Английское «blue», немецкое «blau» и французское «bleu» – все несут прото-индоевропейский корень «*bhel-», что значит «светлый», «блестящий». Это цвет неба – обители богов. Похоже, в русском языке этот корень представлен дважды: Василевич упоминает «полóвый» (название лошадиной масти) – но и «белый», который он производит от индоевропейского «bhalam» («блеск»), выглядит явным родственником.
Предком же слова «синий» считают древне-индийское «c̨yāmás», которое обозначало и «синий», и «черный» – то есть, вообще «темный», и имело сугубо негативные коннотации. Синий – это цвет моря, смертоносной пучины. Может, поэтому и потребовалось еще одно слово, более жизнерадостное?
Но конкретно «голубой» появился в языке сравнительно недавно: еще во времена Пушкина преимущественным термином для этого оттенка служило слово «лазоревый», «лазурный»:
И в лазоревой дали
Показались корабли.
И своды скал, и моря блеск лазурный,
И ясные, как радость, небеса.
Откуда взялся «голубой» – непонятно: то ли это цвет переливающейся голубиной грудки, то ли, наоборот, «голубь» – это тот, у кого грудь голубого цвета?
Как бы то ни было, наличие в русском языке двух разных слов для обозначения темного и светлого оттенков одного цвета сказывается на результатах теста по их различению: русскоязычные испытуемые справляются с этой задачей быстрее англоговорящих! Как думаете, это язык повлиял на цветовосприятие, или, наоборот, у носителей русского языка были физиологические отличия, которые и привели к появлению дополнительного слова?