Мне Кот говорил, это время - чудеснейший сон:
Крадётся неслышно, скользит осторожным туманом.
Оно неизбежно. И будь ты хоть рысью, хоть псом,
Хоть даже мустангом, чью шею обвило лассо,
Почувствуешь то, что понять не хватает ума нам.
Мне Кот говорил, это время 'Сразись и рискни',
Точи свои когти до самого яркого блеска!
Слова его пахли не сухостью знаний из книг.
Слова-исполины, а не легковесный тростник.
Такие забудешь не враз, и не скажешь, что, дескать,
Ещё слишком молод, и не отмахнёшься хвостом.
Какие тут игры, когда Он серьёзен до жути!
Я даже не хахал и сложное видел в простом.
Слова Его жалили душу огнём и хлыстом,
А звёзды на небе горели и пахли кунжутом.
Мой друг оказался провидцем. О, как же он прав!
Я был наготове, но Время приходит без стука.
И встретила осень меня терпким запахом трав,
Который и слаще костей, и острее приправ,
И осень пришла ко мне рыжей в подпалинах сукой.
Мне Кот говорил, промурлыкав, попался, мол, Пёс.
Вприпрыжку носился и даже, наверное, вскачь я.
Мой 'сон' оказался реальным. До смеха и слёз.
Ведь запах Её совершенный учуял мой нос.
Но люди, не чувствуя, скажут лишь 'Свадьба Собачья'
Роберт Белинский
Вообще-то, приём это сложный и встречается он редко.
Наши люди и человека-то описывают крайне тяжело, будто жизнь прожили среди манекенов и героев сериалов, а живых людей никогда в глаза не видали. Само собой разумеется, что животных народ и подавно не может дельно описать. У большинства писателей животное, присутствующее в тексте, вообще тяжело назвать полноценным персонажем: оно не живёт в пространстве книги, а выполняет какую-нибудь механическую функцию. Лошадь изображает мотоцикл – она так же быстра и неутомима, её так же можно «заправлять», когда владелец спохватится, она так же безотказна. Сел – поехал. Герои, сидя в седле, ухитряются книжки читать – такая у фэнтезийной лошади поступь нетряская. Собака представляет собой охранную систему и оружие в одном флаконе: лает, кусает и в дом не пускает. Кошка и прочие мелкие животные обычно «оживляют текст» всякими нелепыми ситуациями, в которых участвуют. В общем, личность живого существа значения не имеет.
Она и в жизни-то для огромного большинства людей значения не имеет. Литература только отражает обывательские представления о всевозможных божьих тварях: они существуют в пищу, для пользы дела, во вред – и достаточно. Слова о личности собаки или кошки вызывают искреннее недоумение. Впрочем, как я уже сказал, обыватель и в человеке видит примерно то же самое, поэтому удивляться не приходится.
Это современная общелитературная болезнь – отсутствие в персонаже души. Нет, дамы-господа, я понимаю, что снова предлагаю сыр бри вместо ржаного хлеба. Надо учиться писать людей, а я говорю о животных. Но мне вдруг пришло в голову: а вдруг, если начать с другого конца, легче пойдёт? Ведь необычная творческая задача по определению ломает канон, а для борьбы с картонностью и бездушностью сломанный канон – половина дела.
Итак. Сегодня мы рассмотрим такую странную тему: животное в фантастике, фэнтези, мистике – и даже реалистической прозе. Особый момент – животное как фокальный персонаж.
Для начала упомянем всякую проходную божью тварь, которая вступает с героем во взаимодействие. И уточним: любая деталь книги должна быть вписана в ткань повествования надёжно, вызывать доверие и работать на идею. Что из этого следует? Лошадь-скутер, сидя на которой можно читать, обедать, курить, обниматься-миловаться с девицей, ехать без остановки стопяццот километров и заправлять лишь по мере надобности – в ткань очень кривого повествования, может, и впишется, если там всё идиотское, но доверия не вызывает и на идею не работает.
Лошадь – непременный атрибут фэнтези. И авторы фэнтези всё время забывают, что лошадь – живое существо. Слишком уж привычно всё объяснять «магией». Но посмотрим на самые одиозные вещи.
