А дело, в сущности, в следующем.
Есть юный автор. Грамотный, не бездарный, с зачатками чутья – при этом пишущий, естественно, плохо. Потому что надо быть гением масштаба Бредбери, чтобы быть юным автором и писать хорошо.
Есть форумные грифы. Они процентов на девяносто тоже пишут плохо. Но юный автор – это корм для самолюбия грифов, момент их самоутверждения и вообще большая радость.
И какой из этого следует вывод.
Критика в том виде, в каком она существует на литературных форумах, балансирует между «бесполезна» и «вредна». Единственная польза, которую приносит юному автору критика такого рода – закалка характера, навыки поведения в мире «у поэтов есть такой обычай – в круг сойдясь, оплёвывать друг друга» - и более или менее спокойного восприятия разборов собственного текста вообще.
Но кроме закалки стали, вся эта суета ничего не даёт.
Чтобы форумный трындёж что-то дал, юный автор должен заматереть, отрастить зубы и когти, выбрать себе аудиторию, привечать потенциальных консультантов и точно знать, что именно он хочет услышать. Если же он, не дай Господи, будет прислушиваться ко всему, что ему говорят форумные доброжелатели, роман будет похож на картину того зайца из мультика.
В сетевом варианте, правда, мульт бы был ещё печальнее. Заяц рисует, а ему не только соседи, лесные жители, а друзья со всего света через Сеть советы дают. Пингвин – об айсбергах, верблюд – о песках, паук – о мухах, а попугай – о тонкостях цвета тропических фруктов. И в итоге выходит правильный постмодернизм: пальма на льдине, увешанная ананасами и мухами засиженная. Все дружно плюются и говорят, что стало ещё хуже.
Фишка в том, что никто не говорит о главном. О принципиальном, о том, что на первых порах важнее пунктуации и даже правильного написания мягкого знака в глаголах перед «ся». Потому что любители давать советы слишком часто и сами этого принципиального не знают и не видят.
А оно – для всех приблизительно одно и то же.
Вот автор говорит: «Я создаю образ героя – и ситуацию, в которой герой действует. На всякий случай, сразу заявляю о том, каков у героя внутренний кодекс и как он, согласно этому кодексу, должен эту ситуацию воспринимать. Потом описываю его мысли-чувства-ощущения. И форумные критики мне говорят, что поведение героя не соответствует заявленному кодексу: кодекс, предположим, предусматривает сурового бойца, а у меня, вроде, многовато эмоций. Ладно. Я перерабатываю фрагмент. Убавляю силу эмоций до минимума, прикручиваю болевую чувствительность. Критики смотрят и говорят, что теперь образ сух, жизни нет. Что же мне делать?!»
Дорогие юные авторы, поднимите руки, кто тоже слышал что-то в этом роде?
Ага. Общая проблема, стало быть. В чём же дело и как она решается.
Ошибка начинающего писателя, старая, как мир: он описывает ситуацию, которую себе не представляет. В аналогичной ситуации он не был. Опыта соответствующих ощущений у него нет. Он фантазирует в произвольном направлении, идёт за собственной левой пяткой. Девушка пишет батальную сцену, причём от лица старого вояки. Юноша описывает пожилого циника, пережившего разрыв с женой сразу после серебряной свадьбы. Оба честно выдают свои соображения по этому поводу. В аудитории девушки есть, как минимум, один много дравшийся парень. В аудитории юноши есть, как минимум, один немолодой мужик. Но и все остальные чувствуют неизбежную фальшь: они за людьми наблюдали – кино смотрели – другие книжки читали. Но в чём именно фальшь – сказать не удаётся, ускользает. И читатели начинают давать советы: увеличить или уменьшить накал эмоций, добавить запятых и не перегружать предложения однородными членами.
Автор слушается. И слушается он вот почему: он НЕ ЗНАЕТ, как правильно. Пробует и так, и этак. Правда текста выскальзывает, как мокрое мыло из мокрых рук; стрелка эмоционального напряжения мечется по шкале от картона к истерике. Всё – плохо.
Что делать.
Место, общее до скрипа зубовного: писать о том, ЧТО ЗНАЕШЬ. Написать над монитором: «ПИШУ ТОЛЬКО О ТОМ, ЧТО ЗНАЮ!!!» - и всё время держать эту надпись перед глазами.
Нет, дорогие, я слышал: либо о том, что знаешь, либо о том, чего не знает никто. Но о том, что не знает никто, юный автор не напишет. Ещё не наработаны ни воображение, ни опыт. Значит, остаётся только первая часть этого девиза.
