читать дальше
ХОТЬ ГОРШКОМ НАЗОВИ, ТОЛЬКО В ПЕЧКУ НЕ СТАВЬ
Рональд Рейган, известный стереотипно-голливудскими крылатыми фразами, адресованными по ту сторону Берлинской стены, однажды сказал, что в русском языке нет слова для «freedom» – свободы. Слово, как мы понимаем, есть, а Рейган в патриотическом порыве республиканского гонора просто ошибся. Но допустим, что в каком-то языке действительно нет такого слова. Означает ли это, что народ-носитель этого «несвободного» языка никогда не задумается о демократии и гражданских правах? Иными словами, может ли язык, его лексика и грамматика влиять на наш взгляд на окружающий мир?
- 6 февраля
- Николай Кукушкин
Все читатели этих строк знают, что мыши – это по умолчанию женщины, а ежи – мужчины. Русскоязычному ребёнку, которого попросили придумать сказку про ежа, не придёт в голову сочинять приключения зверька женского пола. Это восприятие половой принадлежности предметов распространяется и на неживые объекты. В русском языке, например, слова «суп» и «год» – мужского рода. В арабском оба слова – женщины.
Влияют ли такие различия на восприятие? Например, слово «ключ» мужского рода в немецком и женского – в испанском. Носители немецкого языка описывают ключи как твёрдые, тяжёлые, металлические, полезные. Испанцы же склонны считать ключи небольшими, золотыми, замысловатыми и красивыми.
Можно предположить, что немцы в принципе склонны к «тяжеловесным» оценкам. Однако слово «мост» (женский род в немецком языке) они снабжают эпитетами красивый, элегантный и хрупкий. Испанцы же, считающие мост мужчиной, используют слова большой, опасный, крепкий, нависающий.
Идею о «лингвистическом релятивизме» (относительности мировосприятия и влиянии на него языка) обычно приписывают американскому инженеру противопожарных систем Бенджамину Ли Уорфу. Лингвист-любитель, Уорф увлекался центральноамериканскими языками и в 1930-м году получил грант на их полноценное исследование.
Работы Уорфа представляют собой несистематическое, в основном бездоказательное сопоставление малоизученных индейских языков с «усреднённым европейским языком» (индо-европейские языки в целом очень сходны по своей структуре). Несмотря на популярность идей Уорфа, к 1960-м годам они подверглись резкой критике и в основном были списаны с научных счетов большинством психологов и лингвистов.
Действительно, в исследованиях Уорфа мало того, что могло бы считаться научным по современным стандартам, сформировавшимся во второй половине XX века.
Однако в 1980-х и 90-х годах новое поколение исследователей взглянуло на лингвистический релятивизм свежим взглядом. Вопрос наконец сдвинулся с мёртвой точки споров между сторонниками и противниками Бенджамина Ли Уорфа, и в двухтысячные уже мало кто сомневался: связь между языком и восприятием мира есть. Непонятно только, насколько эта связь сильна и насколько абсолютна.
Сегодня самым известным исследователем взаимодействий между мышлением и сознанием является харизматичный американский психолог белорусского происхождения, профессор Стэнфорда, полиглот и просто красавица Лера Бородицки. Её работы отличаются остроумием, относительной простотой и одновременно глубиной – их интересно просто читать, что большая редкость для научных публикаций. Как следствие, к Бородицки и её работам неизменно приковано внимание прессы – в том числерусскоязычной.
В одном из исследований Бородицки и её коллеги проводили простой эксперимент с участием австралийских аборигенов из небольшого сообщества Помпурау. Его представители известны тем, что не пользуются относительными направлениями (лево-право-вперёд-назад). Вместо этого они всегда используют абсолютные направления (восток-запад-север-юг).
Если американцы встречают знакомого словами «как дела?» и всегда получают ответ «хорошо», то аборигены Помпурау спрашивают при встрече «куда ты идёшь?» – на что нужно отвечать в духе «далеко на юго-юго-запад». Бородицки шутит: без постоянно работающего внутреннего «компаса» помпурайцы не могут даже поздороваться!
Этот феномен давно интересует психологов. Неудивительно, что жители Помпурау отличаются феноменальной способностью ориентироваться в пространстве и определять своё местонахождение. Даже в спонтанных указательных жестах (вроде неопределённого взмаха в сторону улицы, которым сопровождается фраза «сидели мы вчера с Серёгой в пивной») аборигены, не задумываясь, точно указывают в нужном направлении.
Если представления о направлениях могут так разительно отличаться в зависимости от языка, то что происходит с другими категориями, которые связаны с пространством? В своей новой работе Лера Бородицки задалась вопросом: как аборигены Помпурау представляют себе время?
