Нам нравится сюжет...

Действие происходит в театре "Глобус", в Лондоне, примерно в 1602 году. Заседает художественный совет. Присутствуют: главный режиссер, постановщик, директор театра, помощник директора, редактор, две очаровательные секретарши редактора, представитель театрального агентства, человек из отдела рекламы и драматург У. Шекспир.
ГЛАВНЫЙ РЕЖИССЕР. Ну так вот, Уилл, мы считаем, что в вашей рукописи заложены огромные возможности. Нам нравится сюжет. В основном.
ШЕКСПИР (скромно). Я о многом хотел сказать в этой пьесе.
ГЛАВНЫЙ РЕЖИССЕР. Имейте в виду: кое-что придется переделать. Ваша вещица несколько хромает. В художественном отношении...
ШЕКСПИР (нервно). Но позвольте! Я хочу, чтобы вы уяснили мою основную идею. Здесь очень важны нюансы. Такие сложные образы...
ПРЕДСТАВИТЕЛЬ ТЕАТРАЛЬНОГО АГЕНТСТВА. Уилл, мы все считаем, что в наших руках действительно очень ценная вещь. Но поймите нас правильно: дело в том, что она, как бы это точнее сформулировать... одним словом, она не слишком выгодна в коммерческом отношении. Не смею спорить с вами, Уилл, но признайтесь, что действие развертывается несколько медленно.
ШЕКСПИР. Вот именно! Так и должно быть. Я стремился к этому. Действие начинается медленно и постепенно нарастает.
ПОСТАНОВЩИК. В наши дни, дорогой Биль, зрителя надо сразу хватать за душу. Он не любит ждать. Ему подавай остренькое с самого начала. В конце концов, сейчас не 1591 год. Ну вы подумайте: принц находит письмо, из которого он узнает, как был убит его старикан. Это же просто волокита, Биль!
РЕДАКТОР. Послушайте, Уилл. А как насчет того, чтобы на стене замка неожиданно появилась тень, ну в общем призрак старикашки, и сама сказала пареньку, как она, в смысле он был умерщвлен, а?
ШЕКСПИР. Тень отца? Да вы в своем уме? Кто клюнет на такой дешевый трюк?
ГЛАВНЫЙ РЕЖИССЕР. Мне такой поворот нравится. Театральные обозрения подтверждают, что публика обожает всякие ужасы.
ШЕКСПИР. А вы не забыли, какой шум поднимает общественность? Учителя и родители обвиняют нас в том, что мы развращаем молодежь.
ЧЕЛОВЕК ИЗ РЕКЛАМНОГО ОТДЕЛА. Стоит ли из-за этого беспокоиться, Уилл. Эту, как вы говорите, "общественность" легко умиротворить, если вставить где-нибудь в середине спектакля небольшую нравоучительную речугу. И почему бы старику Полонию не сказать своему сыну, что надо быть бережливым, что нехорошо занимать деньги, ну и разное другое. Словом, что-нибудь такое, что детишки потом будут учить наизусть по учебникам.
Шекспир громко стонет.
РЕДАКТОР (главному режиссеру). Это не столь уж важно, сэр, но, на мой взгляд, в сцене первого убийства мало новизны.
ШЕКСПИР. Чем плох кинжал?
РЕДАКТОР. Кинжал - это неплохо. Но мы с ним достаточно переборщили в "Цезаре". А что, если - это всего лишь предположение, Уилл, - что, если она вольет ему яд в ухо? Такого еще никогда не было.
ШЕКСПИР (ядовито). Может, потому, что это самый нелепый способ отправить кого-нибудь к праотцам?
ГЛАВНЫЙ РЕЖИССЕР. Послушайте, Уилл, уступите нам. Стоит ли много говорить о такой мелочи. Попробуем сделать этот кусок в таком плане, а? Все будет о'кэй, старина.
ШЕКСПИР (вздыхает). Ну что поделаешь, ладно.
ПРЕДСТАВИТЕЛЬ АГЕНТСТВА (главному режиссеру). Еще вопрос возраста, сэр.
ГЛАВНЫЙ РЕЖИССЕР. Да-да. Мы хотели бызнать ваше мнение, Уилл. Дело в том, что Офелия должна быть подростком.
ШЕКСПИР. Послушайте. Я и так уж сам не рад, что разрешил вашим дельцам опошлить "Ромео и Джульетту". Это же неслыханно: два четырнадцатилетних ребенка занимаются любовными делами. Как хотите, но Офелии не меньше тридцати двух.
ПРЕДСТАВИТЕЛЬ АГЕНТСТВА. Критики подтвердили нашу правоту впоследствии, Уилл. Юные зрители должны узнавать в героях самих себя. Они должны понять ее эмоции, когда она сбрендит.
ШЕКСПИР. Какой кошмар! Вы что ж, хотите, чтоб и я сбрендил? Я художник. Понимаете - художник, а не машина. Я работаю интуитивно!
ГЛАВНЫЙ РЕЖИССЕР. Давайте и здесь договоримся, Уилл. Не забывайте: рынок диктует нам свои условия.
ШЕКСПИР (пожимая плечами). Ну что ж. В конце концов, вы платите за все. Выкладывайте, что там у вас еще.
ГЛАВНЫЙ РЕЖИССЕР (извиняющимся тоном). В пьесе до смешного мало секса, Уилл. О, я вижу, что вы хотите сказать! Вы художник! О'кэй. Мы не спорим. Мы глубоко уважаем вас как художника, Уилл. И, поверьте, никто не собирается лишать ваше произведение высокого благородства. Но разве зазорно ввести некоторые новые сюжетные ходы для оживления действия?
ДИРЕКТОР ТЕАТРА. Сказать по совести, мне что-то не рисуется концовка. Надо уж сделать финал так финал!
ШЕКСПИР. Оставьте в покое финал пьесы. И не уговаривайте. На фоне заката они уходят вдаль, взявшись за руки. Это так поэтично...
ГЛАВНЫЙ РЕЖИССЕР. Но, Уилл, старина, вы же знаете, что публика ждет гораздо большего. Давайте заглянем истине в глаза: зритель жаждет кровопролития, причем не какого-нибудь, а настоящего, со стонами!
ПОСТАНОВЩИК. Ага. Здорово! Кинжалы, шпаги или чаша с ядом. Смертельные схватки! Повсюду валяются трупы, черт возьми!!!
ДИРЕКТОР. А может, заставить принца прыгнуть в могилу и найти там старый череп или еще что-нибудь такое?
РЕДАКТОР. Придумал! Пусть он дерется в могиле! Ну как, старик? Те, на задних рядах, они же просто обалдеют!
ДИРЕКТОР (кричит радостно). И он зарежет брата своей возлюбленной!
ПОСТАНОВЩИК. Великолепно! И давайте еще утопим девчонку. Или пусть она сама себя утопит!
СЕКРЕТАРША (радостно). Ага! В приступе буйного помешательства! А мамашу мы отравим!
ПОСТАНОВЩИК. Всех!! Передушить, перерезать всех и вся! Шпаги отравлены, черт возьми!
ШЕКСПИР. Стойте. Довольно. Все, что вам нужно, - это секс и насилие! Вы совершенно не цените художника! Вы начиняете мои пьесы собственной пошлятиной. Так больше не может продолжаться Возмущение и протест против показа насилия на сцене растут, и волна пуританства...
ГЛАВНЫЙ РЕЖИССЕР. Послушайте, Шекспир. У нас коммерческое предприятие, и вам не следует забывать об этом. Я уже начинаю уставать от ваших претензий. Смею заметить, я не намерен швырять весь свой капитал на ветер ради ублажения вашей души. Я плачу вам деньги для того, чтобы вы писали доходные пьесы, и если вам это не нравится, есть много других, которым это нравится. Сегодня утром у меня в кабинете были Джонсон и Флетчер. Так что или мы будем более сговорчивы, или нам придется...
ШЕКСПИР. Ну что ж. Я знаю, что перед вами бессилен. Еще десять лет терпения - и я распрощаюсь с этим кошмарным миром и осяду в одном местечке, которое называется Стрэтфорд. Там-то я смогу наконец ходить с высоко поднятой головой.
ЧЕЛОВЕК ИЗ РЕКЛАМНОГО ОТДЕЛА. Как насчет названия, сэр?
ГЛАВНЫЙ РЕЖИССЕР. Да, верно. Название слишком длинно. Мы собираемся назвать спектакль просто "Гамлет".
ШЕКСПИР. "Гамлет"? Кто что-нибудь слышал о Гамлете? Это название ни о чем не говорит.
ЧЕЛОВЕК ИЗ РЕКЛАМНОГО ОТДЕЛА. Очень может быть, душа моя. Но согласитесь, эти шесть букв как раз по размеру для вывески над театральным подъездом.

(Пьер Бертон, перевел с английского Э. Дивильковский)

@темы: книги, писательское

---

Французские реставраторы спасли монументальный королевской гобелен из собора Парижской Богоматери, пострадавший во время пожара 15 апреля 2019 года.

Гобелен длиной 25 метров и шириной 7,3 метра был изготовлен в апреле 1825 года специально для собора Нотр-Дам по заказу Карла X на знаменитой «Мануфактуре Савоннери». Он был богато украшен и покрыт множеством изображений, преимущественно христианской символики. После июльской революции 1830 года и отречения Карла королевский герб в центре гобелена был заменен на сияющее солнце. Работа над гобеленом завершилась в 1838 году, а в 1841 году он был торжественно передан собору в день крещения Филиппа Орлеанского — внука короля Луи-Филиппа и графа Парижского.

Гобелен вывешивался в алтарной части собора по торжественным случаям, таким как браки и крещения членов королевской семьи, визиты почетных гостей и особо важные богослужения. В конце XIX века гобелен был серьезно поврежден при реставрации собора, но успешно восстановлен и вновь предстал перед молящимися в день визита императора Николая II 7 октября 1896 года. В XX веке гобелен удавалось увидеть довольно редко. Но им смогли полюбоваться все французы во время первой телевизионной трансляции рождественской мессы в Нотр-Дам в 1948 году. Также его использовали в 1980 году при визите папы римского Иоанна Павла II. В январе 2014 года он был представлен на особой выставке вместе с литургическими облачениями и другими драгоценными предметами, подаренными собору Карлом X, Луи-Филиппом и Наполеоном III.

немного больше здесь polit.ru/news/2019/09/17/ps_tapestry/

@темы: история зданий и мебели

---

В течение многих десятилетий три бронзовых артефакта римского времени, найденные у деревни Роксетер (Wroxeter) в графстве Шропшир, считались «подвесками в форме полумесяца». Теперь выяснилось, что это приспособления для приготовления и нанесения на лицо макияжа.

На месте нынешней деревни в древности располагался крупный город Viriconium Cornoviorum. В эпоху своего расцвета он был четвертым городом Римской Британии с населением более 15 тысяч человек. В VI веке город был заброшен, а современный Роксетер возник значительно позже. Римские древности в этих местах были впервые обнаружены в 1859 году, а затем в Роксетере возник один из первых археологических парков Англии. «Подвески в форме полумесяца» нашли там в ходе раскопок 1910-х и 1920-х годов, и с тех пор они хранились в музее Роксетера.

Недавно эти предметы обнаружила куратор организации English Heritage Кэмерон Мофетт (Cameron Moffett) и установила их истинное предназначение. В Британии подобные предметы ранее не находили, но они известны в других странах. Они объединяли две функции: приготовление туши для век и нанесение ее на лицо. В миниатюрный сосуд, имеющий форму лодочки, античные женщины засыпали порошок угля и добавляли каплю масла. Затем они брали инструмент в форме полумесяца и использовали его, как пестик в ступке, растирая порошок в однородную массу. Когда тушь была готова, ее этим же инструментом накладывали на веки. Все это проделывала либо сама женщина, либо ее служанка. Чтобы такие косметические наборы было удобно носить с собой, они снабжались петельками и подвешивались на шнурке или цепочке. Эта деталь и ввела в заблуждение археологов начала XX века.


