вторник, 18 июля 2023 в 22:10
Пишет Дейдре:
Кристин Бар. Политическая история брюк Прозрачность - это еще и откровенная демонстрация женского тела, которая сопровождает медицинский дискурс и активно влияет на процесс оестествления женского пола...Ревнителям порядка становится проще определить пол человека. Это более сильное и более очевидное телесное присутствие, возникшее за счет одежды, которая демонстрирует или намека нет на то, что скрывается под ней, сопровождается развитием гигиены: люди чаще пользуются мылом, все больше строится общественных бань, а привилегированный класс обзаводится биде. Вообще, очень занятная книжка. Несколько чуждая огромным количеством политических клише. Такое ощущение, что общих мест там сильно больше, чем мне бросается в глаза. Но даже в этом случае классно. И кто бы мог подумать о том, сколько всего стоит за правом носить брюки!
URL записи
Замужняя женщина из среднего класса освобождалась от всякой грязной домашней работы, которая возлагалась на прислугу, причем количество прислуги являлось показателем состоятельности семьи и положения в обществе. В 1861 году Изабелла Битон* в своем руководстве «Обязанности хозяйки дома» назвала жену «домашним генералом». Она объясняла, что домохозяйка сопоставима с командующим армией или главой предприятия. Чтобы управлять респектабельным домашним хозяйством и обеспечивать счастье, комфорт и благосостояние своему семейству, она должна выполнять свои обязанности разумно и в полном объеме. Так, она обязана контролировать прислугу, давать ей указания и поручения, что не столь уж легкая задача, поскольку многие из слуг не заслуживают доверия. 
Еще одной обязанностью миссис Ватсон была организация приемов и обедов для поднятия престижа доктора, знакомства с новыми людьми и установления экономически важных отношений. При этом она должна была посвящать достаточно времени умножению собственных умений и повышению своего культурного уровня. Предполагалось (и в этом старались убедить своих читательниц многочисленные книги по домохозяйству и этикету), что женщины должны вести образ жизни благородной леди. В действительности, запертые в тесном домашнем мирке, женщины среднего класса и их дочери пребывали в праздном безделье. Как писала в 1842 году Сара Эллис в книге «Женщины Англии», «множество томных, вялых и бездеятельных молодых леди, покоящихся сейчас на своих диванах, ворча и жалуясь в ответ на любой призыв приложить к чему-либо усилия, лично мне представляются весьма плачевным зрелищем». Мужчине викторианская «норма» предписывала по отношению к жене некое подобие средневековой куртуазности, преувеличенное внимание и учтивость. Кроме того, он должен был принимать активное участие в общественной, политической и деловой жизни. Он не покладая рук трудился над повышением своего социального статуса, обеспечивал финансовое благосостояние семьи и был в своей семье главой и непререкаемым властителем. До женитьбы на мисс Мэри Морстон доходы доктора доктор Ватсон в течение семи лет вел жизнь истинного джентльмена (т.е, форменного бездельника, если не считать совместных приключений с Холмсом) , правда, не ясно, на какие средства. Поначалу, в первые 9 месяцев он получал пособие "на излечение", в размере 11,5 шиллингов в день, которых хватало на стесненное существование. После знакомства с Холмсом и съема квартиры "в складчину" стало полегче. Мэри Морстон не принесла мужу никакого приданого (если не считать шести жемчужин, посланных ей Тадеушем Шолто): сокровище Агры было рассеяно по дну Темзы. Но даже если бы Джонатан Смолл не сделал этого, а Мэри Морстон, оставшись одной из самых завидных и богатых невест, все-таки вышла замуж за Ватсона, он все равно не имел бы права самочинно распоряжаться этими сокровищами, как это делали мужья в прежние времена (прецеденты случались, когда женщины в итоге оставались без средств к существованию. Муж мог промотать состояние, снять деньги со счета жены, потребовать себе ее заработок - даже если сам с ней не жил, или завещать все имущество и деньги другому лицу. И увы, закон был не на стороне жен) Все изменилось в 1882 г., когда «Закон о собственности замужних женщин» гарантировал женщине право самой распоряжаться имуществом, принесенным ею в брак. Поэтому доктору в любом случае пришлось бы покупать практику, хотя он, быть может, с большим удовольствием проводил бы время со своим другом Шерлоком Холмсом. Домашнее заключение для дам и девиц тоже переставало быть обязательной чертой их жизни. В 1880-х в Лондоне были открыты несколько женских институтов, художественные студии, женский фехтовальный клуб, а в год женитьбы доктора Ватсона даже особый дамский ресторан, куда женщина могла спокойно прийти без сопровождения мужчины. Среди женщин среднего класса было довольно много учителей, появлялись женщины-врачи и женщины-путешественницы, так что не все проводили большую часть своего времени лежа на диване, истощенные постоянными родами и невзгодами брака.