Этот вопрос напоминает задание, которое Артемий Лебедев дал читателям своего блога пару лет назад: нарисовать, как выглядит календарный год. Из результатов, опубликованных в его ЖЖ, очевидно одно: разные люди представляют время по-разному, но так или иначе склонны «организовывать» его в пространстве.
Эксперимент Бородицки был менее красочен, но более научен: он был построен таким образом, чтобы «визуализацию» времени можно было подсчитать и статистически проанализировать. Добровольцев – американцев или аборигенов Помпурау – сажали на стул в определённой ориентации и просили разложить на земле несколько карточек в порядке, который кажется логичным. На карточках были изображены, например, мужские лица разного возраста.
Добровольцам не сообщали о настоящих целях эксперимента: они думали, что проходят тест на умение анализировать последовательность событий. На самом же деле исследователи наблюдали за тем, как именно участники раскладывают карточки на полу.
О том, как задание выполняли американцы, несложно догадаться: подавляющее большинство из них раскладывало карточки слева направо. Совсем по-другому поступали аборигены: не выказывая предпочтения какому-либо из относительных направлений, большинство из них ориентировалось в абсолютных координатах: фотографию младенца они клали с восточной, а старика – с западной стороны от себя!
По-видимому, для аборигенов восток ассоциируется с «началом» чего-либо так же, как для нас – левая сторона. В нашем случае это может быть изначально связано с направлением письма, в их – вероятно, с восходом солнца.
Исследования, подобные вышеописанным, показывают, что язык может влиять на мировосприятие. Но с позиций нейробиологии они оставляют открытым вопрос: на каком уровне язык влияет на мозг? Является ли его «модифицирующая» роль исключительно сознательной, культурной – другими словами, поверхностной – или же возможно и более «глубокое» влияние?
Существуют данные, указывающие на последний вариант. Классический пример – восприятие цвета. В 2006-м году группа Бородицки опубликовала работу, в которой продемонстрировала, что русскоязычные добровольцы лучше различают оттенки синего, чем англоязычные.
Эта работа вышла под заголовком «Russian blues» показывают влияние языка на различение цветов (Russian blues можно перевести и как «русские оттенки синего» и как «русская тоска» – работы Бородицки вообще богаты подобными каламбурами).
Самое интересное в этом исследовании — в том, что разница между русскими и американцами пропадала, если одновременно с заданием по различению цветов добровольцам предлагалось отвлекающее вербальное задание: мысленное проговаривание строчки с цифрами. Если же в качестве отвлекающего задания предлагалось удерживать в голове геометрическую фигуру, то разница в различении синего и голубого сохранялась.
Что это означает? Нервный сигнал, поступающий из глаз, должен пройти через несколько «центров обработки» перед тем, как он дойдёт до сознания и укажет нам на то, различаются ли цвета на экране. Эксперименты Бородицки показывают, что одним из этих центров является языковой: он по-разному устроен у русских и американцев и блокируется отвлекающим заданием, направленным в этот центр.
К сожалению, русские не уникальны в своей потрясающе полезной способности отличать синий от голубого. В греческом, например, для этих цветов тоже есть два слова – и цветовосприятие греков тоже отличается повышенной чувствительностью к оттенкам синего. Это регистрируется в мозгу уже через десятую долю секунды после демонстрации цветов – задолго до того, как человек может сделать сознательный выбор. Таким образом, язык действительно может воздействовать на мозг гораздо глубже «поверхностного» уровня.
Все приведённые примеры влияния языка на сознание объединяет одно: они легко проверяются и документируются. Но нет никаких оснований предполагать, что роль языка в нашем мировосприятии ограничивается конкретными категориями: направлениями, цветами, полом. Гораздо сложнее поставить эксперимент, проверяющий, например, влияет ли русский язык на ту самую русскую тоску. Почему-то эта гипотеза кажется вполне правдоподобной.
Известно, например (читатель уже сам может догадаться, из чьих работ), что в зависимости от преимущественного использования в языке пассивного (ваза была разбита) или активного залогов (кто-то разбил вазу) люди могут по-разному определять и запоминать виновников случайных событий.
Исследователи только начинают обнажать всю многогранность взаимоотношений между языком и другими функциями мозга и сознания. Науке не известно, как бы было устроено общество, не имеющее слова «свобода». Но опираясь на наши знания о языке, не будет слишком рискованным предположить: оно бы сильно отличалось от привычного нам. Отсутствие слова «свобода» при этом могло бы быть как причиной, так и следствием иного мировоззрения – об этом в науке всегда нужно помнить.