Живую лошадь надо кормить и она устаёт. Почитайте, дорогие друзья, реалистические романы восемнадцатого-девятнадцатого века: сколько времени на лошади скакали, а сколько ей давали отдохнуть. Сколько времени уходило на то, чтобы лошади поели? «Покормить лошадь на постоялом дворе» - не десять минут, несколько часов. Лошадь, как существо крупное и травоядное, ест и пьёт помногу, насыщается неторопливо. А если гнать лошадь в карьер, не давая ей передышки – помрёт лошадь. «Загнал трёх лошадей» - да, бывало. Иногда срочность какого-нибудь донесения в мире без телеграфа-телефона-Интернета важнее, чем жизнь несчастной бессловесной животины; и людьми так же жертвовали. Но невозможно скакать галопом три дня подряд, на одной и той же лошади – и чтобы она была к концу этой бешеной скачки как новенькая. Магия? Ага, та же самая, которая даёт главгерою возможность три дня ходить с перерезанным горлом.
Второй момент – плотоядные лошади, любимые дамами. Ну, вы знаете, чёрный клыкастый ехидный конь в пальто с Мери Сью в седле. Питается мясом. Как вы думаете, сколько мяса требуется активно двигающемуся живому существу весом в три-четыре центнера? Ага. А как вы думаете, почему хищники активны только во время охоты, а потом отдыхают-переваривают? Верхом на гепарде Мери Сью прокатиться не хочет? Разгоняется дивный зверь, как хороший автомобиль. Минуты на полторы. А потом ему требуется полноценная пища (которую он, предполагается, за эти полторы минуты поймал – много килограммов парного мяса) и полноценный отдых, часов пять-семь. Вот так оно живёт, крупное, тяжёлое, хищное существо. На такую жизнь почти любой хищник рассчитан матерью-природой. Поэтому присутствие в тексте плотоядного коня лично для меня разрушает доверие в момент. Это не живое существо – это дурная декорация. Можете обложить меня любым матом, вроде «это же МАГИЯ!» и «это же сказка»; глупость кромешная, по-моему, ею и остаётся. Непонятно, что за мутант такой – хищник с телом травоядного зверя. Нечем кормить: такой коник разорит хозяйку на мясе, ведь в псевдосредневековых мирах, где это всё и происходит, мясо нечасто приходится есть и людям, оно дорого. Не каждый же день владелица может скормить своему коню главзлодея! Очень крупный голодный хищник не съест от бескормицы собственную владелицу? Далее: хищник такого размера по определению недостаточно вынослив – и с этим ничего не поделаешь. Я уж не говорю, общаться, как Мери Сью с ехидным конём, с хищниками нельзя. И с травоядными – нельзя. И ни с кем нельзя.
Я вижу в качестве ездового хищника только один тип живых существ. Псовых. Поэтому варги Толкина более или менее достоверны, в отличие от. Я бы усомнился в них, как в верховых животных именно, но как вьючные или запряжённые во что-нибудь, от нарт до тележки, собаки издавна хороши. Вес-размер у пса или волка невелик – с конём не сравнить, поэтому провиант для собак легко брать с собой; эскимосы или чукчи и брали. Псы охотятся стаей, специфическим образом – много часов преследуют добычу, выматывая её. Они очень выносливы. Поэтому вот так, много часов могут везти нарты, могут. В команде – особенно. У них командный дух силён, у псов. «По северу ехал один эскимос; везли его десять собак и барбос», - да, было дело. Хорошенько ощутите разницу между вьючным псом и хищным конём. Ну да.
В общем, когда мне самому для пользы дела потребовался конь, не знающий усталости, хищного и страшного вида, не требующий корма, я пресловутой магией заставил двигаться чучело. Мне кажется, что лучше движимый етицкой силой лошадеобразный мотоцикл у героя, чем живое существо, нарушающее одним своим существованием все законы природы.
На самый худой конец, если уж герою так необходимо появиться верхом на страшном чудовище, способном кого-нибудь сожрать, я представил бы себе что-то такое всеядное и ужасное, вроде кабана, что ли, или какой-нибудь фантастической модификации медведя. Которое жрёт, как свинья, любые помои, от картофельной шелухи до трупов включительно, выносливо и проходимо, как танк, очень агрессивно. Похожие создания мне, как будто, встречались где-то у Гаррисона, но авторши фэнтези, похоже, считают их не такими гламурными, как ехидный конь. И контакт с такой тварью надо прописывать серьёзнее, потому что слепому ясно: сюсюк тут не прокатит никак.
