В Парагвае до сих пор разрешены дуэли, но только если оба дуэлянта являются зарегистрированными донорами внутренних органов.

www.facebook.com/photo.php?fbid=221329950893646...

@темы: медицина

---

Иллюстрации Морта Кюнстлера к приключенческим романам

подборка на дзене

@темы: дзен, иллюстрации

---

19 век на картинах Душана Кадлеца

подборка на дзене

@темы: дзен, картины

---

Прически и головные уборы североамериканских индейцев, в двух моих постах на дзене

Прически и головные уборы североамериканских индейцев

Головные уборы индейцев Северной Америки

и, как бонус,

Художник Karl Bodmer, рисовал индейцев в 1833 - 1834 годах

@темы: дзен, мое и наше, индейцы

---

05.01.2019 в 12:24

Пишет  Йомин:

Менталитет фэнтезийного героя: часть 2

- Взрослели дети рано. Девочек выдавали замуж в 13-14 лет, где они сразу же брали на себя обязанности жены и матери. Мальчики женились примерно в этом же возрасте или на 1-2 года позже, и они также в полном объёме выполняли мужскую работу. Союз двух 13-летних детей считался самостоятельной, взрослой семьёй. Поскольку ресурсы были ограничены, родители старались сбросить со своих плеч старших детей как можно быстрее.

- Работать дети начинали очень рано. Уже 5-летний ребёнок имел набор обязанностей по хозяйству, в основном лёгкая работа вроде кормления кур. На 7-8-летних девочек, кроме домашней работы, возлагалась обязанность ухаживать за малышами. Это были полноценные няни. Мальчики того же возраста помогали отцу или отдавались на обучение ремеслу. В 11-12 лет обязанности детей практически не отличались от обязанностей взрослых. Они выполняли работу той же сложности и тяжести, что и их 26-летние родители. Исключение – ремёсла. Там процесс обучения был более долгим. Дети знати также почти не знали беззаботного детства. С 5-6 лет их начинали обучать ратному делу, и в 12 лет они уже умели сражаться, а в 16 лет были полноценными воинами, уже побывавшими не в одном бою.

- Частые пожары, при которых выгорали целиком посёлки и даже города, неурожаи, стихийные бедствия, набеги врагов, войны, эпидемии делали человека древности устойчивым к невзгодам. Война была почти постоянным состоянием общества Тёмных веков. За время жизни (это около 30 лет) обычный европеец Раннего Средневековья мог трижды пережить пожар, дважды – войну на его земле и четырежды – на земле противников, три раза по году-два испытывать на себе тяжесть неурожая в результате засухи или холодного лета, побывать в плену и рабстве (где потерять глаз), захватить рабов себе, убить нескольких человек в бою, стать отцом десяти детей, пятеро из которых не доживут до совершеннолетия, похоронить одну жену после родовых осложнений, следующую – после эпидемии оспы, дважды в лесу встретиться один на один с медведем, успешно отбившись, и трижды быть ограбленным разбойниками. Жизнь, столь насыщенная опасностями, даже не снилась современному человеку, который, кстати, живёт в 2-3 раза дольше, чем средний человек Тёмных веков. Это очерствляло людей, делало их суровыми, стойкими к невзгодам и нечувствительными к чужим страданиям.

- В период, когда феодальные отношения полностью не сложились и не произошло закрепощение крестьян, существовала особая связь человека и его земельного надела. В некоторых языках набор прав свободного человека называется тем же словом, что и земельный надел. Это же слово обозначает благородное, т.е. свободное происхождение человека, а также принадлежность его к коллективу. Наследственный земельный надел свободного члена общины был единственной собственностью, которая полностью не отчуждалась от хозяина. Даже если он продавал её, то имел право выкупить в любой момент, и новый хозяин не мог отказать. Земля для свободного человека имела такое же – почти мистическое – значение, как меч для воина.

- Измерение расстояний с привязкой к частям человеческого тела: фут, палец, сажень и т.д., а очень больших расстояний – днями пути (пешего, конного, на корабле). Можно понять, что меры длины различались даже у разных людей, причём унификация хотя бы в пределах одной страны произошла только при развитом феодализме. Площадь измерялась косвенно: количеством дней, которое требуется для вспашки участка или доходом, получаемым с надела земли, либо количеством семян, необходимым для засева поля. Иногда площадь вообще не определялась, а для идентификации и закрепления его границ надел подробно описывался с указанием пограничных рек, деревьев, канав, больших камней и прочих ориентиров. Возводить в квадрат меры длины (даже те самые, очень неточные) для измерения площади догадались гораздо позже. При получении новых земель размер надела соответствовал территории, которую человек может обойти за светлое время суток, или ширина участка определялась дальностью броска ножа, копья. Как видно, величина поля сильно зависела от физических качеств его будущего хозяина.

Единицы измерения других величин – массы, объёма – тоже не были едиными в разных странах.

Измерение времени в пределах суток в Раннем Средневековье описывалось положением солнца относительно какого-либо ориентира: скалы, дерева, горизонта. День и ночь делились на «часы дня» и «часы ночи», которых было строго поровну весь год, поэтому летом час дня был дольше, чем час ночи или час зимнего дня. В конце Тёмных веков в обиходе появляются песочные, водяные и солнечные часы, но они являются такой редкостью, что далеко не каждый вельможа имеет возможность купить их. Монахи измеряли время количеством прочитанных молитв (для чего применяли чётки). Короли даже в XIII веке определяли в пути время по количеству сгоревших свечей определённой длины и толщины. Простой народ в христианский период ориентировался во времени суток как по положению солнца, так и по звону церковных колоколов, которые, надо сказать, отмеряли время достаточно приблизительно. Более точного определения времени не требовалось на практике, поэтому на механических часах вплоть до XVIII в не было минутной стрелки.

- На правовом поле превалировали традиции. Соблюдение заветов предков, обрядов, формул, церемоний было гораздо важнее выяснения реальных обстоятельств дела. Любое отклонение от традиций делало весь акт недействительным. Также строгое соблюдение ритуалов было обязательным при совершении других действий: вступлении в брак, вступлении в наследство, продаже и покупке имущества, пострижении в монахи, коронации и т.д. Основными «гарантами» справедливости были свидетели – они играли очень важную роль при проведении ритуалов. К ним обращались потом в случае тяжб. Письменные же формы подтверждения прав (например, на землю) среди неграмотного населения (которого было в те времена 95%) не находили признания и воспринимались с недоверием. Ими почти не пользовались, а если и пользовались, то не по прямому назначению, а тоже в ритуале. Иногда куски пергамента, участвовавшие в сделке, вообще не содержали текста – человеку Раннего Средневековья он был не нужен, если обряд проведён по всем правилам. Грамоты были приняты только в среде духовенства, высшей знати, грамотных наций (евреи, арабы) и, позже, горожан. Личных документов также не существовало. При переселении из одной местности в другую человек мог назваться кем угодно, и его воспринимали так, если его внешность и поведение соответствовали заявленной им социальной и сословной принадлежности, поскольку статус считался внутренним, наследственным качеством.
Право тесно переплеталось с моралью, философией и религией. Суд, во время которого были соблюдены все формулы, считался судом самих богов. Наказание могло последовать не только за поступки, которые входят в нынешние представления о юриспруденции (римское право), но и за нарушения моральных устоев, традиций. Например, обман, невыполнение обещания или работа в ночное время сейчас не влекут за собой наказания в рамках права, но в Средневековье эти действия считались преступлением. Можно сказать без преувеличения, что право обозначало и регулировало все аспекты взаимодействия людей между собой, а также поведение каждого отдельного человека (система запретов и поощрений).
Человек обязан был следовать раз и навсегда установленным канонам, не отступать от них. Традиции фактически и были законом в широком понимании этого слова. Человек появлялся на свет уже с определённым набором прав и обязанностей. Новорождённый принадлежал либо к знати, либо к свободным простолюдинам, либо к несвободным – рабам, тралам. Происхождение определяло правовую нишу человека и регламентировало многие аспекты его жизни. Свободная воля человека весьма ограничена традициями. Круг родственников, друзей, супруг(а), род занятий – всё это не зависело от желания индивида. Следование морали – не личное качество человека, а его обязанность, предписанная традициями. Представитель знати обязан быть храбрым, щедрым и являть собой образец для подражания (в том числе и внешней красотой!). От менее знатных таких качеств не ожидали, зато им предписывалось быть покорными и трудолюбивыми. Отсутствие доблести у представителя знати так же осуждалось, как и лень у крестьян. Более высокое происхождение предполагало не только расширенный набор прав, но и повышенные требования со стороны общества и более строгое наказание за проступки. То, что прощалось неразумной черни, не прощалось знати, чьё поведение определялось как образцовое. В случае ущерба, знатные люди получали больше компенсации, но и сами несли большую ответственность по сравнению с рядовыми людьми.
Лишение права означало не только отсутствие защиты закона. Оно фактически исключало человека из числа живущих людей. Считалось, что лишённый права не существует более в физическом плане. Любая помощь ему, всякий преднамеренный контакт с ним был абсурден с точки зрения древнего человека.
Интересы коллектива важнее интересов отдельного человека. В эпоху военной демократии даже правитель был обязан подчинять свои желания коллективу.
В суде главными доказательствами чаще всего становились свидетельские показания, клятвы, присяги. Обычным делом было применение пыток для получения «правды». Иногда виновность или невиновность человека определяли, например, бросая его связанного в воду, – если выплывал, значит, вина не утащила его на дно. Нередко применялись судебные поединки: боги (Бог) дадут победу правому.
Кровная месть была обычным явлением в обществе, и, несмотря на попытки правителей объявить её вне закона и заменить штрафами, она в той или иной мере сохранялась.
Право также часто регламентировало и цены на товары в Раннее Средневековье, устанавливая максимальное значение, которое мог запросить продавец.
Христианизация разделила мораль (внутренняя сила, управляющая человеком) и закон (внешняя сила). Право стало подчиняться как христианским канонам, так и древним обычаям, которые не противоречили новой религии. Теперь не только рождение, но и крещение человека, обращение его в христианство давало ему как новые права, так и обязывало следовать определённым правилам, канонам. Духовенство стояло выше мирян.
Вплоть до конца Тёмных веков народ имел право бороться с властью, которая творит зло, не следует закону. Присяга не считалась нарушенной, если воин уходил от предводителя, который попирал закон. Подданным даже вменялось в обязанность защищать право от короля, который его нарушает.
Однако когда сформировался феодальный строй и окончательно установилась теократическая форма права, король из народного избранника становится божьим помазанником, власть которого может оспариваться только церковью, но не подданными. Монарх воплощает в себе божественную силу, и преступление против короля одновременно означает преступление и против Бога. Остальным (кроме духовенства) вменяется безусловное подчинение правителю. Хотя, эти устои нарушались, когда король переставал следовать закону, традициям, идя против общества (например, восстание баронов против Иоанна Безземельного, закончившееся подписанием Великой хартии вольностей). По мнению крупных феодалов, король, хотя и оставался божьим помазанником, был «первым среди равных». Любой представитель дворянства, даже самый мелкий, пытался сосредоточить в своих руках максимум экономической и военной мощи.
Поскольку право было дано людям богами, Богом, у человека Средневековья не могло возникнуть и мысли о несправедливости какого-то положения, традиции, а если она и возникала, то списывалась на неразумность человека или козни дьявола – гордыню.
Древность закона – обязательная его характеристика, гарантирующая справедливость. Законотворчество предполагалось не как введение новых законов, а как выбор наиболее справедливых положений из старых, хранимых в «народном сознании». Новые же порядки выводились из древних легенд, Писания путём интерпретации какого-нибудь отрывка, цитаты. Это служило надёжным «фундаментом» для признания нового закона старым. Иногда «случайно» обнаруживались «древние» манускрипты, авторство которых тут же устанавливалось в пользу какого-нибудь славного монарха или исповедника. Часто же свод законов просто называли именем короля из прошлого.

- Чтобы стать королём после смерти правителя, одного королевского происхождения было недостаточно. Претендент нуждался в обязательной поддержке со стороны народа (если конкретнее – знати, которая выражала интересы всего народа).

- Неразрывная ассоциация между телесной и духовной красотой, а также силой и героизмом просуществовала в сознании людей вплоть до Нового времени. Это было закреплено даже на уровне языка: внешняя и внутренняя красота обозначалась одним словом, которое характеризовало общую красоту и не могло быть употреблено отдельно по отношению к духовному либо телесному. Каждый герой за редким исключением описан как человек с идеальной внешностью и набором лучших (по понятиям тех времён) моральных качеств. То же самое касалось и авторов великих произведений. Витязи не только сражали чудовищ, но ещё и отличались ораторским искусством, разговаривая исключительно утончённо, благородно и мудро. Отрицательные же лица или представители «черни» представлялись в сознании людей и в литературных произведениях как некрасивые или даже уродливые существа с грубой речью, плохими манерами и отрицательными моральными качествами. Интеллектуальные качества также не могли быть отделены от моральных. Такими были архетипы Средневековья, а я упоминал выше, что мышление и литература древних была архетипичны, без склонности к индивидуализации.

- Неприятие всего нового, будь то порядки, поведение, одежда или техническое изобретение. Вопреки распространённому мнению, это являлось не только следствием церковного «мракобесия», поскольку существовало и в дохристианский период. Как я уже писал, главную роль в жизни общества играла приверженность всему старому, проверенному, освящённому стариной. Жить нужно было так, как жили отцы и деды. Даже если изобретения приносили пользу, новаторы не находили поддержки в народе, а нередко и навлекали на себя беды.
Древние предметы особенно почитались и считались лучше новых. Фамильные мечи, названные собственным именем, старинные кубки, перстни наделялись особой силой, иногда даже волшебной.

- Отношение к деньгам, богатству и сокровищам заметно отличалось от нашего. В дохристианскую эпоху и на заре христианизации Европы бережливость не только не была в чести, но даже осуждалась. Драгоценности рассматривались не столько как средство платежа или накопления (поскольку было время натурального хозяйства и товарообмена), сколько как предмет сплочения людей вокруг военного предводителя. Денежная стоимость сокровищ значила для человека Тёмных веков гораздо меньше, чем перспектива быть воспетым в песнях в качестве храброго и верного долгу героя или отважного, справедливого и щедрого правителя. Слава значила гораздо больше, чем деньги. Военному предводителю предписывалось быть щедрым. С дарами он передавал подданным частичку своего величия, ума, военной удачи. Количество золотых украшений, дороговизна оружия говорило о храбрости, героизме человека. В золоте и серебре, захваченном на войне или подаренном предводителем, как бы заключались и концентрировались храбрость, доблесть, честь воина и его успех, счастье. Драгоценности были неотчуждаемы от хозяина. Часто люди перед смертью или отправляясь в поход, из которого могли уже не вернуться, прятали свои трофеи (которые не надевали на себя) в землю, воду или даже в болото, где они и оставались навсегда.

С этим тесно связано и то мистическое значение, которое придавали сокровищам люди древности. Сюда относятся проклятые клады, любая вещь которого навлекает беду на того, кто нарушил покой сокровища, драконы, стерегущие золото, гномы, добывающие и хранящие в своих пещерах драгоценности. «Песнь о Нибелунгах» и «Беовульф» как раз повествуют о проклятых кладах.

Сокровища использовались и в ритуалах. Драгоценности, богато украшенное оружие клали в могилы умершим воинам и королям. Кроме того, важным элементом жизни людей был обмен дарами, на которые не скупились: богатство даров свидетельствовало о доблести и славе дарителей. Односторонние подарки от равных по социальному уровню не предполагались, поскольку получатель оказывался в моральной зависимости от дарителя, что могло навлечь беду. Во многих древнеевропейских (германских) языках понятия «давать» и «брать» обозначались одним словом.

Христианизация привносит в отношение к золоту и серебру экономическую составляющую, однако и в феодальном обществе отношение к драгоценностям как к предмету социального общения сохраняется вплоть до эпохи ренессанса.

Когда сложились феодальные отношения, бережливость и накопление (добродетели капиталистов) также не признавались. Феодал был обязан тратить гигантские суммы на пиры, пышные церемонии, дары подданным и церкви, даже если расходы становились больше, чем доходы. Цель та же самая, что и у конунга Тёмных веков – показать свою щедрость, с которой ассоциируется слава, знатность. Это даёт возможность также расширить круг знакомств, найти союзников, вассалов. Иногда феодалы, желая показать своё богатство и поразить соседей, публично портили дорогое имущество или употребляли его безо всякой практической цели (кроме, опять же, порчи). Все свидетели этих странных, на наш взгляд, действий, должны были узреть величие дворянина. Иногда это даже доходило до своеобразного состязания, когда феодал, узнав о том, что сосед покрыл поле шёлковыми тканями и вспахал его, приказывал засеять своё поле золотыми монетами. Разумеется, тоже устроив из этого целое представление с массой зрителей.

Люди, накапливающие богатства (купцы, ростовщики) воспринимались с презрением и насмешками. Коммерческие качества не были присущи феодалам. Всеми делами по реализации произведённой крестьянами продукцией занимались специальные люди, задачей которых было обратить товар в деньги, которые потом потратит феодал. Благородство и расточительность были неотделимы друг от друга.

- Огромную роль в дохристианский период играли пиры. Во время них заключались союзы, обменивались новостями, происходил королевский суд, награждения, принимались самые важные решения, заключались сделки (кстати, от слова «пир», «попойка» произошли слова «гильдия» и «цех»). На пирах поэты пели свои новые песни. Пир имел также символическое значение – он сближал людей, делал их друзьями.

- Поэзия ценилась очень высоко (особенно до появления трубадуров). Поэты не исполняли в трактирах, как иногда преподносится в книгах. Это считалось ниже их достоинства. Они исполняли свои произведения только на пирах у королей и высшей знати и получали за своё творчество землю, скот, оружие и драгоценности.

Однако на заре Высокого Средневековья отношение к поэтам стало меняться. Их стало больше, реального продукта они не производили и могли жить только подачками от богатых господ (хотя, зачастую эти «подачки» были весомыми). Некоторые трубадуры и миннезингеры в конце концов получали свои лены. Правда, часто поэты с успехом в качестве воинов участвовали в походах, в том числе и крестовых, что, надо полагать, приносило им доход.

