суббота, 06 мая 2023 в 07:04
Пишет Irina77:
Брак - центральная тема и развязка романов Джейн Остин. Но брак в Англии эпохи Регентства был совершенно другим институтом, чем сейчас, во многом из-за изменений в законодательстве, касающемся брака. Знание брачного закона времен Джейн Остин дает более глубокое понимание ее книг. Что еще более важно, книги дают нам более полное представление о том, как брачные законы определяли жизнь мужчин и женщин. Остин передает живую реальность тех, на кого распространяются законы начала девятнадцатого века, касающиеся экономических условий брака, добрачных отношений, брака между родственниками, тайного брака и брака с несовершеннолетними, развода и т.д. читать дальше
Джейн Остин показывает, как традиция сохранять семейное имущество в целости, завещая его старшему сыну, а не разделяя его, чтобы обеспечить всех наследников, оставляла женщин на милость их родственников-мужчин. В романе «Чувство и чувствительность» мистеру Генри Дэшвуду не удается обеспечить и защищать свою вдову и дочерей, потому что ему завещана только пожизненная доля в семейном имении. После его смерти имущество переходит к его сыну от первого брака Джону, а затем к сыну Джона. Его дочерям от второго брака осталось всего по 1000 фунтов наследства. (Вложенные в ценные бумаги они могли приносить лишь по 50 фунтов в год каждой, если не считать процентов с капитала их матери, миссис Дэшвуд). Разделы имущества, часто совершаемые по случаю брака, обычно давали мужу пожизненную долю в имении, и имущество переходило к старшему сыну (или другому потомку мужского пола). Закон не требовал, чтобы мелкие землевладельцы следовали правилу первородства, но были исключения. В романе «Гордость и предубеждение» Леди Кэтрин де Бёр комментирует: «Я не вижу причин для наследования имений по женской линии — в семье сэра Льюиса де Бёра это не считалось необходимым». Леди Кэтрин повезло. В изображении семьи Беннетов Джейн Остин раскрывает трудности, связанные с обычной практикой передачи семейного имущества старшему родственнику мужского пола. Урегулирование семейного имущества не позволяет господину Беннету обеспечивать свою жену и дочерей после его смерти. Если бы у Беннетов родился сын, то сын, а не мистер Коллинз, имел бы право на семейное имущество после смерти мистера Беннета. А сын, достигнув совершеннолетия, мог бы заключить с мистером Беннетом соглашение, которое разделяло бы наследство и обеспечивало остальных членов семьи. Мотивацией сына для заключения такого соглашения часто было его желание жениться. Для заключения брачного договора с участием семейного имущества требовалось согласие отца. Младшие сыновья, а также дочери страдали от применения майората. Относительно небольшой доход и плохие перспективы затрудняли их вступление в брак. В романе «Мэнсфилд Парк» Эдмунд Бертрам становится гораздо более привлекательным для Мэри Кроуфорд, когда Томас Бертрам, старший сын, оказывается на смертном одре. А в «Гордости и предубеждении» полковник Фитцуильям, говоря о своей относительной бедности, говорит: «Младший сын, знаете ли, должен быть приучен к самоотречению и зависимости. Младшие сыновья не могут жениться, когда захотят». Но младшие сыновья могли хотя бы приобрести профессию. Эдмунд Бертрам — священник, полковник Фитцуильям — военный, а Джон Найтли — юрист. У женщин таких возможностей не было. 
