15.10.2012 в 16:23
Пишет Moraine:Об отечественной фантастике
Нашла в этих наших Интернетах ссылку на статью Дивова и решила притащить к себе. Пусть будет.
Повышенный интерес к феномену МТА не случаен. Именно МТА обрушили последний наш корпоративный миф — о фантастике, как бастионе Русской Духовности в массовой культуре. Миф этот пестовала цеховая критика, и с ее мнением было очень приятно соглашаться. Ибо за забор фантастического гетто — туда, где буйствовал «иронический детектив» и зверствовал «криминальный боевик», — стало жутко даже выглянуть. Образ Русского Читателя трещал по швам. Вместо милого интеллигентного простеца, эдакого физика-лирика с хитрым прищуром (зипун, гармонь, поллитра, два высших, в кармане Кафка, православный крест под рубахой), на писателя вдруг уставился стеклянными глазами затурканный образованец с потребительской авоськой (пуховик, плеер, пиво, курсы офис-менеджеров, Маринина, православный крест навыпуск). Картина выглядела столь пугающей, что многие повернулись к ней спиной, утешая себя мыслью о Читателе Фантастики, который пусть и немногочисленный, зато — особенный.
читать дальшеНо Читатель показал Фантастам дулю!..
Доходчиво? Логично? Достоверно?
Ага, на уровне МТА.
Давайте теперь посмотрим, как все обстоит на самом деле, и да пребудет с нами Сила, ибо вскрытие предстоит то еще.
Под МТА подразумевается крайне плодовитый и столь же вульгарный графоман со смутным представлением о писательском мастерстве. Явление, по сути, вневременное и вневозрастное. Таких всегда вылуплялось как головастиков. И в каждом поколении единичные особи дорастали до уровня Царевен-Лягушек. Им не мешала даже малограмотность. В дневниках Корнея Чуковского упоминается авторша ста пятидесяти (!) популярных романов, всегда ставившая запятую перед «что»: «несмотря ни на, что».
Почему их читают, не загадка. И скрытые месседжи, и методы построения текста, благодаря которым отдельные графоманы неплохо продаются, давно исследованы. Правда, рассказывать о том, какова технология создания графоманских бестселлеров, мало кто берется. Это невыносимо скучно и как-то, простите, некрасиво. Будто прилюдно раскладываешь по полочкам чужую душевную болезнь. У Вадима Нестерова не хватило духу на такую мини-лекцию, и я его понимаю. Но не оправдываю. Если замалчивать ноу-хау, которые позволяют МТА держаться на плаву и даже наращивать тиражи, останется неясным, чем, собственно, МТА отличаются от прочих молодых талантливых авторов поколения «нулевиков». Так что пройдусь-ка я буквально по самым верхам.
Рынок завален товаром, приметы которого (цитирую Вадима): «...и отсутствие оригинальных идей, и неумение выстроить сюжет, и чудовищные ляпы в книгах, и огромные проблемы с авторским стилем...» Все это продолжает издаваться и продаваться. Почему?
А вот именно потому.
Сколько ни тверди «фантастика не жанр», во рту слаще не станет. Фантастика как товар массового спроса — это набор специфических жанров и поджанров. Для каждого наработан базовый шаблон и набор устойчивых сюжетных штампов. Есть жесткие каноны фантбоевика, спейсоперы, вампирского романа и так далее. Некоторым канонам уже лет по сто, а то и больше. Модные жанровые методы «гаррипоттер», «ночнойдозор» и «террипратчетт», вовсю эксплуатируемые МТА, отнюдь не римейки, а третьи-четвертые перепевы давно отработанных схем: ни Роулинг, ни Лукьяненко, ни Пратчетт не создавали новых сущностей. Чего далеко ходить: любимая забава вашего покорного слуги — отыскать самый ржавый фантастический шаблон и согнуть его об колено.
По степени заштампованности фантастика может поспорить с крутым детективом и производственным романом. Все уже придумано до нас. Наличие устойчивых конструкций, о которых точно известно, что они хорошо продаются — приманка для графоманствующих неофитов. Ведь основная мотивация МТА — написать «как кто-то». И это его первый козырь на рынке. Книгопродавцу нужна точка отсчета. Если он может сказать покупателю, что МТА Пукин — почти Головачев, а МТА Хрюкин — вроде Перумова, сразу снимается масса вопросов. Это вам не самобытного Иванова продавать. Я уж молчу о Силаеве, про которого вы слыхом не слыхивали, хотя Успенский уверяет, что будь Саша москвичом, никто бы не знал Пелевина.
Второй козырь МТА — язык. Важнейший элемент системы распознавания «свой-чужой». МТА так и шпарят канцеляритом. И потенциальный читатель, открыв книгу в магазине, сразу видит нечто родное. Канцелярит — тот язык, который читатель слышит отовсюду, в который он сам облекает мысли на словах и на письме. Он канцеляритом объясняется в любви. Он живет в стране победившего канцелярита, где на каждом строительном заборе написано: «Приносим вам свои извинения за временно доставленные неудобства». Чтобы вернее сцапать добычу, МТА разбавляет канцелярит просторечиями и жаргонизмами. По чуть-чуть, а то спугнешь.
Третий козырь МТА — глубинная, выстраданная народность. Поэтому наша альтернативная история сплошь история того, как русские вломили тем, до кого не дотянулись в реале. А наша утопия — про то, как Америка напала на Россию и сильно пожалела (ибо вломили, естественно). Или про то, как откуда ни возьмись пришел на Русь Президент с замашками фольклорного царя-батюшки (олигархов под корень, неруси в хрюсло, дитям мороженое, бабе цветы). Предлагаю от себя беспроигрышную фабулу: Путин расстрелял Абрамовича и национализировал футбольный клуб «Челси».