Поющие и играющие в трактирах жонглёры и ваганты появились гораздо позже.

- Понятие о ремесленнике как о человеке, не вкладывающем в свою работу творческой инициативы, штампующем в кустарных условиях некондиционный товар, сложилось только после промышленной революции. В Средние века же ремесленники были подлинными мастерами своего дела. Творчество, мастерство, эстетичность были обычными понятиями, которыми руководствовались ремесленники. Все те величественные дворцы, храмы, прекрасные ювелирные изделия, картины и статуи, доспехи и оружие были сделаны ремесленниками. В отличие от фабриканта, который появится значительно позже, ремесленник не штампует продукцию, производство у него не поставлено на поток, поэтому его цель – не количество, а качество, не одинаковость, а творчество. Мастер ощущал частичку себя в каждом своём изделии и старался постоянно самосовершенствоваться. Качество и красота результатов труда были делом чести ремесленника, они создавали ему имя и уважение как среди окружения, так и среди коллег. После возникновения цехов в интересах уже всего сообщества мастеров был контроль качества. Халтурщики быстро изгонялись, поскольку дискредитировали всю «отрасль», а заниматься ремеслом вне цеха строго запрещалось.

- В дохристианскую эпоху владеть рабами было не только принято, но и мало кто из зажиточных земледельцев или ремесленников обходился без рабского труда. Однако рабов в каждом хозяйстве было не так много, как, скажем, в Древнем Риме, где они выполняли почти всю работу, включая интеллектуальную. В Раннее Средневековье рабам поручали самую грязную работу, но основную деятельность, включая вспашку земли, очистку её от камней и т.п. вели свободные люди-общинники.

- От верований – а именно от представления о загробном мире – зависит отношение людей к жизни и смерти. Древний германец не боялся умереть в бою – он «знал», что после кончины непременно попадёт в Вальгаллу, где будет пировать. С другой стороны, смерть от старости была гораздо менее предпочтительна, поскольку в этом случае душа в Вальгаллу не попадала. Сравним с греками, которые боялись смерти, поскольку она означала вечное заточение души в мрачном царстве Аида.

- Простые люди сторонились грамоты и грамотных людей. Она считалась уделом избранных, не чуждых колдовству. Неспроста слово «гламур» означало одновременно «грамота», «мудрость», «таинственность» и «волшебство» («колдовство») и родственно слову «грамматика». Мудрецы всегда считались контактёрами с миром духов, волшебниками.

Очень важно, как жители мира объясняют происходящие вокруг них явления. Либо они знают законы природы (то есть все законы физики, химии, биологии, математики) и тогда это научное и высокоразвитое общество с высокими технологиями, которое по определению не может жить в грубых домах, лачугах, средневековых замках и сражаться мечами. А это уже не похоже на фэнтези. Либо они не знают законов природы, но имеют веру в сверхъестественное – бога, творцов и т.п. (отнесём создание мира с помощью магии сюда же), с помощью которой и объясняют и земное притяжение, и происхождение человека, и многие другие явления. Третьего не дано. Люди в любом случае будут задумываться о том, что их окружает, и объяснение примет одну из вышеуказанных форм.

Материальная и моральная сторона жизни взаимосвязаны. Как только общество делает шаг в материальной жизни (например, появление мануфактур или открытие Америки), то сразу же начинают меняться и порядки в социуме. Медленно, постепенно, но меняются. И наоборот: изменение моральной стороны (например, христианизация) влияет на материальную сторону жизни. Поскольку менталитет связан с обоими составляющими культуры, то и он начнёт изменяться. Но не ранее. Если образ жизни и повседневные реалии человека соответствует VII веку, то закономерно будет предположить, что и менталитет у него будет, как у человека VII века. Когда человек обитает в условиях жизни середины I тысячелетия после Рождества Христова и имеет менталитет представителя постиндустриального общества начала XXI века, то это выглядит крайне странно и неправдоподобно. Нет никаких убедительных предпосылок для формирования у человека менталитета другой эпохи.

Когда человек описывает (придумывает) фэнтезийный мир, он преднамеренно или непроизвольно берёт одежду, утварь, постройки, нравы, устои, титулы, государственное устройство из какой-либо реальной исторической эпохи. То есть описывает антураж. Он может вносить какие-то элементы из других эпох (если органично впишутся), которые в некоторой степени изменят психологию персонажей. Однако в любом случае менталитет героев, живущих в мире, должен соответствовать описанному антуражу – то есть персонаж обязан быть сыном своего времени, а не выглядеть странным «пришельцем», «попаданцем», непонятно как оказавшимся здесь.
Соответствие материальных элементов общества своему времени и друг другу кратко описано в статье «Двенадцать ошибок современного фэнтези».

Разумеется, используя стандартный менталитет, мы получим стандартного (архетипичного) персонажа. Однако чаще всего у какого-либо героя (протагониста или антагониста) психология частично отличается от обывательской. Этого требует необходимость конфликта в произведении. Но мы помним, что другой менталитет не возникает сам по себе, ниоткуда. Он формируется окружающей средой. Значит, герой должен испытать на себе влияние другой среды.

Что поможет автору «подкорректировать» менталитет:

1. Религия. Если автор напишет, что вера в некоего бога запрещает воину прикасаться к драгоценностям, то это объяснит, почему человек не принимает подарков от предводителя. Хотя взамен возникает вопрос о доверии вождя к такому странному дружиннику, и правдоподобно ответить на этот вопрос придётся автору. К тому же что мешает предводителю подарить своему подданному коня или меч?

2. Воспитание в другой стране или долгие путешествия в чужие края, где герой познакомился с другими культурами и в какой-то мере изменил менталитет. Однако другой конец палки – если он вернулся в родные края, как теперь к нему относятся его земляки? Полагаю, с подозрением и неприятием его новых привычек. «Своим в доску» он уже точно не станет, если только снова не начнёт себя вести, как все.

3. Уникальные умственные способности героя. Он гений и, научившись читать, стал задумываться о том и об этом, в результате чего перерос своё время. Если не перегнуть палку и не уйти в мэрисьюшность, то достаточно убедительно при соблюдении некоторых условий:
а) человек должен получить отличное (по тем временам) образование;
б) он должен иметь доступ к накопленным человечеством знаниям;
в) он должен иметь возможность проводить время в размышлениях, а это предполагает хотя бы относительную свободу от труда. И в любом случае, такой человек будет выглядеть экстравагантным чудаком, которого станут избегать.

4. Божественное или иное мистическое откровение. Однажды персонаж спал, и вдруг во сне явилось божество, которое нашептало ему некоторые мысли. Как Орлеанской девственнице. К сожалению, очень сложно органично вписать это в текст, чтобы не выглядело богом из машины, по воле автора (и только по ней!) помогающим герою. Я не помню ни одного произведения, где это смотрелось бы убедительно.

5. Магия. Здесь сложнее. В рамках одного абзаца объяснить влияние магии на менталитет человека будет невозможно. Это тема для отдельной статьи.

Таким образом, любая «корректировка» менталитета, выводящая его за пределы, которые обусловливает уровень культуры, предполагает обязательную работу автора над убедительным объяснением подобного сдвига. Оправдание «потому что я так придумал» приведёт лишь к тому, что герой будет выглядеть искусственно, нелепо, как седло на корове.

Автор: Александр Николаевич Бирюков
Источник: peroman.blogspot.com/

@темы: средние века

---

Не только Россия известна тем, что в ней надо умереть, да еще и полежать порядком в пыли и забвении, чтобы потом стать "нашим всем". Интересный парадокс - "отцом венгерской поэзии" и "самым первым мадьярским лириком" стал человек, чьи стихи отыскали и опубликовали только в XIX веке. Хотя жил и сочинял он почти на 300 лет раньше...

Несмотря на титанические усилия авторов литератОроведческих статей "залакировать героя", образцово-показательной жизнь Балинта Балашши (ака Балашша), барона Кеккё и Дьярмата, ни с какой стороны не назовешь. Прожив всего 40 лет (1554-1594), он умудрился промотать состояние отца, одного из самых богатых аристократов Венгрии, выйти для поправки дел за двоюродную сестру, захватить замок, который считал ее приданным (и из которого его тут же выперли), развестись через два года (может, из-за измены, может, из-за денег, а возможно, что и по причине неодобряемого церковью близкого родства), перейти в католичество (из кальвинистов - это Венгрия) и, наконец, погибнуть при осаде Эстергома турками. Это "в общем", а "по мелочи" - куча судебных дел за нападения, грабежи, похищения, присмвоение имуществ, тяжбы и пр. И да, продажа пленников преступлением не считалась - этим занимались все, кто воевал по обе стороны турецкой границы...

( Читать дальше... )

@темы: книги, исторические россказни

---

обсудить фото (0)на этой странице" href="http://fototelegraf.ru/129509-starye-fotografii-nyu-jorka.html#attachment_129525" class="imgLinkLine withTooltipFt">.на отдельной странице" href="http://fototelegraf.ru/?attachment_id=129525" class="imgLinkOwn withTooltipFt">#

Внутренний вид станции «Бруклинский мост», 6 апреля 1907 года. (Eugene de Salignac/Courtesy NYC Municipal Archives)

@темы: 19 век, СшА

---

Арлен Блюм#

Псевдопереводы на русский как литературный и политический прием

1

В старом добром “Энциклопедическом словаре” Брокгауза и Ефрона псевдоперевод характеризуется как “...вид подражания иностранному образцу, которое автор выдает за перевод”. Такое определение не совсем точно, поскольку в большинстве случаев никакого “образца” и не было, а несуществующее в реальности произведение выдавалось за существующее. Иногда же полностью выдумывался и зарубежный автор - вместе с его вымышленной “биографией” и корпусом принадлежащих ему текстов.

В мировой литературной практике такие мистификации, приобретая изощренные формы, существуют издавна; в российской же словесности первые образцы встречаются начиная с XVIII века. Типологически псевдопереводы распадаются на ряд разновидностей. Во-первых, они входят в состав литературной игры, ближе всего стоящей к жанру пародий и стилизаций. Как известно, к ней охотно и часто прибегали создатели Козьмы Пруткова, любившие снабжать свои оригинальные произведения подзаголовками: с латинского, с испанского, из Гейне и т. п. В отличие от других разновидностей псевдоперевода, факт мистификации не только не скрывался, но и всячески подчеркивался: здесь мы сталкиваемся с тем, что, с легкой руки В. Б. Шкловского, а за ним “формалистов” 20-х годов прошлого века, получило название “обнажения приема”. Во “всамделишность” таких текстов могли поверить совсем уж простодушные читатели, склонные безоглядно доверять каждому напечатанному слову; впрочем, и таких во все времена было немало (в нынешнее время они, видимо, перешли в стан телезрителей). Пушкин в незаконченной статье “Опыт отражения некоторых нелитературных обвинений” отметил эту особенность массового читательского сознания: “Я заметил, что самое неосновательное суждение, глупое ругательство получает вес от волшебного влияния типографии. Нам все еще печатный лист кажется святым [курсив Пушкина. - А. Б.]. Мы всё думаем: как может это быть глупо или несправедливо? Ведь это напечатано!”1.

Другая разновидность псевдопереводов использовалась уже в чисто спекулятивных, коммерческих целях - для большего “расходу” тиража книги. В российских условиях такие подделки появляются в начале XIX века - в пору увлечения готическими “романами ужасов” английской писательницы Анны Радклиф (1764-1823) и чувствительными романами француженки Фелисите Жанлис (1746-1830). Помимо многочисленных переводов с подлинных текстов, появляются тогда и доморощенные романы с подзаголовками вроде: сочинение славной госпожи Радклиф (или Жанлис). Издатели шли и на другие уловки. Так, например, автору этих строк в свое время удалось установить литературный источник рассказа И. А. Бунина “Грамматика любви”. Им оказалась миниатюрная книжечка, изданная в Москве под таким же названием в 1831 году с указанием на титульном листе, что сочинена она г. Мольером (!). На самом же деле, как выяснилось, автором книги, вышедшей на языке оригинала под названием “Code de l’amour” (Paris, 1829), был драматург и прозаик Ипполит Жюль Демольер (Hippolit Jules Demolière). Скорее всего, мы столкнулись с лукавой проделкой русского книгоиздателя, который, отбросив первый слог фамилии автора, как якобы “дворянскую приставку” “де”, выдал “Грамматику любви” за книгу великого француза, хорошо известного русской читающей и театральной публике.

В первое десятилетие XX века началось увлечение в России детективными рассказами А. Конан-Дойла о Шерлоке Холмсе, позднее - копеечными книжонками, выходившими анонимно в сериях “Нат Пинкертон, король сыщиков”, “Ник Картер, величайший сыщик” и др. Частично они имели англоязычную версию, но большей частью создавались отечественными авторами2.

Позднее, уже в 20-е годы, появились романы о “коммунистических Пинкертонах”, а некоторые писатели-“попутчики” ради хоть какого-нибудь заработка стали активно выпускать романы, написанные в манере самых популярных тогдашних западных писателей: Эптона Синклера, Пьера Бенуа и других, выдавая их за перевод “с иностранного”. Некоторые мистификации имели вовсе не коммерческий, а чисто игровой характер. Юрий Слёзкин (1885-1947), выступая под псевдонимом Жорж Деларм (то есть французской формой своих имени и фамилии) - издает якобы французские романы (“Дважды два - пять”, 1925, и другие), снабжая их предисловиями вымышленного автора3.

В начале 30-х годов в печати появился некий Джемс Аркрайт, поверивший в социализм американец и натурализовавшийся в Стране Советов; публиковалась его фотография (как выяснилось, взятая из дореволюционной “Нивы”). Он печатал свои очерки и стихи в журналах того времени, в 1933-м появилась даже книжка “Тетрадь Аркрайта”, изданная в Ленинграде. На самом деле, автора вместе с его творчеством и портретом придумал ленинградский писатель Геннадий Фиш и сочинил за него все опубликованные произведения4.

Наконец, на исходе прошлого - начале уже нынешнего века, в пору расцвета весьма своеобразной “рыночной экономики” в сфере книжного бизнеса, стали появляться псевдопереводы (большей частью детективы, романы-фэнтэзи и женские романы), спекулирующие на массовом интересе читателей к зарубежной, преимущественно англоязычной литературе этих жанров. Фабрикацией изделий такого рода успешно занимаются литературные поденщики, скрывающие естественно свои имена. В моду вошли романы-продолжения книг известных западных авторов, о чем авторы эти и не подозревали. Судя по разысканиям сотрудников Российской национальной библиотеки, массовым тиражом была издана, например, целая серия эротических книг под названием “Роксана Гедеон и Г. де Растиньяк”, якобы переведенных с французского; был придуман некий не существовавший в природе Б. Хилпатрик, “сочинявший” тексты под названием “Молчание ягнят” - то есть эксплуатируя название сверхпопулярного фильма.

В первой половине 90-х вышла целая серия книг от имени вымышленных зарубежных писателей (немца Якоба Ланга, француженки Жанны Бернар, русской эмигрантки Ирины Горской и т. д.), сопровождаемая их “биографиями”. Указав свое имя в качестве переводчицы, Фаина Гримберг опубликовала также в “Дружбе народов” (1994, № 9) роман “Я целую тебя в губы” от имени болгарской писательницы Софии Григоровой-Алиевой. Введенные в заблуждение редакторы вынуждены были оправдываться, признав публикацию “фактом типичной литературной мистификации, ничем не порочащей роман, который, надеемся, будет прочитан с интересом” (Лит. газета, 8 марта 1995)5.



В советские времена существовал еще один тип псевдоперевода, не имеющий, кажется, аналогов в мировой литературной практике. Речь идет о явлении, которое Евгений Витковский назвал “джамбулизацией всей страны”, а Семен Липкин (надо сказать, сам принимавший в этом участие) - “переводом нового типа”. Для демонстрации “небывалой дружбы народов” велено было в кратчайший срок создать литературу даже для “младописьменных” народностей, насчитывающих порой несколько сот человек, из которых грамотными были только единицы. На этой ниве трудились (и неплохо кормились) десятки поэтов, создававших порой целые “народные эпосы”. Процесс создания часто проходил так: вначале создавался “перевод” на русский язык - естественно идеологически выдержанный - о “батыре Сталине” и новой счастливой жизни, а уж потом кое-как изготавливался “оригинал” на языке такой народности, причем подбирался подходящий “автор” из среды ашугов, акынов и прочих сказителей, который и назначался национальным “классиком”. Злые языки даже утверждали, что московские “переводчики”, специализировавшиеся в этой области, заключили, наподобие “сыновей лейтенанта Шмидта”, своего рода конвенцию, распределив между собой национальные литературы и наиболее значительных “авторов”. Такие проделки кто-то язвительно назвал тогда “переводом с чечено-ингушского на сберкнижку”.

magazines.russ.ru/inostran/2011/6/bl11.html

запись создана: 18.06.2012 в 21:45

@темы: писательское

---

Оригинал взят у в Хорошо сервированный стол

Хорошо сервированный стол  – визитная карточка любой хозяйки. Как правильно это сделать?
Существуют определенные правила накрывания стола.

ПРИБОРЫ

Никакая трапеза, как известно, не может обойтись без столовых приборов. Тем более на праздничном столе столовые приборы – важнейшая часть сервировки. Одного праздничного сервиза недостаточно, здесь все должно быть на высшем уровне.

Сейчас уже не найти человека, который не знал бы что такое вилка, ложка или нож. А ведь столовые приборы окончательно вошли в наш обиход только в XVII веке.

Внешний вид столовых приборов изображен на фото.

1 ложка кофейная
2 ложка чайная
3 ложка десертная
4 ложка столовая
5 щипцы кондитерские большие
6 ложка для приготовления смешанных напитков
7 щипцы для спаржи
8 щипцы для льда
9 щипцы кондитерские малые
10 секатор для сигар
11 и 12 вилка для лимона
13 вилка кокотная
14 и 15 лопатообразный тупой нож для рыбных вторых блюд и рыбная вилка с углублением для отделения костей
16 и 17 нож и вилка десертные
18 и 19 нож и вилка десертные
20 и 21 нож и вилка закусочные
22 и 23 нож и вилка закусочные
24 ложка разливательная
25 и 26 нож и вилка столовые для вторых блюд (кроме рыбных)
27 лопатка кондитерская
28 лопатка паштетная
29 лопатка рыбная
30 лопатка для икры
31 ложка для мороженого

и еще:

Посмотрим же, что нам могут подсунуть коварные сервировщики столов...

