Интервью В. Дольника Новой газете
18 сентября '06 / Статьи других авторов / Разместил: Денис Филимонов / Автор: Александр Никонов
Виктор Дольник — один из редких в нашей стране специалистов в области этологии человека. Эта наука перевернула все представления о человеке. Она изучает поведение людей и животных, обусловленное врожденными программами — инстинктами. Этология человека показала, что 90% нашего поведения и обычаев диктуются не культурой, а древними животными инстинктами. Печать зверя лежит на всей цивилизации.
Дольник начал свою работу этолога в те нелегкие годы, когда вокруг царил оголтелый марксизм-ленинизм, напрочь отвергавший примат врожденных человеческих склонностей и воспевавший главенство социального воспитания.
– Еще будучи студентом биофака, в 1956 году я написал реферат по поведению homo sapiens как прямоходящей обезьяны. Реферат прослушали, воцарилось молчание, после чего мне «посоветовали» сделать другой реферат. Я и сделал — по происхождению страусов. Его приняли на ура. Потому что в нем не было покушения на основы, на тезис о том, что труд сделал человека человеком.
— А разве не труд, не производство орудий?
читать дальше— Нет, конечно, трудятся и используют орудия многие животные, и это не делает их человеком. Сначала наши предки обрели бипедию — прямохождение, оставаясь неразумной обезьяной. Потом, оставаясь такой же неразумной обезьяной, они сотни тысяч лет инстинктивно делали примитивные орудия, обкалывая гальку, как производят и используют орудия многие другие животные — бобры, птицы, каланы...
Только трудности жизни и увеличение мозга, помогающее их преодолевать, сделали человека человеком. Я имею в виду расставание с лесом и выход в непривычную саванну, неизобильность пищи и вытекающие отсюда всеядность, трупоедство... Мы же — потомки собирателей и падальщиков. Анализ костей животных, на которых сохранились следы каменных орудий наших предков, показывает, что это были кости трупов. Оно и понятно: буквально «вчера» слезшей с дерева обезьяне было трудно тягаться в саванне со специализированными хищниками в добыче живого мяса. Проще найти падаль и каменными остриями срезать с туши мясо.
Атавистическая любовь к тухлому и гнилому до сих пор сохранилась в некоторых национальных кулинариях: эскимосы любят копанку — гнилое мясо, причем нарочно его закапывают и ждут, когда начнет гнить, после чего выкапывают и едят; китайцы любят тухлые яйца; французы — заплесневелый сыр... Только давний рефлекс трупоеда примиряет современного человека с подобными кулинарными изысками. Никакой настоящий хищник пищу с запахом гнили есть не будет, только падальщик. Или бывший падальщик, как homo sapiens например.
— Что же в нас определяется животной программой поведения, а что — чисто культурное изобретение?
— Ну радиофобия, скажем, — боязнь радиации — одна из немногих чисто культурных вещей. Хотя радиация крайне губительна, эволюции не нужно было закладывать в животных боязнь излучения: в природе нет естественных источников опасной для жизни радиации. Все они искусственные и связаны с деятельностью человека. Но и люди в обычном быту с радиацией практически не сталкиваются. Поэтому все наши бытовые привычки, а соответственно, и обычаи, мораль имеют животно-инстинктивное происхождение. Здесь все просто: есть зашитая в мозгу программа поведения — есть поведение. Нет программы — нет поведения. Посмотрите за человеком, за любыми его реакциями и поведением, поищите под это поведение животную программу. Найдете!
— Например?
— Например, все человеческие детеныши любят качели. Все детские парки развлечений состоят из аттракционов, где в том или ином виде используется фрагмент полета, вращения, переворота или мгновения невесомости. Вы сколько угодно можете катать на карусели щенков, жеребят или детенышей овец — ничего, кроме ужаса, у них это не вызовет. А у наших детенышей полет вызывает инстинктивное удовольствие. Дети хохочут, когда их подбрасывают и ловят. Почему? Да потому, что наши далекие предки прыгали по деревьям и в глубинах мозга до сих пор осталась программа брахиации — перелета с ветки на ветку, раскачиваясь на руках. Именно поэтому до сих пор самые популярные и частые детские сны — это сны о полетах. Этой программе, которая живет в далеких глубинах нашего мозга, примерно 25 миллионов лет — именно тогда наши общие с гиббонами предки передвигались с помощью брахиации.
Вообще инстинктивное поведение лучше всего наблюдать у детей — они ближе к животным. Почему все дети обожают строить шалаши из веток, имеют тягу к дуплам, пещерам?.. Потому, что у многих, и не только человекообразных, приматов есть врожденные программы по строительству гнезда.
Дайте грудному младенцу два пальца, он их крепко обхватит ручонками. Можете его теперь смело поднимать в воздух — он удержится! Потому что миллионы лет его животные предки с самого рождения висели на маме, вцепившись в ее шерсть. Давно уже у наших самок шерсти нет, а способность младенца висеть, держась за руки, осталась.
Осталась и потребность малыша на прогулке уцепиться за мамин хвост — так безопаснее. Отсюда, кстати, и пошло выражение «держаться за юбку»: хвоста у мамы давно уже нет, но желание ребенка ухватиться за что-то сохранилось. Именно поэтому, кстати, дети лучше засыпают с плюшевыми игрушками: они волосатые и мягкие — сразу срабатывает программа успокоения.
Если злобный экспериментатор в лаборатории забирает маму у маленькой обезьянки, малыш впадает в ужас, кричит и инстинктивно вцепляется в шерсть — в свою собственную, поскольку маму-то уже уволокли, а инстинкт «вцепиться» срабатывает. У человека шерсти на теле нет, поэтому человек в стрессовых ситуациях вцепляется в ту шерсть, что осталась, — в волосы. Отсюда выражение «рвать на себе волосы».
