[shano]

Довелось мне лет пятнадцать назад стать обвиняемым в ДТП и самому без адвоката защищаться во втором в мире по гуманности израильском суде.
На выезде с парковки супермаркета разворачивался большой грузовик с прицепом, место крайне неудобное для реверса. Помощник водителя попросил меня подождать, я остановился, уступив дорогу,тем временем помощник перешел на другую сторону от грузовика и уже оттуда корректировал действия водителя. Неопытный водитель начал движение со слишком большим радиусом разворота, беспрерывно подавая сигнал, я, насколько возможно, сдал назад, но пока грузовик не въехал в мою машину водитель не остановился. Вина водителя была настолько очевидна, что я не стал заморачиваться с вызовом полиции, ограничившись его извинениями и обменом данными страховых компаний. Да и свидетели, казалось, не нужны, в машине со мной сидел мой сотрудник с работы.
На следующий день меня ожидал сюрприз: вместо того, чтобы по тихому договориться и, не теряя скидку за безаварийность на страховку, оплатить наличными не такой уж дорогой ремонт моей машины, компания, которой принадлежал грузовик, подала на меня в суд. По новой версии, озвученной компанией, я, презрев опасность, разогнавшись на легковой машине, протаранил грузовик, и при ударе смял ступеньку, ведущую к дверям кабины. Стоимость ступеньки оценили в пять тысяч шекелей,что-то около полутора тысяч долларов по тому курсу...
Словами не передать, как я обрадовался, открывались новые возможности заработка по перепродаже ступенек, это же золотое дно при такой стоимости...
Когда улеглись эмоции, я понял, что у меня нет другого выхода, кроме как подать встречный иск.
Интересный и дотоле неизвестный для меня факт израильской юриспруденции - в суде по мелким искам не предусмотрены адвокаты, судья выслушивает две стороны и без промедления выносит вердикт, за исключением тяжбы с фирмой, фирма имеет право на адвоката... Защищаться в суде мне предстояло самому, в отличие от моего оппонента, при моем знании иврита (два года в стране) шансов на победу у меня не было даже призрачных.
И тут мне пришла в голову гениальная (так мне казалось) идея. Была у меня на ту пору одна знакомая девушка Юлия, ребенком ее привезли в Израиль и иврит был для нее как родной, кроме того, она работала секретаршей в адвокатской конторе. Юля поняла меня с полуслова, и уже через три дня у меня лежало четыре листа бумаги, исписанных мелким почерком, на высоком иврите в русской транкскрипции, там как дважды два четыре доказывалась моя невиновность. Я пару раз перечитал текст, с трудом понимая, может, с четверть от написанного, три четверти слов я не то что не знал, а даже на слух такого не слышал, но Юля заверила меня, что это шикарная речь, в самый раз для суда, там, мол, любят высокий слог, и что я непременно выиграю дело, если выучу текст наизусть и с выражением прочту его судье.
Сказано - сделано, я два месяца учил зубодробительный текст, не особо вдаваясь в содержание, общее направление было понятным, а в остальном я полностью положился на непререкаемый авторитет секретаря адвоката.
И вот наступил долгожданный день суда, небольшой зал человек на сто был почти заполнен. Суд по мелким искам быстрый, судья, женщина лет под пятьдесят с строгим лицом, должна была рассмотреть в это утро с десяток дел. Все шло довольно споро, судья выслушивала обе стороны конфликта, одновременно рассматривая документы, касающиеся дела, отмечала что-то у себя в тетрадке и либо сразу говорила решение, либо предлагала дождаться его по почте.
К десяти утра очередь дошла до нас, судья выслушала адвоката водителя и пригласила меня выступить с ответной речью. Я решил не полагаться на память, а зачитать речь с листа.
Что сказать? Никогда до и никогда после мои слова не производили такого впечатления на людей... Не успел я дочитать первый лист, как заметил странное оживление в зале, суд вообще не располагает к веселью, народ как правило хмур и зол, а тут на лицах у многих появились улыбки, а кое-где слышался смех. Ближе к середине текста зал, что называется, лежал и стонал от смеха, судья, пытавшаяся поначалу сохранить серьезное выражение на лице, сдалась и скрыв в ладонях лицо, наклонила голову, к концу моего монолога она вроде как взяла себя в руки на минуту и попросила повторить последнюю фразу. "Им зе ле ярог отану, зе ихшель отану, аварну ат фараон, наавер гам эт зе - То что не убивает, делает нас сильней, и переживши фараона, переживем и это". После этих слов она всхлипнула и снова спряталась. Я продолжил чтение... На заключительной части зал просто рыдал, даже мой свидетель, еще хуже меня знавший язык, весь красный, заливался от смеха, поддавшись общему настроению. Один лишь я был грустным, мне казалось, что с этим романтическим бредом, который дала мне Юля, суд я проиграл.
В конце судья попросила меня и водителя грузовика схематично нарисовать положение наших машин на дороге. На этом суд для нас закончился, решение мы должны были получить по почте.
Уже на выходе ко мне подошел водитель с извинениями за себя и свою фирму (его обещали уволить в случае отказа выступить против меня), при этом добавил, что за всю его жизнь он не слышал лучшей речи, особенно восхитили его заключительные слова - "Пру у рву-плодитесь и размножайтесь". Позже я спрашивал у Юли, каким образом в тексте об аварии могло появится такое выражение, она ответила, что в общем контексте это было органично и к месту, а мне нужно учить иврит и писать самому за себя, тогда я буду задавать меньше глупых вопросов.
Суд, как не странно, я выиграл. Фирма полностью оплатила ремонт моей машины, издержки за суд и даже небольшую моральную компенсацию, подозреваю, что судья назначила компенсацию в качестве гонорара за небольшой концерт.

