Дороти Сейерс завершила земной свой путь в 1957 году; два её последних прижизненных романа о Питере Уимси – «Вечер выпускников» и «Испорченный медовый месяц» - устроены так, что детективный сюжет приляпан где-то сбоку, являет вид пятой ноги у собаки: «читатель ждёт уж рифмы «розы»» - читатель дожидается; а романы эти написаны о жизни Херриет Вейн – альтер эго самой Сейерс и о Питере Уимси, не случившемся мужчине мечты Дороти Сейерс. Ещё они о разумном феминизме; «Вечер выпускников» – превосходно выписанное признание в любви к Оксфорду; «Испорченный медовый месяц» – смешное и трогательное изображение английской деревенской жизни и английских деревенских людей.
Дороти Сейерс оставила незаконченным роман о Питере и Херриет «Thrones, Dominations» («Престолы, господства» в русском переводе этой книги); ещё она оставила т.наз «Бумаги Уимси» - цикл статей в «Спектейторе»; «being war-time letters and documents of the Wimsey family Published weekly in eleven parts in The Spectator between November 17, 1939 and January 26, 1940. Частные письма и документы семьи Уимси военного времени, опубликованы в 11-ти выпусках «Спектейтора» между 17 ноября 1939 года и 26 января 1940. О чём – о нахлынувшей войне; мысли и наблюдения членов семьи Уимси и их друзей. 2 письма вдовствующей герцогини; 3 письма Поля Делагарди, дядюшки Питера; 2 письма Херриет; письмо мисс Климпсон (см. напр. «Unnatural Death» отрывок из дневника и письмо Питера Уимси; письмо мисс Летиции Мартин, декана женского колледжа Шрусбери, Оксфорд; письмо полковника Мерчбенкса (см. «The Unpleasantness at the Bellona Club» бумаги нехорошей герцогини Хелен – она, натурально, устроилась в Министерстве Пропаганды, и ваяет слоганы типа «Лучше хлеб с водою сейчас, при Чемберлене, чем пирог с бедою завтра, при Гитлере. Экономьте продовольствие!»; письмо мистера Инглби (см. «Murder Must Advertise» отрывок из проповеди преп. Теодора Венейбла (см. «The Nine Tailors» письмо мисс Твиттертон (см. «Busman's Honeymoon».
Я не стал и впредь не стану добавлять слова о «вымышленных персонажах» и т.п. упоминания о небытии бумаг, людей, обстоятельств, ибо и люди эти, и бумаги и всякие истории с этими людьми вполне и прочно созданы стараниями Сейерс, и воспринимаются, а значит, и существуют – причём существуют для меня куда прочнее и весомее, нежели очень многие двуногие ошибки господа Бога что вещно роятся окрест в сей земной юдоли.
Хорошие письма. Люди всякого звания, твои знакомые, говорят о навалившемся ужасе. Питер с Бантером, естественно, геройствуют где-то в тылу врага; Херриет с детьми на своём хуторе Толбойз – уехали от бомбёжек; Сент-Джордж, беспутный наследник титула, в ВВС, летает на Спитфайре, база его части около Толбойз – как же иначе? Вдовствующая герцогиня в поместье, в Денвере, записалась в добровольческую пожарную дружину, сидит ночами на колокольне (ей за 70):
«Поверишь ли, Корнелия: я записалась в добровольческую пожарную дружину, и стою в свой черёд на колокольне в жестяной каске? Далековато от деревни, людям тяжело добираться сюда ночами, а от нас совсем близко. Несомненно, мысль об этом явилось мне как причуда герцога восемнадцатого столетия, кто присматривает за поселянами с приличествующей дистанции, а церковь так сподручна по сырым воскресным дням, а потом я решила, что пришёл и мой черёд. Френклин носится вниз и вверх по лестнице на колокольню с одеялами и термосами для меня и квохчет, как полоумная, глупая она женщина. Но я сказала ей, что во мне норманнская кровь».
Но я забежал вперёд. Потому что это уже не Дороти Сейерс, а Джилл Пэтон Уолш.
читать дальшеДжилл Пэтон Уолш. Родилась в 1937, англичанка, писала для детей; затем, пользуясь бумагами Дороти Сейерс, дописала (1998 год) неоконченный «Thrones, Dominations»; потом написала ещё три романа о семье Уимси и всех-всех-всех: «A Presumption of Death» («Предположительно, погиб», 2002; «The Attenbury Emeralds» («Изумруды Аттенбури», 2010; «The Late Scholar» («Здесь покоится учёный», 2013.
