Белл и др.

[Шано]

Лекции по хирургии проходили в большой аудитории, освещенной газовыми рожками. С длинных деревянных скамеек, расположенных амфитеатром, хорошо был виден операционный стол в центре зала. Именно в этом зале перед Артуром впервые предстал доктор Джозеф Белл, человек одаренный и во всех смыслах незаурядный, который и стал прототипом знаменитого сыщика. Высокий, угловатый, с резкими чертами лица, крупным носом, напоминающим хищный клюв, и пронзительным стальным взглядом, он, по словам Артура, был похож на вождя индейцев. Добавим к этому длинные чуткие пальцы музыканта, и получится почти дословный портрет Шерлока Холмса из повести “Этюд в багровых тонах”: “Ростом он был больше шести футов, но при своей необычайной худобе казался еще выше. Взгляд у него был острый, пронизывающий, если не считать тех периодов оцепенения, о которых говорилось выше; тонкий орлиный нос придавал его лицу выражение живой энергии и решимости. Квадратный, чуть выступающий вперед подбородок тоже говорил о решительном характере. Его руки были вечно в чернилах и в пятнах от разных химикалий, зато он обладал способностью удивительно деликатно обращаться с предметами, — я не раз это замечал, когда он при мне возился со своими хрупкими алхимическими приборами”[4].
Беллу, которого студенты между собой называли Джо, было всего тридцать девять лет, однако он слыл легендарной личностью — благодаря редкостной наблюдательности, логическому складу ума и умению безошибочно ставить диагноз, граничившему с ясновидением. Он был не чужд позерства и любил находиться в центре внимания, но его спектакли преследовали серьезную цель: продемонстрировать будущим врачам, как много ценного можно узнать о больном до того, как он успел высказать свои жалобы, если только научиться правильно смотреть.
У него был излюбленный трюк. Он приглашал новичков попробовать янтарную жидкость в стеклянном сосуде и добавлял, что это очень сильное средство, которое они непременно должны научиться распознавать. Одна беда — оно жутко горькое и мерзкое на вкус. Поскольку он никогда не предлагал студентам того, чего не был бы готов сделать сам, то пробовал лекарство первым. Он вынимал пробку, погружал палец в жидкость, затем слизывал ее, слегка передергиваясь. Один за другим студенты послушно отведывали снадобье, исправно содрогаясь от омерзения. Дождавшись конца эксперимента, Белл саркастически сообщал ученикам, что они крайне ненаблюдательны. В колбе — он тряс у них перед носом длинным указательным пальцем — был вот этот, а во рту — он вытягивал средний — вот этот!
Белл частенько демонстрировал классу свои дедуктивные способности, которые в сочетании с интуицией и богатым опытом почти всегда позволяли ему узнать о пациенте массу интересного без единого вопроса. Он сидел за столом в центре зала, окруженный интернами и ассистентами, а больных вводил сотрудник амбулаторного отделения. В считаные секунды Белл ставил диагноз, и больного уводили, чтобы тут же ввести следующего. Студенты слушали его раскрыв рты, так четко и логично он выстраивал цепочку умозаключений. “Пациент, — вещал аудитории Белл, — скорее поверит, что вы сумеете вылечить его, если убедится, что его прошлое открылось вам с первого взгляда”.
“Помню, один молодой парень представился перед осмотром как Джон Смит, — пишет однокурсник Артура Клемент Ганн. — Но Джо Белл не моргнув глазом выписал ему рецепт на его истинную фамилию. Пациент покраснел, стушевался и побыстрее вышел. “Полагаю, вы все заметили, что произошло, — сказал Джо. — Ясно, что Джон Смит — вымышленное имя, а как его зовут на самом деле, я прочитал на воротнике его рубашки”. Так он прививал нам, наивным Ватсонам, навыки наблюдательности”.
Артур приводит такой случай: Джо Белл в окружении обычной свиты ведет прием. Мельком глянув на очередного пациента, он сообщает ему: вы — сержант, недавно уволились из Хайлендского полка, служили на Барбадосе. Потрясенный пациент подтверждает, что все именно так и есть. “Видите ли, джентльмены, — пояснил потом Джо, — держался этот человек почтительно, но шляпу не снял. Это армейская привычка, а уволься он давно, так уже приобрел бы гражданские манеры. Он еще не избавился от командных ноток в голосе и никогда не избавится от шотландского акцента. Что до Барбадоса, то он страдает слоновой болезнью, распространенной не так в Британии, как в Вест-Индии. Именно на этом острове, как вы знаете, сейчас стоят шотландские части”.
Другой сокурсник Артура, Гарольд Эмери Джонс, вспоминает еще один эпизод в том же духе. “Господа, перед вами рыбак! Об этом нетрудно догадаться, достаточно заметить, что в жаркий летний день он надел высокие сапоги с отворотом. Никто, кроме матроса, не ходит в такой обуви в это время года… Впоследствии я сам общался с этим больным: на его одежде кое-где остались присохшие чешуйки, и она источала стойкий рыбный запах”.