===

В Москве жил еврей по фамилии Медвецкий. Жил себе тихо, имел двух дочерей, хорошо успевавших в гимназии. Он был портным, то есть ремесленником. Ремесленники, приписанные к определенному цеху, имели право жить в белокаменной. Медвецкий был не Б-г весть каким портным, зрение у него было слабое, да и заказов, по-видимому, имел немного. На какие же в таком случае деньги он содержал дом из шести комнат, в котором стоял дорогой рояль, на полу лежали богатые ковры и который украшали картины и мягкая мебель?
Портняжничество для Медвецкого было стороннее занятие, не более чем скучная обязанность. Настоящий его заработок, которым оплачивались картины, мебель, рояль и т.д., заключался в том, что он постоянно проходил обряд крещения. Что сия странная вещь означает? Когда, например, какому-нибудь Рабиновичу из Минска очень нужно было приехать и остаться жить в Москве, он связывался с Медвецким. Так, мол, и так, пан Медвецкий, я хотел бы стать христианином, то есть хотеть-то я не хочу, но должен: На это Медвецкий спрашивал его в письме: каким именно христианином хотите вы стать, господин Рабинович? Если православным, вам это будет стоить 600 рублей, католиком - 400, лютеранином - сотенная.
После того, как - в зависимости от желания клиента и необходимой суммы - утрясалась форма христианства, Рабинович высылал свои документы Медвецкому в Москву. С момента их получения Медвецкий переставал быть Медвецким и становился Рабиновичем. Новый Рабинович отправлялся к русскому попу (если 600 рублей) или к католическому ксендзу (если только 400), и поп или ксендз учили с ним катехизис. Медвецкий-Рабинович делал вид, что всё, чему его учат, он слышит в первый раз - ну, а как же иначе? После того как катехизис был усвоен, Медвецкий держал путь в церковь или костел и проходил обряд крещения. Затем он отсылал документы назад в Минск с новоприобретенным добавлением касательно вероисповедания. Несколькими днями позже в Москву являлся подлинный господин Рабинович, полноправный христианин: Там его уже никто не трогал.
Так было с Рабиновичем из Минска, с Левиным из Одессы, с Розенблюмом из Пинска... У Медвецкого была довольно обширная клиентура: один рекомендовал его другому. Испытывал ли Медвецкий раскаяние? Мучила ли его совесть? Но разве он сам проходил обряд крещения? Это же были Рабинович, Левин или Розенблюм, а не он! Он, Медвецкий, остался евреем, а христианами стали они, эти паскудные выкресты, чтоб им тошно было! Ну а как чувствовали себя Рабинович или Левин? А что, собственно, они должны были чувствовать? Разве они ходили к попу? Они не учили катехизис и никогда в жизни не были в церкви. Всё делал этот паскудник из Москвы - Медвецкий, чтоб ему тошно было, этот еврей, продавший свою душу!..
Рассказывают, что сорок два раза принимал Медвецкий христианство в его различных формах в зависимости от пожеланий клиентов. Две его еврейские дочери уже окончили гимназию и стали невестами. Жена ездила в Карлсбад "на воды". В его доме вместо одной служанки были уже две. А Медвецкий продолжал креститься и, само собой разумеется, оставался при этом евреем.
И так как он продолжал оставаться евреем, то в нем постепенно росло чувство, что в его швейном цеху начались трудности. Генерал-губернатор Москвы великий князь Сергей Александрович, дядя царя, проводил в цехах "чистку", чтобы избавиться от евреев.
В одно прекрасное утро (хотя для Берко Медвецкого прекрасным его никак не назовешь) пристав сказал, что он должен покинуть Москву, город "сорока сороков", как его величали в народе.
- Мне конец, - пробормотал убитый горем Медвецкий. - Куда я денусь? Зачем мне покидать?
- Послушай меня, Берко, - приставу захотелось ему помочь, - на моем участке проживает некто Рабинович из Минска. Он христианин, православный, и я его не трогаю. Почему бы тебе не сделать то же самое?
- Рабинович? Я его хорошо знаю! - не сдержался Медвецкий. - Продажная душа, он никогда не уважал свой народ, свою религию! Он может креститься, если хочет, а я - никогда! Нет, господин пристав, только не я, Берко Медвецкий!
И сколько пристав ни убеждал его, Медвецкий стоял на своем: он еврей и евреем останется, и нет такой силы в мире, которая могла бы его заставить отступить.
Кончилось тем, что Медвецкому пришлось оставить Москву, "город сорока сороков", оставить свой уютный дом с шестью комнатами и роялем - всё, что он мог иметь только здесь и ни в каком другом месте...