читать дальше
2-й миф о советской фантастике Советская власть всячески «угнетала» фантастов, а в отдельных случаях физически уничтожала их.
4-й миф о советской фантастике В советской фантастике сталинского периода преобладала фантастика «ближнего прицела»
До Ивана Ефремова и братьев Стругацких в Советском Союзе не было хорошей фантастики
Публикации:
1. В журн. «Реальность фантастики (Киев). — 2006. — №№ 11, 12; 2007. — №№ 1, 2, 4, 7; 2008. — №№ 1, 2, 3, 6-7.
Когда осенью 2004 года я садился за работу над документально-исторической книгой «Космонавты Сталина», посвященной советским ракетно-космическим проектам первой половины ХХ века, то практически не ставил под сомнение ту версию истории советской фантастики, которую изложили в своих трудах Анатолий Бритиков («Русский советский научно-фантастический роман»26), Кир Булычев («Падчерица эпохи»28) и Всеволод Ревич («Перекресток утопий»111). Мне тоже казалось, что советская фантастика (особенно научная) была жалким вторичным продуктом от фантастики американской; к печатным площадям, за небольшим исключением, допускались жуткие графоманы, а талантливые авторы пропадали в глуши и безвестности, не надеясь хоть когда-нибудь увидеть опубликованными свои бессмертные труды. Я лютой ненавистью ненавидел всех этих гончаровых и мухановых, немцовых и казанцевых, медведевых и щербаковых — это были настоящие исчадия ада, убившие всё сколько-нибудь живое в советской фантастике.
Однако история историей, версия версией, а заняться исходными текстами мне всё-таки пришлось. Дело в том, что в глобальную задачу, которую я перед собой ставил, начиная работу над «Космонавтами Сталина», входило намерение рассказать историю советской космонавтики по-новому — через демонстрацию эволюции и взаимопроникновения идей, порождаемых как инженерами-ракетчиками, так и писателями популярной и фантастической литературы. Благо основоположник теоретический космонавтики Константин Циолковский был, по мнению ряда литературоведов, еще и основоположником советской научной фантастики, а значит, эта тенденция имеет глубокие корни. Вот и начал я, скрипя зубами от злости и глотая архивную пыль, читать забытые всеми книжки и журналы.
Стал читать и — увлекся! Оказалось, что по количеству излагаемых на единицу печатной площади фантастических идей любой из «сталинских» писателей мог бы дать сто очков вперед любому из нынешних «русскоязычных». Да и в русском языке многие «сталинские соколы» ориентировались куда лучше наших современников.
В конце концов мне пришлось признать, что любимые и уважаемые мною книги по истории советской фантастики (Бритиков, Булычев, Ревич) буквально изобилуют фактическими ошибками. И хуже всего — возникало ощущение, что некоторые ошибки были вполне «осознанными», то есть авторы в своих пересказах сознательно искажали идеи и сюжет анализируемых произведений с целью выставить одного автора графоманом или коммунистическим идиотом, а другого — подлинным творцом, боровшимся с тоталитарным режимом.
Сначала это было моей личной проблемой. Но время шло, минул год, второй, а мифы (теперь-то я знал, что это мифы!) о советской фантастике, основанные на книгах Бритикова, Булычева и Ревича, множились на глазах, превращаясь в целую мифологическую систему. И вот уже фантастоведы нового поколения, вполне живые и здравствующие, поучают еще более юных созданий: советская НФ плоха и вторична, не ходите, дети, в СССР гулять, и так далее. В процессе по уничижению и уничтожению исторической памяти о советской фантастике нет ничего особенно страшного. Мало ли какие процессы идут сегодня? Слом старой идеологии и рождение новой всегда сопровождаются эксцессами и экспроприациями. Однако я уверен: нельзя бороться с ложью при помощи новой лжи. Вы, господа, вправе критиковать советскую фантастику, но сначала изучите ее — найдите и прочитайте исходные тексты, не повторяйте очевидных ошибок, допущенных предшественниками, не давайте идеологическим врагам из лагеря сталинистов повод цепануть вас за хвост и вывесить на всеобщее обозрение под глумливым плакатом «Лжец!». Купите билет в СССР!