Ясно, что новые, не чаянные уже встречи со старыми друзьями всегда приятны, но Уолш пишет внятно и мастеровито. Не Сейерс, разумеется, но умелый работник английской прозы. Тут так: умерла старая бытописательница семьи Уимси, пришла новая – не чета прежней, разумеется, но неплохая. Семья Уимси живёт себе и поживает, и о них пишут, и пишут – та, другая; вот усвоенный мною взгляд на предмет.
Детективные линии – куда без них – у Уолш та же «рифма «розы»», а романы о разном: о войне («A Presumption of Death» об «Упадке и разрушении» английской аристократии («The Attenbury Emeralds» и об Оксфорде («The Late Scholar». Я немного скажу о первом: по моему мнению - лучшем; там три очень ярких и интересных эпизода времён «Битвы за Англию». Они не выдуманы, они взяты с натуры, и отлично описаны. Сейчас я перейду к этим эпизодам, но есть в книжке Уолш одна особенность, о которой нельзя не сказать: любовь к своему дому-острову. Не к Стране, Отечеству, Родине – а к дому, к своему сырому дому-острову, что приютился на кромке Атлантики. Это такая вековечная черта английской литературы, эдакий «красный почтовый ящик» Честертона.
Дело происходит между (примерно) декабрём 1939 и июнем 1940 года, в преддверии Битвы за Англию; налёты идут, затемнение ввели, убежища строят, но главное впереди. Норвегия пала в начале повествования, Дюнкерк наступит в конце романа.
У власти пока Чемберлен; Home Front; рационирование продуктов питания. С марта 1940 рационирование распространилось и на свинину. 4 унции бекона/ветчины в неделю и - примерно - 12 унций мяса.
Хрюшка домашняя на откорме подлежит регистрации. Для забоя нужна лицензия; а в лицензии предписана, какая часть туши должна быть принудительно продана, и что делать с остальным мясом, причём продажа или просто дарение оставшейся у хозяина части свиньи непоименованным в лицензии людям считается правонарушением (Mark Roodhouse, Black Market Britain: 1939-1955. Oxford Press, 2013. p. 68).
Здесь прервусь, чтобы изложить любопытный эпизод. Названная система претерпела изменения в 1944 году, после случая с фермером из Лоустофта (Норфолк). История комично распадается надвое: парламентский, политический, полемический подход и реалии произошедшего.
Реалии. Вот как пишет тот же Марк Рудхаус («Popular Morality and the Black Market in Britain, 1939–1955, Mark Roodhouse в сборнике Food and Conflict in Europe in the Age of the Two World Wars, PALGRAVE MACMILLAN, 2006):
«В феврале 1944 года держатель свиней из Лоустофта, Норфолк, стал наказан за нарушение условий лицензии о забое свиней. ... Условия были такие, что он обязан продать местному мяснику половину, удержав вторую половину для домашнего потребления. Согласно Помощнику Уполномоченного по Мясу, мясник разделал обе половины, предупредив поселянина не продавать и не отдавать ничего из своей части. Через три дня Помощник Уполномоченного по Мясу наведался в дом свиновода, и выяснил, что от свиньи осталась одна только нога. Он забрал с собой малое количество, и уверился в том, что прочее было продано. Когда свиновод предстал перед местным судьёй, тот отклонил обвинение в продаже за недостатком улик, но обвинил этого человека в том, что тот нелегально отдал кому-то мясо. Случай остался бы без последствий, умерев на страницах местной газеты, если бы судья в заседании не обвинил Агента в «гестаповских методах» за то, что тот пришёл осматривать дом свиновода. Ремарку эту подхватила центральная печать; дело получило распространение, и премьер-министр Уинстон Черчилль написал министру продовольствия лорду Вултону записку со следующим негодованием: «... усматривается бюрократия в самом сутяжническом и тираническом аспекте, совершенно непонятно, отчего персоне с лицензией на забой свиньи не дозволяется «разделить её с друзьями»».
А вот парламентский запрос:
(Заседание в Лордах, 21 марта 1944. Взято в Hansard).
Лорд Аддисон имеет сказать следующее: прошу министров Его Величества ответить Палате, на основании каких правил недавно в Лоутсофте отец был наказан за то, что дал дочери кусочек свинины...
Благородный пэр сказал: ваши лордства, ... случай этот кажется незначительным, но если вдуматься в последствия, мы найдём его очень важным. Так что мне извинительно разъяснить его вашим сиятельствам. Я узнал из отчёта в «Дейли Телеграф» от 18 февраля о некотором человеке - не знаю о нём ничего, кроме того, что было в газете - кто был наказан за «поставки рационированного продовольствия, не будучи торговцем». Это значит, что он дал три куска свинины весом в 2, 4 и 3 фунта, соответственно, своей дочери, невестке и приятелю, и был за то оштрафован. Судья, судя по всему, был совсем не расположен к наказанию, поскольку наложил на этого человека взыскание в 1 шиллинг за первый кусок, 2 шиллинга за второй, 1 шиллинг за третий... И сделано это было на основании каких-то предписаний; итак, я вношу запрос: является ли нарушением то, что отец дал 2 фунта свинины своей дочери.