Возможности образования и трудоустройства для женщин были крайне ограничены. Брак был почти необходимостью. В письме к Фанни Найт Джейн Остин отметила, что «одинокие женщины имеют ужасную склонность к бедности, что является очень сильным аргументом в пользу супружества» (13 марта 1817 г.). Эмма, наследница, — одна из немногих женщин, способных сказать: «У меня нет ни одного из обычных женских побуждений выйти замуж». Большинство женщин находились в положении Шарлотты Лукас: «женитьба всегда была ее целью; это было единственное почетное поприще для хорошо образованных молодых женщин с небольшим состоянием, и, хотя оно и не давало счастья, должно было быть их самым приятным средством от нужды». После вступления в брак муж становился юридически ответственным за содержание жены. Если бы она была вынуждена покинуть его дом из-за жестокого обращения, муж был бы обязан обеспечивать ее из своих средств. Но ценой получения защиты от нужды через брак была потеря женщиной своей правосубъектности. По общему праву муж и жена — одно лицо, и этим лицом является мужчина. При вступлении в брак женщина становилась feme covert («замужней женщиной»
, то есть женщиной, находящейся под защитой своего мужа. Как писал Блэкстоун в 1765 году: «В браке муж и жена составляют одно лицо по закону: то есть само существование или правовое существование женщины приостанавливается во время брака или, по крайней мере, включается и закрепляется в муже, под чьим крылом, защитой и прикрытием она совершает все; и поэтому называется в нашем французском законе feme covert («замужней женщиной»URL записи
Доходы и расходы Для удобства - основные сведения по денежной системе Англии 19 века и соотношения монет: 12 пенсов (пенни) = 1 шиллинг, 20 шиллингов = 1 фунт (золотой соверен). 
Доходы подобного уровня имели владельцы земельных наделов или иной недвижимости, получая ренту со сдачи своей собственности в аренду, а также вкладывая средства в ценные бумаги или играя на бирже, крупные промышленники, крупные же торговцы (здесь речь идет исключительно про оптовую торговлю), отдельные представители профессиональной, научной и творческой интеллигенции. К примеру, состояние пользовавшегося необыкновенной популярностью Ч. Диккенса к концу его жизни составляло 93 000 фунтов, что давало примерно 4600 фунтов (в год). Некоторые адвокаты могли иметь сопоставимый доход или порой и выше, но не постоянно, в средней своей массе их доход колебался в пределах 1000 – 3000 ф.год (естественно, не каждый достигал подобного). Редакторы и менеджеры газет могли получать от 1000 ф.год., если мы говорим, например, о сотруднике The Times, и совершенно иные цифры были у служащего газеты «попроще». Популярные актеры известных мюзик-холлов получали 1 000–3 000 фунтов. Доход священника составлял 100 – 900 фунтов в год и полностью зависел от размера прихода. Эдварду Феррарсу («Разум и Чувство»
Карьера священнослужителя, наряду с военной службой и профессией адвоката, была достаточно хорошим вариантом для младших отпрысков знатных семей, если у них были ограничены собственные средства. И особенно учитывая тот факт, что священник англиканской Церкви относился к чиновникам. Данная должность не накладывала особых ограничений, был возможен карьерный рост с соответствующим увеличением дохода. Но очень немногие имели даже и 850 фунтов годового дохода, большинство англичан, которые смело относили себя к среднему классу, получали хорошо если 100–300 фунтов, полагали себя счастливыми, не знающими нужды людьми и могли себе позволить минимум одну служанку. Стандартный размер по вкладам времен мисс Остин – 4-5% годовых. Возможны были и большие %, но это уже было рисковыми операциями. Обычно, что касалось приданного, выбирали консервативные варианты получения дохода. А что же с барышнями «на выданье», сиротками, оставшимися без попечения родителей и прочими вдовами? Итак, давайте вспомним барышень и леди из романов мисс Остин. Самая богатая наследница, если мне не изменяет пристрастная память, - мисс София Грей («Разум и Чувство»
Миссис Дэшвуд, вдова Генри Дэшвуда, и три ее дочери («Разум и Чувство»
Подобные сложности были и у барышень Беннет: они могли получить только 1000 фунтов приданного из капитала своей матушки (и то – после ее смерти), что аналогично равнялось 50 фунтам в год, а до того вероятно папенька продолжал бы «подкидывать на булавки». Согласно тексту романа на содержание каждой дочери у их отца уходило примерно 70 - 100 фунтов в год - одежда и прочие дамские частности, не считая повседневных расходов на питание (Лидия точно была первой в этом соревновании). А вот мисс Бейтс и ее мама («Эмма»
