[shano]

Продолжу свой рассказ об истории психиатрии. Итак, несложно было предположить, что, когда в Европе началась охота на ведьм, под раздачу попали — и едва ли не в первую очередь — душевнобольные. Почему?

Во-первых (и это, пожалуй, едва ли не главная причина), из-за распространённого мнения о природе психических болезней. Что бы там ни провозглашала современная эпохе Ренессанса наука, ни разлитие черной желчи, ни влияние остальных трёх основных жидкостей организма, ни прочие факторы ширнармассами всерьёз за первопричину не принимались. Зато была уверенность в том, что психическая болезнь — это нечто вроде божьей кары. Сумасшествие, как гнев богов — концепция древняя. Раз заболел — значит, было за что: вёл себя неправильно или замышлял что-то непотребное — в общем, сам дурак. С детства такой? Неважно, богу виднее. Может, он на перспективу действовал, в целях профилактики.

Во-вторых, отношение к самим душевнобольным. Между прочим, сохранившееся и поныне. Для большинства окружающих такой человек — это прежде всего тот, у которого невесть что творится в душе и от которого никогда не знаешь, чего ожидать. То есть, и в обычные-то времена поглядываешь с опаской, а уж когда все вокруг так увлечены поисками врагов рода человеческого...

В-третьих, симптомы психических болезней. Слуховые и зрительные галлюцинации, явления психического автоматизма, когда есть ощущения овладения мыслями или движениями, бредовые конструкции, с идеями одержимости, греховности, кататония, истерические психозы, которые заслуживают отдельной главы во всей этой истории — в общем, как бы сказал любой участковый инквизитор, это же просто праздник какой-то!

Теперь несколько слов о размахе охоты на ведьм. Если взять период времени с 1585 по 1660 — это, по оценкам историков, порядка 100 тысяч судебных процессов и около 50 тысяч казнённых. Для Европы, население которой на тот момент составляло 100 с небольшим миллионов человек, это, конечно, сильно меньше, чем потери от войн и чумы, но тем не менее весьма ощутимо. Были деревни, в которых после визита инквизиции не оставалось ни одной женщины. Злые языки до сих пор поговаривают, что, путешествуя по Европе без карты и навигатора, легко понять, что ты попал в Швейцарию: как только коровы становятся краше женщин — считай, ты на месте. Дескать, уж очень активно в те времена кумушки обвиняли более красивых соседок в ведьмовстве.

В некоторых городах — Бамберге, Кронахе, Хальштадте и Цайле-на-Майне — строились даже специальные тюрьмы для ведьм и малефиков, друденхаусы, или дома ночных духов.

Стучали друг на друга едва ли не поголовно и повсеместно. Матери доносили на своих детей — в истории сохранились случаи доноса на четырёхлетних и даже грудных. Боннский священник Дурен пишет графу Вернеру фон Сальму:

Кажется, вовлечено полгорода: профессора, студенты, пасторы, каноники, викарии и монахи уже арестованы и сожжены… Канцлер с супругой и жена его личного секретаря уже схвачены и казнены. На Рождество Пресвятой Богородицы казнили воспитанницу князя-епископа, девятнадцатилетнюю девушку, известную своей набожностью и благочестием… Трех-четырехлетних детей объявляли любовниками Дьявола. Сжигали студентов и мальчиков благородного происхождения 9—14 лет. В заключение скажу, что дела находятся в таком ужасном состоянии, что никто не знает, с кем можно говорить и сотрудничать.

Сами признания, полученные в ходе процессов, довольно показательны и наводят на размышления.

Так, 14-летняя монашенка Гертруда признавалась, что жила (и продолжает сожительствовать) с демоном, причиняет вред направо и налево: скоту — падёж, женщинам — бесплодие. Настоятельница одного из монастырей, Магдалина Круа, созналась, что аж 30 лет привечает дьявола, который ликом похож на (борцы с расизмом, закройте глаза и не читайте) отвратительного негра, и всякий раз, когда она удалялась с ним к себе в келью, чтобы предаться разврату, на стрёме оставался его помощник, нечистый дух: он принимал облик Магдалины и бродил по монастырю, алиби обеспечивал.

Я согласен, под пытками можно ещё и не такое на себя наговорить. Но были и более показательные в плане явно заметного помешательства процессы. Вот, к примеру, картина депрессивного эпизода, который привлёк внимание инквизиторов. В 1629 году в городе Нойберг-ан-дер-Донау аж 12 ведьм и колдунов перед тем, как самим взойти на костёр, донесли, что есть ещё одна, тринадцатая ведьма. Поведение женщины и впрямь показалось следствию подозрительным: в последние месяцы (не иначе, чувствовала, что вокруг ведьм сгущаются тучи) она замкнулась, перестала ходить на свадьбы, к знакомым дорогу забыла, всё плакала да молилась. И, что примечательно, муж для такой великой печали причин не находит, только руками разводит. Анну, естественно, арестовали, посадили на цепь и стали допрашивать со всем тщанием. Она, понятное дело, во всех обвинениях призналась. Лишь перед самой казнью она от всех этих признаний отказалась и, плача, просила, чтобы после неё больше в этом городе никого не жгли. Судьи смягчились, и 20 сентября 1629 года около городского моста через Дунай её сначала обезглавили, тело сожгли, а пепел предали дунайским волнам.

Досталось и тем, кто в сумасшествии своём уверял, что вовсе не с демонами общается, а очень даже наоборот. Так, в 1339 году в Толедо сожгли одного испанца, уверявшего, что он брат архангела Михаила. А в Реймсе в 1570 судили Эона, сына божьего. В 1636 году в Кенигсберге один бедолага, имени которого история не сохранила (либо сам он не счёл необходимым его открыть) заявлял при всём честном народе, что он-де бог-отец, и что сам Иисус признал его таковым, а дьявол признал его власть над собой. Что называется, слова прозвучали не в то время и не в том месте: добрые лютеране судили его, вырвали язык, отрубили голову, а тело сожгли. Перед смертью он рыдал — но не над тем, что ждёт его самого, а над грехами человечества, которое в слепоте и невежестве своём решилось убить бога-отца.

Отдельного упоминания стоят психические эпидемии тех лет, давшие немало пищи инквизиторским кострам — рассказ о них впереди. dpmmax.livejournal.com/928300.html