Англичанка, известно, на то и англичанка, чтобы гадить. И тем не менее, всякое бывает. О чем, други, в порядка исключения, хотелось бы рассказать...
читать дальшеОсобый случай
Исландцы (сам видел) могут, хотя и поглядывая на непременную «семейную доску», перечислить все дедов-прадедов, вплоть до первопредка, спрыгнувшего с драккара ярла Ингольфа. Черногорские лирники (сам слышал) доводят свои величальные до «дня, когда Калоиван перешел Хем». Точно так же (этого, правда, не видел и не слышал, но везде так написано) маори Новой Зеландии, ничуть не затрудняясь, перечисляют поименно экипажи всех семи каноэ, приплывших некогда из сказочной Гаваики к берегами Ао Теа Роа, непременно указывая все переплетения родства. А если спросить, подробно расскажут и от какого ручья до какой рощи пролегали уделы каждого из экипажей, положивших начало семи племенам Рыбы Мауи и Лодки Мауи. С особой же гордостью поведают о том, какие лихие ребята были предки, ходившие в походы аж на Таити, но главное, дравшиеся друг с другом «за честь». В этом, к слову сказать, были они очень похожи на кавказских черкесов (не путать с чеченцами), столь удивлявших примерно в те же времена русских офицеров. Даже круче, потому что добычей интересовались мало. Смыслом жизни мужчины считалась война, высшим почетом – отважная гибель в открытом бою, лучшим из сувениров – засушенная голова достойного противника. Обид не прощали никому и не забывали десятилетиями. В этом имели случай убедиться и Абель Тасман, и Джеймс Кук, а когда в 1762-м француз де Сюрвиль в отместку за кражу ботика обстрелял деревню, где жили воришки, злопамятные маори спустя три года атаковали, убили и съели другого француза, капитана Дюфрена, а заодно и 16 его матросиков. Правда, сыны la belle France тоже оказались не лыком шиты, - лейтенант Убен, мстя за командира, сжег дотла три деревни, обнулив при этом больше сотни воинов вместе с семьями, так что в итоге у туземцев сформировалась стойкая аллергия на все галльское. Зато английские суда, время от времени колотившие французов, встречали по-хорошему, привечали, кормили и не обижали. Тем паче, что китобои под «Юнион Джеком» привозили разные приятные вещи на продажу. С ромом, правда, вышла незадача. Европейцы, как водится, попытались внедрить на новых островах «огненную воду», как всеобщий эквивалент, но маорийские рангатира, – вожди, - по состоянию своих воинов вовремя обнаружив неладное, ввели на это дело жесточайшее табу, которое, как ни странно, утвердилось. Зато высочайшим спросом пользовались мушкеты и всякая привходящая атрибутика. С ее помощью которой выяснять, кто более доблестен, было намного сподручнее, и на Северном острове началась эпоха «мушкетных войн» сперва между всеми кланами вперемешку, а затем, поскольку новые реалии требовали больше людей, между двумя союзами – Нгапухи и Нгати Фатуа. С огнестрелом демонстрировать удаль выходило, ясен пень, куда интереснее, но и расход живой силы рос не по дням, а по часам. Европейцам, святым отцам и первым колонистам, высадившимся на острове и понемногу обустраивавшимся на участках, где маори позволили, оставалось только хвататься за голову. При этом, убивая друг дружку почем зря, маори не забывали в коротких промежутках и приобщаться к цивилизации: охотно слушали проповеди, не менее охотно крестились, налаживали вполне добрые и дружеские контакты с пакеха – белыми (в 1820-м один из рангатир – вождей - Ои Хика, даже сплавал в Англию и пообщался с сэрами-пэрами, оставив о себе великолепное впечатление, как о настоящем, даром что татуированном, джентльмене), и вообще вели себя очень прилично. Лихо, в общем, жили, ни в чем себе не отказывая. Однако в какой-то момент вожди вдруг обратили внимание на то, что мужчин в кланах становится все меньше. А обратив и подумав, сделали выводы, по итогам размышлений обратившись к пакеха со странной просьбой: поскольку, дескать, мы тут скоро друг дружку подчистую перебьем, чего не хотелось бы, а сами остановиться не можем, возьмите себе по поселение побольше земли (мы скинемся), чтобы ваши земли разделяли наши владения. И всем будет хорошо. Пакеха, понятно, возражать не стали, и в 1823-м британские поселения на Северном острове начали расти, как на дрожжах, став автономной частью колонии Новый Южный Уэльс. Что же до маори, то они, по инерции еще какое-то время поуничтожав братия своя, в 1834 году окончательно договорились успокоиться и даже образовали «Конфедерацию Объединенных племен», объединившую 52 крупных клана из обоих союзов.