Кэмерон Мофетт объясняет: «Возможность идентифицировать эти "подвески" в качестве косметических наборов чрезвычайно важна для нашего понимания женщин, которые жили в римском Роксетере, — эти маленькие предметы буквально изменили лицо Британии. Когда мы думаем о римском периоде, в разговоре обычно доминируют мужские сферы влияния, от императоров и политики до тактики сражений, но, конечно, женщины играли ключевую роль. Именно эти функциональные, повседневные вещи показывают женщин, которые наносили макияж, следуя моде времени и применяя инструменты, столь похожие на те, которые мы используем сегодня». polit.ru/news/2019/09/19/ps_wroxeter/

@темы: античность, история одежды

---

22.09.2019 в 20:10

Пишет  Sindani:

22.09.2019 в 18:17

Пишет  Меррил:

Профессия - Шерлок.
Холмс и Ватсон читают записку: "Если рассудок и жизнь дороги вам, держитесь подальше от торфяных болот".
Ватсон:
- Ни черта не понимаю!
- А чё тут понимать, Ватсон: утонуть можно!



Оказывается, в материалах о Шерлоке Холмсе новая сенсация.
Исследование Пьера Байяра "Дело собаки Баскервилей". Впечатления читателей:

"Сижу если не в шоке, то в некотором ошеломлении. Люди, какую всё-таки власть над нашим мышлением имеют авторитеты! Настолько большую, что даже зная буквально назубок все факты, касающиеся данного события - мы не в состоянии протянуть между ними логическую цепочку. И сделать буквально самонапрашивающиеся выводы.

коротко сюжет-канон

Сюжет "Собаки Баскервилей", полагаю, все помнят. На всякий случай вкратце: натуралист Стэплтон, племянник сэра Чарльза Баскервиля, хозяина родового замка Баскервиль-холл, решает завладеть состоянием своего дяди и хладнокровно подготавливает его убийство. Решив воспользоваться верой старика в родовое проклятие, собаку-демона, он приобретает огромного пса и с помощью краски превращает его в исчадье ада. Заманив при помощи письма Лоры Лайонс дядю на окраину имения, Стэплтон спускает на него своего пса, и несчастный старик умирает на месте от разрыва сердца.
Друг покойного, доктор Мортимер, замечает огромные следы недалеко от тела, и обращается за помощью к Шерлоку Холмсу. Холмс поручает доктору Ватсону охранять наследника, сэра Генри. Стэплтон вновь начинает плести козни, на сей раз используя в качестве приманки жену Бэрил, которую выдаёт за сестру. Заманив сэра Генри к себе домой, он пускает собаку ему вслед, но поджидавшие в засаде Холмс и Ватсон убивают чудовище. Стэплтон, поняв, что разоблачён, бежит из дому и исчезает бесследно - судя по всему, погибает в Гринпенской трясине.

Каноническую версию мы все привыкли принимать на веру, целиком, не задавая никаких вопросов. Кто мы такие, чтобы спорить с самим Шерлоком Холмсом, оспаривая его версию?
Но стоит лишь на секунду отрешиться от давящего авторитета великого имени, вопросы начинают выскакивать один за другим, как горошины из стручка." (с)

ДАРТМУРСКИЕ БОЛОТА

превью

В комнату, где несколько часов назад заперли девушку, из большой залы доносятся громкие голоса и смех. Вечеринка идет полным ходом, мужчины хмелеют все больше и ведут себя все развязнее, и девушке страшно думать об участи, которую уготовили ей пирующие, а сильнее всего ее пугает самый ужасный из них, главарь этой банды — Хьюго Баскервиль, беспутный хозяин особняка. Хьюго месяц за месяцем обхаживал дочь местного фермера, пытаясь заполучить ее всеми возможными способами: сперва пытался соблазнить, потом — предлагал ее отцу крупные суммы, чтобы тот поспособствовал благосклонности девушки. Но у нее этот кошмарный тип вызывает лишь отвращение, и она старательно его избегает. И вот в сентябре, на день святого Михаила, Хьюго теряет терпение и, воспользовавшись отъездом отца и братьев девушки, врывается со своими людьми в дом фермера, похищает ее и увозит в особняк Баскервилей. За девушкой захлопнули дверь комнаты, и какое-то время она не может шевельнуться от страха и не знает, что делать. Потом приходит в себя, стряхивает оцепенение и думает, как ей выбраться отсюда. Сперва она пытается справиться с замком на двери, но от попыток быстро приходится отказаться. Крепкие железные запоры, врезанные в толстую дубовую дверь, ей явно не одолеть. Она окидывает взглядом свою темницу и видит, что, кроме печной трубы, куда ей не пролезть, есть лишь одно отверстие: крохотное, едва заметное окошко, в которое не очень толстый человек все же может протиснуться. Однако, высунувшись наружу, девушка видит, что земля далеко внизу, и, выпрыгни она в окно, переломает себе руки-ноги или вообще убьется. Но все-таки это окно — единственная надежда, которая остается у пленницы, если только у нее хватит ловкости, если она соберется с духом и рискнет. Фасад особняка от земли до самой крыши увит плющом; девушка решается: бесстрашно цепляясь руками за плети плюща и водостоки, она соскальзывает вниз по стене и спрыгивает на землю.

* * *
Едва оказавшись на земле и даже не взглянув на ссадины, полученные во время головокружительного спуска, пленница бегом устремляется прочь от особняка — в сторону родительского дома, до которого три мили — вдали, за болотами, она угадывает свет его окон. Тюрьма, куда ее заточили, теперь все дальше, и после пережитых страданий и ужаса у девушки просыпается надежда на спасение, ей даже удается преодолеть страх, внушаемый темнотой и странными звуками, которые разносятся над болотом, — ведь ночью это целый мир, и в те времена, когда наука еще не объяснила многих явлений, его считали населенным пугающими сверхъествественными существами. Среди непонятных звуков вдруг выделяется один — более отчетливый и ритмичный, он быстро приближается, и девушке нетрудно угадать его источник. Это стучат по дороге копыта лошади, пущенной во весь опор, и всадник к тому же подгоняет ее криками — к несчастью, смысл этих звуков ей абсолютно ясен. Но, прислушавшись к голосам, раздававшимся в ту ночь над болотом, можно было различить и кое-что еще. Это даже страшнее, чем топот копыт, — лай собачьей своры, который стремительно приближается, потому что собаки несутся быстрее всадника и уже оставили его далеко позади. Девушка понимает, что ее похититель обнаружил побег и бросился в погоню. И он не просто мчится верхом за ней вслед. Он пустил по следу свору охотничьих собак, которым дал понюхать оброненную ей косынку, и теперь беглянка стала для них дичью.

* * *
Изнемогающая от усталости и страха девушка сворачивает с тропинки, ведущей к отчему дому, и устремляется в глубокий овраг, на дне которого с незапамятных времен стоят два больших каменных столба. Она чувствует: ей не уйти от погони, и все, что она может, — это выиграть несколько мгновений, прежде чем ее обнаружат и разорвут на куски остервенелые псы, пущенные по следу. Вот она, еще задыхаясь от бега, сжалась в комочек на земле и страстно молит небеса о чуде в ожидании неизбежной развязки. На тропинке появляется Хьюго Баскервиль, он тяжело спрыгивает с лошади и, не задерживаясь даже на миг, чтобы ее привязать, тоже бежит в глубь оврага. Но ее преследователь почему-то непохож на ужасного бандита, какого она ожидала увидеть. Лицо Хьюго выражает не ярость охотника, который чуть не упустил добычу, а беспредельный ужас, исказивший все его черты. Хьюго, подобно девушке, которую только что преследовал, сам оказался добычей. За его спиной угадывается нечто ужасное: очертания черной собаки невероятных размеров, с налитыми кровью глазами, — кажется, она явилась из самого ада и теперь возвышается на краю оврага. Одним чудовищным прыжком собака настигает Хьюго, тот пытается увернуться и падает на землю, оглашая овраг страшным криком. Однако этот вопль ужаса быстро стих, пес впился владельцу Баскервиль-холла в горло, и сэр Хьюго потерял сознание. Девушка настолько потрясена этой сценой, так измучена погоней и страхом, что умирает на месте от усталости и ужаса, и, когда приятели Хьюго, в свою очередь, добираются до оврага, они видят два трупа. Зрелище это оказало на них такое действие, что, как потом рассказывали в окрестных деревнях, многие попадали в обморок, а кто-то вообще лишился рассудка.

* * *
О чем же думала, умирая, девушка? В дошедших до нас текстах об этом ничего не говорится, однако мы вправе задаться таким вопросом. Ведь помыслы литературных героев не остаются навеки во владении того, кто дал этим героям жизнь. Персонажи оказываются более живучи, чем многие реально существующие люди: через поклонников творчества того или иного писателя они преодолевают границы книг, где о них впервые рассказывается, и путешествуют во времени, отыскивая людей, в чьих душах получают благодарный отклик. Так обстоит дело и несчастной девушкой, о которой я только что рассказал, описав последние мгновения ее жизни в ужасном овраге, затерянном среди Дартмурских болот. В ее предсмертных мыслях кроется сообщение, до сих пор не расшифрованное, а ведь без этого сообщения «Собака Баскервилей» — самое, наверно, известное произведение Конан Дойла — остается непонятым. Так что наша книга, посвященная памяти погибшей дочери фермера, ставит своей задачей воссоздать ее мысли и раскрыть потаенное, неочевидное значение, какое они имели для развития всей этой истории. Желание в этом разобраться и понять, о чем девушка могла бы нам рассказать, подтолкнуло меня к тому, чтобы подробно изучить обстоятельства убийств, приписываемых собаке Баскервилей; в результате я обнаружил несколько деталей, которые ставят под сомнение предложенную в книге версию преступлений. И на основании целого ряда доказательств я могу с уверенностью сказать, что предложенное Шерлоком Холмсом объяснение жестоких убийств, обагривших кровью болота Девоншира, не выдерживает критики, а настоящему убийце удалось остаться в тени. Как же Конан Дойл мог так сильно заблуждаться? Видимо, чтобы решить эту головоломку, ему не хватало тех методов анализа литературных персонажей, которые дает современная наука. Ведь, вопреки распространенному заблуждению, литературные герои — вовсе не абстрактные создания, действующие лишь на бумаге, это живые существа, которые на страницах книг живут своей собственной жизнью, а иногда оказываются настолько самостоятельными, что совершают убийства без ведома автора. Видимо, Конан Дойл недооценил их самостоятельность и проглядел, что один из его персонажей абсолютно вышел из-под авторского контроля, а потом играючи отправил сыщика по ложному следу. В этом эссе, воспользовавшись последними научными изысканиями о природе литературных персонажей, их неожиданных способностях и тех правах, которые они могут внезапно обретать, мы пересмотрели Дело собаки Баскервилей и довели до конца незавершенное расследование Шерлока Холмса, тем самым дав возможность погибшей в Дартмурских болотах девушке, вот уже несколько веков обреченной на скитания в одном из тех промежуточных миров, что окружают литературу, наконец обрести покой*.
(с) из анонса книги

Яндекс-Дзен, впечатления освоивших книгу:

- Бэрримор! Кому это вы светите?
- Сэр... Я... Отпугивал собаку Баскервилей.
- Разве собаки боятся света?
- Нет, сэр, - не выносят керосина.
- Но вы же держите просто свечу, а не керосинку?
- Так, с такого расстояния она всё равно не разберёт, сэр.

закономерные подозрения и орг.выводы

Семь нелепостей в "Собаке Баскервилей"

Детективная интрига в "Собаке Баскервилей" удивляет на протяжении всего повествования. В ней много нелепиц и нестыковок.

Интересно, что Конан Дойл писал эту новеллу практически против воли: публика настойчиво требовала оживить уже умерщвленного Холмса.

Разберем только самые основные нелепости этой всемирно известной детективной интриги.

Нелепость №1. Странный план убийства сэра Чарльза Баскервиля. Стэплтон выбирает более чем ненадежный способ убийства Чарлза Баскервиля. Он решает ... напугать его до смерти собакой, вымазанной светящимся составом.
Вот что говорит Шерлок Холмс:
Стэплтон, как я его по-прежнему буду называть, знал, что у старика больное сердце и что сильное потрясение может убить его.

Ключевое слово "может". А может и не убить, а просто довести до паралича.
Так себе план, если честно. Тем более что в случае неудачи его нельзя осуществить повторно.
Но Чарльз Баскервиль весьма услужливо умирает, напуганный "чудовищным" псом.
Что тут скажешь: повезло.

Нелепость №2. Убийца изо всех сил пытается привлечь к себе внимание Холмса в Лондоне.

Стэплтон удачно провернул аферу с убийством сэра Чарльза. Полиция посчитала, что это несчастный случай.
Это успех. Можно спокойно сидеть на болотах, поджидать сэра Генри, чтобы укокошить его по-тихому.
Вместо этого Стэплтон... едет в Лондон. Для чего ему дался этот Лондон, внятных объяснений в тексте нет:
Прежде всего ему пришла в голову мысль, нельзя ли будет разделаться с этим молодым канадцем в Лондоне, до того как он приедет в Девоншир.

