В английских романах и исторических книгах о пиратах нередко встречается выражение «Никакого мира за Линией». Иногда эта фраза означает намерение королевских псов-флибустьеров не давать пощады встречным испанцам, иногда — наоборот испанское обещание топить все чужие суда в своих водах Нового Света. Подобный тезис выглядит довольно интересным с точки зрения истории международного права, так как речь идёт о норме, основанием которой была лишь военная сила. Как только эта сила иссякла — забылась и норма. Однако нигде авторы не давали ссылок на источник, и складывалось ощущение, словно это то ли пословица, то ли чьё-то удачное выражение, ставшее затем клише. И что за Линия имеется тут в виду?
читать дальшеК счастью, всё уже изучено до нас. Покойный Маттингли в своей последней статье задался как раз этим вопросом (Garrett Mattingly. No Peace beyond What Line? //Transactions of the Royal Historical Society, Fifth Series, Vol. 13 (1963), pp. 145-162). Я позволю себе кратко пересказать, что удалось обнаружить профессору.
Его интерес был вызван одним местом из книги Дж. А. Уильямсона «Хокинс из Плимута»: «Во времена мира или войны в Европе никогда не было мира за линией. Эту фразу часто цитируют, не объясняя её значения. Тропик Рака сам по себе не будет ответом на вопрос, как и линии демаркации. «Линия» на самом деле — это неточность, и следует говорить о «линиях». Французские и испанские переговорщики устно согласовали «линии дружбы» в рамках мирного договора Като-Камбрези 1559 г. Они должны были проходить по тропику Рака и через начальный меридиан, проходящий через Ферро на Канарах. С европейской стороны этих линий договор имел юридическую силу, а к западу и югу от них его игнорировали. Это соглашение стало запоздалым признанием того, что уже давно было практикой».
Вне европейских вод война никогда не прекращалась. Хотя это отрицалось почти во всех мирных договорах XVІ в., государи продолжали выдавать корсарские патенты и разрешения на репрессалии. Они давали своим подданным право силой возместить убытки, причинёные врагами, если суды были бесполезны. Держатели таких патентов считали их лицензиями на совершение любого количества актов пиратства. Скорее всего, действительно существовала устная договорённость между французами и испанцами в Като-Камбрези, что договор не касается неевропейских вод. Французы считали себя вправе там торговать, а испанцы не могли с этим согласиться. Это давний спор между концепциями mare clausum и mare liberum, который не был решён и столетие спустя.
Тем не менее, Маттингли не нашёл свидетельств того, чтобы «линии дружбы» были определены в то время так, как их описал Уильямсон. Испанцы не собирались отказываться от намерения атаковать все французские корабли, встреченные близ Западных Индий, а французы оставляли за собой право защищаться и мстить. Так как компромисса тут быть не могло, юристы решили не касаться Нового Света в тексте Като-камбрезийского договора, чтобы не задерживать заключение мира, так нужного обеим сторонам. Лишь по некоторым косвенным данным из документов того времени можно понять, что параллелью скорее всего был тропик Рака (взятый как 23°30'N), а не параллель мыса Бохадор, (26°N), которая проходила южнее Канарских островов и с 1455 г. была обычной для всех папских булл о привилегиях португальских мореплавателей. С меридианом труднее. Его обычно в документах называли просто «начальным». Большинство картографов в то время вели отсчёт от меридиана Ферро (18°W), который оставался начальным меридианом на многих европейских картах вплоть до XVІІІ в, но в XVІ в. существовало много других вариантов.
Первое французское определение «линий дружбы» Маттингли нашёл в письме от королевы-регента Марии де Медичи к Якову І. Королева просит Якова освободить французский корабль, который плыл домой из Западных Индий, но был занесён в Дартмут штормом и задержан там по жалобе испанского посла, что корабль вёз награбленное с испанских судов. Королева пишет: «Не более, чем его предшественники, признаёт мой сын и господин, правящий ныне, испанского короля в качестве короля и господина Индий … никогда не было за линией и на побережье Америки никакого мира, и когда два корабля наших подданных встречают там друг друга, то прав тот, кто сильнее … и он не должен никак возвращать отнятую собственность, что ежедневно подтверждают решения испанского Адмиралтейства по подобным делам». Во втором письме Мария более точна: «Испанский посол не имеет права требовать возврата собственности, взятой подданными моего сына за линией, поскольку никогда не было никакого мира между подданными двух корон в тех водах, что можно установить по всем договорам со времён Франциска І. И сколько бы раз ни встречались переговорщики обеих сторон, они никак не могли найти решения этой трудности, кроме как договориться устно, что сколько бы актов агрессии не было за к западу от меридиана Азорских островов и к югу от тропика Рака, они не станут основанием для жалоб и требований возмещения убытков, но правым будет считаться тот, кто окажется сильнее». (На самом деле в договоре 1544 г. Франциск обещал запретить своим подданным плавать в Индии, и то же обещал Генрих II в договоре 1556 г., но оба договора были недолговечными). «Меридиан Азоров» тоже не совсем понятен. Он может пониматься и как меридиан острова Пико (28°25’W), и как меридиан самого западного их острова, Флорес (31°11’W). По мнению Маттингли, единства понимания и не было: так как в то время никто не мог точно определять долготу, поэтому когда переговорищики говорили о меридиане, проходящем через Азоры и меридиане, проходящем через Канары, они могли считать, что говорят об одном и том же.