Очередной раз повторю: у живого существа – свой характер и потребности. Просто взаимоотношения героя с конём – уже изрядный кусок раскрытия образа героя, потому что с бессловесными тварями человек обычно очень откровенен. Но обычно этим никто не занят, хотя чувствуется настоятельная потребность.
И не надо, не надо приплетать сюда фольклор! У народной сказки и мифа – другие корни, другие средства, другие цели. У авторской литературы, даже у авторской сказки – принципиально противоположный подход. Лучшее, что может сделать автор фэнтези – не корчить из себя «творца современного фольклора», а озаботиться той необходимой степенью достоверности, которая и превращает текст из дешёвой развлекухи в литературу.
Следующий момент: оборотни.
Оборотни – предмет тёмный, хотя бы потому, что нет строгого мифологического канона, а без него всё совершенно непонятно. Поэтому я лично за оборотней обычно не берусь – только по крайней производственной необходимости.
Вот анимаг. Оборотень, который превращается в животное по доброй воле, путём специальных манипуляций. Человек на четвереньках в теле зверя. Собственно, это не задача для писателя: меняется, в какой-то степени, только способ передвижения и угол зрения. Человек, «обернувшийся зверем», не становится зверем, он его изображает. Это бывает нужно в сюжете, как проходной эпизод, не спорю – но, ИМХО, не интересно. Грубо говоря, аквалангист – это акула-анимаг; уровень изменения личности примерно такой.
Собственно оборотень, ликантроп, вервольф – это существо, из которого вытягивает его звериную суть луна или ещё какое-то сильное колдунство. А вот у вервольфа луна вытаскивает наружу его собственную звериную суть в виде неведомой фигни или, всё-таки, волка?
Мой единственный, так сказать, кадровый, правильный оборотень был «заражён» ликантропией, как мог бы заразиться бешенством. Но звериная суть вышла, большей частью, его собственная, а волчье её только подкрасило. У второго оборотня, Волчьего Пастуха, эта самая «волчья суть» была второй натурой изначально, обуславливая вполне человеческое поведение. То есть, «выпустив волка», он выпустил на свободу самого себя. Из проделанных в этом направлении экспериментов я заключил следующее.
«Волк» - скорее, символ человеческого подсознательного, кудлатый и клыкастый. К волку реальному имеет довольно слабое отношение. Посему вервольф – не человек, превратившийся в волка, а человек, «одичавший», «озверевший», стряхнувший с себя культурные запреты. Отсюда следует, что в полнолуние поведение вервольфа будет зависеть от свойств его человеческой личности, а не от «волчьей примеси». И повадки оборотня надо выписывать соответственно: не столько как зверя, сколько – как человека, страдающего эпилепсией, шизофренией или ещё каким-нибудь психическим расстройством, при котором приступы случаются периодически, а во время приступов резко изменяется поведение. Удачных книг, где оборотни играют значимую роль, немного, но те, что есть – хоть вещицы Лорел Гамильтон той же – примерно по этому типу и выстроены.
Мне кажется очень удачным изображение во многих фильмах ужасов вервольфа не в виде волка, а в виде неопределённой, громадной и свирепой твари. Этакий символ освобождённого бессознательного, влекомый похотью, жестокостью или голодом.
Поэтому спорно, что для создания образа оборотня надо опираться на психику животного, а не человека. Впрочем, большинство авторов вообще не заморачивается. Всё равно для них любая звериная шкура – лишь костюмчик для ролевых игр.
Дракона в качестве фантастической живности мы тоже пока рассматривать не будем. Дракон – слишком символ, к тому же в большинстве современных пописух он относится к породе «сексапильный вьюнош, у которого периодически отрастают крылья и хвост». Вдобавок, у дракона отсутствует достоверный прототип в животном мире, а мир мифологический – глубоко другое, всё-таки.
Перейдём к главной теме: нам требуется зверь в качестве фокального персонажа.