Чем плох Девоншир, очевидно Холмсу, но не читателям...
Стэплтон в Лондоне просто разбушевался: ворует башмаки сэра Генри, шпионит, называя себя Шерлоком Холмсом. Дерзкое и неуместное кокетство человека, который жаждет заполучить миллион.
Именно в этот момент у Холмса не остается сомнений: в смерти Чарльза Баскервиля замешана чья-то злая воля.
Говорят, у преступников есть желание быть пойманными. Но это у тех, кто совершает преступление ради самого преступления. А у любителя бабочек был исключительно меркантильный интерес.
Ободренный удачным убийством, Стэплтон слишком рьяно берется за следующего Баскервиля, обнаруживая свое присутствие. Сам кладет себя на блюдечко с голубой каемочкой и приносит Холмсу.

Нелепость № 3. Анонимное письмо миссис Стэплтон сэру Генри.

Это маленькая, несущественная нелепость, но она в духе всей баскервильской интриги: никакой логики.
Жена Стэплтона составляет анонимное письмо, вырезая слова из передовицы "Таймс".
Но последние слова про торфяные болота она пишет от руки, дав Холмсу информацию, что письмо написано женщиной, пребывающей в гостиничном номере.
Берил боится, что муж опознает ее почерк, но при этом она мастерски меняет почерк на конверте.
А еще она не может догадаться, что слова состоят из букв. Искомые "торфяные болота" можно было составить из букв или слогов той же передовицы "Таймс".
Знаете, к чему вся эта конспирация? Чтобы Стэплтон ее почерк не опознал. Ежели вдруг найдет.
Берил беспокоит только почерк. По содержанию текста ее муж, конечно, ничего не заподозрит...

Нелепость № 4. Попытка умертвить сэра Генри при помощи собаки. Зачем было столь элегантно расправляться с сэром Чарльзом, чтобы потом просто отдать на съедение псине сэра Генри? Где логика? Напомню, в первом случае полиция даже не поняла, что это преступление. А во втором непременно начнется расследование.
Потому как вряд ли здорового сэра Генри хватит кондрашка при виде светящейся собаки. Пес из преисподней может его только загрызть.
При этом, внимание! - местные крестьяне уже в курсе, что огромная собака бродит по болотам. Как Стэплтон планировал "отмазаться", не представляю. Стоит только потянуть за ниточку - сразу выйдут на него.
И кстати: собака стала нападать на младшего Баскервиля только после того, как Холмс и Ватсон выстрелили в нее. Были ли у нее изначально планы включить сэра Генри в свое обеденное меню, вопрос открытый. Да, Стэплтон плохо ее кормил, но его самого она же не съела? Сколько всего в этом "дьявольском плане" зависит от этой несчастной собаки!

Нелепость № 5. Как вообще Стэплтон планировал предъявить права на наследство?

Уже длительное время любитель бабочек живет под чужими именами. И тут, после предполагаемой смерти двух своих родственников, он планировал выйти на сцену в белом пальто и заявить о своих правах? И полиция, конечно, совершенно ни в чем его не заподозрит?..

Нелепость № 6. Стэплтон не уничтожает улики.

Прожорливая Гримпенская трясина, поглощающая все живое и неживое, отказалась съесть башмак сэра Генри. Он спокойно лежит на кочке. Степлтон положил вещдок на видное место перед смертью. А то мало ли. Не догадается вдруг Холмс, что он убийца.

(Который, кстати, никого толком и не убил.)

Нелепость № 7. Собаку нельзя намазать фосфором.
Когда в Ленфильме снимали "Собаку Баскервилей", кинологи указали на один простой факт: нельзя намазать собаку фосфором или другой субстанцией. Она вылижет себя.

Я не хочу сказать, что Конан Дойл всего этого не осознавал. Кто знает, может, это была изысканная месть читающей публике, которая буквально заставила его воскресить Холмса?..

ИМХО: сэр Конан-Дойл и не догадывался, насколько изысканно прикололся с него Шерлок Холмс.

Альтернативное расследование. Срывая маски.

Стэплтон действительно покупает пса, но не для убийства. Он просто любит животных.

Да, он мажет собаку светящимся составом - но не для того,чтобы довести Баскервиля до инфаркта. А чтобы не потерять любимого пса в болотном тумане. Возможно, ему нравится пугать простодушных крестьян инфернальной псиной. Но не более того.

Инфаркт, который случился с сэром Чарльзом, не был спланирован Стэплтоном. Напомним, что убить кого-либо столь экзотическим способом - вещь затруднительная. Собака просто сорвалась с поводка, и сэр Чарльз совершенно незапланированно отправился к праотцам. И вот тогда-то Берил и решает представить это происшествие как убийство (полиция, напомню, посчитала его несчастным случаем).

Для этого она и проделывает все странные и нелогичные манипуляции в Лондоне - не только пишет загадочное письмо сэру Генри, но и крадет башмаки и устраивает слежку за сэром Генри, называясь ... Шерлоком Холмсом.

Байяр утверждает, что этот подставной Холмс - сама Берил.

Понимаю, что это забавно: Берил с приклеенной бородой, но, в конце концов, она могла и кого-нибудь попросить разыграть этот спектакль. Мало ли поклонников у красавицы...

Важны не детали маскарада, а цель: привлечь похищением ботинок и подложным Холмсом внимание Холмса настоящего.

А вот Стэплтону выписывать такие кренделя совершенно смысла нет. Будет ли серьезно настроенный на миллион преступник кокетничать с известным сыщиком, обнаруживая свое присутствие?

Здесь можно возразить: а как же информация, что Стэплтон связал бедняжку в лондонском отеле? Что ж, информация эта очень похожа на вранье: во-первых, письмо она все-таки написала, во-вторых, в гостинице делают уборку и вряд ли возможно держать там женщину связанной долгое время, а в-третьих, мы знаем об этом лишь со слов самой Берил...

Заметим, что львиную долю информации об этом деле мы узнаем исключительно от Берил, а она свидетель более чем предвзятый...

Портрет Стэплтона - расхитителя государственной собственности и хладнокровного убийцы - рисует перед нами его супруга. Которая ненавидит его за измену. Можем ли мы ей верить, вот вопрос...

Далее, никакого плана по уничтожению сэра Генри у Стэплтона не было.

Попытка уничтожить сэра Генри при помощи собаки сама по себе весьма ненадежна и фантастична. В повествовании собака бросается на сэра Генри только после того, как в нее выстрелили! Ну нет у нас прямых доказательств, что она съела бы с аппетитом младшего Баскервиля, даже при условии активного науськивания башмаком...

И зачем Стэплтону убивать сэра Генри именно при помощи уже "запеленгованной" собаки, зная, что его "пасет" доктор Ватсон, а значит, и Шерлок Холмс?

Вместо этого можно предположить вот что: собаку выпустила Берил и сообщила энтомологу, что любимая псина бежала.

И наш ученый погнался по тропинке, с которой женская ручка уже убрала вешки...

Заметим, что Берил, не стесняясь, сообщает Холмсу, что эта "светлая" мысль посещала ее:

Как может он сегодня ночью увидеть вехи? Мы вместе с ним расставляли их, чтобы наметить тропинку через трясину. Ах, если бы я только могла сегодня вынуть их. Тогда он был бы в ваших руках.

По версии Байяра, Берил 1) убрала (или переставила) днем вешки 2) вечером выпустила собаку, сообщив супругу, что любимый пес рванул на опасное болото, где и потонуть недолго 3) сама связала себя, поджидая сыщика.

Все это логичнее, чем прятаться от Холмса на руднике в сердце трясины, о существовании которого осведомлена ненавидящая тебя супруга.

А еще Берил подкинула на болота ботинок сэра Генри, который, в отличие от Стэплтона, не утонул в зловонной жиже, а лежал на видном месте, на кочке, всем своим видом изобличая преступника.

Шехерезада, рассказывая истории, спасала собственную жизнь, Берил же использует повествование для убийства и обогащения. Причем убийство совершается без оружия, без угроз, даже без оскорбительных высказываний: жертва сама спешит навстречу своей смерти под аплодисменты остальных персонажей, - трудно отыскать в анналах преступного мира другой столь же оглушительный успех.



Пьер Байяр, блестящий современный литературовед, огорошил неожиданным открытием: Шерлок Холмс провалил дело о собаке Баскервилей.

В этом произведении, оказывается, есть одно незамеченное убийство и один непойманный преступник.
Точнее, преступница.
Как мы уже выяснили раньше, детективная интрига в "Собаке Баскервилей" хромает на все четыре лапы. Но это при условии, что мы полностью доверились выводу Холмса: преступник - Стэплтон.
А вот если посмотреть на историю совсем с другой стороны, то окажется, что Стэплтон - жертва. А главное - почти все нестыковки исчезают...
Что мы знаем о его смерти? Ни-че-го. Он побежал на болота, в некое убежище, и не вернулся.
Заметим, что никто особо его и не искал. (а если он - выжил?)
Байяр утверждает, что истинная цель этой детективной интриги - совсем не убийство Чарльза и Генри Баскервилей, а убийство самого Стэплтона.

Гибель Стэплтона - не- событие, смерть без определенного места, даты и даже стопроцентной вероятности - полностью стерта из повествования и поэтому не может дать повод к расследованию. Убийце удалось скрыть свое злодеяние и одновременно стереть из этой истории собственную личность.
Кто мог хотеть отправить Стэплтона на тот свет? Кто ненавидел его? Конечно, его супруга, красавица Берил, которую он a) обрек на нищенское существование и б) изменил с Лорой Лайонс.
А деньги Баскервилей она могла получить гораздо проще, чем Стэплтон: достаточно "окучить" сэра Генри и стать миссис Баскервиль во второй раз.
Стэплтону наследство вряд ли светит: даже изведя всю родню под корень, как он собирался доказать свое родство и главное - непричастность к двум смертям кряду? Как он намеревался выйти сухим из всей этой болотной истории?

Холмс (с подачи Берил, кстати) предлагает следующие варианты: после гибели обоих Баскервилей Стэплтон мог объявиться под своим подлинным именем в Южной Америке и затребовать фамильные миллионы туда; изменить внешность; найти сообщника.

Ну да. Все это, наверное, сработает, но при условии, что в Скотленд-Ярде одни слабоумные (ну-у, если исходить из мнения самого Холмса об этой конторе...ну, вы помните) и не станут проверять личность взявшегося из ниоткуда наследника...

А Берил, повторимся, могла заполучить богатство легко, не вызвав абсолютно никаких подозрений: выйдя замуж за сэра Генри.
Нужно только убрать ненавистного супруга.
Шерлок Холмс, кстати, мимоходом замечает:
"Женщина, в жилах которой течет испанская кровь, не простила бы ему измены."
Так она и не простила.

ПОДЛИННАЯ ИСТОРИЯ БАСКЕРВИЛЬСКОГО ЧУДОВИЩА

Все убедились, кто истинный виновник "Дела Баскервилей"? Логично? Аргументировано? Еще бы. Но давайте сделаем перекур "на пару трубок" и посмотрим на исходные данные более вооруженным глазом. Не забывайте, это ведь английское убийство, а мы все еще не заподозрили садовника!

- Я могу вас утешить, Ватсон: в мире таких, как я, очень немного; может быть, даже я такой один.
Ватсон подумал: "Вот - вляпался!"
- Нет, Ватсон! Вляпаетесь вы в следующей серии

Короля играет свита, Автор играет героем, но что будет, если герой - король детективов и его свита - Автор?

Я должен восстановить доброе имя оклеветанного человека и обелить репутацию его злосчастной собаки. Речь идет о мистере Стэплтоне, которого герой Конан Дойля, частный сыщик Шерлок Холмс обвинил в убийстве Чарльза Баскервиля и подготовке покушения на Генри Баскервиля.

Более века длится вопиющее заблуждение. Пришло время покончить с ним, раз и навсегда разобраться в подлинной подоплёке событий, произошедших сто лет назад в далеком Девоншире посреди торфяных болот.

Невиновность мистера Стэплтона (будем называть его именем, которое он сам выбрал) я намерен доказать, основываясь исключительно на тексте произведения сэра Артура. Следует лишь внимательно прочитать его, без пристрастий и предубеждений, в случае сомнения истолковывая факты в пользу обвиняемого, как и предписывает Закон. Шаг за шагом пройдем мы по повести – и узнаем Истину.

