(…предыдущая часть)
Эта иллюстрация имеет самое наиближайшее отношение к «Собаке Баскервилей»
читать дальшеНадеюсь, что все узнали на ней небезызвестного Григория Александровича Печорина, взявшего за ухо слепого мальчика из Тамани.
Напомню, каков был облик:
Он был среднего роста; стройный, тонкий стан его и широкие плечи доказывали крепкое сложение, способное переносить все трудности кочевой жизни и перемены климатов, не побежденное ни развратом столичной жизни, ни бурями душевными; пыльный бархатный сюртучок его, застегнутый только на две нижние пуговицы, позволял разглядеть ослепительно-чистое белье, изобличавшее привычки порядочного человека; его запачканные перчатки казались нарочно сшитыми по его маленькой аристократической руке, и когда он снял одну перчатку, то я был удивлен худобой его бледных пальцев. Его походка была небрежна и ленива, но я заметил, что он не размахивал руками, — верный признак некоторой скрытности характера.
Его кожа имела какую-то женскую нежность; белокурые волосы, вьющиеся от природы, так живописно обрисовывали его бледный, благородный лоб, на котором, только по долгом наблюдении, можно было заметить следы морщин, пересекавших одна другую и вероятно обозначавшихся гораздо явственнее в минуты гнева, или душевного беспокойства. Несмотря на светлый цвет его волос, усы его и брови были черные, — признак породы в человеке, так, как черная грива и черный хвост у белой лошади. Чтоб докончить портрет, я скажу, что у него был немного вздернутый нос, зубы ослепительной белизны и карие глаза; об глазах я должен сказать еще несколько слов. Во-первых, они не смеялись, когда он смеялся! — Вам не случалось замечать такой странности у некоторых людей?.. Это признак — или злого нрава, или глубокой постоянной грусти. Из-за полуопущенных ресниц они сияли каким-то фосфорическим блеском [господи, ну что же всем им так сдался этот фосфорический блеск! - glazo], если можно так выразиться. То не было отражение жара душевного, или играющего воображения: то был блеск, подобный блеску гладкой стали, ослепительный, но холодный; взгляд его — непродолжительный, но проницательный и тяжелый, оставлял по себе неприятное впечатление нескромного вопроса, и мог бы казаться дерзким, если б не был столь равнодушно-спокоен. Все эти замечания пришли мне на ум, может быть, только потому, что я знал некоторые подробности его жизни, и может быть на другого вид его произвел бы совершенно различное впечатление; но так как вы об нем не услышите ни от кого, кроме меня, то поневоле должны довольствоваться этим изображением. Скажу в заключение, что он был вообще очень недурен и имел одну из тех оригинальных физиогномий, которые особенно нравятся женщинам светским.
Удивительное сходство, не правда ли?
Вот ещё парочка иллюстраций к «Тамани». Вот тут он уже совсем как подпоручик Дуб из бравого солдата Швейка:
А здесь, он в виде Тараса Бульбовича Мазепы, утопляющего княжну Муму:
Автор картинок — известный английский художник-баталист Уильям Барнс Уоллен, сам удивительно схожий со своим англо-бурским представлением о печоринском облике:
Он иллюстрировал и Конан Дойля, но не «Собаку Баскервилей», а, конечно, военные истории в виде «Подвигов и приключений бригадира Жерара».
Так вот, эта замечательно разукрашенная Тамань вышла на первых страницах самого первого январского номера «Strand Magazine» — ежемесячного журнала беллетристики, который начал издаваться в Великобритании с января 1891 г. В переводе она называлась The Fair Smuggler (Strand Magazine, vol. 1, No 1, January 1891, p. 49 – 56).
Надо сказать, что в Strand Magazine в том же году были опубликованы переводы пушкинской «Пиковой Дамы» (The Queen of Spades, стр. 87–104) , «Выстрела» (The Pistol Shot , стр. 114–123) и «Метели» (The Snowstorm, стр. 258–267).
