"Чтобы установить, как повлияло повышенное употребление молока на жителей Европы, международная группа исследователей сравнила рост и массу 3507 человеческих скелетов из 366 археологических памятников за 25 тысяч лет. Это позволило собрать большое количество данных из различных точек земного шара и сопоставить их с генетическими свидетельствами переносимости или непереносимости лактозы и с археологическими данными о распространении молочного животноводства.
В результате удалось выявить явную тенденцию увеличения массы и роста людей в регионах, где было отмечено развитие молочного животноводства, а также возникновение и распространение мутации, ответственной за переносимость лактозы. Иными словами, массовое употребление в пищу молока положительно сказалось на физическом состоянии людей, ведь теперь они были обеспечены стабильным источником пропитания".
Источник
Очень огрубляя, картина выглядела так: в верхнем палеолите и мезолите европейцы охотились и были высокими и здоровыми - 170 см и 70 кг (хотя нам, акселератам, такие люди и кажутся мелковатыми). Потом народ измельчал. Было ли это связано с распространением земледелия, или с тем, что охотникам кушать стало нечего? Я, скорее, за второе. А потом, в местах, где распространились гены переносимости лактозы люди вновь стали крупнее.
Обращает на себя внимание долина Дуная 8-10 тыс. лет назад. Люди были высокие, но худые. tito0107.livejournal.com/1964090.html
Источник
Очень огрубляя, картина выглядела так: в верхнем палеолите и мезолите европейцы охотились и были высокими и здоровыми - 170 см и 70 кг (хотя нам, акселератам, такие люди и кажутся мелковатыми). Потом народ измельчал. Было ли это связано с распространением земледелия, или с тем, что охотникам кушать стало нечего? Я, скорее, за второе. А потом, в местах, где распространились гены переносимости лактозы люди вновь стали крупнее.
Обращает на себя внимание долина Дуная 8-10 тыс. лет назад. Люди были высокие, но худые. tito0107.livejournal.com/1964090.html
Характерная деревня Датмура: дома-"сундучки" из местного камня. …Я сорвалась с кочки и наступила на весёлое зелёненькое. Зелёненькое чавкнуло и заглотало мою ногу до колена. Я рванулась и почувствовала, как болото со страшной силой тащит у меня с ноги мембранный трекинговый ботинок. Перспектива остаться в одном ботинке посреди 12-мильного маршрута удесятерила мои силы; извиваясь и цепляясь за траву, я дралась за ботинок, как саблезубая белка из «Ледникового периода» за свой орех, пока болото, разочарованно пузырясь и воняя, не выпустило мою ногу. Сгинуть в Дартмуре, практически в одной трясине с мистером Стэплтоном, — славный конец для любого шерлокомана, но совсем другое дело — в одном ботинке пересекать те самые «торфяные болота», от которых загадочная записка рекомендовала сэру Генри Баскервилю держаться подальше. Правда, в оригинале записки ничего не говорилось о болотах как таковых. То единственное слово, вставленное печатными буквами от руки, было moor — «муры», в моём вольном прочтении «ногами». 
Каменные изгороди, отделяющие одно поле от другого - визитная карточка Дартмура. Кресты служат ценными ориентирами среди одинаковой и пустынной местности; этот обозначает место, где тропа "перелезает" через изгородь. 
Болота высокого полёта Доступные нам названия: болото (даже торфяник), топь и трясина — вызывают вполне определённые ассоциации. Это низкий, плоский ландшафт с характерной растительностью и животным миром, стоячая вода, над ней — стоячий воздух, густой кустарник, жара и звон насекомых... Совсем не то место, где кому-то захочется скакать верхом или устраивать романтическое свидание. Муры — дальше я буду называть их так — совсем другое дело. Этот ландшафт уникален для нескольких мест на планете, причудливо разбросанных по глобусу; его ближайшие братья — африканская саванна и северная тундра (попробуйте вообразить Баскервиль-холл среди тундры или саванны, чтобы понять, каково приходилось переводчикам). От других ландшафтов муры отличаются тремя факторами: во-первых, кислыми почвами с характерным для них торфяным слоем и грубой, короткой растительностью торфяника; во-вторых, как уже было сказано, они всегда высоко лежат; в-третьих, в отличие от равнинных вересковых пустошей — heaths, которые удерживают воду, поступившую из атмосферы, муры подтапливает почвенная влага. Тот, кто два часа поднимался вверх по склону только затем, чтобы на вершине с панорамным видом провалиться по колено в воду, начинает сначала неистово фотографировать, крутясь вокруг своей оси, и лишь потом вылезает из воды и даёт себе слово разобраться, как такое стало возможным. Конечно, торфяник — это обилие стоячей воды, один только сфагнум способен удерживать в десятки раз больше воды, чем составляет его собственная масса. Но вообразите торфяник, одеялом накрывающий высокие, куполоподобные холмы, уходящие практически в облака. 