Согласие есть продукт
Надо сказать, жили пакеха и маори в те времена, особо друг друга не волнуя. Земли было вдоволь, колонистов мало, потому так и выходило. В 1840-м, однако, зачастили в Океанию французские корабли, и Лондон, обратив внимание на нехорошую активность французов, и так уже прихомячивших многие острова Океании, принял решение упорядочить ситуацию, поручив реализацию проекта военному моряку Уильяму Гобсону, назначенному лейтенант-губернатором Новой Зеландии по той единственной причине, что у него уже был некоторый опыт общения с маори. Прибыв на место службы в начале года, он немедленно разослал приглашения наиболее авторитетным вождям аборигенов, и 1 февраля в местности Вайтанги состоялась встреча, на которой Гобсону предстояло убедить маори в том, что добровольно признать себя подданными Те Таронги, Великой Матери Всех Островов, – исключительно в их собственных интересах. Вожди, в принципе, не возражали. Но, выслушав, что конкретно предлагается (у Гобсона был толстенный пакет подробнейших инструкций), собравшиеся сообщили, что они не дети, которых можно обвести вокруг пальца, так что бумаги свои «большой пакеха» может засунуть куда желает, а с ними пусть говорит серьезно или до свидания. И тогда Гобсон рубанул по живому. Имея мандат на «особые полномочия», он похерил все указания руководства, позвал на помощь местного миссионера Генри Уильямса, которого маори уважали за доброту и справедливость, и составил, - что называется, на коленке, - свой проект договора, тут же переведенного преподобным Уильямсом на язык маори. Документ, хотя и украшенный обилием грамматических ошибок, был краток (всего три статьи) и предельно конкретен: (а) высшей властью на островах признавалась власть Те Таронги, (б) все земли, которыми владели маори на момент высадки пакеха, являются их безусловной собственностью, (в) маори и пакеха юридически абсолютно равны, (г) в случае споров разрешать их следует путем переговоров, (д) маори имеют право продавать свою землю пакеха, но, «по причине их неопытности», все земельные сделки должны быть апробированы властями колонии, (е) если маори по тем или иным причинам понесут ущерб, Те Таронги должна лично изучить вопрос и компенсировать потери. Поздним вечером 5 февраля, после целого дня обсуждений и внесения поправок, вожди согласились с условиями договора, и на следующий день, 170 лет назад, 6 февраля 1840 года, Уильям Гобсон (от имени Великобритании) и старейший из вождей Хоне Хеке (от имени собравшихся) подписали акт «на вечные времена». Восемь копий договора были разосланы по стране для сбора подписей вождей, не явившихся в Вайтанги, и за несколько месяцев число подписантов дошло до 517, - так что уже 21 мая лейтенант-губернатор Гобсон с полным на то правом и в присутствии празднично украшенных вождей объявил острова владением Те Таронги. Вскоре последовала и реакция Лондона. Совершенно, надо сказать, уникальная. Хотя бюрократия, оскорбленная до глубины души несоблюдением инструкций, встала на уши, требуя признать «бумажку Гобсона» недействительной, а самого лейтенант-губернатора отозвать и наказать за «самоуправство и превышение полномочий», Колониальное управление решило иначе. В отношении самого Гобсона никаких оргвыводов сделано не было, поскольку он «располагая особыми полномочиями, был вправе действовать в соответствии с обстоятельствами по своему усмотрению», напротив, в его адрес последовала благодарность Её Величества. Договор решили «не ратифицировать, но отныне и впредь считать имеющим законную силу и руководствовать его статьями как в ординарных, так и в неординарных ситуациях», Новая же Зеландия с декабря получила статус колонии, выйдя из подчинения Новому Южному Уэльсу.
Не замай!