Четвертый козырь — абсолютная комфортность текстов. МТА никогда не уходят от шаблона дальше чем на шаг и этим весьма потрафляют читателю. Читатель хочет предугадывать развитие сюжета. Хочет знать, что сделает персонаж в следующий миг. МТА чует это (именно чует, а не понимает, МТА вообще творит неосознанно) — и раскладывает по тексту штампы, схемы, архетипы в ассортименте. И все довольны. Ведь самое большое счастье массового читателя — когда писатель задает вопрос, на который читатель знает ответ. Искусство подсовывания вопросов под готовые ответы — пятый козырь МТА.
А если в общем и целом — типичная проза МТА одновременно манерна, вульгарна, агрессивна и сентиментальна. Да, это набор качеств уличной девки. Вы удивлены?
Тут и сила, и слабость МТА: они, в массе своей, доступные и сговорчивые, но какие-то одноразовые. Читатель их не уважает и частенько старается удрать, не заплатив. Недаром именно МТА громче всех жалуются на сетевое пиратство. Среди МТА до сих пор нет отчетливо проявившихся брэндов. Скорее, речь идет о мультибрэнде вроде «детектива домохозяек», где Дарья Донцова легко замещается Юлией Шиловой или, мама дорогая, Еленой Васиной, разница между которыми как бы заметна, но ее, типа, не видать.
Согласитесь, на таких сердиться — себя не уважать.
Казалось бы, проблемы нет. Да, успехи явных графоманов вызывают досаду. Обида за страну: ну что за народ такой, читает всякую муть и добавки просит... Когда ж он, бестолочь, не «милорда глупого», а высокую прозу с базара понесет... Каждый графоманский бестселлер наносит удар по чувству национального достоинства. Но это было всегда и везде. Почему же русские фантасты XXI века так рычат на своих МТА?
И почему эксперты этого номера «Если», авторы из поколения «нулевиков», скрипят зубами в комментариях?
Рискну заявить — проблема есть. Она принципиальная и завязана не тем гордиевым узлом, что поддается разрубанию на раз-два. Скажем так: пока Вадим Нестеров не перестанет называть сентиментальную прозу Юлии Остапенко «великолепными психологическими рассказами», к узлу даже подходить бессмысленно. Дело не в том, хороши ли рассказы, просто у критика прицел свернут градусов на тридцать. А этот ведь еще из лучших.
Поэтому для начала давайте возьмем топор Оккама и малость потешем себе на голове кол. То есть, пардон, откалибруем наш понятийный аппарат.
Искусство модернизма создавалось с невольной оглядкой на традицию. Даже когда эта оглядка была злобной ухмылкой через плечо. И когда традицию объявили раздробленной на атомы, из которых будет создано новое искусство, сам факт наличия традиции не оспаривался. Нельзя же бороться с тем, чего нет. Волей-неволей модерн отталкивался от традиционных смыслов.
Упрощая и огрубляя для наглядности: если дать модернисту Венеру Милосскую, он завяжет ей глаза и положит к ее ногам весы.
Постмодерн, многими называемый то «антиискусством», то «разрушителем искусства», стартовал уже при традиции, раздробленной на атомы. Постмодерн нацеливался на создание новых смыслов из этих осколков.
Постмодернист приделает Венере руки, сунет в них весло и — внимание! - скажет, что так и было.
Актуальное искусство всеядно, ориентировано на конденсацию новых смыслов из воздуха, крекинг из нефти и ресайклинг из мусора. Оно бы завалило нас смыслами, если бы действительно умело делать все вышеперечисленное.
Актуальное искусство — это когда Венере постмодерна снова отламывают руки вместе с веслом, а на постамент вешают табличку: «Последствия акта вандализма над скульптурным изваянием олимпийской чемпионки по гребле».
Так идет бесконечная перетасовка и переупаковка смыслов в погоне за смыслами новыми, свежими. Некоторым творцам везет. Изредка. Когда особенно причудливо тасуется колода.
Отечественной фантастике все это мельтешение до лампочки. Откровенных модернистов и постмодернистов среди наших всегда было до стыда мало, а роль актуального искусства у нас играют миниатюра «Про сабачку» Базуки Джона и вставки обсценного компьютерного кода в цикле Лео Каганова о майоре Богдамире.
Отечественная фантастика сама себе Венера Милосская — без рук, без ног и даже без весла. Сколько фантасты ни тасуют колоду, даже самый причудливый расклад не порождает новых смыслов. Потому что в колоду собраны не атомарные осколки традиции и даже не целые традиционные смыслы, а распроклятые штампы, клише, схемы, будь они неладны. И джокерами — страницы из книги «Как стать писателем и заработать миллион».
Наша фантастика не оглядывается на традицию. Она и есть традиция, воспроизводящаяся из поколения в поколение, из «волны» в «волну». Если вы приглядитесь к нынешней русской фантастике, то увидите не творческую мастерскую, лабораторию или какой-нибудь технопарк, а Цех. Причем мастера нервно курят в углу, а помещение набито подмастерьями, яростно вытесывающими из поленьев крошечных Венер Милосских. Инструменты - топоры и грубая наждачка. И счастье это — подмастерьев — никто сюда не звал. Оно само приползло.
А на часах Цеха — вторая половина восемнадцатого века.
