Заметный запах мог сигнализировать о порче продукта. Однако, приняв такой сигнал, продукт следовало не выбросить, а «исправить» или «улучшить» (так русские издания XVIII — начала XIX века переводили глаголы corriger, réparer и améliorer из французских поваренных книг и справочников). После того как неприятный запах удалялся или маскировался с помощью ароматов, ассоциирующихся с безопасностью и здоровьем, пища вновь становилась пригодной для употребления.
Для «исправления» применялись те же средства, которыми очищали частные покои и публичные заведения во время эпидемий: пряности, окуривания уксусом, серой, духами. В 1820-х годах к ним добавились хлорная известь и самородная щелочь; в 1850-х в широкое употребление вошла салициловая кислота.
Свидетельство современницы:
Елизавета Водовозова вспоминала, как они с братьями и сестрами неделями и месяцами «ежедневно после обеда ели паточное и медовое варенье, прокисшее до такой степени, что от него шел по комнате запах кислятины. То же самое было и относительно всех других домашних заготовлений: все, что покрывалось уже плесенью, особенно если это было съестное, отдавали дворовым, менее испорченное и сладкое получали мы, дети»
То есть помещики, владельцы крепостных, считали нормальным кормить детей испорченными продуктами. Вспомнили Плюшкина с его заплесневелым куличом и наливочкой, из которой он мух вылавливал? Оказывается, это было норм (не норм - гостям такое предлагать, в этом отношении Плюшкин бяка, да).
Ещё раз, это богатые люди, которые в принципе могли позволить себе есть свежее. С современной точки зрения это дикость - платить огромные деньги за шёлковые платья, кружева, инкрустированные столики и при этом питаться тухлятиной.