Если дискуссии о фольклорном происхождении летописного князя Рюрика среди историков еще хоть как то ведутся, то реальность существования Вещего Олега казалось бы ни у кого не вызывает сомнения. Еще бы, согласно «Повести временных лет» именно Олег нарек Киев «мати городам русским», объединил под своим крылом славянские племена древлян, северян, радимичей, в 907 году совершил удачный поход на Византию. Но, это только на первый взгляд. В действительности же личность, как, впрочем, и имя основателя Киевской Руси вопросов вызывает не меньше, а то и больше, нежели личность его предполагаемого легендарного предшественника.
читать дальше
Начнем с того, что в отличии от ПВЛ новгородские летописи напрочь отказывают Олегу в княжеском происхождении и величают его не иначе как воеводой: - « И бысть у него (Игоря — С.Б.) воевода, именемъ Олегъ, муж мудръ и храборъ.» ( Новгородская первая летопись младшего извода), который по приказу киевского князя сначала в 920, а затем в 922 году совершил набеги на Константинополь. Более чем странное расхождение со всеми ныне известными текстами «главной летописи страны», согласно которым Олег умер еще в 912 году от укуса змеи. ( В Н1Л смерть Олега, то же от укуса змеи, приходится на осень 922 года). Да только странности на этом не заканчиваются.
Дело в том, что среди доступных исследователям византийских хроник нет ни одной в которой бы говорилось об осаде и взятии русами Константинополя в первых десятилетиях Х века. Я уже не говорю о том, что грекам совершенно неизвестно было и само имя Олега, в отличии, скажем, от имени князя Игоря-Ингера (Ἴγγωρ&alpha
, о бесславном походе которого на Византию в 941 году сообщают Лиутпранд Кремонский, Лев Диакон и «Суда», византийский энциклопедический словарь Х века (Suda: iota, 86).
Именно это обстоятельство позволило ряду зарубежных и российских историков если и не усомнится полностью в самом существовании Олега, то заявить, что описанные в летописях походы русов на Византию не более чем «изобретение русского летописца» ( Н. Брянченинов), «фальшивка» (Н. Баумгартен), «миф» (Р. Доллей). Увы, резоны в подобного рода заявлениях действительно есть. То, как «Повесть временных лет» описывает поход русов 907 года на самом деле больше напоминает сказку, нежели изложение реальных событий. Судите сами - «И повелел Олег своим воинам сделать колеса и поставить на колеса корабли. И когда подул попутный ветер, подняли они в поле паруса и пошли к городу. Греки же, увидев это, испугались и сказали, послав к Олегу: "Не губи города, дадим тебе дань, какую захочешь".» (Библиотека Якова Кротова «Повесть временных лет» перевод Д.С. Лихачева). Впрочем, на фантастичность летописного сообщения о походе указывает не только весьма оригинальный способ передвижения кораблей. Есть и еще один существенный момент. Рассказывая о походе автор «Повести временных лет», помимо кораблей на колесах, щита который князь Олег прибил на константинопольских « вратах в знак победы», упоминает еще и сумму контрибуции выплаченную греками русам - «И приказал Олег дать дани на 2000 кораблей: по 12 гривен на человека, а было в каждом корабле по 40 мужей.».(Библиотека Якова Кротова «Повесть временных лет» перевод Д.С. Лихачева) Так вот, по подсчетами сделанным Н.Д. Знойко (H . Д . З н о й к о . О посольстве К а л о к и р а . ЖМНП, 1907, ч. VIII, новая серия,,стр. 137.) аппетиты русов вылились византийцам в сумму равную 1 209 600 золотых солидов . Более чем солидно. Но проблема в том, что по мнению известного византиниста М.В. Левченко, замечу, считавшего русско-византийскую войну 907 года событием более чем реальным, «такой контрибуции Византия никогда не уплачивала». (В.М. Левченко «Русско-византийские договоры 907-911 гг». Византийский Временник . том V, 1952 г.),.