Почему Вадим Нестеров, культурный обозреватель «Газеты.ru», навскидку отличающий Филонова от Кандинского, предпочел умолчать об этом безобразии, мне трудно понять. Вообще-то долг культуртрегера — нести просвещение в массы. И если основной конфликт русской фантастики сегодня — лобовое столкновение романтизма «девяностников» с мелкобуржуазным сентиментализмом «нулевиков», об этом надо говорить.
В одном я точно Вадима поддержу. Бесспорной представляется мне идея делить «волны» не по дате выхода на рынок, а по возрасту авторов. Ведь помимо «припозднившихся» Бенедиктова, Пронина, Бурносова, Скирюка в «нулевики» можно зачислить Плеханова, Ляха, Прошкина, Елисееву, Володихина, Сашневу, а при некотором усилии даже Зоричей — вон сколько набегает авторов, публикации которых до 2000 года были либо мизерны, либо недооценены рынком. Интересный собирательный портрет «нулевика» получится.
Только все эти авторы так или иначе романтики.
Потому что фантасты.
Когда фантастический классицизм, насаждавшийся в СССР всеми правдами, неправдами и молодыми гвардиями, конкретно надоел, антитезу ему выставили не сентименталисты, а романтики. Думается, неспроста, ведь если покопаться в определениях, фантастика — плоть от плоти романтики, она сама по себе крайняя романтика, одновременно ультраправая и левоэкстремистская.
И те, кто нутром чуял, что национальный литературный процесс неразрывен, потянули советскую фантастику в пространство высокой прозы. От братьев Стругацких до Булычева, небольшая, но стойкая когорта романтиков выпихнула фантастику туда, где ей и место. На роль литературы, сначала берущей за душу, а затем уж смущающей умы и зовущей во втузы. И брала фантастика за душу не сентиментальным сюсюканьем, а жесткими экспериментами над героями. Человека — в центр повествования, и нравственную задачу ему в зубы, желательно нерешаемую. И посмотреть, как будет выкручиваться. Лучшего творческого метода, чем фантастика, для этого не придумаешь. Отличные полигоны можно строить и гонять по ним человечков, гонять. В Дономаге, на далекой Радуге, под лунной радугой, в День Гнева или ночь Сдвига страдал, перерождался и делал свой выбор наш человек. Полз, как леопард к вершине Килиманджаро, из последних сил штурмовал Перевал. Живой человек.
Этим авторам наследовали — с гордостью! — «восьмидесятники». Их романтизм принимал самые разные, порой экстремальные формы, но по сей день остается романтизмом.
«Девяностники» и вышеупомянутые «припозднившиеся», строго говоря, не приняли эстафету «восьмидесятников», а сами произошли от того же корня. У этих поколений в основном единый культурный багаж. Как следствие, авторы подобрались начитанные и, не побоюсь крепкого слова, интеллигентные. Даже я легко отличаю Кастанеду от Кортасара, не глядя на обложку. А если постараюсь, то и Кафку от Камю.
Среди «нулевиков» тоже немало ребят, образно говоря, Жан Поль Сартра лелеющих в кармане. Правда, они совсем без Ленина в башке, но это не беда, поскольку «ленинско-тельмановское» направление в публицистике - сплошь типичные МТАшные приемчики, учиться там нечему.
И тем не менее между нами пропасть.
Из успешных «девяностников» вышел лишь один автор, которого с некоторыми оговорками можно назвать сентименталистом — Лукьяненко. Начинал он как романтик, но постепенно отошел на позиции сентиментализма, наиболее ярко проявившиеся в цикле о Дозорах. Справедливости ради замечу, что сентиментализм Лукьяненко дворянский, если не сказать «барский».
Именно к Сергею большинство МТА относится с трогательным, до слез, обожанием (редко когда осознаваемым), при случае мигом обращающимся в лютую, но все равно слезливую ненависть.
Это естественно, потому что типичный МТА — мелкобуржуазный сентименталист.
Это общая черта подавляющего большинства «нулевиков», даже лучших из них, просто у МТА она бесстыдно торчит наружу.
И это проблема, коллеги.
Потому что била-била нашу фантастику Советская власть — не добила, бил-бил олигархический беспредел — фиг ему, бьет-бьет государственно-монополистический капитализм... Да не родился еще такой государственный строй, чтобы нас извести. А вот массированный вброс сентиментальной прозы в фантастику запросто ее изничтожит.
Ибо плохо они совмещаются. Не надо бы им.
Сентиментализм вовсе не застывший стиль: уси-пуси, бедная Лиза (вообще-то, «Бедная Лиза» по сути очень страшная вещь). Он дает массу возможностей. В его рамках можно делать тексты сколь угодно лихие и динамичные. Можно злые, брутальные, да хоть зверски жестокие, а особенно легко выходят книги, пропитанные ненавистью. Но этот стиль требует накачивать эмоциями каждый чих персонажей, отчего крайне опасен для начинающих и вовсе противопоказан МТА. Только опытный или от природы наделенный чувством меры автор может балансировать на грани, не срываясь в перебор, имя которому пошлость.
Увы, сентиментальная проза коммерческого разлива строится по простейшему шаблону: «Нагнетай!». Некоторые «нулевики» умеют делать это стильно, в меру и строго по ситуации (позвольте без имен, боюсь сглазить, честно). Но зачастую идет накрутка пафоса на пустом месте. Органическое свойство сентиментализма — видеть нежное в обыденном и возвышенное в простом — в исполнении МТА эксплуатируется на всю катушку. И нормальная вроде бы история разом теряет правдоподобие. Потому что все герои то орут, то вещают с пьедестала. И повсюду скачут одноногие мальчики, культовые персонажи конкурса «Рваная Грелка».