Ага, из зала спрашивают: «А фэнтези – как же?!»
А фэнтези – так: выбираем персонажей, чьи мотивации-ощущения-жизненный опыт максимально приближены к нашему собственному. И ставим их в знакомые нам ситуации. В любых декорациях. И всё.
Девушка не чувствует, не понимает, не может себе представить, каково вояке после боя. Чтобы писательница научилась представлять себе такие вещи, ей, я предположу, нужен чёртов опыт: двадцать лет бесед с комбатантами, питьё с ними чаю и того, что крепче чаю, анализ их трёпа, их воспоминаний, их лексики и мимики. Примерно столько же опыта требуется парню, чтобы достоверно описать психику барышни: двадцать лет общения с женщинами, сидения по кафешкам, выслушивания болтовни и сплетен, разговоры за жизнь с женой и её подругами, анализ их лексики, мимики, невербальных сигналов. И обоим необходим искренний интерес к людям, наблюдательность и терпение - плюс способность влезть в чужую шкуру и начать чувствовать чужую боль. И эта адова работа у каждого впереди.
А пока – девушкам не стоит трогать солдат изнутри, а юношам – барышень из глаз. Я понимаю: у всех начинающих на уме шаблон. Но нам надо следовать шаблону или книгу писать?
Первым делом учимся накладывать собственный жизненный опыт на антураж. Декорации перерисовывать.
Что мы знаем? Что уже успели пережить? Что произвело впечатление?
Неудачная влюблённость. Конфликт с ровесниками. Мама болела. Армия-институт-работа. Потеря. Подводим итог. Что мы можем попробовать описать.
Безнадёжную влюблённость молодого аристократа в девушку из другого клана/камеристки в лорда. Сложные отношения между парнями в разбойничьей шайке/девушками в монастыре. Наследного принца/принцессу у постели больной государыни. Новобранца в рыцарском ордене/ученика знахаря/странствующего оружейника/художника/купца. Это навскидку, выглядит общими местами - но жизнь в деталях; думаем, как выстроить сюжет.
Может, стоит остановиться на миниатюре. Создать яркий образ с глубокой социальной прокладкой. Самое главное – никто не скажет: «У постели больной королевы принцесса ведёт себя не так!» Писатель скажет про себя: «Я, чёрт возьми, лучше вас всех знаю, как ведёт себя дочь, у которой мать то ли выживет, то ли умрёт, и мир висит на волоске, и кругом родственники, которые ведут себя, как лицемерные придурки, даже если тоже что-то чувствуют, и я вот-вот останусь одна на свете – не дай Бог!» Знание материала наполнит образ жизнью, правдой и красками. Память всё подскажет: и как ложечка в чашке с настойкой звякает среди ночи, и какое у тебя лицо утром, в зеркале, и как врач глаза отводил... И не надо будет из народа специально слезу давить выдуманной болью – капля настоящей вызовет у читателя искреннее сочувствие и ответный катарсис.
Да, для отбора материала и смены декораций требуется не знание сотни книжек, написанных предшественниками, а опыт и настоящее творческое воображение. А вы как хотели?
Я уж не говорю о том, что упаси вас Господь выдавать в первых строчках текста нечто вроде: «Долг заставлял Ггероя быть таким-то и сяким-то – да он таким и был», - если не собираетесь немедленно описать, как он этот самый долг нарушает. Уж сколько раз твердили миру: до внутренних характеристик героя читатель должен доходить сам. Вместо того, чтобы сыграть раскрытость, скепсис, злобу, расчётливость, разум, весёлый нрав, вы говорите: «Герой был весёлый, добрый, раскрытый» или «Герой был злой, коварный, циничный», - а потом противоречите сами себе каждой строкой текста... да дело даже не в этом! Писатель не должен декларировать! Писатель должен изобразить! Так, чтобы читатель САМ сделал вывод.
Герой говорит о себе: «Я добрый малый», - и делает гадости и подлости. И читатель думает: он не только гад и подлец, он ещё лжец и лицемер. Это постижение сути вызывает катарсис. Герой говорит: «Я гад, я сволочь, я подлец», - и совершает благородный поступок. И читатель думает: он не гад, не сволочь, у него комплексы, чувство вины и больная совесть. И это постижение вызывает катарсис. Каждая самохарактеристика героя должна появляться в тексте ЗАЧЕМ-ТО – и непременно сыграть на раскрытие внутренней сути, тайны человеческой души. Иначе в ней вообще нет смысла: сами мы в обыденной жизни не говорим, если мы не полные идиоты: «Посмотрите, люди добрые, какой я милый, храбрый, умный и вообще прекрасный!»
