ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ: ПРИБЫТИЕ ПОЕЗДА
Вера Клейтон, сидя в купе вагона третьего класса, где кроме нее
было еще пять человек, откинулась на спинку сидения и закрыла глаза.
Как душно сегодня в поезде! Совсем неплохо будет попасть к морю!
Агата Кристи, Десять негритят
читать дальшеЯ приближалась к месту своего назначения. Вокруг меня к полотну железной дороги вплотную подступали признаки большого города. Поезд вот уже полчаса тащился сквозь до предела урбанизированный пейзаж: какие-то склады дореволюционной явно постройки, напоминающие старинные лабазы; мостовые и козловые краны, раскорячившиеся над ответвляющимися от основной трассы ветками; ряды ветшающих вагонов в бурьянных зарослях тупиков; щитовые домики, белокирпичные строения промышленного экстерьера, пригородные, а точнее, уже внутригородские платформы.
На заднем плане торчали однотипные близнецы-многоэтажки спальных районов, вперемежку с провинциального вида полудеревенскими домиками, заборами и полисадничками, чудом сохранившиеся возможно с тех времен, когда здесь действительно были предместья.
– Пять минут и приедем, – в который раз возбужденно повторила дама, сидевшая на нижнем дальнем по ходу поезда месте. – Вы не встанете? – обратилась она ко мне.
Подхватив единственную свою и не очень увесистую сумку, я пересела за боковой столик, и женщина принялась деловито извлекать из рундука под моей лежанкой многочисленный багаж. Дивана и собачонки в нем не было, но и чемодан, и саквояж, и прочие корзинки-картонки место быть имели.
«Не иначе челночит, – подумала я. – Ну да, конечно: столичный город, другая держава, разница курсов… Рынок».
Глядя на мою соседку – а может и правда оставалось пять минут, – зашевелился и весь вагон. Из рундуков, с верхних полок, из под столиков с остатками утренних трапез извлекались на свет сумки баулы и чемоданы; сразу стало тесно и нечем дышать. Самые нетерпеливые полегоньку начали подтягиваться к тамбуру. В проходе образовался затор, где-то в голове его уже ругалась проводница, негодующая по тому поводу, что как она будет открывать дверь, когда весь тамбур запрудили, заставили, затарили…
Я не торопилась, мне было не к спеху. Что с того, если я выйду из вагона на несколько минут позже? Не лучше ли выйти последней и без суеты оглядеться. Неплохо бы, конечно, если б меня встретили, но это уже из области благих пожеланий. Впрочем, и не встретят не пропаду.
Пять минут, однако прошло, но вокзал не спешил навстречу приближающемуся поезду, хотя многоэтажки подступили почти вплотную к полотну, и среди них замелькали архитектурные раритеты центральных районов города, коими так славилась третья (кажется) столица бывшей империи.
В соседнем купе сначала тихо, а потом на весь вагон закапризничал ребенок, которому срочно приспичило по маленькому. Мать уговаривала его немножко потерпеть, а отец лениво, с дежурной угрозой произнес: «А вот я сейчас сниму ремень…», на что дитя привычно не отреагировало. «Фи, как старомодно, почти старорежимно, – с молчаливым небрежением обратилась я к родителю. – Вы бы его еще Бабаем или Букой пугнули». А в самом деле: чем тепереших детишек пугают? Не Шредером же в самом деле… Эх, какой пласт культуры утерян! Взять хотя бы Дядю Милиционера, Бабу Ягу или, скажем, Серенького Волчка…
При всем моем желании я не могла посочувствовать этому дитятке. Весь день и вечер он торчал у окна и монотонно перечислял все что пролетало мимо, присовокупляя слово «хочу», на что мамаша не менее монотонно отвечала рефреном «папа купит», и ребенку таким образом было наобещано множество машин, домиков, и парочка теть (посмотрела бы я, как папа будет покупать сыночку теть без маминого согласования. О времена, о нравы…). В течение ночи ненасытное чадо раз десять просыпалось, требуя во весь голос то попить водички, то наоборот, то еще чего-нибудь – и все с криком, со скандалом, потому что замороченная мамаша все никак не могла сразу сообразить, что конкретно в данный момент ее чаду надлежит поднести – горшок или лимонаду. Но сейчас эта проблема, кажется, разрешилась сама собой. Возможно все-таки сыграла свою роль отцовская угроза – и тогда ах, как я была не права, – а возможно из чувства противоречия, но требования пи-пи прекратились, зато их сменило квохтание мамаши, срочно меняющей чаду подписаные штанишки.
Таковы уж прелести путешествия в плацкартном вагоне. Я знала, на что шла, и шла намеренно. Специалисты не зря советуют и даже рекомендуют: безопаснее всего ездить именно в плацкартном. По многим причинам. И я решила не пренебрегать рекомендациями.
За окнами наконец замелькали явные признаки вокзала. Аксессуары – я не боюсь этого слова – приближающегося крупного железнодорожного узла: рельсы прямо на глазах стали размножаться простым делением, вагон покачивало на стрелках от их родовых схваток, и поезд стал притормаживать, чтобы не слететь в кювет.
Совсем уже ползком он подобрался к перрону и стал, отпыхиваясь – фирменный поезд «Гомич» прибыл в NNN.
Тут-то и началось столпотворение. Наверное, нечто подобное происходило на борту «Титаника» часика так через полтора после рандеву с айсбергом, разве что масштабы содома и гоморры были не сопоставимы. От греха подальше я переместилась в глубину каюты… пардон, купе чтобы не мешать выносу тел и продвижению багажа. Я поглядела в окно, прошлась внимательным взглядом по лицам встречающих; знакомых среди них, как и следовало ожидать, не наблюдалось. Меня, увы, все же никто не встречал.
Почти все тела тем временем вынесли свои чемоданы, и вагон практически опустел. Можно было выходить в неизвестность. Я сняла с крючка куртку, неспешно надела ее, привычно поправила воротник и волосы, накинула на плечо ремешок сумки. Огляделась: кажется? никто не забыт и ничто не забыто. Или, как выражается мой младший и более продвинутый братец: «Все забыли? Ничего не взяли?».
Ступая по едва заметным на кроваво-красной ковровой дорожке следам кораблекрушения, я вышла из вагона.
Печально люблю вокзалы…
Конечно, существуют и морские порты, они древнее…
Есть еще аэропорты, они величественнее…
Но железнодорожные вокзалы,
которых за последние два века так много насыпалось на континенты,
проще и ближе душе…
В. Рыбаков, Человек напротив
Вокзал и, естественно, сам город были мне не знакомы. Следовало осмотреться.
Порядком поистаявшая толпа вынесла меня в светлое, просторное и неожиданно чистое здание вокзала. Здесь даже было немноголюдно; толпились в основном уже на площади за стеклянными дверями. Там грузились в такси, в автобусы и просто так. Поэтому, прежде чем что-то предпринять, я неспешно прошлась по залам ожидания в надежде обнаружить… какой-нибудь признак, что ли. Вот, говорят, два года назад что в аэропорту, что на вокзале висели во-о-от такие плакаты, а в прошлом - встречали люди с табличками. И транспорт подавали… Да, были времена.
Может все-таки найдутся знакомые лица?
Я глянула на табло: в ближайшие полчаса прибыли семь поездов дальнего следования, в том числе из Нижнего Новгорода, из Новокузнецка и из самой Первопрестольной. Так что шанс, что неподалеку находится кто-нибудь из наших если не велик, то реален.
Беда только в том, что мало кого из нашей группы я знаю в лицо. Если быть точной, то шестерых из тридцати двух, если мне не изменяет память, списочного состава по опубликованным данным, еще кое-кого видела на фотографиях. Остальных только заочно: по анкетам, по переписке да потому, что публиковалось в официальном бюллетене. Но психологические портреты коллег мне сейчас помочь не могли бы, хотя любопытно было бы попробовать.
Все-таки это безобразие, подумала я раздраженно. Я в группе всего полгода, я всего лишь стажер, я, в конце концов, слабая женщина, черт побери!.. Могли бы и озаботиться. Но вот не соизволили.
Ладно, будем считать это маленьким тестом на выживаемость и адаптацию в непривычной обстановке. Причем тестом не самым трудным в предстоящие трое-четверо суток. То ли еще будет, а стажеру, как сказано, надлежит быть спокойну и выдержану… Тем более, что «есть на всякий, есть на случай» у меня некая палочка-выручалочка. Точнее: бумажка… э-э… пусть пока побудет без рифмы, но очень полезная.
Я похлопала себя по карману. Вот она, тут, под рукой, сложенная в четвертушку.
Так, где тут таксофон?
Оглядываясь в поисках таксофонов, я автоматически перебирала в голове рифмы: бумажка – букашка, бумажка – аклкашка, бумажка – неваляшка, бумажка… мн-да. «Я поэт зовусь Незнайка, от меня вам балалайка». Слабый я, прямо таки скажем, поэт, хотя в сонетах, например, кое-что смыслю. Ну и не очень то и хотелось. Моя стезя – здоровый скептицизм и скурпулезный анализ, не за то ли я удостоилась похвального замечания от самого Мэтра, после опубликования разбора «Казуса А- и У-Януса». Целый абзац в анналах посвящен! Правда без упоминания имени, но мы не гордые. А вы говорите: стажер, стажер… Ну не говорите, думаете.
Достойной рифмы моей бумажке я так и не нашла. Зато нашла таксофон. И даже не один.
Слева вдоль стены в круглых прозрачных колпаках-шлемах расположились в ряд пять телефонов-автоматов. Столько же точно таких же автоматов находилось передо мной прямо по курсу. И как назло – ни тебе толкотни возле них, ни очереди, как в приличных заведениях. Слева были заняты две кабинки; спереди, что характерно, тоже.
Что же делать?! Думай, стажер, думай…
Титаническим усилием воли я нашла решение.
Поскольку судьба Буриданова осла меня никак не устраивала, я воспользовалась классическим «правилом Михайлова» гласящим: «Если не знаешь, что делать – делай шаг вперед» и… шагнула влево. Что поделаешь, женская логика, им, мужчинам, не понять. Даже лучшим из них, коим несомненно является сам Владимир Дмитриевич – не зря же женится исключительно на молоденьких.
Я решительно направилась к облюбованному мной таксофону, на ходу доставая из кармана свою бумажку-без-рифмы, но развернула ее, только поднырнув под колпак. Во избежание.
Ничего в ней особенного не было, так, листок-шпаргалка с красивой, хотя и немного аляповатой «шапкой» и коротеньким текстом:
«Уважаемый (-ая) … (пробел, заполняемый от руки) Комитет по… – ну, это сейчас не важно – …доводит до Вашего сведения, что конференция по… – далее полное и солидное поименование (на мой взгляд слишком вычурное) по чему именно конференция – … состоится в… – городом, слава богу, ошибиться трудно – … с 4-ого по 8-е мая сего года».
Далее следуют некоторые подробности мероприятия и, что сейчас наиболее ценно, номера контактных телефонов, из которых мне нужен тот, что помечен точечкой. Ее при желании можно принять за типографский брак (каковым она, по сути, и является), но мне-то доподлинно известно, что по остальным телефонам можно звонить хоть до посинения, результата не воспоследует. Как мордой об стол. Плавали, знаем.
Пока я обустраивалась, как то: ставила сумку, доставала и разворачивала листочек, у меня появился сосед. Ничего себе мужчина, жаль что не в моем вкусе. Седина, хотя в общем-то выглядит моложаво, профиль не без налета, несколько вырожденного, но все же аристократизма; приличный, хотя бы и с виду, костюм и – такая редкость в наше время! – галстук, немного не в тон, но и не вычурно, как у этих, нуворишей; куртка по случаю теплой погоды распахнута – обыкновенная куртка, как у всех.
