Продолжу рассказ об истории психиатрии. XVII век с точки зрения психиатрии — не как самой врачебной практики, а именно как отдельной дисциплины — можно с некоторыми оговорками назвать периодом относительного затишья. Того самого, которое бывает на пороге грандиозного шухера. Когда критическая масса копится, копится, чтобы потом как... Ну вы в курсе, как это происходит.
читать дальшеИ в самом деле, именно в этот период копились наблюдения и опыт. Просто наука, если брать её в целом, переживала на тот момент революцию, и медики вдруг получили в своё распоряжение столько открытий, что теории теориями, но надо было всё хорошенько осмыслить и разложить по полочкам. Слишком уж многие принципы и приёмы, доставшиеся в наследие с прошлых веков, теперь приходилось пересматривать. Да что там: уже и Землю лишили её статуса пупа Вселенной и задвинули куда подальше.
Кроме того, делать открытия и писать о том учёные трактаты, опираясь лишь на знание древних свитков да на умение красиво оформить пришедшую после их прочтения в голову светлую мысль, стало не очень-то и модно. Личный опыт, личные ощущения и эксперименты — вот что рулит в XVII веке. Эмпирический подход, что вы хотели. И вот что ещё важно: наука понемногу перестаёт быть келейной, её начинают не только описывать чуть более доступно и популярно, но и потихоньку двигать в массы. Ну а куда деваться: в то время, как корабли испанцев, голландцев и англичан бороздят просторы океанов, причём бороздят всё дальше и привозят домой всё больше, растут и хотелки всеми этими новообретёнными землями и благами обладать, а одной лишь молитвой и постом тут никак не обойтись.
Медицина тоже не остаётся в стороне. И вот уже Уильям Гарвей, пожертвовав во имя науки овцой (а может быть, и не одной), показал широкой общественности нехитрую с виду арифметику. Вот, мол, сколько крови выбрасывает за одно своё сокращение овечье сердце. Вот как часто оно бьётся. Вот сколько крови в этой овце всего было. Теперь давайте посчитаем. Если верить Галену, то кровь стекается к сердцу от вырабатывающих её органов, а от печени течёт к этим органам, и в них растекается (ладно уж, не будем про то, что Гален считал печень центром кровеносной системы, эту ошибку ещё Андреас Везалий исправил, если не верите, прочтите вон тот томик в переплёте из человеческой кожи). А теперь перейдём к медицинской бухгалтерии. Вот систолический объём крови, вот частота сердечных сокращений... получается, что за полчаса овца должна выработать столько крови, сколько весит сама? То есть, самое себя извести на эту красную жидкость? А потом каким-то образом из этой жидкости за те же полчаса снова себя воссоздать? Господа, да это же просто монстр какой-то! Нет, что-то тут не так. Опять же, сколько той крови мы слили с конкретной овцы? А если предположить, что кровеносные сосуды всё-таки нигде не обрываются, а образуют замкнутую систему? И по этой системе сердце гонит кровь кругами? Вот тогда другое дело, коллеги!
Коллеги тут же подняли шум: Уильям, ты не прав! Да как можно самого Галена не уважать! Но, правда, тут уже и Рене Декарт, и Жан Пеке, и Готлиб Шлегель вступились — мол, дело человек говорит. Но не в том суть: во время своих опытов Гарвей показал, что нет в полостях сердца и сосудах никакого воздуха и никаких жизненных духов. Только кровь.
Далёк от мистики и Джованни Альфонсо Борелли, показывая, как все движения человеческого тела подчиняются законам механики (вернее, уже биомеханики): вот кости-рычаги, вот мышцы, которые тянут эти кости, вот центр тяжести, вот точки приложения сил — ничего сложного!
Даже Декарт не удержался: мало того, что именно он первым ввёл такое понятие, как рефлекс, так он попытался и всю психическую деятельность человека с точки зрения этих самых рефлексов толковать.
Психиатры же, как было сказано выше, принялись копить собственные наблюдения за душевнобольными и фиксировать наблюдения на бумаге. И мистицизма в их наблюдениях, описаниях и выводах становится всё меньше.