Во всех наших поступках нами до сих пор руководит обезьяна, которая сидит внутри нас.
— Даже в социальной жизни? Скажем, патриотизм...
— Любовь к родине — чисто животное чувство. Я имею в виду привязанность человека к месту, где он вырос. Это характерно для всех территориальных животных, а приматы — создания территориальные. У них (у нас) в детстве происходит импринтинг — запечатление своего ареала обитания на всю оставшуюся жизнь. Это крайне необходимая вещь, которая позволяет, во-первых, не потеряться, а во-вторых, отчаянно защищать свою «родину» от захватчиков. А иначе бы откуда у людей взялся патриотизм? Из чего бы он вырос? Защита своей родины, своей стадной территории — священный долг любого павиана.
Кстати, вы знаете, как воюют павианы и другие обезьяны, живущие в саванне? Я обращаю внимание на саванну, потому что наши предки — как раз обитатели саванны, и у всех видов саванных приматов одинаковое поведение. В походном строю стадо павианов повторяет предбоевой порядок пехоты. В центре идут доминанты — патриархи стада, вокруг которых все самое ценное — самки с детенышами. Впереди идет боевой авангард — субдоминантные особи, молодые самцы. Сзади — арьергардное прикрытие из самцов третьего ранга, послабее. Если местность пересеченная, плохо просматриваемая, с двух сторон могут быть еще два небольших отряда флангового прикрытия.
Если предстоит война с другим племенем павианов — например, пограничный конфликт — два войска павианов выстраиваются друг перед другом в виде двух полумесяцев вогнутыми сторонами друг к другу. В центре — патриархи.
— Такое же боевое построение было у древних греков, персов и египтян!
— Совершенно верно. Это обезьянье построение сохранялось у нашего вида довольно долго… Что любопытно, конфликт между стадами может разрешиться бойней, а может — схваткой двух самых сильных особей.
— Пересвета и Челубея, например.
— Да, показательный бой двух доминантных самцов перед лицом войск — это тоже чисто обезьяньи дела. Любопытно, что подобные вещи до сих пор случаются при разборках двух банд уголовников.
— Животные...
— Кстати, обратите внимание на важную деталь. У саванных приматов — геронтократия, то есть власть в стае держат старшие по возрасту особи. А воюют приматы — детьми. В войске у них — сплошь молодые самцы. Сами патриархи-геронтократы предпочитают не воевать, они в центре. Война детьми — видовой признак приматов. Он остался и у нас: по сей день наш вид призывает в войско детей — стукнуло парню 18 лет, изволь в армию. У кабанов, скажем, совсем не так. У них сражаются только секачи — матерые, здоровенные, седые самцы с желтыми клыками... А обезьяны посылают в бой более слабых — молодняк.
Если два стада обезьян случайно встречаются на границе двух территорий, их вожаки важно проходят через строй своих войск, внимательно смотрят друг на друга, а потом, если граница не нарушена, пожимают друг другу руки, обнимаются — подтверждают мирный договор. За ними уже по субординации могут обняться подчиненные. Это обезьяний ритуал. И он тоже сохранился у нашего вида.
Когда наши президенты, то есть лидеры территориальных образований, прилетают в гости друг к другу, они видят, что их встречают не барышни в национальных одеждах (что было бы приятно глазу), не кабинет министров, не семья президента, а почему-то всегда строй войск — почетный караул. Откуда тянется этот обычай? Оттуда, из далекой саванны. Ему сотни тысяч лет, просто за десятки тысяч лет никому никогда в голову не пришло отменить его… Причем по всем обезьяньим правилам сначала жмут руки друг другу и обнимаются лидеры, то есть самцы-доминанты, а уж потом — их свита, министры...
— Итак, патриотизм — это животная функция?
— Да, защита территории — чисто видовая потребность. Причем любопытно, что зверь, вторгшийся на чужую территорию, инстинктивно, то есть автоматически, чувствует себя неправым. И это его сковывает, потому в животном мире чужака (даже более сильного физически) чаще всего побеждает хозяин территории. Иногда это принимает забавные формы. Например, спортивная статистика отмечает, что гости чаще проигрывают матчи хозяевам поля. Это настолько общеизвестно, что даже не вызывает вопросов. На чужом поле играть неловко, неудобно. Объяснять этот ведущий к проигрышу дискомфорт логическими причинами бессмысленно, потому что он идет изнутри.
— Ну хорошо, а искусство? Музыка, например, — есть ли у нее животные корни?
— Да, у обезьян известны так называемые пошумелки. Они явились зерном того дерева, которое мы называем музыкальной культурой. Вообще обезьяны — самые шумные и самые эмоциональные млекопитающие. Они шумят постоянно, у обезьян есть песни дождя, например. Они собираются вместе и начинают вдруг ритмично хлопать, петь хором на разные голоса, танцуют, стучат палками по пустотелым деревьям, задавая ритм. А ритм — это первооснова музыки.
Наши человеческие концерты — это просто форма обезьяньих пошумелок, когда особи собираются, чтобы вместе послушать ритмизованные звуки. Когда в послевоенное время у подростков не было гитар, они устраивали коллективные пошумелки, грохая по кастрюлям или по листам жести, треща палками по прутьям забора. А пионеры любили ходить под грохот барабанов и рев горнов. Почему именно так детеныши людей проводят время? Почему сегодня они прыгают, как обезьяны, на концертах и дискотеках? Потому что это характерно для нашего вида. А вот, скажем, проводить время, вися вниз головой, как летучие мыши, — нехарактерно. Мы и не висим. Есть программа — есть поведение. Нет программы — нет поведения.
