Оригинал взят у в
Впервые понятие «варвар», по свидетельству географа и историка Страбона (ок. 63 г. до н.э. – ок. 20 г. н.э.), появляется в конце VI в. до н. э. у историка Гекатея Милетского, который «сообщает про Пелопоннес, что там до греков обитали варвары». Живший несколько позднее поэт Симониде Кеоса называет персов варварами и говорит о победе Гелона над карфагенянами как о триумфе греков над варварами.
Насколько можно судить по дошедшим до нас источникам, греки не имели представления о генетическом различии народов. Они считали, что человеческий род один, а различия между народами случайны. Поэтому обычно полагают, что первоначально для грека варвар — это тот, кто говорит на ином, чем он сам, языке, на языке, непонятном для говорящих по-гречески (возможно звукоподражательное происхождение слова: βάρ-βαρ ), т.е. происхождение понятия «варвар» носило, как и этноним «эллин», лингвистический характер. Еще Фукидид в «Археологии» утверждал, что Гомер «нигде не обозначает все племена одним общим именем эллинов и никого так не называет... не употребляет он и слова «варвары», -очевидно, оттого, что эллины тогда еще не отделились от них и не объединились под одним именем». Например, поэт говорит о карийцах как о βαρβαρόφωνοι («варварофоны», «говорящие по-варварски карийцы»
.
Но постепенно у греков формируется этническое самосознание — в противостоянии по отношению к негрекам. Как определенный шаг в создании образа иноплеменника-дикаря можно, по-видимому, рассматривать творчество Архилоха, который сам принимал участие в колонизации. У него мы находим изображение ближайших соседей греков — фракийцев, как свирепых дикарей с экзотической внешностью. Неприятие греками скифских обычаев, в том числе пьяного бесчинства и буйства, отражено в следующем фрагменте Анакреонта, пользовавшимся широкой известностью:
читать дальшеНу, друзья, не будем больше
С таким шумом и ораньем
Подражать попойке скифской
За вином, а будем тихо
Пить под звуки славных гимнов.
У Гераклита из Эфеса дан такой метафорический образ, как «варварская душа»: «Глаза и уши — дурные свидетельства для людей, если души у них варварские». Тем самым противопоставление имеет в виду культурную ущербность варваров.
Переломным этапом в истории отношений греков с другими народами становятся греко-персидские войны. Угроза персидского нашествия сплотила эллинов, вызвав национальный подъем и ненависть к варварам, которых олицетворяли персы. Создав четкую полярность между эллинами и варварами, война стала мощным стимулом для консолидации греков и оформления этнического самосознания, их идентичности. Геродот уже утверждает, что если египтяне «варварами... называют всех, кто не говорит на их языке», то афиняне в своем ответе спартанским послам ссылались на «наше кровное и языковое родство с другими эллинами, общие святилища богов, жертвоприношения на празднествах и одинаковый образ жизни», т.е. у него на первом месте стоит этнический фактор, а уже затем язык, религия и культура.
Победа в сознании эллинов знаменовала торжество идеалов гражданской свободы над деспотизмом и рабством. Она преисполнила их чувством собственного превосходства и презрения к варварам. Началось формирование негативного образа негрека и перевод его из обыденного сознания в идеологию. Создается стереотип варвара, обычно перса, как воплощение трусости, коварства, жестокости, вероломства и ненависти к грекам. Оппозиция «эллин — варвар» превращается в конфронтацию.
Отныне для греков "варвар" и "раб" — понятия тождественные, а тезис о природном превосходстве эллинов над варварами активно используется для идеологического оправдания рабства.
Убеждение в том, что эллины и варвары по природе враги и что рабская участь невозможна для эллинов, предназначенных для господства, отчетливо выражена Платоном в «Государстве». Он пишет об опасности порабощения греков самими греками и варварами: «...насчет обращения в рабство: ...надо приучать щадить род эллинов из опасения, как бы он не попал в рабство к варварам... Значит, и нашим гражданам нельзя иметь рабом эллина, и другим эллинам надо советовать то же самое... Таким образом, их усилия будут скорее направлены против варваров».
Но наиболее четко и ясно эту господствующую идею сформулировал Аристотель, цитируя строки Еврипида из «Ифигении в Авлиде»: «Прилично властвовать над варварами грекам» и продолжая: «...варвар и раб по природе своей понятия тождественные». Ведь у варваров, по мнению философа, «отсутствует элемент, предназначенный по природе своей к властвованию. У них бывает только одна форма общения — общение раба и рабыни».
