Картина Николая Касаткина "Кто?" (1897 год) — еще одна типичная передвижническая картина, прямой сюжет которой прост и понятен, а весь широкий социальный контекст, в котором этот сюжет изобразил художник, давно унесен рекой времен и для современного зрителя загадочен.
читать дальшеНа картине происходит очевидное — солдат возвращается из армии (срок службы с 1888 года был пятилетним) и обнаруживает, что у жены есть ребенок, которому заведомо меньше четырех лет. Учинив в комнате небольшой разгром, бывший солдат пытается выяснить у отмалчивающейся жены, как так вышло.
Более внимательный глаз может заметить, что солдат глуповат — он явился домой в шпорах. Разумеется, шпоры надеваются лишь тогда, когда собираешься ехать верхом. Во всех остальных случаях они нелепы, а на улице еще и опасны для окружающих. Но зато всем видно, что ты кавалерист.
Вторая неочевидная деталь заключается в том, что перед нами скорее горожане, чем крестьяне. Жилище художник изобразил невнимательно, не вдаваясь в подробности; нельзя даже понять, каменный дом или деревянный. Но всё же перегородки не до потолка намекают на то, что на картине изображена так называемая каморочно–клетушечная квартира, обычное жилье городской бедноты. Это обычная крупная городская квартира, чаще всего на верхних этажах или в полуподвале, на задних дворах, большие комнаты которой разделены на мелкие клетушки, не все из которых имеют окна. Перегородки не доходят до потолка, так как иначе клетушке не досталось бы ни отопления, ни вентиляции. Жилище бедное, грязное, обставленное случайной мебелью. Всё выдает нужду.
Вид женщины типичен для совсем простой горожанки. Прислуга, немногочисленные продавщицы, и даже проститутки имеют более барский вид — носят платья с корсажем, ходят дома без платка и зачесывают волосы наверх (что генерально называется "высокая прическа", пускай всё это у них и выглядит попроще, чем у настоящей барыни. Перед нами, видимо, низкооплачиваемая работница в выходном костюме.
Теперь перейдем к более сложным вещам. Почему художник решил написать эту картину именно в 1897 году? Тут есть четкий, однозначный ответ. В марте 1897 года Государственный Совет постановил предложить Министру юстиции войти в обсуждение вопроса о том, какие права надо предоставить незаконнорожденным детям и внести предложения на законодательное рассмотрение. В Минюсте была создана редакционная комиссия, которая постановила рассмотреть этот вопрос отдельно от общего проекта нового Гражданского уложения, составить особые правила о незаконнорожденных детях, и передать их в Госсовет в 1898 году, что и было сделано. Все эти события волновали общество и обсуждались в прессе, тема стала заметной, и художник решил внести свой вклад в полезное дело улучшения положения незаконнорожденных, написав эту картину. Заметим, что в 1898 году законодатели как–то затупили, и Правила (в форме изменений соответствующих статей Законов гражданских) были приняты лишь в 1902 году. Слава богу, что их вообще приняли, хороший проект Гражданского уложения бюрократы (из общего страха перед переменами) так и убоялись утвердить, так что страна дожила до революции с безобразно устаревшими и бестолковыми Законами гражданскими.
В чем была суть проектируемых мер, интересовавших тогдашнее общество? По Законам гражданским, внебрачные дети по умолчанию не имели отца, даже если тот заявлял о своем родительстве. Они получали отчество и фамилию по имени восприемника при крещении, родительские права имела только мать, дети не наследовали сословия родителей и автоматически записывались в податное сословие (крестьяне либо мещане). Внебрачные дети не имели права на получение наследства ни от кого, даже от матери. Но основная проблема заключалась в том, что гражданские законы не предусматривали взыскание с отцов внебрачных детей средств на их содержание. Такая норма содержалась в Уложении о наказаниях (это уголовный кодекс), но только в отношении лиц, приживших детей от незамужних. Заметим, что стандарты доказывания в уголовном процессе более серьезны, чем в гражданском, и, главное, мать должна была убедить прокуратуру заняться этим делом (абсолютно для прокуратуры неинтересным), в то время как в гражданском суде она могла бы поддерживать иск сама. При этом требовать алименты с тех, от кого родили ребенка замужние женщины, по закону было невозможно — а между тем, обманутые мужья имели законное право отказаться от таких детей.
Усыновление внебрачных детей было чрезвычайно затруднено, даже если их родители затем поженились. В принципе, закон имел целью таким образом сделать невозможной продажу через фиктивное усыновление дворянского звания; да вот только дворян было менее 2% от населения, а отдуваться за них приходилось всему народу.
