Чтобы отдохнуть от хронологии, читаю прелестную Рут Гудмен со всеми ее дотошными описаниями постелей и молитвенников, перин и исподнего, и думаю, что вот, упустила очаровательную сцену – омовения Белокурого в какой-нибудь, прости господи, бадье. В приличном дамском романе (а все мы помним, что я изначально примерялась писать дамский роман?) непременно присутствует сцена омовения – даже если речь идет о шестнадцатом веке. В особенности, если о шестнадцатом. То есть, то главный герой погружается именно в тот момент, когда к нему в спальню/мыльню/курильню врывается возбужденная перспективой юная девственница – и далее следует все, вытекающее из чашки кофе, как говорится в старом советском фильме; то главная героиня стыдливо прячет прелести в мыльной воде, но не целиком, а таки частично открываясь обзору. И, само собой, Патрик Хепберн отлично бы вписался на роль Анадиомены, но есть пара пустяков. Во-первых, чтобы ворваться в чью-либо спальню – независимо от пола обитателя – и застать там объект вожделения в одиночестве, надо было, чтоб объект был нищим сиротой, и не то, что слуг не имел, а вообще никаких родственников. Но тогда, как правило, он не имел и ни бадьи, ни спальни. Так что отпадает – любовные романы, как правило, пишут о представителях нобилитета. У представителей нобилитета спать в одиночестве, как и прочие нужды справлять, вообще было немодно. Я вот смотрю на спальню королевы-матери Марии де Гиз в Стерлинге и мне немного дурно мне от мысли, за какую портьеру тут любовника спрячешь, ежели вся спальня размером как тот колонный зал Дома Союзов. Ну, почти… и толклась в ней днем и ночью дофигищная прорвища народу. А любовник у нас не из тех, кто особых примет не имеет – в толпе затеряться ему не с руки. Возвернемся к мытью. Допустим, даже бадья. Учитывая, что граф – мужчина крупный, все сто девяносто, вровень, то есть, с небезызвестным Генрихом Тюдором, бадья должна быть очень вместительной, в противном случае наша сцена из эротики превращается в порнографию. Но и это ладно бы – дамский, в конце концов, говорю, роман. Проблема в том, что плескаться вообще было не принято – считалось, что вода открывает поры для миазмов и флюидов болезни, переносящихся по воздуху. Поэтому лишний раз мокнуть никак не следовало. Следовало чаще менять исподнее и до красноты растирать кожу по утрам лоскутами льняной тряпки – так все благовоспитанные и здравые люди и поступали. Рабочий люд, к примеру, исподнее менял раз в неделю – одел в воскресенье утром свежую рубаху, так и носишь ее до следующей субботы. Нобили, понятное дело, меняли белье чаще. Порой по нескольку раз на дню.
читать дальше
читать дальше