Не тот, который блогер, а тот, который жил в Вороньей слободке.
читать дальше
Один из эпизодических, но запоминающихся персонажей романа — обитатель «Вороньей слободки» Митрич. Когда—то он был камергером двора Его Императорского Величества и его звали Александр Дмитриевич Суховейко. Но теперь он опростился и превратился в туповатого, наглого бывшего крестьянина Митрича. Митрич говорит на простонародном языке и ничем не выдает свое прошлое. Его камергерский чин — это авторская ремарка, а вот соседи по квартире не имеют об этом понятия.
Зачем Митрич обратился из камергера в какого–то вахлака? Кем он был в прошлой жизни? Что заставляет его в новой жизни маскироваться?
Для начала, надо разобраться в том, что такое камергер. Камергер — это почетное придворное звание, не связанное с исполнением каких–либо реальных придворных обязанностей. Перед Первой мировой войной камергеров было около 360, то есть царь далеко не каждого из них бы способен узнать в лицо, а живущих в провинции — видел 2–3 раза в огромной толпе официально представляющихся ему.
До 1880–х годов со званием камергера был связан чин 4–го класса (действительный статский советник, превосходительство), но затем звание сделали почетным. В XX веке камергерами были только старые люди, получившие этот чин при Александре II, а придворные помоложе состояли в звании камергера, что значило, что у них еще есть и обычный гражданский классный чин (военные не могли быть камергерами). Более половины носителей чина были, по старой традиции, действительными статскими советниками, но кое–кто носил и чины пониже, а некоторые и вовсе были лицами без чина. При получении чина 3–го класса (тайный советник) звание камергера либо аннулировалось, либо его носитель получал один из вторых придворных чинов (гофмейстер / шталмейстер / егермейстер).
Как мы уже поняли, придворных обязанностей у камергеров не было. Чем же они занимались? Традиционно, придворные чины чаще всех получали чиновники МИДа и наиболее престижных ведомств — Государственной Канцелярии и Сената. Менее часто камергерами становились и старшие чины центральных аппаратов министерств (на где–то уровне вице–директоров и директоров департаментов). В провинции придворные звания обычно доставались губернаторам, вице–губернаторам, уездным и губернским предводителям дворянства.
Придворное звание было выражением личного одобрения монарха и не связывалось напрямую со служебными заслугами. Его нельзя было выслужить (в отличие от обычного классного чина), начальство не представляло отличившихся чиновников к награждению придворными чинами. Честно говоря, получить придворный чин можно было только по блату — за кандидата в придворные должен был сказать слово кто–либо из лиц, лично приближенных к императору. Кстати, это и не скрывалось — в списке придворных чинов всегда было полным–полно детей крупных сановников и молодых членов придворных аристократических фамилий, не имевших ни малейших заслуг перед отечеством. Действительных статских советников к началу войны было около 13 тысяч — а камергеров среди них никак не более 250 человек, то есть престиж звания был очень и очень высоким.
«В гимназиях не обучались», — Митрич говорил сущую правду. В гимназии он не обучался. Он окончил Пажеский корпус.
Сведения об обучении Митрича еще более проясняют картину. Пажеский корпус — привилегированное закрытое учебное заведение, куда принимали только детей особ первых трех классов (то есть от тайного советника / генерал–лейтенанта и выше). В Пажеском корпусе учили девять лет, причем два старших класса издевательским образом считались высшим учебным заведением, так что выпускники приравнивались по правам к окончившим университет (разумеется, это было чистейшее фуфло, программа по сложности и рядом не стояла с университетской). В год выпускали около 30 человек. Обучение стоило запредельно дорого — 700 рублей в год (в университете — около 100 рублей). В старших классах учащиеся получали звание камер–пажа (см. картинку в заголовке поста) и прислуживали на придворных церемониях. Пажеский корпус был военным учебным заведением, и его выпускники попадали исключительно в гвардию. Из мемуаров видно, что пажи были типичными мажорами, круг интересов которых ограничивался лошадями, униформой, дорогими содержанками и венерическими заболеваниями.
Пажеский корпус — служба в гвардейской кавалерии — отставка в чине ротмистра — избрание уездным предводителем дворянства — звание камер–юнкера — должность вице–губернатора (или сразу губернатора, или избрание губернским предводителем дворянства) — звание камергера. Так выглядела тогда типичная карьера отпрыска аристократической семьи — выпускника Пажеского корпуса, не обременяющего себя получением настоящего образования и трудами. По всей видимости, на каком–то из верхних этапов этого пути остановилась и карьера Митрича. Заметим, что в министерства, Сенат, Госканцелярию, дипломатический корпус — то есть туда, где к чиновникам предъявлялись высокие квалификационные требования — выпускники Пажеского корпуса не попадали, к началу века эти места занимались людьми с университетскими дипломами (и часто — даже без особенных связей).