Говоря о звере, как о фокальном персонаже, я буду в дальнейшем иметь в виду самых простых и обиходных живых существ. Большей частью – кошек и собак. Они всем известны, их легко наблюдать, у человечества накоплен громадный опыт общения с этими существами. Есть немало книг, реалистических в основном, в которых собака выступает в качестве фокального персонажа. Ну, все помнят, Лондон, Троепольский, Головин, Джессап – в общем, много более или менее достоверных и определённо талантливых текстов, которые можно рассматривать, как образцы жанра.
Зачем животное выбирается в главные герои?
Фокально описанный зверь способен решить множество писательских задач. Самая распространённая: взглянуть на человеческое общество вообще и на людей в частности глазами наблюдательного, неглупого, но чуждого человеческой культуре создания. Хрестоматийный пример – Свифт, ага.
Вторая возможная задача: напротив, дать возможность людям понаблюдать за поведением собаки – обычно, собаки, хотя может, есть и другие книги – изнутри. Из этих чудных, тёмных, влажных глаз, под которыми – лучший нос на свете. И вот она – тяжелейшая актёрская работа. Потому что для достоверного создания образа собаки или кошки мало принятых стереотипов. Надо наблюдать и вживаться.
Что ж такое – тёмные умные глаза собаки?
Во-первых, они плохо видят. Барбос зрительно воспринимает окружающий мир только в радиусе около двадцати метров – хорошо, в радиусе до сорока метров – как очень близорукий человек. Во-вторых, близорукость пса компенсируется отличным слухом и очень хорошим обонянием. Интересно наблюдать, как пёс ждёт хозяина из магазина, к примеру, или с одним человеком дожидается другого: он напряжённо всматривается, всматривается в толпу; время от времени ему кажется, что он узнал – начинает вилять хвостом, ставит уши... нет, обознался. И тут до ноздрей пса доходит струя запаха – о! Вот же он! Радостный лай или визг. Дождались.
Посмотрим, как устроен барбос. Он создан так, чтобы всё время контролировать поверхность земли, покрытую следами. Его лучший на свете обонятельный агрегат, более совершенный, чем современные анализаторы запахов, всё время направлен вниз. Первое, что пёс сделает с необычным объектом – обнюхает. Пёс видит мир снизу. Делает выводы по ногам и рукам людей. Ловит те потоки воздуха, которые несут запахи у самой земли.
Нос – влажный. Чтобы не пересыхал, его облизывают: слизистая должна быть в идеальном порядке. Обонятельный лабиринт, скрывающийся в этом носу – чудо природы: в расправленном виде он оказался бы больше по площади, чем вся шкура пса. Пёс оценивает пищу по запаху, предметы – по запаху.
Есть интересная версия. Собака хорошо понимает, с кем из людей имеет дело, в частности и потому, что всё время обоняет изменяющийся гормональный запах человека. Страх – пахнет, злость – пахнет.
Довольно распространённая ошибка писателя, пишущего «из глаз» собаки или кошки – сюсюканье. Приписывание зверю этакой слащавой дурости. «Он, конечно, не мог понять, зачем это надо». «Он, конечно, не понимал назначения этой штуки». Дурачок мохнатый... Как правило, эта манера выдаёт полное незнакомство писателя с предметом.
«Умей собака говорить, она освоила бы школьный курс алгебры», - говорят учёные о психике псовых. Интеллект собаки куда серьёзнее, чем принято считать в обиходе. И назначение большей части бытовых предметов пёс знает не хуже его хозяев. Пёс знает, что с сумочкой хозяйка ходит в гости, с хозяйственной сумкой – в магазин, а с сумкой-тележкой – на дачу. Пёс понимает, что хозяин не позовёт его гулять, если берёт с собой ноутбук, а вот если потянулся к старой куртке – иное дело. Пёс понимает, что такое общественный транспорт, проезжая часть, автобус, личный автомобиль. Понимает, что такое упаковки продуктов. Собачьи консервы – это интересно, но без хозяина открыть нельзя. Бутылка йогурта – это очень интересно и можно открыть самостоятельно. Пакет с бананами – это совершенно не интересно, можно даже и не принюхиваться.