Нож для мяса, большой нож ("couteau" Вместе с вилкой для мяса кладется на стол, сервируемый большими подогретыми мясными тарелками с горячими закусками или с основными блюдами (в том числе рыбными), а также вилкой для мяса и горшочками с супом; длина от 20 до 24 см.

Вилка для мяса, большая вилка ("tourchette" Используется вместе с ножом для мяса для всех блюд, сервируемых большими подогретыми мясными тарелками для горячих закусок, или основных блюд; может послужить дополнением к суповой ложке и кладется к спагетти, подаваемым в суповой тарелке; с ножом для мяса кладется также и при горшочках для супа: длина от 19 до 21 см.

Суповая ложка, большая ложка ("cuillere" Для супов кремовых и супов- пюре, подаваемых в суповых тарелках; кладется вместе с вилкой для спагетти, которые подаются в суповых тарелках; используется также и как ложка для соуса; может быть подана в комплекте с вилкой для мяса; размер 19-21 см.

Десертный нож, маленький нож Для масла при сервировке завтраков; кладется также вместе с десертной вилкой при сервировке большинства холодных закусок; используется с десертной вилкой при подаче сыров и фруктов: если под рукой нет специального ножа для икры, то можно также применить этот нож; размер 19-21 см.

Вилка для десерта, маленькая вилка Кладется при сервировке завтраков вместе с десертным ножом, с которым подают большинство холодных закусок; используется также вместе с ложкой для кофе при подаче коктейлей; вместе с десертным ножом подается для сыров и фруктов, а с десертной ложкой - для сладкого, выпечных изделий и мягкого рагу; размер 18-19 см.

Десертная ложка, маленькая ложка Для супов, подаваемых в специальных бульонных тарелках, кладется в том случае, если под рукой отсутствует специальная ложка для бульона; используется вместе с десертной вилкой для сладкого, выпечных изделий и мягкого рагу; размер 18-19 см.

Ложка для кофе Для сервировки завтраков, а также кофе, чая и какао (шоколада), если они подаются в специальных чашках; для двойного кофе- мокко. Кладется при чашках с горячим шоколадом, а также при чайных чашках или стаканах; используется при подаче мармелада или меда (в натуральном виде); для особых супов и экстрактов, которые приносят в специальных суповых тарелках с мягким гарниром; для консоме, в том случае, если под рукой нет особой ложки. Для яиц всмятку: для не очень острых приправ и гарниров; для таких видов десерта, как крем; для яиц и яичного десерта, в том случае, если отсутствует особая ложка; для коктейлей (кладется вместе с десертной вилкой и вилкой для пирожных); в сочетании с вилкой для устриц и других морских продуктов при подаче специальных коктейлей из даров моря; размер 13-15 см.

Ложка для кофе мокко Для кофе мокко, подаваемого в специальных чашках; используется также для специальных супов и пряностей, подаваемых в чашках для супов; для маленьких раковин в скорлупе; размер 10-11 см.

Нож для вскрытия устриц Для вскрытия живых устриц с помощью или без помощи специальных защитных перчаток. Этот нож необходим для открывания устриц. У него короткое лезвие и заостренный конец, позволяющий просовывать его между створок раковин. Нож для вскрытия устриц должен иметь гарду, которая защищает руки от острых краев раковины; короткую и толстую рукоятку удобно крепко держать в руке, что очень важно, когда нужно выполнить это трудное кулинарное задание. С опытом делать это становится легче. Этим ножом также можно вскрывать моллюсков. Нож для вскрытия устриц должен быть прочным -- хрупкий может сломаться у вас в руке. Последний раз, когда мы покупали устриц, нож к ним прилагался. Полагаю, когда мы купим их ещё несколько раз, мы сможем собрать целую коллекцию ножей, которы еболее ни для чего не пригодны.

Вилка для устриц Для живых натуральных устриц; применяется вместе с кофейной ложкой, предназначенной для коктейлей из свежих морепродуктов, которые подаются в чашках; размер около 15 см.

Ложка для бульона Для супов, подаваемых в специальных бульонных чашках; размер 16-17 см.

Нож для масла Для сервировки завтраков; для обычной или праздничной сервировки; может быть использован также для икры, если для этой цели нет специального ножа; размер примерно 17 см.

Ложка для консоме Для супов, подаваемых в чашках для консоме; размер 14-15 см.

Ложка для яиц Для яиц всмятку, подаваемых к завтраку; перламутровая, из твердой пластмассы или из рога, но ни в коем случае не из серебра или посеребренного металла (серебро от яиц темнеет); размер примерно 11 см.

Ложка для мороженого Для мороженого и изготовленных из него блюд; размер примерно 18 см.

Вилка для рыбы Вместе с ножом для рыбы: для легко разделываемых рыбных блюд, а также для блюд из рыбы в чешуе или морских продуктов в скорлупе; размер около 18 см.

Нож для рыбы Для легко разделываемых рыбных блюд, подается вместе с вилкой для рыбы (его нельзя использовать при подаче блюд из лосося на пару, простого лосося, селедки под маринадом, малосольной селедки, парного или маринованного угря), а также используется при подаче блюд из рыб в чешуе и морских продуктов в скорлупе; размер 19-21 см.

Удлиненная вилка, она же -- Вилка для фондю Для всех видов фондю (мясного, сырного и шоколадного, а также для фондю-боуили). Вообще же, фондю -- это тоже тема для отдельного поста И вообще -- хорошая штука.

Разливательная ложка для соусов Для блюд с соусами; кладут с рыбным ножом (если подаются рыбные блюда с большим количеством соуса); размер 18-19 см.

Нож для цитрусовых Для филе цитрусовых.

Ложка для цитрусовых Для извлечения мякоти цитрусовых.

Вилка или шпатель для омаров Для разделки омаров, лангустов и крабов; размер приблизительно 23 см. Вилка для омаров -- штуковина интереснейшей конструкции: с одной стороны это "ковырялка" в виде раздвоенного крючка, чтобы вычищать остатки мяса в клешнях, а с другой — это ложка для черпания из них сока. Середина -- приплюснутая (иногда на ней даже выгравирован рак), чтобы удобно было инструментом манипулировать.

Щипцы для омаров Для раскалывания скорлупы и разделки конечностей омаров, лангустов, раков и крабов; размер около 20 см. Разновидностей щипцов для членистоногих несколько, и пользуются ими по-разному. Теми, что конструкцией посложнее -- "два в одном", ножницы и щипцы -- режут панцирь вдоль тела, как бы "разворачивая" края. Другими, попроще -- ломают в нескольких местах, "раскалывают", "крошат", "давят" по краям. После чего в любом случае бурутся за вилку (см. выше).

Ложка для икры Для извлечения икры из маленьких стеклянных вазочек; сделана из рога или перламутра; размер около 20 см.

Нож для икры Для намазывания икры на бутерброды-тосты или блины; сделан из рога или перламутра (нож из металла изменит вкус икры); размер около 20 см.

Вилка для крабов Для разделки крабов (кладется вместе с ножом); размер около 18 см.

Нож для крабов Для разделки крабов (кладется вместе с вилкой); размер около 18 см.

Вилка для пирожных Для выпечки, пирожных и тортов, подаваемых в кафе и кондитерских; используется так же, как нож для масла; размер 15-16 см.

Ложка для лимонада Логично дополняет те узкие "лимонадные" стаканы или тюльпанообразные бокалы, в которых подаётся морс, сок и лимонад. Также она подаётся к охлаждённому чаю.

Щипцы для улиток Если улитки подаются в "улиточницах" (нечто фаянсовое -- среднее между сковородой, вафельницей и кастрюлей), то никакие щипцы не нужны ввиду отсутствия у улитки раковины. Во всех остальных случаях без щипцов никуда: улитки подаются горячими, так просто их голыми руками не возьмёшь.

Вилка для улиток Зажав раковину улитки щипцами, которые мы держим в левой руке, аккуратно подцепляем улитку правой -- и целиком отправляем в рот, стараясь не забрызгаться самим и не забрызгать окружающих. Кстати, мидий едят также, как и улиток. И холодные рыбные коктейли.

Щипцы для спаржи Служат ля перекладывания спаржи с решётки в тарелку. Идут в комплекте с решёткой для спаржи. Вообще же спаржу едят руками.

Нож-штырь для кукурузного початка Догадайтесь сами, что с ЭТИМ делают. Хотя вообще, конечно, кукурузные початки при еде просто держат руками за оба конца.

Нож для мяса-стейк Половина (пожалуй, меньшая -- если стейк хороший) наслаждения от стейка теряется, если резать его неправильным ножом. Правильный нож режет стейк, как масло -- главное, чтобы это был столовый, а не кухонный стейковый нож...

А вообще-то


все приборы делятся на индивидуальные (основные) и общие (вспомогательные).

Индивидуальные приборы предназначены для приема блюд, общие - для раскладывания их.
К индивидуальным приборам относятся закусочный, рыбный, столовый, десертный, фруктовый.
Столовый прибор - вилка, нож и ложка - используется при сервировке стола для подачи первых и вторых блюд. Ложку и вилку используют также для раскладки блюд при отсутствии специального прибора.
Закусочный прибор - вилка и нож. Отличается от столового прибора меньшим размером, применяется при подаче холодных блюд и закусок. Нож может иметь зубчатое острие.
Рыбный прибор - вилка с четырьмя короткими зубцами и углублением для отделения костей и нож с коротким и широким лезвием в виде лопаточки — подается к горячим рыбным блюдам. Если нет рыбного ножа, то к горячему блюду из рыбы можно подавать рыбные или обычные столовые вилки.
Десертный прибор - по размеру несколько меньше закусочного, применяется при подаче сладких блюд, фруктов. Десертную ложку подают к яичнице–глазунье, ягодам с молоком или сливками, а также к бульону в чашке. Иногда вилка бывает с тремя зубцами, один из которых заострен и расширен.
Фруктовый прибор - состоит из вилки и ножа. Нож меньше десертного, с заостренным концом, перочиннообразный, вилка - с двумя зубцами. Фруктовые приборы используют для сервировки, если к столу подают яблоки, груши, ананасы, апельсины, а также арбузы, дыни. К консервированным фруктам и фруктовым салатам достаточно одной вилки.

Для мороженого используется специальная плоская ложка в виде лопаточки с едва изогнутыми краями.
К чаю подается ложка (чайная), щипцы для сахара, нож и вилка для лимона. Нож используется для нарезки лимона, имеет зигзагообразное острие. Вилка маленькая, изящной формы с двумя зубцами.
К кофе подается ложка (кофейная), такая же, как и чайная, только поменьше размером.

Для нарезки и раскладки сыра, масла, лимона используются общие приборы:
- нож для масла с расширенным основанием;
- нож-вилка для нарезки и раскладки сыра серповидной формы с зубцами на конце (применяется при подаче сыра куском);
- ложки для раскладки салатов, по размеру больше столовых;
- разливательные ложки для первых и сладких блюд (киселей, компотов) разного размера, ложки для соусов (имеют носик-слив);
- специальная ложка с верхним держателем для раскладки горячих блюд на тарелки;
- - двухрожковая вилка для раскладки сельди, вилка-лопатка для раскладки рыбных консервов в масле с пятью зубцами, соединенными перекладиной, что исключает возможность деформации тушки рыбы;
- большие кондитерские щипцы для раскладки выпеченных изделий, малые - для раскладки сахара, шоколада ассорти;
- щипцы для колки сахара с острыми и крепкими лезвиями;
- щипцы для колки орехов;
- щипцы для пищевого льда;
- икорная лопатка для икры зернистой и кетовой;
- рыбная лопатка продолговатой формы для раскладки холодных и горячих рыбных блюд;
- кондитерская лопатка для раскладки пирожных и тортов.

К приборам общего пользования относят также ножи для разрезания торта, ложки-ситечки для процеживания чая, ложки для специй и др.
Приборы и посуду перед использованием необходимо протереть полотенцем.
Подготовленные посуду и приборы до момента их использования необходимо расположить в удобном месте и закрыть салфеткой или полотенцем.

Приобретая столовые приборы, непременно обратите внимание на то, чтобы они по стилю соответствовали посуде. Вы можете купить либо два комплекта, либо один основной, который в дальнейшем расширите. Для такого расширения границ почти не существует, поскольку едва ли не для каждого блюда найдется и свой особый прибор: вилка для устриц, нож для устриц, вилка для омаров, щипцы для омаров, лопатка для икры, нож для икры, ложка для икры и т.д.

Сервировка столов бывает различной в зависимости от характера трапезы: завтрак, обед или вечернее обслуживание гостей.
Для завтрака на стол ставят вазочку с бумажными салфетками (или кладут льняные), пирожковую тарелку, подают закусочные нож и вилку, чайную ложку. Пирожковую тарелку ставят слева от того места, где должна стоять столовая или закусочная тарелка. Вилку кладут слева, рожками вверх, нож — справа, лезвием влево от места, предназначенного для столовой или закусочной тарелки. Чайную ложку кладут за ней. Закусочные тарелки не ставят на стол, потому что блюда к завтраку подают уже уложенными на соответствующие тарелки (их нужно подать, если закуску или блюдо на завтрак приносят в салатнике или баранчике и т.п., так как из такой посуды есть не принято).
Для быстрого обслуживания днем за обедом на стол ставят подстановочную тарелку и на нее — закусочную, слева от нее — пирожковую тарелку, между ними — столовая вилка, а справа от тарелки кладут столовый нож и ложку (столовую или десертную); фужер ставят впереди, за столовым ножом. На столе должны быть также вазочка с бумажными салфетками или полотняные салфетки, которые кладут на закусочные тарелки, специи. Расстояние от края стола до ручек приборов и закусочной тарелки — 2 см, а до пирожковой — 5 см.
Закусочные или столовые тарелки ставят лишь в том случае, когда блюда подаются в посуде, из которой есть не принято.
Во время такой трапезы допускается использование на столе клеенки вместо скатерти или накрывать скатерть пленкой.
При сервировке стола для неспешного обеда или ужина точно против кресла ставят закусочную тарелку на расстоянии 2 см от края стола, а слева, в 5 —10 см — пирожковую.
Между ними кладут закусочную и столовую вилки зубцами вверх, справа от закусочной тарелки — два ножа: столовый и закусочный лезвием к тарелке. За закусочной тарелкой правее ставят фужер; на тарелку кладут сложенную салфетку.
На середине стола ставят соль и перец.
В центре стола также ставится ваза с цветами. Если стол сервируют на четыре человека, на углу или на сторону, обращенную к проходу, ставят пепельницу.
Во время подачи блюд сервировка дополняется в зависимости от характера блюд.

Существует ошибочное мнение, что красиво накрывать на стол следует только для гостей. Упрощенные условия приема пищи допустимы во время пикников, путешествий и походов, но их не нужно практиковать в домашних условиях.

Для повседневных обедов лучше всего подойдут скатерти пастельных тонов изо льна или хлопка. Можно использовать также скатерти из пластика и различные салфетки, достаточно удобные в обращении. В комплект основных обеденных приборов на одного человека входят: мелкая и глубокая тарелки, десертная тарелка или креманка, ложка, вилка, нож и чайная ложка.

К обеду стол сервируется следующим образом: расставляются мелкие тарелки, на них ставятся десертные тарелки или креманки и раскладываются столовые приборы. Если Вы будете пользоваться только ложкой и вилкой, они кладутся с правой стороны тарелки.

Если Вам потребуется ножик, тогда вилка кладется с левой стороны, а нож и ложка – с правой. Нож кладется острием в сторону тарелки, а не в сторону соседа по столу. Чайную ложку или десертную вилку кладут над мелкой тарелкой. Суп подают либо в глубокой тарелке, либо в специальном суповом горшочке. Суп всегда подают с правой стороны.
Если на ужин подается салат и горячее блюдо, то сначала ставятся мелкие тарелки, а на них – десертные. Если для горячего блюда нужен нож, то вилка кладется с левой стороны, а нож – с правой.

Если же нужна только вилка, а нож необходим только для смазывания хлеба маслом, то оба прибора кладут с правой стороны. Если Вы подаете на десерт компот, в котором есть фрукты с косточками, то креманка ставится на блюдце. Чайную ложку или десертную вилку кладут над тарелкой.

Бумажную салфетку складывают по диагонали и помещают с левой стороны тарелки рядом с вилкой. Если кофе или чай подается в кофейнике, чашки с блюдцами расставляются заранее. Если же чай или кофе разливаются в чашки, то они подаются на подносе, вместе со стопкой блюдец. Тогда при подаче, на каждое блюдце кладется чайная ложка. Сахар на стол подают в сахарнице с чайной ложкой или специальными щипчиками. В молочнике можно подать молоко или сливки.

ПРИМЕРЫ СЕРВИРОВКИ ДЛЯ МЕНЮ ИЗ ДВУХ БЛЮД
Глубокая тарелка стоит для основного блюда. Десертная тарелка подается позже по мере необходимости. Столовые приборы расположены таким образом, чтобы не запутаться в их применении: нож и вилка лежат рядом с главным блюдом и, соответственно, предназначены для него. Десертная ложечка лежит за тарелкой черенком направо. Если подается вино, то справа за ножом стоит соответствующий бокал для белого или красного вина. Если подается несколько напитков (пиво, соки, вода), остальные бокалы должны стоять там же.
В данном случае глубокая тарелка, предназначенная для спагетти, стоит на большом блюде-подставке. С итальянскими блюдами обязательно подается тарелка для хлеба. Спагетти кушают при помощи ложки и вилки, поэтому нож заменяют на соответствующий прибор, десертная ложечка лежит так же, как и в предыдущем случае, а нож для масла лежит на тарелке для хлеба. С итальянскими блюдами всегда подается вода, соответственно бокал для воды (минеральной, например) должен стоять на первой позиции, ближе к блюду. Бокал для вина располагается слева сверху за бокалом для воды.