Немножко еще поискала информацию по пенсии Ватсона, и решила собрать все в один пост. Военный хирург получал жалованья ок.200 фунтов в год. Из них вычитались полковые взносы на офицерский клуб (оплата столовой, вина и проч.), траты на пошив формы, жилье и питание (если не предоставлялось бесплатное), слугу или кухарку, лошадей и фураж (при надобности). Еще полковые врачи сами покупали себе хирургические инструменты, дополнительные лекарства. Также у Ватсона был ординарец. Правда, выяснить не получилось - доктор вычитал ему из своей зарплаты, или Мюррею платили из казначейства. Так что в итоге оставалось немного - хорошо, если половина. И, чтобы скопить себе на частную практику по выходе в отставку (при этом жалованье урезалось наполовину), приходилось послужить хотя бы лет десять. 
27 ноября 1879г. вводилось еще одно звание - Бригадный хирург. Оно было между старшим хирург-майором и заместителем хирург-генерала и равнялось подполковнику. Давалось заслуженным врачам, отслужившим не менее 8 лет за границей (но без учета лет в звании помощника хирурга). Заместители выбирались из числа этих «бригадиров», при чем они должны были отслужить 10 лет за границей, включая 3 года в Индии. «Полные» генералы назначались из числа заместителей с учетом опыта и заслуг. 2 декабря 1879 года военное ведомство обнародовало Королевский указ от 27 ноября 1879. Он отменял 10-летний срок службы, повышал жалованье и пенсии, предлагал и другие материальные преимущества, чтобы повысить популярность Департамента и привлечь молодых врачей. Военные медики по новым правилам были разделены на два класса. В класс А входили все поступившие до указа 1876г.; Класс Б - те, кто был допущен в течение ограниченного периода действия указа 1876, «краткосрочники» с 10-летним сроком. В категорию Б как раз попадал доктор Ватсон. Офицер класса Б имел право перейти в класс А, отслужив 2 года (т.е. до 1881г) и получив рекомендацию директора Департамента. Указ 1879г., как уже говорилось, повышал «зарплату» ряду категорий врачей. Генерал теперь имел 2 фунта 15 шиллингов в день и 2 фунта пенсии. Хирург-майор- 1 фунт (и немного выше с учетом выслуги). Хирург 200 фунтов в год, а на испытательном сроке только 8 шиллингов в день! Свыше 10 лет- 250 фунтов. При отставке и хирург и хирург-майор получали 1250 фунтов единовременно после 10 лет или 1800 после 15. Итак, еще один штрих к биографии нашего доктора. Поступал он в 1878г., когда интерес к военно-медицинской службе со стороны молодых врачей падал, а угроза войны росла. При этом Ватсон попадал под действие указов 1876 и 1879г., то есть становился сперва «краткосрочником» на 10 лет, а потом «офицером класса Б». Трудно сказать, захотел бы он продолжать свою службу и перейти в категорию А, или отслужив свой 10-летний контракт все равно ушел бы. И рекомендовали бы его к повышению или просто к дальнейшему прохождению службы. *** С 1881г. вводился термин «отставное жалованье» (а «половинное» сохранялось как разновидность для действующих офицеров). Это было одновременно вознаграждение за службу и гарантия, что при необходимости его можно будет призвать обратно, иначе он должен будет вернуть полученное. Пенсия по ранению медицинским чиновникам в Индийской Армии назначалась как соответствующим по чину боевым офицерам, и при ранении, не граничащим с потерей конечности (т.