Не перепащивайте, пожалуйста
В 1978 году я закончил Второй Московский медицинский институт и получил распределение хирургом в Грязовец, крошечный райцентр на полпути от Вологды к Великому Устюгу. Время, проведенное в этом красивейшем, но совершенно не пригодном для жизни уголке, запечатлелось в памяти как нескончаемое трехлетнее дежурство без перерывов, выходных и уж тем более праздников. Я был единственным хирургом на пятьдесят километров в округе; кроме меня, в больничке работала свирепая бабка-акушерка и анестезиолог, которого я ни разу за все три года не видел трезвым. Несколько лет спустя, прочитав «Записки молодого врача» Михаила Афанасьевича Булгакова и «Записки врача» Викентия Викентьевича Вересаева, я поразился: то, что изображалось ими как предельно суровые условия, для нас было бы сущим отдыхом. Немудрено, что по истечении срока моей трехлетней каторги (а иначе работа по распределению мною уже и не воспринималась) я воспользовался любезным предложением районного военкома и отправился в Афганистан в качестве полкового врача. Об Афганской кампании написано и сказано много и даже слишком много; я имею по этому поводу свое скромное мнение, которое, похоже, никого не интересует. Многим эта кампания принесла ордена и звания, еще большему числу – раны телесные и душевные. Осознав последнее, я прошел курсы переподготовки и вернулся на второй срок уже военным психиатром. Однако удача отвернулась от меня: я был ранен в плечо случайным осколком реактивного снаряда, которыми моджахеды постоянно обстреливали Кабул, и, вероятно, истек бы кровью прямо на улице, если бы не своевременная помощь моего афганского коллеги Хафизуллы (я очень беспокоился о его судьбе после нашего ухода из Афганистана и падения там светского правительства, поскольку Хафизулла отличался весьма атеистическим и даже циничным мироощущением; в этом я с годами все более становлюсь похож на него; но недавно я с радостью узнал, что он выбрался из-под руин своей республики и сейчас работает в одной из лучших клиник Бомбея). Я перенес четыре операции на левом плечевом суставе и уже шел на поправку, как вдруг свалился от инфекционного гепатита, подлинного бича нашей ограниченной в своих возможностях армии. Две недели я провел в буквальном смысле на грани жизни и смерти, пребывая в полном сознании; и еще несколько месяцев коллеги считали меня безнадежным. В ташкентский госпиталь я поступил, имея сорок один килограмм чуть живого веса. Через полгода я покинул и госпиталь, и армию, которая сочла, что я для нее непригоден более, и направился в Москву…
читать дальшеЭэээ… Извините, кажется, меня занесло в другую книгу. Это «Гиперборейская чума» А. Лазарчука и М. Успенского. Что ж, пусть этот абзац будет большим эпиграфом к этой маленькой главе.
Итак, я продолжаю.
Как полагает большинство холмсоведов и шерлокианцев, Шерлок Холмс и доктор Ватсон познакомились именно в том самом 1881 году, когда Артур Дойль наконец получил свой честно заработанный диплом. В кино нам обычно показывают двух зрелых, а порой даже и совсем не молодых мужчин, поэтому люди часто удивляются, когда узнают, что доктор Ватсон на момент встречи вовсе не был степенным седовласым ветераном, а молодым человеком в возрасте около тридцати лет. Где и как он учился – мы толком ничего не знаем. В самых первых строках «Этюда в багровых тонах» он довольно сжато рассказывает нам свою биографию, начав не с рождения, а с момента получения степени доктора медицины в Лондонском университете в 1876 году, после чего прямиком отправился на четырехмесячные курсы в Нетли, чтобы приобрести профессию военного хирурга. После этого его направили служить в Индию, оттуда он попал в Афганистан, в июле 1880 получил ранение в битве при Майванде (до сих пор не установлено, куда именно его ранили, ибо Конан Дойль в разных рассказах поминает то плечо, то ногу). В госпитале он еще вдобавок подхватил брюшной тиф, когда слегка оклемался, его отправили в Англию, и он целых девять месяцев мог наслаждаться жизнью на одиннадцать шиллингов шесть пенсов в день (на что он жил, когда эти девять месяцев закончились, – так и осталось тайной). В провинции на эти деньги одинокому мужчине можно было бы жить припеваючи – получалось чуть больше 17 фунтов в месяц, а Мэри Дойль в это же самое время могла потратить на свою большую семью только двенадцать с половиной фунтов (это если не считать помощь пресловутого доктора Уоллера и деньги, присылаемые работающими в Португалии дочерьми), однако наш доктор, как полагается безрассудному молодому человеку, предпочел шумный Лондон, а Лондон для его кармана был слегка дороговат. В это самое время и встретился доктору Ватсону коллега, который, как вскоре выяснилось, был знаком с человеком, имеющим такие же проблемы. И вскоре доктор Ватсон знакомится с молодым человеком, которого интересуют странные вопросы: например, появляются ли синяки после смерти.