— Я как-то прочел, что главное отличие человека от животных — религиозное чувство.
— Знаете, в основе любой религии лежит ритуал. А животные гораздо более ритуализированные создания, чем привыкли думать. Повторять удачные действия, не задумываясь об их смысле, — один из приспособительных механизмов природы. Детеныши повторяют действия взрослых, чтобы научиться жить в этом мире. Взрослые животные упрямо повторяют те действия, которые однажды принесли им удачу. Дикий мир жесток, в нем от добра добра не ищут: если один раз ты перепрыгнул эту ветку, заскочил на ту, после чего тебе повезло, — значит, имеет смысл повторять удачные движения. Глядишь, опять будет добыча.
У животных есть просто потрясающие ритуалы! Вы знаете, почему древние египтяне считали павианов священными животными? Потому что главный павиан на заре взбирается на пригорок, вздевает руки к восходящему солнцу, громко ревет и кланяется. Приветствовать солнце вообще в обычае приматов. Неудивительно, что солнце у многих народов считалось главным божеством. И неудивительно, что именно доминантные особи становились позже жрецами, которые поддерживали «связь» со сверхдоминантом (божеством).
— Значит, Бог — это сверхдоминант? А что такое сверхдоминант с точки зрения этологии?
— Сверхдоминант, или супериерарх, — это особь чужого вида, которая может оказывать покровительство особи твоего вида. Скажем, заяц, убегающий от лисицы, может спрятаться за медведя. Медведь зайцу не опасен, но и специально защищать зайца он не будет — он его просто не заметит, а вот лису, нагло несущуюся на него, он увидит, может осерчать и пристукнуть ее. Потому что совсем уже страх рыжая потеряла: никакой субординации не соблюдает — летит как оглашенная прямо на хозяина, где это видано вообще?
- Виктор Рафаилович, все прекрасно знают, что человек – животное. Но почему-то напрочь отказываются верить в то, что поведение этого животного определяется инстинктами. У людей стойкое внутреннее убеждение: да, по телу я животное, а по поведению -чистый разум.
- Это происходит потому, что поведение человека, которое действительно определяется его глубинными инстинктами, сверху прикрыто тонкой пленочкой социальности, то есть слов. Слов о чести, долге, любви, божественных установлениях. Но эти слова не объясняют, а просто прикрывают, как краска ржавчину, естественно-животные корни человеческого поведения.
Возьмем, скажем, мораль. Действительно ли она дана нам Богом (вариант: выработана разумом) или мораль есть у других животных? Правильный ответ: мораль есть практически у всех животных. Причем чем лучше вооружено животное, тем сильнее инстинктивные запреты на применение этого оружия против особей своего вида – во время брачных турниров или войны за территорию. Об этом еще Лоренц писал. Скажем, ядовитые змеи во время поединка никогда не кусают противника. Тигры, орлы, лоси, олени никогда не применяют свое мощное оружие против своих. Удар лосиными рогами – страшное дело, волки боятся попасть под этот удар.
Однажды наблюдали такую картину В охотхозяйстве два лося, встав по разные стороны изгороди, начали бодаться друг с другом – через забор. Трах! Трах! Аж треск стоит, щепки летят. Бескомпромиссно бьются! Но вот жерди лопнули, и лоси остались друг перед другом, теперь уже ничем не разделенные. И растерялись, потому что игры кончились, дальше пойдет сплошное смертоубийство. И что вы думаете? Лоси перешли к следующему пролету изгороди и снова начали "бескомпромиссно" биться не на жизнь, а на смерть, с двух сторон лупя рогами по забору.
- Ворон ворону глаз не выклюет.
- Да, это пример животной морали, то есть инстинктивного запрета на применение оружия против особей своего вида. Птицы не молотят друг друга мощными клювами, львы не рвут друг друга зубами и когтями. А вот у плохо вооруженных видов инстинктивные моральные запреты слабые. Человек, скажем, или голубь – это слабо вооруженные создания, нет у них ни мощных челюстей с клыками, нет когтей, нет яда. Поэтому природе незачем было ставить этим видам "вшитые" моральные программы. Однако человек обхитрил природу: Он вооружился искусственно и стал способен легко убивать себе подобных – природных-то тормозов не было. Это так мощно подстегнуло конкурентную борьбу, что эволюция пошла невероятными для биологии темпами. Выживали самые умные племенастада, которые придумывали самое смертельное оружие и самую эффективную тактику уничтожения конкурентов. Выживали племена, спаянные боевой дружбой, то есть любовью к "своим" и ненавистью к "чужим". С тех пор человечество постоянно "дружит против кого-то", любит делиться на своих и чужих.
А чтобы врожденно-низкие моральные запреты не позволяли людям убивать своих, пришлось разучивать эти запреты через разум, то есть находить словесные формулировки и подтверждать их через сверхавторитеты – религию. Заметьте, что заповеди "не убий", "не укради" относятся не ко всем, а только к особям своей группы. Всех остальных – неверных, врагов, вероотступников, агрессоров – убивать очень даже нормативно, полезно и благородно: "Блажен, кто отдал жизнь за други своя". Полковые попы благословляют солдат на убийство. С помощью тотального геноцида нашими предками кроманьонцами был вырезан второй вид разумных существ на этой планете – неандертальцы. Ведь когда-то на Земле жили два вида разумных существ! Но второй вид конкуренции не выдержал.
- Почему такую ненависть особи нашего вида испытывают именно к себе подобным? Наших природных врагов – змей, комаров, глистов, волков, тигров мы не ненавидим. Только себя...