Для примера: слева — граф Сильвио, справа — возвращение русских войск после войны 1812 г.:
Сильвио, стрелялся, как помним, запыленный, с бородой и в фуражке, а с развесисто-клюквенными войсками — и так всё ясно.
Так вот, в том же году в журнале «Strand Magazine», вместе с Пушкиным и Лермонтовым (в славной компании) появились шесть рассказов Конан Дойля из серии «Приключений Шерлока Холмса» (Скандал в Богемии, Союз рыжих, Установление личности, Тайна Боскомской долины, Пять зёрнышек апельсина и Человек с рассеченной губой).
И здесь впервые появились классические изображения Холмса, нарисованные Сидни Эдвардом Пэджетом:
Он же иллюстрировал и «Собаку Баскервилей», первая глава которой была опубликована через 10 лет после «Скандала в Богемии» — в том же журнале «Strand Magazine» — Vol. XXII, No. 128, August, 1901, p. 122-132).
Обратите внимание, в августе месяце, к чему вернусь как-нибудь позже, а пока, Гуго Баскервиль мчится:
Мчится за беглянкой, которая, как сказано в переводе Н. Волжиной, «…побежала через болото в отчий дом, отстоявший от баскервильского поместья на три мили».
А на самом деле: «…she came… so homeward across the moor, there being three leagues betwixt the Hall and her father's farm».
Три мили = 4828 м. А три лиги = девять миль = 14484 м.
Есть ведь разница: сколько бежать, догонять — около пяти километров или почти пятнадцать, да и в целом, для понимания географии всех происшествий.
Начало погони:
| Whereat Hugo ran from the house, crying to his grooms that they should saddle his mare and unkennel the pack, and giving the hounds a kerchief of the maid's, he swung them to the line, and so off full cry in the moonlight over the moor. |
| Гуго выбежал из замка, приказал конюхам оседлать его вороную кобылу и спустить собак и, дав им понюхать косынку, оброненную девицей, поскакал следом за громко лающей сворой по залитому лунным светом болоту. |
| Услыхавъ это, Гюго выбѣжалъ изъ дому и, вызывая конюховъ, приказалъ имъ осѣдлать его кобылу и выпуститъ собакъ. Когда это было сдѣлано, онъ далъ собакамъ понюхать головной платокъ дѣвушки, толкнулъ ихъ на слѣдъ и съ громкимъ крикомъ полетѣлъ по болоту, освѣщенному луной. |
Перевод (как уже бывало) опережает текст, сообщая раньше автора о масти кобылы.
Но вопрос в другом — что там было? — это свора с громким лаем или сам лично Гуго с громким криком помчался в лунном свете?
А дело было так: Гуго не только дал собакам понюхать косынку, но ещё навел их на след девушки (в охотничьей терминологии — набросить на след = swing to the line) и пустил погоню по её свежим следам (full cry = погоня по свежим следам).
Луна, между тем, действительно светила вовсю.
| The moon shone clear above them, and they rode swiftly abreast, taking that course which the maid must needs have taken if she were to reach her own home. […] The moon was shining bright upon the clearing, and there in the centre lay the unhappy maid where she had fallen, dead of fear and of fatigue. |
| Луна сияла ярко, преследователи скакали все в ряд по тому пути, каким, по их расчетам, должна была бежать девица, если она имела намерение добраться до отчего [?] дома. […] Луна ярко освещала лужайку, посреди которой лежала несчастная девица, скончавшаяся от страха и потери сил. |
| Мѣсяцъ ясно свѣтилъ надъ ними, и они быстро скакали всѣ рядомъ по тому направленію, по которому обязательно должна была бѣжать дѣвушка, если она хотѣла вернуться домой. […] Мѣсяцъ ярко освѣщалъ площадку, и въ центрѣ ея лежала несчастная дѣвушка, упавшая сюда мертвою отъ страха и усталости. |
(Итак, установленной причиной смерти потерпевшей служила потеря сил и страх, а не раны, нанесенные собакой и несовместимые с жизнью, как у Гуго с порванным горлом)
Дальше — довольно просто: надо найти тот Михайлов день по старому стилю между 1647 и1660 гг. когда было полнолуние, и тем самым, установить точное время происшествия.