Муры: схема "мокрых мест". То, куда вы провалились на высоком открытом пространстве, — это bog, а сама подтопленная, несмотря на своё высокое положение, местность так и называется blanket bog — покровное болото или, буквально, что-то вроде «болотного одеяла», один из четырёх видов характерных для Дартмура wetlands («мокрых мест»
Ещё одна "визитка" и символ Дартмура - его каменные мостики, clapper bridges. На пути туриста такая роскошь встречается редко: в основном мелкие каменистые ручьи и речки приходится переходить вброд или прыгая по камням. Я путешествую соло, но от позора это не спасает. В мурах есть такой закон: пока ты красиво, лёгким шагом покоряешь послушное пространство, планета кругом совершенно пустынна. Но стоит столкнуться с особо злобным болотом, перелазом, бродом, подъёмом или спуском, по которому ты боязливо ползёшь в неприличной позе, — пустыня оживает как по волшебству. Именно на том месте, с которого открывается идеальный вид на твои мучения, возникает фургон с рабочими, фермерский автомобиль и сразу несколько групп путешественников: взрослых и детей, пеших и байкеров, с семьями и с собаками, и все, кроме собак, делают вид, что достали бутерброды и даже не смотрят в твою сторону. Собаки таращатся откровенно, радостно вывесив языки, и видно, что эта картина никогда им не надоест. Без чувства юмора нечего и думать отправляться на высокие муры. Поскольку с самоиронией у англичан всё в порядке, летом «гримпенская трясина» привлекает много пеших путешественников. Главное — свято соблюдать два совета бывалых: не останавливаться и не ставить ногу на ярко-зелёное. Это я прочитала уже вечером, суша феном свежеотстиранные штаны и вымытый трекинговый ботинок. Они всё ещё воняли, потому что запах «гримпенской трясины» выветривается долго. 
Маленькие частные гостиницы сельской Англии - В&В - сами по себе рай, а после дня, проведённого на высоких мурах, - особенно. К номерам прилагается так называемый hospitality tray - "гостеприимный поднос": электрочайник, пакетики чая, кофе и какао и пара печенюшек. Гранитные корни гор Вопрос, откуда на высоких мурах столько воды, кажется наивным. Воды в небе хватает, и возвышенностям достаётся её гораздо больше, чем долинам. В первый же день пути понимаешь, почему в магазине для путешественников именно эту карту тебе настойчиво советовали купить запаянную в пластик. Из дорожного дневника (расплывчатого и покоробленного). «Два раза вымокла до белья, два раза высохла. Идёшь сквозь облака, а облака, оказывается, летят быстро. Ветер такой штормовой силы можно встретить только в открытом море или в открытом небе — на высоких мурах. Его постоянный свист, постоянный напор, постоянный вой на тысячу голосов почему-то изматывают до головокружения, хотя это всего только ветер. После трёх часов в этой аэродинамической катавасии с её капельным смачиванием я шатаюсь и теряю всякое чувство реальности. Но есть и польза: какой бы силы ни был ливень, как только он прекращается, этот же ветер высушивает тебя за 15 минут. В самые отчаянные моменты, когда толща воды летит горизонтально, такая плотная, что видишь, как переливается её ткань, когда порывы ветра пускают по ней рябь и видимость кругом от силы метра на три, остальное — густое облачное молоко, очень утешителен бывает вынырнувший из облака велосипедист или встречная пара таких же мокрых до костей путешественников, которые обязательно расхохочутся и скажут что-то вроде: “Отличная погода для прогулки!”. Навигация на мурах сложна, особенно в тумане. Карта под этим ливнем буквально растворяется в руках, но у меня есть пара удобных внутренних карманов; чтобы свериться с картой, я расстёгиваю куртку и заглядываю внутрь себя. Ещё у меня есть компас. Вчера я впервые взяла его в руки, поэтому он служит не столько инструментом, сколько амулетом. Не знаешь, где ты сам, не знаешь, где всё, но знаешь, где север, и это придаёт уверенность. Ещё компасом работает ветер — пока он устойчиво западный. Сегодня туман накрыл меня на самом неоднозначном участке пути. Я покрутила компас и выбрала держаться как можно выше и самой очевидной тропы — нет хуже, чем оказаться в топкой долине ручья раньше времени и потом без дороги из неё выбираться. Но и не слишком высоко: вершину маршрут советовал при плохой видимости обойти. В результате склон сделался пологим, а справа и слева от тропы в молоке вдруг нарисовались два гигантских каменных силуэта-гриба высотой с одноэтажный дом. Я поняла, как чувствовал себя Фродо, оказавшись среди курганов-умертвий. Видимости не было. Дороги не было. Но это была вершина, и это был Sharp Tor. По крайней мере, теперь можно было спрятаться среди камней от ветра и ливня, найти себя на карте и ждать, пока туман разойдётся хотя бы на пять минут». 