- Потому что именно малые отличия вызывают наибольшую неприязнь. Почему люди спокойно смотрят в зоопарке на волков, медведей, моржей, а возле клеток с обезьянами хохочут и тычут пальцами? Почему многие люди после того, как Дарвин четко прояснил, кто есть кто, так и не приняли теперь уже вполне очевидную вещь – что человек и обезьяна имеют общих предков? Почему многим так противна сама эта мысль – произойти от обезьяны? Ответы нужно искать в этологии.
Дело в том, что малые отличия воспринимаются животными как карикатурные, то есть или смешные, или омерзительные. Это очень полезное изобретение природы! Многие виды птичек, например, почти не отличаются друг от друга внешне, но очень отличаются по поведению. Природа разделила их по поведению, чтобы исключить пугание и межвидовое скрещивание. Одна птичка в брачном танце кланяется так, а другая иначе, одна поворачивается вправо, другая влево... И непонятное поведение птички одного вида отталкивает, вызывает неприязнь у птички другого. Так, начав с изменения поведения, природа "разводит" виды. Это просто один из механизмов видообразования -запрет на скрещивание.
Заметьте, мы нейтрально относимся к английскому или испанскому языку. А украинский или болгарский вызывают у нас улыбку. Гоголь специально вставлял в свои произведения малоросские обороты -одно только их присутствие вызывало глумливый смех.
Потому что близкие языки карикатурны друг другу.
Почему христиане ненавидят еретиков больше, чем иноверцев? Почему Московская патриархия дружит с муллами и не любит католиков? Да потому, что католики – родственный вид, латинская ересь... Неприязнь к похожему – давний природный механизм, смысл которого в том, что похожий на тебя – твой первый конкурент на экологическую нишу. Змея волку не конкурент – у них разные экологические ниши, разный тип питания. А вот шакал – да. Волк кроманьонцу не конкурент, а вот неандерталец -да. Отсюда ненависть и тотальный геноцид.
- А почему Советский Союз, Китай и прочие тоталитарные режимы так любили грандиозные стройки и сооружения? Самую большую плотину в мире построить, самую огромную домну возвести, самую большую территорию заиметь...
- Государства состоят из животных особей и потому порой также проявляют животное поведение, а в животном мире действует одно общее правило: чем ты больше, тем сильнее. Поэтому жаба при нападении надувается и привстает на лапах, кошка выгибает спину и поднимает хвост, чтобы казаться больше, птицы взъерошивают перья, рыба-шар раздувается так, что ее никто не может проглотить... Это, кстати, нашло свое выражение и в языке. Во всех языках мира слова, связанные с доминированием, превосходством, – это прямая вербальная калька с природной программой сравнения размеров: "великий", "превосходительство", "верховный", "вознесшийся"... А слова, связанные с подчинением, слабостью, потерей статуса, – из того же пространственного ряда: "ничтожный", "униженный", "павший", "свергнутый", "низкий", "подонок", то есть находящийся на дне.
Забавно, что у армейских офицеров периодически возникает мода на фуражки с высокой тульей. Подсознательно они хотят стать больше! Кстати, у петухов – чем больше гребень, тем больший ранг занимает петух в стае. Этологи проводили такой эксперимент – низкоранговому зачморенному петушку приклеивали огромный искусственный гребень. И он становился доминантом, главой всей стаи. И уж тогда никому мало не казалось: вознесшиеся волей случая наверх подонки, то есть бывшие низкоранговые особи, – это моральные уроды, они гораздо более жестоки, чем естественные доминанты. Сильные более благородны, слабые – подлы и трусливы. Поэтому социалистические теории, которые полагают, что бедные, угнетенные и униженные – хорошие люди, а богатые – плохие, этологически неверны. Как только подонки становятся иерархами, начинается кровавая вакханалия. Они мстят всем за свое прошлое униженное положение.
Американский мыслитель Фарид Закария в своей книге "Будущее свободы" приводит удивительный пример. Когда затонул "Титаник", среди спасшихся пассажиров первого класса было практически 100% женщин и детей. Среди пассажиров второго класса процент женщин и детей достигал 80%. А среди сброда, ехавшего в третьем классе, выжившими оказались одни мужчины, то есть самые сильные. Они, отталкивая женщин и детей, заняли спасительные шлюпки. У Камерона же в фильме "Титаник" все наоборот! В кино именно богатые пассажиры хищно отталкивают женщин и детей на пути к шлюпкам. Закария пишет, что, если бы Камерон снял, как было в действительности, зритель ему бы просто не поверил: за весь XX век слишком уж въелась в мозги эта формула: "бедные – бедненькие и добренькие, а богатые – злые, жадные хищники".
У богатых – свои причуды. Например, любовь наших высокопоставленных особ к езде по городу с мигалками – это не только и не столько средство проехать на дачу без пробок, сколько способ еще раз подтвердить свой статус и показать всем свой "гребень". Иерарху необходимы символы власти! У приматов это грива, мантия и возвышенное место (впоследствии – трон). У древних людей – огромные шапки, шкуры хищников. У современных иерархов – особые автомобили, мигалки, эскорты. Зачем нужны мотоциклисты в президентском эскорте? Ни за чем, их функциональность - нулевая. Это чистый декор, символ. Как перья у индийского вождя.
18 сентября '06 / Статьи других авторов / Разместил: Денис Филимонов / Автор: Александр Никонов
Виктор Дольник — один из редких в нашей стране специалистов в области этологии человека. Эта наука перевернула все представления о человеке. Она изучает поведение людей и животных, обусловленное врожденными программами — инстинктами. Этология человека показала, что 90% нашего поведения и обычаев диктуются не культурой, а древними животными инстинктами. Печать зверя лежит на всей цивилизации.