К примеру, Шарь Лепуа (или, как он привык представляться на латыни, Каролус Пизо), посвятил немало времени наблюдениям за пациентами с истерией. И что же? Оказалось, истерят не только женщины. Мужчины, как выяснил Шарль, тоже, бывает, и истерическую дугу выдадут, и в истерических конвульсиях не хуже бьются, и в истерической астазии-абазии падают и без посторонней помощи встать не могут, и истерическую слепоту-глухоту-немоту (последнее реже) убедительно демонстрируют. Это что же получается? - задумывается Лепуа. Гален, а до него Платон, Гиппократ и прочие древние учителя оказались неправы в своих предположениях? Получается, виною всему не матка (или hystera), которая, согласно Платону, принимается бродить по телу и о своей доле горькой, олигокоитальной, вопиять? И делает революционный по тем временам вывод: «Принимая во внимание, что истерическое оцепенение охватывает всё тело, необходимо признать здесь наличие поражения одних только нервов». Вот так, и оставьте бедную матку в покое.
Помимо истерических припадков, истерической немоты, кожной анестезии (при которой кожа теряет чувствительность — чаще по типу перчаток или носков), слепоты и афонии (это когда пациент, в отличие от немого, пытается что-то сказать, но выходит шёпот или сипение), Лепуа описал ещё один редкий случай истерии, можно сказать, анекдотический.
Померла как-то раз молодая француженка Матурина. Вот так внезапно, посреди полного здоровья раз — и померла. Ну ясное дело, что неприятность, чтобы не сказать больше. Но тут уж бог дал — бог и прибрал. Хоронить же надо. Погоревали, могилу выкопали, гроб сколотили, Матурину в положенные одежды принарядили. Уже и священник то ли отпел, то ли собрался это сделать, и народ вокруг в нужном настроении — мол, сейчас закопаем да пойдём помянем. И тут Матурина открывает глаза и, как ни в чём не бывало, с улыбочкой спрашивает: «Ой, а нет ли чего пожра... ну то есть, проголодалась я что-то со сна!» dpmmax.livejournal.com/936399.html
читать дальшеИ в самом деле, именно в этот период копились наблюдения и опыт. Просто наука, если брать её в целом, переживала на тот момент революцию, и медики вдруг получили в своё распоряжение столько открытий, что теории теориями, но надо было всё хорошенько осмыслить и разложить по полочкам. Слишком уж многие принципы и приёмы, доставшиеся в наследие с прошлых веков, теперь приходилось пересматривать. Да что там: уже и Землю лишили её статуса пупа Вселенной и задвинули куда подальше.
Кроме того, делать открытия и писать о том учёные трактаты, опираясь лишь на знание древних свитков да на умение красиво оформить пришедшую после их прочтения в голову светлую мысль, стало не очень-то и модно. Личный опыт, личные ощущения и эксперименты — вот что рулит в XVII веке. Эмпирический подход, что вы хотели. И вот что ещё важно: наука понемногу перестаёт быть келейной, её начинают не только описывать чуть более доступно и популярно, но и потихоньку двигать в массы. Ну а куда деваться: в то время, как корабли испанцев, голландцев и англичан бороздят просторы океанов, причём бороздят всё дальше и привозят домой всё больше, растут и хотелки всеми этими новообретёнными землями и благами обладать, а одной лишь молитвой и постом тут никак не обойтись.