«Ах, Джейн, мне теперь полагается занять твое место, а тебе - сесть подальше. Ведь я уже замужем». (Лидия Уикхем, «Гордость и предубеждение», глава IX) Приоритет (принцип старшинства), то есть правило, предписывающее то, кто идет первым или получает более выгодное положение/место за столом и т.п., был частью повседневного этикета времен Джейн Остин и нередко являлся источником напряженности в семьях (например, в «Доводах рассудка», когда Мэри Масгроув, дочь баронета, настаивает на том, чтобы иметь преимущество перед свекровью за столом). Основное правило приоритета, о котором здесь идет речь, состояло в том, что дочери в семье имеют преимущество друг перед другом в соответствии со старшинством; в то же время все замужние дочери имеют преимущество перед всеми незамужними. Вот почему Лидия, хотя она и младшая дочь, теперь имеет приоритет перед старшей Джейн — по крайней мере, до того времени, когда Джейн тоже выйдет замуж (таким образом, в «Доводах рассудка» младшая дочь - миссис Чарльз Масгроув (Мэри) - «очень страдает», видя, как ее недавно вышедшая замуж старшая сестра Энн «восстановлена в старшинстве»
Бескрайние зеленые пастбища и скалы, богатые полезными ископаемыми, графства Дорсет лежат на юге Англии вдоль Ла-Манша. Читатели Джейн Остин помнят Дорсет как место действия в романах «Чувство и чувствительность» (Делафорд) и «Доводы рассудка» (Лайм-Реджис). При жизни Джейн Остин (1775-1817) Дорсет также был известен своими характерными пуговицами. В производстве пуговиц, называемом в Дорсете buttony (пуговичный промысел), на протяжении многих поколений работало большое количество местных женщин и детей. В знаменитых пуговицах Дорсета в качестве основы использовалось кольцо из рога или проволоки, которое затем обтягивалось льняной тканью. Эти тонкие, мягкие пуговицы идеально подходили для льняных и муслиновых тканей, которые носили как мужчины, так и женщины во времена Джейн Остин. 
Пуговицы Дорсета в том виде, котором мы представляем их себе сегодня, были придуманы Джоном Клейтоном, который присоединился к делу Кейса в 1731 году. Проволока скручивалась в пружину, которая сворачивалась в петли, а затем концы петли спаивались вместе. Эту работу обычно выполняли дети. Затем эти пружинные кольца обматывали льняной нитью, создавая сложные и разнообразные узоры. Клейтон усовершенствовал уже существующую систему надомного производства, создав склады, где работники могли подобрать кольца, нитки и небольшие кусочки ткани, необходимые для некоторых стилей, для изготовления пуговиц дома. Готовые пуговицы возвращались на склад, где их обменивали на оплату и дополнительные материалы. Эта схема хорошо работала. Пуговицы можно было делать в перерывах между другими домашними делами. Часто семья специализировалась на пуговицах определенного стиля. Джон Клейтон также разработал систему контроля качества и классификации. После того, как пуговицы поступали на склад, они сортировались и прикреплялись к специальным картам. Цвет карты обозначал пуговицы высшего, стандартного или второго сорта. Пуговицы Дорсета были известны и широко использовались по всей стране, а также экспортировались в Канаду, США, Австралию и Европу. Как и многие другие надомные производства, которые давали работу поколениям семей, торговля пуговицами не пережила промышленную революцию. В начале 1800-х годов фирма, базирующаяся в Бирмингеме, начала производить дешевые металлические пуговицы. Затем, в 1851 году, в Англии состоялось мероприятие, подобного которому никогда раньше не было: Великая промышленная выставка всех наций, также известная как выставка Хрустального дворца. Выставочные стенды и экспонаты технологий, современных изобретений и культуры со всего мира были привезены в Лондон. На мероприятии г-н Джон Эштон из Бирмингема продемонстрировал новую машину, позволяющую быстро производить недорогие пуговицы. Новые пуговицы были быстро приняты публикой, жаждущей современных изобретений. Последующее снижение интереса к пуговицам ручной работы привело к потере заработков у многих семей в Дорсете, которым пришлось покинуть страну в поисках работы. В публикации Музея округа Дорсет говорится, что 350 семей только из Шафтсбери эмигрировали в Канаду. 