Дольник начал свою работу этолога в те нелегкие годы, когда вокруг царил оголтелый марксизм-ленинизм, напрочь отвергавший примат врожденных человеческих склонностей и воспевавший главенство социального воспитания.
– Еще будучи студентом биофака, в 1956 году я написал реферат по поведению homo sapiens как прямоходящей обезьяны. Реферат прослушали, воцарилось молчание, после чего мне «посоветовали» сделать другой реферат. Я и сделал — по происхождению страусов. Его приняли на ура. Потому что в нем не было покушения на основы, на тезис о том, что труд сделал человека человеком.
— А разве не труд, не производство орудий?
читать дальше— Нет, конечно, трудятся и используют орудия многие животные, и это не делает их человеком. Сначала наши предки обрели бипедию — прямохождение, оставаясь неразумной обезьяной. Потом, оставаясь такой же неразумной обезьяной, они сотни тысяч лет инстинктивно делали примитивные орудия, обкалывая гальку, как производят и используют орудия многие другие животные — бобры, птицы, каланы...
Только трудности жизни и увеличение мозга, помогающее их преодолевать, сделали человека человеком. Я имею в виду расставание с лесом и выход в непривычную саванну, неизобильность пищи и вытекающие отсюда всеядность, трупоедство... Мы же — потомки собирателей и падальщиков. Анализ костей животных, на которых сохранились следы каменных орудий наших предков, показывает, что это были кости трупов. Оно и понятно: буквально «вчера» слезшей с дерева обезьяне было трудно тягаться в саванне со специализированными хищниками в добыче живого мяса. Проще найти падаль и каменными остриями срезать с туши мясо.
Атавистическая любовь к тухлому и гнилому до сих пор сохранилась в некоторых национальных кулинариях: эскимосы любят копанку — гнилое мясо, причем нарочно его закапывают и ждут, когда начнет гнить, после чего выкапывают и едят; китайцы любят тухлые яйца; французы — заплесневелый сыр... Только давний рефлекс трупоеда примиряет современного человека с подобными кулинарными изысками. Никакой настоящий хищник пищу с запахом гнили есть не будет, только падальщик. Или бывший падальщик, как homo sapiens например.
— Что же в нас определяется животной программой поведения, а что — чисто культурное изобретение?
— Ну радиофобия, скажем, — боязнь радиации — одна из немногих чисто культурных вещей. Хотя радиация крайне губительна, эволюции не нужно было закладывать в животных боязнь излучения: в природе нет естественных источников опасной для жизни радиации. Все они искусственные и связаны с деятельностью человека. Но и люди в обычном быту с радиацией практически не сталкиваются. Поэтому все наши бытовые привычки, а соответственно, и обычаи, мораль имеют животно-инстинктивное происхождение. Здесь все просто: есть зашитая в мозгу программа поведения — есть поведение. Нет программы — нет поведения. Посмотрите за человеком, за любыми его реакциями и поведением, поищите под это поведение животную программу. Найдете!
— Например?
— Например, все человеческие детеныши любят качели. Все детские парки развлечений состоят из аттракционов, где в том или ином виде используется фрагмент полета, вращения, переворота или мгновения невесомости. Вы сколько угодно можете катать на карусели щенков, жеребят или детенышей овец — ничего, кроме ужаса, у них это не вызовет. А у наших детенышей полет вызывает инстинктивное удовольствие. Дети хохочут, когда их подбрасывают и ловят. Почему? Да потому, что наши далекие предки прыгали по деревьям и в глубинах мозга до сих пор осталась программа брахиации — перелета с ветки на ветку, раскачиваясь на руках. Именно поэтому до сих пор самые популярные и частые детские сны — это сны о полетах. Этой программе, которая живет в далеких глубинах нашего мозга, примерно 25 миллионов лет — именно тогда наши общие с гиббонами предки передвигались с помощью брахиации.
Вообще инстинктивное поведение лучше всего наблюдать у детей — они ближе к животным. Почему все дети обожают строить шалаши из веток, имеют тягу к дуплам, пещерам?.. Потому, что у многих, и не только человекообразных, приматов есть врожденные программы по строительству гнезда.
Дайте грудному младенцу два пальца, он их крепко обхватит ручонками. Можете его теперь смело поднимать в воздух — он удержится! Потому что миллионы лет его животные предки с самого рождения висели на маме, вцепившись в ее шерсть. Давно уже у наших самок шерсти нет, а способность младенца висеть, держась за руки, осталась.
Осталась и потребность малыша на прогулке уцепиться за мамин хвост — так безопаснее. Отсюда, кстати, и пошло выражение «держаться за юбку»: хвоста у мамы давно уже нет, но желание ребенка ухватиться за что-то сохранилось. Именно поэтому, кстати, дети лучше засыпают с плюшевыми игрушками: они волосатые и мягкие — сразу срабатывает программа успокоения.
Если злобный экспериментатор в лаборатории забирает маму у маленькой обезьянки, малыш впадает в ужас, кричит и инстинктивно вцепляется в шерсть — в свою собственную, поскольку маму-то уже уволокли, а инстинкт «вцепиться» срабатывает. У человека шерсти на теле нет, поэтому человек в стрессовых ситуациях вцепляется в ту шерсть, что осталась, — в волосы. Отсюда выражение «рвать на себе волосы».
Во всех наших поступках нами до сих пор руководит обезьяна, которая сидит внутри нас.
— Даже в социальной жизни? Скажем, патриотизм...