Начнём с собаки

Доктор Ватсон описывает её как злобного монстра, сеющего смерть на торфяных болотах: «Ни в чьём воспаленном мозгу не могло бы возникнуть видение более страшное, более омерзительное, чем это адское существо, выскочившее на нас из тумана»; «Чудовище, лежавшее перед нами, поистине, могло кого угодно испугать своими размерами и мощью». Да и Шерлок Холмс ее не жалует: «Собака была совершенно дикая…».

Знаменитый сыщик утверждает, что в смерти сэра Чарльза повинна именно она: «Собака, натравленная хозяином, перемахнула через калитку и помчалась за несчастным баронетом», она же стала причиной смерти злодея-каторжника, и уж что совершенно несомненно – она бежала за сэром Генри.

Но вспомните – ни на одной из предполагаемых жертв не было следов нападения собаки! Сэр Чарльз умер от декомпенсации хронического порока сердца, каторжник свалился со скалы, сэр Генри остался невредим: «Холмс возблагодарил судьбу, убедившись, что он не ранен». Три случая – и ни одного укуса! А ведь Шерлок Холмс говорит, что хозяин специально натравливал собаку на жертвы. Что ж это за злобное чудовище: его натравливают, а оно не кусает? «Мы с вами опять-таки знаем, что собаки не кусают мёртвых», – объясняет Ватсону сей парадокс сыщик, но я-то знаю, что по команде «фас» злобная собака укусит кого угодно, хоть тряпичную куклу. К тому же пса неоднократно видели фермеры (свидетельство доктора Мортимера: «Все они рассказывают о чудовищном привидении, почти слово в слово повторяя описание того пса, о котором говорится в легенде»), он забредает на аллеи Баскервиль-холла, но ни одного случая агрессивного поведения не отмечается. Вот тебе и дикая, злобная псина.

Большие размеры? Это не преступление. Страшная внешность? Субъективное мнение. Воет? А что еще делать собаке, целыми днями сидящей на цепи?

Но ведь она бежала за сэром Генри? Бежала. Потому что тот бежал от неё. Спросите любого собаковладельца, как он подманивает непослушного, заигравшегося щенка? Он делает вид, что уходит. Или даже убегает. И пес непременно устремится за ним – отнюдь не с целью загрызть хозяина, а поиграть. Даже мой Шерлок, собака вежливая, учёная и вполне взрослая, обожает гоняться за мной, притворно щёлкая зубами у самых щиколоток или наскакивая на грудь и норовя облизать лицо. Да и другие вёселые собачки не прочь оставить отпечатки своих лапок на моей куртке. Ничего, для того они и существуют, прогулочные куртки…

Умные родители внушают ребёнку: никогда не бегай от собаки. А почему бежали оба Баскервиля? Об этом позднее, но совершенно очевидно, что, с точки зрения собаки, они приглашали её к веселой игре.

Но когда бегущий падает, Баскервильский Монстр немедленно прекращает погоню и в смятении убегает, не причинив упавшему ни малейшего вреда.

Самый дотошный читатель вспомнит о скелете спаниеля, найденного в логове Баскервильской Собаки. Подлинное значение этой находки я раскрою ниже, сейчас лишь отмечу, что внутрисобачьи отношения человеческому суду неподсудны.

Итак, мерзкое жестокое чудовище исчезло. Осталась здоровенная псина, скучающая дни напролёт на цепи, а в краткие часы свободы охотно принимающая предложения побегать взапуски, но никогда, никогда, НИКОГДА не укусившая ни одного человека. Просто кому-то было выгодно, чтобы ее считали кошмарным созданием.

Кому?

Вспомним историю прародителя Баскервильской Собаки, изложенную в известном манускрипте. Чудовище не бесчинствует – оно карает бесчестного негодяя и насильника Хьюго Баскервиля (любопытно, что и в славянской мифологии присутствует Полкан, существо с пёсьей головой, мстящее насильникам за поруганную девичью честь). И боятся его лишь те, чья совесть нечиста. Сам автор манускрипта предостерегает сыновей, но призывает ничего не сообщать о чудовище сестре Элизабет – очевидно, что для неё собака Баскервилей угрозы не представляет.

Запомним это и перейдем к главной жертве клеветы – бедному мистеру Стэплтону.

Гадкий утенок Баскервилей

«Нам еще не приходилось скрещивать рапиры с более достойным противником», – пугает Холмс. Но что действительно известно о Стэплтоне? Он – племянник сэра Чарльза, кузен Генри Баскервиля. Женат на красавице костариканке. Под фамилией Ванделер вернулся на родину отца, в Англию, где открыл школу – предприятие общественно полезное и отнюдь не предосудительное.

Работу любил: «что меня привлекало в ней, так это тесная близость с молодежью. Какое счастье передавать им что-то от себя самого, от своих идей, видеть, как у тебя на глазах формируются юные умы!» Эпидемия в школе (возможно, брюшной тиф) перечеркнула педагогическую карьеру Стэплтона. Он меняет фамилию и поселяется около родового гнезда, отдаваясь другой страсти – энтомологии, в чем и преуспевает: «он считался признанным авторитетом в своей области, имя его было присвоено одной ночной бабочке, описанной им ещё в Йоркшире».

Сам факт смены фамилии – не преступление. Не исключено, что Ванделер хочет дистанцироваться от родственников-аристократов, изгнавших его отца в Южную Америку, где тот и умер от болезни. Скромная жизнь неподалеку от родовой резиденции доставляет ему своеобразное удовлетворение. Старшая ветвь Баскервилей получила деньги, землю, титул. Ему же достается в наследство одна Собака.

Каковы мотивы убийства, приписываемого Стэплтону? Холмс уверяет: «его цель была получить поместье; ради этого он не стеснялся в средствах и шел на любой риск». Но сэр Чарльз стар и болен, а Стэплтон считает себя единственным наследником: «очень возможно, что сначала Стэплтон даже не подозревал о существовании наследника в Канаде». Так стоит ли рисковать, тем более что он «знал, что у старика больное сердце»? Разумней подождать естественного развития событий, а пока объявиться дядюшке и призанять, буде в том нужда, деньжат: «сэр Чарльз… своим радушием и щедростью успел снискать себе любовь и уважение всех, кому приходилось иметь с ним дело… Будучи бездетным, он не раз выражал намерение ещё при жизни облагодетельствовать своих земляков», и уж родному-то племяннику на достойное дело денег бы дал наверное. А что может быть достойнее научных исследований или создания школы?

Но – не раскрывает Стэплтон дядюшке тайну собственного происхождения, и денег не просит. Причина проста – Стэплтон горд и не корыстен. Сачок у него есть, бабочки летают рядом, что ещё нужно энтомологу?

Хорошо, положим, чужая душа – потёмки, и он всё-таки хочет заполучить поместье непременно злодейским путем. Но почему же делать это столь нелепо, даже глупо? Сама идея напугать – просто мальчишество. Испугается сэр Чарльз, но отчего ж обязательно умирать?

И зачем привлекать Лору Лайонс? Стэплтон якобы заставил ее назначить свидание сэру Чарльзу ночью в парке. С какой такой подлой целью? Выманить из дому? Но «сэр Чарльз Баскервиль имел обыкновение гулять перед сном по знаменитой тисовой аллее Баскервиль-холла. Чета Бэрриморов показывает, что он никогда не изменял этой привычке». Зачем же вмешивать в злодейство чужих, если баронет и без того в тот злополучный вечер «как обычно, отправился на прогулку»? И потом, каким образом заботящаяся о своей репутации женщина рассчитывала ночью добраться из Кумб-Треси (не ближний свет) в парк Баскервиль-холла, да ещё незаметно? Не на помеле же прилететь? Нет, если Лора Лайонс и планировала встречу с сэром Чарльзом, то именно затем, чтобы быть скомпрометированной, скомпрометировать сэра Чарльза и получить на него некоторые права. Мистер Стэплтон как наперсник баронета («сэр Чарльз проникся дружескими чувствами к Стэплтону и послал его в качестве своего посредника к миссис Лоре Лайонс») воспротивился тому. Тем не менее, письмо Лоры Лайонс – очень важная улика, если её растолковать правильно. Но об этом после.

Еще нелепее представляется попытка запугать до смерти Генри Баскервиля. Канадские фермеры со страху не умирают. Да, к финалу истории нервы сэра Генри изрядно расшатались, что привело к срыву, но надеяться на это было бы крайне легкомысленно. Куда проще убить молодого баронета холодным или огнестрельным оружием, а хоть и камнем – все подозрения пали бы на лютого каторжника Селдена, который сбежал из тюрьмы и обретался поблизости. Надежно, эффективно, безопасно. Но этого не произошло. Не произошло именно потому, что мистер Стэплтон не имел намерения убивать сэра Генри – впрочем, как и сэра Чарльза.

Он не чурается знакомства с другом Холмса, доктором Ватсоном. Зная, что каждое его слово будет передано сыщику («если вы появились здесь, значит, мистер Шерлок Холмс заинтересовался этим делом»), Стэплтон, тем не менее, рассказывает примечательный эпизод своей биографии – неудачу со школой в одном из северных графств. «А ведь отыскать учителя – самое простое дело. На этот предмет существуют школьные агентства, которые дадут вам сведения о любом лице, связанном с этой профессией».

Гениальные преступники так себя не ведут. А невинные люди – сплошь и рядом.

Леди Баскервиль

Если Стэплтона жизнь на болотах более чем устраивает – он натуралист, над трясиной порхают неведомые бабочки, – то для его красавицы жены подобная жизнь должна казаться прозябанием:
«Странное мы выбрали место, где поселиться, – сказал Стэплтон, будто отвечая на мои мысли. – И все-таки нам здесь хорошо. Правда, Бэрил?
– Да, очень хорошо, – ответила она, но её слова прозвучали как-то неубедительно».

Бэрил тяготит захолустье.
Единственная надежда – наследство. Сэр Чарльз стар и болен, следует только подождать, и она станет леди Баскервиль де-юре и де-факто. Опасность одна – вдруг баронет женится, пойдут дети, – прощай деньги, прощай титул. Лора Лайонс, «дама с весьма сомнительной репутацией» но «очень красивая женщина», определённо интересуется сэром Чарльзом, да и сам баронет проявляет к ней внимание.

От мужа Бэрил узнает, что Лора назначила свидание баронету. Бэрил хочет проучить баронета, показав тому Баскервильское Чудовище. Баронет мнителен, появление страшного пса, грозы блудодеев, поможет отвратить его от замужней дамы. Возможно, она не натравливает собаку, просто приказывает ей побежать в сторону сэра Чарльза – бросает палочку и т. п. Увы, потрясение оказалось слишком тяжелым, сердце старика не выдержало.

Вдруг объявляется Генри Баскервиль. Что ж, это ещё лучше – за него можно выйти замуж!

Прежде всего необходимо, чтобы наследник приехал в Баскервиль-холл. Для этого Бэрил пишет подметное письмо. Нет более верного способа заставить мужчину поступить неразумно, чем обвинить в трусости.

Знаменитые «если рассудок и жизнь дороги вам, держитесь подальше от торфяных болот» – типичный пример ловли на «слабо». Генри Баскервилю не остается выбора – он отправляется в Девоншир: «как бы там ни было, но ответ мой будет таков: ни адские силы, ни людские козни не удержат меня здесь. Я поеду в дом своих предков».

Теперь Бэрил должна привлечь его внимание к себе, красивой загадочной девушке, живущей с недотепой-братцем. Первую атаку она повела на Ватсона, приняв того за нового баронета: «Уезжайте отсюда! – сказала она. – Немедленно уезжайте в Лондон!… – Она сверкнула глазами и нетерпеливо топнула ногой. – Не требуйте объяснений… Неужели вы не понимаете, что я желаю вам добра?»

Атака проведена мастерски. Тут и таинственная загадка, и участие, и ножка (времена-то викторианские), и нарочно надетое «нарядное платье» (химчисток в глуши нет, а платье после прогулок по болотам очень скоро перестает быть нарядным). Правда, поражена ложная цель, но не беда. Сэр Генри покорён: «он увлёкся ею с первой же встречи, и вряд ли я ошибусь, если скажу, что это чувство взаимное», – отмечает доктор Ватсон. Если бы Стэплтон действительно хотел любой ценой заполучить поместье, то должен был бы всячески поощрять увлечение Генри Баскервиля. Но он ведет себя совершенно иначе: «Стэплтон явно не желает, чтобы эта дружба перешла в любовь, и, по моим наблюдениям, он всячески старается не оставлять их наедине», – пишет в отчете доктор Ватсон. «Этот субъект даже близко меня к ней не хочет подпускать», – вторит сэр Генри.