Медицина тоже не остаётся в стороне. И вот уже Уильям Гарвей, пожертвовав во имя науки овцой (а может быть, и не одной), показал широкой общественности нехитрую с виду арифметику. Вот, мол, сколько крови выбрасывает за одно своё сокращение овечье сердце. Вот как часто оно бьётся. Вот сколько крови в этой овце всего было. Теперь давайте посчитаем. Если верить Галену, то кровь стекается к сердцу от вырабатывающих её органов, а от печени течёт к этим органам, и в них растекается (ладно уж, не будем про то, что Гален считал печень центром кровеносной системы, эту ошибку ещё Андреас Везалий исправил, если не верите, прочтите вон тот томик в переплёте из человеческой кожи). А теперь перейдём к медицинской бухгалтерии. Вот систолический объём крови, вот частота сердечных сокращений... получается, что за полчаса овца должна выработать столько крови, сколько весит сама? То есть, самое себя извести на эту красную жидкость? А потом каким-то образом из этой жидкости за те же полчаса снова себя воссоздать? Господа, да это же просто монстр какой-то! Нет, что-то тут не так. Опять же, сколько той крови мы слили с конкретной овцы? А если предположить, что кровеносные сосуды всё-таки нигде не обрываются, а образуют замкнутую систему? И по этой системе сердце гонит кровь кругами? Вот тогда другое дело, коллеги!
Коллеги тут же подняли шум: Уильям, ты не прав! Да как можно самого Галена не уважать! Но, правда, тут уже и Рене Декарт, и Жан Пеке, и Готлиб Шлегель вступились — мол, дело человек говорит. Но не в том суть: во время своих опытов Гарвей показал, что нет в полостях сердца и сосудах никакого воздуха и никаких жизненных духов. Только кровь.
Далёк от мистики и Джованни Альфонсо Борелли, показывая, как все движения человеческого тела подчиняются законам механики (вернее, уже биомеханики): вот кости-рычаги, вот мышцы, которые тянут эти кости, вот центр тяжести, вот точки приложения сил — ничего сложного!
Даже Декарт не удержался: мало того, что именно он первым ввёл такое понятие, как рефлекс, так он попытался и всю психическую деятельность человека с точки зрения этих самых рефлексов толковать.
Психиатры же, как было сказано выше, принялись копить собственные наблюдения за душевнобольными и фиксировать наблюдения на бумаге. И мистицизма в их наблюдениях, описаниях и выводах становится всё меньше.
К примеру, Шарь Лепуа (или, как он привык представляться на латыни, Каролус Пизо), посвятил немало времени наблюдениям за пациентами с истерией. И что же? Оказалось, истерят не только женщины. Мужчины, как выяснил Шарль, тоже, бывает, и истерическую дугу выдадут, и в истерических конвульсиях не хуже бьются, и в истерической астазии-абазии падают и без посторонней помощи встать не могут, и истерическую слепоту-глухоту-немоту (последнее реже) убедительно демонстрируют. Это что же получается? - задумывается Лепуа. Гален, а до него Платон, Гиппократ и прочие древние учителя оказались неправы в своих предположениях? Получается, виною всему не матка (или hystera), которая, согласно Платону, принимается бродить по телу и о своей доле горькой, олигокоитальной, вопиять? И делает революционный по тем временам вывод: «Принимая во внимание, что истерическое оцепенение охватывает всё тело, необходимо признать здесь наличие поражения одних только нервов». Вот так, и оставьте бедную матку в покое.
Помимо истерических припадков, истерической немоты, кожной анестезии (при которой кожа теряет чувствительность — чаще по типу перчаток или носков), слепоты и афонии (это когда пациент, в отличие от немого, пытается что-то сказать, но выходит шёпот или сипение), Лепуа описал ещё один редкий случай истерии, можно сказать, анекдотический.
Померла как-то раз молодая француженка Матурина. Вот так внезапно, посреди полного здоровья раз — и померла. Ну ясное дело, что неприятность, чтобы не сказать больше. Но тут уж бог дал — бог и прибрал. Хоронить же надо. Погоревали, могилу выкопали, гроб сколотили, Матурину в положенные одежды принарядили. Уже и священник то ли отпел, то ли собрался это сделать, и народ вокруг в нужном настроении — мол, сейчас закопаем да пойдём помянем. И тут Матурина открывает глаза и, как ни в чём не бывало, с улыбочкой спрашивает: «Ой, а нет ли чего пожра... ну то есть, проголодалась я что-то со сна!» dpmmax.livejournal.com/936399.html
@темы: медицина-историческое