тихое:
- Господин, купите нас, мы грамотные.
Тиммо глянул: две девочки, на вид не старше двенадцати лет. Он поколебался, подразумевало ли его задание покупку девочек. И все равно сказал, даже не проверяя, умеют ли они читать:
- Беру.
Он снова посмотрел на последнего мальчика, но так и не шевелился. Тогда Тиммо повернулся к торговцу и начал торговаться. Хоть деньги были не его, а ректорские, платить без запроса он не привык. Торговец превозносил качество своего товара, все подростки сильные, здоровые и миловидные, причитал он. Тиммо возражал, что миловидность ему ни к чему, а грамотность явно не такая, чтобы стоило о ней говорить и тем более платить за нее деньги. Торговец помянул о девственности девочек – Тиммо только хмыкнул: он не гарем набирает, а писцов. Архивариуса вряд ли будет занимать вопрос, насколько целомудренны его работники. Наконец, Тиммо сдался: согласился заплатить запрашиваемую торговцем сумму, но тогда торговец добавит еще вон того мальчишку, что сидит и помалкивает.
- А давайте, - легко согласился торговец. – Этот мальчишка для меня все равно один убыток. Подсунули в сумерках, я и не заметил, что он орк. Только вряд ли он вам в писцы сгодится…
Тиммо посмотрел: мальчишка как мальчишка. Глаза слишком темные, а так вполне человеком выглядит: волосы темно-русые, кожа смугловатая, но без характерного для орков серого оттенка. Полукровка. Только когда мальчик встал, стала заметна типичная для орков сутулость и косолапость. Однако признаков того, чтобы официально признать мальчика орком, не было, и Тиммо сказал:
- Беру!
Итого за ворота Невольничьего рынка за Тиммо вышло пять мальчиков и две девочки. Первым делом Тиммо тут же, у ворот рынка, нашел нотариуса и оформил на все покупки, кроме каторжного, вольную с отработкой. С вольноотпущенников сняли рабские ошейники, на ладошки поставили долговые штампы. Компания заметно повеселела: хоть в этом не обманули! Даже каторжный заулыбался.
Для очистки совести Тиммо спросил, не проголодались ли. Но на рынке кормили сытно, чтобы рабы не потеряли товарных качеств. Тогда Тиммо купил каждому, и себе тоже, по яблоку и по груше, и они пошли, вгрызаясь в сочную мякоть, прямо в замок Камэо.
Лицо лэра Камэо, когда перед ним предстало восемь довольных жизнью перемазанных соком физиономий, описанию не поддавалась. Тиммо с помощью купчей и вольной все-таки удалось втолковать ему, что это все студенты Архивной семинарии и прибыли в его распоряжение, но архивариус все-таки пребывал в недоумении. Как сразу выяснилось, против дополнительной рабочей силы он не возражал, но вот вопрос прокорма и жилья для пополнения волновал его гораздо больше.
- В аттонекосах размести, - ядовито посоветовал парень в потертой жреческой мантии – помощник архивариуса.
Архивариус посмотрел на него недобрым взглядом, потом обернулся к новоприбывшим:
- Так, мальчики… и девочки, - добавил он после некоторой паузы. – Жить нам всем пока негде, кроме этой вот палатки. Можно, конечно, снять комнату на каком-нибудь постоялом дворе, но такую ораву в приличное место вряд ли кто пустит, а в те места, куда вас пустят, я и сам вас не пущу, - он посмотрел на палатку, прищурив глаз. - Думаю, все-таки разместимся, если потесниться.
До прибытия пополнения посередине палатки стоял раздвижной стол, несколько стульев, пара корзин. С одного бока от стола располагались два постели, и с другого тоже две. С одного бока спали архивариус и его помощник, с другого – два орка, выделенные замку в качестве грубой рабочей силы. Теперь все это надлежало вынести и сенные матрасы расстелить заново. Как раз шесть штук и вместилось.
- Как ты угадал, что нам понадобится двенадцать одеял? - Спросил жрец, которого звали Гийор.
- Не угадывал я, - ответил архивариус. – Я думал, каждому по два, а из остальных одеял орки себе куртки и штаны пошьют. У них сейчас в большой моде костюмы из арагартских одеял.
- Это тебя твой божественный покровитель надоумил, - сказал Гийор.
- Я что – жрец, чтобы меня боги поучали? – возразил архивариус. – Я вообще в богов не очень-то верю. Может, они где-то и есть, да какого хрена им в мои дела вмешиваться?
- Очень здравый подход, - одобрил жрец. Тиммо посмотрел на него с удивлением. Жрецу как раз подобало бы поддерживать в мирянах почитание богов. Всем же понятно, что они, как посредники, с того почитания кормятся.
- Ладно, - устало сказал архивариус. – Завтра попрошу эльфа вырастить еще одну палатку, для девочек, одеял как-нибудь потом докупим, а сейчас давайте лучше экзамен проведем, насколько вы все грамотные.
Самым грамотным оказался Тиммо: он умел писать и уставом, и столичным полууставом, и базарной скорописью. Кроме этого он знал магическую символистику и мог говорить и читать еще на трех языках. В этом он обошел Гийора, который, кроме арагартского, знал только древний язык священных писаний. Язык так и назывался – «священный язык», потому что имя народа, который эти писания составил, история не сохранила, а сам себя в писаниях этот народ почему-то никак не называл. Не иначе, люди эти застенчивые были до самозабвения.
- Расчудесно, - молвил архивариус, указывая на одну из корзин с книгами: - тут у нас книги на других языках, разбери, может быть, что опознаешь.
Старший из братьев, Дилл, писал полууставом и скорописью. Его братишка Вари с трудом разбирал буквы и постоянно путался.
- Ничего страшного, - сказал архивариус ему добродушно, - Грамотность – дело наживное. Научишься еще. Кто еще не умеет читать? – он обвел глазами ребят. - Наказывать не буду, просто нам надо знать, кого и чему учить.
Одна из девочек несмело подняла руку:
- Я не умею, господин.
- Научим, - улыбнулся архивариус. – Тебя как зовут? Саира? Читать – это совсем несложно, а часто очень интересно, Саира. А ты? – спросил лэр Камэо полуорчонка.
- А вы и меня грамоте прикажете учить? – недоверчиво прошептал тот.
- Конечно. Как тебя зовут?
- Орчонок зовут, - отвечал тот.
- А другого имени нет? Ладно, подумаем над этим позже.
Он посмотрел на оставшихся.
- Вот этот, - показал Тиммо, - умеет неприличное слово написать. С двумя ошибками.
- Ну разве ж можно неприличные слова с ошибками писать? – мягко укорил архивариус. – Над тобой же смеяться будут! Ладно, научим и тебя… как имя? … Листик? Это что, такое имя есть?
- Прозвище, - просипел сконфуженно Листик.
Архивариус посмотрел на вторую девочку.
- Читаю и писать по-простому умею, ваша милость, - доложила она, не дожидаясь вопроса. – Зовут Рамонна.
- По-простому – это скоропись? – переспросил архивариус. – Будешь учиться писать полууставом. У нас тут уже завели привычку писать полууставом, так что не будем ее менять. А ты? – спросил он каторжного.
- Тоже. Читаю и пишу по-простому. Имя Науло, - сказал тот.
- За что осудили?
- Воровство.
- У нас тут воровать особо нечего, но если замечу – собственноручно изобью, - скучным голосом сказал архивариус. – Или повешу. Смотря сколько украдешь.
Науло промолчал.
- Это, между прочим, всех касается, - предупредил архивариус. Никто не стал встревать с комментарием, что, вообще-то, по закону раб не имеет права вешать свободного человека без приказа владетеля. Владетелем замка Камэо был король. В его отсутствие главным в замке был главный архивариус. Что наделяло его многими правами, хотя он был всего лишь раб. Причем, как определил Тиммо по видимым только магическим зрением знакам на ошейнике, раб каторжный.
- Ну что ж, - подвел итог архивариус. – Что там за Архивная семинария, мы будем разбираться завтра, а сейчас можете укладываться спать. Гийор, почитай детишкам что-нибудь интересное на ночь. Да, и не забудь объяснить новичкам, что такое аттонекос. Желающие помыться могут залезть в купальню… Э, куда вы?
