Забавный когнитивный диссонанс
В дневнике капитана Биллингса, осуществлявшего на русской службе экспедиции на северо-востоке Азии в конце 18 века и побывавшего, в частности, у верзнеколымских юкагиров, читаем о них (в переводе его русского современника Ф. Каржавина): "Мужской пол, как и все другие мужчины разных поколений, обитающих в тех суровых странах, весьма ленив и за верх блаженства почитает, чтобы всегда можно 6ыло есть, пить и спать. Удовлетворение скотоподобной похоти занимает место нежнейших чувств любовного желания, о котором нет у юкагиров ни малого воображения, ибо они в женах видят не иное, как подлейшую часть творения, определенную к трудам и работе. Пока у них есть что есть, то котел день и ночь кипятят на огне. Женский пол в лености не подражает мужскому; ба6ы и девки ходят за дровами, готовят пищу и исправляют вообще всю черную работу" (Этнографические материалы Северо-Восточной географической экспедиции. 1785–1795 гг. Магадан, 1978. С.23).
Осведомленный читатель, читая это, немедленно встает в пень, потому что отлично знает об исключительно развитой культуре любовных чувств у юкагиров и весьма свободном положении женщины у них. Любовная лирика юкагиров Верхней Колымы очень богата, полностью сосредоточена на индивидуальных чувствах юноши и девушки друг к другу как равных партнеров, причем настолько поражала воображение якутских и русских пришельцев, что появился жанр любовных многоязычных песен, по-русски называемых "андыльщина" от юкагирского адил - "юноша", т.е. дословно жанр назывался, так сказать, "серенады юкагирских юношей". При этом любовь там выражается в точности как сочетание amare (хоть для себя, желать) и bene velle (хотеть заботиться о благе данного человека из любви к нему; терминологическое различение этих составляющих в латинской традиции ввел Катулл, что кратко и ярко изложено у Гаспарова, www.philology.ru/literature3/gasparov-86.htm ). Именно на таких взаимных чувствах, согласно традиционной юкагирской культуре, желательно строить семью; тягчайшим семейным проступком считалась не "физическая измена" (к которой относились примерно так, как в срединной Европе конца XIX века - так, в XVIII веке на всем Северо-Востоке Азии величайшими ревнивцами считались коряки, так как у них измена жены мужу могла в те времена по обычаю караться изгнанием, хотя и не смертью), а вероломный или тяжкий обман доверия. История об инцестуальном браке брата и сестры, где они друг другу признались в своих чувствах открыто, рассказывалась как положительная (хотя вообще такой инцест считался опасным для потомства и нормативного такого брака быть не могло). А вот история, в которой сестра, полюбив брата несестринской любовью, обманом сошлась и жила с ним, выдавая себя перед ним за чужую девушку, рассказывалась как история о преступлении сестры перед братом, хоть и вызывающем больше сожаления, чем осуждения в ее адрес, - только не у самого брата: когда, по сюжету, он случайно узнал, наконец, правду, он и ее убил, и родившегося у них ребенка убил, и с собой покончил. Участь ребенка была вызвана вот чем: по представлениям юкагиров, мир устроен так, что от брата и сестры с величайшей вероятностью должно родиться болезненное, неполноценное потомство, не говоря о прочих резонансных возмущениях ритуально-природной структуры мира, грозящих бедственных эхом. Если данная пара владеет удачей или магическими приемами, способными нейтрализовать этот вред - то и ради бога; именно такова пара из истории, которую я упомянул первой. Если же нет - то она фактически предопределяет плохую участь своим детям. Если при этом все делалось с обоюдного ведома и согласия, и рождался неполноценный ребенок (а больше никому беды не было), юкагиры в большинстве своем жалели мать, а не осуждали и не гоняли - см. Иохельсона на этот счет. Однако если в это дело вмешивался обман, счет шел совсем другой. В истории, о которой я говорю, главный герой узнал неожиданно, что его сестра годами обманывала его, вовлекая в ритуальную скверну, грозящую житейскими бедами и обрекавшими их ребенка на злую участь - ведь поскольку сестра-жена дело держала в тайне, ни о каком нейтрализующем отрицательные последствия инцеста колдовстве речи не могло быть заведомо. Между тем юкагиры твердо полагали, что души умерших возрождаются к жизни в новых телах (часто - в телах их физических потомков), причем если человек при жизни не совершал особого зла, то и вернется он быстрее и шансы на удачу в жизни у него будут больше. В этих условиях убийство ребенка отцом в излагаемой истории избавляло его от мучений и бед, грозивших ему в связи с его происхождением, - он возродился бы в новом теле уже без страшного гандикапа. Жену-сестру главный герой убил за многолетний обман и вот такое отношение к судьбе их ребенка, из-за которого он вынужден был счесть за лучшее его убить. А с собой он покончил, потому что что же еще ему было делать после того, как рухнула, да еще и вот так, вся его жизнь, да еще ему самому пришлось убить свою жену и ребенка...