Причём, заметьте: одно дело – герой говорит о себе: «Я такой и сякой», другое – вы говорите о нём: «Он такой и сякой». Если первый вариант ещё можно обыграть, второй – номер дохлый.
Едем дальше. Мир.
Ребята, описывайте.
Каждая строка текста должна нести не только смысловую, но и изобразительную нагрузку. Если абзац не вызывает у читателя в воображении чёткой картинки – вон этот абзац. Читатель должен не слышать, а ВИДЕТЬ происходящее в тексте, этакое вербальное кино. Причём, чем меньше слов вы потратите на описания, тем лучше.
Вот такое гадство.
Нужно описывать тщательно и подробно – но КОРОТКО!! В два предложения – пейзаж. В три предложения – портрет. Но чтобы это были тщательно отобранные, единственно верные слова. Поэтому – не Перумова надо читать, чтобы научиться это делать, а Чехова. «С маленьким лицом – как у хорька» - не только видим человека, ещё и понимаем, что от него ждать. «Толстый только что пообедал на вокзале, и губы его, подернутые маслом, лоснились, как спелые вишни. Пахло от него хересом и флер-д'оранжем. Тонкий же только что вышел из вагона и был навьючен чемоданами, узлами и картонками. Пахло от него ветчиной и кофейной гущей», - понимаете, почему это идеальные портретные характеристики? Если нет, перечитывайте весь текст, пока не поймёте.
Пока вещь не начнёт дышать, пока у читателя не появится эффект присутствия, пока он не поймёт, чем пахли цветущие луга в вашем Неверленде, пока он не закашляется от пыли, которую поднял эскадрон гусар, проходящий по тракту – не прекращайте работы. Если читатель прочёл страницу и ещё не видит и не ощущает, где находится – не текст и был.
И самое последнее дело – обрушивать на читателя с первых строк шквал неологизмов. Да-да, он понял, как в вашем мире зовутся боги-духи-прочие сущности, как называется ваш рыцарский орден, какая у вас сложная топонимика, и что оружие вы тоже переименовали – у вас богатое воображение, но дальше он прочтёт как-нибудь потом. Потому что на первых страницах боги-духи и рыцари ему никто и звать их никак. Он не готов сходу сочувствовать сэру Апофигею де Хренпоймицли, ученику великого наставника Довсегодокапея, который издал кодекс Крендибоберов и изгнал из мира всех Анукажорок – только за то, что проименованный сэр Апофигей за первый абзац трижды помянул Пресвятого Ризотта и Блаженную Сальмонеллу. Это не только на уровень «читабельности», как нынче говорят, влияет; это ещё и уровень вкуса выдаёт. Ему нечем больше создать атмосферу, кроме как ворохом неологизмов. Плохо.
Хуже только государственное устройство, вытряхнутое в первом же абзаце, урок политологии и географии – читатель тут же вспоминает школьные годы чудесные и пролистывает всю эту радость, если добрый. Если злой – сразу пускает книгу на растопку.
И всё время держим в уме: ПИСАТЬ КАК МОЖНО КОРОЧЕ! Знаменитое упражнение: как можно подробнее описать нечто, а потом почеркать всё, что можно, чтобы осталась чистая суть, жилистое мясо на костях. Редактирование должно заключаться в вычёркивании. В вычёркивании и вычёркивании. Каждая фраза перечитывается на предмет того, нельзя ли сказать короче и точнее.
Образный строй текста – отдельная песня. Метафоры выдают уровень чутья к жизненной правде. Вот, к примеру, «мысли шевелятся медленно, как сонные рыбы в вязком болоте» - неудачная метафора. В вязком рыбы не живут, им нужна чистая вода – пустой, фальшивый образ. Или, скажем: «мои волосы напоминали змей с лоснящейся кожей» - волосы в коже... Горгона Медуза. Тактильно недостоверно, нелепо – уж не говоря от том, что взгляд «выскакивает из головы героини»: кому волосы змей напоминали? Ей самой?!
Если не хватает опыта выбрать точную метафору – не надо писать красиво. Лучше – просто. Проще, проще – но точно. А красивости и вычурности отложите до тех пор прекрасных, пока не научитесь чётко и верно формулировать мысль. Красивые метафоры – для мастеров.
Поехали дальше.
Классические фэнтезийные детали. Говорящие животные, говорящее оружие.
О, дорогие друзья, диалог – вообще отдельная песня. Диалог – самая сложная часть текста, даже если трындят люди, а не скотина и не артефакты.