В настоящем цикле очерков я хочу на фактах показать, почему современное представление о советской фантастике — миф, а точнее — целый комплекс мифов, которые поддерживают друг друга, не давая рассыпаться всему зданию вымысла.
Надеюсь, мои очерки помогут тем, кто не желает переливать из пустого в порожнее, клеймя и обличая Советский Союз, а хочет знать, как оно всё было на самом деле. Ведь знание подлинной истории иногда помогает избежать ошибок в настоящем, а вот самообман практически всегда ведет к тяжелейшему и зачастую трагическому разочарованию...
.
.
МИФ 1: До Ивана Ефремова и братьев Стругацких в Советском Союзе не было хорошей фантастики
Журн. «Реальность фантастики». ― 2006. ― № 11 (39). ― с.175-184.
1.
Ну да! Ну конечно же не было!
Издавали какой-то тупой бред о строительстве нового трактора с турбонаддувом и о пролетарской революции в США. Лишь ушибленные на всю голову коммуняки могли это безобразие читать и даже любить. Теперь-то мы знаем, что подлинно художественной может быть только социально-психологическая фантастика, придуманная братьями Аркадием и Борисом Стругацкими в развитие идей великого Ивана Антоновича Ефремова!
Так обычно рассуждают уверенные в себе молодые талантливые авторы, которые где-то что-то прослышали о советской фантастике и уверовали, что знают теперь об этом предмете всё, что можно узнать.
Я постоянно встречаю этот тезис в «живых журналах», в периодической печати и в сборниках.
Но это не тезис, это — миф из мифов. И на него, как на стержень, насаживаются другие мифы.
Одним из «отцов» мифа, как ни печально, оказался замечательный фантаст Кир Булычев. В своей книге «Падчерица эпохи» он, в частности, писал:
«1930 год — не только конец нэпа и год Великого сталинского перелома. Это еще и конец многих явлений в послереволюционной жизни: смерть свободной живописи, закат свободной науки и, разумеется, фантастики.
И вот с этого года фантастика оказалась на кухне и занялась сортировкой гороха.
Несколько лет раскулачивания, индустриализации, моторизации и дизелизации страны фантастика за пределы кухни не выходила. В этот год исчезли десятки имен фантастов, которые более ничего не создали, и даже годы их смерти неизвестны библиографам. Другие, живучие, перебежали в очеркисты, либо взялись писать о революционном движении в Одессе, что, конечно, тоже было фантастикой, но находило подтверждение в не менее фантастическом курсе истории ВКП(б).
Выросло целое поколение строителей социализма, которые полагали, что фантастика завершилась со смертью дозволенного Жюля Верна.
Лишь во второй половине тридцатых годов, когда партия уже была убеждена, что идеология мирно спит в ежовых рукавицах, дозволили прогрессивно-технические очерки и даже рассказы для молодых инженеров. Но создавались они столь робко, под таким неусыпным оком, что даже опытного Александра Беляева читать почти невозможно. От трепета душевного авторы попросту разучились писать!»28
Сильно, не правда ли? То есть писали-писали и вдруг разучились. А тот, кто не разучился, исчез с горизонта и больше никогда не появился.
2.
Справедливости ради нужно отметить, что Булычев не отрицает наличия хорошей фантастики до начала Великого перелома. Он прямо называет самые известные фамилии:
«Советская фантастика подарила человечеству и замечательную фантасмагорию раннего Булгакова, и произведения А.Толстого, В.Катаева, В.Маяковского, И.Эренбурга, А.Платонова, Вс.Иванова, Л.Леонова, А.Беляева, А.Грина... Можно лишь перечислять и радоваться...»28
Но Булычев не радуется. Он рисует картины расчетливого и планомерного уничтожения советской фантастики. Начав за здравие, он кончает за упокой:
«За десять лет в нашей стране на русском языке было опубликовано всего 45 новых фантастических произведений, из них 14 принадлежат перу А.Беляева. Из остальных по крайней мере десять — книги, вышедшие в 1930 — начале 1931 года, то есть написанные и подготовленные к печати до 1930 года и тематически относящиеся к предыдущему десятилетию. Следовательно, мы можем говорить (кроме Беляева) о 21 произведении пятнадцати авторов. И это, включая рассказы, опубликованные в журналах. За десять лет!..»28
Прежде всего сомнения вызывают сами подсчеты: Булычев считает книги и без всяких оговорок переносит результат на весь корпус текстов, «включая рассказы»! Но ведь именно рассказы, опубликованные в журналах, он не счел нужным подсчитать!
