[Шано]

Наш обожаемый, боготворимый и богоравный Александр Михайлович Панченко читал нам, филфаковцам РГПИ им. Герцена, древнерусскую литературу. Лекции его всегда были громокипящими. По институту передавались легенды, как василеостровские бабки, встретив осанистого старорежимного профессора в пальто с бородой принимали его за попа и подходили под благословение. А тот - давал.

Добавкой: мало кто так презирал марксизм-ленинизм и не считал нужным это скрывать (на лекциях: "Гоооорький? Да он же гоооопник, этот ваш Гоорький!"). И вишенкой на торте - мало кто столько знал про скоморохов-кукольников и вообще традиции русской фронды с древних времен. Уж уверена, что Александр Михайлович от души потешался, избавляя младых и наглых скоморохов от административного кнута и возможной потери стипендии). Да возвеселится его душа на небесах вечной пасхальной радостью!
----------------------

"Когда на секторе музыки снова обратились к изучению древнерусских истоков, возникли и аспиранты-древники, а с ними и сторонний руководитель - сам Александр Михайлович Панченко. Незабываемая была фигура и в прямом, и в переносном смысле. Чем-то, не чертами лица, а общим обликом напоминал он своего старшего современника, великого русского трагикаН. К. Симонова. Почему-то сразу было видно, что это выдающийся человек, и при всем том человек скромный.

На Исаакиевской были рады появлению Панченко. Еще бы! Раз в три года брался он руководить одной диссертацией. Аспирантки его не подводили и защищались успешно, и по сей день остаются верны и древнерусской музыке, и заветам учителя.

Получал Александр Михайлович, тогда еще не академик, но давно уже доктор наук и профессор, как почасовик за свою работу двадцатку в месяц, а с вычетами 17 р. 40 коп. на руки. Служил он главным образом в Пушкинском доме. Лекции читал в университете и в других местах, - повсюду его приглашали. На лекции набегало много народу. Сидели плотно и, само собой, бесплатно.

В те времена за зарплатой трудящиеся приходили к кассам в своих же учреждениях в строго обозначенные дни аванса и получки и стояли в общей очереди на равных. Времени на это уходило немало, поэтому многие жены - для общего блага семьи - получали деньги мужей по доверенности. Говорили, что деньги Александра Михайловича получала по доверенности его жена, но у нас на Моховой он являлся лично и выстаивал иногда более получаса. <...>

Александр Михайлович стоял, возвышаясь над собравшимися, вежливо отвечал на редкие приветствия: его тут мало кто знал. В разговоры не вступал. Возможно, эта скромная сумма была его единственною заначкой, а в те годы худо-бедно на 17 рублей можно было и в ресторанчике посидеть, а возможно, его привлекала особая атмосфера театрального заведения: томительное ожидание на непарадной лестнице и все более нарастающий мажор по мере приближения к окошечку кассы. (Мажор - в прямом смысле слова - исходил из класса, где учили сценическому фехтованию под соответствующую музыку, и откуда слышны были молодые радостные голоса и звон шпаг.)

И вот в один из таких дней мимо Панченко прочался, слегка его задев, студент-кукольник, спешивший на кафедру сцендвижения оформить зачет. Он остановился, чтобы извиниться, внимательно посмотрел на дружески ему кивнувшего Александра Михайловича и что-то смутно-неясное на секунду мелькнуло на юном лице.

Минут через 10, на обратном пути, молодой человек, улыбаясь как бы от счастья, подошел к Александру Михайловичу с зачеткой в руках и вежливо попросил поставить ему зачет по этике. Профессор так же вежливо поинтересовался, имеет ли он такое право. "Конечно, - убежденно заверил его студент, - это же зачет-автомат". И протянул зачетку.

Панченко своим крупным и четким почерком вывел в соответствующих графах слово "зачет", свои инициалы, фамилию и расписался.

Студент, прижав зачетку к груди, всеми средствами мимики и пластики изобразил благодарность, не имеющую границ, и мгновенно исчез. Он помчался в свою аудиторию, где его однокурсники - и среди них шестеро "этических" хвостистов - готовились к экзамену по специальности.

- Ребята, - закричал он, размахивая зачеткой, - бегите к кассе! "Дед" стоит в очереди за зарплатой - ему до окошка еще минут 15, - и ставит зачет не глядя!

Кукольники побросали куклы,схватили зачетки и кинулись ловить момент удачи. Занятия по этике эта группа кукольников вообще не посещала и смутно представляла себе облик педагога. Тем более что ошибиться было не трудно: и Панченко, и преподаватель этики Черкасов были высоки ростом и носили бороду. А тогда борода была редкостью.

Александр Михайлович щедро расписался еще в шести зачетках, осчастливив тем самым кукольников, которых без зачета не допускали к сессии. Молодые люди осыпали Панченко словами благодарности и уверениями в любви к его предмету, который они "постоянно применяют на практике, потому что не соблюдать этических норм - в тесноте за ширмой - просто невозможно", и скрылись в тот самый миг, как он оказался у заветного окна. Им надо было успеть отнести зачетки в деканат, чтобы к сессии допустили.

Работники деканата, увидев в зачетке подпись какого-то неведомого им Панченко, удивились и стали звонить на кафедру марксизма-ленинизма, по ведомству которой шел предмет. Но там, конечно, как всегда, никого не было. Тогда они отправились в отдел кадров: Панченко у нас кто? Стали искать, наконец, нашли его в списках почасовиков: доктор наук и профессор. Девушки из деканата, любившие своих кукольников все же больше, чем Черкасова, возликовали: вот, доцент поставил "незачет", а профессор - поддержал.

На другой день доцент Черкасов зашел в деканат факультета театра кукол договориться, на какое число назначать пересдачу зачета семерым прохиндеям, не посещавшим его лекции.

- Так они вчера все Панченко сдали! - сообщили ему девушки.
- Кому-кому? - изумился тот.
- Панченко Александру Михайловичу, доктору наук, профессору, - и они протянули ему зачетки.

Валерий Борисович Черкасов - высокий и красивый мужчина - читал на всех курсах этику. Кандидат искусствоведения и доцент, декан факультета драматического искусства, человек всесторонне образованный, он знал Панченко лично, знал труды Панченко и подпись его узнал сразу: обмана не было. И тут он расхохотался своим роскошным голосом, да так громко и весело, что деканатские, сперва напугавись, тоже стали смеяться.

- Ох, обвели! Ох, обвели, - веселясь, повторял он.

Оба они, и Панченко, и Черкасов были большими либералами.

- Но вот где они его сумели найти и поняли или нет, какой чести удостоились? Встреча с таким крупным ученым! - размышлял Черкасов.

Размышлял ли об этой встрече и помнил ли ее академик Панченко, осталось неизвестным".

(Е. В Назарова "Невыдуманные истории с Исаакиевской и Моховой") tikkey.livejournal.com/536864.html#comments

@темы: исторические россказни

Comments

[Темар]

Прекраснейшая история! Мне еще этот вот коммент понравился:
"А у нас кафедра марксистко-ленинской этики была оккупирована монархистами-антисемитами. Но автомат поставили за знание Соллогуба."
И как на фоне всего этого пира печально вспоминать наш, уже переименованный марксизм-ленинизм, который вел доцент Зейле, давно уже больной неким психическим расстройством. не позволяющим сказать в лад больше двух предложений подряд...