е. более легком) могла быть по усмотрению министра по делам Индии назначена на срок от трех до 12 месяцев в размере полного жалования. Пенсия по выходе в отставку (по инвалидности, как непригодный к дальнейшей службе) - составляла порядка 100 фунтов в год для офицеров. Она выплачивалась ежеквартально из фонда Челсийской больницы (Chelsea Hosptial funds) через почтовые отделения. Мы точно знаем размер пенсии Уотсона в 1881 году, платившейся ему правительством в течении девяти месяцев для восстановления здоровья - 11 с половиной шиллингов в день. Позднее он получал то ли военную пенсию по ранению/инвалидности, то ли половинное жалование как военный хирург в запасе – в двух разных рассказах Конан Дойл указывал разные варианты. Не выслужив и пяти лет, Ватсон был ранен и отправлен в Англию. Военный хирург, не прослуживший 5 лет, мог рассчитывать на полгугодовой оплачиваемый отпуск по болезни или ранению с выплатой не более шести шиллингов в день. Ему могли по решению медкомиссии разрешить еще полгода отпуска, на этот раз неоплачиваемого, после чего, если он не возвращался обратно на службу, контракт с ним разрывался. Ни на какую пенсию Ватсон при его двух годах службы рассчитывать, судя по публиковавшимся в медицинской прессе правилам, не мог. С другой стороны, получать Ватсон должен был в соответствии с описанными выше «расценками» из расчета, что он служил в 1878-80гг. в звании Хирург со сроком службы до 5 лет. Не совсем ясно пока, какая «пенсия» ему должна была быть назначена. С одной стороны мы помним, что офицеры, уходящие в отставку раньше времени получали индивидуальный расчет. И это хорошо накладывается на фразу Конан Дойла о докторе «с непоправимо подорванным здоровьем, зато с разрешением отечески-заботливого правительства восстановить его в течение девяти месяцев», видимо на половинном или даже полном жалованье. С другой стороны мы уже знаем, что «краткосрочникам» пенсия не полагалась, а лишь единовременная выплата. В нашем случае 1250 фунтов, но 5 или 10 лет-то он так и не отслужил. Какая-то меньшая сумма за 2-3 года службы и боевое ранение? Вряд ли удастся узнать. Возможно, среди друзей и коллег молодого Конан Дойла были бывшие военные врачи, служившие до отмены звания Ассистента, и он не критически перенес их рассказы и полученные сведения на вымышленную биографию Ватсона. В конце концов, сам Конан Дойл не служил. *** Военным врачам, как мы видим, жилось тяжело. Им было трудно содержать семью (если таковая была), свои лучшие годы и здоровье они отдавали Армии, при этом их социальный статус был низок. Их не особо уважали, как в армии, так и на «гражданке». Не было постоянного дома, круга друзей, надежд на карьеру, да и просто постоянства. Врача (особенно после 1873) могли перевести куда угодно, не спрашивая его желания, при этом могли быть потеряны деньги за униформу, полковые вычеты и несбывшиеся планы. Зарплата гражданских докторов была выше. Не говоря уже о реальных шансах погибнуть в бою, умереть от тропических болезней или остаться инвалидом с подорванным, «у черта на рогах», здоровьем. (Что с Ватсоном и произошло). Ватсон был ранен в левое плечо пулей из винтовки, раздробившей кость (по-видимому, ключицу) и задевшей подключичную артерию. У него было также ранение в ногу, но в тот момент оно показалось менее серьезным. Наверно, пуля прошла через мышцы икры, не задев кость, но повредив нервы или мускулы. Хотя сам Уотсон это не уточняет, Холмс позже упоминает простреленное ахиллово сухожилие. Эта рана имела более длительные последствия, нежели поврежденное плечо. Вне всякого сомнения, Ватсон был серьезно болен, но его утверждение, что он «много месяцев… находился между