Итак, более всего вероятно, что в старой жизни Митрич был губернатором / вице–губернатором / губернским предводителем дворянства. Такое прошлое хорошо объясняет опрощение нашего героя.
По Конституции СССР 1925 года избирательных прав были лишены служащие и агенты бывшей полиции, отдельного корпуса жандармов и охранных отделений, члены царствовавшего в России дома, а также лица, руководившие деятельностью полиции, жандармерии и карательных органов — так называемые лишенцы. Не сказать, чтобы жителям СССР было много толка от избирательного права, да вот только Советская власть мудро позаботилась еще и о том, чтобы закрыть лишенцам и все другие дороги в жизни. Большевики, прямо скажем, гнобили всех «бывших» подряд, но те из них, кто подпадал под формальный статус лишенца, испытывали гонения в многократно повышенной мере. Реальный уровень дискриминации лишенцев был очень высок — им не светила ни хоть сколько приличная работа, ни комната в Вороньей слободке (да и проживание в губернском городе как таковое). Поэтому Митрич скрывал свой камергерский чин под образом полуграмотного крестьянина не зря.
Кстати, Митрич же вроде не был полицейским, чего он боялся? Очень просто, губернаторы были лицами, руководившими действиями полиции, то есть тоже были лишенцами.
Но почему Митрича не поймали, не узнали, не разоблачили? Как он выправил себе документы? На самом деле, скрыться от бдительного ока ГПУ для «бывшего» на том этапе было довольно легко. Дело в том, что старый режим не вел единых списков подданных, даже на уровне уезда. Если крестьянин никогда не выезжал за пределы своего уезда, он имел полное право жить, не получая паспорт. А если он еще не учился в начальной школе (как и половина жителей России), не был военнообязанным (как и все единственные сыновья), то единственными документальными свидетельствами его существования на земле были записи в метрической книге сельской церкви и в посемейном списке в волостном правлении. А значительная часть Российской империи попала в состав Польши, Эстонии, Латвии и Литвы. Все эти государства не имели больших симпатий к ГПУ и просто не стали бы отвечать на запросы, касающиеся биографических данных жителей СССР.
Итак, достаточно было заявить, что ты крестьянин Ковенской губернии, паспорта у тебя никогда не было, на войну тебя не взяли, при приближении немецких войск в 1916 году ты срочно бежал без документов, и в суматохе так их и не получил — и власти не имели возможности проверить эти, достаточно правдоподобные, утверждения.
Но, разумеется, такая маскировка давалась дорогой ценой — желающий спрятаться должен был отказаться от своего образовательного статуса. От всех, кто закончил хотя бы прогимназию, уже оставался документальный след на министерском уровне, мгновенно проверяемый властями. Кроме того, все 20–е годы в учреждениях проводились чистки — многоуровневые компании проверок и выявления спрятавшихся классовых врагов. Раз за разом начальники и агенты ГПУ расспрашивали советских чиновников и специалистов об их прошлом, пытаясь выявить противоречия, коллеги на специальных собраниях закладывали тех, чьи реплики в частных разговорах и жизненный опыт не соответствовали заявленной биографии.
Единственным способом избежать чисток был отказ от всяких претензий на должность служащего или специалиста — классовое происхождение дворника и сторожа власти, слава богу, интересовало мало. Это и был путь Митрича, занятий которого мы не знаем, но догадываемся, что он вряд ли был кем–нибудь важнее вахтера или кучера. Понадеемся, что мудрость и высокое смирение еще спасут Митрича в 1937 году, когда под раздачу попадут уже совершенно все «бывшие», в том числе и такие, которые лишенцами не являлись.
P.S. Мы не буржуи электрическую энергию зря жечь. Почему жильцы Вороньей слободки так обиделись на Васисуалия Лоханкина, забывавшего выключать свет в сортире? Неужели жалкая восьмисвечовая лампочка потребляла энергии на значимую сумму? Нет, дело было в другом. Энергохозяйство городов, доставшееся им от старого строя, все 20–е годы пребывало в руинах. Энергии не хватало, и для жилого фонда Москвы, для примера, была введена месячная квота — 3 кВт–часа на квартиру. Если контролер обнаруживал, что квартира за месяц потребила, скажем, 9 кВт–ч, то ее просто отключали от электричества на два следующих месяца. Так что обитатели Вороньей слободки не экономили копеечку, а резонно боялись просидеть следующий месяц во тьме из–за глупого Лоханкина.
P.P.S. На фотографии — камер–паж в придворном мундире. Так выглядел молодой Митрич.