Это не поведение расчетливого негодяя, который именно для подобного случая и представил жену сестрой. Это поведение ревнующего мужа, чувствующего, что жена готова покинуть его ради богатого соперника. Именно Бэрил выгодно быть не женой Стэплтона, а сестрой.

Стэплтон пытается отвадить сэра Генри. Как? С помощью собаки. Сэр Генри здоров, молод, и потому вид адского пса лишь отпугнет его, не нанеся физического вреда.

Но Бэрил против. Гораздо лучше иметь мужем богача-баронета, чем романтика-энтомолога. Она не хочет ни учить детей в школе, ни жить в болотах. Лондон, Париж, Нью-Йорк – вот города, достойные леди Баскервиль.

Бэрил готова сказать сэру Генри «да!». «Ей было хорошо со мной», – радуется сэр Генри. А муж… Пусть заблудится в Гримпенской трясине: «туда-то он найдет дорогу, а обратно не выберется! Разве в такую ночь разглядишь вехи? Мы ставили их вместе, чтобы наметить тропу через трясину. Ах, почему я не догадалась убрать их сегодня!»

Догадалась Бэрил, догадалась! И догадалась откреститься от этого деяния.

Стэплтон пытается любым способом предотвратить уход жены. Он связывает её (Холмс представляет это действо пыткой, но как знать, может, это была особенность супружеских отношений четы Стэплтонов, этакие игры), а затем, отделавшись от назойливого гостя, пускает по следу собаку. Пусть как следует попугает охотника до чужих жен! Но затем он почему-то направляется в сердце трясины. Объяснения Бэрил «там у него всё приготовлено на тот случай, если придется бежать» совершенно неубедительны. Что значит «всё приготовлено»? Прорыт тоннель в Париж или ждёт ковер-самолет? Нет, это не бегство. На отрезанный от мира островок его ведёт иное чувство – отчаяние. Жена предала, собака – убита, мир опостылел. Островок – то место, где можно побыть одному, наедине с природой, где нет измен, докучливых баронетов и врагов, притворяющихся друзьями.
Итак, миссис Стэплтон - виновна? Возможно...
Но миссис Стэплтон – отнюдь не главный злодей, нет!

Милый друг Баскервилей

«Собака Баскервилей» – воистину гениальный детектив. Главный злодей предстает перед нами с первых страниц, а читатель остаётся в неведении и поныне.

Но день настал!

Итак, «что понадобилось человеку науки, доктору Джеймсу Мортимеру, от сыщика Шерлока Холмса?»

На наших глазах Мортимер создает Дело Баскервилей. Сельский врач относится к легенде о собаке очень серьезно – мало того, он её пылкий проповедник! Именно от него узнают о причастности чудовища к смерти Чарльза Баскервиля и Холмс с Ватсоном, и сэр Генри. Странно, что, будучи не только близким другом, но и пациентом Мортимера, сэр Чарльз лишь за три недели до смерти поведал тому о своих страхах. Ещё более странно, что доктор Мортимер сам не догадался о них: в Гримпенском приходе он практикует пять лет, за это время даже нелюбопытный врач выучит местные легенды назубок.

До знакомства с Мортимером Генри Баскервиль тоже знал о легенде, да «не придавал ей никакого значения». Но «научное использование силы воображения» привело к тому, что к финалу повествования сэр Генри из «очень живого, здорового человека» становится неврастеником.

Движущая сила Дела Баскервилей не собака, а страх: чудовища обретают силу, лишь населив человеческое сознание. Роль квартирмейстера берет на себя Мортимер, погружая жертву в атмосферу ужаса: «мороз пробежал у меня по коже», – таково впечатление от слов «человека науки» у приземленного, здравомыслящего Ватсона. А каково было сэру Чарльзу?

Присмотримся к доктору Мортимеру.

Внешне он «весьма симпатичный человек», «нечестолюбивый, рассеянный», но так ли это? «У меня нет докторской степени, я всего лишь скромный член Королевского хирургического общества», говорит он, и в словах слышится горечь. Научные публикации прекращаются с переездом Мортимера в Гримпен – «Прогрессируем ли мы?», «Вестник психологии» (sic!!!), март, 1883. «Я женился и оставил лечебницу, а вместе с ней и все надежды на должность консультанта», – здесь явно проскальзывает недовольство женитьбой. Жена Мортимера замечательна именно своим отсутствием, «жена, о которой нам ничего не известно». Очевидно, что брак Мортимера неудачен: «близкие соседи стараются почаще встречаться друг с другом», но он ходит по гостям один, без жены, в Лондоне он опять один, жена на болотах. Да и то, что Мортимер забывает свою трость, «подарок от друзей ко дню свадьбы», в свете бессмертного учения Фрейда говорит о многом.

Жене муж тоже безразличен: «одет он был… с некоторой неряшливостью: сильно поношенный пиджак, обтрёпанные брюки», – за гардеробом Мортимера она явно не следит.

Мортимер обладает счастливой способностью уметь нравиться, он по душе Холмсу и Ватсону, коллегам и сэру Чарльзу. Несмотря на большую разницу в возрасте и общественном положении, он быстро становится столь близким другом старого баронета, что тот назначает его своим душеприказчиком, завещает тысячу фунтов – сумму по тем временам изрядную.

Но гораздо перспективнее представляется разработка сэра Генри. Стать для него ближайшим другом – вот задача, поставленная Мортимером. Друзья познаются в беде – значит, нужна беда. На болотах разыгрывается трагедия, а Мортимер – автор сценария, актёр и режиссер одновременно. Козлом отпущения он избрал Стэплтона.

Холмс сразу распознает в Стэплтоне Баскервиля. Мортимер, антрополог («это мой конек: надбровные дуги, лицевой угол, строение челюсти»), ещё при первом визите подсказавший Холмсу, что младший брат сэра Чарльза Роджер «как две капли воды похож на фамильный портрет Хьюго», должен увидеть это задолго до Холмса. Несомненно и то, что он, пять лет изучавший стоянки первобытных людей, знает Гримпенскую трясину куда лучше новичка Стэплтона. Вероятно, Мортимер показал путь к островку (на котором есть неолитическое поселение!) Бэрил, а уж она показала его Стэплтону: «мы ставили вехи вместе». Есть неопровержимое доказательство того, что Мортимер знал о логове Собаки. Это останки пропавшего пса Мортимера. Как сумел спаниель пробраться в сердце трясины? И, главное, зачем? Зов пола можно исключить – Собака наверняка была стерилизована, иначе все овчарки («на болотах много овчарок») бродили бы за ней толпами, какое уж тут чудовище, смех… Спаниель сопровождал хозяина, но цепная собака к вторжению на свою территорию отнеслась крайне болезненно…(здесь у меня несколько другие размышления, но общей версии они не изменяют)

Никто не поинтересовался, где был Мортимер в ночь смерти сэра Чарльза и в ночь смерти Стэплтона. Такова сила обаяния доктора Мортимера.

В финале книги Мортимер – любимый друг сэра Генри. Вместе с ним он отправляется в кругосветное путешествие, в те времена весьма и весьма длительное, бросив и больных «приходов Гримпен, Торсли и Хай-Бэрроу», и свою невидимую жену. Я не могу настаивать на том, что он склонит сэра Генри к гм… нетрадиционным отношениям, но именно это объясняет многое, включая неудачный брак Мортимера.

Интересно, кому откажет сэр Генри свое состояние?

Конец дела Баскервилей

Утверждают, что книги для писателя – дети, всех он одинаково любит, каждая ему дорога по-своему. Не дети, но духи! Писатель – ученик чародея, причем зачастую даже не ведающий о своем ученичестве. Мнит, будто он мастер, демиург, повелитель мух и вселенных, что все пойманное в чернильнице целиком и полностью принадлежит ему одному. «Захочу – помилую, а захочу – растопчу!» – так, кажется, говаривал купчина у Островского.

Но это верно в отношении духов самого низшего порядка, не духов скорее, а зомби, мертвых телесных оболочек, которыми действительно хоть тын подпирай. «Взвейся да развейся!»

Но если некая искра, уж не знаю, голубая, красная, коснётся пера писателя в момент творения – всё! Теперь неведомо, кто – чей. Как ни пытайся загнать вызванного духа в чернильницу, пустое. День ото дня дух матереет, обрастает плотью, того и глядишь, засунет в чернильницу самого автора.

– Писателев таперича нет! – горько рыдал мой коллега, когда ни друзья, ни приятели, ни даже враги не захотели признать в нем творца некоего опуса в чёрной обложке.
– П-проект, – рыдал коллега, – коллективный труд.
– Тогда утри сопли и пиши что-нибудь своё. Нетленное.
– Не могу. Он не пускает.
– Кто?
– Ратник… – и коллега пошел дописывать двадцать восьмую главу серийного детектива «Ратник во тьме».

Бороться с недотыкомкою сложно. Можно взять и сжечь рукопись, а чернильницу – о стену вдребезги! Можно просто поселиться в особняке на берегу тихой великой реки и всю оставшуюся жизнь тайком (но чтобы все знали!) писать великий роман о великом человеке (Кому Нужно, поймут!), можно заколоть героя на глазах почтенной публики, но куда надёжнее разделаться с ним по-свойски, по-писательски. Пусть знает, кто в чернильнице хозяин.

Артур Конан Дойль так и поступил – причем с присущим англичанину тактом и юмором. Он публично высмеял своего демона – но увидели это лишь посвящённые зелаторы (может, и вовсе один).

Действительно, быть известным лишь благодаря Шерлоку Холмсу довольно унизительно. Простенькие рассказы, поначалу воспринимавшиеся как подспорье, «джентльмен в поисках гинеи», взяли автора в полон. Мистер Холмс постепенно вытеснял Артура Конан Дойля, и со временем победа доктора Хайда казалась неизбежной.

А что мистер Холмс был скорее Хайдом, нежели Джекилом, кажется мне вполне вероятным. Кто вы, мистер Холмс? Какая причина заставляет вас тосковать в безмятежные дни и расцветать, оживая, при виде трупов и человеческого горя? Почему из всех профессий вы, человек недюжинного ума, имеющий влиятельного брата, выбрали именно ту, которая… Впрочем, остановлюсь, а то размахнусь еще на дюжину страниц.

Важно другое – Конан Дойль стал тяготиться своей тенью. Он, автор множества романов, спирит-эксперт, воспринимался как создатель дешевенького бульварного чтива (дешевенького в переносном смысле: Холмс по-своему был щедр с доктором Конан Дойлем).

Тарас Бульба, человек прямой, сказал: «Я тебя породил, я тебя и убью!»
Пробовали. Не получилось. Холмс вынырнул со дна Рейхенбахского водопада ещё более могучий, чем до падения. Договор подписан не кровью – чернилами!

Нет, дуэль с тенью должна быть иной, публичной, а выбор оружия – не духовое ружьё, а интеллект и юмор.

И она случилась!

«Собака Баскервилей» и есть знаменитая дуэль писателя с тенью. Конан Дойль «идет на вы», предупреждая Холмса словами д-ра Мортимера: «Слепок с вашего черепа, сэр, мог бы служить украшением любого антропологического музея до тех пор, пока не удастся получить самый оригинал». Мортимер явно начинает охоту на Холмса! Все перипетии честно разыгрываются перед глазами читателя. И Холмс бессилен! В своем расследовании я не ответил на ряд вопросов: кто следил за Холмсом в Лондоне? кто украл ботинок сэра Генри? кого ждал Селден, кружа у Баскервиль-холла? – но зачем лишать читателя удовольствия собственного расследования…

В отчаянии Холмс вешает на несчастного Стэплтона всех собак в округе, облыжно обвиняет во всех нераскрытых кражах и грабежах («он уже давно был опасным преступником»), не приводя, разумеется, ни единого доказательства.

Да он и сам знает о шаткости собственных позиций: «Все это одни догадки и предположения. Нас поднимут на смех в суде, если мы явимся туда с такой фантастической историей и подкрепим её такими уликами».