Он растерянно посмотрел на подростков, которые все вместе, не разбирая, кто мальчик, кто девочка, мигом пораздевались и попрыгали в горячую воду. Потом повернулся к Гийору:
- Зря мы все-таки банных полотенец не прикупили.
- Зря, - согласился Гийор, глядя в переполненный бассейн.
- Я бы тоже погреться не отказался, - сказал Тиммо. - Да куда уж тут лезть?
Они дали малышне вволю поплескаться, потом загнали их в палатку и велели укладываться спать.
- Тесновато, - сказал Гийор.
Орки еще раньше забрали свои одеяла и перебрались в остатки сена.
- Я буду спать под навесом у бассейна, - решил архивариус.
- А если дождик ночью пойдет? Навес-то совсем прозрачный.
Архивариус поднял нос к небу и понюхал воздух.
- Да нет, вроде не будет дождя.
- Ты что, орк? – спросил Гийор.
- Слушай, бросай эти шуточки, - предупредил архивариус, которого почему-то нервировало, когда сомневались в его чистокровно-человеческом происхождении.
- Какие уж тут шутки? – возразил Гийор. – Ты прямо как орк погоду нюхал! Люди так не делают.
- Совершенно орочья привычка, - подтвердил Тиммо.
- Много вы в орках понимаете! – архивариус забрал свое одеяло и ушел под навес, предоставляя остальным самим заботиться о своем ночлеге.
Утром, когда Тиммо отправился к ректору доложить о проделанной работе, оказалось, что архивариус с утречка уже побывал у мэтра Блори, задавал вопросы об Архивной семинарии и внес несколько дельных предложений по ее организации – раз уж от семинарии ему отвертеться не удалось. В числе этих удачных предложений было и такое: присвоить Тиммо степень бакалавра. Должен же быть в семинарии хоть один дипломированный преподаватель.
- Так что можете считать вопрос решенным, - обрадовал своего бывшего студента ректор. – Конечно, на оформление всех документов и их согласование уйдет несколько дней, но вы можете считать себя бакалавром.
- Без дипломной работы? – возмутился Тиммо.
- Дорогой мой, мы же все вас прекрасно знаем, - возразил ректор. – Думаю, за дипломную работу можно засчитать то укрощение демона… весной.
- Это когда флигель развалили? – переспросил Тиммо. Он тогда сильно перетрусил, когда увидел, что два его недоумка-однокурсника таки вызывали демона, хотя вообще-то просто чертили гексограмму и одновременно обсуждали, вот идиоты, тонкости произношения некоторых слов в заклинании призыва. На их счастье, Тиммо оказался не таким дураком и вовремя сообразил, что полупрозрачный смерчик в гексаграмме – это не просто атмосферное явление. Флигель пострадал, это да. Но все остались живы, в том числе и демон. Вполне нормальный парень оказался этот демон – после того, как успокоился, ну так это еще неизвестно, как бы бушевал Тиммо, если бы его оторвали от сундука с книжными раритетами, до которых он с большим трудом дорвался, да отправили бы невесть куда. А так… поговорили о том о сем, поделились несуразицами в учебном процессе, с которыми обоим приходилось сталкиваться, и распрощались, потому что в остатки флигеля уже ломились старшие преподаватели, а демону с ними знакомиться не очень хотелось. Тиммо и сам бы не стал с ними знакомиться на месте демона, всем известно, что архимаги – известные живодеры. Самое смешное, что если бы Тиммо на экзамене спросили, как укротить демона, он бы наверняка схватил бы неуд, а как вживую с разъяренным демоном столкнуться довелось – откуда-то и заклинания вспомнились, и знаки, и даже пассы отлично получились, хотя по жестикуляции у Тиммо были одни неуспехи, и он давно поставил на себе крест: бывают же неуклюжие люди, у которых руки сами знаете откуда растут, ну так Тиммо именно такой. Но во-первых, демонология Тиммо особенно никогда и не интересовала, а во-вторых, жестикуляция – это довольно неточный и устаревший метод. Во всяком случае, в том виде, в котором его преподают в семинарии.
- У вас тогда все прекрасно получилось, - успокоил ректор, приняв молчание Тиммо, который невзначай перешел к обдумыванию преимуществ жестикуляции перед виргаактивацией, за некоторую неуверенность в своих силах. Тиммо, впрочем, привык, что его понимают неправильно.
- Ладно, - сказал Тиммо, - преподаватель так преподаватель. Прошу прошения, мэтр, а господин архивариус, когда с вами семинарские дела обсуждал, упомянул о том, что с финансами у семинарии пока полный швах? Раз уж я преподаватель, меня такие вопросы очень интересуют. Например, будут ли мне жалование платить.
- Конечно, будут. Я выделил на содержание каждого из учеников, которых ты вчера привел в Камэо, тридцать марок в год. Это обычная плата за обучение в средней провинциальной семинарии. Но Архивная семинария пока и не может похвалиться высокой репутацией, как наша столичная Магическая.
- Ага, - согласился Тиммо. – Только вы забыли, что, заплатив тридцать марок, студент кормится за свои деньги, снимает жилье за свои деньги, платит за мантию и письменные принадлежности, за пользование библиотекой, там-сям еще по мелочи и, кроме того, имеет хотя бы смену одежды и башмаки. А у детишек, которых я вчера привел, не то что обуви – даже ложек нет. И эти тридцать марок будут потрачены на одежду, обувь и еду. А о таких подробностях, как жалованье преподавателей, господин архивариус и не вспомнит. У него в роду не иначе как драконы были, его житейские мелочи не смущают.
Два часа спустя Тиммо вошел в замок Камэо с видом победителя.
Кое-кто работал, а малышня в основном сидела в теплом бассейне и грелась: денек выдался пронзительно-холодным, а одежки у ребят были и в самом деле несолидные. Архивариус обнаружился за грудой храмовых метрик вековой давности: он укладывал документы в большую корзину, и получалось у него довольно ловко.
Тиммо присел рядом.
- Я выбил из мэтра Блори еще денег, - сказал он нарочито скромно.
- Это хорошо, - отозвался архивариус, не прекращая работы. – Сколько?
- Он оплатит, - Тиммо достал небольшой свиток и зачитал вслух перечень:
Семь комплектов одежды, пристойных для студентов столичной семинарии – в год.
Четырнадцать смен нижнего белья – в год.
Семь пар башмаков – в год.
Четырнадцать пар чулок – в год.
(Это все в течение трех лет, добавил Тиммо)
Далее, единовременно:
Чехлов для сенных матрасов семь,
Чехлов для сенных подушек семь,
Сено для набивки матрасов и подушек,
Одеял шерстяных – семь,
Покрывал льняных – семь,
Чернильниц – семь,
Тетрадей ученических – семь.
Далее, для обустройства семинарии:
Мисок деревянных двенадцать,
Кружек деревянных двенадцать,
Ложек деревянных двенадцать,
Половник деревянный,
Блюдо деревянное для хлеба,
Две шестиквартовые медные кастрюли,
Шестиквартовый медный чайник,
Два деревянных двенадцатиквартовых ведра.
Далее, в качестве провианта:
Две бочки солонины,
Рыбы соленой бочку,
Рыбы копченой мешок,
Масла топленого бочку,
Масла кукурузного бочку,
Воз капусты,
Воз репы,
Муки пшеничной крупитчатой шесть мешков,
Муки ржаной шесть мешков,
Круп, разных, по мешку,
Мешок крупной соли,
А так же, для получения яиц, двенадцать живых куриц и одного петуха,
А так же, для получения молока, две козы.
Далее, в дар преподавателям новой семинарии:
Два матраса, набитых шерстью,
Два шерстяных одеяла,
Два покрывала льняных,
Четыре льняных простыни,
Две оловянные кружки,
Две оловянные тарелки.
Далее, в подарок ректору Архивной семинарии:
Тюфяк пуховый,
Матрас, набитый шерстью,
Одеяло пуховое,
Одеяло шерстяное,
Четыре льняные простыни,
Две рубахи с воротниками, украшенными шитьем,
Два шейных платка тонкого полотна, украшенные шитьем,
Плащ шерстяной хаммунской работы,
Бочонок ариманского вина,
Кружка стеклянная, оправленная в серебро,
Серебряная тарелка,
Серебряные ложка и вилка,
Серебряная солонка в виде эльфийской ладьи.