И так, что мы имеем? Как это ни прискорбно звучит, на сегодняшний день фактически единственным доказательством походов князя Олега на Византию, а значит и его собственного существования служат включенные в состав «Повести временных лет» договоры, заключенные киевским князем с греками в 907 и в 911 гг.
Все остальное, по словам того же М.В. Левченко, «книжническая работа по разным источникам», «легендарные и эпические мотивы» и «народный анекдот». Но, увы, как выясняется с договорами тоже не все так гладко. Даже среди сторонников их достоверности имеются разногласия, как по поводу авторства текстов, так и по времени их написания. К тому же еще А.А. Шахматов считал, что
в действительности договор был один и заключен он был в 911 году. В 907 же год летописцем были помещены лишь отрывки из этого договора. Объясняя мотивы этой древней «фальсификации» Шахматов высказывал предположение, что ознакомившись с текстом договора 911 года летописец обнаружил в его заглавии указание на какой то иной, неизвестный ему русско-византийский договор, тождественный договору 911 года. Поэтому Шахматов предположил, что ознакомившись с заглавием договора, летописец посчитал, что первый договор относится ко времени Олегова похода на Константинополь. Дату его летописец высчитал опираясь на народное придание, гласившее, что смерть Олега наступила через четыре года на пятый после его похода на Византию. То есть, отняв от 911 четыре года он и получил 907 год. Но и это еще не все, Шахматов был уверен что, не имея под рукой настоящего первого договора руси с греками автор «Повести временных лет» фактически его выдумал. Подтверждение своим выводам известный исследователь древнерусских летописей нашел в договоре князя Игоря заключенного им с греками в 944 году. Согласно тексту этого договора послам князя Игоря поручено было «возобновить старый мир, нарушенный уже много лет ненавидящим добро и враждолюбцем дьяволом, и утвердить любовь между греками и русскими». (Библиотека Якова Кротова «Повесть временных лет» перевод Д.С. Лихачева)
Шахматов установил, что ссылки на статьи этого «старого мира» в договоре Игоря ведут к договору 911 года, но в самом тексте договора статей нет. Значит, считал исследователь, их искусственно перенесли в из 911 в 907 год. Следовательно, договора 907 года не существовало.
В той или иной мере точку зрения Шахматова разделяли многие известные специалисты в области древнерусской истории и права: А. Е. Пресняков, С. П, Обнорский, С. В. Бахрушин. В советское время сходной позиции придерживались Д. С. Лихачев, А. А. Зимин, А. Г. Кузьмин и О. В. Творогов. Но имелась и другая точка зрения. Ряд исследователей считал, что договор 907 года был лишь предварительным соглашением, окончательно оформленным позднее, в русско-византийском договоре 911 года. И лишь немногие исследователи, начиная с Н.А. Лавровского, настаивали на том, что договор 907 года отвечал всем современным ему дипломатическим канонам. Наиболее последовательно данную точку зрения отстаивал В. М. Истрин
Свою собственную попытку разобраться в столь сложном вопросе предпринимали и лингвисты. Увы, но и здесь единства во мнениях так же не наблюдалось. Проблема заключалась в том, что в текстах договоров имеется много «темных мест» и достаточно большое количество не переведенных, или неправильно переведенных грецизмов и болгаризмов. Все это позволило И.И. Срезневскому, а за ним, у же в середине ХХ в., С.П. Обнорскому утверждать, что первоначально договоры были записаны на греческом языке, и лишь затем переведены на болгарский язык, после чего выправлены русским справщиком. Несколько иначе смотрели на проблему А.А. Шахматов и В.М. Истрин, по их мнению перевод на русский состоялся не раннее XI века, то есть в период создания «Повести временных лет» . Кроме того А.А. Шахматов считал, что договор 911 года помещенный в «Повесть временных лет» не просто перевод с греческого оригинала, а сознательная его переделка в определенных целях. Так как, по мнению исследователя, греческий текст не мог иметь такого начала, какое зафиксировано в тексте, приведенном в летописях, слишком налицо недопустимая путаница с притяжательными местоимениями. В противовес Шахматову, Б. А. Ларин и развивший его идеи А. Сахаров высказали предположение, что путаница с притяжательными местоимениями могла быть связана не только с переводом грамоты с греческого оригинала, но и с “речевым” характером переговоров. То есть в «введении» и «заключении» взятых из греческого текста договора, такой путаницы нет. Начинается же путаница лишь при изложении статей, в которых слово поочередно брали русские и византийские послы.