Семейная фирма Кейсов, основанная Авраамом Кейсом в 1600-х годах, закрылась со смертью Генри Кейса в 1904 году. Однако в течение еще десяти лет (до 1915 года) пуговичным производством продолжала управлять леди Лиз и христианская миссия в Литчетт-Минстере, Дорсет. Оно являлось источником занятий и дохода для нуждающихся женщин. Сегодня несколько предприятий в Дорсете, такие как Button Shop и Henry's Buttons, предоставляют материалы и обучение тем, кто заинтересован в продолжении традиций по изготовлению пуговиц. Пуговицы Дорсета, сделанные из тонкого белого льна и крошечных латунных колец или из яркой пряжи с ручной росписью, связывают нас с поколениями женщин, чьи умелые руки усовершенствовали ремесло, которое продолжает выходить за рамки времени, места и традиций. Из журнала JANE AUSTEN KNITS - FALL 2013 
До появления телевидения чтение было обычным вечерним развлечением среди среднего и высшего классов. Книги читали либо про себя, либо вслух для всей компании. Библиотеки начали существовать гораздо раньше, но свой расцвет застали в эпоху Регентства, так как к тому времени все больше людей становились грамотными. В эпоху Регентства было два основных типа библиотек, предоставляющих услуги: Circulating library (дословно «циркулирующая»
На богатых курортах, куда люди приезжали отдохнуть и позаботиться о своем здоровье, библиотеки были так же популярны, как и в больших и маленьких городках, таких как Бейсингсток, где Джейн Остин подписалась на библиотеку миссис Мартин. Считалось, что в 1801 году в Британии насчитывалось 1000 таких библиотек. Книжных магазинов тоже было достаточно, но в 1815 году трехтомный роман стоил ок.15 шиллингов. Такая цена делала книгу недоступной для большинства людей. Большая книга типа энциклопедии оценивалась еще дороже - в 3 фунта 13 шиллингов 6 пенсов; 2 тома "Критики Священного Писания" стоили 14 шиллингов , другое издание в 2 томах обошлось в 10ш.6п. Книга Джейн Тэйлор "Эссе в рифму" стоила 6 шиллингов. Постоянно действующие библиотеки, как правило, располагались в удобном месте в центре курорта. Новички узнавали о них из путеводителей, таких как "Путеводитель по Брайтону". Например, о Королевской библиотеке "Colonade". Это заведение расположено на Норт-стрит, на углу Нью-Роуд, и содержит от семи до восьми тысяч томов истории, биографий, романов на французском и итальянском языках, а также все лучшие современные издания. Читальный зал часто посещают как леди, так и джентльмены, и он ежедневно снабжается большим количеством лондонских утренних и вечерних газет, а также французских и еженедельных английских журналов, рецензий и популярных периодических изданий общего пользования. На курортах передвижные библиотеки превратились в модные дневные залы, где дамы могли встречаться друг с другом, а также быть замеченными, где проводились лотереи и игры, и где можно было приобрести дорогие товары. 
Лондонская библиотека остается прекрасным примером всего лучшего, что было в викторианской учености. Самым главным ее достоинством было то, что абонент мог взять сразу столько книг, сколько — в разумных пределах — ему было нужно, и мирно читать их дома. Время на чтение отмерялось щедро, после чего читателю посылали запрос в тоне мягкой укоризны или чуть более настойчивую просьбу вернуть книгу, нужную другому читателю. Входная дверь в библиотеку даже в наше бдительное время кажется воплощением викторианской надежности в красном дереве. Лондонский университет возник в 1828 году как Юниверсити-колледж, для диссидентов, не допускавшихся в старинные университеты Оксфорда и Кембриджа. Кингз-Колледж открылся годом позже как ответ англиканской церкви. В 1836 году оба колледжа объединились в Лондонский университет для «всех классов и вероисповеданий», кроме, разумеется, женщин, которым не разрешалось сдавать экзамены на степень бакалавра до 1878 года. Сфера образования распространилась от исключительно Оксфорда и Кембриджа на весь Лондон, где можно было получить прекрасное медицинское образование в клиниках. Кроме того, узаконенное обучение вели «Судебные Инны», а получить профессию можно было в специальных училищах. 