Когда испанцы и португальцы заключали договор в Торделсильясе (1494 г.) о разделе сфер интересов в Новом Свете, то по настоянию португальцев линия деления была отодвинута чуть дальше на запад. Обычно считается, что это был меридиан 50°W. К удивлению испанцев вскоре обнаружилось, что эта линия прошла через Южную Америку, подарив португальцам Бразилию. Насколько случайно это произошло? Официально Бразилия была «открыта» португальцами лишь в 1500 г. (хотя есть другие версии), но до 1530-х они не очень ею интересовались. Как бы то ни было, испанцы и португальцы игнорировали три буллы Александра VI на эту тему, также как забыли про буллы Мартина V и Каликста ІІІ в Алкасовасском договоре (1479 г.). Их двустороннее соглашение было одобрено в Риме лишь Юлием ІІ в 1506 г. Всё это не могло затрагивать иные страны, поэтому когда испанцы заявляли о своей власти над обеими Америками, они цитировали изначальную буллу Александра VІ.
Маттингли отмечает, что хотя англичане периодически протестовали против права понтифика запрещать им плавать в тех или иных морях, вряд ли именно эта демаркационная линия была той самой Линией, за которой не было мира. Более того, Александр VІ не случайно дал Кастилии права на область к западу и югу от меридиана, пролегающего в сотне лиг к западу от Азоров или Зелёного Мыса. Это указание требует дополнения параллелью, а ею в контексте спора испанцев и португальцев всегда была параллель мыса Бохадор. Ни в булле 1493 г., ни в предыдущих буллах ничего не говорилось о пространстве к северу от широты мыса Бохадор — от полюса до полюса линию проводили только испанцы и португальцы в двусторонних переговорах. Хотя позднее испанцы утверждали, будто папа даровал им все земли к западу от этой линии, тому нет доказательств, да и нет причин думать, что они сами считали этот аргумент серьёзным.
Когда испанские посланники после известий о путешествии Кабота заявляли Генриху VІІ протест, они не оспаривали право англичан плавать в тех водах, но говорили, что дальнейшие исследования и колонизация в этом направлении будет угрожать испанским интересам, основанным на предыдущих открытиях. Другими словами, они опасались того, что двигаясь с севера на юг англичане постепенно найдут путь в Индии, который, они надеялись, обнаружил Колумб. После разрыва Англии с Римом испанцы тем более не были так глупы, чтобы ссылаться на папские буллы. Когда они возмущались по поводу колонизации Вирджинии, основанием было то, что все Америки принадлежат Испании по праву открытия, даже хотя какие-либо части ещё не были открыты. Общее мнение ведущих юристов и теологов, включая испанских, сводилось к тому, что Папа не имел права отдавать то, что ему не принадлежало, и что единственным основанием прав Испании на любую часть Нового Света было фактическое удержание. Лишь имбецильная дипломатия Карлоса ІІ, как назвал её Маттингли, стала кидать в лицо англичанам ссылки на буллу Александра VІ.
Так что линия, за которой спустя полтора столетия после Колумба испанцы были намерены отстаивать свои эксклюзивные права, была параллелью, а не мердианом. Это, по-видимому, понимали и англичане.
Но какая именно параллель имеется в виду? Ко второй половине XVІ в. широта мыса Бохадор уже не имела значения. Для испанцев и всех других наций кроме португальцев важен был лишь тропик Рака. Возможно, его испанцы выбрали по практическим соображениям, так как он отмечает северный край эклиптики, и его трудно спутать с чем-то в ночном небе, а днём легко установить с квадрантом по солнцу в зените. Ни один шкипер не мог заплыть далеко за тропик Рака, не заметив этого. А главное, что ни один корабль не мог попасть в вест-индийские или карибские воды, даже в Мексиканский залив, не пересекая этот тропик. Испанцы не сильно заботились о папских буллах, сами обращали на них мало внимания и не питали иллюзий, что их будет уважать кто-то ещё. Однако они хотели сохранить монополию над своей американской торговлей и обеспечить безопасность своих конвоев, особенно «серебряных флотов».