Шерлок Холмс молод, энергичен и, похоже, склонен троллить Ватсона, как бы мы это назвали в 21 веке. А чем еще, как не тонким троллингом, можно назвать декларируемые Холмсом шокирующие откровения:
«— Видите ли, — сказал он, — мне представляется, что человеческий мозг похож на маленький пустой чердак, который вы можете обставить, как хотите. Дурак натащит туда всякой рухляди, какая попадется под руку, и полезные, нужные вещи уже некуда будет всунуть, или в лучшем случае до них среди всей этой завали и не докопаешься. А человек толковый тщательно отбирает то, что он поместит в свой мозговой чердак. Он возьмет лишь инструменты, которые понадобятся ему для работы, но зато их будет множество, и все он разложит в образцовом порядке. Напрасно люди думают, что у этой маленькой комнатки эластичные стены и их можно растягивать сколько угодно. Уверяю вас, придет время, когда, приобретая новое, вы будете забывать что-то из прежнего. Поэтому страшно важно, чтобы ненужные сведения не вытесняли собой нужных.
— Да, но не знать о солнечной системе!.. — воскликнул я.
— На кой черт она мне? — перебил он нетерпеливо. — Ну хорошо, пусть, как вы говорите, мы вращаемся вокруг Солнца. А если бы я узнал, что мы вращаемся вокруг Луны, много бы это помогло мне или моей работе?»
Ватсон под впечатлением таких разговоров даже составил списочек интересов Холмса, и самым первым пунктом там значится: «1. Знания в области литературы — никаких.»
Ага, как же! Да ведь Холмс постоянно цитирует то Шекспира, то Гете, то Флобера, демонстрирует знание латыни, вдруг пишет монографию о полифонических мотетах Лассуса (скажите на милость, зачем сыщику-консультанту может пригодиться композитор 16 века?) или узнает картины Неллера и Рейнольдса. Он демонстрирует знание палеографии, когда сходу, только по уголку документа, датирует рукопись Хьюго Баскервиля. Внезапно ни с того ни с сего высказал гипотезу о родстве корнуольского и халдейского языков – надо полагать, он хоть немного разбирался в лингвистике (даже если и на уровне Задорнова, сами посудите, на что сыщику может пригодиться халдейский язык? Это же не немецкий и не французский). Политику он тоже якобы знает слабо, однако короля Богемии узнает сразу.
Шерлок Холмс без сомнения отнюдь не узкий специалист, «подобный флюсу», он скорее из всеядных читателей с цепкой памятью и знает много всякого разного, что может пригодиться, а может и не пригодиться детективу. Причем что именно может пригодиться – заранее не предугадаешь: сумел же он вычислить медузу-цианею, знаменитую «львиную гриву», хотя уж что-что, а гибель купальщиков от медуз – в Англии явление почти невозможное.
Мы не знаем, где учился Шерлок Холмс, хотя у него без сомнения университетское образование. Известная писательница-детективистка Дороти Сэйерс предполагала, что Холмс – питомец Кембриджа: в «Глории Скотт» сообщается, что в университете Холмс вел необщительный образ жизни, и только с Виктором Тревором познакомился благодаря тому, что собака Виктора цапнула его за лодыжку. В Оксфорде того времени, между тем, студентам собак держать запрещали. Часть холмсоведов предполагает, что Холмс поучился сперва в одном университете, потом перешел в другой: на основе частных деталей, которые вряд ли понять русскому читателю. Чему учился Холмс – тоже не известно. Во всяком случае, систематических знаний по медицине у него не было, хотя он прекрасно знал анатомию и токсикологию. В химии он тоже хорошо разбирался, но очень часто она интересовала его в области приложения к человеческому телу, так что можно назвать его биохимиком. В это же самое время у него основательные практические знания английских законов – чему, конечно, можно научиться самостоятельно, но лучше под руководством опытного юриста, который может разъяснить нюансы и указать на подводные камни. Вполне может быть, что химии, токсикологии, биологии и сопряженными с ними предметам он учился в одном университете, а юриспруденции – в другом.