Холмс пляшет под дудочку Мортимера (который, безусловно ехидствуя в душе, сообщает Холмсу о привезенных из Южной Америки сэром Чарльзом научных материалах, на основании которых они долго спорили с баронетом о сравнительной анатомии бушменов и готтентотов), преследуя невинного Стэплтона. Увы, итог дела – ноль. В суд представить Холмсу нечего, разве труп убитой собаки. Но публика кричит «ура!» великому Холмсу. Пусть её. Зато Конан Дойль свободен! Он показал истинную цену своему герою, и теперь Холмс будет прыгать через барьер столько раз, сколько ему прикажет Хозяин.

Василий Щепетнев

(с)

www.221b.ru/archive/arch-110.htm



Эпилог

Брежнев и Суслов смотрят телевизор.
- Михал Андреич, кто это?
- Это - доктор Ватсон, Леонид Ильич.
- А это кто?
- Это - Шерлок Холмс.
- Хм-м... Ну... "доктор" - я понимаю, а что это за профессия - "шерлок"?

Что нам стопроцентно доказано, исходя из прочитанных вариантов?
1. История "Собаки Баскервилей" - очень запутанное дело. В разы сложнее, чем может показаться.
2. У сэра Конан-Дойля были свои личные счеты с Шерлоком Холмсом. Причем, силы были неравны. Очень сложно управлять реальностью из Страны Фантазии, по умолчанию, как Валинор, вынесенной за скобки окружающего мира.
3. И хоть Автор отменно прикололся над строптивым сыщиком, у меня сложилось убеждение, что и Холмс успел посмеяться над Автором. Да хоть тем, что сэр Генри ему не слишком-то понравился. Неважно, почему. Но, вычислив истинного преступника (вопрос еще - какого именно! Не думаете же вы, что список исчерпывается всего тремя подозреваемыми?), непревзойденный детектив слил дело в кратчашие сроки так, чтобы сэр Генри остался жив... в полном убеждении, что больше ему ничего не грозит...Только я бы его "везению" завидовать не спешила. Для "последнего потомка" рода Баскервилей всё только начинается. А сколько именно продлится - это уже сооовсем другой вопрос и за отдельную трубку.

@темы: ШХ

---

Папа-юрист и красивые ножки

Жителей юго-западных регионов Франции, граничащих с Испанией, принято называть гасконцами, но, в отличие от басков, это скорее георграфическое, чем этническое обозначение - гасконцы настаивают, что сохранили свой язык (к слову, не баскский, а романский - диалект окситанского), но в быту и традициях давно "офранцузились". Сохранилась лишь присущая им живость, акцент, ношение беретов, прижимистость и "любовь к преувеличениям". Так что кем на самом деле по национальности была семья Бернадотов, сказать сложно - они были гасконцами...


Дом в городе По, где родился Жан Батист Жюль Бернадот (кликабельно)

( Читать дальше... )

@темы: история

---

Faraday's Laboratory at the Royal Institution, 1870 engraving. Plate showing Faraday's laboratory, from The life and letters of Faraday, by Michael Faraday, 1791-1867, edited by Bence Jones, 1814-1873. London: Longmans, Green and Co., 1870. The title "Faraday's Laboratory at the Royal Institution" is given beneath the engraving. Date 1870. Engraving. Science History Institute. Source, via

Изображения: Национальная галерея Шотландии, Национальная портретная галерея и другие источники.
Фрагменты из книги Недвига С. И. Так кто же изобрел радио?, 2014:

« Все в мире взаимосвязано и взаимообусловлено, считал Фарадей. Если проводник с током приобретает свойства магнита, значит, и магнит должен вызывать появление тока. В 1821 г. в его дневнике появилась запись: «Превратить магнетизм в электричество».

Однако сразу решить задачу не удалось. Фарадей занялся другими делами, а чтобы не забывать о нерешенной задаче всегда, как говорят, носил в кармане кусочек магнита...

Прошло почти десять лет. А задача все еще не была решена. Наконец, летом 1831 г. Фарадей отказался от всех других занятий и сел за лабораторный стол. После множества опытов, не принесших положительного результата, в конце сентября Фарадей собрал установку с двумя обмотками, намотанными на металлическом кольце диаметром около 15 см. К одной из них через рубильник он подал напряжение с вольтова столба, вторую соединил с самостоятельно изготовленным гальванометром. То, что произошло после этого, поставило Фарадея в тупик. При подаче питания в первую обмотку стрелка гальванометра, подключенного ко второй обмотке, отклонилась. Отклонилась и вернулась в прежнее нулевое положение, хотя ток в первой обмотке продолжал течь. Почему? Непонятно. Раздосадованный Фарадей отключил питание, и стрелка снова отклонилась, но в противоположную сторону. Отклонение стрелки при отключении питания было еще непонятнее...

( Читать дальше... )

@темы: Дэн, наука в истории

---

( ещё про осень.. )

@темы: пейзажи

---

Когда речь в литературе или кино заходит об английских цыганах, русскому читателе-зрителю представляется привычный "ай-нане-нане-ромал" в начищенных сапогах, красной рубахе с семитским носом и кольцом в ухе... А вот и нетЪ. Те, кого так бездумно называют наши переводчики - это пэйви, или ирландские кочевники.

( Свернуть )

Во-о-отЪ, многое становится на свои места, да? "Пестрая банда" у сэра Артура Конан Дойла, родня Брэда Питта из "Большого куша" - все они пэйви, а никакие на хрен не цыгане. Я уж не говорю о том, как исчезает когнитивный диссонанс от того, что героев "Острых козырьков" одновременно обзывают ирландцами и цыганами...

А всего-то надо немного знать историю и этнографию, да. Ну, если вдруг сел переводить что-то классическое.

@темы: блокнот

---

из этой подборки www.liveinternet.ru/users/matrioshka/post392817...

@темы: картины

---

Это не сколько рецензия - сколько разбор что написано в книге с моей точки зрения любопытного

Саму книгу скачать - либо Милитера http://militera.lib.ru/memo/russian/korolkov_m01/index.html либо вот яндекс диск - https://yadi.sk/i/pUur_eJDNOI0Og (я ее уже выложил на яндексе, как заметил что на милитере она таки то же есть)

"Воспоминания военного юриста". М. Корольков.

Издано уже в эммиграции...

Службу начал автор юристом в Орле, в начале 20 века
Материал прелюбопытный. Рассказано о методах и классификации симулянтов при призыве (очень вспомнился Гашек да), на странице 19 как раз история как благодаря пособию "Объ искуственных и притворных болезнях у призываемых на военную службу" почти вывели на чистую воду симулянта, но тот взял и умер.
описаны далее случаи и способы самокалеченья.

Есть и судейский юмор

"защита приводит слова эксперта который доказывает, что бывают же и случаи самовозгорания имущества, судья задает эксперту вопрос - скажите, а бывают ли случаи самовозгорания НЕЗАСТРАХОВАННОГО имущества?"

А далее автор попадает на русско-японскую - стр 49 и далее... Бардак и разложение армии которое мы традионно ассоцируем с началом 1917 тут уже в зародыше описано лета 1904. Совершенно адская история запасных батальонов одного из полков 36й дивизии. На 750 человек кадрового состава в полк присылают 3700 запасных из Москвы, из которых около 1500 "Хитровцев" (кто такие читаем Гиляровского), причем среди хитровских босяков бывший офицер попался...
Хмм ну в общем еще один штришок в картину неудач в Манчжурии

Со стр 67 революционный 1905й, на стр 97 описано трагическое в своей бессмысленности неудачное покушение эсеровской "боевки" на генерала Каульбарса (при выходе из гостиницы боевик Тамара Принц уронила случайно саквояж с бомбой которой собиралась взорвать генерала, бомба взорвалась никому не повредив, Тамара в панике вбежала в номер гостиницы обратно и застрелилась). далее описано дело Мельникова пресловутое - члено Союза Русского народа, что якобы пострадал от евреев (146 порезов на теле) - поучительная история где концов не нашли, Интересно автор говорит как о чем то само собой разумеющемся о "поджогах дачников" - ну типа было такое вот негативное явление, его самого чуть не подожгли

Военно-юридическую практику он окончил в 1911 году. События когда он работал уже на белых в 1919-20автор собирался описать в другой книге.

Со страницы 144 идет интересный разбор о том какова психология показаний свидетелей. Чудесное описание со стр 158 о махинациях с сеном и фуражом, как опираясь на вещественные доказательства и записи раскрутить цепочку преступного умысла.

Это вполне могло бы пойти как основа писателям что будут писать детективы про "прошлую жизнь". Это вам не Фандорин
тут реальные преступники. Есть немного с иронией про экспертов и их промашки.

Цена в 1929 году в Югославии 35 динар или 70 американских центов или 18 французских франков.

fvl1-01.livejournal.com/99788.html

@темы: 20 век: Россия и вокруг нее

---

Такова была жизнь Левенштайна, когда вечером 4 июля 1928 года он прибыл в аэропорт Кройдона и сел на свой новенький трехмоторный "Фоккер", чтобы совершить перелет в Брюссель.





Пилотировали самолет Дональд Дрю и второй пилот Роберт Литтл. Из пассажиров, кроме Левенштайна, места в воздушном судне заняли камердинер Фред Бакстер, секретарь Артур Ходжосон и две стенографистки Эйлин Кларк и Паула Бидальон.
Погода была спокойная, полет проходил нормально, пока "Фоккер" не приблизился к Ла-Маншу. В это время Левенштайн решил выйти в туалет, расположенный в хвостовой части самолета. Больше его живым не видели.

По словам пилотов Дрю и Литтла, единственных, кто давал публичные объяснения происшедшего, когда Левенштайн не вернулся в салон, Бакстер пошел проверить туалетную комнату, но открыв дверь обнаружил ее пустой. Он прибежал к кабине пилотов и передал летчикам записку, в которой сообщил им, что босс исчез.

больше здесь truecrime-lj.livejournal.com/14665.html

@темы: самолеты, Interbellum

---

Что за прелесть жирная пудра Ауриха!
( дальше )

@темы: 20 век: Россия и вокруг нее, иллюстрации

---

Кения находится на восточном побережье Африки, с одной стороны ее омывают воды Индийского океана, с другой — возвышаются горные вершины, покрытые шапками снега. Уникальность местоположения (прямо на линии экватора), а также богатство флоры и фауны стали своеобразными визитными карточками этой страны.



( Читать дальше... )

@темы: пейзажи

---

Акварели Луизы Ингрем Рэйнер (Louise Ingram Rayner). Часть 1.

The Pantiles, Tunbridge Wells

( Читать дальше... )

@темы: картины, англомания

---

21.09.2019 в 13:56

Пишет  Sindani:

21.09.2019 в 13:19

Пишет  Странница Ли:

А про это что скажете?))

@темы: медицина, история кухни

---

20.09.2019 в 21:58

Пишет  kurufin_the_crafty:

Медичи: черный герцог Флоренции, или Мавр, который сделал свое дело

Джованни ди Биччи
Козимо Старый: часть 1
Козимо Старый: часть 2
Козимо Старый: часть 3
Пьеро Подагрик
Лоренцо Великолепный: часть 1
Лоренцо Великолепный: часть 2. Заговор Пацци (начало)
Лоренцо Великолепный: часть 2. Заговор Пацци (продолжение)
Лоренцо Великолепный: часть 3. Игра ва-банк
Лоренцо Великолепный: часть 4. The best
Лоренцо Великолепный: часть 5. Микеланджело, Савонарола и звезда над Карреджи
Пьеро Невезучий
Джованни Медичи (Лев X): часть 1
Джованни Медичи (Лев X): часть 2
Джулио Медичи (Климент VII)

А теперь вернемся немножко назад и познакомимся поближе с детским садом Медичи, оставшимся на руках сначала у папы Льва, а потом у папы Климента.

Состав детского сада (в порядке старшинства):

1. Ипполито Медичи, внебрачный отпрыск Джулиано, младшего брата папы Льва/кузена папы Климента, и урбинской аристократки Пачифики Брандано (между прочим, одной из претенденток на звание модели леонардовской «Джоконды»). Осиротел в 5 лет и был отправлен в Рим на попечение дяди Льва и дяди Климента.

2. Алессандро Медичи, внебрачный отпрыск темнокожей рабыни Симонетты и то ли Джулио Медичи/папы Климента, то ли его двоюродного племянника Лоренцо II (но официально считалось, что все-таки Лоренцо II). Плюс-минус ровесник Ипполито, родился не совсем понятно когда и не совсем понятно где, осиротел приблизительно в девять лет, но еще до смерти отца был сбагрен на воспитание в семейное имение в провинции.