Архивариус выслушал список с все более возрастающим удивлением. Когда он услышал про кур и коз, глаза у него округлились. Когда дело дошло до пухового тюфяка, он собрался было что-то сказать, но захлопнул рот. Солонка явно поразила лэра Камэо до глубины души, и он сказанул сгоряча:
- Мэтр Блори меня что - замуж выдавать собирается? Экое приданое выделил! Нет, мы попробуем взять это деньгами… - рассудил он.
- Не получится, - злорадно сказал довольный реакцией начальника Тиммо. – Твою часть барахла мэтр мне покупать не доверил, пришлет отдельно.
- И хрен потом продашь эти солонки, обидится старый хрыч, - задумчиво проговорил архивариус. – Но дареному коню в зубы не смотрят.
Вот таким образом несколько дней спустя ученики могли уже щеголять в костюмчиках из плотной шерстяной ткани зеленого цвета. На случай заморозков архивариус купил всем по безрукавке из овчины, хотя и Тиммо, и Гийор убеждали его, что над Архивной семинарией в таком случае будут смеяться все, кому не лень. Однако насмешки архивариуса не смущали, а для работы с раскиданными по саду документами безрукавки были куда удобнее зимних курток или толстых плащей. Вдобавок он еще всем орочьи башлыки купил, чтоб уж точно было над чем посмеяться, но очень скоро выяснилось, что башлык тоже теплая и удобная штука, не то что привычные арагартские зимние войлочные колпаки.
- Маленькие зеленые человечки, - с ироническим умилением промолвил как-то архивариус, рассматривая свое небольшое «войско». И почему-то хихикнул.
Тиммо не понял, чего он там хихикает: не такие уж маленькие, не такие уж зеленые… Но начальнику виднее.