Дорога по мурам бывает и такой: по щиколотку в воде, по плечи в облаках. Торы Дартмура — те самые «гранитные столбы на болоте» из перевода «Собаки Баскервилей». В реальности они не столько столбы, сколько причудливые формации гранита — гигантские, ровные скальные плиты, как бы аккуратно сложенные стопками, так что на ум невольно приходят очень хозяйственные великаны. Строго говоря, тором в Дартмуре может называться любой конический холм, независимо от того, есть на нём камни или нет, но всё-таки, если оставить в стороне топонимику, классический тор — это слоистая гранитная скала на вершине. Плоская поверхность такой скалы и её причудливая форма располагают забраться на неё и фотографировать (туристы) или осматривать окрестности, позволяя луне светить себе в спину (мистер Шерлок Холмс). Кстати, мне всегда было немного странно, что силуэт человека, заинтриговавший доктора Ватсона ночью на мурах, стоял на «гранитном столбе» на манер какого-нибудь старца-столпника. Но тор — это скорее гранитный стол, на котором можно не только стоять, но и сидеть и ходить. Именно такой можно увидеть в телевизионном сериале «Шерлок» — пожалуй, единственное, что осталось в нём от канонической «Собаки». 
В сериале "Шерлок" производства ВВС, который переносит действие шерлокианы в наши дни, равнины Дартмура, быть может, единственное, что осталось от канонического сюжета "Собаки Баскервилей". Двумя самыми загадочными своими чертами — болотами в открытом небе и торами — Дартмур обязан одному и тому же геологическому обстоятельству. Он лежит на граните. От крайнего запада Корнуолла до Девона рельеф местности определяют гранитные купола, которые в толще земной коры смыкаются в так называемый корнубийский батолит: от греческого «батос» — глубокий и «литос» — камень. Существуют различные модели, объясняющие, как в кору могут внедряться такие огромные массивы, но именно этому гранитному «фундаменту» площадью 625 квадратных километров Дартмур обязан своим резким отличием от окружающей местности. 
Характерные особенности гранитных скал в сердце высоких мур - вертикальные и горизонтальные трещины. Около 280 миллионов лет назад гранитное основание вторглось — возможно, втекло — в известняки, песчаники и лавы Девоншира. Высокие температуры и чудовищное давление заставляли метаморфировать прилегающие породы, формируя руды металлов и минералы, многие из которых в мире считаются достаточно редкими. Те же геотермальные процессы привели к образованию в Дартмуре каолиновых залежей, сделавших возможным производство английского фарфора. Когда порода остыла, за дело взялась вода. Она проникала в трещины гранита, вымывала более лёгкие и мелкозернистые фракции, создавала «слоёную» структуру, которая постепенно обнажалась, а там, на поверхности, ветер, эрозия и зимний лёд в трещинах продолжали работу воды, расчленяя скалы на слои и колонны. Непрерывная, хотя и с пустотами, гранитная подложка держит стоячую воду, а на выветренных возвышенных участках обнажились (и продолжают разрушаться) выходы гранита на поверхность — торы. Геометрически правильными конструкциями торы кажутся из-за характерных горизонтальных и вертикальных трещин. Вертикальные считаются результатом сжатия гранита при остывании, про горизонтальные понятно не до конца, но великаны — к сожалению или к счастью — последние в списке версий. Торы — формации естественного происхождения, как бы трудно ни было иногда в это поверить. 