Скажем прямо, далеко не все специалисты как в области лингвистики, как и в области права, разделяют данную точку зрения. Поэтому, тот же Сахаров признает, что « до настоящего времени в русской историографии отсутствует единая концепция этого первого в русской истории бесспорного письменного внешнеполитического соглашения» (А.Н. Сахаров «Дипломатия Древней Руси»). Иными словами, до сих пор не известно где был создан договор (или договоры); кто был его автором; чьи обязательства отражены в этом документе, русские или византийские; имелся ли русский вариант текста договора, или договор 911 года византийский хрисовул переведенный непонятно когда, и кем?
А между тем, есть в истории с русско-византийскими договорами князя Олега обстоятельства позволяющее несколько по-иному посмотреть на проблему. Наличие большого количества болгаризмов в тексте договоров, а так же реальные болгаро-византийские войны 894-896, 913-927 гг. еще в первой половине ХХ века позволили бельгийскому византинисту А. Грегуару высказать предположение, что личность князя Олега «совершенно легендарна» и имеет исключительно эпиграфическое происхождение. Речь идет о найденном в 20 километрах от Фессалоник пограничном столбе, установленном в 904 году на границе между Византией и Болгарией, с надписью, в тексте которой упоминается некий Феодор олгу тракан (επί Θεοδώρου ολγου τρακανοΰ), то есть Феодор великий правитель. Специалистам по истории Болгарии хорошо известно, что боярин Феодор личность вполне историческая, родственник болгарского царя Симеона I. Именно он вел переговоры болгар с греками в 896 и 913 году и у Грегуара были некоторые основания полагать, что тексты именно этих переговоров подписанные Феодором олгу траканом, как и часть его титула были взяты летописцем за основу русско-византийских договоров 907-911 года и имени русского князя.
В России к идеям Грегуара всегда относились более чем скептически, несмотря на то, что гораздо раньше бельгийца о возможной связи имени князя Олега и болгарского титула «олгу» (ολγου) писал известный русский византинист Ф.И. Успенский. Причины скепсиса историков более чем понятны, но давайте посмотрим, а так ли бесперспективен болгарский след?
Само по себе созвучие имени Олег (летописная форма Ѡлгъ/Ѡлегъ ) и титула «олгу» (ολγου) мало о чем говорит, если не принимать во внимание рад других, на мой взгляд, существенных обстоятельств, о которых и пойдет речь.
О том, что князь Олег мог состоять если не в вассальных, то союзнических отношениях с болгарским царем Симеоном I задумывались не вчера. По крайней мере, именно так трактует причины походов Олега на Византию Еллинский летописец, да и некоторые отечественные историки. В частности, еще М.Н. Тихомиров отмечал, что в своих походах на Византию Олег двигался по территории Болгарии, а значит с согласия ее властей. Правда, известный российский историк придерживался новгородской датировки похода, при этом опираясь на так называемый «Кембриджский документ», речь о котором пойдет ниже, но и применительно к первому десятилетию Х века, когда Болгария была достаточно сильна, исключать русско-болгарских союзнических отношений не приходится. Есть здесь и еще один любопытный момент, который большинством исследователей обычно игнорируется, так как он выпадает из контекста версии изложенной в русских летописях. Речь идет об обилие в Подунавье и в частности в Болгарии городов и населенных пунктов, имеющих сходные, если не тождественные названия с городами Древней Руси. Приведу лишь несколько топографических примеров. Только Киевов (Киёв, Киево, Киевице) от Балтики до Дуная наберется не один десяток, включая легендарный Кёве расположенный в впадении в Дунай реки Моравы. А есть еще и Вышгороды, Вышеграды, Чернграды и Белграды, Переяславли-Преславы, Новграды. Но в аспекте рассматриваемого вопроса наибольший интерес представляют города Русе, Тутракан и Плиска. И вот почему.