Столовые приборы раскладывают сразу после расстановки тарелок. Если присутствует большое количество ножей, вилок и ложек, то начинают с приборов для главного блюда. Ножи кладут с правой стороны, лезвием к тарелке, вилки - с левой стороны, острием вверх. Ложку для супа кладут носиком вверх, рядом с ножом.

Если в меню предусматривается несколько блюд, требующих использования отдельных приборов, то поступают следующим образом. Ближе к тарелке кладется столовый нож, правее рядом с ним – рыбный нож и последним – закусочный нож. Кстати говоря, если подают сливочное масло к хлебу, то на тарелку для хлеба (или пирожковую), которая должна располагаться слева от вилки, кладут маленький нож для масла. Если подается суп, то ложка для супа кладется между закусочным и рыбным ножами. Она может лежать вместо рыбного ножа, если блюдо из рыбы не предусмотрено. С левой стороны от тарелок располагают соответствующие ножам вилки – столовую, рыбную, закусочную. Расстояние между приборами должно составлять немного меньше 1 см, равно как и расстояние между тарелкой и приборами. Концы ручек приборов так же, как и тарелки должны отстоять от края стола на 2 см.

Теперь очередь стеклянной (хрустальной) посуды. Для каждого напитка существует свой предмет сервировки. Если предполагается подать только воду, то за каждой тарелкой, в центре или чуть правее ставят фужер или бокал.Он должен располагаться на линии пересечения верхнего края тарелки с концом первого ножа. Если вместо воды подается квас или морс, то вместо фужера ставят кружку, причем ручкой вправо.

Для алкогольных напитков предусматривается своя посуда, которая ставится рядом с фужером, справа от него.
При нескольких предметах для напитков, фужер смещают левее от центра тарелки, а рядом с ним правее выстраивают на одной линии остальные предметы. Но ставить в одном ряду более трех предметов не принято. При полной сервировке предметы для напитков выстраивают в два ряда. Расстояние между предметами должно быть не менее 0,5-1 см.

Источник
[

запись создана: 16.06.2012 в 13:53

@темы: посуда и кухонная утварь, этикет и титулы

---

Оригинал взят у в Как подменяют понятия

Деятельность разнообразных зелёных активистов у меня всегда вызывала внутренний протест, который было трудно сформулировать. И со временем слово «экология» стало действовать на меня, как арахис на аллергика. Хотя сама структура слова даёт основания полагать, что это — наука.

А она и есть наука. Наука о взаимодействии живых существ и их сообществ между собой и с окружающей средой. И как объективная наука, она не содержит морализаторства. То, что нам подсовывают под маркой экологии, на самом деле — это энвайронментализм, смесь шизофренической философии и политического активизма, чаще всего мало сообразующихся с реальностью.

Иными словами, поясню на пальцах. Есть некое сообщество живых организмов, не без аппетита поедающих друг друга и перемещающих по кругу углерод. Вмешательство человека может создать неприемлемые условия для жизни некоторых из них, и они вымрут, по крайней мере, в этой местности. Само по себе это ни разу не трагедия: задолго до возникновения человека вымирали не то что целыми видами, но и целыми типами. При кислородной катастрофе 2.4 млрд лет назад вымерла большая часть существовавших на Земле организмов, и ничего, жизнь не прекратилась, просто изменился характер преобладающей формы метаболизма. Был такой момент, когда вымирание грозило и предкам человека, численность сократилась до считанных тысяч особей.

Другое дело — воздействие тех или иных организмов, в данное сообщество входящих, на свойства окружающей среды. И даже не на все, а на те, которые нас интересуют — климат, рельеф местности (скажем, деревья и кустарники препятствуют образованию оврагов), качество грунтовых вод и атмосферного воздуха, количество вредителей сельского хозяйства, возбудителей заболеваний и синантропных видов (напр., обычных крыс и тараканов), плодородие почв. И всегда можно выделить в сообществе те виды, которые необходимы для поддержания оптимального для нас состояния и те, которые либо нейтральны, либо и вовсе сдвигают равновесие в невыгодную для нас сторону.

Скажем, некая калуша бутявкотрямкающая Свинтуса каким-то образом повышает плодородие почв через улучшение их структуры (всё остальное можно легко отрихтовать химическими удобрениями). Бутявка полукузявая де Клизматиса — это её пищевой ресурс, без которой она склеила бы ласты, если бы имела такую часть тела. И если наше вмешательство связано с потребностями сельского хозяйства, то мы должны озаботиться тем, чтобы эти виды не вымерли.

Куздра же глокая Распердяева-Шмока никакого влияния на интересующие нас параметры среды не оказывает в силу малочисленности, а хрюнь кисловинтовая Глистоплавчека — и вовсе вредитель посевов таких полезных культур, как пурген кормовой трансгенный и трансмиссия посевная. То есть, мы можем спокойно не учитывать возможности вымирания на фиг никому не нужной куздры и должны активно бороться с хрюнью (но так, чтобы за компанию не перебить калуш с бутявками, вот для этого и нужна экология, чтобы выяснить, кто из всей этой гоп-компании нам полезен, кто вреден, а на кого можно и буй забить). Естественно я упрощаю, и исхожу из предположения, что пищевые цепочки, в которых задействованы куздра и хрюнь, никак не пересекаются с потребностями калуш и бутявок.

Энвайронменталисты же просто переносят положения американской Декларации о Независимости на всякую летающую, ползающую, плавающую и какающую пакость и наделяют её неотъемлемыми правами на жизнь, свободу и стремление к счастью. И если хозяйственная деятельность человека каким-то образом эти права ущемляет, то человек должен подвинуться. Заметим, ни один биологический вид из миллионов, существующих на Земле, подобной хренью не страдает и заботится исключительно о себе, любимом, в полном соответствии с биологическими законами. Волков не мучат угрызения совести из-за того, что они мешают зайцам и лосям стремиться к счастью, а клещевина не покраснела от стыда по причине содержания в её плодах рицина, однозначно смертельного для всех млекопитающих (проблемы последних заботят это растение чуть меньше, чем проблемы индейцев — шерифа).

Более того, право — это всё же атрибут высокоорганизованного человеческого сообщества, и если оно распространяется на представителей любого другого биологического вида, то лишь в том случае, если те являются собственностью частных лиц или сообществ (я не говорю сейчас о законах, принятых под воздействием кликуш в период после 1968 года в разных зажравшихся до потери ориентации в пространстве и времени странах, а о принципах права, существовавших на протяжении веков). «Права животных» — это столь же абсурдное словосочетание, как «квантовое число биссектрисы».

Иными словами, если у соседей есть кот, я не должен быть вправе прихлопнуть его мухобойкой из хулиганских или корыстных побуждений, из личной неприязни, мести или ревности, либо в целях сокрытия иного правонарушения, это будет уничтожением чужого имущества. Но если я строю многоэтажный дом, а вблизи стройплощадки есть термитник, то я должен быть вправе провести небольшой геноцид его обитателей, чтобы они не сожрали всю столярку у покупателей квартир в этом здании. Более того, если я добросовестный предприниматель, то я обязан это сделать.

Активисты энвайронменталистского движения, приравнивающие наши права к правам всякой х**ни по факту того, что эта х**ня тоже живая, это — хуже, чем враги народа. Это — враги биологического вида Homo sapiens sapiens, активно мешающие ему преобразовывать среду для достижения максимально комфортных условий существования (таков наш способ приспособления к среде, уж извините; и мы в этом не одиноки: бобры, например, тоже чем-то подобным, в меру способностей, занимаются — плотины на реках строят, наверняка ущемляя интересы каких-то рыб или речных гадов, которым эта плотина нужна, как айфону карбюратор, только плавать мешает). И если врагов народа в своё время отправляли на Колыму, то врагам биологического вида следует придумать наказание посерьёзнее посадки на кол... В отличие от мирных учёных-экологов, чьи работы помогают нам преобразовывать среду грамотно, чтобы не навредить самим же себе.

запись создана: 15.06.2012 в 07:15

@темы: блокнот

---

Основные самурайские кланы периода Сэнгоку Дзидай

Серия постов здесь

@темы: история, карты

---

ЮШКЕВИЧ ВИКТОР НИКОЛАЕВИЧ

@темы: картины

---

www.facebook.com/groups/1400694493482122/permal...

@темы: книги, Вавилон-18

---

В романе "Над пропастью во ржи" Сэлинджера (перевод Райт-Ковалевой) есть такое место:

"В Хуттонской школе я как-то прочитал одну книжку про одного ужасно утонченного, изящного и распутного типа. Его звали мосье Бланшар, как сейчас помню. Книжка гадостная, но этот самый Бланшар ничего. У него был здоровенный замок на Ривьере, в Европе, и в свободное время он главным образом лупил палкой каких-то баб. Вообще он был храбрый и все такое, но женщин он избивал до потери сознания."

В оригинале же это выглядит так:

I read this book once, at the Whooton School, that had this very sophisticated, suave, sexy guy in it. Monsieur Blanchard was his name, I can still remember. It was a lousy book, but this Blanchard guy was pretty good. He had this big chateau and all in the Riviera, in Europe, and all he did in his spare time was beat women off with a club. He was a real rake and all, but he knocked women out.

Тут дело в том, что "beat women off with a club" не означает "лупил палкой каких-то баб", это означает что-то вроде "ему чуть не палкой приходилось отбиваться от женщин". Это идиома. Обычно говорят "beat [кого-то] off with a stick", с палкой, но дубинка (club) тоже подходит. Никаких избиваний дубинкой в буквальном смысле там нет, только в переносном.

(Как часто бывает в английском языке, надо отслеживать так называемые "фразовые глаголы", здесь это beat off. "Beat [somebody]" - избивать кого-то, "beat [somebody] off" - отбиваться от кого-то. Очень важное отличие.)

Кроме того, "knocked women out" тоже, вы будете смеяться, не означает, что Бланшар посылал женщин в нокаут, несмотря на то, что слово "нокаут" действительно происходит от knock out. Но у этого фразового глагола тоже есть переносное значение - "очень нравиться". Он очень нравился женщинам, этот Бланшар, они от него млели, вешались ему на шею, складывались штабелями. Никакого садомазохизма.

Окей, что еще надо упомянуть? Во-первых, это наблюдение не мое, эту любопытную ошибку заметил писатель и профессор-славист Рид Джонсон в статье в Нью-Йоркере в 2013-м "If Holden Caulfield Spoke Russian". Хорошая статья. Во-вторых, в недавнем новом русском переводе Максима Немцова ("Ловец на хлебном поле", эта ошибка, увы, присутствует в том же виде: "... а делал он в свободное время вот что – он баб дубинкой охаживал. Первостатейный подонок и всяко-разно, но баб с ног сшибал будь здоров."

На этом можно было бы закончить. Или, может, пройтись под конец в очередной раз по адресу "советской школы перевода", и на этом закончить. Но моя дотошность настойчиво порекомендовала мне проверить еще какие-то переводы, и я взялся за французские.

И что же вы думаете? "The Catcher in the Rye" существует в двух переводах на французский. Старый, из 50-х, переводчик Жан-Батист Росси, и новый, из 90-х, переводчица Анни Сомон. Оба из них допускают ту же ошибку, что и русские переводы, в отношении фразы "beat women off with a club" (со второй фразой у них выходит лучше).

Jean-Baptiste Rossi:

"C'était un sale bouquin, mais ce gars Blanchard s'y connaissait. Il avait ce grand château et tout sur la Riviera, en Europe, et tout ce qu'il faisait de son temps, c'était de battre les femmes à coups de canne. C'était un vrai sadique et tout, mais il plaisait vachement aux femmes."

Annie Saumont:

"Un livre pourri mais ce Blanchard était pas mal. Il avait un grand château et tout en Europe, sur la Riviera, et là il passait son temps à battre des femmes à coups de club de golf. C’était un vrai tombeur et tout; les femmes lui résistaient pas."

Ну что можно сказать? Идиомы - тяжелая штука. Как мы вообще что-то понимаем и воспринимаем в переводах - остается несколько загадочным явлением. Если кто-то хочет и может проверить еще какие-то переводы этого отрывка на другие языки, поделитесь результатами, мне любопытно. avva.livejournal.com/3179072.html

@темы: Вавилон-18

---

Оригинал взят у в Последняя загадка капитана Гранта, или Папа ративати тиди

...Если бы у нас в сутках было по 48 часов, я бы 12 из них разговаривал с вами о Полинезии.

Чем привлекают меня эти маленькие острова, населённые потомками безумцев, бросившихся в плавание по великому океану, бурнейшему из бурных, который только наивные белые называют "Тихим"? Почему иногда мечты мои и мысли устремляются туда, где не съесть тело убитого врага было признаком дурного вкуса, зато нормальным выражением скорби было - бежать куда попало и убить первого встречного? Туда, где до недавнего времени ни один человек не имел представления о годе своего рождения, но каждый в точности знал, как назывался корабль, на котором приплыли его предки тысячу лет назад, и как звали каждого члена экипажа?

Сегодня, впрочем, из многих загадок Полинезии речь пойдёт у нас о загадке литературной, а из народов Полинезии мы выберем тот, чья нынешняя родина и Полинезией-то является лишь формально: аборигенов Новой Зеландии, народ маори.

Аборигенами их назвать можно лишь условно: и тысячи лет не прошло с тех пор, как каноэ этих полинезийцев впервые прибило к берегам двух новозеландских островов: Северного и Южного. Всего лет на четыреста они опередили на этой земле европейцев.

Язык маори (а слово это, кстати, означает "обыкновенные" - в смысле "цивилы", "простые смертные") состоит в близком родстве с языком острова Пасхи - примерно как родство русского с украинским: отличается произношение (по-пасхальски "земля" - хенуа, по-маорийски - фенуа) и оттенки значений слов (рео - у маори "речь", а у пасхальцев "ложь"; туки - у маори "стучать, забивать", а у пасхальцев... эээ... как бы это помягче... ну, в общем, "оплодотворять", да). Достаточно близок к ним язык таитян; чуть дальше - гавайский, а ещё дальше - языки островных государств Тонга и Самоа.

***

По воле Жюля Верна, неутомимые шотландцы, путешествующие по тридцать седьмой параллели в поисках капитана Гранта, и их всезнающий, но патологически рассеянный спутник-француз Паганель, оказываются в Новой Зеландии, где попадают в плен к маори.

У меня на коленях лежит толстый том "Детей капитана Гранта" в переводе А.Бекетовой, изданный в 1956 году Детгизом в легендарной серии "Библиотека приключений"[1]. С этого тома некогда началось моё плавание по южным морям.

На странице 545 читаем:

На следующее утро продолжался тот же длительный путь вверх по течению Вайкато. Из мелких притоков реки появились новые пирóги. На них было воинов шестьдесят. Это, видимо, были участники последнего восстания, которые, более или менее пострадав от английских пуль, возвращались теперь в свои горы. Время от времени из этих шедших одна за другой пирог раздавалось пение. Кто-нибудь из воинов затягивал патриотическую песнь, призывавшую маори на борьбу с захватчиками:

Папа ративати тиди
И дунга нэи...

Когда я впервые прочёл эти строки, мне было лет девять, и я не был ещё знаком ни с полинезийскими языками, ни даже с языком Верна - французским. Но эти загадочные строки - "Папа ративати тиди и дунга нэи" - врезались навсегда в мою память. Что же это такое? Революционная песня, что-то вроде (как сказал мой друг ) "Вихри враждебные веют над нами"? Да и вообще: откуда мог Жюль Верн, никогда не бывавший в Новой Зеландии, знать маорийские песни? Не выдумал ли французский писатель эти слова, сложив их из экзотически звучавших слогов?

***

Прежде, чем отправляться в Новую Зеландию, заглянем во французский оригинал[2] - а то мало ли что: перевод Бекетовой, конечно, замечателен, но вот в нём, например, спасённый капитан Грант в первую очередь благодарит своих спасителей, а в оригинале... угадали кого? Вернее, Кого? Ага. Le pieux écossais voulut, en touchant ce qui était pour lui le sol de la patrie, remercier, avant tous, Dieu de sa délivrance. "Набожный шотландец хотел, соприкоснувшись с тем, что было для него землёй родины [имеется в виду палуба шотландской яхты], возблагодарить, прежде всего, Бога за своё спасение". Но не может же "советский" капитан Грант, почти коммунист, быть набожным! Так что - потеснись, Господи.

Фраза про патриотическую песнь в оригинале звучит так: Un indigène entonnait l’ode patriotique du mystérieux "Pihé" , - papa ra ti wati tidi i dounga nei... - hymne national qui entraîne les maoris à la guerre de l’indépendance.

В целом, оригинал, если можно так выразиться, близок к переводу. Вот только песнь (почему-то охарактеризованная как "таинственная"!) призывает не к борьбе с захватчиками, а к борьбе за независимость, но с кем бороться за независимость, как не с окаянными захватчиками? Но Бекетова пропустила одну существенную деталь: у песни в тексте Жюля Верна есть название - Пихе.

***

Это слово - Пихе - сразу открывает нам, о какой песне - или о какой песни, от слова "песнь" - идёт речь. Слово "пихе" означает "плач, традиционная песнь скорби по безвременно умершему или погибшему" (название происходит от пи-хе "разделение объединённого", т.е. трагическая гибель [3]). Никакой борьбы с захватчиками в ней не подразумевается по простой причине: песни "пихе" сочинялись задолго до явления европейцев, а самая знаменитая "пихе" была сочинена примерно тысячу лет назад, когда единственными "захватчиками" Новой Зеландии были сами маори, а на роль аборигена могла претендовать разве что птица киви-киви.

В те древние времена рыболов Купе с острова Вавау, спасаясь в океане от мести за совершённое им преступление (он похитил жену сородича - а сам сородич погиб при подозрительных обстоятельствах), неожиданно открыл огромный, цветущий, но безлюдный остров. Позднее туда потянулись его соплеменники, обследовали неизвестную землю: огромных островов оказалось два, и они решили их колонизировать. Они не нанесли на свои карты очертания этой страны, похожей на разорванный сапог, потому что не умели рисовать карты и носить сапоги; но уникальные способности полинезийцев к навигации (плыви в сторону заходящего солнца, после третьей волны повернёшь налево, в общем, где-то там, сразу увидишь) позволили им обойтись без карт: одно за другим потянулись в будущую Новую Зеландию большие океанские каноэ, имея на борту мужчин, женщин и детей - предков маори. Одним из многих был корабль "Нга-токи-мата-фао-руа", отличавшийся тем, что это и был корабль "Мата-хоу-руа", на котором некогда плавал первооткрыватель Купе - но только отремонтированный и переименованный (запомним этот факт, чтобы оценить удивительный параллелизм истории).