Отдельная беда сентиментальной прозы — когда ее натягивают, как варежку на глобус, на фантастику. Выстроить фантастическую триаду «Чудо-Тайна-Достоверность», используя творческий инструментарий сентиментализма, нереально. Плохо будет с чудом и туго с достоверностью. Ведь сентиментализм не приемлет иррационального. И сам он такой по академическому определению, и такие люди его делают. Типичный провал по достоверности — когда в романе, населенном сплошь нелюдью, вампиры и оборотни наделены богатой эмоциональной палитрой, но сугубо человеческой. Не позволяет сентиментализм моделировать алиенарную психику, и хоть ты тресни. Таков лауреат последнего «Странника», жестокий, кровопролитный и слезоточивый роман «Киндрэт. Кровные братья», в котором принял непосильное участие наш эксперт Алексей Пехов. Там предельно очеловечена всякая пакость, спасибо хоть крыс не тронули. А уровень сюсюканья в «Киндрэт» зашкаливает просто до неприличия. Авторский коллектив так переборщил, выдавливая из своих монстров эмоции, а из читателя слезу, что главный герой, типовой исстрадавшийся «нежный вампир», выглядит типовым же, по учебнику, гомосексуалистом-педофилом, хоть тащи его на экспертизу в институт Сербского.
А они ведь хотели как лучше, вот что обидно. И книга, в которую напиханы все до единого штампы вампирского романа, могла бы оказаться занятным экспериментом. Но сентиментализм заел.
Если подходить к вопросу с холодной головой и чистыми руками, положение выглядит так. Сегодня в отечественной литературе (не только в фантастике) идет массовый откат от романтизма к мелкобуржуазному сентиментализму. Отчасти он связан с крушением прежних идеалов. Отчасти с ростом лоу-миддл-класса в крупных городах, где реализуется основная масса «бумажной» прозы и поэзии. Есть спрос, есть предложение, тенденция налицо. То, что всеобщая тяга к сентиментализму — опасный симптом, не волнует издателей и мало кого заботит из авторов.
В фантастике, как назло, водораздел между двумя течениями — это еще и граница между двумя самыми издаваемыми поколениями. И совсем «как назло», у нас есть только один безусловно качественный сентименталист, которого впору заспиртовать, чтобы не пропал случаем — Олег Овчинников. Есть несколько «пограничных авторов», вроде блуждающего Лукьяненко или залегшего на нейтральной полосе Панова. Наконец, есть не особенно сплоченный коллектив стихийных, но упорных романтиков. И целая армия молодых сентименталистов разной степени талантливости.
И, к сожалению, все складывается таким образом, что сентиментализм в нашей фантастике — течение, достойное ярлыка «реакционное». При таком удельном весе МТА иного определения не найти. Сейчас не то время, когда сентиментальная проза может врачевать раны, она только загоняет болезнь вглубь, консервируя лузерские тенденции в сознании потребителя. Сентиментальная проза в исполнении МТА — просто отрава, которая и читателя вконец затупит, и окончательно подорвет акции фантастики на рынке. Массовый читатель, он вроде наркомана: когда нет хорошей «дури», будет лопать плохую, зато большими дозами. Быстро деградирует, и станет ему, болезному, вообще все фиолетово.
Это негативный прогноз, конечно. Но откуда позитивному взяться?
Сами посудите: написание книг — индивидуальное предпринимательство с чрезвычайно высокими рисками. Оно треплет нервы, портит характер, корежит личную жизнь. Но если выплескивать в текст наболевшее, «писать кровью сердца», сливать на бумагу свои тревоги, это хорошая психотерапия. И как нарочно, именно такие тексты находят живейший отклик в сердцах читателей. Комплексы, фобии и синдромы у всех, в общем, одни. Главное — пускай написано попроще будет, подоступнее, чтобы не особо задумываться, чтобы «сразу вставляло». Именно так, как пишут МТА. А наиболее эффективный творческий метод для достижения полного контакта, чтоб запасть массовой аудитории в самую душу и попутно заработать много денег — сентиментальная проза.
Эксперты наши просят отложить подведение итогов лет на пять, а то «нулевики» пока раскрутиться не успели. МТА у них раскрутятся, вот кто, помяните мое слово.
Между прочим, Пехов во время оно умел не только застилизовать фантастический боевик под французский авантюрный роман, но даже сделать это намеренно.
И другой наш эксперт, Дмитрий Казаков, автор неподражаемой словесной конструкции «Здравствуйте! — вежливо поздоровался он», хоть и запорол роман «Высшая раса», но, как минимум, смог его выдумать.
Надеюсь, у «темной лошадки» экспертной группы, Дмитрия Колодана, тоже найдется за душой какой-нибудь свежий смысл.
Не этим, честно говоря, «нулевикам» по нынешней теме оправдываться. Они, конечно, старались, но куда им с ней справиться. Гордое звание МТА надо еще заслужить.
Правда, один ключевой момент наши эксперты косвенным образом затронули. Проскочила настоящая, не шутейная, оговорка по Фрейду. Цитирую: «Многие из тех, кто пришел в фантастику после 2000 года, невольно писали под... писателей, достигших серьезного коммерческого успеха...»
Что мы там выше говорили про МТА?..
Отсюда: lib.rus.ec/b/158719/read
URL записиНашла в этих наших Интернетах ссылку на статью Дивова и решила притащить к себе. Пусть будет.