— Любовь к родине — чисто животное чувство. Я имею в виду привязанность человека к месту, где он вырос. Это характерно для всех территориальных животных, а приматы — создания территориальные. У них (у нас) в детстве происходит импринтинг — запечатление своего ареала обитания на всю оставшуюся жизнь. Это крайне необходимая вещь, которая позволяет, во-первых, не потеряться, а во-вторых, отчаянно защищать свою «родину» от захватчиков. А иначе бы откуда у людей взялся патриотизм? Из чего бы он вырос? Защита своей родины, своей стадной территории — священный долг любого павиана.
Кстати, вы знаете, как воюют павианы и другие обезьяны, живущие в саванне? Я обращаю внимание на саванну, потому что наши предки — как раз обитатели саванны, и у всех видов саванных приматов одинаковое поведение. В походном строю стадо павианов повторяет предбоевой порядок пехоты. В центре идут доминанты — патриархи стада, вокруг которых все самое ценное — самки с детенышами. Впереди идет боевой авангард — субдоминантные особи, молодые самцы. Сзади — арьергардное прикрытие из самцов третьего ранга, послабее. Если местность пересеченная, плохо просматриваемая, с двух сторон могут быть еще два небольших отряда флангового прикрытия.
Если предстоит война с другим племенем павианов — например, пограничный конфликт — два войска павианов выстраиваются друг перед другом в виде двух полумесяцев вогнутыми сторонами друг к другу. В центре — патриархи.
— Такое же боевое построение было у древних греков, персов и египтян!
— Совершенно верно. Это обезьянье построение сохранялось у нашего вида довольно долго… Что любопытно, конфликт между стадами может разрешиться бойней, а может — схваткой двух самых сильных особей.
— Пересвета и Челубея, например.
— Да, показательный бой двух доминантных самцов перед лицом войск — это тоже чисто обезьяньи дела. Любопытно, что подобные вещи до сих пор случаются при разборках двух банд уголовников.
— Животные...
— Кстати, обратите внимание на важную деталь. У саванных приматов — геронтократия, то есть власть в стае держат старшие по возрасту особи. А воюют приматы — детьми. В войске у них — сплошь молодые самцы. Сами патриархи-геронтократы предпочитают не воевать, они в центре. Война детьми — видовой признак приматов. Он остался и у нас: по сей день наш вид призывает в войско детей — стукнуло парню 18 лет, изволь в армию. У кабанов, скажем, совсем не так. У них сражаются только секачи — матерые, здоровенные, седые самцы с желтыми клыками... А обезьяны посылают в бой более слабых — молодняк.
Если два стада обезьян случайно встречаются на границе двух территорий, их вожаки важно проходят через строй своих войск, внимательно смотрят друг на друга, а потом, если граница не нарушена, пожимают друг другу руки, обнимаются — подтверждают мирный договор. За ними уже по субординации могут обняться подчиненные. Это обезьяний ритуал. И он тоже сохранился у нашего вида.
Когда наши президенты, то есть лидеры территориальных образований, прилетают в гости друг к другу, они видят, что их встречают не барышни в национальных одеждах (что было бы приятно глазу), не кабинет министров, не семья президента, а почему-то всегда строй войск — почетный караул. Откуда тянется этот обычай? Оттуда, из далекой саванны. Ему сотни тысяч лет, просто за десятки тысяч лет никому никогда в голову не пришло отменить его… Причем по всем обезьяньим правилам сначала жмут руки друг другу и обнимаются лидеры, то есть самцы-доминанты, а уж потом — их свита, министры...
— Итак, патриотизм — это животная функция?
— Да, защита территории — чисто видовая потребность. Причем любопытно, что зверь, вторгшийся на чужую территорию, инстинктивно, то есть автоматически, чувствует себя неправым. И это его сковывает, потому в животном мире чужака (даже более сильного физически) чаще всего побеждает хозяин территории. Иногда это принимает забавные формы. Например, спортивная статистика отмечает, что гости чаще проигрывают матчи хозяевам поля. Это настолько общеизвестно, что даже не вызывает вопросов. На чужом поле играть неловко, неудобно. Объяснять этот ведущий к проигрышу дискомфорт логическими причинами бессмысленно, потому что он идет изнутри.
— Ну хорошо, а искусство? Музыка, например, — есть ли у нее животные корни?
— Да, у обезьян известны так называемые пошумелки. Они явились зерном того дерева, которое мы называем музыкальной культурой. Вообще обезьяны — самые шумные и самые эмоциональные млекопитающие. Они шумят постоянно, у обезьян есть песни дождя, например. Они собираются вместе и начинают вдруг ритмично хлопать, петь хором на разные голоса, танцуют, стучат палками по пустотелым деревьям, задавая ритм. А ритм — это первооснова музыки.
Наши человеческие концерты — это просто форма обезьяньих пошумелок, когда особи собираются, чтобы вместе послушать ритмизованные звуки. Когда в послевоенное время у подростков не было гитар, они устраивали коллективные пошумелки, грохая по кастрюлям или по листам жести, треща палками по прутьям забора. А пионеры любили ходить под грохот барабанов и рев горнов. Почему именно так детеныши людей проводят время? Почему сегодня они прыгают, как обезьяны, на концертах и дискотеках? Потому что это характерно для нашего вида. А вот, скажем, проводить время, вися вниз головой, как летучие мыши, — нехарактерно. Мы и не висим. Есть программа — есть поведение. Нет программы — нет поведения.
— Я как-то прочел, что главное отличие человека от животных — религиозное чувство.
— Знаете, в основе любой религии лежит ритуал. А животные гораздо более ритуализированные создания, чем привыкли думать. Повторять удачные действия, не задумываясь об их смысле, — один из приспособительных механизмов природы. Детеныши повторяют действия взрослых, чтобы научиться жить в этом мире. Взрослые животные упрямо повторяют те действия, которые однажды принесли им удачу. Дикий мир жесток, в нем от добра добра не ищут: если один раз ты перепрыгнул эту ветку, заскочил на ту, после чего тебе повезло, — значит, имеет смысл повторять удачные движения. Глядишь, опять будет добыча.