Капитана корабля звали Нуку-маи-и-Тафити, что означает "Приехавший сюда из Тафити[4]". Когда он умер (драматической истории его смерти здесь не место), его сын Рангинуи и дочь Моерева сложили по нему плач "пихе", исполненный величия и трагизма, плач, который при разных обстоятельствах пели по всей Новой Зеландии многие и многие века спустя. Вот его начало:

Гром, колотящий
тут, в вышине:
его вспышки зловещи.
Это гневается сам Ту!
Это нисходит сам Ронгомаи!

Неправда ли, замени гневных богов войны Ту и Ронгомаи на, скажем, Одина и Тора - и получится готовый подстрочник какой-нибудь скандинавской висы?

А вот и оригинал (он сохранился в разных вариантах[5]):

Папа ра те фати-тири
и рунга неи.
Ко ана канапу хе айту:
Ту ка рири!
Ронгомаи ка хеке!

Знакомо, правда?

***

Не секрет, что в разных языках разные звуки. Английское R ничем не напоминает русское "Р", и драматург Шэйкспиа с трудом бы откликнулся на российское "Шекспирррррр"; а французское R из фамилии "Верн", если на какой славянский звук и похоже, так скорее на украинское "Г" в слове "галушка"...

Маорийское "р" получается, если быстро дотронуться языком до передней части нёба: при желании можно в этом звуке услышать не "р", а "д". И слышали-таки! В первом учебнике маорийской грамматики[7], изданном в 1820 году, даже сами маори периодически названы "Maodi"! (Например, на стр. 108). Кстати, на той же странице мы встречаем и нашу "пихе" - в почти жюль-верновском варианте:

Pápa ra te wáti tídi
I dúnga nei
Ku ána, ka na pu e ó...

Как мы видим, один и тот же звук воспринимается европейцем (в данном случае - миссионером Томасом Кендаллом) то как "р", то как "д". А вот два разных маорийских звука - губное "в" и губное "ф" (попробуйте произнести и то, и другое, сложив губы для английского w) - Кендалл не различал, и обозначал оба через w. (Через два десятилетия Монселл[8] предложил обозначать звонкий звук через w, а глухой через wh: такая орфография принята до сих пор, и позволяет отличать wai "вода" от whai "погоня"; в русской транскрипции я обозначаю эти слова, соответствено, "ваи" и "фаи").

Составители записали песнь со слов вождя Хонги-Хика и его родственника Туаи; но расшифровать её смысл им не удалось, что неудивительно, если учесть зачаточное состояние, в котором на тот момент находилось изучение маорийского языка. В примечаниях Кендалл и Ли ясно пишут, что текст песни им непонятен.

Что ж, прошедшие годы оказались полезными: мы с вами в "пихе", кажется, вполне разобрались. Остаётся только одна загадка: откуда взял слова песни Жюль Верн?

***

Маловероятно, что у Верна был доступ к английскому учебнику маорийского языка Кендалла и Ли. Да и потом, транскрипция Верна передаёт звук "у" на французский лад - ou: dounga, а не dúnga. Такое написание может вызвать путаницу, тем более, что в маорийском языке существует звукосочетание ou - как в названии Южного Острова, Те Ваи Поунаму (у Бекетовой он становится "Таваи-пуна-му").

Я перебираю французские источники, которые могли быть доступны Верну при работе над "Детьми". Например, в знаменитом журнале "Revue_des_Deux_Mondes" (который Верн выписывал - и периодически пользовался им в качестве источника) в 1841 году появилась статья известного языковеда Э.Дюлорье "Литература азиатских островов"[9]. Не оттуда ли? Но нет: там цитируется только первая, а не вторая строчка "пихе": "Papa ra te wati tidi, etc.". Значит, не оттуда!

Но Дюлорье, хоть и был крупным авторитетом по восточным языкам, сам специализировался по древнеегипетскому и малайскому. Говоря о Новой Зеландии, он может только пересказать слова какого-то другого учёного, который в Новой Зеландии действительно был. Свой источник Дюлорье почему-то не назвал; но его абзац о новозеландской "пихе" практически дословно повторяет текст из "Естественной истории" знаменитого в те дни Бюффона - причём из той её части, которая была не только издана, но и написана посмертно! Заголовок этих томов примечателен: "Естественная история редких животных, открытых натуралистами и путешественниками после смерти Бюффона"[10]. Во как! В список редких животных - в томе втором - попали и редкие животные человеческой породы.

Знатоком этой породы и автором "апокрифа" к Бюффону - и, соответственно, наиболее вероятным источником для статьи Дюлорье - оказался доктор Рене-Примевер Лессон, судовой врач корвета "Ракушка" (La Coquille). Практически весь текст интересующей нас части он издал ранее в своей другой книге - "Кругосветное путешествие на корвете 'Ракушка', совершённое по приказу правительства"[11]. Среди прочего он описывает и "сладкий, звучный, весьма музыкальный" язык обитателей Океании, и отдельно - его новозеландский вариант. Но опять нас ждёт разочарование: Лессон тоже цитирует только первую строчку - на этот раз в полностью офранцуженной орфографии "Papa ra te ouati tidi, etc.".

Значит, и не из Лессона взял Жюль Верн свой текст!

***

Кроме судового врача Лессона, на борту корвета "Ракушка" находился замечательный учёный Жюль-Себастьен-Сезар Дюмон-Дюрвиль. Не без помощи Лессона он собрал удивительную коллекцию животных и растений южных морей (от Перу и Чили до Новой Гвинеи и Австралии - не исключая и Новую Зеландию), которая пользовалась большим успехом в парижских научных кругах: достаточно сказать, что он привёз свыше 3000 видов растений и 1100 видов насекомых, из которых соответственно 400 и 300 видов были ранее неизвестны науке!

Всего через два месяца после возвращения в Европу Дюмон-Дюрвиль представил в морское министерство план новой экспедиции в южные моря. Среди прочего он рассчитывал напасть на след пропавших кораблей Лаперуза, "Буссоли" и "Астролябии". План Дюрвиля был утверждён, и корабль "Ракушка", которым раньше командовал некий Луи Дюперрей, был передан самому Дюрвилю.

Помните, наш маорийский герой, Нуку-маи-и-Тафити, плыл на переименованном корабле, которым прежде командовал возмутитель спокойствия Купе? Так вот, Дюмон-Дюрвиль тоже переименовал "Ракушку", дав ей название одного из погибших кораблей Лаперуза. Теперь этот корвет тоже назывался "Астролябия", и под этим именем прославился вторично.

Дюмон-Дюрвиль в этом путешествии превзошёл себя. Он нашёл место, где разбились корабли Лаперуза (позднее Жюль Верн использует это в другом романе - "Двадцать тысяч лье под водой"); он исследовал большую часть тихоокеанских островов и изобрёл названия "Микронезия" и "Меланезия"; он начертил множество новых карт и собрал новую, ещё большую коллекцию.

В дальнейшем Дюрвиль выпустил пятитомную книгу "Путешествие на корвете 'Астролябия' по приказу короля"[12]. Эта книга, хоть и научная, читается, как роман. В ней чередуются разделы "Энтомология", "Ботаника", "Зоология", "История", "Филология" - и всё описано с глубоким знанием, любовью и основательностью, присущей автору.

Как Синдбад-мореход, Дюрвиль не мог долго оставаться в Париже, и в 1837 году опять отплыл в море на своей "Астролябии". Кроме многочисленных открытий, связанных с южными морями, Дюрвилю было суждено стать одним из первых исследователей Антарктики (его имя в Антарктике носят море Дюрвиля и остров Дюрвиль).

Во всех трёх путешествиях жизнь и здоровье Дюрвиля часто подвергались опасности. Он болел тяжёлыми болезнями, находился на грани смерти - и вновь возвращался во Францию. Но 8 мая 1842, когда он (уже контр-адмирал) возвращался домой с семьёй из развлекательной прогулки в Версаль, поезд, на котором он ехал, сошёл с рельсов и загорелся. Отважный исследователь, не раз объехавший вокруг света, погиб в родной Франции, в горящем вагоне, рядом с женой и детьми.

"Даже здесь не существует, Постум, правил".

***

Во втором томе "Путешествия на 'Астролябии'", среди прочего, Дюрвиль описывает быт маори столь подробно, что, читая его, можно подумать, что ты сам путешествовал по Новой Зеландии. В различных главах анализируются политическое и военное устройство их общества, их законы и виды наказаний; их труд и досуг; строение домов, орудий и кораблей; их научные познания и культурные достижения. Мы узнаем, как маори одеваются, чем питаются, как женятся, как воспитывают детей, как хоронят мёртвых. Глубоко и точно рассказывает Дюрвиль о повседневном великодушии маори и повседневной же их жестокости, о их религиозной и эмоциональной жизни. Не обойдён и весьма важный для французов аспект супружеской верности и места, которое она занимает среди маори.

Но вот что интересно: читая Дюрвиля, мы то и дело натыкаемся на целые куски текста, которые создают у нас впечатление "дежа вю". То он описывает события, которые мы знаем в изложении месье Паганеля, то пейзажи, которые мы видим глазами экипажа яхты "Дункан". В дюрвилевском списке личных имён маори мы встречаем и "Каи-Куму" с переводом "пожирающий части тела врага", и "Кара-Тете", переведённое как "гневливый" - эти имена носили вожди, пленившие лорда Гленарвана и его друзей...

Нет сомнения: мы нашли источник, которым пользовался Жюль Верн! По всему видно, что он изучил труд Дюрвиля досконально, и зачастую новозеландские главы "Детей капитана Гранта" выглядят как бы "беллетризацией" монографии Дюрвиля, в которую Верн запускает своих героев. (Впрочем, в "Детях капитана Гранта" сюжет развивается через сорок лет после возвращения Дюрвиля из Новой Зеландии, и события новейшей истории страны почерпнуты Верном из других источников).

А как насчёт нашей "пихе"?

Во втором томе мы её не находим. Зато она обнаруживается в третьем, где описываются подробно путешествия предшественников Дюрвиля. Оказывается, Дюрвиль не просто позаимствовал текст "пихе" у Кендалла - он встречался с Туаи, одним из маори, продиктовавших Кендаллу этот текст. "Я очень сожалею", пишет Дюрвиль, "что не смог углубиться в смысл этой необыкновенной оды". Из-за этого Дюрвиль награждает "пихе" эпитетом "таинственная" - и приводит (на стр. 689) слова песни в варианте, записанном Кендаллом и исправленном самим Дюрвилем при помощи Туаи. И вот как они звучат:

Papa ra te wati tidi
I dounga nei...

Да, именно так, как у Верна![13] Даже слово "таинственная" попало в оригинальный текст "Детей капитана Гранта", хотя ничего таинственного в самой песне нет - тайна (для Дюрвиля) заключается в том, что он не может понять смысла песни; маори же, которые у Верна эту песню поют, конечно же, понимают, о чём в ней говорится![14]

***

Мы отправились в плавание. Мы обогнули мир: мир литературный, с его Россией, Новой Зеландией и Францией. Что мы искали? Две строчки на непонятном языке?

Да. Не капитана Гранта с двумя матросами, не Лаперуза с двумя кораблями. Всего лишь две строчки (но мы их нашли).

Стоило ли нам плыть ради такого пустяка? Ответ на это каждый даст сам. Мне же остаётся только сказать так, как говорят об этом маори: э ити ноа ана на те ароха - "пусть мало, зато с любовью".

Эли Бар-Яалом.

Примечания и литература.

[1] Жюль Верн. Дети капитана Гранта. Пер. с фр. А.Бекетовой. Москва, "Детгиз", 1956.
[2] Jules Verne, Les Enfants du capitaine Grant. 1868.
[3] "Пи" - "объединение", "хе" - "разъединение". Приводится в [12], т. 3, стр. 688. Так же объясняется у: Andrew Sharp (ed.), Duperrey's visit to New Zealand in 1824. Wellington, Alexander Turnbull Library, 1971, p. 46.
[4] Слово "Тафити" (Tawhiti) можно понять как "далёкое (или: сияющее) место"; в то же время, конечно же, это то же самое слово, что и Tahiti - "Таити". Значит ли это, что Нуку-маи-и-Тафити прибыл с острова Таити? И да, и нет: но это - тема для отдельного, не менее увлекательного расследования, которое, если будет время и хватит сил, я хотел бы с вами проделать... Стоит отметить также, что миф о Нуку-маи-и-Тафити (он же просто Нукутафити) существует в разных вариантах, и некоторые говорят, что корабль его носил другое имя ("Мамари"); это более существенно, чем может показаться, поскольку до сих пор маори классифицируются по названиям кораблей предков-первопоселенцев.
[5] Такой текст - без усилительной частицы "ра" - записан в 1885 вождём Мохи Тафаи и приведён в статье Дж. Грэхема[6]. Там же дан (хороший) перевод на английский. Но поскольку все ранние записи - включая ту, на которой основывался Жюль Верн - включает "ра", я дополнил текст этой частицей, которая не меняет общий смысл (она может означать что-то вроде "который", "тот", "там"). Слово "папа" означает "разбивать, колотить"; "те" - определённый артикль; "фати-тири" - гром; "и" - приблизительно "в"; "рунга" - "высота"; "неи" - приблизительно "здесь".
[6] George Graham, Nukutawhiti. Journal of the Polynesian Society, v. 49 (1940), No. 194, pp. 221-234.
[7] Если точнее, не первом, а втором - первым учебником была брошюра на 54 страницы, изданная Томасом Кендаллом в 1815 году. А вот следующее издание - одним из соавторов которого был тот же Кендалл - уже серьёзная книга (второй соавтор - языковед Ли): Thomas Kendall, Samuel Lee, A grammar and vocabulary of the language of New Zealand. Published by the Church Missionary Society. London, Watts, 1820.
[8] R.Maunsell, Grammar of the New Zealand Language. Auckland, J.Moore, 1842. (Ссылка ведёт на скан второго издания 1862 г.). Автор был архидиаконом Вайкато. Вообще, фактически всё изучение языка маори велось силами миссионеров.
[9] Ed. Dulaurier, Littérature de l'archipel d'Asie. Revue des Deux Mondes T.27, 1841. Тем, кто удивляются, откуда им может быть знакомо имя Дюлорье, напоминаю, что слуга д'Артаньяна, Планше, называет себя этим именем, будучи представлен королеве ("Двадцать лет спустя").
[10] Complément des oeuvres de Buffon ou Histoire naturelle des animaux rares découverts par les naturalistes et les voyageurs depuis la mort de Buffon. T. II: Races humaines. Par R.P.Lesson. Paris, Baudouin, 1826.
[11] Впервые издано в 1826, тогда же, когда и "бюффоновский" том. Наиболее известное, расширенное и дополненное издание - R.P.Lesson, Voyage autour du monde entrepris par ordre du gouvernement sur la corvette La Coquille. Paris, Pourrat, 1839.
[12] J. Dumont d'Urville. Voyage de la corvette l'Astrolabe : exécuté par ordre du roi, pendant les années 1826-1827-1828-1829 sous le commandement de J. Dumont d'Urville.. Paris :J. Tastu,1830-1834.
[13] Так, да не совсем: почему-то te превратилось в ti. Но это, скорее всего, описка Верна или, что ещё вернее, опечатка его издателей. В самом деле, какой сумасшедший корректор пустится ради одной буквы в такое путешествие, которое только что проделали мы с вами?
[14] А говорится в ней, как мы уже установили, о громах и молниях; значит, действительно песня чем-то схожа с "Вихри враждебные"... Но во времена Жюля Верна-то европейцы не знали смысла "пихе", и, конечно же, Верн мог "выдумать" для этой песни любое значение - борьба за независимость так борьба за независимость. Поместил же он (в "Двадцати тысячах лье под водой") на Южном полюсе земного шара свободное ото льдов море!

запись создана: 12.06.2012 в 11:20

@темы: книги, Вавилон-18

---

Оригинал взят у в Про одно слово

Вдруг захотелось рассказать историю одного слова. Просто так.

1. По-латыни bur(r)us - бурый (или багровый). Удивительно, но эти два схожих слова в родственных языках (латыни и русском) - ложные близнецы, не родственные между собой.
2. Поэтому рогожа - грубая зернистая ткань (обычно соответствующего цвета) называется на вульгарной латыни burra, по-итальянски - bura. (Французский вариант этого латинского слова приобрёл форму "bureau", отсюда слово бюро - первоначально "рогожное покрытие для стола").
3. Изделие из рогожи по-итальянски - buratto.
4. Одно из самых часто встречающихся в средние века изделий из рогожи - решето. Оно, соответственно, тоже называлось buratto. (Позднее это слово стало обозначать также кружево, полученное при помощи вышивания на зернистой ткани).
5. Отсюда глагол abburattare - просеивать (пшеницу) сквозь такое решето. (Вообще "просеивать" по-итальянски setacciare).
6. Работник, занимающийся механической работой - просеиванием пшеницы - назывался поэтому buratino (также burratino или burrattino, а в более современном написании burattino).
7. Отсюда персонаж традиционной "комедия дель арте" - Бураттино (разновидность слуги-дзанни).
8. Из комедии дель арте Бураттино перекочевал в кукольный театр. Там он приобрёл колоссальный успех, и к концу XVI века в Италии слово burattino - как нарицательное - стало обозначать марионетку вообще.
9. Продолжение ясно: в 1881 Карло Коллоди начинает журнальную публикацию книги "Приключения Сосновой Шишки - история марионетки", а по-итальянски "Le avventure di Pinocchio - Storia d'un burattino". ("Пиноккио" - диалектная форма стандартного pinolo "сосновая шишка"). Книга (изданная в 1883) приобретает всемирную известность.
10. Алексей Толстой работает над переводом этой сказки на русский язык. По дороге понимает, что хочется ему не перевести Коллоди, а написать другую, более удачную (с его точки зрения) сказку "по мотивам". Он пишет её, и, поскольку главный герой уже чем-то отличается от классического Пиноккио, перекрещивает его в Буратино - имя, которое к этому моменту уже означает просто "марионетка", и которое является постоянным эпитетом Пиноккио в оригинале.