Мы не знаем, на что Холмс жил на момент встречи с Ватсоном. Работа с Лестрейдом и прочими полицейскими – это работа не за деньги, а за репутацию. Да и полицейские – это все-таки не клиенты, платить они не будут, хотя способностями Холмса воспользуются. Клиенты у Холмса уже есть, правда, мы ничего не знаем об уровне запрашиваемого Холмсом гонорара и о том, откуда эти клиенты берутся. Два «доватсоновских» дела Холмса, о которых есть подробная информация: «Глория Скотт» и «Обряд Месгрейвов», были расследованы по знакомству – его пригласили к себе университетские приятели. Однако Холмс необщителен, и круг приятелей не особенно широк, и далеко не всегда приятелям и приятелям приятелей нужны услуги именно такого типа. Рекомендуют ли его клиентам полицейские? Возможно. Дает ли он объявления в газеты? Об этом мы не знаем, хотя знаем, что Холмс опубликовал в журнале статью, посвященную своему методу.
Работает Холмс детективом уже не первый год. Мысль заняться таким делом пришла к нему после раскрытия дела «Глории Скотт», которую холмсоведы датируют обычно где-то между 1874 и 1876 годами, и дело Месгрейвов (которое случилось в 1878 или 1879 году), оказалось третьим дело Холмса.
Мы знаем, что к моменту встречи с Ватсоном он уже раскрыл для Лестрейда некое дело о подлоге, сам Ватсон в первые недели жизни на Бейкер-стрит видит людей самых разных общественных положений, которых Холмс обтекаемо назвал словом «клиенты», хотя, возможно, кое-кто из посетителей был просто приглашенным свидетелем. Ближе знакомясь с Холмсом, мы потом узнаем, что к нему в гости приходят не только встревоженные клиенты, но и их более-менее замешанные в дело родственники (например, доктор Ройлотт, который проследил за падчерицей и предупредил Холмса, чтобы тот не совался в историю, которую позже назовут «Пестрой лентой»). А кое-кто из посетителей был и вовсе коварно заманенным в дом преступником, как, например, кэбмен Джефферсон Хоуп в «Этюде», которого позвали забрать багаж.
Мы не знаем в подробностях, но кое-какие дела «доватсоновского» периода упоминаются мельком: среди них «Тарлтонские убийства», «Виноторговец Вамбери», «Приключения русской старухи», «Необыкновенная история алюминиевого костыля» и «Кривоногий Риколетти и его ужасная жена», названные в рассказе «Обряд дома Месгрейвов», в «Пестрой ленте» упоминаются миссис Фаринтош и ее тиара, а еще Холмс встрял в дело об загадочном исчезновении Джеймса Филлимора, которое завершит только в 1906 году, как нам станет известным из «Тайны Торского моста».
Такова карьера мистера Шерлока Холмса к 1881 году.
А если уж поминать события, которые неизвестно когда и как происходили, но известные нам только по мимоходом брошенной фразе, то можно добавить еще и маленькую загадку про доктора Ватсона. Помните, как он в «Знаке Четырех», созерцая перекопанный сад в поместье Шолто, что зрелище это ему напоминает Балларэт? Когда и каким образом доктор успел смотаться в Австралию поглазеть на знаменитые золотые прииски, нам неизвестно. Вряд ли после знакомства с Холмсом. Значит – до? Можно предположить, что Ватсон, как и сам Артур Конан Дойль, в бытность свою студентом нанимался судовым врачом, а уж судьба занесла его не в арктические воды к тюленям, а на континент кенгуру. Впрочем, это всего лишь домыслы
-
-
04.12.2014 в 15:16Он об этом говорит прямым текстом в "Львиной гриве" )))
-
-
04.12.2014 в 15:18