читать дальше
Один из эпизодических, но запоминающихся персонажей романа — обитатель «Вороньей слободки» Митрич. Когда—то он был камергером двора Его Императорского Величества и его звали Александр Дмитриевич Суховейко. Но теперь он опростился и превратился в туповатого, наглого бывшего крестьянина Митрича. Митрич говорит на простонародном языке и ничем не выдает свое прошлое. Его камергерский чин — это авторская ремарка, а вот соседи по квартире не имеют об этом понятия.
Зачем Митрич обратился из камергера в какого–то вахлака? Кем он был в прошлой жизни? Что заставляет его в новой жизни маскироваться?
Для начала, надо разобраться в том, что такое камергер. Камергер — это почетное придворное звание, не связанное с исполнением каких–либо реальных придворных обязанностей. Перед Первой мировой войной камергеров было около 360, то есть царь далеко не каждого из них бы способен узнать в лицо, а живущих в провинции — видел 2–3 раза в огромной толпе официально представляющихся ему.
До 1880–х годов со званием камергера был связан чин 4–го класса (действительный статский советник, превосходительство), но затем звание сделали почетным. В XX веке камергерами были только старые люди, получившие этот чин при Александре II, а придворные помоложе состояли в звании камергера, что значило, что у них еще есть и обычный гражданский классный чин (военные не могли быть камергерами). Более половины носителей чина были, по старой традиции, действительными статскими советниками, но кое–кто носил и чины пониже, а некоторые и вовсе были лицами без чина. При получении чина 3–го класса (тайный советник) звание камергера либо аннулировалось, либо его носитель получал один из вторых придворных чинов (гофмейстер / шталмейстер / егермейстер).
Как мы уже поняли, придворных обязанностей у камергеров не было. Чем же они занимались? Традиционно, придворные чины чаще всех получали чиновники МИДа и наиболее престижных ведомств — Государственной Канцелярии и Сената. Менее часто камергерами становились и старшие чины центральных аппаратов министерств (на где–то уровне вице–директоров и директоров департаментов). В провинции придворные звания обычно доставались губернаторам, вице–губернаторам, уездным и губернским предводителям дворянства.
Придворное звание было выражением личного одобрения монарха и не связывалось напрямую со служебными заслугами. Его нельзя было выслужить (в отличие от обычного классного чина), начальство не представляло отличившихся чиновников к награждению придворными чинами. Честно говоря, получить придворный чин можно было только по блату — за кандидата в придворные должен был сказать слово кто–либо из лиц, лично приближенных к императору. Кстати, это и не скрывалось — в списке придворных чинов всегда было полным–полно детей крупных сановников и молодых членов придворных аристократических фамилий, не имевших ни малейших заслуг перед отечеством. Действительных статских советников к началу войны было около 13 тысяч — а камергеров среди них никак не более 250 человек, то есть престиж звания был очень и очень высоким.
«В гимназиях не обучались», — Митрич говорил сущую правду. В гимназии он не обучался. Он окончил Пажеский корпус.
Сведения об обучении Митрича еще более проясняют картину. Пажеский корпус — привилегированное закрытое учебное заведение, куда принимали только детей особ первых трех классов (то есть от тайного советника / генерал–лейтенанта и выше). В Пажеском корпусе учили девять лет, причем два старших класса издевательским образом считались высшим учебным заведением, так что выпускники приравнивались по правам к окончившим университет (разумеется, это было чистейшее фуфло, программа по сложности и рядом не стояла с университетской). В год выпускали около 30 человек. Обучение стоило запредельно дорого — 700 рублей в год (в университете — около 100 рублей). В старших классах учащиеся получали звание камер–пажа (см. картинку в заголовке поста) и прислуживали на придворных церемониях. Пажеский корпус был военным учебным заведением, и его выпускники попадали исключительно в гвардию. Из мемуаров видно, что пажи были типичными мажорами, круг интересов которых ограничивался лошадями, униформой, дорогими содержанками и венерическими заболеваниями.
Пажеский корпус — служба в гвардейской кавалерии — отставка в чине ротмистра — избрание уездным предводителем дворянства — звание камер–юнкера — должность вице–губернатора (или сразу губернатора, или избрание губернским предводителем дворянства) — звание камергера. Так выглядела тогда типичная карьера отпрыска аристократической семьи — выпускника Пажеского корпуса, не обременяющего себя получением настоящего образования и трудами. По всей видимости, на каком–то из верхних этапов этого пути остановилась и карьера Митрича. Заметим, что в министерства, Сенат, Госканцелярию, дипломатический корпус — то есть туда, где к чиновникам предъявлялись высокие квалификационные требования — выпускники Пажеского корпуса не попадали, к началу века эти места занимались людьми с университетскими дипломами (и часто — даже без особенных связей).