В «Повести временных лет» говориться: «(903). Когда Игорь вырос, то сопровождал Олега и слушал его, и привели ему жену из Пскова, именем Ольгу» (Библиотека Якова Кротова «Повесть временных лет» перевод Д.С. Лихачева) . Правда, в Ипатьевское летописи Псков назван Плесковом, что весьма и весьма важно, и дело тут вот в чем. В «Новом Владимирском летописце» (XV в.) о женитьбе князя Игоря говорится несколько иначе чем в «Провести временных лет» , а именно:
«Игоря же ожени (Олег) в Болгарехъ, поять же за него княжну Ольгу, и бе мудра вельми». Данное сообщение, помноженное на некоторые другие факты, еще в XIX веке заставило настоятеля Троицко-Сергиевой Лавры архимандрита Леонида высказать предположение о болгарском происхождении Елены-Ольги, уроженки города Плъсков (Плиска). С той поры споры о происхождении княгини Ольги не утихают, правда, вращаются больше в плоскости, даже, не ее этнической принадлежности, а имени ее вероятного отца, в которые записывают старшего сына болгарского царя Бориса 1, Владимира Расате (правил Болгарией в 889-893 гг.) его брата Симеона 1 (правил 893-927 гг.), некоего Тмутаркана, князя половецкого и собственно самого князя Олега, та бишь Феодора Олгу тракана. Вдаваться в подробности истории княгини Ольги не будем, так как это выходит за рамки рассматриваемого в статье вопроса, просто отметим сей факт, как еще одно существенное дополнение к «болгарскому следу». Замечу, дополнение не последнее. В частности известно, что у болгарского царя Симеона 1 имелся сын Боян-Вениамин, который по свидетельству Лиутпранда Кремонского был великолепным поэтом и музыкантом, а в Болгарии слыл за волшебника, способного по своей воле превращаться в орла и волка. Ряд исследователей считает, что именно сын Симеона 1, Боян перебравшийся в Киев и послужил прообразам Бояна «Слова о полку Игореве». Он же привез на новое место жительства и некоторые болгарские летописи и документы, позже вошедшие в текст «Повести временных лет». Но и это еще не все. Довольно долго обычай прибивать щит к вратам побежденной крепости, то есть действие, которое, согласно летописи, совершил князь Олег, приписывалось исключительно скандинавам. Однако в настоящее время известно, что еще в начале VIII века болгарский хан Тервел после войны с Византией и заключения мира, повесил свой щит на воротах одной из византийских крепостей. Другой болгарский владыка, хан Крум (дед Симеона), в знак победы над византийцами воткнул копье в ворота Константинополя. То же самое касается и клятвы на оружии упомянутой в договоре Олега с греками и безосновательно считающейся исключительно скандинавской традицией. На сегодняшний день установлено, что заключая договоры, в описываемый и близкий ему исторический период, оружием клялись авары, болгары, чехи.
Словом, как ни крути, болгарская составляющая в истории с князем Олегом более чем очевидна и можно было бы на этом и закончить. Но, не в действительности не все так просто. Есть в этой истории и обратная сторона. И даже не одна, а несколько.