Вот, собственно.

Осталось добавить, что знаменитая история, рассказанная Толстым в предисловии к "Золотому ключику" - Когда я был маленький,- очень, очень давно, – я читал одну книжку: она называлась “Пиноккио, или Похождения деревянной куклы” (деревянная кукла по-итальянски – буратино). Я часто рассказывал моим товарищам, девочкам и мальчикам, занимательные приключения Буратино. Но так как книжка потерялась, то я рассказывал каждый раз по-разному, выдумывал такие похождения, каких в книге совсем и не было. - является мистификацией. Впервые Толстой прочёл Коллоди уже взрослым.

В комментах к жж-посту еще кое-что интересное

запись создана: 12.06.2012 в 11:09

@темы: книги, Вавилон-18

---

Оригинал взят у в Три гасконца, или Ложь, пропетая сквозь серебро

"То, что сделал предъявитель сего, сделано по моему приказанию и для блага государства.
            5 августа 1628 года. Ришелье"[1].

В это время "настоящему" Атосу было...

***

Впрочем, начать надо не с этого. Капитаном королевских мушкетёров был некий господин Луи де Бурбон; но, поскольку он параллельно занимал пост короля Франции (под именем Людовика XIII Справедливого), то собственно командовать мушкетёрами приходилось его заместителю, который так и назывался - "капитан-заместитель", или по-французски "капитан-лейтенант" (lieu-tenant буквально означает "держатель места", заместитель). Имя его, благодаря Дюма, знают все: де Тревиль.

Правда, в прославленном 1628 году настоящий Тревиль был всего лишь корнетом, а капитан-лейтенантом был Жан де Монтале[2]; только в 1634 году Тревиль сменит его на этом посту.

Но кому интересен какой-то Монтале, если Дюма воспел Тревиля? Приглядимся, в таком случае, к этому безродному гасконцу, ставшему графом и командиром самой элитной воинской части Франции.

И, приглядевшись, сразу обнаружим две подозрительные вещи:
а) матушка господина Тревиля происходила из гасконского аббатства Арамис;
б) его двоюродная сестра проживала в гасконской деревне Атос.

***

Ну хорошо, не Арамис, а Арамиц. Такое странное для французского языка название, кончающееся на -ц. И неудивительно: оно вовсе не французское, а баскское: aran означает "долина", а -itz - суффикс, означающий множественное число (но фактически только в названиях мест). Арамиц - "место слияния долин".

Оно и неудивительно: гасконцы и внешне, по общепринятому мнению, похожи на басков[3], да и само название "Гасконь" происходит от древнего Vasconia - "страна басков".

Давным-давно баски Гаскони романизировались и сменили свой язык (до сих пор сводящий с ума языковедов[4]) на один из диалектов вульгарной латыни, который превратился в особый язык - гасконский (гаскý. Гасконский родственен не столько французскому, сколько каталанскому и провансальскому. Как минимум два гасконских слова благополучно прижились в русском языке: кадет и берет (оба, конечно, через французский, который первый их заимствовал).

В литературе постоянно чередуются прилагательные "гасконский" и "беарнский". Казалось бы, Гасконь и Беарн - две разные, пусть и соседние, провинции; но Беарн - часть исторической Гаскони-Васконии, и Генрих IV - гасконец из гасконцев - родился и вырос в Беарне. Из Беарна происходит и самый главный гасконец нашего ментального пространства - д'Артаньян.

***

Вернёмся к занимательной географии семьи де Тревиля. У матери капитана мушкетёров был брат, аббат Шарль д'Арамиц. Был он женат, и были у него две дочери и сын Анри, также ставший мушкетёром.

Стоп, стоп. Ничего не понимаем: как аббат может быть на ком-то женат? Ведь аббат - это...

...Да, конечно. Исторически аббат - настоятель монастыря. Но с XI века короли и герцоги стали награждать своих дворян аббатствами, не требуя от них пострига; такие аббатства получили название "мирских": abbayes laïques (особенно велика была их концентрация в Беарне), а их владельцы имели право на потомственный титул аббата.

Так что быть "мушкетёром среди аббатов и аббатом среди мушкетёров" Анри д'Арамицу (которого в Париже звали просто Арамиц, иногда искажая в Арамиса) было весьма просто: аббатский титул он получил от отца, тот - от деда, и дальше в глубь веков - начиная с некоего Жана, получившего это звание за свои заслуги от гасконского феодала Гастона III в 1381 году. Звание это, конечно же, не помешало аббату Арамицу жениться (это произошло в 1650 году), и передать титул своему старшему сыну.

Пришло время взглянуть на схему[5]:


Мы видим, что Арамиц был двоюродным братом Тревиля по матери; по отцу же у Тревиля был двоюродный племянник Арман д'Атос, не меньший бретёр и такой же истый гасконец. "Атос" было его родовым именем - семья владела, среди прочего, деревней Атос, чьё название созвучно с французским названием знаменитой горы Афон.

В 1640 году оба родича явились к Тревилю и были зачислены в полк королевских мушкетёров (в котором в то время состояло примерно 100 человек[6]). Через три года в церкви Сен-Сюльпис отпевали "покойного Армана Атоса Дотебьеля, мушкетёра королевской гвардии, дворянина из Беарна, найденного вблизи рынка Пре-о-Клер"[7].

«– Все придворные дерутся обычно на Пре-о-Клер,– сказал Коменж»[8]. Не за покупками пришёл туда Атос.

Арамиц же, судя по всему, дослужил до расформирования мушкетёрского полка (это случилось в 1646 году[9]), вернулся в Беарн, где правил своим аббатством, пока не умер, оплакиваемый женой, двумя сыновьями и дочерью.

***

Многие факты, о которых я здесь рассказываю, известны широко; я не открываю Америку. Нет, я смотрю на уже открытую, построенную "Америку" глазами туриста, и пытаюсь сформулировать впечатления от неё одной фразой. В крайнем случае - двумя.

Может быть, это удастся сделать, когда разберёмся с Портосом.

На этой схеме мы видим очередного гасконца, де Портó,(родовое имя происходит от porthau - сторожевая башня), двоюродного брата жены двоюродного брата Арамица. Тревилю он был - седьмая вода на киселе, и в мушкетёры попасть ему не удалось - вернее, удалось, но не сразу: три года Порто(с) служил в роте господина Дезэссара, и мушкетёром стал только в год смерти Атоса[10].

Но эти трое, со своей гасконской бесшабашностью и гасконским же бесстрашием, всё же запомнились парижанам, и спустя годы после того, как мушкетёры перестали существовать, эти имена припоминали одним махом, иногда даже подгоняя по звучанию одно под другое: Атос... Портос... Арамис...

***

Спиритические сеансы - тоскливая штука. В магическом меловом круге, при свете чёрных свечей, медленно проявляется бледная полупрозрачная фигура, страшно раздражённая тем, что её отвлекли от тех по-настоящему важных дел, которые занимали её на том свете. В ответ на просьбу изложить историю своей жизни она бормочет, бубнит, выдаёт одни за другими длинные имена, бессвязные даты и бесполезные факты; а на бесплотном лице её читается только одна мысль: "ах, если бы при жизни я написал мемуары, они не таскали бы меня сюда!"

Такое ощущение возникает, когда читаешь произведения достославного французского писателя Гасьена Куртиля де Сандрá.

О Куртиле рассказывают множество источников в Интернете и бумажной литературе, и мы не будем множить сущности. Скажу лишь, что он занимался тем, что писал мемуары от имени умерших знаменитостей, при этом вполне свободно обращаясь как с фактами, так и с характерами. Вообще свободу Куртиль любил, и выражал свою любовь, сочиняя весьма рискованные политические памфлеты.

За один из них - в котором высмеивался сам Людовик XIV! - он в 1693 году и попал в Бастилию, где познакомился с комендантом г-ном Безмо (знакомая фамилия для читавших "Виконта де Бражелон"!) и услышал от него немало историй о жизни людей при старой власти. Эти истории, судя по всему, легли в основу "Мемуаров господина д'Артаньяна"[11] - скучнейшей, в сущности, книги, хотя и весьма популярной в начале XVIII столетия. Из-за того, что Куртиль знал историю тех времён только обрывочно и не особо заботился о точности, Атос, Портос и Арамис становятся у него мушкетёрами, друзьями д'Артаньяна (и вдобавок родными братьями).

При этом, как ни удивительно, в "Мемуарах" есть многое, что мы находим у Дюма[12]: д'Артаньян отправляется на дуэль с мушкетёром (правда, с одним Портосом, да и то по ошибке - Портос не собирался драться с ним), но вместо этого дерётся вместе с тремя мушкетёрами против гвардейцев кардинала, а затем становится другом этих мушкетёров; англичанка по кличке "миледи ---" (с трогательным прочерком вместо имени) и ночь, проведённая с ней д'Артаньяном, выдавшим себя за де Варда; даже то, что карьера д'Артаньяна начинается с драки с незнакомцем[13].

Но тем сильнее бросается в глаза контраст между Куртилем и Дюма. У Куртиля д'Артаньян вспоминает - у Дюма он живёт. У Куртиля драки мушкетёров - бытовуха, любовные истории - сплетня, а описания войны похожи на репортаж с чемпионата по футболу, только с кровью; а у Дюма дуэли - битвы гигантов, любовь - пламя пожирающее, а война - победа доблести и чести над трусостью и ограниченностью.

Потому что Куртиль, хоть и выдумывал, но описывал реальность; а Дюма, хоть и почти не выдумывал, но творил миф.

***

Вот! Вот о чём мы, собственно. Пришло, наконец, время распрощаться с версией о "реальных прототипах" героев Дюма, о "настоящих трёх мушкетёрах".

"Настоящих" Атоса, Портоса и Арамиса не существовало. Потому что один гасконец, погибший на дуэли в юности, не был ничем похож на благородного и жестокого графа де Ла Фер; другой гасконец, спокойно доживший до девяносто пяти лет (это в то время!) нисколько не напоминал титана дю Валлона; а третий гасконец, после военной службы коротавший век в провинции, не имел ничего общего с гениальным интриганом д'Эрбле, генералом иезуитского ордена.

Что досталось от них героям Дюма? Только имена. Ну и что? За именами можно полезть в телефонный справочник.

У "настоящих" мушкетёров нет ничего загадочного в звукосочетаниях "Атос", "Порто" и "Арамиц" - это их подлинные родовые имена. У Дюма это - таинственные прозвища, псевдонимы людей (людей ли? Или полубогов?), скрывающих своё истинное происхождение.

"Настоящие" - сплошь гасконцы-беарнцы. У Дюма они представляют собой всю Францию.

"Настоящему" Атосу в 1628 году не исполнилось и тринадцати лет; Портосу было 11 лет, а Арамису - меньше десяти. Но Дюма захотелось столкнуть своих героев с Бэкингемом, и он поменял течение времени.

Арман д'Атос, Исаак де Порто и Анри д'Арамиц не были Атосом, Портосом и Арамисом. Они практически неинтересны. Они были - сами по себе. А теперь их нет. И всё.

Но пришёл Дюма, подобрал на улице имена - и создал из ничего мифологию. Предвосхитив, заметим, не только и не столько приключенческую литературу, сколько комиксы (и в особенности японские "манга"), в которых свойства героев приобретают черты современного мифа. В героев Дюма легко играть; в них играть хочется, несмотря на жестокость Атоса, наивность Портоса и хитрость Арамиса. Им можно, ведь они - боги, а не люди.

И вот что ещё интересно: в результате этой выдумки, этой псевдоисторической манипуляции, перед нами оживает вполне реальная историческая Франция начала XVII столетия с её событиями, людьми, нравами, колоритом, даже кухней: Франция, которую бы мы никогда не узнали и не полюбили настолько, будучи вынуждены читать одни архивные документы да мемуары работы Куртиля.

"Тьмы низких истин мне дороже
Нас возвышающий обман…"[14]

Атоса не было. Портоса не было. Арамиса не было. Но они есть.[15]

И неожиданно встаёт перед моим внутренним взором университетский город в той стране, где (по словам д'Артаньяна) "солнце похоже на луну, а луна - на сыр". И идут по траве двое англичан, громко споря. "Миф - ложь, пусть даже ложь, пропетая сквозь серебряную трубу", говорит один. "Нет, Джек", отвечает другой, "это не так".[16]

Эли Бар-Яалом.

Примечания и литература.

[1] Александр Дюма-отец, Три мушкетёра, в: А.Дюма. Собрание сочинений. Т. 1. Москва: Правда, 1991. Перевод с французского: В.Вальдман, Д.Лившиц, К.Ксаниной. Оригинал: Alexandre Dumas-pére, Les Trois Mousquetaires, 1844.
[2] В "Виконте де Бражелон" есть фрейлина Монтале, но они не только не родственники, а даже и не однофамильцы: она Aure de Montalais, а он Jean de Bérard de Montalet.
[3] Например: William Z. Ripley, The races of Europe : a sociological study (Lowell Institute lectures). London, Kegan Paul, 1899.
[4] В Сети доступен этимологический словарь баскского языка: R.L.Trask, Etymological Dictionary of Basque. University of Sussex, 2008.
[5] Схема составлена автором на основании разрозненных (но непротиворечивых) генеалогических данных из множества записей и архивов, поэтому невозможно дать единый источник.
[6] В 1622, когда полк был основан, их было 150; в 1638 - 100 человек. Curt Johnson, The French Army of the Thirty Years' War: Introduction and Maison du Roi. The Early Modern Warfare Society, 1993/2007.
[7] “Convoy, service et enterrement du deffunct Armand, Athos dautebielle [именно так! - Э. Б.-Я.] mousquetaire de la garde du Roi, gentilhomme de Béarn. pris proche la halle du Pré au Clercs" - запись в регистре Сен-Сюльпис за декабрь 1643. Обнаружена ещё при жизни Дюма историком Огюстом Жалем.
[8] Проспер Мериме, Хроника времён Карла IX, в: П.Мериме, Избранные сочинения в двух томах. Т.1. Москва: Гос. изд. худ. литературы, 1957.
[9] Впоследствии полк мушкетёров неоднократно восстанавливали и неоднократно же упраздняли вновь.
[10] До принятия в мушкетёры исторического д'Артаньяна оставался ещё год.
[11] G.Courtilz de Sandras [анонимно], Memoires de Mr. d'Artagnan. Cologne, P.Marteau [на самом деле - в Голландии?], 1700.
[12] Говоря "Дюма", мы, конечно же, подразумеваем и его соавтора, Огюста Маке.
[13] У Куртиля незнакомец - некий Роне. Дюма не преминул воспользоваться ещё одной книгой Куртиля - "мемуарами графа де Рошфор" - и поставил на место Роне именно этого дворянина. Кстати, из "мемуаров Рошфора" Дюма взял идею заклеймённой молодой жены графа - только там клеймо обнаруживается на теле второй жены отца графа Рошфора. К слову, графство Ла Фер было королевской собственностью, так что отдельных графов де Ла Фер в природе тоже не существовало (и не надо).
[14] Все и так знают, что это стихотворение Пушкина "Герой".
[15] И даже пускаются в новые путешествия в рамках литературных игр других писателей, как любителей, так и профессионалов. Среди прочих выделяется, например, Даниэль Клугер , который в романе "Мушкетёр" создал образ Портоса - потомка крещёных евреев Португалии...
[16] Речь идёт о споре оксфордских профессоров Клайва ("Джека") Льюиса (называвшего миф "ложью, пропетой сквозь серебро") и Рональда Толкина (возражавшего ему). Позже Толкин написал по следам этого спора поэму "Mythopoeia" (эпиграфом к которой послужила фраза Льюиса про ложь и серебро), где говорит (в переводе Сергея Степанова):

Но дерево не «дерево», покуда
никто не увидал его как чудо
и не сумел как «дерево» наречь, —
без тех, кто раскрутил пружину-речь,
которая не эхо и не слепок,
что лик Вселенной повторяет слепо,
но радованье миру и сужденье
и вместе с тем его обожествленье...

запись создана: 12.06.2012 в 10:48

@темы: книги, имена

---

Оригинал взят у в Об использовании показаний в суде

В классические времена Юзенете группа rec.humor.funny часто помогала
мне справиться с трудностями очередного рабочего дня. Теперь, читая
rec.humor.funny.reruns, я вспоминаю эти старые анекдоты.

Вот эта копия письма, посланного всем юристам одной фирмы по
корпоративной почте, была опубликована Mitchell Wand в 1995 году.
E-mail озаглавлен "Об использовании показаний".

Один из участников истории (Мс. Ольшнер) подтвердила её подлинность.
Позже она была опубликована в Lexis Counsel Connect. Суд происходил в
Бирмингеме, Алабама, но фраза об использовании показаний "для любой
цели" есть и в федеральных правилах. Мы не знаем, что произошло в
суде непосредственно перед этим диалогом.

Судья: Следующий свидетель.

Мс. Ольшнер: Ваша честь, в настоящий момент я хотела бы ударить
мистера Бака по голове показаниями его клиента.

Судья: Вы имеете в виду, что хотите зачитать показания?

Мс. Ольшнер: Нет, сэр. Я хочу ударить его по голове показаниями. В
соответствии с правилом 32, я могу использовать показания "для любой
цели", и в данный момент я хочу использовать их именно для этой цели.

Судья: да, в правилах написано именно так.

Пауза.

Судья: так как протестов не поступило, вы можете приступать.

Мс. Ольшнер: спасибо, судья Хейнс.

Мс. Ольшнер бьёт м-ра Бака по голове показаниями его клиента.

М-р Бак: Но, судья...

Судья: следующий свидетель.

М-р Бак: Протест.

Судья: Удовлетворен. Следующий свидетель.