жизнью и смертью», снова несколько преувеличено. Обычно брюшной тиф длится около пяти недель, так что это не столь уж длительная болезнь. Конечно, эти мучительные недели показались ему месяцами. Фактически он провел в пешаварском госпитале менее двух месяцев, поскольку к концу октября вернулся в Бомбей. За это время Уотсона обследовал медицинский совет, который решил, учитывая, что он «выглядел… слабым и истощенным», немедленно отправить его в Англию. В Англии у него не было «ни единой родной души» – следовательно, к этому времени его родители умерли. Старшего брата тоже не было в живых: хотя его ждали хорошие перспективы, он пристрастился к выпивке и умер в бедности, оставив Ватсону золотые часы (стоимостью в 50 гиней), принадлежавшие их отцу. (Хотя возможно, было еще кое-что, менее ценное. Что также не решало затруднений.) Выписавшись из госпиталя в Нетли, Ватсон направился в Лондон, знакомый ему по студенческим временам в Бартсе. Он поселился в гостинице неподалеку от Стрэнда и приобрел щенка бульдога, чтобы тот скрасил его одиночество. Это было «неуютное, бессмысленное существование», которое делали еще более безрадостным финансовые проблемы. Когда Уотсон был освобожден от военной службы по инвалидности, ему назначили пенсию 11 шиллингов 6 пенсов в день, которой должно было хватить, чтобы обеспечить умеренный комфорт. Фактически эта пенсия была больше его офицерской зарплаты, составлявшей 200 фунтов в год. Но жизнь в Лондоне не была дешевой. К тому же он, в соответствии со своими вкусами, посещал дорогие бары. (А в бытность проживания уже на Бейкер Стрит еще и умудрялся тратить часть пенсии на скачки...) *** 
После женитьбы Ватсон купил практику у мистера Фаркера, пожилого джентльмена, страдавшего пляской святого Витта. Из-за преклонного возраста и болезни число его пациентов уменьшилось, и доход упал с 1200 фунтов в год до 300 фунтов. Но Ватсон по-прежнему получал военную пенсию, и в сочетании с выручкой от практики это давало годовой доход в 500 фунтов. Этого было достаточно, чтобы чета Ватсонов жила с умеренным достатком и могла позволить себе нанять служанку. Кроме того, Ватсон был уверен, что при его молодости и энергии он сможет постепенно расширить практику. Он не говорит, сколько заплатил за практику, но обычная цена в то время составляла один или полтора годовых дохода. Таким образом, вероятно, Ватсон заплатил от 300 до 450 фунтов. Ни у него, ни у Мэри Морстен не могло быть больших денег. Оба имели скромный достаток: у Ватсона была только его военная пенсия (возможно, он мог что-то с нее откладывать на банковский счет), а у Мэри Морстен – жалованье гувернантки, в конце 1880-х равнявшееся 50 фунтам в год, включая стол и жилье. Наверно, им удалось отложить немного денег, но их не хватило на то, чтобы купить подходящий дом и должным образом его обставить. Однако у Мэри Морстен было шесть жемчужин – часть сокровищ Агры, присланных ей Тадеушем Шолто, сыном армейского сослуживца ее покойного отца. Вероятно, некоторые из них, если не все, были заложены или проданы, чтобы выручить необходимые средства. По материалам 
До того, как был изобретён солнцезащитный крем, ношение парасоля было основным способом, который помогал дамам защититься от солнечных лучей, и мода на них была повсеместной. Такие женщины, как Элиза де Фейид, Джейн Остин или мадам Рекамье, носили их, когда ехали в открытой карете, прогуливались по городской улице, любовались садом, наслаждались морским побережьем или навещали деревенских родственников. 