Пытаясь найти подтверждение реальности похода князя Олега на Константинополь в 907 году исследователи давно обратили внимание на известие Псевдо-Симеона (Х в.) о нападении на Византию росов-дромитов, состоявшемся в 904 году. По заверению Псевдо-Симеона возглавлял поход росов-дромитов «божественно-озаренный» вождь Рос, которого по аналогии с эпитетом «вещий» ряд историков и принимают за Олега. Спорность такого подхода более чем очевидна, и встретила резонные возражения у противников. Так исследователь текста Псевдо-Симеона В.Д. Николаев считал, что росы-дромиты это не войско киевского князя, а «славяно-варяжская вольница, обитавшая в устье Днепра и на побережье Черного моря». («Свидетельство хроники Псевдо-Симеона о руси-дромитах и поход Олега на Константинополь в 907 г.» Византийский вестник №42 1981 г.) Само же название «дромиты», которое по свидетельству Псевдо-Симеона росам было дано «потому, что они бегают быстро» Николаев производит от древнего греческого названия устья Днепра «Αχίλλειος δρόμος» - «Ахиллов бег». И все бы ничего, да вот только в одном из двух известных историкам текстов Псевдо-Симеона говорится, что эти самые росы-дромиты: «происходят из рода франков» . И здесь история с князем Олегом делает очередной кульбит.
Обсуждать это дополнение к сообщению о росах-дромитах российские исследователи склонные к антинорманизму не очень то любят. Но, деваться некуда. Тем более, что в договорах Олега с греками упомянуты имена послов имеющих предположительно скандинавское происхождение: « Карлы . Инегелдъ . Фарлоѳ . Веремоуд . Рүлавъ . Гоуды. Роуал̑дъ . Карнъ . Фрелавъ . Рүалъ. Актевү . Трүанъ . Лидоул̑ Фостъ . Стемид» Да и само имя Олег сторонниками норманнизма производится от древнескандинавского антропонима Helgi, который в свою очередь выводится из прилагательного helgi, в христианский период, широко применявшегося в Скандинавии в значении «святой», «священный». Вообще то антинорманисты давно обратили внимание на более чем странное для князя язычника имя. Однако, их противники утверждают, что прилагательное helgi этимологически своими корнями восходит к древнеисландскому корню hail, в значении - "целый, здоровый, неповрежденный", а так же - «удача, везение». То есть предполагается, что прилагательное heilagr/helgi у язычников-скандинавов имело сакральное значение и служило для обозначения понятия «наделенного удачей». Но вот ведь какое дело.... Известный специалист в вопросах скандинавского присутствия на Руси, а за одно и наиболее последовательный норманнист Е.А. Мельникова в своей работе« Ольгъ/Олег Вещий. К истории имени и прозвища первого русского князя» с сожалением отмечает: «Казалось бы, апеллятив с таким семантическим полем должен был бы быть широко употребителен в качестве личного имени уже в древнегерманское время. Однако основа *hail- в древнегерманских, а затем и древнескандинавских личных именах встречается редко и в строго ограниченных позициях».
Более того... По сути, пишет Елена Александровна :« в древнескандинавском именослове корень hail - дал только одно личное имя - Helgi (в женском роде Helga, др.-англ. Halga), употребляемое исключительно в качестве одноосновного имени. Но и это имя не было распространенным в языческое время». Вот так.
По словам Мельниковой, в западноевропейских и скандинавских текстах освящающих события до начала II тыс. н.э. «насчитывается всего около 10 персонажей носивших это имя, причем их подавляющее большинство так или иначе связано с героико-эпическим контекстом, но не общегерманским, а собственно скандинавским (северогерманским)».
Не буду перечислять всех славных носителей этого имени скандинавской эпической литературы, желающие могут и сами обратиться к тексту статьи, но смею заверить, нашего Олега/Helgi среди них нет. Как нет его и среди тех немногих действительно реальных персонажей скандинавской истории, существование которых у исследователей не вызывает сомнения. Что, на мой взгляд, по меньшей мере, странно. Особенно если учесть, что, по словам самой Мельниковой « в древнегерманском и древнескандинавском дохристианском мире имя Helgi/Helga не принадлежало к числу рядовых, обыденных имен. Им могли обладать прежде всего представители знатных родов, т. е. оно относилось к сравнительно небольшой категории "княжеских" имен (ср. такие имена как Hákon, Rǫgnvaldr, Yngvarr и ряд других).»