Олег Дивов
Окончательный диагноз, или соболезнования патологоанатома
Окончательный диагноз, или соболезнования патологоанатома
Повышенный интерес к феномену МТА не случаен. Именно МТА обрушили последний наш корпоративный миф — о фантастике, как бастионе Русской Духовности в массовой культуре. Миф этот пестовала цеховая критика, и с ее мнением было очень приятно соглашаться. Ибо за забор фантастического гетто — туда, где буйствовал «иронический детектив» и зверствовал «криминальный боевик», — стало жутко даже выглянуть. Образ Русского Читателя трещал по швам. Вместо милого интеллигентного простеца, эдакого физика-лирика с хитрым прищуром (зипун, гармонь, поллитра, два высших, в кармане Кафка, православный крест под рубахой), на писателя вдруг уставился стеклянными глазами затурканный образованец с потребительской авоськой (пуховик, плеер, пиво, курсы офис-менеджеров, Маринина, православный крест навыпуск). Картина выглядела столь пугающей, что многие повернулись к ней спиной, утешая себя мыслью о Читателе Фантастики, который пусть и немногочисленный, зато — особенный.
читать дальшеНо Читатель показал Фантастам дулю!..
Доходчиво? Логично? Достоверно?
Ага, на уровне МТА.
Давайте теперь посмотрим, как все обстоит на самом деле, и да пребудет с нами Сила, ибо вскрытие предстоит то еще.
Под МТА подразумевается крайне плодовитый и столь же вульгарный графоман со смутным представлением о писательском мастерстве. Явление, по сути, вневременное и вневозрастное. Таких всегда вылуплялось как головастиков. И в каждом поколении единичные особи дорастали до уровня Царевен-Лягушек. Им не мешала даже малограмотность. В дневниках Корнея Чуковского упоминается авторша ста пятидесяти (!) популярных романов, всегда ставившая запятую перед «что»: «несмотря ни на, что».
Почему их читают, не загадка. И скрытые месседжи, и методы построения текста, благодаря которым отдельные графоманы неплохо продаются, давно исследованы. Правда, рассказывать о том, какова технология создания графоманских бестселлеров, мало кто берется. Это невыносимо скучно и как-то, простите, некрасиво. Будто прилюдно раскладываешь по полочкам чужую душевную болезнь. У Вадима Нестерова не хватило духу на такую мини-лекцию, и я его понимаю. Но не оправдываю. Если замалчивать ноу-хау, которые позволяют МТА держаться на плаву и даже наращивать тиражи, останется неясным, чем, собственно, МТА отличаются от прочих молодых талантливых авторов поколения «нулевиков». Так что пройдусь-ка я буквально по самым верхам.
Рынок завален товаром, приметы которого (цитирую Вадима): «...и отсутствие оригинальных идей, и неумение выстроить сюжет, и чудовищные ляпы в книгах, и огромные проблемы с авторским стилем...» Все это продолжает издаваться и продаваться. Почему?
А вот именно потому.
Сколько ни тверди «фантастика не жанр», во рту слаще не станет. Фантастика как товар массового спроса — это набор специфических жанров и поджанров. Для каждого наработан базовый шаблон и набор устойчивых сюжетных штампов. Есть жесткие каноны фантбоевика, спейсоперы, вампирского романа и так далее. Некоторым канонам уже лет по сто, а то и больше. Модные жанровые методы «гаррипоттер», «ночнойдозор» и «террипратчетт», вовсю эксплуатируемые МТА, отнюдь не римейки, а третьи-четвертые перепевы давно отработанных схем: ни Роулинг, ни Лукьяненко, ни Пратчетт не создавали новых сущностей. Чего далеко ходить: любимая забава вашего покорного слуги — отыскать самый ржавый фантастический шаблон и согнуть его об колено.
По степени заштампованности фантастика может поспорить с крутым детективом и производственным романом. Все уже придумано до нас. Наличие устойчивых конструкций, о которых точно известно, что они хорошо продаются — приманка для графоманствующих неофитов. Ведь основная мотивация МТА — написать «как кто-то». И это его первый козырь на рынке. Книгопродавцу нужна точка отсчета. Если он может сказать покупателю, что МТА Пукин — почти Головачев, а МТА Хрюкин — вроде Перумова, сразу снимается масса вопросов. Это вам не самобытного Иванова продавать. Я уж молчу о Силаеве, про которого вы слыхом не слыхивали, хотя Успенский уверяет, что будь Саша москвичом, никто бы не знал Пелевина.
Второй козырь МТА — язык. Важнейший элемент системы распознавания «свой-чужой». МТА так и шпарят канцеляритом. И потенциальный читатель, открыв книгу в магазине, сразу видит нечто родное. Канцелярит — тот язык, который читатель слышит отовсюду, в который он сам облекает мысли на словах и на письме. Он канцеляритом объясняется в любви. Он живет в стране победившего канцелярита, где на каждом строительном заборе написано: «Приносим вам свои извинения за временно доставленные неудобства». Чтобы вернее сцапать добычу, МТА разбавляет канцелярит просторечиями и жаргонизмами. По чуть-чуть, а то спугнешь.
Третий козырь МТА — глубинная, выстраданная народность. Поэтому наша альтернативная история сплошь история того, как русские вломили тем, до кого не дотянулись в реале. А наша утопия — про то, как Америка напала на Россию и сильно пожалела (ибо вломили, естественно). Или про то, как откуда ни возьмись пришел на Русь Президент с замашками фольклорного царя-батюшки (олигархов под корень, неруси в хрюсло, дитям мороженое, бабе цветы). Предлагаю от себя беспроигрышную фабулу: Путин расстрелял Абрамовича и национализировал футбольный клуб «Челси».