Так, в результате выветривания, предположительно образовались торы. Камни, в которые играют люди В стране гранита торы не единственные загадочные камни. На всех Британских островах, далеко не бедных своим доисторическим наследием, Дартмур безусловно лидирует по его плотности. На его мурах находятся 18 неолитических каменных кругов и 75 каменных рядов, когда вереница стоячих камней тянется по мурам на многие мили, иногда в два или даже три ряда, — всё это неизвестного археологам назначения; около полутора тысяч каменных захоронений того же периода — так называемых круглых и кольцеобразных гробниц; более 5000 остатков круглых хижин бронзового века, земляные крепости железного века и руины средневековых рудников и плавилен. Поэтому, когда идёшь по высоким мурам, ловишь себя на странном чувстве прогулки по многолюдной, плотно населённой местности, опустевшей внезапно и буквально вчера: кто все эти люди, почему их было так много, куда они исчезли? 
Один из каменных кругов в своём первозданном виде. Назначение таких сооружений, скорее всего, имело сакральный характер - в середине многих кругов обнаруживаются следы жертвоприношений. Вера друидов называется в этих местах old religion - "старая религия". Дартмур каменного века был покрыт лесом, как и остальная территория Британских островов. Бережно сохраняемые остатки этого древнего леса можно видеть глубоко в урочище Лидфорда, где несётся в гранитных расщелинах река Лид и падает легендарным водопадом Белой Дамы. Урочище, по поверьям, посещает одноимённый призрак, но острый запах дикого чеснока, сопровождающий путешественника на всём протяжении этой древней и романтической тропы, не позволяет по-настоящему настроиться на мистическое. Призрак Белой Дамы, согласно легендам, скорее печален, чем злонамерен; и вообще, обласканный вниманием Национального траста (за живописную прогулку в чесночных испарениях турист отдаёт кругленькую сумму) Лид не так жесток к людям, как главная река региона Дарт. Эта, согласно фольклору, ежегодно требует человеческих жертв, причём вслух: зовёт жертву голосом, который слышен только адресату и противиться которому выше человеческих сил. Называется это «зов реки» и зафиксировано краеведами последний раз в рассказах местных жителей начала XX века. Как тут не вспомнить настороженное отношение толкиеновских хоббитов к бегущей воде и печальную судьбу отдельных предков Мериадока Брендизайка. Но вернёмся на высокие муры. Постепенно их лес отступал под натиском сперва охотника — существуют следы расчистки лесных пространств, видимо потому, что поляны привлекали травоядную дичь; потом, во втором тысячелетии до нашей эры, — под натиском пастуха и земледельца, оставивших по себе многочисленные круглые хижины. Но примерно за тысячу лет до нашей эры внезапное похолодание выстудило вершины, обеднило и огрубило пастбищную растительность, создав условия для окисления почвы, и оттеснило людей вниз, в долины. С тех пор высокие муры пусты, и только камни напоминают о том, что когда-то здесь кипела жизнь. Значительная часть каменных кругов и загадочных многомильных «проспектов» из стоячих камней восстановлена энтузиастами XIX — начала XX века: камни, обнаруженные в земле, часто добросовестно расставлены по соответствующим подлинным, указывавшим на их изначальное место лункам. Такая реконструкция научна и археологически достоверна, но знатоки и ценители Дартмура часто предпочитают ей доисторические круги, оставшиеся в своей разрушенной нетронутости, такие, например, как в местности под названием Scorhill. Не зная, что искать, его можно и вовсе пропустить — этот просторный, слегка нерегулярный круг камней: одни глубоко ушли в землю, другие лежат среди жёсткой травы, все полны странной тишины и атмосферы, которую местные краеведы называют в своих книжках otherworldliness — ощущение «другого мира». 
Шекспировские (а затем блоковские) "пузыри земли" - это вот что: характерные для английского пейзажа холмы довольно правильной, округлой формы, поднимающиеся над равниной действительно подобно застывшему пузырю. Развивая тему "пузырей", фольклор подозревает, что эти холмы - полые, а внутри живёт магический народец со своими королями и королевами. Говорят, что лошади и пони категорически отказываются вступать внутрь этого круга, но овцы, как я сама видела, прекрасно пасутся внутри. Впрочем, трудно представить, что может вывести из равновесия дартмурскую овцу — единственное среди местных животных, не зафиксированное в фольклоре в роли оборотня. Если, конечно, не считать её способности оборачиваться этими самыми камнями — два известных каменных круга так и называются: Grey Weathers — «серые овцы», напоминая об одной опрометчивой сделке, когда покупателю пообещали бесплатно доставить свежекупленное стадо овец на высокие муры. Нечего и говорить, что башмаки продавца были странной формы. 