Но даже с подсчетом романов у Булычева далеко не всё гладко. В примечаниях он дополнительно оговаривает: «Я позволю себе воспользоваться библиографией Б.В.Ляпунова, помещенной в монографии крупнейшего нашего историка и исследователя фантастики А.Ф.Бритикова “Русский советский научно-фантастический роман” (1970). Несмотря на то, что Ляпунов не упоминает некоторых произведений тридцатых годов, в целом это ничего не меняет — романом больше, романом меньше, — бедность остается бедностью, трагедия — трагедией...»28
Я тоже позволил себе воспользоваться чужой библиографией. Но не библиографией Ляпунова (который всегда отличался невнимательностью к деталям), а библиографией настоящего любителя фантастики Владимира Вельчинского, работа над которой ведется с середины 1970-х годов и которая была вполне доступна в период, когда Булычев работал над своей книгой. Доступна она и сегодня — загляните на соответствующий сайт в Интернете166. А ведь есть еще региональные библиографии Игоря Халымбаджи и Виталия Бугрова — там тоже хватает романов, сборников рассказов и пьес.
Давайте проверим Булычева.
Будем при этом великодушны. Действительно отбросим, хотя и жалко, Александра Беляева. Подсчет «произведений тридцатых годов» (исключив рассказы, сборники рассказов, пьесы, поэмы, маленькие повести в журнальных публикациях и отрывки из неопубликованных романов) начнем с 1932 года и закончим 1940 годом. Будем считать только те новые произведения, которые публиковались в европейской части Советского Союза на русском языке.
Получаем:
- 3 романа в 1932 году (А.Белый «Маски», М.Казаков «Время плюс время», Н.Шпанов «Лед и Фраки»
- 3 романа в 1933 году (К. Микони, К.Солодков «Завоевание неба», В.Сафонов «Повелитель планеты», В.Язвицкий «Воздушный колодец»
- 1 роман в 1934 году (Л.Савин «Вылазка Кандида»
- 5 романов в 1935 году (Д.Бузько «Хрустальный край», Э.Ингобор «Этландия», Л.Леонов «Дорога на Океан», В.Тан «Воскресшее племя», М.Шагинян «Дорога в Багдад»
- 4 романа в 1936 году (В.Водопьянов «Мечта пилота», С.Розанов «Алюта — воздушный слоненок», М. Розенфельд «Ущелье алмазов», П.Павленко «На Востоке»
- 9 романов в 1937 году (Г.Адамов «Победители недр», С.Глаголин «Загадка Байкала», Г.Гребнев «Летающая станция», С.Колдунов «Ремесло героя», В.Курочкин «Мои товарищи», Я.Ларри «Необыкновенные приключения Карика и Вали», В.Покровский «Охотники на мамонтов», М.Розенфельд «Морская тайна», С.Скляренко «Пролог»
- 2 романа в 1938 году (Э.Зеликович «Опасное изобретение», Л.Лагин «Старик Хоттабыч»
- 8 романов в 1939 году (Г.Адамов «Тайна двух океанов», С.Беляев «Истребитель 2Z», В.Владко «Аргонавты Вселенной», В.Владко «Потомки скифов», Ю.Долгушин «Генератор чудес», Л.Платов «Господин Бибабо», Л.Платов «Концентрат сна», Н.Шпанов «Первый удар»
- 3 романа в 1940 году (Н.Автократов «Тайна профессора Макшеева», Б.Анибал «Моряки Вселенной», С.Покровский «Поселок на озере».
В итоге имеем 38 (тридцать восемь) новых романов за девять лет, которые не только были напечатаны в журналах, но и увидели свет в виде книжных изданий и переизданий. Кроме того, в описываемый период фантасты имели симпатичную привычку печатать главы из незаконченных произведений, подготавливая публику к встрече с полноценным изданием.
Романом больше или меньше действительно не имеет значения, если речь идет о двух-трех романах, но когда выясняется, что романов было чуть ли не в два раза больше, чем заявлено, это... непозволительная ошибка.