3. Екатерина (Катерина Ромола) Медичи, законная дочь Лоренцо II и графини Мадлен де ла Тур д`Овернь. На девять лет младше Ипполито и Алессандро, осталась круглой сиротой в возрасте трех недель и воспитывалась сначала у бабушки по отцу, Альфонсины Орсини, а потом у сестры отца, Клариче Медичи.

В общем, состав наследников старшей ветви Медичи был не ахти: два пацана-бастарда и одна законнорожденная девчонка. Родись Екатерина мальчиком – и проблемы бы не было: законный наследник мужского пола, по маменьке – родич французского правящего дома, чего еще надо-то? Но, к несчастью для Флоренции, Екатерина родилась тем, кем родилась. Когда ей стукнет четырнадцать, она выйдет замуж за будущего короля Генриха II Валуа и уедет во Францию, где первую половину жизни ее будут дразнить «купчихой», а вторую половину полууважительно называть «черной королевой». Но Екатерина будет вертеть на нефритовом жезле и первое прозвище, и второе: тридцать с лишним лет она будет рулить внешней и внутренней политикой Франции, виртуозно лавируя между буйными Гизами и не менее буйными протестантскими вождями с единственной целью – сохранить для своих детей французский престол любой ценой. И у нее это получится: пока она будет жива, последние Валуа будут держаться на троне – пусть хреново, но все-таки держаться. Большего на ее месте не смог бы добиться никто. По факту, Екатерина – единственная из старшей ветви Медичи, кто в полной мере унаследовал политические таланты своего прадедушки Лоренцо Великолепного, но таланты эти, как уже было сказано, уплыли во Францию и Флоренции не пригодились никак.

Екатерина Медичи (в модусе «черной королевы») и ее детишки: будущий Генрих III, будущий Карл IX, Маргарита Валуа aka королева Марго и Франциск II.

Итак, главной надеждой рода Медичи считались родичи Екатерины мужского пола – Ипполито и Алессандро. Точнее, сначала только Ипполито – его темнокожего кузена семейство до поры до времени предпочитало перед публикой не светить. Кстати, как ни странно, вовсе не из-за цвета кожи: шестнадцативечная Италия – это вам не «Хижина дяди Тома», тут к расовому вопросу относились весьма толерантно – ну, арапченок и арапченок себе, эка невидаль, вон, в Милане вообще Лодовико Мавр правит («мавр», правда, не по крови, но зато рожа – будто и впрямь только-только из Африки эмигрировал). Дело объяснялось гораздо проще: пусть оба наследника Медичи незаконнорожденные, но у Ипполито все-таки мама – аристократка, а у Алессандро – рабыня. Стало быть, в негласной табели о рангах у Алессандро труба пониже, а дым пожиже, и наследник он, так сказать, второстепенный.

Тут, наверное, стоит сказать пару слов о рабстве в ренессансной Италии. Опять-таки, повторюсь: если кто вдруг представил себе негров, изнывающих на плантациях, как у Бичер-Стоу, - так это не по адресу. Рабы в Италии действительно были – и из Африки, и с Кавказа, и из славянских земель, в общем, отовсюду, где их могли отловить османские работорговцы, главные специалисты по этому делу в средиземноморском регионе, и перепродать в Венецию – один из основных центров европейской работорговли. Тем не менее, до размаха будущих Нового Орлеана или Рио-де-Жанейро Венеция никак не дотягивала: рабов было сравнительно мало, и стоили они немеренных денег. Иными словами, раб в Италии – это весьма статусная штука, купить раба – это, на наши деньги, все равно что лимузин себе в гараж поставить.

Соответственно, рабов своих итальянцы берегли и на тяжелых работах не использовали (никто ведь не будет покупать лимузин, чтобы возить на нем с дачи картошку). Держали их, в основном, в качестве домашней прислуги, а также ради понтов – вот выезжаешь ты в город, а за тобой целый интернационал эскортом тащится: настоящий негр, настоящий татарин, настоящий черкес, настоящий араб, и все разряжены в пух и прах и гербами хозяйскими обвешаны. Сразу видно, уважаемый человек едет, не нищеброд какой-нибудь!

При этом все эти негры-черкесы-арабы были крещеные – ну, не подобает же в порядочном христианском доме язычников держать! Это, правда, порождало другую проблему: порядочным христианам держать в рабстве точно таких же христиан тоже вроде как западло. В этом, кстати, и есть кардинальное различие между отношением к расовой проблеме в латино-католическом мире и в англо-протестантском: если для белых англосаксонских протестантов «низшая раса» - это, прежде всего, человек с другим цветом кожи, то для итальянских-испанских-португальских и т.д. католиков – это человек другой веры. Принял католичество – все, ты наш, и пофигу, какая у тебя там кожа. Вот был, скажем, какой-нибудь инкский касик Сайри Тупак, язычник поганый и вообще, с какой стороны ни глянь, недочеловек – а стал дон Диего Сайри Тупак, благородный аристократ, между прочим, зять испанского губернатора Чили Мартина де Лойолы, внучатого племянника святого Игнатия Лойолы!

(А теперь попробуйте представить какого-нибудь губернатора Новой Англии, который внезапно женится законным браком на дочке «грязного индейца» и привозит ее в Лондон ко двору его/ея величества. Фигово представляется? То-то же!)

Мартин Гарсия де Лойола и его жена, донья Беатрис Клара Койя, дочь Сайри Тупака:



В общем, поскольку рабы в Италии практически поголовно были христианами, то считалось хорошим тоном через какое-то время отпускать их на волю – по завещанию, или в честь каких-нибудь радостных семейных событий, или просто так. Ну а если рабыня рожала от хозяина ребенка – то тогда уж сам бог велел ей вольную дать: она ж теперь не хухры-мухры, а мать члена семейства, пусть даже и незаконнорожденного.

Вот и с матерью Алессандро приключилась такая же история. Звали ее Симонетта (или, в местном произношении, Симунетта), и была она рабыней Альфонсины Орсини, вдовы Пьеро Невезучего. Кто из семейства Альфонсины был отцом маленького мулатика, как мы уже знаем, науке неведомо – то ли ее сын Лоренцо, то ли ее двоюродный деверь Джулио aka папа Климент – но в любом случае ачивку «родила наследника дома Медичи» Симонетте присвоили. И ребенка официально признали – пусть и был Лоренцо II (официальный папаша) на тот момент семнадцатилетним долбодятлом не самых высоких моральных качеств, но все-таки он был нормальный итальянец, а не какой-нибудь там маркиз де ля Пайетри, который через два с половиной столетия не постесняется продать в рабство собственных детей, рожденных от негритянки (старшего, правда, через какое-то время выкупит назад – и станет потом этот старший отцом всем нам хорошо знакомого Александра Дюма-отца, простите за тавтологию). А Симонетте вручили вольную, выделили приданое и выдали замуж: за кого – толком непонятно, однако известно, что молодожены купили себе на приданое Симонетты ферму в урбинской деревушке Коллевеккьо и принялись заниматься там сельским хозяйством и плодить ребятишек.

О том, что у будущего герцога Флорентийского были единоутробные сиблинги-крестьяне, мы знаем из письма Симонетты, которое она через девятнадцать лет напишет уже взрослому Алессандро. Собственно, оригинал этого письма до нас не дошел, поэтому подлинность его несколько сомнительна. Но письмо крайне любопытное, так что текст я все-таки приведу:

«Mag.^co S.^or Alessandro fig.^lo car.^mo

Lextremita vi scripsi mi inducono et sforzano che con il visitarla la pregi et quanto posso lastrenga che per lamor dedio non me voglia abandonar in tanta necessità quale al presente me trovo, che a dui figliolini, quali ho non ho il suo da darli da mangiare, et lassamo star de le altre cose, de pane solo non li posso almeno una volta al mese cavarli la fame de Corpo, et non mi vale el mio perche qui... men se scade di sorte che non trovo ad vender qualche possessioncella che ho per posser substentarmi e non morir di fame, et posito che se potesse vender, non trovamo da posser comprar grano. Donde fig.^lo mancandone questa sola speranza quella merestata sola in V. Magnific.^ia non ho dove me voltare et ricorrere, siche vi prego per quanto amor portate a Dio non me vogliate mancare in cosi facta necessità et extremità. Lostensor della p.^nte è mio marito qual li raccomando quanto posso insieme con me ed questi due poveri fig.^li.

In Collevecchio adj xij di Febbraio MDXXVlIIj.

La V.^ra Cara madre Simunetta».

«Сиятельный господин Алессандро, дражайший сын!

Крайняя необходимость заставляет меня писать Вам и вынуждает посредством этого визита просить Вас и умолять изо всех моих сил, дабы ради любви к Богу Вы не пожелали оставить меня в той великой нужде, в коей ныне нахожусь я и двое моих маленьких детей, коих у меня нет средств прокормить; даже при всей бережливости я не смогу утолить их голод хлебом чаще раза в месяц; мой собственный голод не важен, потому что… (здесь в оригинале пропуск). Даже если бы я сумела продать то ничтожное имущество, каковое мне принадлежит, чтобы поддержать себя и не умереть с голоду, мы не смогли бы купить зерна. Посему, сын мой, у меня остается надежда только на Ваше Сиятельство, мне некуда больше обратиться, не к кому прибегнуть; потому я молю Вас ради любви, которую Вы питаете к Господу, не оставить меня в таковой нужде и крайности. Податель сего письма – мой супруг, какового я препоручаю Вам, как и себя саму, и сих двоих бедных детей.

Писано в Коллевеккьо 12 февраля 1529 года.

Ваша любящая мать Симунетта».

Письмо, конечно, невеселое, но с ним связан один ржачный момент: на основании этого текста некоторые англоязычные исследователи рабства в ренессансной Европе (не будем показывать пальцем!) сделали вывод, что муж Симонетты тоже был рабом (и сто пудов чернокожим, каким же еще!), потому как звали его экзотическим именем Лостензор. Я все никак не могла понять, откуда они взяли этого Лостензора, а потом нагуглила, наконец, письмо – и тут меня хватила смеховая истерика. :-)) Короче, ларчик просто открывался: Симонетта, или кто там за нее писал это письмо, просто не ставит апостроф между артиклем и гласной (нормальная штука по тем временам) и проглатывает конечную гласную (еще более нормальная штука). Так что экзотический раб Lostensor – это всего лишь l’ostensore della presente, «податель сего письма». Вот, блин, и верь после этого изданиям Cambridge University Press! :-))))

Ответил ли девятнадцатилетний Алессандро на письмо матери, которой он, скорее всего, даже не помнил, - неизвестно. Во всяком случае, став взрослым, он свое «рабское» происхождение не афишировал – хотя особо и не скрывал. Да и что скрывать-то, если все вокруг и так все знали, тем более что на рожу Медичи-полукровка получился Пушкин Пушкиным:



Тем не менее, повторюсь, за цвет кожи Алессандро современники не шпыняли, а вот за маму-рабыню и за то, что он сам не знал, где и когда родился, - вот это да, было дело. Даже собственное семейство первые годы держало его, так сказать, в резерве, пока до папы Льва и его кузена Джулио наконец не дошло, что наследников мужского пола у них отнюдь не семеро по лавкам, поэтому к власти на всякий случай надо готовить обоих племянничков – и аристократа Ипполито, и мулата Алессандро.

Когда племянничкам было лет тринадцать, заботливые дядюшки отправили их обоих во Флоренцию – учиться властвовать на месте, так сказать. Однако разница в положении двух кузенов сказалась и тут: Ипполито поселили в самом городе, в фамильном палаццо Медичи, который еще Микелоццо для Козимо Старого строил (там же в городе обосновалась и маленькая Екатерина вместе со своей теткой Клариче). А Алессандро, как второстепенному дублеру, выделили в качестве резиденции семейную виллу в Поджо-а-Кайяно. Впрочем, жить на вилле тринадцатилетнему подростку очень понравилось: там можно было охотиться сколько влезет (а это дело он очень любил), ну и коллекционировать оружие – еще одно любимое хобби Алессандро – ему никто не запрещал и денег на это родня ему отсыпала весьма щедро. Да и титулом пацана не обидели: приблизительно в это же время папа Климент выклянчил для него у императора Карла V титул герцога Пенне, и пусть это Пенне было всего лишь захолустным городишком в горах Абруццо, но все-таки это было самое настоящее герцогство!