3
Когда тебе нет еще двадцати, как-то не очень веришь в то, что смерть близка.
Даже когда буря выкидывает корабль на берег острова Садаго, откуда еще никто из людей не возвращался.
Даже когда тащат тебя, обвязанного веревками, не разбирая дороги, через густой лес.
Даже когда привязывают к столбу посреди деревни, а столб, как толстым слоем краски, покрыт старой засохшей кровью.
И даже когда видишь, что все хижины в деревне украшены человеческими черепами, а земля вокруг столба усыпана человеческими костями, - все равно не веришь.
Разве можно поверить в то, что скоро тебя не станет?
Их было девять человек, спасшихся при кораблекрушении. Стоит ли говорить о спасении, если остаток жизни – вряд ли больше недели – им предстояло провести в боли и муках?
Уж кто-кто, а садагские ведьмы знают толк в пытках. Болью и кровью питают они свою силу и силу демонов, которым служат. И можно было не сомневаться, что из девятерых чужеземцев ведьмы выжмут все, что только можно.
Умом юный лэр Лаймири это знал. Но в душе своей все же не верил.
И правильно не верил, как оказалось.
Не успели еще ведьмы всерьез взяться за чужеземцев, как в деревню явились проплывавшие мимо эльфы, да не откуда-нибудь, а с Золотого острова. Обычных эльфов ведьмы погнали бы прочь, не слушая, а то и привязали бы где-нибудь рядом, но вот с этими, золотоостровскими, так поступать было чревато: эти эльфы сами хуже всяких демонов. Проще и спокойнее было отдать им то, за чем они пришли, тем более, что и расплачивались «золотые» эльфы всегда по-честному. Вот и в этот раз принесли целую корзину золотоостровских персиков, прося взамен самую малость: им, понимаете ли, нужны люди. Для жертвоприношения, само собой. Так-то вообще им на Золотом острове люди совершенно не нужны, но для жертвоприношений иногда требуются.
Пока эльфы торговались с ведьмами, пленники понемногу приходили в себя.
- Интересно, сколько человек им понадобится, - заметил штурман, привязанный к соседнему столбу.
- И так смерть и этак смерть, - сказал боцман, стоявший еще дальше. Он вообще по жизни был большим пессимистом.
- Ну не скажи, - возразил штурман. – У эльфов без мучений умрешь. Или ты предпочитаешь помучиться?
Юный лэр Лаймири умирать не хотел в любом случае: ни с пытками у ведьм, ни без пыток у эльфов. Однако его мнения, как и мнения остальных пленников, никто не спрашивал.
- Им нужен один человек, - сказал боцман. Он немного понимал по-ходяхски, а на Садаго говорят на родственном языке.
- Ну хоть один, - рассудил штурман.
- Но эльфы никак не поймут, кто именно им нужен для жертвоприношения, - сказал боцман.
- Монетку будут бросать? – хихикнул штурман. Его от нервов вело на неуместные шуточки, но он пытался сдерживаться. Не всегда получалось, правда.
- Всех забирают, - сказал боцман.
- Не шути так, - сказал кто-то из стоявших подальше, лэр Лаймири не узнал по сиплому голосу.
- Не шучу, - сказал боцман.
Да и говорить уже было излишне: всех пленников отвязали от столбов. Им дали немного полежать, ведьмы даже воды принесли пленникам, а потом подняли и погнали к берегу, где ожидал их эльфийский корабль. Не все пленники поднялись. Один остался лежать, и ведьмы сокрушенно поглядывали на него: никак не ожидали, что человек пытки вынесет, а освобождение от пыток – нет.
- И их осталось восемь… - мрачно пробормотал один из матросов, когда проходил мимо покойника.
На эльфийском корабле выяснилось, что эльфы все еще не могут определить, кого им надо принести в жертву, поэтому накормили-напоили, а также помыли и подлечили всех пленников: перед тем, как отдавать жертву божеству, надо чтобы вид у нее был не жалкий.
Это можно было бы считать переменой участи к лучшему, только людей волновал вопрос, что будет, когда эльфы выберут одного в жертву? С остальными-то что будет? Просто выкинут в море? Или выпустят на волю на ближайшем берегу?
Надменные эльфы ничего не говорили. Корабль куда-то плыл. Время шло. Несколько раз к пленникам подходили три эльфа. Эльфы приносили с собой серебряное блюдечко с зеркальной жидкостью. В блюдечке плавала серебряная лодочка. Когда блюдце было далеко, нос лодочки указывал на пленников. Как только пытались выяснить, на кого именно указывает лодочка - нос лодочки начинал метаться. Это вызывало у эльфов ожесточенные споры, скорее всего, теологического характера. У эльфов Золотого острова свой особенный язык, но некоторые слова вполне понятны. Слово «богиня» эльфы повторяли особенно часто.
Кончилось тем, что эльфы спустили на воду ритуальную ладью из серебристого эльфийского ясеня, так тонко сработанную, что людям такого не сработать – заметим сразу, и незачем так работать, потому что эльфийская ритуальная ладья плавает только до первой волны, а потом тонет. Мало того, что конструкция ладьи не подходит для моря-океана, а разве что для небольшого пруда, так еще и материал совершенно непригоден для использования в морском деле. Драгоценное дерево пропитывается влагой как губка. Не сразу, конечно. Два-три дня продержится, при том условии, конечно, что на пруду будет мертвый штиль.
Вот в эту ладью и погрузили пленников. Всех.
- Пусть Богиня сама выбирает, кто из вас ей нужен, - сказал один из эльфов, когда последний из людей спрыгнул в ладью. И эльфы уплыли, спев на прощание какую-то заунывную песню.
Был штиль, сияло солнышко, и ладья вела себя на удивление прилично. Сильное течение тащило ее на северо-восток, так сказал штурман, который примерно представлял, в какой части океана они находятся. Он же вполголоса заметил, что такая хорошая погода в это время года обычно надолго не задерживается.
- А нам надолго и не надо, - беспечно сказал кто-то из матросов.
Беспечность объяснялась тем, что кроме воды эльфы дали пленникам бочонок ариманского вина. Вино помогало отвлечься от воспоминаний от Садаго и размышлений о будущем.
Утром, когда бочонок иссяк, а серебряная ладья заметно просела и почти черпала бортами воду, их заметили с арагартского торгового корабля.