Это далеко не шутка. Это очень серьёзно. Должно быть, это первый случай в истории британских законов, когда родитель несёт наказание за то, что дал что-то своему ребёнку.
При всём парламентском пафосе, если отнять от полутуши свиньи 9 фунтов, останется явно поболее «одной ноги», так что вопрос тёмен и зависит от взгляда на предмет; правила впрочем, изменили.
Итак, чтобы получить у соседа кус свинины, надо было быть вписанным в некоторую лицензию; вообразите все неудобства. Но выход (причём официально одобренный) нашёлся: pig clubs, «свиные сообщества» или, что вернее, свиные кооперативы.
Деревенские люди образовывали pig club: одни держали свиноматок, другие брали на откорм поросят, третьи вносили в общее дело корма для свиней; ясно, что первые могли быть одновременно и вторыми, и третьими и т.д., словом - каждый вносил в дело откорма свиньи и претендовал на долю мяса. И такой свиной клуб получал официальную регистрацию, действовал под надзором местных властей, получал лицензию на забой животного, и члены кооператива, безусловно и законно получали в свой черёд свои порции свинины.
Устроение это имело и иной смысл. Хранить свинину в свежем состоянии было тогда затруднительно, так как холодильники в английской глубинке получили распространение лишь после второй мировой. Так что со с забитой свиньёй поступали так: (эти сведения даёт всеведущий Бантер лорду и леди Уимси:
«... нужно подвесить тушу на день - полтора или два дня, мой лорд. Потом мясник рубит её по сочленениям. Потом холодный погреб, где она полежит два, самое долгое три дня. Да, полагаю три дня при нынешней погоде. ... потом требуху и окорок этой... свиньи нужно положить в кадки с рассолом ... и оставить на три недели, а потом закоптить».
Возьмём йоркширскую свинью: хряк-представитель этого вкусного животного весит 300 кг при выходе мяса в 64%; итак, одна особь даст 192 кг мяса. Пусть половину заставит продать правительство: остаток составит примерно 85 кг. При норме в 12 унций мяса на человека в неделю, то есть около 350 граммов, и 4 унции сала, то есть 100 граммов, семья из 5-6 человек ела бы такую свинью не менее полугода, без всякой надежды попробовать за это время свежего мяса. Но если забои свиней проходили во всём сообществе с поочерёдным распределением, частота доступа к парной свинине существенно увеличивалась.
«Так, для такой деревни, как наша, немного смысла в том, что если все, кто держат свиней, забьют их в одну или две недели. Тогда вам только и остаётся, что пустить её на бекон, а люди любят свежую свинину. А свиное сообщество объединяет тех, кто получает долю мяса, когда забита чья-то свинья; и затем, в свою очередь, делятся после забоя своей свининой» - миссис Трапп даёт объяснение своей хозяйке, Херриет Вейн. Та, горожанка, представитель интеллигенции, внимает; а потом и вкушает должную долю.
Ей предложили взять поросёнка: «...поросёнок был отобран, назван Герингом и водворён.. к радости детей». Полагаю, имя «Геринг» было в то время весьма распространено в Британии - среди свиного поголовья. К слову сказать, сама Херриет Вейн вошла в pig club в общем-то случайно: на куске земли, купленном перед войной Питером Уимси у фермера-соседа оказался сарай-свинобойня (она играет важную роль в детективной части сюжета, но речь не об этом). И поселяне решили новой свинобойни не заводить, но получить возможность использования старой посредством ввода миссис Вейн в свиное сообщество.
Но дальше писательница вводит сюжетный отросток, говорящий мне о том, что Запад и Восток вполне могут сойтись, когда нужно.. ээээ... натянуть нос правительству в смысле личного потребления.
Начался некоторый переполох по поводу убийства в свинобойне немецкого агента, работавшего под личиной английского авиатора. Убийца скрыл труп из сарая - оттащил и закопал в куче земли, вынутой некоторым соседом из ямы при постройке Андерсонова бомбоубежища, но сарай кровью загваздал; и все вдруг при виде сарая окровавленного об агенте не зная (это потом всё лорд Питер раскроет) переполошились: «Неужто? Господи! Никак ИХ умертвили?» - «Кого же ИХ?!» - вопрошает леди Херриет. «Да это так... К слову... Впрочем, вот вам ещё мяса. Свиного. И мы вносим вас в список номер два, не для всех».