Белл утверждал, что сумеет определить уроженца любого графства Шотландии по его акценту; что любое ремесло оставляет “подпись” — у горняка совсем иные мозоли, чем у того, кто работал в каменоломне, а шрамы плотника никогда не спутаешь со шрамами кузнеца. Обоняние у него было превосходное, он мог “унюхать”, кто перед ним: краснодеревщик, покрывающий мебель лаком, или любитель крепких напитков. “Внимание к мелким деталям и умение их разумно истолковать — вот залог правильного диагноза, — любил повторять Белл. — Глаза, умеющие видеть, а уши — слышать, память, которая запечатлевает все и готова отозваться в нужный момент, и воображение, способное скрепить воедино разрозненные звенья цепи, — таковы рабочие инструменты успешного диагноста”.
Впрочем, иногда его “показательные выступления” терпели фиаско. ““Вы играете в оркестре”, — заявил он очередному пациенту. “Угм”, — кивнул тот. “Видите, господа, — торжествующе обратился к студентам Белл, — у этого человека паралич лицевого нерва, результат того, что он играет на духовом инструменте. На чем именно вы играете, любезный?” — “На большом барабане”, — был ответ”.
Хотя Артур выдающихся успехов в учебе не добился, он сумел уже на первом курсе произвести на Белла благоприятное впечатление и стал его секретарем в амбулаторном отделении Королевского лазарета. Работая рядом с Беллом, Артур получил богатую возможность изучить его необычные приемы и впоследствии с успехом использовал их в рассказах о знаменитом сыщике. “Приключения Шерлока Холмса”, опубликованные в 1892 году, были посвящены Беллу, и Артур писал своему бывшему учителю: “Вне всякого сомнения, вам я обязан тем, что создал Холмса, и, хотя в рассказах я был волен ставить его в самые разные драматические ситуации, не думаю, что результаты его аналитического метода хоть в малейшей степени явились преувеличением, ибо я видел плоды этого метода в вашей врачебной практике”. Он также посвятил Беллу рассказ “Воспоминания капитана Уилки” (1895), где есть такой пассаж: “Я был весьма горд, что сумел определить род его занятий по тому, как он выглядит. Этому искусству меня обучил профессор из Эдинбурга, который добивался поразительных результатов, впечатлявших равно его пациентов и студентов. “Итак, друг мой, — сообщил он одному больному, — ваши руки выдают в вас музыканта. Любопытно, однако же… я не могу определить, на каком инструменте вы играете”. После чего тот объяснил, что свои медные гроши зарабатывал, выдувая мотив “Правь, Британия” на кофейнике, чей длинный носик служил грубым подобием флейты”.
Белл был не единственной знаменитостью в университете Эдинбурга. Океанограф и биолог сэр Чарльз Уивилл Томпсон, который только что вернулся тогда из знаменитого плавания на “Челленджере”, предпринятого, в частности, для поиска новых форм флоры и фауны, был председателем Королевского общества естествознания; доктор Джеймс Янг Симпсон впервые использовал хлороформ для анестезии в Королевском лазарете; а Джозеф Листер, основоположник применения антибактериальных средств для обработки ран, был профессором на кафедре клинической хирургии. Между сторонниками Листера и теми, кто придерживался традиционной карболки, шла ожесточенная борьба. Артур вспоминает, как вторые, высмеивая первых, кричали: “Дверь закройте, бактерии разбегутся!” Еще одна неординарная личность университета — профессор химии Александр Браун, о котором Дойл говорил с теплым юмором. Браун был печально знаменит тем, что боялся собственных химических опытов. Смешав взрывоопасное зелье, он проворно прятался за стол, воцарялась напряженная тишина, и — обычно ничего не взрывалось. Профессор высовывал голову из-за укрытия, и тут студенты дружно вопили: “Бу-ум!”
Пионер в области токсикологии сэр Роберт Кристисон, прозванный студентами Боб Высокочтимый — очень высокий и очень высокомерный, — сорок пять лет заведовал кафедрой практической медицины, с 1832 по 1877 год. В 1829-м в “Эдинбургском медицинском журнале” вышла его статья о судебной медицине (область, где он был непререкаемым авторитетом): там он описывал, как лупил трупы тяжелой палкой, чтобы изучить эффект посмертного возникновения синяков. Судя по “Этюду в багровых тонах”, Холмс проделывал такие же эксперименты: “Он сторонник надежных, достоверных сведений, добытых из первоисточника, порой весьма причудливым образом… Например, он бьет тростью покойников в прозекторской, чтобы проверить, появляются ли у них синяки”.
Хотя Артур был еще весьма далек от того, чтобы ступить на писательскую стезю, он уже собирал материал, который позднее использовал в своих произведениях. К примеру, эксцентричный физиолог Уильям Резерфорд, с черной густой бородой и громовым басом, слышным задолго до того, как он входил в аудиторию, явился прообразом профессора Джорджа Эдуарда Челленджера, возглавившего экспедицию в “Затерянный мир”.
Одновременно с Дойлом в университете учился Джеймс Барри, создатель знаменитого “Питера Пэна”. Авторские права на эту пьесу перешли к детскому госпиталю на Грейт-Ормонд-стрит, что до сих пор составляет немалую долю его бюджета. Дойлу хотелось верить, будто он сиживал бок о бок и с Робертом Льюисом Стивенсоном в таверне на Драммонд-стрит, но автор “Острова сокровищ” (и основатель студенческой газеты), который изучал в университете право, получил диплом адвоката в июне 1875-го, за год до поступления Артура.

@темы: ШХ