У животных есть просто потрясающие ритуалы! Вы знаете, почему древние египтяне считали павианов священными животными? Потому что главный павиан на заре взбирается на пригорок, вздевает руки к восходящему солнцу, громко ревет и кланяется. Приветствовать солнце вообще в обычае приматов. Неудивительно, что солнце у многих народов считалось главным божеством. И неудивительно, что именно доминантные особи становились позже жрецами, которые поддерживали «связь» со сверхдоминантом (божеством).
— Значит, Бог — это сверхдоминант? А что такое сверхдоминант с точки зрения этологии?
— Сверхдоминант, или супериерарх, — это особь чужого вида, которая может оказывать покровительство особи твоего вида. Скажем, заяц, убегающий от лисицы, может спрятаться за медведя. Медведь зайцу не опасен, но и специально защищать зайца он не будет — он его просто не заметит, а вот лису, нагло несущуюся на него, он увидит, может осерчать и пристукнуть ее. Потому что совсем уже страх рыжая потеряла: никакой субординации не соблюдает — летит как оглашенная прямо на хозяина, где это видано вообще?
- Виктор Рафаилович, все прекрасно знают, что человек – животное. Но почему-то напрочь отказываются верить в то, что поведение этого животного определяется инстинктами. У людей стойкое внутреннее убеждение: да, по телу я животное, а по поведению -чистый разум.
- Это происходит потому, что поведение человека, которое действительно определяется его глубинными инстинктами, сверху прикрыто тонкой пленочкой социальности, то есть слов. Слов о чести, долге, любви, божественных установлениях. Но эти слова не объясняют, а просто прикрывают, как краска ржавчину, естественно-животные корни человеческого поведения.
Возьмем, скажем, мораль. Действительно ли она дана нам Богом (вариант: выработана разумом) или мораль есть у других животных? Правильный ответ: мораль есть практически у всех животных. Причем чем лучше вооружено животное, тем сильнее инстинктивные запреты на применение этого оружия против особей своего вида – во время брачных турниров или войны за территорию. Об этом еще Лоренц писал. Скажем, ядовитые змеи во время поединка никогда не кусают противника. Тигры, орлы, лоси, олени никогда не применяют свое мощное оружие против своих. Удар лосиными рогами – страшное дело, волки боятся попасть под этот удар.
Однажды наблюдали такую картину В охотхозяйстве два лося, встав по разные стороны изгороди, начали бодаться друг с другом – через забор. Трах! Трах! Аж треск стоит, щепки летят. Бескомпромиссно бьются! Но вот жерди лопнули, и лоси остались друг перед другом, теперь уже ничем не разделенные. И растерялись, потому что игры кончились, дальше пойдет сплошное смертоубийство. И что вы думаете? Лоси перешли к следующему пролету изгороди и снова начали "бескомпромиссно" биться не на жизнь, а на смерть, с двух сторон лупя рогами по забору.
- Ворон ворону глаз не выклюет.
- Да, это пример животной морали, то есть инстинктивного запрета на применение оружия против особей своего вида. Птицы не молотят друг друга мощными клювами, львы не рвут друг друга зубами и когтями. А вот у плохо вооруженных видов инстинктивные моральные запреты слабые. Человек, скажем, или голубь – это слабо вооруженные создания, нет у них ни мощных челюстей с клыками, нет когтей, нет яда. Поэтому природе незачем было ставить этим видам "вшитые" моральные программы. Однако человек обхитрил природу: Он вооружился искусственно и стал способен легко убивать себе подобных – природных-то тормозов не было. Это так мощно подстегнуло конкурентную борьбу, что эволюция пошла невероятными для биологии темпами. Выживали самые умные племенастада, которые придумывали самое смертельное оружие и самую эффективную тактику уничтожения конкурентов. Выживали племена, спаянные боевой дружбой, то есть любовью к "своим" и ненавистью к "чужим". С тех пор человечество постоянно "дружит против кого-то", любит делиться на своих и чужих.
А чтобы врожденно-низкие моральные запреты не позволяли людям убивать своих, пришлось разучивать эти запреты через разум, то есть находить словесные формулировки и подтверждать их через сверхавторитеты – религию. Заметьте, что заповеди "не убий", "не укради" относятся не ко всем, а только к особям своей группы. Всех остальных – неверных, врагов, вероотступников, агрессоров – убивать очень даже нормативно, полезно и благородно: "Блажен, кто отдал жизнь за други своя". Полковые попы благословляют солдат на убийство. С помощью тотального геноцида нашими предками кроманьонцами был вырезан второй вид разумных существ на этой планете – неандертальцы. Ведь когда-то на Земле жили два вида разумных существ! Но второй вид конкуренции не выдержал.
- Почему такую ненависть особи нашего вида испытывают именно к себе подобным? Наших природных врагов – змей, комаров, глистов, волков, тигров мы не ненавидим. Только себя...
- Потому что именно малые отличия вызывают наибольшую неприязнь. Почему люди спокойно смотрят в зоопарке на волков, медведей, моржей, а возле клеток с обезьянами хохочут и тычут пальцами? Почему многие люди после того, как Дарвин четко прояснил, кто есть кто, так и не приняли теперь уже вполне очевидную вещь – что человек и обезьяна имеют общих предков? Почему многим так противна сама эта мысль – произойти от обезьяны? Ответы нужно искать в этологии.
