[Шано]

10.07.2021 в 13:38

Пишет Эрл Грей:

Азартные игры пользовались не меньшей популярностью, чем горячительные напитки. Они наносили такой же ущерб кошельку, как спиртное — здоровью. Вся фешенебельная Англия азартно играла на деньги, и обнаружить свое незнакомство с модной карточной игрой значило уронить себя в глазах света. Аристократы, юристы, врачи, офицеры армии и флота, актеры, политики, даже священники — все они систематически и крупно играли. Играли при дворе, играли в самой захудалой корчме. Вся страна представляла собой один громадный игорный дом... Всю страну охватило повальное увлечение вистом. Вист объединил за одним карточным столом лояльных придворных и мятежных патриотов. Эдмунд Хойл написал трактат об игре в вист, который за один-единственный год выдержал семь изданий. Англичане восприняли эту книгу как откровение. Она вызвала бурю восторгов. Ее листали за едой, читали в постели, носили с собой в парламент и в церковь. Игроки в вист сделали ее своим евангелием. Они преклонялись перед ее автором, в котором видели второго Ньютона. Вокруг этой книги вертелись все разговоры, с ней ознакомились даже члены кабинета. После 1783 года в моду вошла новая игра — «фараон», затем — ЭО. ...Но какой бы игре ни отдавали предпочтение англичане, они играли всегда азартно. С утра до ночи у Кайта, у Брукса, у Будля игроки испытывали свою судьбу; многие проигрывались в пух, обрекая себя на нищету и голод. Сэр Джеймс Лоутер выиграл за вечер семь тысяч фунтов, Мейнелл — четыре тысячи, Пиго — пять тысяч. На одном пышном балу лорд Клермонт сорвал и еще больший куш. На другом балу герцог Нортумберлендский проиграл под звуки котильона ни много ни мало 20 тысяч фунтов. В азартные игры играли и Питт, и Джордж Селвин, и Шеридан, и Фокс, который, конечно же, сражался в карты как одержимый и вечно проигрывал. За ночь Фоксу случалось проигрывать по 20 тысяч фунтов. Однажды он просидел за картами двадцать четыре часа кряду, просаживая по 500 фунтов в час. В другой раз, сев за карты после обеда, он играл всю ночь и утро следующего дня и проиграл за это время 12 тысяч фунтов; к пяти часам дня он просадил новые 12 тысяч фунтов, а вечером — еще 11 тысяч фунтов стерлингов. - Думаю, в конце 18 века эти суммы были еще весомее, чем сегодня. - ЭГ. ...Игра у Олмака, куда перенесли свои сборища картежники, собиравшиеся ранее у Уайта, представляла собой картину, достойную заката империи. Игроки ставили на кон по 50 фунтов — столбик золотых, а всего на карточном столе обычно лежало тысяч на десять денег звонкой монетой. Поражали своим своеобразием манеры и даже одеяния игроков. Усаживаясь за карты, они первым делом снимали с себя расшитые камзолы и облачались в грубошерстные кафтаны, причем иные надевали их — для везения — вывернутыми наизнанку. Затем, чтобы не помять гофрированные кружевные манжеты, они натягивали на руки кожаные нарукавники (подобные тем, которыми пользовались слуги при чистке ножей), а на голову надевали высокие и широкополые соломенные шляпы, украшенные цветами и лентами, чтобы ни резкий свет, ни падающие на глаза волосы не отвлекали их от игры. Играя в «пятнадцать», картежники к тому же надевали маски из опасения, как бы противники не разгадали их мысли по выражению лица. Рядом с каждым из игроков стоял аккуратный столик с высокими бортами, предназначаемый для чая и для монет, которые стопками складывались в специальную деревянную чашу с позолоченным ободком. ...Жажда выигрыша не знала жалости к неопытной и незащищенной младости, не щадила ни родственников, ни благодетелей, ни хозяев, ни гостей. Если в какой-нибудь из лондонских клубов случалось зайти юнцу прямо со школьной скамьи, о котором известно, что любящие родители раскошелятся, чтобы спасти его от бесчестья, на него смотрели с деловитостью мясника, собирающегося потрошить теленка. Молодые люди спускали по пяти, десяти, пятнадцати тысяч в один вечер. Несовершеннолетний лорд Стейвордейл проиграл как-то раз 11 тысяч фунтов, но потом отыгрался, поставив все на одну карту. Дав зарок никогда больше не играть, он с сожалением говорил: «А ведь, займись я игрой, я, быть может, выиграл бы миллионы». ...Заключение всевозможных пари стало настоящей манией. «Пять гиней наличными против сотни, которая должна быть уплачена в том случае, если герцог Куинсберийский отдаст богу душу до половины шестого пополудни 27 июня 1773 года». «11 марта 1775 года. Лорд Болингброк дает гинею г-ну Чарлзу Фоксу и получит с него тысячу, как только государственный долг Англии достигнет 171 миллиона. Г-н Фокс не должен выплачивать тысячу фунтов, пока он не станет членом кабинета Его величества». «29 января 1793 года. Г-н Шеридан спорит с г-ном Бутби Клоптоном на 500 гиней, что не позже чем через три года с момента заключения пари будет произведена реформа системы представительства английского народа». «29 января 1793 года. Г-н Шеридан спорит с генералом Фицпатриком на 50 гиней, что в ближайшие два месяца после заключения этого пари в Голландию будет направлен британский экспедиционный корпус». «Г-н Шеридан бьется об заклад с генералом Тарлтоном, ставя сотню гиней против пятидесяти, что на 28 мая 1795 года г-н Питт будет первым лордом казначейства. Г-н Ш. держит такое же пари с г-ном Ст.