Для этого, учитывая, что:
(1) событие было в период с 1647 г. (когда был написан портрет Гуго) по 1660 г. (конец «Истории мятежа и гражданских войн в Англии…» лорда Кларендона);
(2) англиканский Михайлов день в XVII веке был 29 сентября по юлианскому календарю, что соответствовало 9 октября григорианского ( а не 6 октября, как я ошибочно написал в предыдущей заметке);
(3) заполночь с 9 на 10 октября н.с. полная луна должна была находиться на достаточной высоте над горизонтом в Дартмуре (координаты: 50°33′59″ с. ш. 4°00′00″ з. д.);
(4) положение лунных теней на аутентичных иллюстрациях Пэджета позволяют однозначно установить направление погони и азимут от поместья Баскервилей на дом фермера;
И используя уже применявшийся астрономический метод (Пушкинъ. Примѣты), получаем, что подходящие ночи были:
с воскресенья на понедельник 1650 г. и с четверга на пятницу 1653 г., но, с учетом высоты луны, остается единственный вариант:
1653 год:
(на картинке показано московское время, а в Дартмуре 4:30)
Итак, смерть потерпевшей и её преследователя наступила с четверга на пятницу 29/30 сентября (9/10 октября н.с.) 1653 года в период между 3:30-4:30 утра по местному времени, примерно в 4-5 км от поместья Баскервилей по азимуту 120-140° на ЮВ, то есть, по направлению к «отчему» дому девушки, до которого от места её гибели оставалось ещё 10-11 км.
А звезды, что видны на иллюстрациях Пэджета, должны были находиться в северной части небосклона и принадлежать к созвездиям Дракона, Большой Медведицы и, что характерно, Гончих Псов:
Хотя, надо сказать, эти песики попали на небо попозже — в 1687 г. — когда Ян Гевелий поместил туда новое созвездие с собачками Астерион (Звёздочка) и Хара (Радость) — реинкарнировавшихся в 1960 г. в советских собак-космонавтов Белку и Стрелку, которые с триумфом вернулись на Землю.
Были ли они в 1653 г. уже псами Волопаса, или же щенками собаки Баскервилей, или просто гончими из своры Гуго, сбежавшими на небо подале от жутковатой болотистой пустоши — этого установить пока не удалось.
Единственно, что несомненно, так те явственные следствия сего грознаго и загадачнаго происшествiя, что не замедлили долго ждать: прямо на следующий день Земский собор в Московском Кремле принял решение о воссоединении Левобережной Украины с Россией (11 октября 1653 г.) , а уж через пару месяцев и сам английский гисторический пуританин Оливер Кромвель достиг высшей, и, как казалось, пожизненной власти, став Лордом-Протектором Англии, Шотландии и Ирландии (16 декабря 1653 г.)
P.S.
Бледный Филипп Филиппович пересек кухню и спросил старуху грозно:
— Что вам надо?
— Говорящую собачку любопытно поглядеть, — ответила старуха заискивающе и перекрестилась.
Филипп Филиппович еще более побледнел, к старухе подошел вплотную и шепнул удушливо:
— Сию секунду из кухни вон.
(М. А. Булгаков. Собачье сердце).
P.S.S.
Полный месяц светил на камышевую крышку и белые стены моего нового жилища; на дворе, обведенном оградой из булыжника, стояла избочась другая лачужка, менее и древнее первой. Берег обрывом спускался к морю почти у самых стен ее, и внизу с беспрерывным ропотом плескались темносиние волны. Луна тихо смотрела на беспокойную, но покорную ей стихию, и я мог различить при свете ее, далеко от берега, два корабля, которых черные снасти, подобно паутине, неподвижно рисовались на бледной черте небосклона. «Суда в пристани есть, — подумал я: — завтра отправлюсь в Геленджик».
(М. Ю. Лермонтов. Тамань).
(продолжение следует…)