Конец протокола

запись создана: 11.06.2012 в 08:31

@темы: хи-хи

---

04.01.2019 в 12:03

Пишет  Йомин:
Менталитет фэнтезийного героя: часть 1

Часто бывает такое. Читаешь книгу в жанре фэнтези. В ней есть замки и колдуны, короли и принцессы, бароны и графы, старинные доспехи и оружие, турниры и пиры при свечах, драконы и василиски, эльфы и гномы. Но замечаешь, что короли, бароны и графы ведут себя, как твои однокурсники или соседи по лестничной площадке. Принцесса – точь-в-точь Марина из ночного клуба. И внешностью, и поведением, и манерами. Эльф смахивает на вашего парикмахера – юнца с нетрадиционной ориентацией, вечно разгуливающего в приспущенных джинсах. Замки выглядят, будто картонные декорации в провинциальном театре. А всё действие больше напоминает корпоратив, где ваши коллеги по офису решили сыграть сценку из жизни Робин Гуда или короля Лира. Ощущения старины, таинственности, древнего легендарного мира не складывается. Наоборот, на фоне полного набора «волшебно-средневекового» антуража царит атмосфера современной повседневности.

Поскольку подавляющее большинство ныне существующего фэнтези в той или иной степени является стилизацией под средневековую Европу (в том числе дохристианскую Русь), то разговаривать о менталитете героя будем исходя из этих условий.

Очень частое заблуждение авторов заключается в том, что они представляют себе фэнтезийного героя как своего соседа из XXI века, только одетого в кольчугу вместо спортивного костюма. Писатели переносят психологию приятеля-дачника на зависимого от феодала пахаря, менталитет друга-боксёра – на свирепого берсерка, поведение хозяина фирмы – на древнего короля. Автору – человеку постиндустриальной эпохи – кажется, что так и должно быть. Король нанимает дружинников, суровый конунг рефлексирует об этичности смертной казни, а рыцарь рассуждает о равенстве прав.

Человек – существо биосоциальное. Его менталитет и поведение зависят от двух главных факторов: инстинктов (биологических программ, заложенных до рождения) и воспитания (программ, стереотипов, полученных в обществе). Если инстинкты одинаковы у всех людей и не меняются уже как минимум в течение тысячелетий, то воспитание зависит от порядков, обычаев, моральных устоев, а также образа и условий жизни общества. Иными словами, находится в тесной связи с культурой – достижениями людей в материальной и духовной жизни. Но не всех людей вообще, а только того общества, где живёт и воспитывается человек. Ребёнок, взращённый животными, не обладает никакими человеческими качествами, кроме анатомических и физиологических.

Порядки, обычаи, моральные устои и образ жизни людей могут быть самыми разными. Многие черты поведения и мышления древнего человека, которые мы сочли бы дикими, глупыми, странными, малозначительными были главными и единственно возможными в Раннее Средневековье. То, что кажется диким в одном обществе, абсолютно нормально воспринимается и практикуется в другом. Если в племени приняты каннибализм или коллективный брак, то член этого общества никогда не поймёт, почему нельзя есть пленных врагов и что плохого в супружеской неверности. Человек XII века посмеялся бы над нашим современником, если бы услышал, что все люди должны иметь равные права. Как же это – у крепостного, барона, аббата и сарацина – равные права?! Это показалось бы представителю Средневековья такой же дикостью, какой нам кажутся гладиаторские бои Древнего Рима. Такие примеры можно приводить до бесконечности, поэтому ограничимся этими.

Таким образом, менталитет зависит от воспитания, а воспитание от условий жизни, обычаев, традиций, порядков общества, где жил человек. Поэтому чтобы понять менталитет человека, стилизованного под Средневековье, нужно разобраться с реалиями средневековой жизни, которая зачастую описывается в книгах жанра фэнтези.

Итак:

- Нет индивидуализации. Вначале человек даже не выделяет себя из природы, не ощущает себя каким-то особенным существом, отличным от других, а свой род ведёт от прародителя – зверя или птицы. Он проецирует на мир все те качества, которыми обладает сам. Человек наделяет людей животными чертами, а животных – человеческими, верит в человеко-зверей. В дикой природе видит скорее не красоты, достойные поэтического восхищения, а мир, полный физической опасности и трудностей, поэтому нежной пейзажной лирики в произведениях Раннего Средневековья не найти. Зато среди действующих лиц саг, песней, поэм есть горы, реки, деревья, омуты, которые наделены человеческими чертами и выступают как активные участники событий. Те вещи, которые мы называем неодушевлёнными, не были таковыми для человека Раннего Средневековья. Мечи, секиры наделялись личными и менами, и не просто так, а по каким-либо признакам, свойствам, «характеру». Потеря, поломка меча была несчастьем, сулившим беды самому владельцу – настолько ассоциирует воин своё оружие с самим собой. Деревья, камни, ручьи, молнии, бури играли для человека древности сакральную роль. Описания природы, которые встречаются в произведениях, носят символическую нагрузку, либо поясняют действия персонажей. Лес всегда был для человека Раннего Средневековья опасным, враждебным, полным чудовищ и чар местом. Без особой нужды в лес старались не углубляться, к людям, которые по той или иной причине ходили вглубь леса, было особое отношение. Их воспринимали как смельчаков, но в то же время верили в то, что лес посеял темноту, злую магию в их сердцах, а иногда считали оборотнями.
Первые самостоятельные описания природы, несущие эстетическую нагрузку (хотя и они были трафаретны, стереотипны), стали появляться только в XII веке, но сколько-нибудь заметную роли приобрели только в Эпоху возрождения. В это же время человек начинает выделять себя из природы (но не противопоставлять себя ей).

- Одновременно человек не выделяет себя из клана, рода, общины. Изгнание из рода фактически означало гибель человека: в одиночку противостоять опасностям мира весьма сложно, а для других кланов он чужак. Связь между членами некоторых групп – семьи, дружины – была настолько сильной, что всю группу называли именем предводителя, главы семейства. Каждый отдельный человек не выделялся как индивидуум и имел значение, только будучи в структуре этой группы.
Черты легендарных (и даже реальных) героев превращены в стереотип, архетип. Литература создаётся на основе архетипов, подчинена определённым канонам, идущим из старины и не меняющимся веками.

- Мир воспринимался как аналог хозяйства. Мир людей назывался Мидгард (что значит «в центре ограды»), а мир чудовищ – Утгард («вне ограды»). Таким же было представление людей Раннего Средневековья и о материальном мире. В центре него располагался родной посёлок, за околицей которого был чужой мир, населённый иными племенами, народами, а также чудовищами. Свой народ, свои законы, нравы считались самыми развитыми, правильными, справедливыми, этичными. Чужаки воспринимались как более дикие. Даже если где-то законы или нравы были объективно справедливее или рациональнее, никто не осознал бы этого. «У чужаков всегда всё хуже» – девиз обывателя родо-племенного и раннефеодального строя. Даже свой насёлённый пункт, близлежащую реку, гору древний человек называл зачастую просто Посёлком, Срединной усадьбой, Рекой, Горой, при этом не раздумывая, что таких усадеб, рек и гор тысячи. Для него свои, то есть главные, основные были именно его посёлок, именно эта река и именно эта гора. Все остальные были чужими и не удостаивались названий. Так называли даже свои страны – например, королевство Мерсию, которое просуществовало несколько веков а потом вошло в Королевство Англию. Слово «Мерсия» родственно слову «Марка» и означает «территория», «местность». Да, страна называлась просто «Местность». Для жителей Мерсии это была главная местность материального мира. Она не нуждалась в конкретизации. Схожие названия нередко встречались на территории, заселённой германскими народами.
Тотальная христианизация Европы и далёкие крестовые походы раздвигают границы мира обывателя (и даже учёного), однако всё равно реальный мир ограничивается миром христианским, за которым лежат безбожные земли, где возможно всё. И только в эпоху великих географических открытий, начавшуюся на исходе Средневековья, перед путешественниками и учёными открывается весь мир (или почти весь – полярные области и Австралия ещё долго оставались неисследованными). Однако кругозор обывателя даже в это время был чрезвычайно узок (по нашим меркам) и лишь немногим отличался от кругозора представителя Тёмных веков.

- Местность, где человек родился или жил долгое время, имела огромное значение для отношения окружающих к нему. Некоторые места считались «плохими», «тёмными». Некоторые народы, отдельные посёлки имели репутацию «странных», «порченых» - в основном, за разницу законов и обычаев. Но не только. Например, люди, живущие на открытой местности, могли считать «порчеными» людей, живущих в лесу, около болот. И наоборот.

- То же самое касалось и предков человека. Достоинства, недостатки рода, довлеющие над ним проклятия, совершённые предками преступления или, наоборот, геройские поступки, подвиги и другая важная для Средневекового обывателя информация зачастую определяли отношение окружающих к человеку сильнее, чем личные его качества. Принцип «По отцу и сыну честь» в древние времена был возведён в абсолют.

- Не было наций. Были народы. Чужак (даже представитель другой расы), который длительное время жил внутри какого-либо народа, следуя местным обычаям, становится частью этого народа, даже несмотря на очевидные внешние отличия.

- Видение мира как борьбу абсолютного добра и абсолютного зла, прекрасного, возвышенного и злого, низменного, без каких-либо переходных форм.

- Человек древности не отделяет реальность от вымысла. Эпос, легенды считались правдой как теми, кто их слушал, так и теми, кто их писал. Автор песней и саг верил, что все описываемые в них события существовали в действительности. Автор(ы) «Беовульфа» были уверены, что главный герой произведения, его героические битвы, также как и противники – Грендель с матерью и дракон – были в реальности. Это же относится и к «историческому» материалу: хроникам, летописям. Истинно историческим его назвать нельзя, поскольку он содержал значительную долю легенд, домыслов, слухов, авторского толкования тех или иных событий. Сюда же примешивалась вера в сверхъестественные силы.

- Вера в существование хтонических чудовищ и героев, которые с ними борются. То, что первых нет в обозримом человеку пространстве, объясняется успешностью действий последних. Разница между изобилием магии, распространённостью магических существ «в старину» и в «настоящее время» объяснялась тем, что век волшебников, эльфов, троллей, фэйри и лепреконов уходит, волшебство слабеет, а чудесные существа покидают наш мир или держатся подальше от человека. Но никому не пришло бы в голову, что их никогда не существовало.

- Христианизация немного изменила представления людей о мире, но не сильно, к тому же до конца Раннего Средневековья в людях органично уживалось христианство и язычество. Они могли носить крест и амулет в виде молота Тора на одной верёвочке или цепочке, а молиться вначале Одину, и тут же – Христу. Даже когда церковь ликвидировала все проявления язычества, народ всё равно верил в эльфов, оборотней, троллей, орков, гномов, лепреконов, великанов, привороты, наговоры, магию, продолжал считать лес и болото нечистыми местами.

- Абсолютная вера в волшебство, магию, религию, сверхъестественное. Если колдун накладывал порчу, насылал проклятие, то человек настолько верил в это, что мог тяжело заболеть или даже умереть из-за самовнушения. Такие случаи абсолютной веры в могущество служителей культа описаны и в наше время в племенах Африки, Океании. Вера в силу священников сохранялась в народе вплоть до Нового времени, и отлучение от церкви не только навлекало позор и осуждение на человека, но и могло стать причиной психосоматических заболеваний, что ещё больше усиливало веру в могущество религии.
То же самое касалось примет, предрассудков, пророчеств, знамений, вещих снов. Каждый предмет, событие, имели своё символическое значение. Такими символами была полна жизнь человека Средневековья. Мало того, она сильно зависела от них. Из-за неблагоприятных знамений, примет откладывались вспашка, свадьба, битва, возводились в других местах замки. Пророчества повергали в ужас или воодушевляли целые королевства. Вера в особое значение символов породила массу ритуалов, церемоний, обрядов, а также геральдику. Пожалуй, символический мир человека Средневековья был гораздо богаче, разнообразнее, информационно насыщеннее, чем реальный, физический мир.

- В Раннее Средневековье человек имел циклическое, а не линейное восприятие времени, связанное со сменой времён года и ежегодной повторяемостью сельскохозяйственных работ. Название каждого месяца зависело от того, какая деятельность была основной в это время. Более длительным периодом, также цикличным, была жизнь человека. Во многих языках было (а в русском сохранилось до сих пор – «век») единство слова «эпоха» и понятия «длительность жизни человека» (ср. «золотой век», «его век короток», «на своём веку многое повидал»). Люди видели в движении времени только регулярное повторение, а не развитие. Прошлое для человека раннего Средневековья не было раз и навсегда минувшим, а воспринималось повторяющимся, вечно длящимся, наполняющим собой настоящее.

Отсутствие представления о линейности времени приводило к тому, что реальные политические, военные деятели, герои, поэты, путешественники быстро забывались как реальные люди, зато надолго сохранялись в сказаниях в виде архетипов, лишённых индивидуальности, подвиги которых повторяли деяния богов. Поскольку в поэмах, сагах образы исторических личностей были схематизированы, новые герои вполне подходили под существующие архетипы, что ещё раз доказывало человеку Раннего Средневековья цикличность всего сущего.
Одно из следствий этого – то, что дедовские обычаи, обряды, порядки, нравы имели особую ценность как привычные, идеально подходящие в «условиях» циклически повторяющегося времени. Цикличность, повторяемость отразилось и в том, что детей называли в честь знаменитых предков в надежде, что герой «возродится» в теле ребёнка.

Единственной и весьма приблизительной мерой измерения линейного времени в те времена был отсчёт поколений, восстановления цепочки предков. Чаще всего он применялся при решении правовых вопросов: споров о принадлежности имущества, наследовании, а также определения принадлежности человека тому или иному роду (происхождение человека было чрезвычайно важно в Средневековье). «Время» одного рода могло течь быстрее или медленнее «времени» другого, поскольку всё зависело от частоты смены поколений. Но для каждого конкретного рода их «хронология» была самой важной.

Исторические события «датируется» упоминанием имени конунга, короля, при котором они происходили. Иногда главным действующим лицом был сам правитель. Если нужно было указать на смену эпох, то сообщалось, что со времени последнего действия сменились такие-то короли. Иногда события привязывали к каким-нибудь всем известным (по мнению хроникёра) происшествиям: войне, извержению вулкана и т.д.

Всё, в том числе и бытие мира, древний европеец-язычник представлял себе конечным. Всё сущее, в том числе и Вальгалла, должно погибнуть во время Рагнарёка.
Время, по мнению язычника Раннего Средневековья, может идти быстрее и медленнее, его можно замедлить и ускорить с помощью магии.

Христианизация познакомила древнего человека с понятием вечности, необратимостью событий. Вся ветхозаветная история рассматривалась как подготовка к явлению Христа, а новозаветная история – как воплощение его страстей и путь ко второму пришествию и концу света. Настоящее воспринималось с пессимизмом, как время упадка: мир дряхлел и находился на пороге гибели. Люди измельчали как телесно, так и духовно, чудеса исчезли, святость ушла, всё идёт к появлению Антихриста. Однако страх конца света в то же время смешивался с надеждой на спасение и Царство небесное.

Христианские теологи (а с ними и прочие люди) считали, что есть вечность Бога, которая не имеет ни начала, ни конца, есть сотворённая вечность – с началом, но без конца, и есть время (характеристика материального мира) – имеющее как начало, так и конец. Однако христианское видение времени ещё долго не могло вытеснить циклическое восприятие, лишь сместила его на второй план. К тому же, оно само имело некоторую замкнутость: сущее, созданное творцом, доходит до своей кульминации и опять возвращается к творцу, умирая в материальном мире и переходя в мир вечности. Такова же и судьба всего мира. Кроме того, цикличность сохранялась в некоторых образах, в частности, в Колесе Фортуны.

Представление о времени, свойственное нам, возникло только на заре эпохи возрождения и вначале лишь в городах, жители которых не были связаны с сезонными работами.

- Вера язычников в то, что в конце концов мир погибнет, а перед этим их души вдоволь попируют в Вальгалле, делала древнего человека фаталистом и обесценивала жизнь как собственную, так и окружающих. Язычник, хотя и имел выбор в поступках, понимал, что результат в большой степени зависит и от непреодолимых обстоятельств (что объяснял волей богов, судьбой, проклятием, пророчеством), а если так, то следует делать, как считаешь нужным, не пытаясь детально продумать и предсказать каждый последующий шаг, поскольку всё равно обстоятельства изменят любое предположение.
Христианство утверждало, что человек свободен в своих поступках, но лишь в той степени, которую дал ему Бог. Из хорошего и плохого он должен выбирать хорошее, что ведёт к спасению души (главная цель), не задумываясь о влиянии выбора на материальное, телесное существование, которое само по себе не имеет значения.

- Вера в абсолютную правоту древних авторитетов. Самая вычурная фантазия, написанная когда-то прославленным поэтом, будет восприниматься потомками как непреложная истина, документалистика. Однако это не мешает пересказчику добавить в историю новые «подробности». Как я уже писал, человек древности не отделял легендарное, мифическое от реального. То же самое касается историков, географов, «биологов» Средневековья. Наряду с реальными фактами, они упоминали в трудах фантастические события, народы, страны, существ (основываясь на историях паломников, путешественников, купцов или цитируя более древних авторов), причём вся эта смесь реального с вымышленным ни у кого не вызывала сомнений и считалась абсолютной правдой. Любое, даже самое неправдоподобное и ничем не подтверждённое мнение авторитета считалось истиной в последней инстанции. Кроме того, научные труды, даже если были представлены автором как универсальные, всеобщие, глобальные, были ограничены лишь небольшим мирком, в котором жил автор: его городом, в лучшем случае, государством. Остальной же мир учёный либо не трогал и не упоминал в тексте вообще, либо механистично переносил на него те же события, нравы, существ, что уже были описаны в своём краю, либо наполнял фантазиями. Историки и поэты описывали людей прошлого, как своих современников: одежда, жилище, оружие, нравы, менталитет соответствовали не тому периоду или стране, о событиях которых повествует автор, а той эпохе и местности, в которой жил историк. То же самое касалось живописи. Легионеры, охраняющие Иисуса Христа, на иконе XII века одеты в европейские доспехи XII века. Икона с тем же сюжетом, но датированная уже XV веком, покажет нам легионеров, облачённых в латы XV века. Древних римлян и греков уважали не только за развитую науку, но и за расцвет рыцарства и куртуазию.
Случалось такое, что один автор упрекал другого в ограниченности суждений, кругозора, объявлял о том, что напишет действительно всеобъемлющий труд, но реально делал то же самое, что и упрекаемый автор, только с поправкой на собственный регион и свою эпоху. Политическое, социальное устройство всего мира автор описывал как копию тех отношений, в реалиях которых он жил. Лишь отдельные путешественники в своих записках упоминали некоторые отличия их родины от тех краёв, где удалось побывать, но и эти наблюдения либо интерпретировались с позиции привычных для автора отношений, фактов, либо наполнялись фантазиями.