-Э. Джоном, ставя пятнадцать гиней против пяти. Еще одно такое же пари заключает г-н Ш. с лордом Сефтоном, ставя сто сорок гиней против сорока». «Лорд Адольфус Фицкларенс держит пари с г-ном Джорджем Бентинком на 10 фунтов стерлингов, что в течение года в Лондоне не будет произведен ни один выстрел по причине раздражения». «Г-н Ф. Кавендиш спорит с г-ном Браунригом, ставя два против одного, что он ляжет спать, не убив за день ни одной трупной мухи». Об заклад бились по любому поводу, и не было для любителей пари ничего запретного. В одно прекрасное утро 1750 года как раз напротив кофейни Уайта внезапно упал навзничь какой-то человек. Завсегдатаи кофейни тотчас же принялись держать друг с другом пари насчет того, выживет этот несчастный или испустит дух. Кто-то предложил, чтобы бедняге пустили кровь, но держащие пари стали громко протестовать, утверждая, что применение ланцета нарушит справедливое соотношение ставок. ...В открытую продавались и покупались дворянские звания. Бойкая торговля титулами началась еще при Якове I, но во времена Шеридана она приняла бесстыдный, разнузданный характер и велась в колоссальном масштабе. За первые тринадцать лет своего правления Питт пополнил палату лордов восемьюдесятью тремя новоиспеченными пэрами. За всю же свою жизнь он ухитрился пожаловать званием пэра ни много ни мало сто сорок человек. К моменту, когда он выпустил из рук бразды правления, чуть ли не половина всех пэров, заседавших в палате лордов, были его ставленниками. Питт создавал плебейскую аристократию, возводя в звание пэра безвестных сквайров и богатых скотопромышленников. Он вылавливал их в коридорах банкирских домов Ломбард-стрит или вытаскивал из недр бухгалтерий Корнхилла — рынка зерна. Одного такого толстосума- скотопромышленника рекомендовали как человека достойного носить титул баронета, однако Питт, которому представили этого кандидата, пришел в ужас от чудовищного диалекта будущего баронета и в титуле ему отказал. ...То был век надменности и высокомерия, век кастовой замкнутости, когда все общество сводилось к каким-нибудь трем сотням лиц, а численность кабинета (вплоть до 1801 года) — к семи министрам. Немудрено знать весь свет, если он сводится к трем сотням лиц. ...При всем том этот век любил рядиться в живописные, пышные костюмы. Ведь именно тогда лорд Вильерс, спустивший в погоне за модой все свое состояние, мог появиться при дворе в бледно-лиловом бархатном кафтане с оторочкой лимонного цвета, расшитом вензелями из жемчуга, крупного как горошины, и украшенном многочисленными медальонами из чеканного золота в виде фигурок Купидона, а Уоррен Хейстингс явился на суд, устроенный над ним, в камзоле из красновато-коричневого атласа и при шпаге, рукоять которой была усеяна бриллиантами; именно тогда форейторы лорда Эгмонта каждый день надевали новые белые ливреи, обшитые муслиновыми оборками; у молодых франтов вплоть до восьмидесятых годов были в моде белоснежные атласные муфты (такие муфты обожал Фокс в пору своего увлечения дендизмом, за такими муфтами посылал Шеридан после побега с возлюбленной); а дамы носили столь высокие и пышные прически, что их называли «красавицами в шапке облаков», и в театре Друри-Лейн с успехом шла пантомима: Арлекин взбирается по лестнице, чтобы добраться до верха этих сооружений. Мода того времени объявляла осиную талию чуть ли не мерилом женской красоты: чем сильнее удавалось женщине стянуть свою многострадальную талию, тем больше ее фигура приближалась к совершенству. Многие несчастные подорвали свое здоровье, пытаясь превзойти тонкостью стана герцогиню Ратлендскую, ухитрявшуюся стиснуть свою талию до объема полутора апельсинов. По утрам дамы носили кринолины с узкими обручами, а одеваясь к выходу, облачались в широкие кринолины колоколом. В моде были накидки и газовые шейные платки, отделанные тонким кружевом. Что касается сильного пола, то непременными атрибутами благовоспитанного мужчины были пудреный парик, шпага, складной цилиндр, расшитый камзол, красные каблуки, кружевные гофрированные жабо и манжеты и пальмовая трость; чтобы иметь успех в обществе, мужчина должен был хорошо танцевать, хорошо фехтовать и сдабривать беседу понюшкой табаку. Ничего себе у них там были апельсины! Из книги Оскара Шервина "ШЕРИДАН"

@темы: деньги, англомания