Люди, гады, говорят совсем не так, как пишут. Разговорная речь неуловима, как ртуть – поэтому так легко сделать диалог зверски картонным. Достаточно просто писать правильными литературными предложениями. Персонажи тут же начинают напоминать знаменитого стройбатовца из анекдота: «Вася, разве ты не видишь, что твоему товарищу капает за шиворот расплавленное олово?»
Мало того, что живые реплики – сокращаются, упрощаются, что в них могут быть использованы слова-паразиты, жаргон, нецензурщина, так они ещё и строго индивидуальны. У каждого из беседующих – свой опыт, своя биография, свой внутренний ритм – свои любимые словечки. Но новички почти всегда упускают это из виду.
Юный автор по умолчанию считает, даже если сам себе в этом не признаётся, что диалог – это средство донесения до читателя информации о событиях. Немой приходит поговорить и сообщает что-нибудь, что автор не прочь сообщить читателю; то, что он немой, вообще-то – как-то упускается из виду. Почти никто из юных авторов – да ладно, и не юных, общая болячка – не держит в уме важнейшую вещь: диалог – средство психологической характеристики персонажей. Остальное – шелуха.
Диалог не годится в качестве средства донесения. Персонажи, гады, если их не заставить озвучивать необходимые автору мысли, не хотят их озвучивать! Канцлер входит в кабинет короля и не хочет правильным образом ввести читателей в курс дела: «Ваше величество, герцог Тилимилитрямский со своими вассалами снова устроил смуту на Зелёных лугах, как уже случалось пять лет назад». Он, сцабака бешеная, говорит: «Люди Карла опять, государь, прокляни их Господь!» Потому что о приключениях в герцогстве Тилимилитрямском и король уже пять лет знает, и канцлер знает, и друг друга они знают, понимая с полуслова – и разжёвывать очевидное им ни к чему. И бедный писатель думает, что делать: то ли заставить канцлера говорить подробно и фальшиво, то ли как-то иначе доносить до читателя необходимую информацию.
И это – люди. А как насчёт говорящих мечей и лошадей?
Все эти магические помощники почти воспринимаются голой функцией. Они бывают нужны для трёх вещей: доносить информацию, хохмить и тупить. Юного автора, ухитрившегося создать в диалоге достоверный образ говорящего меча или говорящей лошади – я не припомню.
С животными в фэнтези в принципе плохо. Даже в бесспорно талантливых романах Мартина животные превращены в функции – что говорить об авторах попроще! Лошадь в фэнтези – это магический мотоцикл; она не ест, не пьёт, не нуждается в отдыхе. Демоническая хищная лошадь, кроме того, хохмит и тупит, некоторые разновидности магических лошадей напоминают и дают советы... Дорогие друзья! Если уж вы превращаете живое существо в механическое средство передвижения, по крайней мере, не заставляйте его говорить, в особенности – служить гибридом ноутбука и карманного справочника. Дико звучит.
И напоследок, пока что.
Вроде, все знают, что языку нужна выразительность. Но новички не умеют делать выразительной свою речь, поэтому некоторые из них для повышения эмоционального градуса используют мученический пафос. Боль!! Стрррадания!! Крровищща!!
Интересно, что эффект выходит ровно обратный. Чем сильнее акцентируется внимание на Стрраданиях, тем в них слабее верится. Видимо, потому, что описывающий муки героя автор сам не чувствует боли – не вжился.
Боль вообще описывать тяжело. Тут ведь главное – вызвать сочувствие читателя, а сочувствие не выбивается кирзовыми сапогами. Гипертрофированно страдающий на публику герой часто производит ровно обратное впечатление, вызывая, скорее, смешок или злорадство: «ничего не стоит три дня с перерезанным горлом проходить». Правильное описание – путешествие по лезвию между муками и мужеством, иногда – между муками и безнадёжностью, иногда – между муками и попытками действовать. Но в любом случае, кроме боли должно быть ещё что-то. Эмоциональное однообразие быстро набивает оскомину.
Всё вышесказанное должно бы подводить к мысли, что самое главное – посыл и выразительные средства. Надо иметь, что сказать – и обдумать, как сказать. Надо осознать, что, вне зависимости от жанра, текст должен быть правдив. Художественная правда – занятная вещь: «Вечера на хуторе близ Диканьки», «Собачье сердце», «1984» - правдивее иной документальной прозы.
Есть смысл поразмыслить о том, как это выходит
Отмазка «я же фэнтезень пишу» - не катит.