Казалось бы, «договор Вайтанги» расставил все по полочкам. Все остались при своем. Тем не менее, на местах царил закон тайги. Старые европейские переселенцы правила знали и соблюдали, но вот новые игнорировали букву договора, присваивая земли соседей то явочным порядком, как «бесхозные», то скупая их за бесценок, - а суды и чиновники, как правило, вставали на их сторону. Во всяком случае, после смерти Гобсона, ушедшего из жизни 10 сентября 1842 года. Формально, как правило, нарушений не было: английский и маорийский тексты (преподобный Уильямс переводил, как умел) были не вполне аутентичны, разночтения имелись и, естественно, толковались , главным образом, в пользу «своих парней». Тем паче, что вожди, подписавшие договор, по традиции больше полагались на устные дополнения, а эти оговорки с уходом Гобсона, свое слово державшего, перестали действовать. По ходу дела возникали и другие проблемы. После переноса столицы в Окленд англичане перестали выплачивать маори плату за аренду залива Бей, к которой вожди уже успели привыкнуть, да и смысл введения таможенных пошлин и ограничений на вырубку лесов аборигенам, с такими тонкостями незнакомым, трудно было понять. В итоге, на границах земель пакеха и маори началась стрельба. Сперва понемногу. Потом все активнее. В 1843-м впервые случились серьезные стычки, - недалеко от города Нельсон в ходе боев погибли 22 пакеха, попытавшихся округлить свои участки за счет «ничейной» земли. Новому губернатору, преемник Гобсона, ситуацию кое-как удалось разрулить, но ненадолго. В 1845-м, когда власти решили волевым путем, без консультаций, поставить у поселка Корорарео форт Рассел, началась большая война. 11 марта Хоне Хеке, - тот самый, подписавший договор, - человек вполне лояльный, учившийся в миссионерской школе и «весьма склонный к христианству» (которое позже и принял), - срубил флагшток и снял британский флаг. Несмотря на то, что «Юнион Джек» был с должным уважением отослан «большому пакеха», а «холм флагштока» таки находился во владениях маори, власти оценили это как мятеж и начали карательную экспедицию. Однако все пошло не так, как предполагалось. Не удалось ни поймать Хоне Хеке, ни даже вернуть флагшток на место. Всего за месяц нахальный рангатира рубил восстановленный шест трижды, а когда охранять святыню поставили целый батальон «красных мундиров», хитрый туземец отвлек внимание бриттов ложной атакой и срубил его в четвертый раз. Наглеца начали искать. Начались бои. По одной и той же схеме: англичане штурмовали «па» - крепости, бомбардировали их, в конце концов, брали, но оставались в дураках. Маори, нанеся им максимальный урон, отступали, почти не понеся потерь. Особенно летом, в трехнедельном сражении при Охаеваи. Хоне Хеке в одном из боев был тяжело ранен, его заменили молодые вожди, но потом он пришел в себя, - и повел дело к миру. Типа, сами видите, что нас лучше не обижать. А то… Действительно, в 1847-м загорелось вблизи Веллингтона, на юге Северного острова, затем на юго-западе, и бритты, погоняв войска туда-сюда, пришли к выводу, что овчинка выделки не стоит. Тем паче, что Хоне Хеке считал себя верным подданным Те Таронги, ищущим только справедливости. Была создана согласительная комиссия, и в 1848 году в Окленде мятежный рангатира и губернатор Джордж Грей подписали мир. Большую часть незаконно отнятых земель вернули, за другие корона, в соответствии с «договором Вайтнги» уплатила компенсацию. После чего в стране установилось относительное спокойствие. В городах и поселках действовали законы Великобритании, а на остальной территории – законы маори, действительные и для англичан. Правда, маори старались подгонять свои законы под европейские, «правильные», что белым весьма нравилось и способствовало дальнейшему взаимопониманию. Очень забавна, скажем, ситуация с молодежью. Маори стремились отдавать детей в английские школы, чтобы те становились «умны как пакеха». Мальчики учились, кое-кто потом ехал в Англию доучиваться, но, приезжая на каникулы домой, меняли костюмчики на наберденные повязки, брали обсидиановые палицы и шли ломать кости соседям, чтобы родня уважала. А потом опять возвращались в аудитории, грызть гранит науки. И никто их ничем не попрекал. Осложняло идиллию, правда, постоянное прибытие новых колонистов, местных реалий не понимавших, маори считавших «дикарями», а всякие договоры с ним – глупостью. Причем, чем больше становилось пакеха, тем наглее они себя вели, и умные вожди маори, понимавшие, что сбросить в море пришельцев не получится, задались мыслью: что делать? И тут на арену вышел мистер Уильям Томпсон.