То есть, фактически получается, что обладатель не просто родовитого, но и легендарного имени, состоящий, если следовать рассуждениям Мельниковой, по меньшей мере, в родстве с правящими династиями Дании и Норвегии, совершивший беспрецедентный поход на Византию, прибивший щит на ворота Константинополя, а главное, основавший не самое захудалое государство в средневековой Европе, Олгег/ Helgi скандинавским сагам был не известен. Нда....
Пытаясь хоть как то сгладить данное противоречие, исследователи скандинавского эпоса давно обратили внимание историков на норвежца Одда , героя «Саги об Одде Стреле», порою видя в нем даже не прототип, а реального князя Олега. Хуже того, стремясь еще более обосновать это тождество некоторые исследователи, совершенно бездоказательно, стали приписывать Одду Стреле еще и титул-прозвище Helgi, который он, судя по сагам, никогда не носил. Однако, пусть это останется на их совести. Тем более что в истории Одда параллелей с русским князем и так хватает.
Отпрыск зажиточного переселенца на остров Рафниста, Одд Стрела за свою долгую жизнь немало по странствовал по свету: воевал в Биармии, плавал в страну великанов, на Сицилии принял христианство, и даже посетил Иерусалим. Но для нашей истории он интересен не этим. Возвращаясь из Святой Земли, Одд осел в Гуналанде (Hunalandе), где стал зятем местного короля Геррауда (Herraudr). А по смерти тестя и королем гуннов. И вот здесь-то мы приближаемся к самому главному... Еще в юности будущему отважному воину колдунья предсказала, что он умрет от своего коня, Факси. Стремясь противостоять судьбе, Одд вместе с названым братом в тот же день убили коня, а труп похоронили на берегу моря. Но, увы, как и в случае с князем Олегом это его не спасло. В саге рассказывается, что когда наступила старость, Одд решил снова побывать в Норвегии. Оказавшись в родных местах он долго бродил по разрушенному селению отца , рассказывая спутникам как проходило его детство. И уже покидая родину предков, случайно споткнулся, сильно ударив ногу. Пытаясь выяснить, что стало причиной ушиба Одд « пошарил рукояткою копья, и все увидели, что это череп коня, и к Одду ползла из него змея и тут же ужалила его в ногу пониже щиколотки. И от яда ее распухла у Одда вся нога и бедро.» (Сага об Одде Стреле)
Как видим, сходство с историей гибели князя Олега изложенной в «Повести временных лет» просто невероятное, особенно если учесть, что согласно Новгородской I летописи: « иде Олегъ к Новугороду и оттуда в Ладогу. Друзии же сказають, яко идущу ему за море и уклюну змиа в ногу, и с того умре; есть могыла его в Ладозе».
Правда, Лаврентьевская летопись указывает другую локализацию могилы Олега- Helgi-Одда, в Киеве, на горе Щековице. Но в данном случае это не суть важно, так как ни в Киеве, ни в Ладоге, ни в каком либо другом месте, громко именуемым «могилой князя Олега» останков норвежского викинга и летописного князя не обнаружено, как археологи и любители не пытались.
За то специалисты по фольклору давно, и неоднократно, пытались выяснить, что послужило первоосновой сказанию о смерти от коня, русские летописи или скандинавские саги. Увы, выводы здесь так же далеко не едины, весьма категоричны, и во многом зависят от отношения исследователей к проблеме норманнизма-антинорманнизма. Впрочем, признав, что сказание о смерти от животного относиться к бродячим сюжетам имевшим хождение на огромном пространстве Евразии, специалисты между тем все таки отметили, что наиболее максимальная близость сказания прослеживается не только в летописном рассказе, саге об Одде , но и...., в сербское сказке, в которой от укуса змеи, вылезшей из черепа коня, погибает турецкий султан(?!).
