Вот, допустим, есть у нас попаданец в древний мир до нашей эры, православный (не "русский, значит православный", а действительно верующий православный христианин). Вопрос: как ему жить духовной жизнью? Где исповедаться и причащаться, если нет Церкви? Кому молиться, если ещё не родились ни Христос, ни Богородица? Как уповать на спасение, если первородный грех ещё не искуплен?
Богословски правильный ответ: принять иудаизм. Поcкольку до Христа истинная вера пребывала только в Церкви Ветхозаветной. Стать пророком, предрекать рождение Мессии от девы и т. д. После смерти такой попаданец, конечно, отправится в ад, но будет выведен оттуда Христом вместе с другими праведниками Израиля.
Точно так же для мусульманина-попаданца в период между I и VII веками единственно верный шаг - принять христианство, которое в тот период и было "исламом", изначальным единобожием Ибрахима, возрождённым пророком Исой.
Психологически, однако, это будет сложно. Перейти в иудаизм для типичного православного, в христианство для типичного мусульманина равносильно переходу в стан врага, и это чувство не так-то просто преодолеть сухими богословскими аргументами.
Это внутреннее противоречие создаёт богатые сюжетные возможности, но типичный читатель про попаданцев такой книгой не заинтересуется; он человек глубоко секулярный, религию воспринимает как политический инструмент, и вся эта "духовность" ему по барабану.
Богословски правильный ответ: принять иудаизм. Поcкольку до Христа истинная вера пребывала только в Церкви Ветхозаветной. Стать пророком, предрекать рождение Мессии от девы и т. д. После смерти такой попаданец, конечно, отправится в ад, но будет выведен оттуда Христом вместе с другими праведниками Израиля.
Точно так же для мусульманина-попаданца в период между I и VII веками единственно верный шаг - принять христианство, которое в тот период и было "исламом", изначальным единобожием Ибрахима, возрождённым пророком Исой.
Психологически, однако, это будет сложно. Перейти в иудаизм для типичного православного, в христианство для типичного мусульманина равносильно переходу в стан врага, и это чувство не так-то просто преодолеть сухими богословскими аргументами.
Это внутреннее противоречие создаёт богатые сюжетные возможности, но типичный читатель про попаданцев такой книгой не заинтересуется; он человек глубоко секулярный, религию воспринимает как политический инструмент, и вся эта "духовность" ему по барабану.