@темы: мое и наше, Арагарта

---

неполиткорректное

Тут некоторые задают вопрос, что делал Карл 12 под Полтавой.
Ответ может не понравиться русским патриотам:
Пытался добить врага на его территории.

Другой вопрос, насколько правомерны были его претензии на Речь Посполиту. Однако это не давало права Петру Первому хозяйничать на территории чужой страны как у себя дома. Вернее, как на захваченной территории.

К современной политической ситуации этот пост не имеет никакого отношения.

Тех, кто полагает, что земли бывшей Киевской Руси по автомату должны были принадлежать Московскому княжеству, и далее Московскому же царству, отсылаю почитать историю Великого княжества литовского, русского и жемайтского.

большая карта

@темы: история

---

От праиндоевропейского корня «bhleg-», означающего «гореть, сиять», произошли названия двух противоположных цветов. Сначала возникли два прагерманских слова: «blakaz» («сгоревший») и «blankaz» («яркий», «сияющий»). Первое в итоге дало имя чёрному цвету в английском языке («black»), а второе — белому цвету во французском («blanc») и многих других европейских языках.

Источник: en.wiktionary.org

@темы: Вавилон-18

---

анекдотик

— А кто это сделал? Сглотнув, робко спросил Гарри Поттер.
— Это был Тот-Чью-Фамилию-В-Школе-Не-Произносят!
— А почему его фамилию не произносят в школе?
— Ну тут же кругом дети, а его фамилия... его фамилия... короче, Гарри, тебе ещё рано знать такие слова.
Гарри мысленно перебрал все слова, которые ему рано было ещё знать, и густо покраснел. Увы, ни одно из них ни в какой форме не желало быть похожим на то, что могло бы быть фамилией Тёмного Лорда.
(c) se7en

@темы: фамилии

---

Эта великая жажда - жить !!!

www.liveinternet.ru/users/5458684/post357528480...

Глядя на эти фото, подумала, что же заставляет растения, у которых, казалось бы, нет души и мозговых извилин,

вот так отчаянно бороться за жизнь, выжить в любых условиях, прорасти сквозь асфальт и камни, цепляться корнями за скалы,

уцелеть в холоде и пустыне, в воде ...

Вероятно сама природа заставляет любое живое существо стремиться к выживанию, сохранению вида.

Природа, а не интуиция велит им выжить, во что бы то ни стало - и это естественно ...

@темы: цветики-листочки

---

Оригинал взят у в Бенедикт Камбербэтч оказался троюродным братом Ричарда III

Бенедикт Камбербэтч

Фото: John Phillips / Invision / AP / Fotolink / East News

Установивший личность Ричарда III по найденным в 2012 году останкам ученый выяснил, что Бенедикт Камбербэтч является родственником монарха. Актер и монарх являются троюродными братьями, а разделяет их 16 поколений. Об этом сообщил The Guardian.

Изначально профессор Кевин Шюрер (Kevin Schürer) считал Камбербэтча и Ричарда III четвероюродными братьями, но впоследствии пересмотрел родословную. «Они связаны через нескольких родственников, но ближе всего — через прабабушку монарха, Джоан Бофорт. Камбербэтч также является родственником Елизаветы II и Джейн Грей [некоронованной королевы Англии с 10 по 19 июля 1553 года]», — заявил ученый. Потомками последнего короля из династии Плантагенетов является от одного до 17 миллионов британцев, считают исследователи.

Будучи родственником Ричарда III, известный актер примет участие в торжественной церемонии похорон короля в кафедральном соборе Лестера. Он прочтет написанную специально по этому случают поэтом-лауреатомКэрол Энн Даффи (Carol Ann Duffy) поэму «Ричард». Церемония пройдет в четверг, 26 марта.
Кроме того, Камбербетч сыграет Ричарда III в сериале BBC «Пустая Корона: Война Алой и Белой Розы» по мотивам исторических пьес Шекспира, который выйдет на экраны в 2016 году.

Ричард III (1452-1485), последний английский король из династии Плантагенетов, пробыл на троне с 1483 по 1485 год. Он погиб в битве при Босворте, сражаясь с претендентом на престол — Генрихом Тюдором (будущим королем Генрихом VII). Останки Ричарда III были обнаружены осенью 2012 года под автостоянкой в Лестере, расположенной на месте бывшего францисканского монастыря.

Для составления самого долгосрочного акта опознания останков (возраст останков составляет 529 лет) потребовалось привлечь генетиков и специалистов по генеалогии. Ученые во главе с Тури Кингом (Turi King) собрали ДНК у ныне живущих потомков монарха, и сравнили как митохондриальные геномы (наследуемые по материнской линии), так и маркеры на Y-хромосоме (наследуемые по мужской линии).

Источник

@темы: генетика и генеалогия

---

Оригинал взят у в Добрый лорд Кобгем и сэр Джон Фальстаф

«Олдкастл умер мучеником».

Так говорится в эпилоге ко второй части исторической хроники Шекспира «Генрих IV». Однако в первом издании этой пьесы персонаж, известный всему миру под именем сэра Джона Фальстафа, был представлен зрителям «Глобуса» (театра, в котором выступала труппа Шекспира) как сэр Джон Олдкастл. Почему это имя было дано великому обжоре и трусу? Отчего оно было впоследствии изменено? И главное, почему Олдкастл сначала был выведен драматургом как полукомический, полупрезренный тип, а потом провозглашен мучеником?

Жизнь Олдкастла, лорда Кобгема, ныне почти совершенно забытого, дает ответ на эти вопросы. Сэр Джон Олдкастл во времена правления Генриха IV Ланкастера (1399–1413) вступил в зрелый возраст своей жизни и был известен как хороший воин и мудрый советник. Друг царствовавшего короля, он покрыл себя славой в войне с Францией и усмирении баронских мятежей внутри страны.

По своим религиозным воззрениям Олдкастл придерживался учения религиозного реформатора Уиклифа* и выступал ярым врагом монахов и патеров. Для спасения души он ежедневно читал Библию и основал богадельню. Будучи женат на Джоанне, последней представительнице знаменитого рода Кобгемов, он через нее владел Кулингским замком на Кентской дороге и заседал в палате лордов под именем лорда Кобгема. Бедные набожные люди и лолларды называли его Добрый лорд Кобгем.

*Уиклиф Джон (между 1320 и 1330–1384) — английский религиозный реформатор, предшественник Реформации. Требовал секуляризации церковных земель, отвергал необходимость папства, выступал против ряда церковных обрядов и таинств. В частности, он предлагал понимать таинство пресуществления хлеба и вина в Тело и Кровь Христову «символически». Епископ был главным творцом жестокого акта, узаконившего сожжение еретиков.

Между популярным лордом и архиепископом Кентерберийским Томасом Арунделом существовала неприязнь. Это были люди во всем противоположные друг другу. Олдкастл ненавидел монахов, Арундел им покровительствовал; лорд Кобгем выступал за свободу совести, архиепископ был главным творцом жестокого акта, узаконившего сожжение еретиков. Арундел хотел уничтожить лоллардских проповедников (последователи Лолларда, ученика Уиклифа) и видел в своем соседе — владельце Кулингского замка — препятствие к осуществлению этих планов, ибо сэр Джон не только сам ездил слушать их проповеди, но принимал лоллардов в своем замке и защищал их своей властью. В палате лордов Олдкастл восставал против испанского метода борьбы с инакомыслием и называл аутодафе дьявольским наваждением, не оправданным словом Божьим. Он также громко выражал нелестное мнение о прелатах, проводящих этот закон в жизнь.