Кислые, подтопленные почвы и жёсткая трава - но местные овцы и дартмурские пони умудряются здесь пастись. Каменные круги часто называются «Семь (или девять) девушек», независимо от реального количества камней в хороводе, и любой уважающий себя каменный круг отличается двумя (разумеется, фольклорными) особенностями. Во-первых, количество камней в нём невозможно подсчитать — результат каждый раз получается разный. Причём не только у автора этих строк, который получает разные результаты, даже подсчитывая собственные пальцы, но и у людей компетентных. Однажды мне довелось долго рысить внутри одного из таких кругов в попытке разоблачить дешёвую сенсацию. Чего я только не делала — рисовала метки на земле, помечала камни щепками и травой, — бесполезно. Результаты счёта не сходились. Будь я математиком-материалистом, я бы, наверное, сошла с ума — потерпеть поражение от какой-то груды булыжников! — но филолог легко довольствуется приблизительным и в глубине души всегда готов к встрече с драконом. Так что в Дартмуре я на арифметику времени уже не тратила — пройти бы только маршрут, не вывихнув ногу и не заблудившись. Во-вторых, в определённый момент суток, месяца или года камни оживают: одни просто шевелятся и чуть-чуть меняют положение, другие могут отправляться на довольно далёкие прогулки. В солнечный день, чтобы убедиться, что камни живые, достаточно подождать, пока полуденное отвесное солнце хорошенько их нагреет и тёплый воздух над ними задрожит. «Другой мир» — otherworldliness — настойчиво вторгается в сознание обитателей и ценителей этих мест. Бродя по мурам и подвергаясь ударам всех стихий, можно оказаться в месте со странной атмосферой, из которого хочется унести ноги как можно скорее, и, как ты прочитаешь вечером в местной библиотеке, не тебе одному. Границы между суеверием и фольклором всегда условны; умножим это обстоятельство на особенности страны, где привидения — практически национальная индустрия. А затем возведём в степень Дартмура, где помимо классики сельских и лесных европейских суеверий — дикая охота, адские чёрные гончие hounds (кстати, имено hound, а не какой-то там домашней dog была cобака Баскервилей), безголовые всадники, похоронные монашеские процессии и белые дамы — муры порождают новые и эндемичные сюжеты. Например, прелестный призрачный домик на опушке леса, иногда хорошо заметный с соседнего холма, категорически исчезает при попытках туристов его арендовать или даже, о ужас, официального картографа — нанести его на карту. А мой личный фаворит — это «волосатые руки», появившиеся на одной из автомобильных дорог в начале XX века и процветающие в её окрестностях по сей день. Они выхватывают у ошеломлённого владельца руль и отправляют автомобиль или велосипед в кювет. Вопрос, сколько в окрестностях этой дороги пабов и как далеко они друг от друга, может прийти только в голову, находящуюся под защитой цивилизации, как минимум — под надёжной крышей. Лично я искренне рада, что на том переходе, когда ветер пинком сбросил меня с дороги, вырвал из рук карту и дьявольски улюлюкал вслед, я ещё ничего не знала о «волосатых руках» и о том, что они вытворяют с путешественниками. Хороший тон среди образованных рассказчиков — пересказывать местные легенды и предания исключительно в качестве легенд и преданий, как пристало цивилизованному человеку и материалисту. Но если беседу удалось сделать доверительной, после официальной части вам с некоторым смущением расскажут что-нибудь из непосредственного личного опыта на этих холмах — хотя, конечно, такое было всего однажды и наверняка имеет рациональные объяснения! — и юмористически разведут руками. И если вы уже хотя бы неделю месите здесь торфяные болота, глотаете туман и спотыкаетесь о гранит, не сомневайтесь: вам найдётся, что, с таким же смущённым смехом, рассказать в ответ. Потому что человек слаб и голоден до сказки: тех, кто готов ко встрече с драконом, вечно будет звать река, дразнить — серые камни и, раз поймав, никогда больше не отпустят high moors — высокие муры. 
