Князь Александр Борисович Куракин (1752-1818), по отзывам современников, был большой педант в одежде. Каждое утро камердинер подавал ему в постель альбом, где находились образчики материй, из которых были сшиты его великолепные костюмы, и образцы платья; при каждом платье полагались особенная шпага, пряжки, перстень, табакерка и т.д.
Обыкновенно князь носил бархатный, затканный золотом кафтан, на котором, как и на камзоле, все пуговицы были бриллиантовые, а звезды, как и кресты на шее, — из крупных солитеров. На правое плечо он надевал бриллиантовый или жемчужный эполет, пряжки и шпагу имел алмазные, даже петлю на шляпе — из бриллиантов.
Однажды, играя в карты у императрицы, князь внезапно почувствовал дурноту: открывая табакерку, он увидал, что перстень, бывший у него на пальце, совсем не подходит к табакерке, а табакерка не соответствует остальному костюму. Волнение его было настолько сильно, что он с крупными картами проиграл игру.
В Александровское время, когда сам император ездил в одну лошадь, только один Куракин сохранял прежний екатерининский обычай и выезжал в вызолоченной карете о восьми стеклах цугом с одним форейтором, двумя лакеями и скороходом на запятках, двумя верховыми впереди и двумя скороходами, бежавшими за каретой.
Однако же именно щегольство князя однажды спасло ему жизнь.
В 1810 году, будучи русским послом в Париже, Куракин присутствовал на балу во вдорце князя Шверценберга по случаю бракосочетания Наполеона с австрийской эрцгерцогиней Марией-Луизой. Во время празднества случился страшный пожар, унесший жизни двадцати высокопоставленных гостей. Куракин тоже сильно обгорел, на одной руке ожог оказался настолько силен, что кожа слезла, как перчатка. Спасением своим он был обязан своему мундиру, сплошь залитому золотом, который защитил его тело от пламени. Вытащившие князя из огня долго не могли поднять его, обжигаясь от одного прикосновения к его одежде. В то время как одни тушили княжеское платье водою из ближайшей лужи, другие обрезали бриллиантовые пуговицы с его одежды. Потеря драгоценностей исчислялась в несколько миллионов, но жизнь дороже — не правда ли?
Обыкновенно князь носил бархатный, затканный золотом кафтан, на котором, как и на камзоле, все пуговицы были бриллиантовые, а звезды, как и кресты на шее, — из крупных солитеров. На правое плечо он надевал бриллиантовый или жемчужный эполет, пряжки и шпагу имел алмазные, даже петлю на шляпе — из бриллиантов.
Однажды, играя в карты у императрицы, князь внезапно почувствовал дурноту: открывая табакерку, он увидал, что перстень, бывший у него на пальце, совсем не подходит к табакерке, а табакерка не соответствует остальному костюму. Волнение его было настолько сильно, что он с крупными картами проиграл игру.
В Александровское время, когда сам император ездил в одну лошадь, только один Куракин сохранял прежний екатерининский обычай и выезжал в вызолоченной карете о восьми стеклах цугом с одним форейтором, двумя лакеями и скороходом на запятках, двумя верховыми впереди и двумя скороходами, бежавшими за каретой.
Однако же именно щегольство князя однажды спасло ему жизнь.
В 1810 году, будучи русским послом в Париже, Куракин присутствовал на балу во вдорце князя Шверценберга по случаю бракосочетания Наполеона с австрийской эрцгерцогиней Марией-Луизой. Во время празднества случился страшный пожар, унесший жизни двадцати высокопоставленных гостей. Куракин тоже сильно обгорел, на одной руке ожог оказался настолько силен, что кожа слезла, как перчатка. Спасением своим он был обязан своему мундиру, сплошь залитому золотом, который защитил его тело от пламени. Вытащившие князя из огня долго не могли поднять его, обжигаясь от одного прикосновения к его одежде. В то время как одни тушили княжеское платье водою из ближайшей лужи, другие обрезали бриллиантовые пуговицы с его одежды. Потеря драгоценностей исчислялась в несколько миллионов, но жизнь дороже — не правда ли?