Свой среди чужик, свой среди своих
Родился сей матерый человечище во времена, когда пакеха на островах были диковинкой, и в детстве назывался просто и понятно - Тарапипипи Те Вахароа. Рос в самый разгар «мушкетных войн», так что уцелел с немалым трудом; позже обратился в христианство, получив имя Уильям Томпсон. Впрочем, немедленно переделанное сородичами, ломавшими язык на столь труднопроизносимом сочетании звуков, в Вирему Тамихана. Научился читать и писать, после чего стал самым прилежным подписчиком британской прессы на островах, увлекся переводами на маорийский творений Байрона и Шекспира. Став после смерти отца главой «иви» - клана, основал новое поселение, где разрешено было селиться и пакеха, и правил, «основываясь на законах Британии и заповедях Господних». В поселке была создана церковь, вмещавшая до 1000 душ, школа, где преподавали белые учителя (и сам он тоже читал курс английской литературы и Слова Божьего), а учились дети всех, у кого не было средств платить за обучение в обычной школе. Уважали его, нетрудно понять, решительно все. Вот в эту-то достаточно светлую голову и пришла мысль: дескать, живем мы тут, как дикари, и обращаются с нами, соответственно, как с дикарями. А раз так, то, стало быть, нужно расти не только духовно, но и политически. Короче говоря, начал мистер Томпсон пропаганду за прекращение вражды и слиянии кланов в единое «маорийское королевство», поскольку же был он упорен, а мнение его имело вес, в 1858 году, съехавшись со всех краев «Конфедерации», вожди подписали вечный мир и декларацию об основании «Страны короля», избрав монархом (скорее, пожизненным президентом) влиятельного старца Те Фероферо, главу мощного союза Нгати Махута и вождя области Вайкато, который и был коронован под именем Потатау I. Принят был и Королевский Устав, нечто типа Конституции, лично написанный мистером Томпсоном: первые десять статей – копия заповедей Господних, а далее по мелочи. Все это было очень красиво и хорошо, а главное, «договор Вайтанги» никак не нарушало, но колонисты, обитавшие впритык к «Стране короля» не на шутку обеспокоились. И было отчего. Если раньше они округляли фермы, пользуясь численным превосходством над соседями, то теперь в ответ на каждую такого рода попытку являлись воины с ордером на восстановление справедливости и, - никого не убивая («Не убий!» и не грабя («Не укради!», - жгли все незаконно возведенные постройки. В Окленд валом повалили жалобы на «мятежников». Губернатор встревожился. Томпсону пришлось, бросив все, ехать в столицу колонии и учреждать две газеты, – «Птица войны» на языке маори и «Дети королевы» на английском, - разъясняющие всем желающим, что ни о каком «мятеже» речи нет, а просто добрые подданные Её Величества реализуют свое право на самоуправление, предусмотренное имеющимся договором. Поскольку дар публициста у старого маори был в избытке, а коллектив авторов он подобрал хороший, ориентируясь, в основном, на белых выпускников своей школы, уже сделавших какую-никакую карьеру, все шло нормально. Увы, только до тех пор, пока в 1860-м не случился «конфликт в Таранаки», где совершенно оборзевшие колонисты новой волны попытались поставить «ирокезов» на место, захватив богатые рыбные промыслы. Ссора переросла в драку, драка в поножовщину, поножовщина в перестрелку, появились «двухсотые», - и очень быстро события приняли размах, невиданный со времен «войны за флагшток». На что губернатор Гор Браун, естественно, не мог не отреагировать. Его указом «главной причиной нежданных бед» объявлялась «Страна короля»; от маори в ультимативном тоне потребовали расформировать «мятежное княжество» и вернуться к «мирной жизни в независимых племенах». В противном случае угрожали интервенцией. Однако напугать маори, тем паче, знающих, что они в своем праве, было сложно.