Эти детали я отмечала скорее автоматически, фиксируя их боковым зрением, потому что уже набирала номер.
Он был занят.
Сосед тоже. В смысле был занят тем, что набирал номер, который тоже был занят.
Я опустила трубку на рычаг, подождала и набрала еще раз.
Сосед проделал ту же операцию практически одновременно со мной.
Я набрала еще раз – занято.
У него тоже.
Кажется только не третьем или даже на четвертом повторе, до меня стало доходить, что мы с соседом проделываем одни и те же операции. Причем абсолютно синхронно: синхронно снимаем трубку, синхронно набираем номер, тут же кладем трубку на рычаг и опять снимем. Как в зеркале. Даже на набор у нас уходит одинаковое количество времени. Логично было предположить, что как минимум сумма цифр набираемых номеров одинакова.
Вот именно, что как минимум. А как максимум? Семь цифр, от нуля до девяти… Весьма маловероятно. Весьма! Практически невозможно. Хотя, «что мы знаем о вероятностях»? Я лично, даже меньше, чем о работе автоматической телефонной станции.
А если…
Набирать номер, глядя в шпаргалку, на номеронаборник и вправо, на то, как то же делает сосед, занятие, скажу вам, неблагодарное. Поэтому я облегченно вздохнула, когда из трубки донеслось «пии-ип, пии-ип, пии-ип», и увидела, как расслабленно улыбнулся сосед. Тоже, значит, дозвонился.
Ну и хорошо, ну и ладно. Конечно, я ошиблась. Приняла желаемое за действительное. Таких совпадений просто не бывает, тоже мне Гигантская Флюктуация.
– Алле, – раздался в трубке звонкий детский голос и тут же радостно отрапортовал: – А дома никого нет! Папа на работе, а мама…
– Простите, это… – по инерции начала я проговаривать заранее припасенную фразу, хотя все уже было ясно.
А сосед? Он что-то говорил; я прислушалась.
– …комитет? – донеслось до меня из под его колпака.
Я со стоном брякнула трубкой о рычаг, так и не дослушав, кого еще и почему именно нет дома у юного создания, и прозевала следующую фразу соседа, хотя и здесь все было ясно.
Это я ошиблась номером по невнимательности, а мой сосед набрал правильно.
Тот самый номер.
С точечкой.
Он – наш. Но кто? Или я не аналитик?!
Так… Нижний Новгород… А где усы? И не рыжий, а брюнет. Значит, не Фокин. Про Москву и говорить нечего, оттуда кто угодно может приехать – от Коломийца до Колобаева, от Богуша до Богинского… Про Новокузнецк я просто сказать ничего не могу, кроме того, что там есть некто Калашников – не купец, не автомат, но Николай. Непревзойденный специалист по разнообразным цветовым оттенкам лиловых туманов.
Пластиковый колпак, похоже, обладал отменными селективными свойствами: вместо разговора до меня доносились только невнятное бормотание и обрывки ничего не значащих фраз. Впрочем, для кого как…
Пока я прокачивала ситуацию, сосед, заподозренный мной в связях нисколько его в моих глазах не порочащих, наговорился и собрался положить трубку. Надо было предпринимать хоть что-то.
Я решительно достала бумажку и демонстративно повернула ее так, чтобы стилизованное изображение рогатой улитки, вписанное в семигранную гайку, бросалось ему в глаза.
Сработало! Вот что значит женская интуиция и чутье! К тому же – перст судьбы. А то: «бабы дуры, бабы дуры…» Хотя и не без того.
Сосед повесил трубку, повернулся аккурат в мою сторону, чтобы забрать висящую на крючке сумку, и его взгляд скользнул – не мог не скользнуть, уж я постаралась, – по бумажке с эмблемой конференции. Какое-то мгновение он (взгляд) казался безразличным, потом удивленным, а когда поднялся на мое лицо, то уже светился любопытством.
Сосед вынырнул из под колпака и сделал шаг ко мне.
– Добрый день, – сказал он. Голос у него был чуть грассирующий, вполне подходящий к внешности. Особенно гармонировавший с галстуком. – Знакомый листочек… Мне кажется мы с вами где-то встречались?
– Разве что в «Понедельниках», – ответила я охотно. – Если не ошибаюсь, номера… – я назвала по памяти то, что помнила.
Не купец и не автомат Калашников кивнул.
– Сейчас точно не помню, – признался он, – но скорее всего вы правы… Инна?
Вот тебе раз! Он меня узнал сразу. Интересно как?
– Так ведь фирменный поезд «Гомич» прибыл только что. А всем известно, что из Гомеля у нас только Инна Кублицкая, – охотно объяснил Николай.
Вот тебе и два. У мужчин тоже, оказывается, есть логические способности.
– Ну и что сказали в комитете? – спросила я.
– А я не в комитет звонил. Я прямо Голове.
Вот те три! Да что ж это творится?!
– И что сказал Андрей?
– Он объяснил, что есть два варианта…
«ДОЛОГ ПУТЬ ДО ТИППЕРЕРИ...»
Включилась трансляция и невнятный голос прохрюкал что-то отрывочно-непонятное. Два слова я с горем пополам смогла разобрать «…Следующая остановка...» Проблема была в том, что понять, какая именно остановка следует, смог бы только человек, который уже ездил по этому маршруту, только вот вопрос зачем такому человеку вообще вслушиваться в дребезжание транслятора?
Мой спутник наклонился вперед и спросил немолодую женщину, сидящую напротив. Та охотно ответила
– Сейчас Аркадьевское, следующая будет Борисово, а потом сначала Старшие Натановичи, потом Младшие...
Я посмотрела в окно. Перрон пополз назад, с каждой секундой ускоряя свое движение. Проплыла надпись «АРКА...», наполовину загороженная рекламным щитом шит рекламировал какую-то охранную организацию и на нем был нарисован диковинно одетый парень с мечом в руке во лбу зияла не то звездочка, не то дыра от пули. Организация называлась аббревиатурой «Н.А.Р.».
«Что бы это значило?» – подумала я автоматически, отвернулась от окна и продолжила беседу на более животрепещущую тему «одиннадцати вопросов по Жуку»
– Меня по-прежнему интересует, где он провел ночь на первое. Утром – да, известно, он был в «Осинушках» у Гоанека. Первого же числа в «Осинушки» прибывает Глумова, которая оставалась там, насколько я понимаю, до утра следующего дня. Второе число как будто тайн не таит, – я улыбнулась невольной тавтологии и продолжала – Визит в миссию, потом он буквально сваливается с неба на голову Федосееву...
– Да, насчет Федосеева все понятно, – перебил меня мой спутник. – Проверка «тайны личности». А вот звонок Страннику... Помолчал и отключился. Зачем? Если обстоятельства смерти Тристана именно таковы, как мы предполагаем, то пользоваться номером, который знал только он… ну, по крайней мере, это неосторожно.
Я была не согласна.
– Почему? Может он хотел спутать карты. Мол, жив Тристан...
Николай покачал головой.
– Не проходит. Все уже в курсе – он же сам доставил труп на базу. И первым, кто об этом узнает, будет именно Странник.
– Тогда, – не унималась я, – демонстрация силы: я все знаю, и вам меня так просто не взять. Да бог с ним, со Странником. Между прочим, еще неизвестно, был ли этот звонок – мы ведь знаем о нем только со слов Странника. А он мог и выдумать…
– Да зачем?!
«Действительно», – подумала я, но сдаваться не собиралась.
– Чтобы подхлестнуть Максима. Он и не такое может отколоть, его понятия о морали, мягко говоря, несколько сдвинуты...
– Мак не тот человек, которого надо подхлестывать, – возразил Николай. – Опять же тот звонок во время вечеринки... Зачем Гурон порол эту чушь? Если это прощупывание, то довольно странное.
– Гурон знает репутацию Максима...
– Кто ее не знает!
– ...И вдруг обнаруживает, что Мак так и вьется вокруг него, причем зачем-то маскируется под журналиста. При деятельном нраве Мака всего-навсего кропать статейки? Не убедительно. Лева прекрасно должен понимать где Мак, там и Странник, а Странник – это контора.
– Комиссия, – поправил меня спутник.
– Это там комиссия, а у нас контора. Не отвлекайся! Итак, в общих чертах мы знаем, чем Гурон занимался второго числа эти визиты и звонки позволяют делать некоторые выводы. Потом утром третьего дня Гурон наносит визит Бромбергу – и целые сутки мы не имеем о нем совершенно никаких сведений. Спрашивается что он делает в течение этих суток?
Мы попробовали на зуб проблему третьих суток, но тут наша соседка напротив, прислушивавшаяся к нам с весьма уважительной настороженностью (интересно за кого она нас принимала?), напомнила о себе
– Вы вроде собирались выходить в Младших Натановичах? Так это сейчас.
Мы глянули в окно, торопливо поблагодарили, подхватили наши сумки и поспешно выскочили из вагона. Дверь за нашими спинами закрылась незамедлительно.
Мы посмотрели друг на друга, вздохнули и рассмеялись
– Да, хороши...
Электричка двинулась с места и умчалась. Мы спустились с перрона, перешли через пути и огляделись.
– Магазин – вот он. Вот кафе. Но мне почему-то говорили только об одной дороге... – сказал Коля.
Я и сама видела приметное одноэтажное здание, на котором справа было написано «МАГАЗИН «ПРОДУКТЫ»», а слева красовалась вывеска «КАФЕ «У БОРИ И АРКАШИ»».
Мы посмотрели направо надпись «МЛАДШИЕ НАТАНОВИЧИ» красовалась во всем своем фанерном великолепии.
– Станцией мы, по крайней мере, не ошиблись, – подтвердила я. – Куда пойдем?
– Говорили, здесь указатели развешаны, – проговорил мой спутник.
Мы еще раз обозрели окрестности. Указателей по-прежнему не наблюдалось.
– Помнится, по телефону мне сказали, что если идти прямо по дороге, то это минут через десять-пятнадцать, – словно бы про себя сказал Николай.
«Что ж, попробуем, – подумала я. – Хотя, что в данном случае считать направлением вперед?»
Поделившись данным наблюдением, я предложила – по привычке – пойти налево. Николай, не долго думая, согласился. Вежливый он, однако, мужчина.
И мы пошли по левой дороге.
Сначала она была довольно оживленной какие-то личности, типичные отдыхающие, двигались в основном нам навстречу. По отрывочным доносящимся разговорам можно было понять, что направлялись они в основной массе – «ан масс», как сказал бы известный персонаж, – к магазину-кафе за чем именно нетрудно догадаться. Но чем дальше в лес, тем меньше становилось страждущих отдыхающих, а у попадавшихся иногда вдоль дороги домиков местных жителей не наблюдалось вовсе.
Сиеста.
Дорога плавно изгибалась домики уступили место углубленным в лесопосадки строениям пансионатного вида за казенными заборами. Где-то здесь, ближе к заливу, должен был находиться и бывший теперь пансионат «Водник», от которого нам оставалось бы дойти буквально два шага до места назначения. А в пути мы были уже минут десять.
Шли мы не торопясь, продолжая дискутировать «одиннадцать вопросов» и уже добрались до того, что, по нашим предположениям все же произошло в известном музее в ночь с третьего на четвертое (так называемая «Битва железных старцев»), и возможные последствия прозвучавших несколько позже выстрелов представились мне несколько в ином свете.