В конце концов Арундел обвинил Олдкастла в неповиновении святой церкви и обратился к королю Генриху IV за санкцией на арест высокопоставленного еретика. Король ответил, что сам поговорит со своим другом. Однако из их бесед ничего не вышло. Олдкастл был человек ученый, а Генрих IV нет, и после многочисленных разговоров и писем на религиозные темы король, раздосадованный тем, что есть вопросы, не подвластные его монаршему уму, предоставил воину и архиепископу самим решить исход их борьбы.

A scene from R. Thad Taylor’s production
of Sir John Oldcastle (1986)

Арундел вызвал Олдкастла на церковный суд в Кентербери. Олдкастл в ответ укрепил стены и ворота Кулингского замка, ибо ожидал, что лорд-примас, как барон королевства, по вторичному призыву пришлет за ним своих копейщиков и арбалетчиков. Но Арундел поступил более хитро и осторожно: он послал в Кулингский замок двоих своих людей в сопровождении королевского служителя Джона Бутлера. Как и предвидел архиепископ, эту компанию не пустили в замок, и Арундел представил королю этот факт как нарушение Олдкастлом верноподданнической присяги. Вспыльчивый Генрих IV велел арестовать своего бывшего друга и передать его на попечение сэра Роберта Морли, констебля Тауэра.

Олдкастла поместили в одну из башен королевского замка (с тех пор получившую название башни Кобгема), куда потоком хлынули монахи и патеры — экзаменовать узника на знание катехизиса. Олдкастл неизменно выходил победителем из этих споров, но Арундел не унывал — он знал, что опальному еретику нелегко будет найти друзей и защитников.

Церковный суд собрался в доминиканском монастыре на Лудгетской горе. Приведенный туда Робертом Морли, Олдкастл увидел перед собой настоятелей августинских и кармелитских монастырей. Обличитель монахов был отдан им на суд. Ответы Олдкастла на возведенные против него обвинения были так поразительны, что в народе сравнивали их с ударами стали о кремень. Даже сам Уиклиф не столь блестяще излагал свое учение. Олдкастл прямо заявил, что Библия была его правилом и верой, что каждый человек имеет право обращаться к ней без посредничества священников и что хлеб и вино являются прообразом, символом, а не настоящим телом и кровью Иисуса Христа.
— Что? Да это явная ересь! — вскричал один из судей.
— Может быть, вы так же мудры, как апостол Павел, — с усмешкой сказал Олдкастл, — но он был ученее и святее вас, и вот что он писал к коринфянам: «Чаша благословения, которую благословляем, не есть ли приобщение Крови Христовой? Хлеб, который преломляем, не есть ли приобщение Тела Христова? Один хлеб и мы многие одно тело; ибо все причащаемся от одного тела».

Он так свободно и общедоступно излагал свои мнения, что Арундел, не выдержав, вскричал:
— Пресвятая Богородица! В моей епархии не потерплю такого нечестивого учения!

Олдкастл был приговорен к сожжению. Когда его спросили, имеет ли он что-либо прибавить к своим словам, он встал и сказал:
— Вы судите несчастное тело, но я знаю и убежден, что вы не можете повредить моей душе. Тот, кто сотворил ее по своему милосердию и завету, спасет ее. Что же касается до исповедуемых мною правил веры, то я с Божьей помощью постою за них до последней капли крови!

Морли отвез Олдкастла назад в Тауэр, и весь Лондон провожал его сочувственными криками и слезами. Всюду повторяли его слова, а составленное им письменное изложение веры читалось во всех домах как «символ веры Джона Олдкастла». Наконец общее возбуждение достигло такой силы, что спустя четыре недели после суда толпа горожан под предводительством торговца шкурами Уильяма Фишера в одну октябрьскую ночь ворвалась в Тауэр, освободила мученика веры и с торжеством отвела его в Смитфилд, где находился принадлежавший ему дом. Стража Тауэра не посмела ни остановить, ни преследовать освободителей.

Генрих IV также не принял никаких мер к возвращению Олдкастла в темницу. Три месяца он прожил спокойно в своем смитфилдском доме под защитой вооруженных горожан. Но Арундел был не из тех, кто легко отпускает добычу. Сам он не мог ничего поделать, ибо теперь один король мог бороться с Олдкастлом. Однако пока его жизни и престолу не угрожала опасность, Генрих IV обыкновенно проявлял терпимость. Чтобы побудить его покончить с Олдкастлом, Арундел решил создать видимость заговора.

Замыслу архиепископа помогло нестихавшее народное возбуждение. Любовь народа спасла Олдкастла, она же должна была и погубить его. Лолларды решили устроить громадный митинг на полях Святого Егидия в поддержку своего учения и под начальством своего генерала, как они называли Олдкастла, обещая выставить сто тысяч человек. Разумеется, такое сборище вблизи Лондона не могло прийтись по сердцу королю.

Арундел воспользовался благоприятным случаем выставить Олдкастла бунтовщиком и изменником. Король праздновал Рождество в одном из загородных дворцов, когда получил известие, что целая армия фанатиков расположилась близ Ньюгета с намерением уничтожить королевскую власть и епископов и создать дьявольскую республику под началом еретика Джона Олдкастла. Гневу короля не было предела, но ввиду грозящей опасности он решил действовать осторожно. Без всякой заботы на челе Генрих IV закончил рождественские празднества и в крещенский сочельник, поздно ночью, возвратился в Лондон. Созвав всех баронов, он приказал закрыть ворота, нашить белый крест на королевские знамена, подобно рыцарям, шедшим на смерть за святую церковь, и на рассвете окружил войсками поля Святого Егидия. Из допросов первых же арестованных лоллардов Генрих IV почерпнул уверенность в измене Олдкастла.

— Зачем вы пришли сюда? — спросил король одного из них.
— Чтобы встретить нашего генерала, — отвечал тот, не подозревая, с кем говорит.
— Кто ваш генерал?
— Кто наш генерал? Да кому же им быть, как не Доброму лорду Кобгему!

Олдкастл был провозглашен изменником, его голова оценена в тысячу золотых монет, а тому городу или общине, которые выдадут его, обещаны большие привилегии. Но все было тщетно. Покинув дом в Смитфилде, Олдкастл скитался по Уэльсу и Кенту, и везде его надежно укрывали от преследований, хотя он был объявлен отлученным от церкви, и дававшие ему кров и пищу совершали по церковным понятиям смертный грех. Каждый встречный монах был шпион, каждый аббат — судья, но, тем не менее, целых четыре года объединенные силы церкви и государства оставались бессильны перед народной любовью к Доброму лорду.