Второй раунд
В принципе, ситуация складывалась очень нехорошая, какой еще никогда не случалось на Ао Теа Роа. Обострения-то бывали, но даже во времена «войны за флагшток» стороны уважали друг друга и решали, в основном, тактические разногласия. Теперь вопрос стоял ребром, стратегически. Новые поселенцы, которых было очень много, требовали от властей покончить с дурацкими играми старого времени, признать «дикарей» дикарями, загнать, как делают культурные люди, в резервации, а земли конфисковать и разбить на участки для «честных англичан». Старые колонисты были категорически против, мистер Томпсон проявлял чудеса, формируя «маорийское лобби» из приятелей-пакеха и молодых маори, успевших получить образование (к слову сказать, фотографии, где эти с ног до головы татуированные школяры в формочках запечатлены в обнимку с полуголыми папеньками в плащах из перьев, впечатляют не по-детски). Газеты криком кричали о том, что Королевское движение не намерено «оспаривать власть любимой королевы», письма шли в Лондон, лондонская пресса разбилась на два ожесточенно бранящихся лагеря, - а соответственно, разные позиции заняли и господа из парламента. Одни требовали сохранить status quo, поскольку маори культурный народ и – по факту – полноправные подданные Её Величества, другие считали такие заявления глупостью либералов. Впрочем, и в «Стране короля» согласия не было. Если мистер Томпсон умолял сородичей соглашаться на все условия пакеха, не то, дескать, хуже будет, поскольку пакеха на островах уже очень много, то премьер-министр Реви Маниопото, старый и не менее уважаемый, считал, что воевать надо по-любому, потому что сдаться означает заранее согласиться с тем, что маори перестанут считать людьми. С ним был согласен и молодой Потатау II, избранный корлем после смерти осторожного, склонного к компромиссу деда. В конце концов, война все-таки началась. В июле 1863 года отряды «красных мундиров» во главе с героем Крыма генералом Дунканом Камероном перешли границу «Страны короля» и начали операции в районе от Вайкато до Тауранги. Однако неудачно. Драться маори не разучились. Активная фаза боевых действий тянулась около трех лет, трудных и кровопролитных. Англичане постоянно наращивали силы, подтягивая войска из Австралии и даже из Индии, в итоге доведя количество солдат до 17 тысяч штыков, маори тоже провели всеобщую мобилизацию, выставив примерно 6 тысяч бойцов в возрасте от 13 до 60 лет. В конце концов, наступило странное затишье. Земли, занятые пакеха в ходе боев, были объявлены «собственностью короны», горы оставались в составе «Страны короля», мистер Томпсон продолжал бороться за справедливость, а после его смерти летом 1866 года дело старого правозащитника продолжили его молодые друзья, и пакеха, и «культурные маори». Всем ясно было, что все это долго тянуться не может, что-то рано или поздно надо было решать, - и в апреле 1870 года в Окленд пришло письмо, приглашающее губернатора в ставку Потатау II. Опасаться было нечего, если маори хотели кого-то убить, они предупреждали заранее, так что сэр Уильям Брэдли отправился в горы, - и первым, что увидел он, прибыв на место, была «гигантская гора ружей», очень много ружей, сложенных одно на другое аккуратной пирамидой. «Смотри, большой пакеха, - сказали ему, - смотри и понимай. Это значит, что мы не хотим больше лить кровь. Это значит, что больше нет Страны короля. Теперь мы хотим посмотреть, каково ваше благородство».
Возьмемся за руки, друзья...
Что самое странное, маори не прогадали. Вернувшись в Окленд, сэр Уильям, до того считавшийся «ястребом» и опиравшийся на «новых» колонистов, к великому разочарованию своей группы поддержки направил в Лондон обширный меморандум, сообщая, парламенту и кабинету, что маори «как показало исследование, лояльные и достойные подданные, добропорядочные христиане, не заслуживающие жестокого обращения и конфискации законно принадлежащих им земель». Вскоре был подписан и документ об окончании конфликта, в соответствии с которым понятие «Страна короля» упразднялось, однако сам титул и пост «короля маори» сохранялся (и сохранился поныне), как «символ единства и достоинства народа». По всем прочим разногласиям подтверждались статьи «договора Вайтанги»: маори оставались равноправными подданными Великобритании, а их земли – их землями. Кроме, конечно, 16 тысяч км², конфискованных во время «мятежа». Но тут уже в дело включились адвокаты и политики. В 1892 году «культурные маори», которых уже было очень много, для окончательного решения всех вопросов создали Парламент маори, в ходе переговоров с которым большинство проблем были улажены миром: около 50% изъятых земель были возвращены, а еще за 30% выплачена компенсация. После чего в 1902-м «парламент» прекратил свою деятельность, превратившись в одну из респектабельных политических партий, действующую и поныне, причем в рядах ее с самого дня основания числятся и маори, и пакеха. Что, на мой взгляд, очень правильно.