Четвертый козырь — абсолютная комфортность текстов. МТА никогда не уходят от шаблона дальше чем на шаг и этим весьма потрафляют читателю. Читатель хочет предугадывать развитие сюжета. Хочет знать, что сделает персонаж в следующий миг. МТА чует это (именно чует, а не понимает, МТА вообще творит неосознанно) — и раскладывает по тексту штампы, схемы, архетипы в ассортименте. И все довольны. Ведь самое большое счастье массового читателя — когда писатель задает вопрос, на который читатель знает ответ. Искусство подсовывания вопросов под готовые ответы — пятый козырь МТА.
А если в общем и целом — типичная проза МТА одновременно манерна, вульгарна, агрессивна и сентиментальна. Да, это набор качеств уличной девки. Вы удивлены?
Тут и сила, и слабость МТА: они, в массе своей, доступные и сговорчивые, но какие-то одноразовые. Читатель их не уважает и частенько старается удрать, не заплатив. Недаром именно МТА громче всех жалуются на сетевое пиратство. Среди МТА до сих пор нет отчетливо проявившихся брэндов. Скорее, речь идет о мультибрэнде вроде «детектива домохозяек», где Дарья Донцова легко замещается Юлией Шиловой или, мама дорогая, Еленой Васиной, разница между которыми как бы заметна, но ее, типа, не видать.
Согласитесь, на таких сердиться — себя не уважать.
Казалось бы, проблемы нет. Да, успехи явных графоманов вызывают досаду. Обида за страну: ну что за народ такой, читает всякую муть и добавки просит... Когда ж он, бестолочь, не «милорда глупого», а высокую прозу с базара понесет... Каждый графоманский бестселлер наносит удар по чувству национального достоинства. Но это было всегда и везде. Почему же русские фантасты XXI века так рычат на своих МТА?
И почему эксперты этого номера «Если», авторы из поколения «нулевиков», скрипят зубами в комментариях?
Рискну заявить — проблема есть. Она принципиальная и завязана не тем гордиевым узлом, что поддается разрубанию на раз-два. Скажем так: пока Вадим Нестеров не перестанет называть сентиментальную прозу Юлии Остапенко «великолепными психологическими рассказами», к узлу даже подходить бессмысленно. Дело не в том, хороши ли рассказы, просто у критика прицел свернут градусов на тридцать. А этот ведь еще из лучших.
Поэтому для начала давайте возьмем топор Оккама и малость потешем себе на голове кол. То есть, пардон, откалибруем наш понятийный аппарат.
Искусство модернизма создавалось с невольной оглядкой на традицию. Даже когда эта оглядка была злобной ухмылкой через плечо. И когда традицию объявили раздробленной на атомы, из которых будет создано новое искусство, сам факт наличия традиции не оспаривался. Нельзя же бороться с тем, чего нет. Волей-неволей модерн отталкивался от традиционных смыслов.
Упрощая и огрубляя для наглядности: если дать модернисту Венеру Милосскую, он завяжет ей глаза и положит к ее ногам весы.
Постмодерн, многими называемый то «антиискусством», то «разрушителем искусства», стартовал уже при традиции, раздробленной на атомы. Постмодерн нацеливался на создание новых смыслов из этих осколков.
Постмодернист приделает Венере руки, сунет в них весло и — внимание! - скажет, что так и было.
Актуальное искусство всеядно, ориентировано на конденсацию новых смыслов из воздуха, крекинг из нефти и ресайклинг из мусора. Оно бы завалило нас смыслами, если бы действительно умело делать все вышеперечисленное.
Актуальное искусство — это когда Венере постмодерна снова отламывают руки вместе с веслом, а на постамент вешают табличку: «Последствия акта вандализма над скульптурным изваянием олимпийской чемпионки по гребле».
Так идет бесконечная перетасовка и переупаковка смыслов в погоне за смыслами новыми, свежими. Некоторым творцам везет. Изредка. Когда особенно причудливо тасуется колода.
Отечественной фантастике все это мельтешение до лампочки. Откровенных модернистов и постмодернистов среди наших всегда было до стыда мало, а роль актуального искусства у нас играют миниатюра «Про сабачку» Базуки Джона и вставки обсценного компьютерного кода в цикле Лео Каганова о майоре Богдамире.
Отечественная фантастика сама себе Венера Милосская — без рук, без ног и даже без весла. Сколько фантасты ни тасуют колоду, даже самый причудливый расклад не порождает новых смыслов. Потому что в колоду собраны не атомарные осколки традиции и даже не целые традиционные смыслы, а распроклятые штампы, клише, схемы, будь они неладны. И джокерами — страницы из книги «Как стать писателем и заработать миллион».
Наша фантастика не оглядывается на традицию. Она и есть традиция, воспроизводящаяся из поколения в поколение, из «волны» в «волну». Если вы приглядитесь к нынешней русской фантастике, то увидите не творческую мастерскую, лабораторию или какой-нибудь технопарк, а Цех. Причем мастера нервно курят в углу, а помещение набито подмастерьями, яростно вытесывающими из поленьев крошечных Венер Милосских. Инструменты - топоры и грубая наждачка. И счастье это — подмастерьев — никто сюда не звал. Оно само приползло.
А на часах Цеха — вторая половина восемнадцатого века.