Как вдруг мы с интересом обнаружили, что пришли к тому же, с чего начали. И в фигуральном смысле – что было не так удивительно на пресловутых «одиннадцати вопросах» по достоверным данным не мы одни заходили в тупик (а задача тех, первых, была куда легче им их задали конкретно, а нам было предложено даже сформулировать вопросы самим, только на основе исходных данных; неплохо, верно?), и – что гораздо забавнее – в смысле вполне физическом. То есть мы обнаружили себя стоящими на том же месте, откуда – мы разом поглядели на часы – чуть менее получаса назад ступили на благословенную землю Младших Натановичей. Перед нами, уходя в обе стороны, поблескивало на весеннем солнышке полотно железной дороги, к которой притулилась знакомая серенькая платформа, а прямо перед нами стоял павильончик продуктов-кафе с легендарным названием, около которого пылился грузовичок.
Добчинский (перебивая) Э, позвольте, Петр Иванович, я расскажу.
Бобчинский Э, нет, позвольте уж я... позвольте, позвольте...
вы уж и слога такого не имеете...
Добчинский А вы собьетесь и не припомните всего.
Бобчинский Припомню, ей Богу, припомню.
Уж не мешайте, пусть я расскажу, не мешайте!
Скажите, господа, сделайте милость, чтоб Петр Иванович не мешал.
Н.В. Гоголь, Ревизор
Мы удивленно переглянулись.
– Вот тебе и раз, – сказал Николай. – Это мы что же, выходит, кругаля дали? Однако.
Я засмеялась.
– Случается. Надо быть внимательнее.
– Пожалуй, лучше всего будет у кого-нибудь спросить.
И мы спросили. Как раз на нашу удачу из кафе-продуктов на нас набежали двое явных аборигенов. Точнее, двое очень довольных затоваренных отдыхающих. И Николай обратился к ним за помощью.
– Значит, так, – бодро начал объяснять пузатенький крепыш в очках и шортах – Идете вот по этой дороге, – он указал в направлении, в котором мы шли с самого начала, – за поселок выйдете, там сразу будет «Следопыт»…
– …Такое здание со шпилем, – включился бородатый очкарик, которому очень не терпелось внести свою посильную лепту в пояснения. Его рука, видимо, изображая вышеозначенный шпиль, с победно вытянутым вверх средним пальцем, уперлась в зенит.
– Да, – смерив оценивающим взглядом сие произведение зодчества, подтвердил очкарик в шортах. – Потом справа увидите «Ангар-18»…
– …Такой здоровенный, алюминиевый, – оконтурил обеими руками бородатый, – на нем по-арабски написано «18»…
– Красной краской, – нервически уточнил круглячок. – Потом, метров через сто…
– …Пятьдесят, – показал бородатый.
– Да, через сто пятьдесят, – просуммировал круглый, – за поворотом, в глубине, будет база «Хрустальная»…
– …Там забор такой длинный, – бородач растянул руки на всю длину забора, на все сто пятьдесят. – И домики, – он сложил руки жестом давно уже бывшего премьера на давнишних выборах.
Пухлячок кхекнул, но продолжал
– А как забор кончится, увидите впереди памятник… – Он стрельнул глазами в приятеля, но это не помогло.
– …И дерево! – обрадовался тот. – Такое, – он растопырил пальцы и тут же переменил позу и стал очень похож на памятник вождю мирового пролетариата. – Вот такой.
– Нет, не такой! – не выдержал толстенький и моментально изобразил другого вождя, который всех времен и народов.
– А за ним, – ловко подхватил выпавшую из рук приятеля инициативы бородатый, – ближе к Разливу, на этой стороне… – он чуть не зацепил семафорящей рукой приятеля по носу.
– …«Водник»! – выкрикнул кругленький.
Скорость истечения из них информации возросла до невероятия, и, размахивая руками на манер ветряков и посекундно перебивая друг друга, в живых картинках они сразу оба, оптом, поведали наш дальнейший путь.
В общем-то оставалось уже недалеко. Потому что сразу от «Водника» («Он теперь «Эр-Рула» называется, это по-фински, помните, песенка такая была «Эх, Рула, ты Рула, Эр-Рула, Эр-Рула…» – «Ничего подобного! Простое сокращение от «Русская Рулетка», там сейчас казино строят…») нам надлежало идти к берегу Разлива («Наверное, залива? – уточнила я. «Я и говорю Разлива», – кивнул кругленький, и я не стала уточнять) и по дорожке на насыпи прямо к месту с названием Уктус («А это что, по-твоему, по-латыни? – ядовито вопросил приятеля толстенький. «Да, искаженное от «урсус» – медведь»), где, собственно, и находится база спортобщества «Динамо», то место, куда мы стремились.
– Спасибо, – поблагодарила я. – Теперь мы точно не заблудимся.
– Мы бы вас проводили, – сказал, отряхиваясь, бородатый – он только что изображал собой насыпь, по которой мы должны будем пройти.
– …Только нас в «Сосновом бору» ждут, – победительно закончил за него фразу полный, довольный тем, что последнее слово таки осталось за ним.
Не тут-то было!
– …А это в другой стороне, – радостно просемафорил бородач. И кругленький увял.
– Что вы, что вы, – заторопился Николай. – Не стоит себя утруждать.
– Им только в цирке выступать, – сказала я, когда мы отошли на достаточное расстояние. – «Пат и Паташон! Весь вечер на арене!» Могли бы поиметь успех.
– «Живые картинки и предсказания будущего!» – подхватил Николай. – Только мне они больше Ильченко и Карцева напомнили. Типичные Авас и Сидоров-кассир. Ты все запомнила?
– Кажется, да, - сказала я неуверенно. Вообще-то я больше надеялась на него кто из нас, в конце концов, человек, а кто автомат? – Да мы вроде мимо всего этого проходили. Только памятник там, кажется, какой-то не такой был.
– А по-моему, он очень неплохо изобразил, – отозвался Николай.
– Кто из? – попросила уточнить я.
Но Николай Калашников, человек и автомат, в ответ просто пожал плечами.
Стеклянные этажи над вершинами сосен внезапно кончились.
Гигантская глыба серого гранита выросла над соснами. Кондратьев вскочил. На вершине глыбы, вытянув руку над городом и весь подавшись вперед, стоял огромный человек.
АБС, ПХХ11В
Памятник оказался действительно не таким. Он изображал довольно рослого человека с смешном старомодном костюме, опирающегося на непонятный… э-э… аппарат?.. который я приняла было за продолжение абстрактного постамента. Если уж продолжать аналогию с разнообразными вождями, то скорее он напоминал некую помесь Железного Феликса с подросшим Ильичом у нас в Гомеле такой стоит на главной площади – Владимир Ильич в шинели от Феликса Эдмундовича.
Медные буквы на постаменте были частично сбиты чьей-то не очень усердной рукой. Из остатков можно было, конечно, с пропусками, сложить «В…АДИМ… …КО…ИЙ», а ниже нечто даже чуть неприличное «5 …ЕБ…Я …ОД …ЕСО…».
Интересно, что бы это значило?
– «Владимир Маяковский»? – предположил Николай.
– По экстерьеру похож, но не бритоголовый, – отмела предложение я. – И пропусков маловато.
– Тогда «Жуковский»?
– Какой? Если тот, что «Академия имени…», то где борода? А если тот, что «Светлана»… Не помню даже, как он выглядел. Тем более, как звали.
– Первая буква на «Ж» похожа, – присмотрелся к останкам надписи Николай
Я тоже пригляделась, пытаясь разобрать следы, оставшиеся от исчезнувшей буквы.
– Какая же это «Ж»? Это скорее иероглиф «санзю».
Мы переглянулись.
– Бред, – сказал автомат Калашников.
― Как знать, ― возразила я.
Мы перечитали по буквам
«В*АДИМ* **КО***ИЙ, 5 ****Б*Я, *ОД *ЕСО*»
Предполагаемый «санзю» стоял первым в фамилии и был обведен мелом.
Мы снова переглянулись.
Теперь уже я сказала «Бред», а Николай не стал возражать и пошел узнавать дорогу к зданию «Эр-Рулы» или «Русской рулетки». Хотя на здании по-прежнему красовалось «Водник».
Я осталась в одиночестве разглядывать надменную физиономию «Вадима Коего», стараясь понять, что это за хреновину он попирает могучей рукой. Не мозолистой, но своей.
Николай вернулся минуты через три и на мой молчаливый вопрос ответил
– Говорят, надо пройти чуть дальше и свернуть к Разливу.
На лице его при этом была задумчиво-неуверенная мина. На меня он не смотрел. Мне захотелось его подбодрить. и я спросила
– Кто это говорит?
– Мерлин говорит, – понял он шутку, но остался в задумчивости.
И мы пошли дальше.
По дороге едет ЗИМ, им я буду задавим.
В. Почкин
Дальше не вышло, потому что сворачивать было просто некуда.
Вокруг нас, прижимаясь к самой дороге, зеленел лес. Я шла и думала, что вот есть же мужчины и есть... э-э... мужчины. За одними мы, слабые женщины, чувствуем себя как за каменной стеной, взять хотя бы Адама. А есть – я покосилась на шествующего рядом спутника – с виду вроде настоящие ухари-купцы, все из себя. А на деле... Найти путь истинный, дорогие господа, это вам не фунт изюма. Вы, конечно, сколько душе угодно можете рассуждать на предмет, чем отличается «вальтер» от «люгера» и каковы оттенки лилового под Белыми Скалами, но вот стоит проникнуть в проблему выбора дороги, как вы пасуете перед первым же препятствием. Подумаешь, что-то такое вам показалось. Мало ли. Когда кажется, крестятся. А не теряются. Классиков читать надо.
Закончить витиеватое обвинение в адрес мужской части народонаселения мне помешал невесть откуда выскочивший несущийся во весь опор грузовик. Он проскочил мимо нас, обдав клубами поднятой пыли и микротопорами ядовитых миазмов выхлопа, и исчез за поворотом. Я только успела заметить трясущегося в кузове маленького бородатого человечка, с акробатической ловкостью удерживающего в пределах бортов кузова необычайно многочисленный и подвижный багаж. Лицо человечка показалось мне подозрительно знакомым.
Автомат Калашников тоже глядел вслед исчезнувшему авто с нездоровым любопытством.
– Тот самый, – произнес он задумчиво. – «СОТ 15-47».
Я напрягла память. «СОТ»... что-то знакомое... и эти цифры...
– Точно! – воскликнула я. – Это он стоял у «кафе-продуктов»!
Николай кивнул.
– А ты обратила внимание, кто был в кузове?
Я отрицательно покачала головой.
– Это же Штерн!
– Яков? – невольно сказала я, но тут же поправилась – Борис Гедальевич?!
– Он! – подтвердил Калашников.
– А почему тогда... – начала было я, но догадалась сразу и вдруг – Ага! Значит если он едет оттуда, – я ткнула пальцем себе за спину, – значит, там «кафе-продукты». А раз так, то мы идем в правильном направлении.
– То есть, верной дорогой идете, товарищи, – процитировал Николай.
И мы ускорили свой шаг в верном направлении. Машины за поворотом уже не было даже пыль и миазмы не клубились – наверное, успели раствориться. Не было вообще ничего. Только выщербленная лента шоссе, только сосны по сторонам. Меня это почему-то насторожило, а Николай шествовал как ни в чем не бывало.
Предчувствие нехорошего меня не обмануло. Завернув за поворот, мы увидели самый настоящий сосновый бор во всем его великолепии. На большой белой арке так и значилось «СОСНОВЫЙ БОР», а растянувшийся под этим жестяным великолепием полинялый кумач призывал: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ!».
– Нет уж, спасибо, – автоматически сказала я и обернулась к застывшему в недоумении Николаю – Не помнишь случайно, мы здесь в прошлый раз проходили?