Те, кто держал собак, знают, насколько отлично собака запоминает и понимает слова – учёные уже в курсе, что не интонацию. Экспериментально доказано, что пёс может различать по названиям триста предметов. Более того, одарённые собаки, если им показать на два предмета, знакомый и незнакомый, и попросить подать названное незнакомым словом, логически доходят до идеи, что речь идёт о незнакомом предмете. Есть запротоколированный экспериментальный материал. Все, наверное, наблюдали: пёс знает, что он – Рекс, Дусенька, Лапуля, Рексик, Лохматенция, Пёс, Собака, Он и Куда обормот полез. Соответственно, всё это необходимо учесть.
Пёс – существо территориальное. Всем известно: если собаке приходится мочиться на территории, где не бывает других собак, она не оставляет капельку под каждым кустом; пёс экономит мочу и ценный секрет анальных желёз, чтобы обозначать себя в мире и сообщать о себе миру. По запаху чужой мочи и фекалий внимательный барбос делает далеко идущие выводы. Пара приятелей-кобелей очень забавно перекрывают территориальные метки друг друга – собачья подначка.
Собаки – существа стайные и очень общительные. Пёс не существует вне коммуникаций, он постоянно налаживает отношения с людьми или другими собаками. Пёс озабочен собственным статусом, территорией, тем, насколько его уважают окружающие. В этом смысле между псовыми и людьми – много общего.
Речь собаки, обращённая к людям – язык тела. Собаки его тоже читают, но для человека закрыт язык запахов, пёс в курсе. Поэтому человеку он показывает. Любой пёс, который общается с людьми – мастер пантомимы. Он идеально объяснит, что именно ему нужно – без слов, и так очевидно. «Дай мне попробовать то, что ты ешь? – всем знакомо это выражение лица? – Ну, пожалуйста!» «Пойдём гулять? Ошейник надень, а намордник – не надо». «Брось для меня эту палку! Вот эту палку – на, возьми – и брось её подальше. А я принесу!» «Прости, виноват». «Почеши мне ушко... вот тут... ещё... Да, вот так – прекрасно!» «Отойди от меня, не трогай, а то укушу!»
Попробуйте последовательно представить себе позы, соответствующие человеческим репликам. Да, пёс всё показывает, и все эти тонкие невербальные сигналы должны быть описаны, если мы хотим, чтобы образ собаки в тексте был достоверен.
На звуки, издаваемые псом, тоже хорошо бы обратить внимание. Собаки не только лают и скулят. Да и лай бывает очень разный: злобный лай на врага и радостный лай с визгом, когда вернулся, наконец, хозяин – сильно различаются, не перепутаешь. Они ещё свистят, очень тоненько. Издают в высшей степени своеобразные, почти членораздельные звуки; мой пёс выдаёт такую обиженную тираду, если ему сказать: «Ты не показывай, ты объясни». Рычат. Да и вообще, собака – существо разговорчивое.
Прежде, чем начать писать собаку, надо наблюдать и наблюдать. Чем больше тонких нюансов поведения пса будет замечено, расшифровано и переведено на человеческий язык, тем лучше выйдет текст. Животных, как и людей, очень полезно писать с натуры.
Кошек в последнее время описывают чаще: котэ – король Интернета. Кошек чаще и дома держат, больше возможностей понаблюдать. Отсюда много очень неплохих миниатюр в блогах из жизни кошек. Но фокально кошек описывали редко, а таких масштабных вещей, как тот же, хотя бы «Зов предков», где фигурировала бы кошка, и вовсе фактически нет – не вспоминать же Кунина! Это, видимо, объясняется тем, что кошка кажется зверем более далёким от человека, чем пёс, менее понятным, к тому же, её участие в человеческой жизни – условно. Кошка гуляет сама по себе.
Оттого, большей частью, становится героиней анекдотов, баек, рассказов, историй, но не романа. Хотя как личность кошка не менее интересна, чем собака.
Что же видят эти опаловые очи с вертикальным зрачком?
Начнём с того, что, в отличие от тёмных собачьих глаз, опаловые кошачьи видят очень хорошо. Правда, учёные никак не могут решить, насколько хорошо обычная мурка различает цвета, и склоняются к мысли, что, скорее всего, она их различает неважно. Встроенные в кошачьи глазницы приборы ночного видения не требуют цветовой дифференциации: мышь – она и есть мышь, её цвет не имеет принципиального значения. Зато движение кошка замечает в почти полной темноте: буквально звёздного света достаточно, чтобы полёвка какая-нибудь, шевельнувшись в листве, себя обнаружила. В сочетании с острейшим слухом – вечно настороженные торчащие ушки – машина смерти для всего меленького и шуршащего.