Мне могут возразить (и уже возражают!), что библиография Вельчинского грешит неточностями, что ее составитель слишком широко трактует понятие фантастика, записывая в нее фантасмагории и сатирическую прозу. На это отвечу, что у меня ровно такие же основания доверять библиографии Вельчинского, какие были у Кира Булычева, когда он доверился библиографии Ляпунова. Ровно такие же! Но в отличие от известного писателя, который, кстати, был профессиональным историком, я не делаю скороспелых выводов в опоре на малодостоверную информацию и не называю некий процесс «трагедией». Пиром духа, впрочем, тоже не называю.
3.
Итак, с романами всё ясно. Но элементом мифа остается мнение, будто бы и рассказов в тридцатые годы не было!
Кир Булычев без обиняков пишет по этому поводу: «До 1931 г. еще выходили отдельные книги, те, что попали в производство годом раньше и тираж которых был невелик, но в журналах после 1930 г. фантастикой и не пахло...»28
Давайте на выбор возьмем страшный 1934 год (страшный потому, что именно в 1934 году состоялся Первый съезд советских писателей, на котором восторжествовал проклинаемый нынешними либералами социалистический реализм!). Библиография Вельчинского подскажет нам, что в журналах было опубликовано восемь рассказов (Адамов, Баскаков, Дар, Курочкин, Палей, Пильчевский, Лопатин, Филонов). Соглашусь, это немного, однако тут же выходят два сборника рассказов: Александра Грина и Эрика Ингобора (Николая Соколовского), что улучшает ситуацию. В любом случае фантастические рассказы имелись в наличии, печатались в журналах и выходили в сборниках.
Тут мне скажут, что это были плохие рассказы. На это отвечу, что критерии качества — вещь субъективная, и они меняются гораздо чаще, чем многим хотелось бы.
Однако спорить о вкусах — любимое занятие литературоведов. Не остались в стороне от этого спора и наши герои — историки отечественной фантастики.
Всеволод Ревич в своей книге «Перекресток утопий» не прибегает к сомнительным подсчетам, зато, казалось бы, вполне обоснованно предъявляет претензии к качеству советской фантастики:
«Неверно заложенный фундамент может перекосить всё здание. К сожалению, так и произошло. До начала Большой Перестройки, вроде бы начатой в конце 50-х, а потом искусственно и искусно заторможенной, в нашей фантастике торжествовало, грубо говоря, беляевское направление, а Замятин, Булгаков, Платонов пребывали в глухом запрете.
Очередной парадокс заключается в том, что и Беляева беспощадно критиковали. Даже не критиковали — растаптывали. Эта критика стоила ему, может быть, многих лет жизни, и без того нелегкой. Разносы по большей части были несправедливыми: писателя отчитывали не за действительные слабости, а за робкие попытки выйти из круга научно-фантастических стереотипов. В 60-х годах произошло восстановление справедливости, и критика ударилась в другую крайность. Беляев был причислен к лику святых, о нем стало принято говорить, как о бесспорном лидере и классике.
<...> Почему же откровенно слабые по литературным достоинствам (я постараюсь это доказать), зачастую сомнительные в нравственном отношении (и это тоже) произведения продолжают затянувшуюся жизнь, напоминая собою зомби — мертвые тела, имитирующие живых? Однозначный ответ вряд ли возможен...»111
Просто ужас какой-то! Произведения-зомби. Надо их немедленно зарыть в землю и вбить сверху осиновый кол, если этого не сделали до нас. И тогда точно некого будет вспомнить, и все поймут, что хорошей фантастики до Ефремова и Стругацких не было — ведь не было даже Александра Беляева!
Чтобы убедить сомневающихся в правомочности такой оценки ранней советской фантастики, Ревич периодически прибегает к запрещенному приему. Он критикует произведения, которые заведомо не читал:
«Антихудожественная “научная” фантастика устояла, и устояла еще по одной прозаической, но, может быть, главной причине. НЛ [так Ревич называет «нуль-литературу», к которой по сути относит всё, что ему лично не нравится. — А.П.] писать очень легко. Какие уж тут муки творчества... Ее можно выдавать километрами, милями, кабельтовыми... <...>
Началось всё с тех же 20-х годов. <...> Вот какие условия выдвигал перед авторами журнал “Всемирный следопыт” в 1928 году, подводя итоги литературного конкурса:
“2. Научно-фантастическая. Хотя эта категория дала много рассказов, но из них мало с новыми проблемам, сколько-нибудь обоснованными научно и с оригинальной их трактовкой. Особенно жаль, что совсем мало поступило рассказов по главному вопросу, выдвинутому требованиями конкурса, именно — химизации... Весьма удачной по идее и содержанию следует признать “Золотые россыпи” — эту бодрую обоснованную повесть о химизации полевого участка личной энергией крестьянского юноши...”