Почему Вадим Нестеров, культурный обозреватель «Газеты.ru», навскидку отличающий Филонова от Кандинского, предпочел умолчать об этом безобразии, мне трудно понять. Вообще-то долг культуртрегера — нести просвещение в массы. И если основной конфликт русской фантастики сегодня — лобовое столкновение романтизма «девяностников» с мелкобуржуазным сентиментализмом «нулевиков», об этом надо говорить.
В одном я точно Вадима поддержу. Бесспорной представляется мне идея делить «волны» не по дате выхода на рынок, а по возрасту авторов. Ведь помимо «припозднившихся» Бенедиктова, Пронина, Бурносова, Скирюка в «нулевики» можно зачислить Плеханова, Ляха, Прошкина, Елисееву, Володихина, Сашневу, а при некотором усилии даже Зоричей — вон сколько набегает авторов, публикации которых до 2000 года были либо мизерны, либо недооценены рынком. Интересный собирательный портрет «нулевика» получится.
Только все эти авторы так или иначе романтики.
Потому что фантасты.
Когда фантастический классицизм, насаждавшийся в СССР всеми правдами, неправдами и молодыми гвардиями, конкретно надоел, антитезу ему выставили не сентименталисты, а романтики. Думается, неспроста, ведь если покопаться в определениях, фантастика — плоть от плоти романтики, она сама по себе крайняя романтика, одновременно ультраправая и левоэкстремистская.
И те, кто нутром чуял, что национальный литературный процесс неразрывен, потянули советскую фантастику в пространство высокой прозы. От братьев Стругацких до Булычева, небольшая, но стойкая когорта романтиков выпихнула фантастику туда, где ей и место. На роль литературы, сначала берущей за душу, а затем уж смущающей умы и зовущей во втузы. И брала фантастика за душу не сентиментальным сюсюканьем, а жесткими экспериментами над героями. Человека — в центр повествования, и нравственную задачу ему в зубы, желательно нерешаемую. И посмотреть, как будет выкручиваться. Лучшего творческого метода, чем фантастика, для этого не придумаешь. Отличные полигоны можно строить и гонять по ним человечков, гонять. В Дономаге, на далекой Радуге, под лунной радугой, в День Гнева или ночь Сдвига страдал, перерождался и делал свой выбор наш человек. Полз, как леопард к вершине Килиманджаро, из последних сил штурмовал Перевал. Живой человек.
Этим авторам наследовали — с гордостью! — «восьмидесятники». Их романтизм принимал самые разные, порой экстремальные формы, но по сей день остается романтизмом.
«Девяностники» и вышеупомянутые «припозднившиеся», строго говоря, не приняли эстафету «восьмидесятников», а сами произошли от того же корня. У этих поколений в основном единый культурный багаж. Как следствие, авторы подобрались начитанные и, не побоюсь крепкого слова, интеллигентные. Даже я легко отличаю Кастанеду от Кортасара, не глядя на обложку. А если постараюсь, то и Кафку от Камю.
Среди «нулевиков» тоже немало ребят, образно говоря, Жан Поль Сартра лелеющих в кармане. Правда, они совсем без Ленина в башке, но это не беда, поскольку «ленинско-тельмановское» направление в публицистике - сплошь типичные МТАшные приемчики, учиться там нечему.
И тем не менее между нами пропасть.
Из успешных «девяностников» вышел лишь один автор, которого с некоторыми оговорками можно назвать сентименталистом — Лукьяненко. Начинал он как романтик, но постепенно отошел на позиции сентиментализма, наиболее ярко проявившиеся в цикле о Дозорах. Справедливости ради замечу, что сентиментализм Лукьяненко дворянский, если не сказать «барский».
Именно к Сергею большинство МТА относится с трогательным, до слез, обожанием (редко когда осознаваемым), при случае мигом обращающимся в лютую, но все равно слезливую ненависть.
Это естественно, потому что типичный МТА — мелкобуржуазный сентименталист.
Это общая черта подавляющего большинства «нулевиков», даже лучших из них, просто у МТА она бесстыдно торчит наружу.
И это проблема, коллеги.
Потому что била-била нашу фантастику Советская власть — не добила, бил-бил олигархический беспредел — фиг ему, бьет-бьет государственно-монополистический капитализм... Да не родился еще такой государственный строй, чтобы нас извести. А вот массированный вброс сентиментальной прозы в фантастику запросто ее изничтожит.
Ибо плохо они совмещаются. Не надо бы им.
Сентиментализм вовсе не застывший стиль: уси-пуси, бедная Лиза (вообще-то, «Бедная Лиза» по сути очень страшная вещь). Он дает массу возможностей. В его рамках можно делать тексты сколь угодно лихие и динамичные. Можно злые, брутальные, да хоть зверски жестокие, а особенно легко выходят книги, пропитанные ненавистью. Но этот стиль требует накачивать эмоциями каждый чих персонажей, отчего крайне опасен для начинающих и вовсе противопоказан МТА. Только опытный или от природы наделенный чувством меры автор может балансировать на грани, не срываясь в перебор, имя которому пошлость.
Увы, сентиментальная проза коммерческого разлива строится по простейшему шаблону: «Нагнетай!». Некоторые «нулевики» умеют делать это стильно, в меру и строго по ситуации (позвольте без имен, боюсь сглазить, честно). Но зачастую идет накрутка пафоса на пустом месте. Органическое свойство сентиментализма — видеть нежное в обыденном и возвышенное в простом — в исполнении МТА эксплуатируется на всю катушку. И нормальная вроде бы история разом теряет правдоподобие. Потому что все герои то орут, то вещают с пьедестала. И повсюду скачут одноногие мальчики, культовые персонажи конкурса «Рваная Грелка».