Едва ли к сербам сюжетная линия, которая, по мнению К. Тиандера, «настолько близко подходит к сказанию об Олеге, что можно было бы подумать, что она является заимствованием» (К. Тиандер. Поездки скандинавов в Белое море), попала из русских летописей и скандинавских саг. Скорее наоборот.
Весте с тем, есть в истории Одда и другие, примечательные моменты. Например, известно, что одного из его сыновей звали Асмунд. То есть практически так же, как и кормильца князя Святослава. Естественно утверждать, что Асмунд, сын Одда Стрелы и летописный Асмуд, воспитатель Святослава одно и то же лицо было бы слишком самонадеянно. С другой стороны..., а почему, нет? Хронологии Древней Руси это никак не противоречит. Но, пожалуй, самое интересное заключается в другом. Выше уже говорилось, что возвращаясь из Святой Земли Одд Стрела осел в Гуналанде («стране гуннов», который историки считают как киевщенной, так и Болгарией с Венгрией. По многим причинам последнее более вероятно. К тому же довольно неплохо согласуется с некоторыми русскими летописями, указывающими на то, что придя к Киеву, в 882 году, князь Олег называет себя «гостем подугорским», то есть венгерским.
Еще в XIX веке В. Юргевич высказал предположение, что росские названия днепровских порогов, а так же ряд имен (Карлы, Инегелдъ, Фарлоѳ, Веремоуд, Карнъ, Актевү в договорах Олега с греками могут иметь венгеро-тюрко-хазарское происхождение. На самом деле данное предположение не так уж и невероятно, как может показаться на первый взгляд, если учесть, что в сочинении византийского императора Константина Багрянородного «Об управлении империей» приводится второе название Киева, Самбатас, то есть «крепость на горе» с венгерского. Достаточное количество венгерских вещей дает и археология Киева конца IX начала Х вв. Но мог ли в действительности Олег-Одд придти в Поднепровье с территории современной Венгрии. Однозначно ответить на этот вопрос едва ли когда ни будь, удастся историкам, ввиду отсутствия письменных и археологических материалов, за исключением нескольких поздних (XII в.) упоминаний о Угорской или Карпатской Руси, независимом русском (русинском) княжестве существовавшем в северо-восточной части Венгрии еще в X (по другим источникам IX ) в. Кстати, столицей Угорской Руси был Ужгород, венгерское название которого Унгвар невольно вызывает ассоциации с именами Ингвар-Ингер-Ингор-Игорь.
На сегодняшний день существует несколько взаимоисключающих версий объясняющих сообщение Псевдо- Симеона от том, что росы -дромиты «происходят из рода франков». Позволю высказать свою собственную. В конце IX века, до вторжения венгров, Карпатская (Угорская) Русь входила в состав Великой Моравии, о чем есть свидетельства ряда поздних источников: « 894 года. Чешская хроника Пулкавы конца XIV века включает в состав Моравии эпохи моравского князя Святополка (871—894) Полонию и Руссию.». (А.Г. Кузьмин «Сведения иностранных источников о руси и ругах») Вместе с тем, так же известно, что при Святополке Великая Моравия попадает в зависимость от империи франков « папа Пий II, Эней Сильвий говорит о подчинении Риму Святополком Полонии, Хунгарии (позднейшей Венгрии, ранее области гунов) и руссанов — русов.» (А.Г. Кузьмин «Сведения иностранных источников о руси и ругах»). Более того, на смену умершему в 884 году Мефодию, архиепископом Моравским становится епископ с весьма примечательным именем - Викинг. Возможно именно эти политические перипетия франско-моравских взаимоотношений и позволили греческим хроникерам росов -дромитов, напавших на Византию в 904 году, равно как и позже росов князя Игоря, причислить к роду франков. А теперь рассмотрим еще одну, последнюю ипостась князя Олега.
@темы: имена