Всё это, по мнению законодателей той эпохи, подлежало реформе. Закон 1902 года переименовал незаконнорожденных детей во внебрачных и дал право их матерям требовать от отцов средства на их содержание в исковом порядке. Поскольку природа скрывает от человечества тайну отцовства (про ДНК еще не знали) необходимым доказательством, требовавшимся от матерей, был секс с ответчиком в период, соответствующий зачатию ребенка. Это доказательство не было достаточным, суд оценивал его контекстуально. Слава богу, гражданский суд не усвоил позицию суда духовного (занимавшегося разводами) и не считал, что секс доказан лишь в том случае, если несколько свидетелей наблюдали один и тот же половой акт, видя при этом его физиологические подробности. Ответчик, со своей стороны, мог доказать, что в тот же период у матери был секс с кем–либо еще, что сразу делало вопрос об отцовстве неразрешимым. Кроме введения алиментов, новый закон облегчил усыновление внебрачных детей, дал им право наследовать матерям и носить их фамилии. Если родители ребенка вступали в брак, отец получал право его узаконить. В общем, закон был не идеален, но являлся движением в сторону социального прогресса.
Но до принятия закона оставалось еще пять лет. А что мог делать наш солдат прямо сейчас, в 1897 году? Немногое. Представим, что солдат решил бы отказаться от ребенка, развестись с женой и завести затем новую семью.
Он легко мог бы добиться отмены родительских прав, возникших при внесении его имени по заявлению матери в метрическое свидетельство. Ему следовало предоставить мировому судье доказательство того, что в период зачатия ребенка он отсутствовал в данном населенном пункте. В принципе, справки из полка о том, что он не получал длительных отпусков, было достаточно. Такое дело обошлось бы ему недорого, в 20–30 рублей (2–3 дня работы адвоката и месячный доход простого горожанина). Далее наш герой мог бы попробовать развестись с неверной женой. Вот тут бы его ждала неудача. В теории, решение гражданского суда обладало преюдицией для суда консистории (церковного), который единственный имел право расторгать браки. На деле же в стране в год происходило несколько сот разводов, и каждый из них сопровождался взяткой как минимум в 2–3 тысячи рублей — а это уже заработок бедолаги за 5–10 лет. Консисторские мошенники никогда бы в жизни не развели незадачливого воина бесплатно.
В общем, с новой женой у солдата бы ничего не вышло. Отказ же от ребенка при продолжении брака мало что бы значил для мужчины. Относиться к ребенку плохо ему и так никто не мешает, а едят в доме все из одного котла и живут от одного кошелька — который, кстати, в простонародной семье всегда находится у жены. Наш совет для солдата — забыть старые обиды и воспитывать ребенка как собственного.
Заметим, что солдату была доступна эксклюзивная опция — он мог невероятно нагадить жене, отобрав у нее паспорт. Большинство горожан было, по формальному сословному учету, крестьянами. В городах они проживали по паспортам, являвшимися, по существу, разрешениями на проживание вне места сословной приписки (не путать с пропиской). Замужние женщины могли получать отдельный от мужа паспорт лишь по разрешению мужа. В принципе, наш солдат может обратиться в волостное правление с запросом на аннуляцию паспорта жены, правление известит полицию по месту фактического проживания женщины, и полиция вышлет ее в деревню по этапу. Такие угрозы были не пустыми — в начале 20 века около 80 тыс. женщин ежегодно подавали прошение о выдаче отдельного паспорта в Канцелярию по принятию прошений, на Высочайшее имя приносимых (законного способа получить паспорт у них не было, надо было надеяться на пути монаршего милосердия). Если же жена была мещанкой, этот номер у солдата не прошел бы.
Какие возможности были в такой ситуации у женщины? По существу дела, никакие. Развод с мужем, как указывалось выше, был для нее де–факто недоступен; а если бы он и состоялся, она бы не получила права на вступление в новый брак. Единственное, на что ей оставалось надеяться, это на то, что муж как–то смягчится и не станет отказываться от ребенка. Заметим, что злосчастная женщина как–то содержала себя, пока муж был в армии; солдат получал 50 копеек в месяц и сам ждал денег от семьи. Следовательно, она может надеяться на то, что сможет прокормить себя и дальше, если муж больше не захочет с ней жить. Перспективы на неформальный новый брак у нее небольшие — кому нужна такая жена, дети от которой будут автоматически записаны на постороннего мужчину (формального мужа), который по этому поводу придумает какое–нибудь вымогательство.
В общем, все сильно попали и выхода нет. Так был устроен мир, к восстановлению которого сегодня призывают православные.
И наконец, кто? Да какая разница... На дальнейшее развитие событий это уже не повлияет. www.facebook.com/promedalladmin/photos/a.390104...