Выясняется, что деревенские держат в лесочке пару нелегальных свиней. Нелицензированных. Ну, там, Геббельса, положим, с Риббентропом. И избранные члены pig club-а откармливают их втайне, нося ночами харч свиной в подлесок. И, натурально, распределяют поочерёдно по списку №2. Не медля проверили, нелегальные свиньи на месте, в лесу. Ну и слава Богу.
***
Андерсоново бомбоубежище - здесь второй эпизод - строил возомнивший о себе отщепенец. Прочие организованные граждане выбрали под убежище подвал при пивной - там бочки с пивом хранятся, но свободного места осталось предостаточно. И вот, начались собрания, как оборудовать, как сделать скамьи, устроить аптечку, библиотечку, как там курить, как испражняться:
«- Корзины с землёй... – ответил некто, сидящий у стены. – Корзины с землёй и лопата. Так мы устраивались за линией фронта у Монса. Вполне удобно, пока вы заботитесь о том, чтобы набрать лопату земли и присыпать после себя».
Тревога пока учебная, люди в первый раз собрались в убежище; ничего не оборудовано, голые стены. Люди применяются к дальнейшему, обсуждая должные усовершенствования:
«Люди могут приносить свои одеяла. Нам нужны несколько столов на козлах, керосиновая печка, чтобы греть чай и суп; несколько парафиновых обогревателей… для холодных ночей. Нам нужны вешалки для одежды и всех этих противогазных сумок; возможно, школьницы нарисуют картинки, чтобы украсить стены. Нам нужны добровольцы, много добровольцев».
Но вот незадача: в деревне, помимо прихожан Церкви Англии есть и община методистов. А Джон Уэсли заповедовал методистам в кабак не входить, даже и при Blitz-е. Так что веслеанцам убежищем тем пользоваться нельзя - и они ладят своё, отдельное, в древней пещере, служившей складом боеприпасов ещё в наполеоновы времена. И все относятся к тому с пониманием.
***
Третий эпизод связан, собственно, с детективной линией. Здесь автор вполне проявила себя, как сочлен мощного сообщества детских писателей. Часть её текста вполне можно – с минимальными изменениями - перелицевать в книжку «Как пионер Петя Иванов поймал шпиона с помощью самодельного детекторного приёмника»: есть вражеский агент, работающий под личиной доблестного авиатора; есть Высокое и Тайное Лицо из местного английского СМЕРША и т.п. Итак, шпион угнездился под личиной доблестного авиатора, утопшего в Северном море, не зная того, что прежде гибели, тот – настоящий авиатор – сошёлся с девицею, дав обещание; а брат девицы, не зная того, что подлинный авиатор погиб, считает его оскорбителем, испортившим сестру и скрывшимся. Итак, брат режет ножом шпиона, полагая, что кончает оскорбителя сестринской чести и – как то было сказано – пятнает вражеской кровью сарай-свинобойню, откуда и проистекает свиной переполох. Как он не узнал в лицо, что не тот? Так темно же в сарае – я не шучу, так в книжке написано.
Натурально, Питер Уимси ставит всё по местам, и выводит брата обесчещенной сестры на синедрион из себя самого, супруги своей Херриет, Высокого и Тайного Лица из английского СМЕРШа, командира авиачасти, где служит названный обвиняемый; адвоката Импси Бигса. Да да, и обвиняемый - авиатор. И именно синедрион, потому что ситуация воистину теологическая. С одной стороны, убил; с другой – убил шпиона; с третьей – не ведая, что шпиона; с четвёртой – за бесчестье сестры; с пятой – он пилот, и хороший, а пилотов нехватка; с шестой – убил, всё же… Короче говоря, вопрос не просто тонкий, но тончайший.
И тут командир авиачасти и говорит:
«Я не сказал бы, что от его судьбы много осталось. Он хороший пилот. А хорошего пилота хватает самое больше на восемьдесят часов, около того, в нынешних обстоятельствах. Он налетал уже сорок. И худшее впереди.... Тем более, что ему уже двадцать и он староват для этого дела».
На том и заканчивают, оставив незадачливому злодею остаток его жизни. И он садится в свой Hudson и летит в Норвегию, высматривать немецкие корабли.
Здесь мне вспоминаются всякие советские книги и фильмы о войне и я снова убеждаюсь в том, что Запад и Восток вполне сходятся в серьёзных делах. Когда нужно кормить семьи, например. Или искупать вину кровью.