Утверждалось, что парасоли стального или голубовато-серого цвета подходят к одежде практически любого цвета, и также обладали преимуществом в том, что пачкались меньше, чем белые. Тем не менее, белые парасоли имели, по крайней мере, три преимущества: белый цвет не выгорал на солнце, его можно было носить с любым платьем или шляпкой и, пожалуй, самым весомым аспектом было то, что он лучше других отражал солнечные лучи. В середине 1800-х годов также были популярны лавандовые оттенки. Экономная дама никогда бы не прогадала, выбрав чёрный цвет. Траур также требовал соблюдения нужного оттенка. Во время полу-траура разрешалось носить серый парасоль, тогда как чёрный цвет был обязательным в период полного траура. Чёрные траурные зонтики должны были быть простыми, хотя допускалась «оторочка бахромой». Покрытие парасоля из чёрного кружева считалось «полезной деталью». Чёрное кружево приходило на помощь, чтобы спрятать слегка запачканный парасоль. Более того, считалось, что оно больше всего уместно при любых случаях жизни, тогда как белое кружево считалось пригодным только для поездок в экипаже или для праздников. Перед покупкой нового парасоля даме нужно было подумать над некоторыми аспектами. Практичность была одним из самых важных аспектов, и, помимо цвета и ткани, ещё одним важным фактором была ручка. Она не должна была быть слишком толстой или слишком тонкой. Вес парасоля был не менее важен: чем легче, тем проще носить. Наконечник также мог быть разным: покрыт металлом или сделан из различных материалов, таких как кость, рог, слоновая кость или латунь. После приобретения владелица могла выгравировать свои инициалы или даже адрес на маленькой пластине на конце ручки или на «внутренней стороне одного из клиньев», что могло пригодиться в случае утери. Также парасоль хорошего качества можно было легко починить, если он действительно нравился даме, а восстановление подобной качественной вещи, как говорили, того стоило. 
Зонтики стоили недешево, но настоящие модницы имели по одному для каждого наряда. Будучи столь желанными и дорогими, парасоли стали одним из лучших подарков, который воздыхатели преподносили своим любимым. Как и украшения, зонтик можно было принять от молодого человека, только если его намерения были серьезны. Согласно «Домашнему журналу англичанки» от марта 1862 года, в приданое приличной девушки среднего класса должен входить один зонтик и два парасоля. Парасоль, как и веер или кружевной носовой платок, использовали для флирта. В изящных женских ручках он затенял лицо, придавал ему загадочность, скрывал направление ее взгляда, мягко указывал на изменение ее настроения, подчеркивал сияние глаз и улыбку, прятал несовершенства. А так описывается зонтик, подаренный в 1851 году королеве Виктории: «Зонтик имел позолоченный шестигранный ствол и золотую ручку с алмазом. Он был украшен девизом Ордена Подвязки, написанным на лакированной синей спиральной ленте, заканчивающейся гроздью рубинов и изумрудов. На открывающем механизме было выгравировано готическим шрифтом „Я правлю“. Сверху он был выполнен из розового муара и атласных кружев, наконечник был сделан из золота в форме рога изобилия». Настоящая драгоценность! 
Стоит признать, что со спортом викторианские женщины ассоциируются в последнюю очередь. Разве могли эти хрупкие, бледные создания, сидящие взаперти в своем доме, словно в сказочной башне, заниматься шейпингом и аэробикой? Не могли, скажете вы и будете правы. Помешательство на физической культуре и здоровом образе жизни начнется только через пару десятилетий после смерти королевы Виктории, однако изменения в отношении к спорту зародились именно в ее эпоху. К основным видам спорта, которыми могли заниматься женщины, относились крокет, теннис, хоккей на траве, гольф, охота на лис, стрельба из лука, верховая езда. К концу Викторианской эпохи женщины открыли для себя радости плавания и катания на велосипеде. 