Важно ещё отметить осязание. Усы – дополнительный орган осязания в темноте. Обратите внимание: мурка может «навести усы на цель», сокращая мускулы на щеках – направить их вперёд, а может расслабить – и они раздвинутся в стороны. Важная и функциональная вещь; у пса его мелкие усики только для проформы, рудимент, можно сказать, они ему особенно не нужны. А у кошки всё тело покрыто длиннейшими чувствительными волосками – ориентация в темноте, всё понятно.
Наша серенькая мурка – ночной хищник, совершенный до восторга. Кривые когти специальный мускульный механизм втягивает в подушечку лапы, в меховые чехлы, оттого они всегда остры, не тупятся о дорогу при беге, как собачьи. Гибкость и упругость – феноменальны. Вестибулярный аппарат в сочетании с гибкостью и упругостью – столь прекрасен, что кошка выворачивается в воздухе и падает на лапы, сорвавшись с высоты. Семь и даже десять метров – не травмирующий прыжок или падение. Крохотный котёнок спрыгивает с колен хозяина, легко пружиня лапками; если такой подвиг повторит щенок того же возраста, он может серьёзно покалечиться.
Правда, команда псов на охоте эффективнее, чем кошка-одиночка. Но это вопрос приоритетов.
Кошка, как уже давно было сказано, гуляет сама по себе. Она может вообще не нуждаться в обществе себе подобных. И собачьего «чувства локтя» у неё нет. И не связывает она себя со всем кошачьим родом в одно целое: физиолог, работавший с этими эгоцентричными существами, писал, что кошка может ласково бодать руку со скальпелем, которым только что вскрыли на её глазах другую кошку. Нет у этих типов чувства ответственности за весь белый свет, как у псов.
Но абсолютная любовь – к человеку, к собаке, к другой кошке – случается. Описана, к примеру: samlib.ru/k/kwashnina_e_d/black_cat.shtml - в этом прекрасном рассказе. Так что кошки – вовсе не бесчувственные эгоисты.
Кошки великолепно понимают людей. Как минимум, не хуже, чем собаки. Моя знакомая рассказывала, как однажды беспризорная и больная мурочка, которой явно нужна была человеческая помощь, шатаясь, подошла к ней на улице и буквально обняла её ботинок. Разумеется, надо быть бесчувственной негодяйкой, чтобы оттолкнуть страдающее животное – знакомая взяла кошку с собой, «только чтобы ей помочь». Эта самая кошка, уже здоровая, вальяжная и располневшая, живёт в доме седьмой год – и ни у кого из домашних, трепетно её обожающих, разумеется, не поднимается рука выгнать её на улицу.
Я часто слышал, что кошки приводили своих особенно симпатичных, «открыточных» котят в места, где им случалось общаться с людьми, достойными доверия – с теми, кто кормит бездомных кошек, к примеру. Одного такого «приведённого матерью в хорошие руки» - видел. То есть, у кошки хватает здравого смысла просчитать судьбу своего потомства: обычных уличных котят она учит удирать при виде человека, а вот этакий рыжий с серебринкой пушистый шарик или подобную прелесть – напротив, обучает доверять и ласкаться, потому что это ему в жизни полезнее. Трезвый такой, практичный, житейский расчёт, для которого надо не только отлично разбираться в людях, но и понимать, что такое человеческие симпатии и антипатии. Оценивать с чужой точки зрения – прерогатива разумного существа, поэтому сюсюканье и сантименты в «кошачьих» рассказах выглядят особенно неприятно и недостоверно.
Кошки «плохо дрессируются» не по глупости своей, а по независимости нрава. Собаку легко заставить, научить или приохотить ходить строем, кошка «ходить строем» не будет, потому что ей это не интересно. А если вдруг что-то из собачьих дисциплин кошке интересно – она обучается этому играючи. Носит поноску, к примеру, или приносит брошенный предмет. Подумаешь, науки-то было...
Любая мурка очень любит тепло. В тепле её шерсть вырабатывает особый, полезный для кошачьего организма фермент, который кошка и слизывает, когда чистится. Поэтому всякая кошка предпочтёт сидеть на тёплом – а батарея это парового отопления, работающий ноутбук или ваш собственный живот, особого значения не имеет. Хотя, на животе сидеть приятно, может, ещё и погладят.