- Вся наука была прикладной и преследовала конкретные практические цели. Фундаментальных исследований, построенных на принципе интереса, исследования природы, не существовало. Предпринимаемые экспедиции имели цель не расширить горизонты знаний человечества или описать новые виды животных и растений, а поиска залежей полезных ископаемых, местности, богатой пушными зверями, рыбой, присоединения к государству новых земель, поиска пути (и нанесения его на карту) до новых мест сбыта или приобретения товаров и т.д.

- Личная доблесть военачальника в Раннем Средневековье ценилась больше, чем полководческий талант, при этом защита предводителя была важнее собственной жизни. При этом слава военачальника, как и позор, проецировался и на его подчинённых. Если вождь или король бежал с поля боя, то, как бы храбро ни сражались его воины, опозорены будут все. Командир, взирающий на битву с холма, появился только тогда, когда сложился феодальный строй (и то зачастую полководцы бросались в самую гущу боя, личной храбростью воодушевляя воинов).

- Гибель предводителя, короля в эпоху Раннего Средневековья часто означала поражение всего войска, даже если силы погибшего военачальника одерживали верх над силами живого. Дело даже не в том, что войско лишалось управления – тактики боя как таковой почти не существовало. Полководец, а тем более король, был для людей древности не просто храбрым человеком, а сакральной, мистической фигурой, ведущей свой род от богов (или божьим помазанником во время христианства), наделённой особыми способностями – даже волшебными! Без короля воины теряли его «силу», сдавались или спасались бегством. Если командование тут же после гибели правителя брал на себя родственник короля (в идеале – его сын), то ситуация была не столь плачевна. Наместник (не будучи «потомком богов») ситуацию обычно не спасал.

- Формирование дружины вокруг правителя происходило на основе дружбы, личной преданности предводителю. Связь дружинников зачастую была равна связи между родными братьями, а привязанность к правителю – не слабее привязанности к отцу. На этих принципах происходило и пополнение дружины.
Однако многое зависело и от самого правителя. Случалось, что дружина отказывалась служить бесчестному, трусливому правителю. Очень ценилась щедрость предводителя, которого в произведениях тех лет часто называли кольцедарителем, понимая под «кольцами» сокровища вообще. Щедрость правителя по отношению к дружинникам была эквивалентом верности дружинников по отношению к предводителю. Однако не следует путать подобные отношения с наймом – это были святые обязанности каждой из сторон. В ряде случаев воины преданно служили бедному предводителю, если тот отличался благородством или храбростью либо стал жертвой несправедливости (по мнению самих дружинников). Иногда уходили от богатых и щедрых, но трусливых и бесчестных правителей. Ни о каком найме в дружину не могло идти и речи.

- Иерархичность как общества, так и представления человека о мире. Всё: и жители посёлка, и члены семьи, и духи, и животные в представлении человека древности имели свою иерархию. Вне иерархии человек не представлял себе жизни. Подчинение кому-то и управление кем-либо было нормальным, привычным и единственно возможным состоянием с точки зрения человека Средневековья. Особенно выраженной иерархия стала при сформировавшемся феодальном строе. В это время даже биологические пищевые цепочки интерпретировались как отношения сеньора и вассала, феодала и крестьянина, пастора и прихожанина и т.д. То же самое касается иерархии ангельских чинов, святых. Вышестоящие упорядочивали, регламентировали жизнь нижестоящих, поэтому люди не представляли себе, как вообще можно жить, не подчиняясь – ведь возникнет хаос! Именно поэтому фактор подчинения был более силён для человека, чем фактор управления. Подчинение гарантировало упорядоченность, защищённость, покровительство. Главным же «правителем» был Бог, которому подчинялись также короли и римские папы. Таким образом, стремление к полной личной свободе не было характерно для человека Средневековья. Даже те, кто не признавал над собой власть короля (разбойники), всё равно организовывали иерархичную структуру, предводитель которой считал себя подчинённым Богу.

- Подозрительность и отторжение всего чужого, будь то одежда, человек или религия. Это связано с тем, что население жило чаще всего в маленьких посёлках или даже на хуторах, почти изолированных друг от друга лесами. Дорог между селениями либо не было совсем, либо были, но в весьма плохом состоянии, поскольку почти не ремонтировались. Мосты же и вовсе встречались редко. Расстояние в сто-двести километров преодолевались пешеходом или повозкой за неделю-десять дней, если не было происшествий вроде поломки транспорта или нападения разбойников. В болотистой местности путь занимал ещё большее время: гати (если таковые вообще были – например, остались после военного похода) приходили в негодность, а ремонтировать их никто не собирался. Мало того, если три года назад в каком-то месте была гать, то не факт, что она цела теперь. Часто подобное становилось сюрпризом в середине пути, болото приходилось объезжать кругом. Таким образом, расположение пути между селениями нередко изменялось. Пожалуй, более-менее нормальными и постоянными (по сравнению с другими) были дороги между крупными городами. Но и это было достигнуто только в условиях объединения больших территорий под властью одного правителя, то есть на исходе Раннего Средневековья. Горные районы зачастую вообще были отделены друг от друга непреодолимыми хребтами, а зимой снег делал непроходимыми вообще все тропы и дороги. Селения на несколько месяцев оказывались полностью отрезанными от внешнего мира.

- Малая скорость распространения информации. Даже послания государственной важности могли идти месяцами. Так, весть о гибели Фридриха Барбароссы в Малой Азии (ныне – Турция) пришла в Германию через четыре месяца! Специальные гонцы, доставляющие срочные письма, проделывали путь между Римом и Кентербери за четыре недели. А это уже далеко не Тёмные века. Что говорить о прочих новостях, особенно в период Раннего Средневековья?

- Подвижность крестьянского населения, которое постоянно было озабочено поиском и расчисткой более плодородных и удобных в обработке земель. Только после формирования феодального строя (т.е. конец Раннего Средневековья) крестьянство стало менее подвижно.

- Многочисленные дети были причиной тому, что их не оберегали от любых напастей так, как сейчас оберегают единственных в семье чад. Смерть ребёнка, хотя и была горем, не воспринималась родителями как беда, а скорее как привычное и регулярное несчастье. Поскольку детей рождалось много, часть (иногда большая) умирала через некоторое время после рождения или в детстве. Смерти детей не были редкостью в семье, и, хотя детей любили, эта любовь была не столь трепетной, как сейчас любовь родителей к единственному ребёнку (особенно позднему). В случае голода и опасности гибели семьи (например, во время войны или длительных неурожаев) родители могли убить младшего ребёнка, чтобы накормить старших. Младшие считались менее ценными, поскольку с возрастом вероятность умереть от болезней снижалась; к тому же в старших было вложено больше ресурсов и в хозяйственных делах они были более ценными, чем младшие. Эти факторы, циничные и неприемлемые для человека XXI века, были немаловажными для человека VI века. Не было трепетного отношения к детям и при наследовании. У знати чаще всего титул и собственность отца наследовал старший сын, а младшие довольствовались только титулом. Изредка они получали какое-нибудь незначительное имущество, но остальное они должны были самостоятельно добыть в боях. Скандинавы своим возмужавшим сыновьям давали меч и говорили: «Это тебе от меня. Остальное ты добудешь им сам». На этом родительская миссия считалась законченной. Больше отец ничего не был должен сыну.

Автор: Александр Николаевич Бирюков
Источник: peroman.blogspot.com/

@темы: средние века

---

Известная аксиома о том, что «История повторяется дважды: первый раз в виде трагедии, второй — в виде фарса», наверное самая цитируемая фраза. Но вот почему то именно она первой пришла мне в голову, после того как я прочитал сборник «Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона в России». В книгу входит 8 повестей, написанные 12 авторами прекрасного пола. Несколько дней я пытался сформировать свое отношение к этому сборнику и как не старался именно фраза Гегеля – это все, что пришло мне в голову. Итак, попробую разложить, в чем же здесь «трагедия», а в чем «фарс»…

В 1887 г. в «Рождественском ежегоднике Битона» была опубликована повесть ни кому не известного автора Артура Конан Дойля под названием «Этюд в багровых тонах». Это было первое произведение, в котором отставной военный врач Джон Ватсон рассказывал о своем соседе сыщике по имени Шерлок Холмс. Повесть принесла автору необходимый доход, но большой популярности не сыскала. Спустя три года была опубликована повесть «Знак четырех», после которой журнал «Strand Magazine» заключил с Конан Дойлем контракт на написание серии рассказов об экстравагантном сыщике. Что было дальше, можно прочитать в любом литературном справочнике…

В те далекие времена такой вещи как закон об авторском праве не было и в помине и потому во многих странах тут же стали появляться свои рассказы, повести, а иногда и целые романы о похождения знаменитого сыщика и его напарника (но про него, частенько забывали). Коммерческая выгода была очевидна: повести Конан Дойля выходили довольно с многолетними перерывами, но продавались при этом очень хорошо. Да и к тому же читателям гораздо приятнее читать о похождениях известного сыщика в родных просторах, чем в далекой и неизвестной Англии. Потому одновременно по Европейскому континенту бродило сразу несколько человек по имени Шерлок Холмс, зачастую не похожих не только друг на друга, но и на образ созданный в литературном первоисточнике.


Российская Империя в этой истории также не стала исключением. В 1907 г. стали выходить копеечные брошюрки переводов иностранных авторов. За ними буквально «по горячим» следам последовали издания, в которых Холмс и Ватсон бродили по Москве, Петербургу, Нижнему Новгороду, сибирской тайге, Дальнему Востоку и т.д. Авторов было множество, в том числе анонимных, но самыми известными из них стали Петр Орловец (Петр Петрович Дудуров) и П. Никитин (кто скрывался под этим псевдонимом так и не удалось установить, но известно что авторов было как минимум двое). Не смотря на то, что на переизданиях этих книг их имена до сих пор пишут через запятую, вместе эти авторы никогда не писали. Зачастую путаница связана с тем, что произведения авторов выходили одновременно: у Никитина с лета 1908 г. по весну 1909 г., у Орловца на протяжении всего 1909 г. Скажем кратко: литературные достоинства авторов оставляли желать лучшего.


По манере описания им было далеко до Артура Конан Дойля. Как уже сказано выше имя известного сыщика использовалось чисто с коммерческой целью. Шерлок Холмс больше не эксцентричный детектив со странными привычками, способный при помощи дедуктивного метода и массы различных приемов распутать самое странное и загадочное преступление. В этих повестях мы видим того, кто ловит преступников, а не разгадывает загадки. Порой Холмс и Ватсон пускаются в откровенные авантюры, действуют на удачу, следуют за мистическими прозрениями, да и кулаками не дураки помахать. Всего этого за известными английскими джентльменами с Бейкер-стрит не водилось. Добавьте к этому, что герои ведут себя так будь-то не приехали в страну через полмира, а как минимум половину жизни провели в России: прекрасно ориентировались в быте, городской географии, нравах отдельных слоев общества и без ошибок использовали народные идеомы (Никитин, правда, в нескольких своих рассказах пытается объяснить эти знания, но как то не особо убедительно). И окончательный образ героев будет готов.


Я уверен, что все это известно и без меня и многие книги господ Никитина(ых) и Орловца-Дудурова читали. Потому еще один общеизвестный факт, который собственно и предвосхищает «фарс».
В 2010 г. на экраны сначала Великобритании, а затем и всего мира вышел сериал «Шерлок», в которых героев классических произведений сэра Артура Конан Дойля переселили в современную Великобританию, значительно облегчив им жизнь, дав в руки айфоны, ноутбуки и прочие гэджеты. Судьба у него походила на литературный первоисточник: первая серия (по тому же «Этюду в багровых тонах») прошла не замеченной и в последствие ее пришлось серьезно доработать и переснять. Первый сезон получил неоднозначные отзывы, но все же собрал свои сотни тысяч поклонников. А вот уже после второго сезона счет этим поклонникам пошел на миллионы. Благодаря бережному отношению к первоисточнику, неожиданным поворотам сюжета и знакомым всем реалиям и отсылками к известным событиям и явлениям массовой культуры создатели сериала Стивен Моффат и Марк Гэттис смогли заразить мир «шерлокоманией», так как это удавалось только сэру Артуру Конан Дойлю, а возможно даже и больше.


И опять нашлись те, кто решил получить себе часть прибыли от удачного и раскрученного продукта. Во всем мире стали выходить классические рассказы Артура Конан Дойля, но только на их обложках красовались Бенедикт Камбербэтч и Мартин Фримен, исполнившие Холмса и Ватсона в сериале. В России такая продукция выходила у издательства «АСТ». И вот именно в этом же издательстве, в той же самой серии «Шерлок» и вышла книга «Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона в России».


«По личной просьбе посла Великобритании в России Шерлок Холмс и Джон Ватсон прилетают в Москву, чтобы расследовать тройное убийство, совершенное в Новогоднюю ночь страшным и необычным способом. Друзья и не предполагали, что это преступление — только начало хитрой и сложной игры, в которую они окажутся втянуты и в которой им определена главная роль. Холмс и Ватсон вынуждены задержаться в России. Следуя по длинной цепочке следов из ограблений и убийств, гениальный сыщик пытается вычислить своего жестокого оппонента.
Действие разворачивается в современной России, в Москве и Санкт-Петербурге, и двум англичанам, даже прилично владеющим русским языком, приходится несладко…» - так гласит аннотация. Заметим, ключевое слово здесь «современной», что как бы намекает…
Но вот тут то и начинается главная сложность в восприятии этих рассказов. Авторы отказались от сложившейся манеры рассматривать дела Шерлока Холмса через призму восприятия Джона Ватсона. Да в «Шерлоке» этого тоже нет, но там Ватсон по крайней мере ведет свой блог, а тут нам словно предлагают глядеть на события со стороны, да еще и в начале каждого рассказа фактически показывают подоплеку преступления. Не спорю, если бы я смотрел детективный сериал, то эти завязки были идеально в стилистике жанра, но вот от литературного произведения ожидаешь чего-то иного: более тонкой игры, внутренних конфликтов, логических цепочек.


А вот этого то как раз нет ни в одном из приведенных рассказов. Мы наблюдаем как два человека неопределенного возраста (в книге на это нет ни каких отметок) вдруг приглашаются на раскрытие загадочного преступления, а потом р-р-раз и дело раскрыто. Ну, может быть прибегнут пару раз к сведениям, полученным от знакомого ФСБшника, но и это совсем необязательно. То есть, мы не видим не только сыщика из произведений Конан Дойля, но даже героя Бенедикта Камбербэтча. Что-то есть похожее от стилистического подхода отечественных авторов, которые творили 110 лет назад.
Если мы уж заговорили о Камбербэтче, то, не скрою, именно его дух исходит со страниц этой книги. Особенно его эффектное появление, в самом начале, когда он ненавязчиво сидя в телефоне с легкостью раскрывает наркокурьеров в аэропорту. Да это именно тот Шерлок Холмс, которого мы видели в сериале. Но вот дальше этот образ сильно развеивается. Шерлок Камбербэтча вряд ли когда ни будь надел желтые ботинки (да еще зимой). И куртку он носил только в целях маскировки. Ну и несколько раз говорится об орлином профиле, который не мог прийти не откуда, кроме как из оригинальных литературных произведений. Авторам казалось, что они создали примечательную деталь с глиняной трубкой, которая помогает Холмсу думать просто вставленная в рот, без табака. Глиняная трубка в кармане у человека, которому приходится вступать в драки, ездить в переполненном автобусе, убегать от погони и совершать еще массу физических действий, предмет как минимум неудобный, хрупкий и опасный.


Ватсону в рассказах уделено довольно мало внимания. Да говорится про бороду, что также отдаляет его от образа Мартина Фримена (все помнят историю про усы), но и к герою Конан Дойля не приближает. В некоторых рассказах он порой вообще действует как балласт, только затормаживая Холмса. Да и сами их взаимоотношения весьма и весьма странные. Из текста порой чувствуется, что Шерлок в открытую над ним издевается и только из соображений цензуры не посылает его куда подальше.


К тому же у господ Никитина и Орловца Холмс с Ватсоном побывали как минимум в половине страны, а в этой книге кроме первого рассказа, действие происходит в Санкт-Петербурге и его окрестностях. Первая история происходит сразу после нового года, последнего - в ноябре. Расследование каждого дела занимает от силы пару дней. А вот чем занимаются все остальное время - загадка. Но вот на вопрос о том как Холмс, не способный, как мы помним, сидеть без дела проводил время не ясно. В рассказах он от скуки и безделья явно не страдает, разве что только в одном.


Что у нас получилось в итоге? А тоже, что и сто лет назад. Мы вновь видим двух стандартных персонажей, которые не похожи ни на героев Конан Дойля, ни на героев Моффата и Гэттиса. Вновь получились, какие то отдельные самостоятельные персонажи, которые носят знакомые имена. А вот привычных образов и характеров за ними нет и это очень печально. А ведь именно встречи со знакомыми героями ждешь, когда берешь в руки книгу. А так получается, выискиваешь, выискиваешь эти знакомые мотивы и закрываешь книгу не найдя их. Обидно(((
Дай авторы героям другие имена – получилось бы честнее. Ведь большинство (в том числе и я) приобретут эту книгу исключительно из-за волшебного имени из шести букв на обложке.

Тем более, в двойне обидно, что «жестокого оппонента», спланировавшего все хитроумные преступления, герои в конце книги так и не поймали. Более того, если намеки на его личность были в рассказах, то они были разбросаны так хитро и завуалировано, что надо обладать талантом истинного Шерлока Холмса, что бы их разглядеть. ru-sherlockiana.livejournal.com/465917.html

@темы: ШХ