Нынешнее Пенне:



Однако титулы титулами, но даже для малолетних герцогов школу еще никто не отменял. Наследничков усердно пичкали науками – а чтобы им было не скучно, вместе с Алессандро и Ипполито засадили учиться их дальнего родича Лоренцино Медичи (запомним это имя!), который был на пару лет младше обоих кузенов, и – привет, история искусства! – их однолетку Джорджо Вазари, которого Медичи опекали по традиционной программе «поддержим-талантливую-молодежь-а-вдруг-из-них-вырастут-гении».

Пока младшие члены семейства Медичи грызли гранит наук, за ними из Рима зорко наблюдал их дядюшка (а кое-кому, может быть, и батюшка) Джулио, он же папа Климент VII (дядюшка Лев X к тому времени уже почил в бозе, подхватив в недобрый час острую пневмонию). Может быть, Климент и впрямь был биопапашей Алессандро, как поговаривали злые языки, – но тем не менее он, как и Лев, продолжал делать ставку на Ипполито, а не на собственного предполагаемого отпрыска. Правда, при этом предполагалось, что Ипполито должен быть не только правителем Флоренции, но и как минимум князем церкви. (Похоже, попав в Ватикан, старшие Медичи твердо уверовали, что главный залог процветания их рода – это достижения его членов на церковном поприще, а уж власть светская к этим достижениям по-любому приложится. Надо сказать, в этом они не сильно ошибались).

В общем, из Ипполито усердно лепили большую церковную шишку. Уже в семь лет он стал архиепископом Авиньонским (естественно, так ни разу в Авиньоне и не побывав – ни в детстве, ни в более солидном возрасте: на фига напрягаться, если для этого епископы-викарии есть). При этом возможность выгодного брака для Ипполито тоже не отвергалась, потому как священный сан он не принимал (эту удобную схему мы помним еще по папе Льву, который чудненько прожил кардиналом-мирянином аж двадцать четыре года – вплоть до своего избрания в папы римские, когда уже хош не хош, а пришлось становиться полноценным духовным лицом). В общем и целом, план для Ипполито предлагался такой: живи себе, парень, на доходы от архиепископства, вникай в церковные дела (лишние знания карман не тянут!), но если что – мы все отыграем назад, сделаем тебя светским правителем и женим на ком-нибудь политически симпатичном.

Наиболее политически симпатичной папе Клименту казалась Маргарита Австрийская, внебрачная дочка императора Карла V. Смущало только одно – Маргарита на тот момент была в таком нежном возрасте, что еще и ходить толком не научилась. Так что потенциальную помолвку пришлось отложить в долгий ящик. А потом, как мы уже знаем, отношения Климента с императором испоганились, грянуло Великое разграбление Рима, во Флоренции поднялся бунт, и Ипполито с Алессандро, бросив все (включая маленькую Екатерину), бежали из родного города куда глаза глядят. Климент тоже бежал из разграбленного Рима куда глаза глядят, и встретилось все семейство (минус оставшаяся в заложниках у флорентийских народных масс Екатерина) только в захолустном Орвьето, где перепуганный папа наконец-то счел возможным остановиться без опасения, что обозленные наемники Карла найдут и прирежут его к чертям собачьим.

Впрочем, через год папа таки наступил на горло собственной гордости и примирился с Карлом. Семейство снова перебралось в Рим, где Климент, крайне озабоченный будущим рода Медичи, быстренько сделал своего любимчика Ипполито, которому как раз стукнуло восемнадцать: а) кардиналом, б) папским легатом в Перудже, в) папским легатом в Генуе, г) администратором епархии Казале-Монферрато, д) аббатом чертовой кучи крайне прибыльных аббатств, е) и т.д., и т.п.

Однако Ипполито заботу дядюшки ни фига не оценил. Ему не хотелось быть князем церкви – ему хотелось быть просто князем, причем, желательно, князем-полководцем. Как пишет Кэтрин Флетчер, кто-то из римских сатириков даже написал по этому поводу ехидный стишок: «Ныне, когда папа дышит на ладан, все кардиналы плетут интриги, чтобы стать следующим понтификом, и только Медичи, который мечтает стать солдатом, на это плевать».

Ипполито Медичи (правда, уже не восемнадцатилетний, а чуть старше), недовольный обладатель массы прибыльнейших церковных должностей:



При этом Ипполито отнюдь не был дураком и солдафоном. Напротив, судя по отзывам современников, он был весьма образованным парнем – куда образованнее, чем, скажем, его кузен Алессандро (хотя и Алессандро даже его злейшие враги в интеллектуальных способностях не отказывали). По части светского обхождения Ипполито тоже давал своему темнокожему родичу сто очков вперед – Алессандро был товарищем грубоватым и прямолинейным, как асфальтоукладочный каток, а Ипполито был куда как гибче и дипломатичнее. Правда, утруждать себя применением своих дипломатических талантов по отношению к любящему дядюшке у Ипполито и в мыслях не было. Напротив, он демонстративно отлынивал от своих кардинальских обязанностей, прогуливал консистории и временами даже нахально поминал в присутствии Климента покойного Чезаре Борджа – мол, вот он тоже был кардиналом, но папа Александр освободил его от этого тяжкого бремени и сделал папским гонфалоньером, ибо мудро внял стремлению любимого дитяти к военной стезе, не то что некоторые…

Немудрено, что в конце концов отношения между Климентом и непослушным Ипполито накалились добела. Через некоторое время послы при папском дворе начали строчить на родину донесения, что ветер переменился: теперь папа все больше предпочитает своего другого племянника, светлейшего синьора Алессандро. Но Ипполито от этого было не легче: вместо того, чтобы перенести на «светлейшего синьора» свои церковные планы и умучить его скучным кардинальством, папа Климент, наоборот, решил сделать из Алессандро светского правителя – то бишь, выдать ему именно те плюшки, которых так страстно добивался Ипполито!

Это был грандиозный облом, но исправить уже ничего было нельзя. Папа Климент, вопреки своему обыкновению, был тверд как кремень. Хуже того, он даже решил женить Алессандро на маленькой Маргарите Австрийской, той самой, которую когда-то планировал заполучить в жены для Ипполито. В рамках выполнения этого плана Климент командировал обоих племянничков в Геную, куда как раз прибыл Карл вместе со всем своим двором: Алессандро – в качестве жениха, а Ипполито, увы, в качестве всего лишь папского легата.

(Конечно, вряд ли Ипполито сильно переживал, что ему не светит жениться на девочке младшего школьного возраста – на тот момент молодой кардинал был уже давно и прочно влюблен в шестнадцатилетнюю красавицу Джулию Гонзага, для которой он строчил перевод на итальянский язык вергилиевской «Энеиды», - но, согласитесь, уступать кузену-мулату честь быть императорским зятем все-таки обидно!).

Маленькой Маргарите к этому времени исполнилось всего восемь лет. Свою родную мать, фламандскую служанку Иоганну ван дер Гейст, она не видела никогда – сразу же после рождения ее отдали на воспитание сначала двоюродной бабке (и полной тезке) Маргарите Австрийской, а потом тетке по отцу Марии, вдове короля Венгрии. Родного папочку-императора восьмилетняя Маргарита, похоже, впервые увидела живьем тогда же, когда и своего жениха – до сей поры Карл в жизни девочки не отсвечивал никак, хотя официально признал ее и алименты бабло на ее содержание и воспитание отстегивал беспрекословно.

Маргарита Австрийская, она же в будущем – Маргарита Пармская:



На самом деле, можно только гадать, как чувствовал себя ребенок, которого притащили из родного Брюсселя в какую-то непонятную Геную, поставили перед стремным бородатым дядькой с челюстью ящиком и сказали: «Это ваш батюшка». А потом поставили перед не менее стремным курчавым обормотом, смуглым, как закопченный котелок (ага, это после Фландрии-то, где все рыжие и белокожие!), и сказали: «Это ваш суженый». Впрочем, на чувства Маргариты всем было традиционно плевать – се ля ви, такова жизнь королевских дочерей, пусть даже и незаконных.

Карл Пятый, батюшка Маргариты:



Зато Карлу его потенциальный зять внезапно очень понравился. Алессандро протусовался при императорском дворе несколько месяцев, объехал вместе с Карлом пол-Италии, и когда будущим родичам пришла пора расстаться, то расстались они крайне довольные друг другом. По просьбе папы Климента Карл выделил войска для вышибания из Флоренции республиканцев и водворения туда династии Медичи, и в 1531 году Климент вместе с Алессандро и прочими членами семейства торжественно въехал в родной город.

Естественно, управлять возвращенной Флоренцией самолично папа не собирался – у него и в Риме дел было по горло, поэтому сию задачу возложили на Алессандро (отверженный кардинал Ипполито кусал себе локти от зависти, но ничего поделать не мог).

На прощание Климент, не мудрствуя лукаво, придумал для племянничка простой, но вполне доходчивый титул: Capo della Reppublica – глава (или, если хотите, главарь) республики. Флорентийцы заскрипели зубами, но стерпели. Деваться было некуда: город устал от бунтов и войн, да и бодаться с союзником императора было себе дороже – императорские войска по-прежнему шастали по Италии и в случае чего могли быстренько показать Флоренции кузькину мать. К тому же, по мнению городских оптимистов, пока что все было не так уж плохо. Да, деликатностью и дипломатичностью глава республики не отличается (и вообще, скажем прямо, ведет себя как истинный мафиозный главарь), но все-таки республиканские институции худо-бедно функционируют, Синьория собирается, чего-то там голосует, правительственные комитеты так-сяк работают. Правда, Алессандро, по наущению папы Климента, захапал себе право войти в состав каждого из комитетов (и должность пожизненного гонфалоньера в придачу) - но ничего, все как-нибудь обойдется, думали флорентийцы.

И сильно ошибались. Несколько месяцев папа Климент и император Карл с одобрением следили за действиями своего молодого протеже, а потом решили, что пришла пора кончать эту комедию с демократией. Карл небезосновательно считал, что его дочери нужен нормальный зять-властитель, а не какой-то там мутный capo. Папа Климент, в свою очередь, не менее безосновательно считал, что демократическую заразу надо изничтожить, пока есть возможность: иначе рано или поздно (причем скорее рано) Медичи снова вышибут из Флоренции, а четвертого изгнания за сто лет семья просто не перенесет.

В итоге в апреле 1532 года, через девять месяцев после возвращения Медичи в город, Карл объявил на всю Европу, что дарует Алессандро титул герцога Флорентийского. Это была воистину мировая сенсация. Темнокожий бастард, сын матери-рабыни и неизвестного отца, бывший «запасной дублер», годами живший в тени более родовитых родичей, в один миг вознесся на высоту, о которой и помышлять не смели ни Козимо Старый, ни даже Лоренцо Великолепный: он стал официальным наследственным монархом Флоренции.

Наверное, горожане даже не сразу поняли, что многовековой кошмар Флорентийской республики наконец-то сбылся – она перестала быть республикой. Но когда разогнанные члены Синьории понуро вышли из дворца, в котором теперь будет жить Алессандро и который отныне перестанет называться Палаццо делла Синьория, когда по приказу новоявленного герцога с дворцовой башни сбросили колокол Вакка, столько раз сзывавший флорентийцев на общегородское собрание, тогда даже самому распоследнему дураку оптимисту стало ясно: эпоха закончилась. Флорентийская республика мертва – Медичи, которых она приютила почти четыре столетия назад, в конце концов добились своего и повергли ее в прах, превратив Флоренцию в самое обычное итальянское герцогство – такое же, как Милан, Неаполь или Урбино.



Из осколков Вакки Алессандро распорядился отлить монеты со своим портретом, как бы намекая горожанам: то ли еще будет. Как показало будущее, слов на ветер он не бросал.

Продолжение следует…

@темы: исторические россказни

---

Эта штука называется HZ-1, в 1954-1955 компания de Lackner изготовила 12 экземпляров для американской армии, предполагалось использовать их в разведке. Вопреки расчетам конструкторов, управлять машиной оказалось неожиданно трудно, при излишне резких маневрах лопасти несущих винтов схлестывались. Когда две машины разбились, проект закрыли.


vadim-proskurin.livejournal.com/1239036.html

@темы: история транспорта

---

Архетипический корсет, о котором мы обычно говорим, когда упоминаем корсетную полемику между гигиенистами и ретроградами, возник на самом деле совсем недавно: только в середине XIX века. Это был плод индустриальной революции.

@темы: история одежды

---

Паровой дилижанс доктора Чёрча. около 1836 года.

( Читать дальше... )

@темы: паромобили

---

20.09.2019 в 18:05

Пишет  Sindani:

20.09.2019 в 02:52

Пишет  ZEAl:

@темы: блокнот