В первые 70 лет единственную серьёзную угрозу представляли французы, и как только их корсары стали причинять неприятности, тут же были приняты меры к преследованию и уничтожению их где угодно за Линией. До 1559 г. обычно между Испанией и Францией было состояние войны, так что поведение Испании в Вест-Индиях не нуждалось в юридических комментариях. После 1559 г. большинство контрабандистов было гугенотами, уполномоченными адмиралом Колиньи или принцом де Конде. Тем не менее, иногда французская корона выражала протест против захвата французских кораблей в Вест-Индиях и казни или заключения их экпипажей. Выдавались корсарские патенты на репрессалии, имевшие юридическую силу только за Линией.
В отношениях между Испанией и Англией морской разбой не играл особой роли до встречи Джона Хокинса с «серебряным флотом» в Сан Хуан де Уллоа. После этого к англичанам стали относиться так же, как к французам, то есть за Линией они могли не ждать пощады. Никакие соглашения на это не влияли. Даже в 1672 г. после очередного мирного договоры испанские корсары получали патенты от испанской короны на крейсирование по Карибскому морю в поисках «нелицензированных торговцев» с правом приводить их суда и товары в призовой суд для осуждения, а их команды к наказанию, используя любую необходимую силу. Так что и в конце XVІІ в. действительно «не было мира за Линией».
К северу от Линии испанские интересы и амбиции были скромнее. Иногда они заявляли о правах на Северную Америку, но обычно заботились лишь о том, как бы обезопасить свои «серебряные флоты» и воспрепятствовать появлению враждебных баз. Так что в документах XVІ-XVІІ всегда говорится о Линии, а не линиях. В отличие от французских, английские корсарские патенты не придавали Линии особого значения. Они иногда напоминали получателям, что следует соблюдать правила патента даже за Линией, но никогда не говорили, что какое-то поведение допустимо с одной стороны Линии и запрещено с другой.
Яков І говорил испанцам, что вовсе не знает никакого соглашения о линиях, и что даже письменные договоры трудно исполнять, так чего говорить об устных. Он также сказал, что признаёт право короля Испании закрывать свои порты как в Вест-Индиях, так и в Испании для кого угодно, и что если англичане ведут себя как пираты в Вест-Индиях или где-то ещё, то Яков не возражает против того, чтобы с ними обращались как с пиратами. Яков мрачно добавил, что он сам после воцарения повесил больше пиратов, чем было казнено в Англии за предыдущую сотню лет.
В 1605 г. адмиралтейство Голландии отказалось вернуть два венецианских корабля, плывших с испанским ордером и под командой испанского капитана и захваченных к югу от Линии. Ответ был таким: «Всем известно, что испанцы считают вражескими все корабли, торгующие к югу от тропика Рака, а потому их корабли и корабли их союзников, захваченные в тех водах, являются законным призом». Ещё одно упоминание было найдено в петиции к Тайному совету Карла І 1635 г. с просьбой объяснить, «как соответствует договору [1630 г.] то, что кораблям Его Величества приходится защищаться и нападать, если на них напали, когда они находятся за Линией». Лишь в начале правления Карла ІІ подобные слова стали встречаться чаще, когда губернатор Ямайки решил выдавать корсарские патенты и продавать призы, захваченные в карибских водах, независимо от того, был ли между Англией и Испанией мир или война. Его оправдания были всегда одинаковы: что испанцы поступают так же. И действительно, первыми выдвинув идею Линии, испанцы отказались от неё последними, где-то в 1680-е гг.
Наконец, Маттингли решил найти первоисточник точной фразы «никакого мира за Линией». Он изучил все доступные ему документы тех веков, привлёк помощь друзей и коллег, но тщетно. Самое раннее, что он нашёл — это «Пират» Вальтера Скотта со словами «Никогда не бывает мира с испанцами за Линией». В наше время Google Books помогут найти пару более ранних цитат: в мемуарах о Якове І Фрэнсиса Осборна, изданных в 1689 г., говорится, что в то время все знали, что «нет мира за линией». В 1740 г. это место было цитировано в книге Уильяма Олдиса о Уолтере Райли. Нам уже не узнать, этой или другой дорогой, но действительно это выражение стало наиболее популярным лишь в XІX в., так что даже академические историки его употребляют без ссылок, как народную пословицу.