Однажды его едва не схватили. Укрываясь на ферме близ аббатства Святого Албана, он был замечен слугами настоятеля, которые тотчас явились на место с солдатами. Олдкастлу удалось скрыться до их прихода, но некоторых из его приверженцев схватили и повесили, в их числе и Уильяма Фишера. Солдатам достались книги Олдкастла; все они были духовного содержания, но, к ужасу настоятеля и монахов, головы у всех святых, изображенных в книгах, были отрезаны или изуродованы. Святых отцов лолларды не признавали и не жаловали. Исповедание своей веры, увы, было у них неотделимо от поругания чужой.

Наконец после четырехлетних поисков люди Арундела купили беглеца у одного валлийского фермера по имени Понс, который соблазнился огромной суммой. Этот иуда продал своего учителя не за тридцать, а за триста сребреников — цена предательства тоже подвержена инфляции. Войдя поутру в комнату Олдкастла, он навалился на него и скрутил после отчаянной борьбы.

Раненый и ослабевший от потери крови, Олдкастл был снова доставлен в Тауэр. Король в это время находился с армией во Франции, и теперь уже никто не мог заступиться за еретика. Арундел не стал созывать нового церковного суда, а счел достаточным прежнего приговора. Олдкастла предали казни как изменника короля и отступника церкви. Он был сожжен на полях Святого Едигия — месте своего мнимого преступления.



Такова история Джона Олдкастла, лорда Кобгема. Какая же черта в его жизни или характере могла породить мысль о Фальстафе — лжеце, трусе и обжоре? Шекспир не первый бросил ком грязи в Олдкастла. Когда юный поэт приехал в Лондон, драматурги уже несколько десятилетий выставляли под именем Олдкастла презренного шута, вроде итальянского Панталоне. Поэтому Шекспир, не долго думая, присвоил имя казненного лорда своему шутовскому персонажу.

Этот ложный образ Олдкастла был созданием тех самых монахов, с которыми он всю жизнь боролся. Монахи были первыми авторами театральных пьес, и вполне понятно, что они обезобразили облик великого еретика. С тех пор Олдкастл в таком виде кочевал из театра в театр, с ярмарки на ярмарку.

Но отчего вдруг Шекспир отделил Олдкастла от Фальстафа? Шекспироведы считают, что поводом к этому послужили протесты родственников Олдкастла, которые могли открыть глаза поэту на истинное лицо их предка. Однако переименование Олдкастла в Фальстафа было не просто заменой имени, но переменой настроений и убеждений самого Шекспира. В «Генрихе IV» он один-единственный раз в своих творениях открыто исповедал свою веру: «Олдкастл умер мучеником».

Можно с уверенностью утверждать, что между первым представлением «Генриха IV» и выходом в свет печатного издания пьесы Шекспир изменил свой взгляд на этого героя английской истории. В 1600 году в Лондоне вышла пьеса «Первая часть истинной и честной истории сэра Джона Олдкастла, Доброго лорда Кобгема». На титульном листе стояло имя Шекспира. Ныне это сочинение считают произведением товарищей Шекспира, хотя некоторые шекспироведы полагают, что сам великий драматург написал в нем несколько строк и издал его в свет. Эта драма — горячий протест против зла, которое необдуманно и невольно причинено Олдкастлу Шекспиром при первой постановке «Генриха IV». В ее прологе говорится: «Мы представляем не низкого объедалу, не старого советника юного греха, но славного мученика и добродетельного лорда, сиявшего над всеми светом своей добродетели!»

Эти строки приписываются самому Шекспиру, и действительно, в печатном издании «Генриха IV» он повторил их: «Олдкастл умер мучеником». Человек, написавший эти слова в царствование королевы Елизаветы I, без сомнения, был пуританин.

@темы: история, книги

---

Оригинал взят у в Bak Eun-ra. Ночь одуванчиков

@темы: картины

---

Оригинал взят у в История английского дома. Часть 2.

О том, что длительная эпоха королей Георгов фундаментально изменила концепцию дома для англичан, я начала писать здесь http://julia-rada.livejournal.com/112594.html
  Суровые времена Тюдоров,"смутного времени" войн и Реставрации отошли в прошлое. Также в прошлое ушла мода на мрачные стеновые панели из темного дерева, простые каменные полы, непритязательность дизайна.

Типичные интерьеры 16-17 вв. - простота, грубая фактура дерева, минимум "украшательств".




  Зажиточные англичане во времена Тюдоров строят двухэтажные дома, нижняя часть при этом - хозяйственная. Живут на втором этаже - так теплее. Каменные полы и панели из темного дерева на стенах, массивные сундуки для хранения утвари - отличительные особенности интерьеров.
  Все радикально меняется в 18 веке: появляется культ дома. Это уже не просто очаг или "тихая гавань", это мерило достатка, показатель социального класса, основная статья расходов, гордость и способ самовыражения англичан.
 

  От аристократов до мелких торговцев - британцы стремились не только приобрести свой собственный дом, но и максимально выразить себя в интерьере. Модные светские дамы стали отдавать предпочтение свету и легкости, как в обстановке, так и декоре

  "Старое дворянство" и нувориши заказывают проекты будущих домов у архитекторов, а мебель и утварь - по многочисленным каталогам.
 
   18 век в Англии - время активного развития среднего класса. Врачи, юристы, разнообразные торговцы и предприниматели энергично пробиваются "наверх", стремятся утвердиться в обществе. Ничто не говорит о статусе и богатстве лучше, чем роскошь домов обладателей "новый денег".
 