Итак, более всего вероятно, что в старой жизни Митрич был губернатором / вице–губернатором / губернским предводителем дворянства. Такое прошлое хорошо объясняет опрощение нашего героя.
По Конституции СССР 1925 года избирательных прав были лишены служащие и агенты бывшей полиции, отдельного корпуса жандармов и охранных отделений, члены царствовавшего в России дома, а также лица, руководившие деятельностью полиции, жандармерии и карательных органов — так называемые лишенцы. Не сказать, чтобы жителям СССР было много толка от избирательного права, да вот только Советская власть мудро позаботилась еще и о том, чтобы закрыть лишенцам и все другие дороги в жизни. Большевики, прямо скажем, гнобили всех «бывших» подряд, но те из них, кто подпадал под формальный статус лишенца, испытывали гонения в многократно повышенной мере. Реальный уровень дискриминации лишенцев был очень высок — им не светила ни хоть сколько приличная работа, ни комната в Вороньей слободке (да и проживание в губернском городе как таковое). Поэтому Митрич скрывал свой камергерский чин под образом полуграмотного крестьянина не зря.
Кстати, Митрич же вроде не был полицейским, чего он боялся? Очень просто, губернаторы были лицами, руководившими действиями полиции, то есть тоже были лишенцами.
Но почему Митрича не поймали, не узнали, не разоблачили? Как он выправил себе документы? На самом деле, скрыться от бдительного ока ГПУ для «бывшего» на том этапе было довольно легко. Дело в том, что старый режим не вел единых списков подданных, даже на уровне уезда. Если крестьянин никогда не выезжал за пределы своего уезда, он имел полное право жить, не получая паспорт. А если он еще не учился в начальной школе (как и половина жителей России), не был военнообязанным (как и все единственные сыновья), то единственными документальными свидетельствами его существования на земле были записи в метрической книге сельской церкви и в посемейном списке в волостном правлении. А значительная часть Российской империи попала в состав Польши, Эстонии, Латвии и Литвы. Все эти государства не имели больших симпатий к ГПУ и просто не стали бы отвечать на запросы, касающиеся биографических данных жителей СССР.
Итак, достаточно было заявить, что ты крестьянин Ковенской губернии, паспорта у тебя никогда не было, на войну тебя не взяли, при приближении немецких войск в 1916 году ты срочно бежал без документов, и в суматохе так их и не получил — и власти не имели возможности проверить эти, достаточно правдоподобные, утверждения.
Но, разумеется, такая маскировка давалась дорогой ценой — желающий спрятаться должен был отказаться от своего образовательного статуса. От всех, кто закончил хотя бы прогимназию, уже оставался документальный след на министерском уровне, мгновенно проверяемый властями. Кроме того, все 20–е годы в учреждениях проводились чистки — многоуровневые компании проверок и выявления спрятавшихся классовых врагов. Раз за разом начальники и агенты ГПУ расспрашивали советских чиновников и специалистов об их прошлом, пытаясь выявить противоречия, коллеги на специальных собраниях закладывали тех, чьи реплики в частных разговорах и жизненный опыт не соответствовали заявленной биографии.
Единственным способом избежать чисток был отказ от всяких претензий на должность служащего или специалиста — классовое происхождение дворника и сторожа власти, слава богу, интересовало мало. Это и был путь Митрича, занятий которого мы не знаем, но догадываемся, что он вряд ли был кем–нибудь важнее вахтера или кучера. Понадеемся, что мудрость и высокое смирение еще спасут Митрича в 1937 году, когда под раздачу попадут уже совершенно все «бывшие», в том числе и такие, которые лишенцами не являлись.
P.S. Мы не буржуи электрическую энергию зря жечь. Почему жильцы Вороньей слободки так обиделись на Васисуалия Лоханкина, забывавшего выключать свет в сортире? Неужели жалкая восьмисвечовая лампочка потребляла энергии на значимую сумму? Нет, дело было в другом. Энергохозяйство городов, доставшееся им от старого строя, все 20–е годы пребывало в руинах. Энергии не хватало, и для жилого фонда Москвы, для примера, была введена месячная квота — 3 кВт–часа на квартиру. Если контролер обнаруживал, что квартира за месяц потребила, скажем, 9 кВт–ч, то ее просто отключали от электричества на два следующих месяца. Так что обитатели Вороньей слободки не экономили копеечку, а резонно боялись просидеть следующий месяц во тьме из–за глупого Лоханкина.
P.P.S. На фотографии — камер–паж в придворном мундире. Так выглядел молодой Митрич.