читать дальше
В дневнике капитана Биллингса, осуществлявшего на русской службе экспедиции на северо-востоке Азии в конце 18 века и побывавшего, в частности, у верзнеколымских юкагиров, читаем о них (в переводе его русского современника Ф. Каржавина): "Мужской пол, как и все другие мужчины разных поколений, обитающих в тех суровых странах, весьма ленив и за верх блаженства почитает, чтобы всегда можно 6ыло есть, пить и спать. Удовлетворение скотоподобной похоти занимает место нежнейших чувств любовного желания, о котором нет у юкагиров ни малого воображения, ибо они в женах видят не иное, как подлейшую часть творения, определенную к трудам и работе. Пока у них есть что есть, то котел день и ночь кипятят на огне. Женский пол в лености не подражает мужскому; ба6ы и девки ходят за дровами, готовят пищу и исправляют вообще всю черную работу" (Этнографические материалы Северо-Восточной географической экспедиции. 1785–1795 гг. Магадан, 1978. С.23).
Осведомленный читатель, читая это, немедленно встает в пень, потому что отлично знает об исключительно развитой культуре любовных чувств у юкагиров и весьма свободном положении женщины у них. Любовная лирика юкагиров Верхней Колымы очень богата, полностью сосредоточена на индивидуальных чувствах юноши и девушки друг к другу как равных партнеров, причем настолько поражала воображение якутских и русских пришельцев, что появился жанр любовных многоязычных песен, по-русски называемых "андыльщина" от юкагирского адил - "юноша", т.е. дословно жанр назывался, так сказать, "серенады юкагирских юношей". При этом любовь там выражается в точности как сочетание amare (хоть для себя, желать) и bene velle (хотеть заботиться о благе данного человека из любви к нему; терминологическое различение этих составляющих в латинской традиции ввел Катулл, что кратко и ярко изложено у Гаспарова, www.philology.ru/literature3/gasparov-86.htm ). Именно на таких взаимных чувствах, согласно традиционной юкагирской культуре, желательно строить семью; тягчайшим семейным проступком считалась не "физическая измена" (к которой относились примерно так, как в срединной Европе конца XIX века - так, в XVIII веке на всем Северо-Востоке Азии величайшими ревнивцами считались коряки, так как у них измена жены мужу могла в те времена по обычаю караться изгнанием, хотя и не смертью), а вероломный или тяжкий обман доверия. История об инцестуальном браке брата и сестры, где они друг другу признались в своих чувствах открыто, рассказывалась как положительная (хотя вообще такой инцест считался опасным для потомства и нормативного такого брака быть не могло). А вот история, в которой сестра, полюбив брата несестринской любовью, обманом сошлась и жила с ним, выдавая себя перед ним за чужую девушку, рассказывалась как история о преступлении сестры перед братом, хоть и вызывающем больше сожаления, чем осуждения в ее адрес, - только не у самого брата: когда, по сюжету, он случайно узнал, наконец, правду, он и ее убил, и родившегося у них ребенка убил, и с собой покончил. Участь ребенка была вызвана вот чем: по представлениям юкагиров, мир устроен так, что от брата и сестры с величайшей вероятностью должно родиться болезненное, неполноценное потомство, не говоря о прочих резонансных возмущениях ритуально-природной структуры мира, грозящих бедственных эхом. Если данная пара владеет удачей или магическими приемами, способными нейтрализовать этот вред - то и ради бога; именно такова пара из истории, которую я упомянул первой. Если же нет - то она фактически предопределяет плохую участь своим детям. Если при этом все делалось с обоюдного ведома и согласия, и рождался неполноценный ребенок (а больше никому беды не было), юкагиры в большинстве своем жалели мать, а не осуждали и не гоняли - см. Иохельсона на этот счет. Однако если в это дело вмешивался обман, счет шел совсем другой. В истории, о которой я говорю, главный герой узнал неожиданно, что его сестра годами обманывала его, вовлекая в ритуальную скверну, грозящую житейскими бедами и обрекавшими их ребенка на злую участь - ведь поскольку сестра-жена дело держала в тайне, ни о каком нейтрализующем отрицательные последствия инцеста колдовстве речи не могло быть заведомо. Между тем юкагиры твердо полагали, что души умерших возрождаются к жизни в новых телах (часто - в телах их физических потомков), причем если человек при жизни не совершал особого зла, то и вернется он быстрее и шансы на удачу в жизни у него будут больше. В этих условиях убийство ребенка отцом в излагаемой истории избавляло его от мучений и бед, грозивших ему в связи с его происхождением, - он возродился бы в новом теле уже без страшного гандикапа. Жену-сестру главный герой убил за многолетний обман и вот такое отношение к судьбе их ребенка, из-за которого он вынужден был счесть за лучшее его убить. А с собой он покончил, потому что что же еще ему было делать после того, как рухнула, да еще и вот так, вся его жизнь, да еще ему самому пришлось убить свою жену и ребенка...
читать дальше