   Меняется концепция "ведения хозяйства": все больше домов начинают представлять собой маленькие империи, во главе которых - энергичные дамы-владелицы. Особая тонкость домашней науки - подбор прислуги и взаимоотношения с ней.
  В течение 18 века формируются основные "нормы", которых придерживаются и в последующие викторианскую и эдвардианскую эпохи.
  Прислугу крайне редко набирали из местного населения. Для любого богатого дома, а тем более - поместья, было типично приглашать персонал из-за границы или отдаленных графств. Причина предельно проста - таким образом хозяевам удавалось частично обезопасить себя от слухов и сплетен "челяди". Повар из Франции, горничная миледи - из Германии, дворецкий-управляющий - из Шотландии - вот "география" обслуживающего персонала.
  Теккерей в "Ярмарке Тщеславия" писал про "кухонную инквизицию":  "...как ужасен этот суд прислуги! На званом вечере вы видите в роскошной зале женщину, окруженную преданными обожателями, она бросает кругом сияющие взгляды, она превосходно одета, завита, подрумянена, она улыбается и счастлива. Но вот к ней почтительно подходит Разоблачение в виде огромного человека в пудреном парике, с толстыми икрами, разносящего мороженое гостям, а за ним следует Клевета (столь же непреложная, как Истина) в виде неуклюжего молодца, разносящего вафли и бисквиты. Мадам, ваша тайна сегодня же вечером станет предметом пересудов этих людей в их излюбленных трактирах! Джеймс и Чарльз, посиживая за оловянными кружками и с трубками в зубах, поделятся сведениями о вас. Многим на Ярмарке Тщеславия следовало бы завести немых слуг, немых и не умеющих писать!"
  В домах георгианской эпохи появляются просторные servants' quarters, с большими кухнями

  Помимо повара, нередко приглашенного из-за границы, на кухне трудятся несколько помощниц. На самом низшем уровне - scullery maid, выполнявшая наиболее грязную работу.
 
   У прислуги - просторный обеденный зал, где не только завтракают, обедают и ужинают, но и проводят "профессиональные совещания".
 

  Прямо "Даунтонское аббатство" На самом деле это Attingham Park - крыло прислуги открыто для посещений и дает отличное представление об иерархии, царившей downstairs, "под лестницей", в нижней части дома.
  Там же лакеи чистили столовое серебро

  У дворецкого и экономки были не только отдельные спальни, но даже небольшие гостиные или sitting rooms - хозяева старались обеспечить прислуге как можно более комфортное проживание. Гостиная экономки.

@темы: история зданий и мебели

---

igorsamusenko.livejournal.com/273973.html

@темы: цветики-листочки

---

На головы английских младенцев обрушился шквал имен из Ветхого Завета. Такие имена, как Гай, Майлс, Питер и Джон, уступили место Еноху, Амосу, Обадайе, Иову, Сету и Эли, а Мэри, Мод, Маргарет и Энн проиграли битву Саре, Ребекке, Деворе (совр. Деборе) и Эсфири (совр. Эстер). Есть записи о семействе Чонси в Хертфоршире, шестерых детей в котором крестили Исааком, Икаботом, Сарой, Барнабасом (Варравой), Натаниэлем и Израэлем20. Библию прочесывали от корки до корки, причем особое предпочтение как будто отдавалось самым малоизвестным или труднопроизносимым именам, вроде Зеррубабел или Хаббакук и даже Шадрак, Месхак и Абедего. Драматург Коули, насмехаясь над этой модой, вывел в одной своей пьесе персонажа по имени Куттер, который обращается в пуританство и заявляет: «Отныне нельзя, чтобы я звался Куттером…. Теперь мое имя Абеднего. Мне было видение, которое нашептало мне в замочную скважину: «Иди, назови себя Абеднего»21. В особо большом ходу были имена грешников или страдальцев, предположительно, как своего рода самонаказание. Девочек называли именем Тамар, которая была изнасилована собственным братом, Иаэлью, которая вбила кол от палатки в висок Сисаре, пока он спал в ее шатре, а мальчиков, к примеру, Иовом, на которого обрушилось столько страданий.

Такман

@темы: имена

---

Сам Генрих был протестантом лишь с том смысле, что хотел избавиться от папы римского, но в вопросах доктрины оставался католиком. Он допустил перевод Библии только потому, что Английская Библия стала бы символом замены власти папы на его собственную. Самого себя он более или менее считал английским папой и так же стремился подавить доктринальный раскол, как если бы был самим папой римским. И действительно, в 1540 г. он отправил на костер в Смитфилде трех лютеран за ересь в тот самый день, когда казнил за государственную измену трех папистов29. Лютер по этому случаю заметил: «Что пожелает сквайр Гарри, должно стать догмой для англичанина в жизни и в смерти»30.
Но плотина уже была сорвана, и остановить потоп не мог даже «сквайр Гарри». Невзирая на указ, призывающий его подданных читать книгу «смиренно и с почтением», читать ее только тихим голосом и не спорить о сложных ее отрывках в питейных заведениях, «и не рассуждать о ней прилюдно в кабаках»31, люди, которым наконец открыли доступ к Писаниям на родном языке, были охвачены возбуждением и любопытством. Они собирались вокруг огромных томов, цепями прикованных к кафедрам, и жадно слушали того, кто мог прочесть им вслух, так сегодня слушают результаты мировых чемпионатов. Энтузиазм простонародья в соборе Святого Павла, где шесть библий были прикреплены к «различным колоннам, закреплены на них цепями, дабы читать их мог каждый, кто пожелает», привел власти в ужас. Фокс пишет, что вокруг этих библий часто собирались люди, «особенно если могли найти кого-то с громким голосом, чтобы читал им». Некий Джон Портер, «молодой человек высокого роста», стал весьма искусен в этом «божьем занятии», и «великие множества стекались послушать этого Портера, ибо он мог читать хорошо и имел громкий голос». Духовенство едва ли обрадовалось таким «проповедям» мирян. Портера арестовали, обвинили в том, что он в нарушение королевского указа толкует Священное Писание, собирает толпы и провоцирует волнения. Его бросили в Ньюгейтскую тюрьму и «посадили в самый нижний каземат, задвинули засовы и заковали в кандалы, где через шесть или восемь дней он был найден мертвым»32.
Последовал акт парламента, решительно воспрещающий неуполномоченным на то лицам читать Библию вслух33. Правда, в нем содержалась оговорка, что аристократам и джентри разрешается читать вполголоса членам собственных семей, что женщинам благородных сословий и купеческим семьям разрешается читать ее в частном порядке, но не вслух другим, а вот людям «низшего разбора» — женщинам, ремесленникам, подмастерьям и прочим ниже достоинства йомена воспрещалось читать ее как открыто, так и в своем доме, если только король, видя что это идет на пользу их жизни, не даст им особого соизволения.

Такман

@темы: читаю и цитирую

---

из этой подборки dymontiger.livejournal.com/3450049.html

@темы: фото

---

Оригинал взят у в "Подобно стеклянному куполу висит над этим городом прошлое" (с) Oxford

"Дорога до Лондона занимала два дня, пока скоростные кареты типа "Летающая машина Бью" к 1669 году не научились проходить девяносто километров за день. По причине чересчур оживленного движения экипажей в конце XVIII века были срыты последние городские ворота."
Петер Загер. "Оксфорд и Кембридж. Непреходящая история"

@темы: фото, лошади и телеги