«Метрополь» продолжит с интересом следить за работами Леры Бородицки и других учёных, занимающихся этой темой. Читателям же в свете вышесказанного можно посоветовать одно: учите языки. Ещё Карл Великий говорил: знать второй язык — это как иметь вторую душу.
@темы: Вавилон-18
-
-
08.02.2014 в 11:47Как утверждают словари, freedom - не означает понятия "свобода", как таковая, хотя и может применяться в качестве синонима к словам свобода, право, незваисимость, воля, простор и даже привилегия. Прямой смысл у freedom - "свободное пользование". В русском языке действительно нет какого-то одного слова, которое можно было бы счесть полным эквивалентом.
-
-
08.02.2014 в 11:58-
-
08.02.2014 в 12:13Но, вообще, тема взаимодействия лингвистики и общественных укладов весьма непроста. Так, например, теоретическое отсутствие в языке понятия "свобода" говорит об отсутствии в нем и противоположного понятия. Что, в свою очередь наводит на очень интересные мысли. )))
-
-
08.02.2014 в 12:24-
-
08.02.2014 в 12:48А вот если представить народ, в языке которого действительно обоих этих понятий. Наверное, это был бы самый счастливый народ в истории.
-
-
08.02.2014 в 12:52-
-
08.02.2014 в 12:53Но. В этом-то и смысл! Ну, с "несвободой" в самых разных смыслах в русском языке, мне кажется, проблем нет)) Эврика! Есть масса слов для обозначения разнообразных (и предосудительных для говорящего) отклонений от... да от нормы же. Норма не нуждается в изобретении для нее специального слова. Зачем обозначать то, что есть абсолютно у каждого.
-
-
08.02.2014 в 12:59-
-
08.02.2014 в 13:01Ravana, это, кстати, тоже интересный вариант.
-
-
08.02.2014 в 13:15А каждое, даже незначительное, отклонение от этой нормы обзавелось собственным термином.
-
-
08.02.2014 в 13:37с другой стороны, англичане вряд ли поймут разницу между свободой и волей, мне кажется)
Эту разницу и я-то не очень понимаю. Точнее, понимаю на интуитивном уровне, но не могу сформулировать. Не поможете?) Слишком уж давно мы не используем это слово в данном смысле.
Кстати, мне кажется, что ситуация с англичанами и голубым цветом обратная. Они его не особо различают, поэтому не испытывают необходимости как-то называть. Интересно, сколькицветная у них радуга...
-
-
08.02.2014 в 13:49Между даже очень родственными языками есть нюансы в передаче слов. Помнится, я однажды застопорилась, как перевести на белорусский "ухаживать за скотиной". За девушками ухаживать - это заляцацца, а за свиннями? Явно ж не так. И ложных друзей переводчика между русским и белорусским хватает.
Действительно, а как у них с радугой? *задумалась*
-
-
08.02.2014 в 17:37По поводу радуги. Опять же, кажется, только мы зацикливаемся на "научных" семи цветах спектра. Везде ее рисуют так, как видят (а реально видимых цветов в радуге три-четыре, не больше). Но если нужно нарисовать правильную - рисуют семь, как и положено. Сейчас специально посмотрела всякие детские иностранные сайты: семь.
-
-
09.02.2014 в 02:38а девушками ухаживать - это заляцацца, а за свиннями?
Изначально, ухаживать, это "ходить за". То есть в идеале, за коровами и девушками ухаживать можно, а вот за свиньями не получится.))
Рина Дзене,
Опять же, кажется, только мы зацикливаемся на "научных" семи цветах спектра. Везде ее рисуют так, как видят (а реально видимых цветов в радуге три-четыре, не больше).
В Древнем Риме на фресках радуга всегда изображалась 4-цветной. Когда я узнал об этом, стал пристально вглядываться в каждую радугу. И вот хоть убейте, не получается у меня видеть в ней меньше 7 цветов.
-
-
09.02.2014 в 10:23-
-
09.02.2014 в 10:28-
-
10.02.2014 в 00:56по-моему, по белорусски ухаживать за коровами вряд ли будет заляцацца.
Я ж про русский язык.) Об этимологии белорусских слов ничего не знаю.
глагол любить - может быть кохаць и любiць, в зависимости от обстоятельств.
Если принцип тот же, что и в украинском, то кохают невесту, а любят маму.
Вот кстати, интересный вопрос. Куда интересней "свободы". В России можно любить жену, маму, черешню и родину. Я не слышал о языке, где столь разные понятия обозначались бы одним словом. Интересно, почему так.