– Нет, – сказал он без комментариев. И произнес вслух краткое и энергичное, как бы это помягче сказать… заклинание. Во всяком случае, мне фраза показалась подозрительно знакомой, и я тактично сделала вид, что не расслышала.
Николай, впрочем, тут же извинился.
– Да нет, ничего, – ответила я. – Если это чем-то поможет...
– Бывало, что и помогало, – философски заметил Николай.
– Тогда попробуем? Или?..
Из двух возможных вариантов: а) следовать дальше, а там как бог даст, или б) добро пожаловаться, хотя бы для того, чтобы «найти и расстрелять у ближайшей стенки двух этих клоунов», как предложил свои услуги сам автомат Калашников, я соблазнилась последним.
Из кровожадности.
Старушка – божий одуванчик, местная привратница, которую мы обнаружили в сторожке под аркой за вязанием, охотно разъяснила нам место тут такое, что мы можем ходить «хоть до посинения, а до Динамки одно не дойтить», потому как дороги здесь городили кому не лень, а «указателев не ставили», и идти нам следует «прямоть по тропинке».
– Вот она, – указала привратница спицей, – прямоть от остановки в лес уходит. Туда и итить, не сворачивать. А как до дерева дойдете, – мы с Николаем разом вздрогнули, а старушка продолжала как ни в чем ни бывало, – так вам направо будет. И по задам этой, как ее, казины, аккурат на насыпь выйдете, а там уж не заблудитесь.
– Точно не заблудимся? – уточнил Николай. – А то нам тут уже присоветовали... – и он подробно описал наших темпераментных гидов.
– Баламуты оне, – поджала губы старушка. – Нашлись кого слушать! Сережка это Голков и Вовка Антипов, точно. Как есть баламуты! Каждый год сюда приезжают, водку пить да по бабам... Одно слово – туристы. Тьфу! – Бабуся удивленно глянула на нас – Так это сколько вы тут ходите-то? Они уж час как воротились.
– Час? – я посмотрела на часы. Мы прибыли в 1235, первый круг завершили где-то без десяти тринадцать, значит... Нет, на часах было 1314. – А вы не путаете?
– Ну, может поменьше чуток, – не стала настаивать бабуся.
– А машину вы тут случаем не видели? – вспомнил Николай. – Минут десять тому назад проехала. Грузовик...
– Не приметила, – ответила старушка. – Не разбираюсь я в них. Да и ездят у нас редко. Разве что автобус рейсовый, так сегодня пятница.
И мы пошли «прямоть» за остановку.
А что нам оставалось делать
Я приближался к месту моего назначения.
А.С. Пушкин, Капитанская дочка
АБС, Понедельник начинается в субботу
С. Лукьяненко, Ночной дозор
Тропинка углублялась в лес, едва заметно изгибаясь, и уже через сотню шагов наши сомнения рассеялись. Движение здесь было куда интенсивнее, чем на дороге. То и дело навстречу попадались люди страждущие отдыхающие стремились к «кафе-продуктам», на зады которого, оказывается, выходила тропинка люди пересекали тропинку вдоль и поперек, просто гуляли, сидели и пикниковали на обочинах, на траве, на пеньках, на скамейках. Словом, изнутри лес напоминал скорее лесопарковую зону, нежели дикий бор одноименного с пансионатом названия.
По этому лесопарку мы буквально через пятнадцать минут вышли к пресловутому дереву. Я присмотрелась и с изумлением обнаружила, что это гингко. Вот тебе и раз, а говорили, что у нас в Гомеле растет самое северное в восточном полушарии. Но где Гомель, а где здесь! Вот так и рождаются нездоровые сенсации, подумала я. В отличие от нашего дерева, охраняемого государством, здешнее никем не охранялось, зато под его сенью имелся настоящий пивной клуб. Прямо на травке тут расположились десятка два отдыхающих личностей в окружении неисчислимого количества разнокалиберных банок, бутылок, пластиковых посудин, из которых они то и дело прихлебывали, ведя неспешные клубные беседы. Надо заметить, между клубменами прогуливались санитары леса с сумками и авоськами, так что на территории клуба было довольно чисто.
Пока я осматривала открывшуюся картину, мой попутчик отчетливо сглотнул слюну. Я была не большим почитателем сего, несомненно, благородного напитка, но, глядя на открывшуюся картину, тоже испытала жажду. В конце концов жаркий день, усталость, дорога с приключениями… и вообще. Но дело прежде всего.
– Коля, – сказала я с мягкой настойчивостью, – может, еще раз спросим дорогу?
Николай вышел из транса, и мы обратились за помощью к одному из близвозлежащих клубменов, который охотно объяснил, что мы пришли верно «Водник», вот он под горкой, стоит нам пройти по тропинке сто метров, а «Динамо» – вон оно, прямо за деревьями, на Разливе… Нет, чуток правее.
И мы наконец увидели вожделенное место нашего назначения.
Мы засекли азимут.
В качестве дополнения добрый клубмен поделился с нами сведениями о месте нахождения пивного источника, и прежде, чем мы направились к Уктусу, я позволила Николаю припасть к нему и угостить меня местным портером, после чего мы направились в необходимом направлении.
По дороге мы заглянули к памятнику. В принципе, наши гиды, баламутные туристы-по-бабам, были правы дерево и памятник были рядом. В горизонтали из разделяло всего метров пятнадцать. Зато дерево было еще примерно на столько же выше нам пришлось спускаться по довольно-таки крутой лестнице мимо стоящего на склоне «Водника». Но когда мы подошли к памятнику, нас ожидало небольшое потрясение.
Дело в том, что памятника на месте не оказалось.
Постамент с его абстрактным продолжением находился там, где мы его оставили, но вот сам Вадим Коий отсутствовал напрочь. То есть абсолютно. Мы специально подошли посмотреть. На заасфальтированном пятачке вокруг постамента видны были неопределенные следы деятельности. Или следы неопределенной деятельности, это как посмотреть. При желании их можно было счесть за посторонние, и тогда можно было представить, что беднягу Коего постигла судьба Железного Феликса с Лубянской площади (но не слишком ли оперативно? – часа не прошло, как он был здесь). При определенной доле фантазии можно было предположить, что неизвестный Вадим не стал дожидаться постигшей его собрата участи и превентивно-добровольно покинул место своего пребывания. Или некий местный Дон Жуан, какой-нибудь баламут-турист-по-бабам позвал его постоять на стреме. Или он просто «пошел за пивом ца-ца»...
Мы стояли, задумчиво поглатывая пиво и разглядывая постамент, букв на котором уже не осталось, только останки «санзю» все так же были обведены мелом.
– Еха ты! А этот куда делся? – раздалось позади нас, и мы обернулись.
Рядом с нами, тупо уставясь в постамент, стоял длинный худой парень, с ног до шеи словно в чешую он был одет в броню сплошь состоящей из значков. На нем буквально живого места не было. Удивительно, как он не падал от тяжести своих добровольных вериг. Судя по надписям на значках, перед нами был кто-то из наших – ну, не то, чтобы совсем из наших, «твердых», но из гостей конвента точно. «Бей серых, пока не почернеют, бей черных, пока не посереют», «Бойцовый кит нигде не наследит», «АЭЛИТА мать родная, СИДОРКОН отец родной», «Все мы братья Стругацким» и тому подобные надписи украшали его панцирь. Все говорило о причастности его к благородному сообществу фэнов – я квалифицировала его как «артика», «ролевика» или чистого «толкиноида», из тех, что приезжает на коны не столько работать, сколько отдыхать и развлекаться. Но все родная душа.
– Полчаса назад здесь проходил, – продолжал бронированный «артик», – стоял мужик. А затарился, – он передернул плечами и за его спиной послышалось мелодичное звяканье, – уже нету. Вы не в курсах, куда он подевался так шустро?
– Сами удивляемся, – ответил Калашников. – Мы его примерно с час назад видали, вроде он никуда не собирался. А сами мы не местные... Э-э, а вы случайно не на кон приехали? Не из Уктуса?
– Точно, – радостно подтвердил чешуйчатый. – Я как раз на Ородруин возвращаюсь. («Да, «толкиноид», – убедилась я в своих подозрениях.) – А вы туда? Тоже на Сидор приехали?
– Приехали-то мы приехали, – сказала я, – только вот дойти никак не можем.
– Так я ж туда иду, – обрадовался бронированный толкиноид. – Come, как говорится, together!
Мы приняли его предложение.
Звали его Тулкас; мирского имени он нам не назвал, что особенно нас не удивило. Был он то ли из валар, то ли из майар, я не очень разбираюсь в их иерархиях. А за пивом его послали эльфы, которым он проспорил... я не поняла, что именно, так сумбурно и невнятно он нам объяснял – с дикцией у него было не все в порядке, но что, я тоже толком на смогла уловить то ли шепелявил, то ли не выговаривал нескольких букв, то ли еще чего (а может просто говорил на эльфийском диалекте).
Попутно выяснилось, что лично он не испытал никаких затруднений с дорогой, потому что приехал вторым рейсом на автобусе прямо от редакции. Слышал какие-то легенды от киевлян, но его это не заинтересовало.
Тем временем мы прошли мимо «Водника» и буквально тут же сошли с дороги и пошли к берегу, куда сворачивала тонкая, можно сказать, одноколейная – или как это там называется… – ленточка дороги. Неудивительно, что мы не заметили ее, как и многое другое здесь: она резко уходила в лес, и не было около нее никаких «указателей» лишь едва расступились сосны, и вот ты уже на дорожке. Тулкас, впрочем, шел уверенно, болтал, звякал чешуей и бутылками, а мы шли за ним. Вскоре сосны кончились и дорога вышла к берегу Разлива.
Трое вышли из леса…
Ю. Никитин, «Трое вышли из леса»
Вправо и влево уходила полоса каменистого галечного пляжа, вплотную примыкавшая к лесу. Противоположного берега не было видно. Прямо перед нами полоса пляжа расширялась, выдаваясь вперед довольно-таки большим мысом в гладь поблескивающей на солнце воды. При известном воображении это можно было сравнить с Аю-Дагом, но этот холм был поменьше и поплоще. На таком бы замок ставить, в самый раз.
Однако вместо замка на холме красовались постройки вполне современного, ну, положим, чуть устаревшего, образца и банально-казенного вида, а именно четырехэтажный уступчатый дом с балконами и плоской крышей, какие-то сараюшки-вагончики, коттеджи, заборчики-изгороди и прочая привычная санаторная атрибутика вплоть до трубы котельной. Никакой романтики!
Ко всему этому вела по насыпи та самая дорога, по которой мы вышли из леса и двигались сейчас. Слава богу, дошли...
Впрочем, дошли мы минуты через три.
И первое, что привлекло мое внимание, когда мы подходили к главному зданию – это памятник. Нет, не Вадим Коий, но тоже мужчина. Здоровенный такой мужик в облегающем бугрящиеся гипертрофированные мышцы спортивном, надо полагать, костюме на торчащих над постаментом лыжах и с ружьем навскидку. Типичный биатлонист, решила я, приглядевшись значит, динамовцы здесь тренировались в биатлоне. А что, зимой здесь масса снега – езди и стреляй в свое удовольствие.
Я хотела поделиться своими рассуждениями со спутниками, но, обернувшись, увидела, что они смотрят не в ту сторону, а назад, где в тенечке у дороги стоял, прислонившись спиной к дереву в вольготной позе, и ехидно-надменно улыбался нам старый знакомый Вадим Коий.
– Ничего себе, – сказал Николай, высказывая мои потаенные мысли.
А Тулкас, почесывая в затылке и позвякивая спереди и сзади, произнес озадаченно
– Интересно, как он здесь раньше нас очутился?