Начни мы доказывать, что невозможно написать произведение, относящееся к изящной словесности, в котором прославлялась бы химизация полевого участка, устроители конкурса нас бы не поняли...»
Извините, пожалуйста, но откуда это следует? Может, всё-таки устроители конкурса — не совсем идиоты? Может, всё-таки поняли бы и оценили бы? И вообще стремление облыжно критиковать незнакомое произведение напоминает чисто большевистский подход: «Я Пастернака не читал, но осуждаю!»
Ведь, между прочим, перед нами аннотация. Кто и когда писал умные аннотации? Кто и когда судил о качестве произведения по аннотации?
Не будем забывать: в конце 1920-х тема химизации была не менее актуальна, чем сегодня — тема компьютеризации. Откуда вы знаете — может, автор «Золотых россыпей» создал новый поджанр «химпанк»?.. Может, всё-таки стоило бы прочитать эти самые «Золотые россыпи»?
Впрочем, да, это ж «нуль-литература»! Чего там читать-то?..
Я прочитал. И не только фантастические произведения наших классиков: Алексея Толстого, Михаила Булгакова, Александра Грина, Ильи Эренбурга, Владимира Маяковского, — но и ныне забытых авторов. И я могу поделиться совершенно другим видением советской фантастики.
4.
Советские авторы, известные и забытые, работавшие в 1920-1930-е годы не боялись экспериментировать ни с формой, ни с языком. Не отставали от них и крепкие середняки, писавшие чисто развлекательную литературу. Они и не думали рассматривать фантастику как литературу второго сорта, единственной целью которой является популяризация достижений научно-технического прогресса.
Что мешало тому же Александру Беляеву остановиться на достигнутом и гнать из года в год сагу о приключениях «человека-амфибии»? Но, наоборот, автор «произведений-зомби» и сам находился в непрерывном поиске, и других призывал к этому, ратуя за идеологическую и тематическую новизну выпускаемых произведений.
«Научную фантастику нельзя превращать в скучную научно-популярную книжку, — писал Беляев, — в научно-литературный недоносок. Научно-фантастический роман, рассказ должны быть полноправными художественными произведениями!»17
То же самое, но намного позже напишут братья Стругацкие.
Для многих современных критиков эталоном свободного развития литературы является американская фантастика. Но в Советском Союзе хватало авторов, которых можно смело ставить на одну полку с «ранними» американцами. «Космическую оперу» писали Виктор Гончаров и Николай Муханов. О «затерянных цивилизациях» на Земле писали Владимир Обручев и тот же Беляев. О «затерянных цивилизациях» в космосе писали Борис Анибал, Александр Ярославский и тот же Алексей Толстой. Кроме того, расцветали поджанры, которым еще предстояло сформироваться в американской фантастике: социальная утопия (Г.Адамов, Д.Бузько, Э.Ингобор, В.Итин, Я.Ларри, Л.Леонов, В.Никольский, Я.Окунев, А.Палей), утопическая поэма (А.Гастев, В.Маяковский, А.Твардовский), сатирическая фантастика (Л.Платов, М.Шагинян, И.Эренбург, В.Язвицкий), городская сказка (М.Булгаков, Л.Лагин), военно-фантастический роман (С.Беляев, А.Дмитриев, Ю.Долгушин, П.Павленко, Н.Шпанов).
5.