Отдельная беда сентиментальной прозы — когда ее натягивают, как варежку на глобус, на фантастику. Выстроить фантастическую триаду «Чудо-Тайна-Достоверность», используя творческий инструментарий сентиментализма, нереально. Плохо будет с чудом и туго с достоверностью. Ведь сентиментализм не приемлет иррационального. И сам он такой по академическому определению, и такие люди его делают. Типичный провал по достоверности — когда в романе, населенном сплошь нелюдью, вампиры и оборотни наделены богатой эмоциональной палитрой, но сугубо человеческой. Не позволяет сентиментализм моделировать алиенарную психику, и хоть ты тресни. Таков лауреат последнего «Странника», жестокий, кровопролитный и слезоточивый роман «Киндрэт. Кровные братья», в котором принял непосильное участие наш эксперт Алексей Пехов. Там предельно очеловечена всякая пакость, спасибо хоть крыс не тронули. А уровень сюсюканья в «Киндрэт» зашкаливает просто до неприличия. Авторский коллектив так переборщил, выдавливая из своих монстров эмоции, а из читателя слезу, что главный герой, типовой исстрадавшийся «нежный вампир», выглядит типовым же, по учебнику, гомосексуалистом-педофилом, хоть тащи его на экспертизу в институт Сербского.
А они ведь хотели как лучше, вот что обидно. И книга, в которую напиханы все до единого штампы вампирского романа, могла бы оказаться занятным экспериментом. Но сентиментализм заел.
Если подходить к вопросу с холодной головой и чистыми руками, положение выглядит так. Сегодня в отечественной литературе (не только в фантастике) идет массовый откат от романтизма к мелкобуржуазному сентиментализму. Отчасти он связан с крушением прежних идеалов. Отчасти с ростом лоу-миддл-класса в крупных городах, где реализуется основная масса «бумажной» прозы и поэзии. Есть спрос, есть предложение, тенденция налицо. То, что всеобщая тяга к сентиментализму — опасный симптом, не волнует издателей и мало кого заботит из авторов.
В фантастике, как назло, водораздел между двумя течениями — это еще и граница между двумя самыми издаваемыми поколениями. И совсем «как назло», у нас есть только один безусловно качественный сентименталист, которого впору заспиртовать, чтобы не пропал случаем — Олег Овчинников. Есть несколько «пограничных авторов», вроде блуждающего Лукьяненко или залегшего на нейтральной полосе Панова. Наконец, есть не особенно сплоченный коллектив стихийных, но упорных романтиков. И целая армия молодых сентименталистов разной степени талантливости.
И, к сожалению, все складывается таким образом, что сентиментализм в нашей фантастике — течение, достойное ярлыка «реакционное». При таком удельном весе МТА иного определения не найти. Сейчас не то время, когда сентиментальная проза может врачевать раны, она только загоняет болезнь вглубь, консервируя лузерские тенденции в сознании потребителя. Сентиментальная проза в исполнении МТА — просто отрава, которая и читателя вконец затупит, и окончательно подорвет акции фантастики на рынке. Массовый читатель, он вроде наркомана: когда нет хорошей «дури», будет лопать плохую, зато большими дозами. Быстро деградирует, и станет ему, болезному, вообще все фиолетово.
Это негативный прогноз, конечно. Но откуда позитивному взяться?
Сами посудите: написание книг — индивидуальное предпринимательство с чрезвычайно высокими рисками. Оно треплет нервы, портит характер, корежит личную жизнь. Но если выплескивать в текст наболевшее, «писать кровью сердца», сливать на бумагу свои тревоги, это хорошая психотерапия. И как нарочно, именно такие тексты находят живейший отклик в сердцах читателей. Комплексы, фобии и синдромы у всех, в общем, одни. Главное — пускай написано попроще будет, подоступнее, чтобы не особо задумываться, чтобы «сразу вставляло». Именно так, как пишут МТА. А наиболее эффективный творческий метод для достижения полного контакта, чтоб запасть массовой аудитории в самую душу и попутно заработать много денег — сентиментальная проза.
Эксперты наши просят отложить подведение итогов лет на пять, а то «нулевики» пока раскрутиться не успели. МТА у них раскрутятся, вот кто, помяните мое слово.
Между прочим, Пехов во время оно умел не только застилизовать фантастический боевик под французский авантюрный роман, но даже сделать это намеренно.
И другой наш эксперт, Дмитрий Казаков, автор неподражаемой словесной конструкции «Здравствуйте! — вежливо поздоровался он», хоть и запорол роман «Высшая раса», но, как минимум, смог его выдумать.
Надеюсь, у «темной лошадки» экспертной группы, Дмитрия Колодана, тоже найдется за душой какой-нибудь свежий смысл.
Не этим, честно говоря, «нулевикам» по нынешней теме оправдываться. Они, конечно, старались, но куда им с ней справиться. Гордое звание МТА надо еще заслужить.
Правда, один ключевой момент наши эксперты косвенным образом затронули. Проскочила настоящая, не шутейная, оговорка по Фрейду. Цитирую: «Многие из тех, кто пришел в фантастику после 2000 года, невольно писали под... писателей, достигших серьезного коммерческого успеха...»
Что мы там выше говорили про МТА?..
Отсюда: lib.rus.ec/b/158719/read
@темы: писательское
-
-
15.10.2012 в 16:57-
-
15.10.2012 в 16:58-
-
15.10.2012 в 18:01-
-
15.10.2012 в 18:30-
-
15.10.2012 в 18:35-
-
16.10.2012 в 02:25-
-
09.02.2019 в 14:42