Вера Клейтон, сидя в купе вагона третьего класса, где кроме нее
было еще пять человек, откинулась на спинку сидения и закрыла глаза.
Как душно сегодня в поезде! Совсем неплохо будет попасть к морю!
Агата Кристи, Десять негритят
читать дальшеЯ приближалась к месту своего назначения. Вокруг меня к полотну железной дороги вплотную подступали признаки большого города. Поезд вот уже полчаса тащился сквозь до предела урбанизированный пейзаж: какие-то склады дореволюционной явно постройки, напоминающие старинные лабазы; мостовые и козловые краны, раскорячившиеся над ответвляющимися от основной трассы ветками; ряды ветшающих вагонов в бурьянных зарослях тупиков; щитовые домики, белокирпичные строения промышленного экстерьера, пригородные, а точнее, уже внутригородские платформы.
На заднем плане торчали однотипные близнецы-многоэтажки спальных районов, вперемежку с провинциального вида полудеревенскими домиками, заборами и полисадничками, чудом сохранившиеся возможно с тех времен, когда здесь действительно были предместья.
– Пять минут и приедем, – в который раз возбужденно повторила дама, сидевшая на нижнем дальнем по ходу поезда месте. – Вы не встанете? – обратилась она ко мне.
Подхватив единственную свою и не очень увесистую сумку, я пересела за боковой столик, и женщина принялась деловито извлекать из рундука под моей лежанкой многочисленный багаж. Дивана и собачонки в нем не было, но и чемодан, и саквояж, и прочие корзинки-картонки место быть имели.
«Не иначе челночит, – подумала я. – Ну да, конечно: столичный город, другая держава, разница курсов… Рынок».
Глядя на мою соседку – а может и правда оставалось пять минут, – зашевелился и весь вагон. Из рундуков, с верхних полок, из под столиков с остатками утренних трапез извлекались на свет сумки баулы и чемоданы; сразу стало тесно и нечем дышать. Самые нетерпеливые полегоньку начали подтягиваться к тамбуру. В проходе образовался затор, где-то в голове его уже ругалась проводница, негодующая по тому поводу, что как она будет открывать дверь, когда весь тамбур запрудили, заставили, затарили…
Я не торопилась, мне было не к спеху. Что с того, если я выйду из вагона на несколько минут позже? Не лучше ли выйти последней и без суеты оглядеться. Неплохо бы, конечно, если б меня встретили, но это уже из области благих пожеланий. Впрочем, и не встретят не пропаду.
Пять минут, однако прошло, но вокзал не спешил навстречу приближающемуся поезду, хотя многоэтажки подступили почти вплотную к полотну, и среди них замелькали архитектурные раритеты центральных районов города, коими так славилась третья (кажется) столица бывшей империи.
В соседнем купе сначала тихо, а потом на весь вагон закапризничал ребенок, которому срочно приспичило по маленькому. Мать уговаривала его немножко потерпеть, а отец лениво, с дежурной угрозой произнес: «А вот я сейчас сниму ремень…», на что дитя привычно не отреагировало. «Фи, как старомодно, почти старорежимно, – с молчаливым небрежением обратилась я к родителю. – Вы бы его еще Бабаем или Букой пугнули». А в самом деле: чем тепереших детишек пугают? Не Шредером же в самом деле… Эх, какой пласт культуры утерян! Взять хотя бы Дядю Милиционера, Бабу Ягу или, скажем, Серенького Волчка…
При всем моем желании я не могла посочувствовать этому дитятке. Весь день и вечер он торчал у окна и монотонно перечислял все что пролетало мимо, присовокупляя слово «хочу», на что мамаша не менее монотонно отвечала рефреном «папа купит», и ребенку таким образом было наобещано множество машин, домиков, и парочка теть (посмотрела бы я, как папа будет покупать сыночку теть без маминого согласования. О времена, о нравы…). В течение ночи ненасытное чадо раз десять просыпалось, требуя во весь голос то попить водички, то наоборот, то еще чего-нибудь – и все с криком, со скандалом, потому что замороченная мамаша все никак не могла сразу сообразить, что конкретно в данный момент ее чаду надлежит поднести – горшок или лимонаду. Но сейчас эта проблема, кажется, разрешилась сама собой. Возможно все-таки сыграла свою роль отцовская угроза – и тогда ах, как я была не права, – а возможно из чувства противоречия, но требования пи-пи прекратились, зато их сменило квохтание мамаши, срочно меняющей чаду подписаные штанишки.
Таковы уж прелести путешествия в плацкартном вагоне. Я знала, на что шла, и шла намеренно. Специалисты не зря советуют и даже рекомендуют: безопаснее всего ездить именно в плацкартном. По многим причинам. И я решила не пренебрегать рекомендациями.
За окнами наконец замелькали явные признаки вокзала. Аксессуары – я не боюсь этого слова – приближающегося крупного железнодорожного узла: рельсы прямо на глазах стали размножаться простым делением, вагон покачивало на стрелках от их родовых схваток, и поезд стал притормаживать, чтобы не слететь в кювет.
Совсем уже ползком он подобрался к перрону и стал, отпыхиваясь – фирменный поезд «Гомич» прибыл в NNN.
Тут-то и началось столпотворение. Наверное, нечто подобное происходило на борту «Титаника» часика так через полтора после рандеву с айсбергом, разве что масштабы содома и гоморры были не сопоставимы. От греха подальше я переместилась в глубину каюты… пардон, купе чтобы не мешать выносу тел и продвижению багажа. Я поглядела в окно, прошлась внимательным взглядом по лицам встречающих; знакомых среди них, как и следовало ожидать, не наблюдалось. Меня, увы, все же никто не встречал.
Почти все тела тем временем вынесли свои чемоданы, и вагон практически опустел. Можно было выходить в неизвестность. Я сняла с крючка куртку, неспешно надела ее, привычно поправила воротник и волосы, накинула на плечо ремешок сумки. Огляделась: кажется? никто не забыт и ничто не забыто. Или, как выражается мой младший и более продвинутый братец: «Все забыли? Ничего не взяли?».
Ступая по едва заметным на кроваво-красной ковровой дорожке следам кораблекрушения, я вышла из вагона.
Печально люблю вокзалы…
Конечно, существуют и морские порты, они древнее…
Есть еще аэропорты, они величественнее…
Но железнодорожные вокзалы,
которых за последние два века так много насыпалось на континенты,
проще и ближе душе…
В. Рыбаков, Человек напротив
Вокзал и, естественно, сам город были мне не знакомы. Следовало осмотреться.
Порядком поистаявшая толпа вынесла меня в светлое, просторное и неожиданно чистое здание вокзала. Здесь даже было немноголюдно; толпились в основном уже на площади за стеклянными дверями. Там грузились в такси, в автобусы и просто так. Поэтому, прежде чем что-то предпринять, я неспешно прошлась по залам ожидания в надежде обнаружить… какой-нибудь признак, что ли. Вот, говорят, два года назад что в аэропорту, что на вокзале висели во-о-от такие плакаты, а в прошлом - встречали люди с табличками. И транспорт подавали… Да, были времена.
Может все-таки найдутся знакомые лица?
Я глянула на табло: в ближайшие полчаса прибыли семь поездов дальнего следования, в том числе из Нижнего Новгорода, из Новокузнецка и из самой Первопрестольной. Так что шанс, что неподалеку находится кто-нибудь из наших если не велик, то реален.
Беда только в том, что мало кого из нашей группы я знаю в лицо. Если быть точной, то шестерых из тридцати двух, если мне не изменяет память, списочного состава по опубликованным данным, еще кое-кого видела на фотографиях. Остальных только заочно: по анкетам, по переписке да потому, что публиковалось в официальном бюллетене. Но психологические портреты коллег мне сейчас помочь не могли бы, хотя любопытно было бы попробовать.
Все-таки это безобразие, подумала я раздраженно. Я в группе всего полгода, я всего лишь стажер, я, в конце концов, слабая женщина, черт побери!.. Могли бы и озаботиться. Но вот не соизволили.
Ладно, будем считать это маленьким тестом на выживаемость и адаптацию в непривычной обстановке. Причем тестом не самым трудным в предстоящие трое-четверо суток. То ли еще будет, а стажеру, как сказано, надлежит быть спокойну и выдержану… Тем более, что «есть на всякий, есть на случай» у меня некая палочка-выручалочка. Точнее: бумажка… э-э… пусть пока побудет без рифмы, но очень полезная.
Я похлопала себя по карману. Вот она, тут, под рукой, сложенная в четвертушку.
Так, где тут таксофон?
Оглядываясь в поисках таксофонов, я автоматически перебирала в голове рифмы: бумажка – букашка, бумажка – аклкашка, бумажка – неваляшка, бумажка… мн-да. «Я поэт зовусь Незнайка, от меня вам балалайка». Слабый я, прямо таки скажем, поэт, хотя в сонетах, например, кое-что смыслю. Ну и не очень то и хотелось. Моя стезя – здоровый скептицизм и скурпулезный анализ, не за то ли я удостоилась похвального замечания от самого Мэтра, после опубликования разбора «Казуса А- и У-Януса». Целый абзац в анналах посвящен! Правда без упоминания имени, но мы не гордые. А вы говорите: стажер, стажер… Ну не говорите, думаете.
Достойной рифмы моей бумажке я так и не нашла. Зато нашла таксофон. И даже не один.
Слева вдоль стены в круглых прозрачных колпаках-шлемах расположились в ряд пять телефонов-автоматов. Столько же точно таких же автоматов находилось передо мной прямо по курсу. И как назло – ни тебе толкотни возле них, ни очереди, как в приличных заведениях. Слева были заняты две кабинки; спереди, что характерно, тоже.
Что же делать?! Думай, стажер, думай…
Титаническим усилием воли я нашла решение.
Поскольку судьба Буриданова осла меня никак не устраивала, я воспользовалась классическим «правилом Михайлова» гласящим: «Если не знаешь, что делать – делай шаг вперед» и… шагнула влево. Что поделаешь, женская логика, им, мужчинам, не понять. Даже лучшим из них, коим несомненно является сам Владимир Дмитриевич – не зря же женится исключительно на молоденьких.
Я решительно направилась к облюбованному мной таксофону, на ходу доставая из кармана свою бумажку-без-рифмы, но развернула ее, только поднырнув под колпак. Во избежание.
Ничего в ней особенного не было, так, листок-шпаргалка с красивой, хотя и немного аляповатой «шапкой» и коротеньким текстом:
«Уважаемый (-ая) … (пробел, заполняемый от руки) Комитет по… – ну, это сейчас не важно – …доводит до Вашего сведения, что конференция по… – далее полное и солидное поименование (на мой взгляд слишком вычурное) по чему именно конференция – … состоится в… – городом, слава богу, ошибиться трудно – … с 4-ого по 8-е мая сего года».
Далее следуют некоторые подробности мероприятия и, что сейчас наиболее ценно, номера контактных телефонов, из которых мне нужен тот, что помечен точечкой. Ее при желании можно принять за типографский брак (каковым она, по сути, и является), но мне-то доподлинно известно, что по остальным телефонам можно звонить хоть до посинения, результата не воспоследует. Как мордой об стол. Плавали, знаем.
Пока я обустраивалась, как то: ставила сумку, доставала и разворачивала листочек, у меня появился сосед. Ничего себе мужчина, жаль что не в моем вкусе. Седина, хотя в общем-то выглядит моложаво, профиль не без налета, несколько вырожденного, но все же аристократизма; приличный, хотя бы и с виду, костюм и – такая редкость в наше время! – галстук, немного не в тон, но и не вычурно, как у этих, нуворишей; куртка по случаю теплой погоды распахнута – обыкновенная куртка, как у всех.