Искать по библиотекам давно забытые книги давно забытых авторов — задача не самая благодарная, требующая значительных затрат времени и сил. Проще, конечно, осудить, ничего не читая. Особенно если первым это сделал общепризнанный авторитет. Новые исследователи, пришедшие в литературоведение сравнительно недавно, прочитали книги Булычева с Ревичем и доверчиво усвоили главную идею: если даже чего-то там советские фантасты и пытались делать (всё ж таки Булгакова с Платоновым непросто сбросить с «парохода истории», если и стремились изменить литературную ситуацию, определив новые цели и форматы жанра, то их жалкие попытки были обречены на провал, поскольку советская власть всегда с подозрением смотрела на фантастику и старалась извести ее под корень. Семена примитивной демагогии дали всходы в виде искаженного представления о том, как развивалась советская НФ в предвоенный период.
«Сначала в советской фантастике утопия была почти под запретом, — безапелляционно заявляет Юрий Ревич (сын того самого Всеволода Ревича). — Еще полвека назад в нашей стране было очень много людей, которые искренне считали, будто фантастика (точнее — научная фантастика, science fiction, иной фантастики они себе не представляли) — это такая разновидность писательства, которая должна пропагандировать достижения науки. <...> За это неверное толкование ухватились идеологи, которые, во-первых, в литературе ничего не понимали и понимать не хотели, а во-вторых, им была нужна не литература, а нечто, способное заполнить пустующую в условиях жесткого давления цензуры нишу массовой культуры. Так появились суррогаты поп-культуры — в музыке это была так называемая советская эстрада, а в литературе — научная фантастика, НФ. <...>
Вплоть до поздних 50-х практически вся отечественная фантастика была именно такой. Даже известнейший в свое время Александр Беляев написал лишь одну относительно удачную повесть — “Человек-амфибия” (кроме нее разве что вспомним “Голову профессора Доуэля&rdquo, а всё остальное спокойно можно отправить в макулатуру, не читая. Переворот в общественном сознании совершил совершенно неожиданный человек — Иван Ефремов»112.
Ну конечно — зачем читать? Ведь макулатура же! А всё-таки почитать стоило бы — тогда удалось бы избежать глупостей типа «в советской фантастике утопия была почти под запретом».
А вот немного другой взгляд, но из той же оперы:
«Весной 1953-го умер “лучший друг физкультурников”, а заодно “отец народов” И.В.Сталин, фантастику никак не поощрявший, — пишет ивановский исследователь Валерий Окулов. — Убедиться в этом можно, просмотрев номера трех журналов, всегда (по возможности) старавшихся уделить место НФ. В 1951-1952 годах в журнале “Вокруг света” фантастики нет вообще, в “Знание — сила” публикуются Г.Гуревич и Л.Платов, разве что в “ТМ” есть какая-то видимость НФ-раздела. Во всех трех журналах в 1953 году были опубликованы всего два рассказа В.Сапарина да два НФ-очерка...»92
Интересно, Окулов действительно знает хоть одного руководителя государства, который хоть как-то «поощрял» фантастику? Да и нуждается ли фантастика в поощрении? Может, ну ее — пусть живет как живет? И далее — разве можно судить о глобальных процессах в литературе по подсчету публикаций в трех журналах за один-два года? Что можно доказать с помощью такого подсчета? Да и верный ли это подсчет?..
6.
Разумеется, я не отрицаю очевидного: были, есть и, надеюсь, еще появятся литературоведы, которые никому не верят, а занимаются самостоятельным изучением истории советской НФ. Однако даже в их работах можно найти мелкие ошибки, перекочевавшие из книг предшественников, — доверие к авторитетным мифотворцам очень велико! И прежде всего потому, что они, мифотворцы, предлагают заведомо упрощенный взгляд на историю...
Как известно, большинство наших бед от того, что мы ленивы и нелюбопытны. И если писателю лень и нелюбопытство зачастую прощаются, то литературоведу — нет. Уверяю вас, достаточно отнестись к истории советской фантастики благожелательно, без предрассудков и предубеждения, сразу обнаружится много интересного.
В этих очерках я на фактах и с использованием прямых цитат покажу, как искажалось представление о советской фантастике. Вы получите возможность самостоятельно убедиться, как в погоне за простым объяснением авторитетные исследователи выхолостили живую историю, превратив ее в черно-белую схему. И пусть не будет извинительным обстоятельством то, что авторитеты уже умерли, — они тоже писали о давно умерших людях, но почему-то не стеснялись навешивать ярлыки...
2-й миф о советской фантастике