«— Поразительное заведение — почта! — сказала она. — Эта четкость, распорядительность! Подумать — столь многое на нее возложено, и как отлично она со всем справляется — это, право, достойно удивления! ... — Так редко сталкиваешься с нерадивостью или путаницей! Так редко письмо доставляют не по адресу, а ведь их тысячи расходятся по стране — миллионы! — и ни одно не пропадает. И каждое надписано другою рукой, далеко не всегда разборчиво, а разобрать необходимо — поразительная вещь!». (Джейн Фэйрфакс, «Эмма», глава 16) 
В тюдоровскую эпоху земля переживала длительный холодный период, известный как малый ледниковый период. Температура в среднем была на два градуса Цельсия ниже, чем сегодня. Иногда температура резко падала и держалась так неделями. В июне 1529 года папский легат при дворе Генриха VIII жаловался: «Мы до сих пор носим зимнюю одежду и топим камины, словно сейчас январь». Другое похолодание пришлось на 70-е годы, когда летние температуры были значительно ниже среднего. 
Спальня оставалась главным местом для сохранения тепла. Уединение было роскошью, которую могли позволить себе только представители высшего или растущего среднего класса. Большинство бедных семей и семей рабочего класса теснились в комнатах (или жили в однокомнатной лачуге), а дети зачастую делили кровать и жались друг к другу. Для состоятельных жизнь была совершенно иной. За полчаса до того, как семья ложилась спать, слуга входил в спальни и разводил огонь в каждой комнате. Они также согревали простыни с помощью грелок. Грелки для кровати были сделаны из латуни или облицованной меди и имели длинные деревянные ручки. На конце находился круглый диск, который наполнялся горячими углями. Затем грелку осторожно перемещали взад-вперёд между простынями, чтобы согреть постель в холодный вечер (однако можно было легко поджечь кровать, продержав её дольше нужного, поэтому зачастую предпочтение отдавали так называемым грелкам для ног). Такие грелки постепенно вышли из употребления в 19 веке, после того как ёмкости из резины с горячей водой стали доступными (и куда более безопасными) и широко распространенными. 
Толстые портьеры, окружавшие кровать с балдахином, не пропускали холодные сквозняки и помогали сохранить тепло тела. Популярные ещё до Елизаветинской эпохи, их дизайн менялся со временем: богато украшенные в 16 веке, скромные в 18 веке и богатый, но сдержанный неоклассический стиль в 19 веке. Кровать и постельные принадлежности варьировались в зависимости от достатка. Роскошные портьеры из бархата или парчи часто стоили больше, чем деревянная рама кровати, и в те времена состоятельные люди брали портьеры с собой в путешествие, оставляя лишь деревянную кровать. По мере улучшения теплоизоляции и устранения сквозняков кровать с балдахином стала скорее декоративной, чем функциональной. Шапочка для сна также имела значение для георгианцев. Вязаные шерстяные или шёлковые шапочки обеспечивали тепло во время сна. Но подобный головной убор использовался не только для сна. С XIV по XIX век он был известен как "skullcap". Мужчины носили его в помещении, когда снимали парики, а женщины под шляпами, уже более богато украшенные, в течение дня, перед сном и на улице. 
При анализе временнЫх противоречий в фильмах важно учитывать не только элементы мизансцены, но и то, каким образом повествование показывает, как вели себя люди в изображаемый период. И так как костюм может быть сознательной смесью современности и прошлого, было бы опасно предполагать, что просто потому, что действие фильма происходит в девятнадцатом веке, он дает представление о поведении и нравах викторианцев. Антония Лант утверждает, что пытаясь изобразить прошлое более вероятно предложить зрителям провести сравнение с их собственным настоящим. Кук идет еще дальше в плане намерений, говоря, что "исторический фильм заново представляет прошлое для целей настоящего и будущего’. Однако можно спорить о том, насколько сильно "настоящее" вторглось в жизнь людей, снявших эти фильмы. Сценарист и продюсер киностудии «Двадцатый век Фокс» Филип Данн говорит, что фильмы, снятые во времена правления Занука, - это подчеркнутое мужество, уверенность в себе, честь и неподкупность. Это викторианские добродетели, и образ мыслей Дэррила, как и мой собственный, был по сути викторианским’. Это указывает на то, что, возможно, Занук привнес свои собственные чувства в фильмы, которые он снимал.