Эти детали я отмечала скорее автоматически, фиксируя их боковым зрением, потому что уже набирала номер.
Он был занят.
Сосед тоже. В смысле был занят тем, что набирал номер, который тоже был занят.
Я опустила трубку на рычаг, подождала и набрала еще раз.
Сосед проделал ту же операцию практически одновременно со мной.
Я набрала еще раз – занято.
У него тоже.
Кажется только не третьем или даже на четвертом повторе, до меня стало доходить, что мы с соседом проделываем одни и те же операции. Причем абсолютно синхронно: синхронно снимаем трубку, синхронно набираем номер, тут же кладем трубку на рычаг и опять снимем. Как в зеркале. Даже на набор у нас уходит одинаковое количество времени. Логично было предположить, что как минимум сумма цифр набираемых номеров одинакова.
Вот именно, что как минимум. А как максимум? Семь цифр, от нуля до девяти… Весьма маловероятно. Весьма! Практически невозможно. Хотя, «что мы знаем о вероятностях»? Я лично, даже меньше, чем о работе автоматической телефонной станции.
А если…
Набирать номер, глядя в шпаргалку, на номеронаборник и вправо, на то, как то же делает сосед, занятие, скажу вам, неблагодарное. Поэтому я облегченно вздохнула, когда из трубки донеслось «пии-ип, пии-ип, пии-ип», и увидела, как расслабленно улыбнулся сосед. Тоже, значит, дозвонился.
Ну и хорошо, ну и ладно. Конечно, я ошиблась. Приняла желаемое за действительное. Таких совпадений просто не бывает, тоже мне Гигантская Флюктуация.
– Алле, – раздался в трубке звонкий детский голос и тут же радостно отрапортовал: – А дома никого нет! Папа на работе, а мама…
– Простите, это… – по инерции начала я проговаривать заранее припасенную фразу, хотя все уже было ясно.
А сосед? Он что-то говорил; я прислушалась.
– …комитет? – донеслось до меня из под его колпака.
Я со стоном брякнула трубкой о рычаг, так и не дослушав, кого еще и почему именно нет дома у юного создания, и прозевала следующую фразу соседа, хотя и здесь все было ясно.
Это я ошиблась номером по невнимательности, а мой сосед набрал правильно.
Тот самый номер.
С точечкой.
Он – наш. Но кто? Или я не аналитик?!
Так… Нижний Новгород… А где усы? И не рыжий, а брюнет. Значит, не Фокин. Про Москву и говорить нечего, оттуда кто угодно может приехать – от Коломийца до Колобаева, от Богуша до Богинского… Про Новокузнецк я просто сказать ничего не могу, кроме того, что там есть некто Калашников – не купец, не автомат, но Николай. Непревзойденный специалист по разнообразным цветовым оттенкам лиловых туманов.
Пластиковый колпак, похоже, обладал отменными селективными свойствами: вместо разговора до меня доносились только невнятное бормотание и обрывки ничего не значащих фраз. Впрочем, для кого как…
Пока я прокачивала ситуацию, сосед, заподозренный мной в связях нисколько его в моих глазах не порочащих, наговорился и собрался положить трубку. Надо было предпринимать хоть что-то.
Я решительно достала бумажку и демонстративно повернула ее так, чтобы стилизованное изображение рогатой улитки, вписанное в семигранную гайку, бросалось ему в глаза.
Сработало! Вот что значит женская интуиция и чутье! К тому же – перст судьбы. А то: «бабы дуры, бабы дуры…» Хотя и не без того.
Сосед повесил трубку, повернулся аккурат в мою сторону, чтобы забрать висящую на крючке сумку, и его взгляд скользнул – не мог не скользнуть, уж я постаралась, – по бумажке с эмблемой конференции. Какое-то мгновение он (взгляд) казался безразличным, потом удивленным, а когда поднялся на мое лицо, то уже светился любопытством.
Сосед вынырнул из под колпака и сделал шаг ко мне.
– Добрый день, – сказал он. Голос у него был чуть грассирующий, вполне подходящий к внешности. Особенно гармонировавший с галстуком. – Знакомый листочек… Мне кажется мы с вами где-то встречались?
– Разве что в «Понедельниках», – ответила я охотно. – Если не ошибаюсь, номера… – я назвала по памяти то, что помнила.
Не купец и не автомат Калашников кивнул.
– Сейчас точно не помню, – признался он, – но скорее всего вы правы… Инна?
Вот тебе раз! Он меня узнал сразу. Интересно как?
– Так ведь фирменный поезд «Гомич» прибыл только что. А всем известно, что из Гомеля у нас только Инна Кублицкая, – охотно объяснил Николай.
Вот тебе и два. У мужчин тоже, оказывается, есть логические способности.
– Ну и что сказали в комитете? – спросила я.
– А я не в комитет звонил. Я прямо Голове.
Вот те три! Да что ж это творится?!
– И что сказал Андрей?
– Он объяснил, что есть два варианта…
«ДОЛОГ ПУТЬ ДО ТИППЕРЕРИ...»
Включилась трансляция и невнятный голос прохрюкал что-то отрывочно-непонятное. Два слова я с горем пополам смогла разобрать «…Следующая остановка...» Проблема была в том, что понять, какая именно остановка следует, смог бы только человек, который уже ездил по этому маршруту, только вот вопрос зачем такому человеку вообще вслушиваться в дребезжание транслятора?
Мой спутник наклонился вперед и спросил немолодую женщину, сидящую напротив. Та охотно ответила
– Сейчас Аркадьевское, следующая будет Борисово, а потом сначала Старшие Натановичи, потом Младшие...
Я посмотрела в окно. Перрон пополз назад, с каждой секундой ускоряя свое движение. Проплыла надпись «АРКА...», наполовину загороженная рекламным щитом шит рекламировал какую-то охранную организацию и на нем был нарисован диковинно одетый парень с мечом в руке во лбу зияла не то звездочка, не то дыра от пули. Организация называлась аббревиатурой «Н.А.Р.».
«Что бы это значило?» – подумала я автоматически, отвернулась от окна и продолжила беседу на более животрепещущую тему «одиннадцати вопросов по Жуку»
– Меня по-прежнему интересует, где он провел ночь на первое. Утром – да, известно, он был в «Осинушках» у Гоанека. Первого же числа в «Осинушки» прибывает Глумова, которая оставалась там, насколько я понимаю, до утра следующего дня. Второе число как будто тайн не таит, – я улыбнулась невольной тавтологии и продолжала – Визит в миссию, потом он буквально сваливается с неба на голову Федосееву...
– Да, насчет Федосеева все понятно, – перебил меня мой спутник. – Проверка «тайны личности». А вот звонок Страннику... Помолчал и отключился. Зачем? Если обстоятельства смерти Тристана именно таковы, как мы предполагаем, то пользоваться номером, который знал только он… ну, по крайней мере, это неосторожно.
Я была не согласна.
– Почему? Может он хотел спутать карты. Мол, жив Тристан...
Николай покачал головой.
– Не проходит. Все уже в курсе – он же сам доставил труп на базу. И первым, кто об этом узнает, будет именно Странник.
– Тогда, – не унималась я, – демонстрация силы: я все знаю, и вам меня так просто не взять. Да бог с ним, со Странником. Между прочим, еще неизвестно, был ли этот звонок – мы ведь знаем о нем только со слов Странника. А он мог и выдумать…
– Да зачем?!
«Действительно», – подумала я, но сдаваться не собиралась.
– Чтобы подхлестнуть Максима. Он и не такое может отколоть, его понятия о морали, мягко говоря, несколько сдвинуты...
– Мак не тот человек, которого надо подхлестывать, – возразил Николай. – Опять же тот звонок во время вечеринки... Зачем Гурон порол эту чушь? Если это прощупывание, то довольно странное.
– Гурон знает репутацию Максима...
– Кто ее не знает!
– ...И вдруг обнаруживает, что Мак так и вьется вокруг него, причем зачем-то маскируется под журналиста. При деятельном нраве Мака всего-навсего кропать статейки? Не убедительно. Лева прекрасно должен понимать где Мак, там и Странник, а Странник – это контора.
– Комиссия, – поправил меня спутник.
– Это там комиссия, а у нас контора. Не отвлекайся! Итак, в общих чертах мы знаем, чем Гурон занимался второго числа эти визиты и звонки позволяют делать некоторые выводы. Потом утром третьего дня Гурон наносит визит Бромбергу – и целые сутки мы не имеем о нем совершенно никаких сведений. Спрашивается что он делает в течение этих суток?
Мы попробовали на зуб проблему третьих суток, но тут наша соседка напротив, прислушивавшаяся к нам с весьма уважительной настороженностью (интересно за кого она нас принимала?), напомнила о себе
– Вы вроде собирались выходить в Младших Натановичах? Так это сейчас.
Мы глянули в окно, торопливо поблагодарили, подхватили наши сумки и поспешно выскочили из вагона. Дверь за нашими спинами закрылась незамедлительно.
Мы посмотрели друг на друга, вздохнули и рассмеялись
– Да, хороши...
Электричка двинулась с места и умчалась. Мы спустились с перрона, перешли через пути и огляделись.
– Магазин – вот он. Вот кафе. Но мне почему-то говорили только об одной дороге... – сказал Коля.
Я и сама видела приметное одноэтажное здание, на котором справа было написано «МАГАЗИН «ПРОДУКТЫ»», а слева красовалась вывеска «КАФЕ «У БОРИ И АРКАШИ»».
Мы посмотрели направо надпись «МЛАДШИЕ НАТАНОВИЧИ» красовалась во всем своем фанерном великолепии.
– Станцией мы, по крайней мере, не ошиблись, – подтвердила я. – Куда пойдем?
– Говорили, здесь указатели развешаны, – проговорил мой спутник.
Мы еще раз обозрели окрестности. Указателей по-прежнему не наблюдалось.
– Помнится, по телефону мне сказали, что если идти прямо по дороге, то это минут через десять-пятнадцать, – словно бы про себя сказал Николай.
«Что ж, попробуем, – подумала я. – Хотя, что в данном случае считать направлением вперед?»
Поделившись данным наблюдением, я предложила – по привычке – пойти налево. Николай, не долго думая, согласился. Вежливый он, однако, мужчина.
И мы пошли по левой дороге.
Сначала она была довольно оживленной какие-то личности, типичные отдыхающие, двигались в основном нам навстречу. По отрывочным доносящимся разговорам можно было понять, что направлялись они в основной массе – «ан масс», как сказал бы известный персонаж, – к магазину-кафе за чем именно нетрудно догадаться. Но чем дальше в лес, тем меньше становилось страждущих отдыхающих, а у попадавшихся иногда вдоль дороги домиков местных жителей не наблюдалось вовсе.
Сиеста.
Дорога плавно изгибалась домики уступили место углубленным в лесопосадки строениям пансионатного вида за казенными заборами. Где-то здесь, ближе к заливу, должен был находиться и бывший теперь пансионат «Водник», от которого нам оставалось бы дойти буквально два шага до места назначения. А в пути мы были уже минут десять.
Шли мы не торопясь, продолжая дискутировать «одиннадцать вопросов» и уже добрались до того, что, по нашим предположениям все же произошло в известном музее в ночь с третьего на четвертое (так называемая «Битва железных старцев»), и возможные последствия прозвучавших несколько позже выстрелов представились мне несколько в ином свете.