Таким образом определяется новое, имперское по существу представление о цивилизации. В мировоззрении эллинистической эпохи варвары с периферии греческого мира вытесняются в свой, особый, чуждый мир. Это проявилось в эллинистической астрологии, в которой выделялись две сильно отличающиеся небесные карты — «варварская сфера» и «греческая сфера». Таким образом, даже судьбы эллинов и варваров оказались разделены и противопоставлены друг другу.
Однако, наряду с этим набирает силу и другая тенденция: интерес к «варварскому» Востоку и восхищение им. В римское время признаком «эллинства» все более считается не национальная принадлежность, а владение языком и культурой. Страбон, характеризуя кельтские племена вольков, салиев и каваров, заявляет о том, что «...они уже не варвары, а большей частью преобразовались на римский образец, став римлянами по языку, образу жизни, а иные даже по государственному устройству». Плутарх (ок. 46 — ок. 126 гг. н.э.) при распознании эллинов и варваров ставил моральные и культурные критерии выше разницы в обычаях и языке. Те же тенденции отличают и более позднего древнегреческого писателя Элиана (кон. II — первая пол. III в. н.э.), который писал о варварстве афинян и других греков по рождению и одновременно — о мудрости и благочестии кельтов, персов, египтян, индусов. Это было признаком «политкорректности» для того времени. На волне этих тенденций в 212 г. н.э. свободные жители Римской империи, вне зависимости от культурной принадлежности, получили статус граждан.
В IV—V вв. н.э., в связи с разрушительными событиями Великого переселения народов, слово варвар снова приобретает резко негативную окраску, ассоциируясь не столько с невежественным чужеземцем или соотечественником, сколько с агрессивным и непредсказуемым агрессором, вооруженной толпой дикарей — разрушителей высокой культуры. У последнего великого римского историка Аммиана Марцеллина (ок. 330 — ок. 400 гг. н.э.) варвары все чаще ассоциируются со зверями, которых влекут неконтролируемые инстинкты и лучше всего характеризуют выражения «дикость нравов», «разнузданное безрассудство», «безумие свирепых варваров».
Античное понятие варвар заимствовуется в христианской Византии и Западной Европе, где оно приобретает значение «безбожник». В Византии варварами назывались, кроме того, западноевропейские, а также другие христианские народы (из-за конфессиональных разногласий).
А вот на юге Балканского п-ова и в Болгарии в XIV в. Βάρβαρος — это имя особо чтимого святого. Миро от его мощей употреблялось в болгарской церкви вместо того, которое раньше присылалось от вселенского патриарха. С целью оправдать такой порядок и тем самым прекратить зависимость от патриархии в Болгарии было написано житие Варвара. Египтянин по происхождению, он долго был пиратом на Средиземном море, многих убил и ограбил, но, спасшись один из всех пиратов во время бури, дал обет посвятить всю жизнь Богу.
В Новое время Жан-Жак Руссо провозглашает принципы «естественной добродетели», в основе которых бескорыстное постижение других людей посредством отождествления себя с ними. «Варвар» трансформируется в «естественного человека», не испорченного цивилизацией и потому способного к подлинно человеческому общению.
В ХХ в. К. Леви-Строс показывает, что мировоззрение, основывающееся на односторонне толкуемой идее прогресса, само по себе может стать предпосылкой расизма. Наиболее опасным заблуждением он считает формулу ложного эволюционизма, когда различные одновременно существующие состояния человеческих обществ толкуются как разные стадии, или шаги, единого процесса развития цивилизации, движущейся к одной цели.
Типичный пример такой ложной посылки в науке – когда бесписьменные туземные племена XX в. напрямую сопоставляются с архаическими формами европейских культур, хотя так называемые «примитивные общества» прошли длительный путь развития, в силу чего не являются ни первобытным, ни «детским» состоянием человечества. Их принципиальное отличие от технически развитых цивилизаций не в том, что они не развивались, а в том, что история их развития не сопровождалась кумуляцией изобретений, но ориентировалась на сохранение изначальных способов установления связи с природой.
Резюмируя предпосылки разнообразных форм ксенофобии, Леви-Строс дает парадоксальную на первый взгляд формулу: «Варвар — это прежде всего человек, который верит в варварство», — что, в общем, распахивает ворота в мир варварства перед каждым из нас.
Оригинал статьи.
Впервые понятие «варвар», по свидетельству географа и историка Страбона (ок. 63 г. до н.э. – ок. 20 г. н.э.), появляется в конце VI в. до н. э. у историка Гекатея Милетского, который «сообщает про Пелопоннес, что там до греков обитали варвары». Живший несколько позднее поэт Симониде Кеоса называет персов варварами и говорит о победе Гелона над карфагенянами как о триумфе греков над варварами.