Как все очень чувствительные тактильно существа, кошки обожают прикосновения. Но не такую грубую возню, как псы – мурка существо нежное.
Человеческую речь кошка, как будто, понимает неплохо – но это ничем не доказано. Это собаку можно убедить играть в глупые человеческие игры, запоминать кучу всякой ерунды, а потом вынимать из кучи предмет по команде: «Дай мишку. Дай зайку. Дай ёжика». Кошка не станет этим заниматься вне зависимости от уровня интеллекта. Поэтому – предположим, что кошка понимает бытовые разговоры плюс-минус на собачьем уровне, так, без фактического подтверждения.
Для общения с людьми и себе подобными кошка чаще использует звук, чем язык тела. Только угрозы у неё выглядят телесно выразительно. Прочее – «мяу», хотя, собственно «мяу» услышишь редко.
Мурлычут, урчат кошки-матери, успокаивая котят: утрированный звук дыхания рядом, «мама дома». Для человека – такой же дружелюбный успокаивающий звук. Шипят мурки, предупреждая о собственных агрессивных намерениях; некоторые кошки ещё и плюются при этом. Подзывают котят, друг друга и человека особым звуком; фелинологи называют его «трель». Представьте себе «м-ррр!» произнесённое очень нежно и высоко. Этим звуком можно расположить к себе любую кошку, даже дикую – их, видимо, потрясает уровень владения их языком. Есть ещё немало более сложных сигналов, не говоря о том, что некоторые звуки кошка издаёт именно для людей: стоит ей заметить, что гнусные вопли в пять утра поднимают хозяина с постели, чтобы дать кисе покушать – как вы будете обеспечены гнусными воплями голодной кошки на вечные времена. Кошки очень наблюдательны и легко делают выводы.
Совести – в собачьем смысле – у кошек нет. Никакая сила не заставит кошку делать то, что лично ей неудобно. Невозможно объяснить кошке, что нельзя взять пищу со стола; можно напугать её настолько, что она будет опасаться залезать на стол при вас, но без вас залезет и съест, что захочет. Сытая кошка не польстится – и только.
Но говорить о кошках и собаках можно ещё долго. Я вытряхнул весь этот ворох материала, чтобы показать, на чём может базироваться созданный в тексте образ собаки или кошки. Некоторый антропоморфизм – неизбежен; всё-таки, мы же говорим о существах, которые не мыслят словами, а описывать их мысли приходится словами, это несколько искажает картинку. Но всё равно, учитывая нюансы физиологии и поведения животного, пронаблюдав кошачью или собачью личность – можно сделать приличный набросок с натуры, который вызовет у читателя впечатление достоверности.
Подытожим.
Учитываем физиологические особенности. Учитываем психические особенности каждой конкретной особи. Учитываем все невербальные сигналы – ведь не бывает у животных других сигналов, если речь не идёт о говорящем попугае или человекообразной обезьяне – и пытаемся «перевести» их на человеческий язык. Лепим образ по системе Станиславского примерно таким образом.
Не «анимаг» - я, человек, натягиваю собачью шкуру. Не «оборотень» - собака как человек, только без мозгов и одержимый инстинктами. Скорее, - я, двоесущный, пёс или кот в человеческом обличье, на некоторое время обзавёлся даром речи, чтобы рассказать о своих мыслях и ощущениях.
Не то, чтобы эта система была идеальной. Я уже не первый год думаю, как идеально описать животное человеческими средствами – и пока ни к чему не пришёл. Но это – рабочая система, таким образом можно добиться неплохих результатов.
Последнее, о чём я хотел бы сказать: работая с животными, нельзя спекулировать на эмоциях. С помощью образа зверя на много порядков легче вышибать слёзы – всем известный приём, называемый в обиходе «аднаногая сабачка». Спекуляции такого рода, то есть, текст, призванный только выбить слезу над несовершенством человеческого рода и несчастной живой тварью – нехорошо выглядят, даже если их автор сам Троепольский.
Это слишком дёшево, чтобы быть удачным. Работая с животными, нельзя забывать: идейная наполненность текста должна быть такой же серьёзной, как и при работе с людьми.