Как вдруг мы с интересом обнаружили, что пришли к тому же, с чего начали. И в фигуральном смысле – что было не так удивительно на пресловутых «одиннадцати вопросах» по достоверным данным не мы одни заходили в тупик (а задача тех, первых, была куда легче им их задали конкретно, а нам было предложено даже сформулировать вопросы самим, только на основе исходных данных; неплохо, верно?), и – что гораздо забавнее – в смысле вполне физическом. То есть мы обнаружили себя стоящими на том же месте, откуда – мы разом поглядели на часы – чуть менее получаса назад ступили на благословенную землю Младших Натановичей. Перед нами, уходя в обе стороны, поблескивало на весеннем солнышке полотно железной дороги, к которой притулилась знакомая серенькая платформа, а прямо перед нами стоял павильончик продуктов-кафе с легендарным названием, около которого пылился грузовичок.
Добчинский (перебивая) Э, позвольте, Петр Иванович, я расскажу.
Бобчинский Э, нет, позвольте уж я... позвольте, позвольте...
вы уж и слога такого не имеете...
Добчинский А вы собьетесь и не припомните всего.
Бобчинский Припомню, ей Богу, припомню.
Уж не мешайте, пусть я расскажу, не мешайте!
Скажите, господа, сделайте милость, чтоб Петр Иванович не мешал.
Н.В. Гоголь, Ревизор
Мы удивленно переглянулись.
– Вот тебе и раз, – сказал Николай. – Это мы что же, выходит, кругаля дали? Однако.
Я засмеялась.
– Случается. Надо быть внимательнее.
– Пожалуй, лучше всего будет у кого-нибудь спросить.
И мы спросили. Как раз на нашу удачу из кафе-продуктов на нас набежали двое явных аборигенов. Точнее, двое очень довольных затоваренных отдыхающих. И Николай обратился к ним за помощью.
– Значит, так, – бодро начал объяснять пузатенький крепыш в очках и шортах – Идете вот по этой дороге, – он указал в направлении, в котором мы шли с самого начала, – за поселок выйдете, там сразу будет «Следопыт»…
– …Такое здание со шпилем, – включился бородатый очкарик, которому очень не терпелось внести свою посильную лепту в пояснения. Его рука, видимо, изображая вышеозначенный шпиль, с победно вытянутым вверх средним пальцем, уперлась в зенит.
– Да, – смерив оценивающим взглядом сие произведение зодчества, подтвердил очкарик в шортах. – Потом справа увидите «Ангар-18»…
– …Такой здоровенный, алюминиевый, – оконтурил обеими руками бородатый, – на нем по-арабски написано «18»…
– Красной краской, – нервически уточнил круглячок. – Потом, метров через сто…
– …Пятьдесят, – показал бородатый.
– Да, через сто пятьдесят, – просуммировал круглый, – за поворотом, в глубине, будет база «Хрустальная»…
– …Там забор такой длинный, – бородач растянул руки на всю длину забора, на все сто пятьдесят. – И домики, – он сложил руки жестом давно уже бывшего премьера на давнишних выборах.
Пухлячок кхекнул, но продолжал
– А как забор кончится, увидите впереди памятник… – Он стрельнул глазами в приятеля, но это не помогло.
– …И дерево! – обрадовался тот. – Такое, – он растопырил пальцы и тут же переменил позу и стал очень похож на памятник вождю мирового пролетариата. – Вот такой.
– Нет, не такой! – не выдержал толстенький и моментально изобразил другого вождя, который всех времен и народов.
– А за ним, – ловко подхватил выпавшую из рук приятеля инициативы бородатый, – ближе к Разливу, на этой стороне… – он чуть не зацепил семафорящей рукой приятеля по носу.
– …«Водник»! – выкрикнул кругленький.
Скорость истечения из них информации возросла до невероятия, и, размахивая руками на манер ветряков и посекундно перебивая друг друга, в живых картинках они сразу оба, оптом, поведали наш дальнейший путь.
В общем-то оставалось уже недалеко. Потому что сразу от «Водника» («Он теперь «Эр-Рула» называется, это по-фински, помните, песенка такая была «Эх, Рула, ты Рула, Эр-Рула, Эр-Рула…» – «Ничего подобного! Простое сокращение от «Русская Рулетка», там сейчас казино строят…») нам надлежало идти к берегу Разлива («Наверное, залива? – уточнила я. «Я и говорю Разлива», – кивнул кругленький, и я не стала уточнять) и по дорожке на насыпи прямо к месту с названием Уктус («А это что, по-твоему, по-латыни? – ядовито вопросил приятеля толстенький. «Да, искаженное от «урсус» – медведь»), где, собственно, и находится база спортобщества «Динамо», то место, куда мы стремились.
– Спасибо, – поблагодарила я. – Теперь мы точно не заблудимся.
– Мы бы вас проводили, – сказал, отряхиваясь, бородатый – он только что изображал собой насыпь, по которой мы должны будем пройти.
– …Только нас в «Сосновом бору» ждут, – победительно закончил за него фразу полный, довольный тем, что последнее слово таки осталось за ним.
Не тут-то было!
– …А это в другой стороне, – радостно просемафорил бородач. И кругленький увял.
– Что вы, что вы, – заторопился Николай. – Не стоит себя утруждать.
– Им только в цирке выступать, – сказала я, когда мы отошли на достаточное расстояние. – «Пат и Паташон! Весь вечер на арене!» Могли бы поиметь успех.
– «Живые картинки и предсказания будущего!» – подхватил Николай. – Только мне они больше Ильченко и Карцева напомнили. Типичные Авас и Сидоров-кассир. Ты все запомнила?
– Кажется, да, - сказала я неуверенно. Вообще-то я больше надеялась на него кто из нас, в конце концов, человек, а кто автомат? – Да мы вроде мимо всего этого проходили. Только памятник там, кажется, какой-то не такой был.
– А по-моему, он очень неплохо изобразил, – отозвался Николай.
– Кто из? – попросила уточнить я.
Но Николай Калашников, человек и автомат, в ответ просто пожал плечами.
Стеклянные этажи над вершинами сосен внезапно кончились.
Гигантская глыба серого гранита выросла над соснами. Кондратьев вскочил. На вершине глыбы, вытянув руку над городом и весь подавшись вперед, стоял огромный человек.
АБС, ПХХ11В
Памятник оказался действительно не таким. Он изображал довольно рослого человека с смешном старомодном костюме, опирающегося на непонятный… э-э… аппарат?.. который я приняла было за продолжение абстрактного постамента. Если уж продолжать аналогию с разнообразными вождями, то скорее он напоминал некую помесь Железного Феликса с подросшим Ильичом у нас в Гомеле такой стоит на главной площади – Владимир Ильич в шинели от Феликса Эдмундовича.
Медные буквы на постаменте были частично сбиты чьей-то не очень усердной рукой. Из остатков можно было, конечно, с пропусками, сложить «В…АДИМ… …КО…ИЙ», а ниже нечто даже чуть неприличное «5 …ЕБ…Я …ОД …ЕСО…».
Интересно, что бы это значило?
– «Владимир Маяковский»? – предположил Николай.
– По экстерьеру похож, но не бритоголовый, – отмела предложение я. – И пропусков маловато.
– Тогда «Жуковский»?
– Какой? Если тот, что «Академия имени…», то где борода? А если тот, что «Светлана»… Не помню даже, как он выглядел. Тем более, как звали.
– Первая буква на «Ж» похожа, – присмотрелся к останкам надписи Николай
Я тоже пригляделась, пытаясь разобрать следы, оставшиеся от исчезнувшей буквы.
– Какая же это «Ж»? Это скорее иероглиф «санзю».
Мы переглянулись.
– Бред, – сказал автомат Калашников.
― Как знать, ― возразила я.
Мы перечитали по буквам
«В*АДИМ* **КО***ИЙ, 5 ****Б*Я, *ОД *ЕСО*»
Предполагаемый «санзю» стоял первым в фамилии и был обведен мелом.
Мы снова переглянулись.
Теперь уже я сказала «Бред», а Николай не стал возражать и пошел узнавать дорогу к зданию «Эр-Рулы» или «Русской рулетки». Хотя на здании по-прежнему красовалось «Водник».
Я осталась в одиночестве разглядывать надменную физиономию «Вадима Коего», стараясь понять, что это за хреновину он попирает могучей рукой. Не мозолистой, но своей.
Николай вернулся минуты через три и на мой молчаливый вопрос ответил
– Говорят, надо пройти чуть дальше и свернуть к Разливу.
На лице его при этом была задумчиво-неуверенная мина. На меня он не смотрел. Мне захотелось его подбодрить. и я спросила
– Кто это говорит?
– Мерлин говорит, – понял он шутку, но остался в задумчивости.
И мы пошли дальше.
По дороге едет ЗИМ, им я буду задавим.
В. Почкин
Дальше не вышло, потому что сворачивать было просто некуда.
Вокруг нас, прижимаясь к самой дороге, зеленел лес. Я шла и думала, что вот есть же мужчины и есть... э-э... мужчины. За одними мы, слабые женщины, чувствуем себя как за каменной стеной, взять хотя бы Адама. А есть – я покосилась на шествующего рядом спутника – с виду вроде настоящие ухари-купцы, все из себя. А на деле... Найти путь истинный, дорогие господа, это вам не фунт изюма. Вы, конечно, сколько душе угодно можете рассуждать на предмет, чем отличается «вальтер» от «люгера» и каковы оттенки лилового под Белыми Скалами, но вот стоит проникнуть в проблему выбора дороги, как вы пасуете перед первым же препятствием. Подумаешь, что-то такое вам показалось. Мало ли. Когда кажется, крестятся. А не теряются. Классиков читать надо.
Закончить витиеватое обвинение в адрес мужской части народонаселения мне помешал невесть откуда выскочивший несущийся во весь опор грузовик. Он проскочил мимо нас, обдав клубами поднятой пыли и микротопорами ядовитых миазмов выхлопа, и исчез за поворотом. Я только успела заметить трясущегося в кузове маленького бородатого человечка, с акробатической ловкостью удерживающего в пределах бортов кузова необычайно многочисленный и подвижный багаж. Лицо человечка показалось мне подозрительно знакомым.
Автомат Калашников тоже глядел вслед исчезнувшему авто с нездоровым любопытством.
– Тот самый, – произнес он задумчиво. – «СОТ 15-47».
Я напрягла память. «СОТ»... что-то знакомое... и эти цифры...
– Точно! – воскликнула я. – Это он стоял у «кафе-продуктов»!
Николай кивнул.
– А ты обратила внимание, кто был в кузове?
Я отрицательно покачала головой.
– Это же Штерн!
– Яков? – невольно сказала я, но тут же поправилась – Борис Гедальевич?!
– Он! – подтвердил Калашников.
– А почему тогда... – начала было я, но догадалась сразу и вдруг – Ага! Значит если он едет оттуда, – я ткнула пальцем себе за спину, – значит, там «кафе-продукты». А раз так, то мы идем в правильном направлении.
– То есть, верной дорогой идете, товарищи, – процитировал Николай.
И мы ускорили свой шаг в верном направлении. Машины за поворотом уже не было даже пыль и миазмы не клубились – наверное, успели раствориться. Не было вообще ничего. Только выщербленная лента шоссе, только сосны по сторонам. Меня это почему-то насторожило, а Николай шествовал как ни в чем не бывало.
Предчувствие нехорошего меня не обмануло. Завернув за поворот, мы увидели самый настоящий сосновый бор во всем его великолепии. На большой белой арке так и значилось «СОСНОВЫЙ БОР», а растянувшийся под этим жестяным великолепием полинялый кумач призывал: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ!».
– Нет уж, спасибо, – автоматически сказала я и обернулась к застывшему в недоумении Николаю – Не помнишь случайно, мы здесь в прошлый раз проходили?
– Нет, – сказал он без комментариев. И произнес вслух краткое и энергичное, как бы это помягче сказать… заклинание. Во всяком случае, мне фраза показалась подозрительно знакомой, и я тактично сделала вид, что не расслышала.