Дело в том, что малые отличия воспринимаются животными как карикатурные, то есть или смешные, или омерзительные. Это очень полезное изобретение природы! Многие виды птичек, например, почти не отличаются друг от друга внешне, но очень отличаются по поведению. Природа разделила их по поведению, чтобы исключить пугание и межвидовое скрещивание. Одна птичка в брачном танце кланяется так, а другая иначе, одна поворачивается вправо, другая влево... И непонятное поведение птички одного вида отталкивает, вызывает неприязнь у птички другого. Так, начав с изменения поведения, природа "разводит" виды. Это просто один из механизмов видообразования -запрет на скрещивание.
Заметьте, мы нейтрально относимся к английскому или испанскому языку. А украинский или болгарский вызывают у нас улыбку. Гоголь специально вставлял в свои произведения малоросские обороты -одно только их присутствие вызывало глумливый смех.
Потому что близкие языки карикатурны друг другу.
Почему христиане ненавидят еретиков больше, чем иноверцев? Почему Московская патриархия дружит с муллами и не любит католиков? Да потому, что католики – родственный вид, латинская ересь... Неприязнь к похожему – давний природный механизм, смысл которого в том, что похожий на тебя – твой первый конкурент на экологическую нишу. Змея волку не конкурент – у них разные экологические ниши, разный тип питания. А вот шакал – да. Волк кроманьонцу не конкурент, а вот неандерталец -да. Отсюда ненависть и тотальный геноцид.
- А почему Советский Союз, Китай и прочие тоталитарные режимы так любили грандиозные стройки и сооружения? Самую большую плотину в мире построить, самую огромную домну возвести, самую большую территорию заиметь...
- Государства состоят из животных особей и потому порой также проявляют животное поведение, а в животном мире действует одно общее правило: чем ты больше, тем сильнее. Поэтому жаба при нападении надувается и привстает на лапах, кошка выгибает спину и поднимает хвост, чтобы казаться больше, птицы взъерошивают перья, рыба-шар раздувается так, что ее никто не может проглотить... Это, кстати, нашло свое выражение и в языке. Во всех языках мира слова, связанные с доминированием, превосходством, – это прямая вербальная калька с природной программой сравнения размеров: "великий", "превосходительство", "верховный", "вознесшийся"... А слова, связанные с подчинением, слабостью, потерей статуса, – из того же пространственного ряда: "ничтожный", "униженный", "павший", "свергнутый", "низкий", "подонок", то есть находящийся на дне.
Забавно, что у армейских офицеров периодически возникает мода на фуражки с высокой тульей. Подсознательно они хотят стать больше! Кстати, у петухов – чем больше гребень, тем больший ранг занимает петух в стае. Этологи проводили такой эксперимент – низкоранговому зачморенному петушку приклеивали огромный искусственный гребень. И он становился доминантом, главой всей стаи. И уж тогда никому мало не казалось: вознесшиеся волей случая наверх подонки, то есть бывшие низкоранговые особи, – это моральные уроды, они гораздо более жестоки, чем естественные доминанты. Сильные более благородны, слабые – подлы и трусливы. Поэтому социалистические теории, которые полагают, что бедные, угнетенные и униженные – хорошие люди, а богатые – плохие, этологически неверны. Как только подонки становятся иерархами, начинается кровавая вакханалия. Они мстят всем за свое прошлое униженное положение.
Американский мыслитель Фарид Закария в своей книге "Будущее свободы" приводит удивительный пример. Когда затонул "Титаник", среди спасшихся пассажиров первого класса было практически 100% женщин и детей. Среди пассажиров второго класса процент женщин и детей достигал 80%. А среди сброда, ехавшего в третьем классе, выжившими оказались одни мужчины, то есть самые сильные. Они, отталкивая женщин и детей, заняли спасительные шлюпки. У Камерона же в фильме "Титаник" все наоборот! В кино именно богатые пассажиры хищно отталкивают женщин и детей на пути к шлюпкам. Закария пишет, что, если бы Камерон снял, как было в действительности, зритель ему бы просто не поверил: за весь XX век слишком уж въелась в мозги эта формула: "бедные – бедненькие и добренькие, а богатые – злые, жадные хищники".
У богатых – свои причуды. Например, любовь наших высокопоставленных особ к езде по городу с мигалками – это не только и не столько средство проехать на дачу без пробок, сколько способ еще раз подтвердить свой статус и показать всем свой "гребень". Иерарху необходимы символы власти! У приматов это грива, мантия и возвышенное место (впоследствии – трон). У древних людей – огромные шапки, шкуры хищников. У современных иерархов – особые автомобили, мигалки, эскорты. Зачем нужны мотоциклисты в президентском эскорте? Ни за чем, их функциональность - нулевая. Это чистый декор, символ. Как перья у индийского вождя.
@темы: история
-
-
16.01.2013 в 09:52-
-
16.01.2013 в 09:56-
-
16.01.2013 в 10:03Про социальный аспект вообще выморозило. Автора не смущает, что как раз этот момент по его же логике должен противоречить естественному порядку вещей? Что разделение в обществе идет не по природному статусу особи, а как раз зачастую ему противоречит?
-
-
16.01.2013 в 11:00-
-
16.01.2013 в 11:46А смысл. Ну есть у какого-нибудь мужика из нищей сибирской деревушки, где работать можно, ну не знаю, только трактористом инстинкты и задатки альфа-самца. Ну да, в природе у него были бы все шансы стать вожаком стаи. А тут он ни из бедности не выберется, ни свой социальный статус не повысит.
-
-
16.01.2013 в 11:57-
-
16.01.2013 в 12:03Вот это и удивительно. И ставит под сомнение его компетенцию в чем-либо.
-
-
16.01.2013 в 12:06