Николай, впрочем, тут же извинился.
– Да нет, ничего, – ответила я. – Если это чем-то поможет...
– Бывало, что и помогало, – философски заметил Николай.
– Тогда попробуем? Или?..
Из двух возможных вариантов: а) следовать дальше, а там как бог даст, или б) добро пожаловаться, хотя бы для того, чтобы «найти и расстрелять у ближайшей стенки двух этих клоунов», как предложил свои услуги сам автомат Калашников, я соблазнилась последним.
Из кровожадности.
Старушка – божий одуванчик, местная привратница, которую мы обнаружили в сторожке под аркой за вязанием, охотно разъяснила нам место тут такое, что мы можем ходить «хоть до посинения, а до Динамки одно не дойтить», потому как дороги здесь городили кому не лень, а «указателев не ставили», и идти нам следует «прямоть по тропинке».
– Вот она, – указала привратница спицей, – прямоть от остановки в лес уходит. Туда и итить, не сворачивать. А как до дерева дойдете, – мы с Николаем разом вздрогнули, а старушка продолжала как ни в чем ни бывало, – так вам направо будет. И по задам этой, как ее, казины, аккурат на насыпь выйдете, а там уж не заблудитесь.
– Точно не заблудимся? – уточнил Николай. – А то нам тут уже присоветовали... – и он подробно описал наших темпераментных гидов.
– Баламуты оне, – поджала губы старушка. – Нашлись кого слушать! Сережка это Голков и Вовка Антипов, точно. Как есть баламуты! Каждый год сюда приезжают, водку пить да по бабам... Одно слово – туристы. Тьфу! – Бабуся удивленно глянула на нас – Так это сколько вы тут ходите-то? Они уж час как воротились.
– Час? – я посмотрела на часы. Мы прибыли в 1235, первый круг завершили где-то без десяти тринадцать, значит... Нет, на часах было 1314. – А вы не путаете?
– Ну, может поменьше чуток, – не стала настаивать бабуся.
– А машину вы тут случаем не видели? – вспомнил Николай. – Минут десять тому назад проехала. Грузовик...
– Не приметила, – ответила старушка. – Не разбираюсь я в них. Да и ездят у нас редко. Разве что автобус рейсовый, так сегодня пятница.
И мы пошли «прямоть» за остановку.
А что нам оставалось делать
Я приближался к месту моего назначения.
А.С. Пушкин, Капитанская дочка
АБС, Понедельник начинается в субботу
С. Лукьяненко, Ночной дозор
Тропинка углублялась в лес, едва заметно изгибаясь, и уже через сотню шагов наши сомнения рассеялись. Движение здесь было куда интенсивнее, чем на дороге. То и дело навстречу попадались люди страждущие отдыхающие стремились к «кафе-продуктам», на зады которого, оказывается, выходила тропинка люди пересекали тропинку вдоль и поперек, просто гуляли, сидели и пикниковали на обочинах, на траве, на пеньках, на скамейках. Словом, изнутри лес напоминал скорее лесопарковую зону, нежели дикий бор одноименного с пансионатом названия.
По этому лесопарку мы буквально через пятнадцать минут вышли к пресловутому дереву. Я присмотрелась и с изумлением обнаружила, что это гингко. Вот тебе и раз, а говорили, что у нас в Гомеле растет самое северное в восточном полушарии. Но где Гомель, а где здесь! Вот так и рождаются нездоровые сенсации, подумала я. В отличие от нашего дерева, охраняемого государством, здешнее никем не охранялось, зато под его сенью имелся настоящий пивной клуб. Прямо на травке тут расположились десятка два отдыхающих личностей в окружении неисчислимого количества разнокалиберных банок, бутылок, пластиковых посудин, из которых они то и дело прихлебывали, ведя неспешные клубные беседы. Надо заметить, между клубменами прогуливались санитары леса с сумками и авоськами, так что на территории клуба было довольно чисто.
Пока я осматривала открывшуюся картину, мой попутчик отчетливо сглотнул слюну. Я была не большим почитателем сего, несомненно, благородного напитка, но, глядя на открывшуюся картину, тоже испытала жажду. В конце концов жаркий день, усталость, дорога с приключениями… и вообще. Но дело прежде всего.
– Коля, – сказала я с мягкой настойчивостью, – может, еще раз спросим дорогу?
Николай вышел из транса, и мы обратились за помощью к одному из близвозлежащих клубменов, который охотно объяснил, что мы пришли верно «Водник», вот он под горкой, стоит нам пройти по тропинке сто метров, а «Динамо» – вон оно, прямо за деревьями, на Разливе… Нет, чуток правее.
И мы наконец увидели вожделенное место нашего назначения.
Мы засекли азимут.
В качестве дополнения добрый клубмен поделился с нами сведениями о месте нахождения пивного источника, и прежде, чем мы направились к Уктусу, я позволила Николаю припасть к нему и угостить меня местным портером, после чего мы направились в необходимом направлении.
По дороге мы заглянули к памятнику. В принципе, наши гиды, баламутные туристы-по-бабам, были правы дерево и памятник были рядом. В горизонтали из разделяло всего метров пятнадцать. Зато дерево было еще примерно на столько же выше нам пришлось спускаться по довольно-таки крутой лестнице мимо стоящего на склоне «Водника». Но когда мы подошли к памятнику, нас ожидало небольшое потрясение.
Дело в том, что памятника на месте не оказалось.
Постамент с его абстрактным продолжением находился там, где мы его оставили, но вот сам Вадим Коий отсутствовал напрочь. То есть абсолютно. Мы специально подошли посмотреть. На заасфальтированном пятачке вокруг постамента видны были неопределенные следы деятельности. Или следы неопределенной деятельности, это как посмотреть. При желании их можно было счесть за посторонние, и тогда можно было представить, что беднягу Коего постигла судьба Железного Феликса с Лубянской площади (но не слишком ли оперативно? – часа не прошло, как он был здесь). При определенной доле фантазии можно было предположить, что неизвестный Вадим не стал дожидаться постигшей его собрата участи и превентивно-добровольно покинул место своего пребывания. Или некий местный Дон Жуан, какой-нибудь баламут-турист-по-бабам позвал его постоять на стреме. Или он просто «пошел за пивом ца-ца»...
Мы стояли, задумчиво поглатывая пиво и разглядывая постамент, букв на котором уже не осталось, только останки «санзю» все так же были обведены мелом.
– Еха ты! А этот куда делся? – раздалось позади нас, и мы обернулись.
Рядом с нами, тупо уставясь в постамент, стоял длинный худой парень, с ног до шеи словно в чешую он был одет в броню сплошь состоящей из значков. На нем буквально живого места не было. Удивительно, как он не падал от тяжести своих добровольных вериг. Судя по надписям на значках, перед нами был кто-то из наших – ну, не то, чтобы совсем из наших, «твердых», но из гостей конвента точно. «Бей серых, пока не почернеют, бей черных, пока не посереют», «Бойцовый кит нигде не наследит», «АЭЛИТА мать родная, СИДОРКОН отец родной», «Все мы братья Стругацким» и тому подобные надписи украшали его панцирь. Все говорило о причастности его к благородному сообществу фэнов – я квалифицировала его как «артика», «ролевика» или чистого «толкиноида», из тех, что приезжает на коны не столько работать, сколько отдыхать и развлекаться. Но все родная душа.
– Полчаса назад здесь проходил, – продолжал бронированный «артик», – стоял мужик. А затарился, – он передернул плечами и за его спиной послышалось мелодичное звяканье, – уже нету. Вы не в курсах, куда он подевался так шустро?
– Сами удивляемся, – ответил Калашников. – Мы его примерно с час назад видали, вроде он никуда не собирался. А сами мы не местные... Э-э, а вы случайно не на кон приехали? Не из Уктуса?
– Точно, – радостно подтвердил чешуйчатый. – Я как раз на Ородруин возвращаюсь. («Да, «толкиноид», – убедилась я в своих подозрениях.) – А вы туда? Тоже на Сидор приехали?
– Приехали-то мы приехали, – сказала я, – только вот дойти никак не можем.
– Так я ж туда иду, – обрадовался бронированный толкиноид. – Come, как говорится, together!
Мы приняли его предложение.
Звали его Тулкас; мирского имени он нам не назвал, что особенно нас не удивило. Был он то ли из валар, то ли из майар, я не очень разбираюсь в их иерархиях. А за пивом его послали эльфы, которым он проспорил... я не поняла, что именно, так сумбурно и невнятно он нам объяснял – с дикцией у него было не все в порядке, но что, я тоже толком на смогла уловить то ли шепелявил, то ли не выговаривал нескольких букв, то ли еще чего (а может просто говорил на эльфийском диалекте).
Попутно выяснилось, что лично он не испытал никаких затруднений с дорогой, потому что приехал вторым рейсом на автобусе прямо от редакции. Слышал какие-то легенды от киевлян, но его это не заинтересовало.
Тем временем мы прошли мимо «Водника» и буквально тут же сошли с дороги и пошли к берегу, куда сворачивала тонкая, можно сказать, одноколейная – или как это там называется… – ленточка дороги. Неудивительно, что мы не заметили ее, как и многое другое здесь: она резко уходила в лес, и не было около нее никаких «указателей» лишь едва расступились сосны, и вот ты уже на дорожке. Тулкас, впрочем, шел уверенно, болтал, звякал чешуей и бутылками, а мы шли за ним. Вскоре сосны кончились и дорога вышла к берегу Разлива.
Трое вышли из леса…
Ю. Никитин, «Трое вышли из леса»
Вправо и влево уходила полоса каменистого галечного пляжа, вплотную примыкавшая к лесу. Противоположного берега не было видно. Прямо перед нами полоса пляжа расширялась, выдаваясь вперед довольно-таки большим мысом в гладь поблескивающей на солнце воды. При известном воображении это можно было сравнить с Аю-Дагом, но этот холм был поменьше и поплоще. На таком бы замок ставить, в самый раз.
Однако вместо замка на холме красовались постройки вполне современного, ну, положим, чуть устаревшего, образца и банально-казенного вида, а именно четырехэтажный уступчатый дом с балконами и плоской крышей, какие-то сараюшки-вагончики, коттеджи, заборчики-изгороди и прочая привычная санаторная атрибутика вплоть до трубы котельной. Никакой романтики!
Ко всему этому вела по насыпи та самая дорога, по которой мы вышли из леса и двигались сейчас. Слава богу, дошли...
Впрочем, дошли мы минуты через три.
И первое, что привлекло мое внимание, когда мы подходили к главному зданию – это памятник. Нет, не Вадим Коий, но тоже мужчина. Здоровенный такой мужик в облегающем бугрящиеся гипертрофированные мышцы спортивном, надо полагать, костюме на торчащих над постаментом лыжах и с ружьем навскидку. Типичный биатлонист, решила я, приглядевшись значит, динамовцы здесь тренировались в биатлоне. А что, зимой здесь масса снега – езди и стреляй в свое удовольствие.
Я хотела поделиться своими рассуждениями со спутниками, но, обернувшись, увидела, что они смотрят не в ту сторону, а назад, где в тенечке у дороги стоял, прислонившись спиной к дереву в вольготной позе, и ехидно-надменно улыбался нам старый знакомый Вадим Коий.
– Ничего себе, – сказал Николай, высказывая мои потаенные мысли.
А Тулкас, почесывая в затылке и позвякивая спереди и сзади, произнес озадаченно
– Интересно, как он здесь раньше нас очутился?
Вопрос: Продолжать?
| 1. Угу | 6 | (50%) | |
| 2. Нет | 6 | (50%) | |
| Всего: | 12 | ||
@темы: Реквием, мое и наше