Наравне с катанием на лошадях и охотой любимым видом спорта, напоминающим о былых временах, а оттого столь любимым аристократией, была стрельба из лука. Несмотря на то, что не каждая субтильная барышня могла натянуть тетиву, стрельба из лука была любимой забавой светских дам и всех тех, кто желал им подражать. Любительницей стрельбы из лука была Гвендолен Харлет, героиня романа Джорджа Элиота «Даниэль Деронда». В подвижные игры вроде крокета дамам предписывалось играть отдельно от мужчин, чтобы не смущать их. И, в конце концов, разве может женщина соревноваться с мужчиной? К тому же самоуверенность и азарт никак не входили в топ-5 женских добродетелей. Тем не менее, прогресс в женском спорте наступил вместе с медленной, но все же имевшей место реформой образования. Терапевтическая гимнастика была представлена на Лондонском школьном совете в 1885 году, и к 1887 году уже семь сотен школьных учителей прошли обучение основным методикам преподавания спорта. В первую очередь изменения восприняли частные школы, такие как Роедин, Вайкомб Эбби и Челтенхэмский женский колледж. Хоккей и лакросс использовались для закалки характера, а занятия во дворе были ежедневными, хотя учителя и стремились исключить физический контакт между ученицами. Школы часто нанимали учителей из Дартфордского колледжа физического обучения, который организовала мадам Бергман-Остерберг, дополнившая командный спорт элементами из шведской гимнастики. У Доротеи Бэйл, директора Челтенхэмского женского колледжа с 1858 по 1906 год, были своеобразные взгляды на спорт. Она возражала против игры в мяч, потому что не переносила состязательные командные игры в любой форме. Наблюдая хоккей на траве, она пришла к выводу, что «дети могут пораниться, бегая как оголтелые за одним мячиком. Надо выдать каждому по мячу!» Но давление со стороны учеников и коллег заставило мисс Бэйл пойти на компромисс, и к моменту ее смерти в Челтенхэме насчитывалось уже 26 теннисных кортов, двухакровая спортивная площадка и помещения для фехтования, катания на лошадях и плавания. Памятуя о том, что в здоровом теле здоровый дух, учительницы Челтенхэма без особого сочувствия относились в любительницам корсетов, которые падали в обморок, причем весьма избирательно — например, когда доходила их очередь отвечать невыученный урок. Вместо сочувственных ахов и охов излишне чувствительную барышню ожидала ледяная вода. Наверное, поэтому ученицы колледжа редко теряли сознание. Особое место спорт занимал в школе Роедин (Roedean), открытой в 1855 году. Целью школы было «дать девочкам всестороннее образование: физическое, интеллектуальное и нравственное». Упражнениям на свежем воздухе здесь уделялось не менее 2–3 часов в день. На школу поступали жалобы, что подобные физические упражнения будут слишком тяжелы для девочек-подростков, плохо скажутся на их здоровье и репродуктивной системе, приведут в негодность их внутренние органы. Но основательницы школы — сестры Лоуренс — были непоколебимы. 
В 1890-х Великобританию накрыла волна велосипедного помешательства. В принципе, и в предыдущее десятилетие женщины катались на велосипедах, преимущественно трехколесных, но тогда еще сильны были протесты против этой совершенно неженской машины. Якобы от езды на велосипеде у кормящих матерей пропадает молоко, тряска наносит ущерб слабеньким женским нервам, а движение ногой вверх-вниз вообще эквивалентно мастурбации (в таком же грехе прежде обвиняли швейную машинку с ножным приводом). Одиноких велосипедисток запугивали бандитами, которые могут подкараулить их на безлюдной дороге и всячески оскорбить. Да и платья для езды на велосипедах служили неистощимым источником для полемики между консерваторами и сторонниками рационального костюма. Ретрограды протестовали против шаровар, находя их вызывающими, велосипедисткам же не нравились велосипеды с заниженной рамой, которые хотя и позволяли кататься в длинной юбке, но были громоздкими и неудобными в обращении. Настоящая велосипедная эпидемия пришлась на 1895–1896 годы, когда этим спортом увлеклась аристократия. Работать педалями на улицах было не по рангу богатым и знатным. «В Лондоне я не катаюсь на велосипеде, по крайней мере, не на улицах, где тебе в спину дышат лошади, запряженные в омнибусы. По моему мнению, женщинам не следует подвергать себя опасностям лондонского дорожного движения», — делилась опытом леди Колин Кэмпбелл. По словам Джерома К. Джерома, вся голубая кровь Англии стекалась в парк Баттерси, чтобы покататься по дорожке, ведущей от озера к киоску с прохладительными напитками. В 1896 году велосипедистов пустили в Гайд-парк, и железный конь потеснил обычных лошадей на Роттен-роу. Даже за охотниками, собравшимися как следует погонять лису, теперь ехала кавалькада велосипедистов. Во время Сезона обязательным элементом променадов стала езда на велосипеде, и в приглашениях появилась строка «Захватите с собой велосипед». За велосипедами, расставленными в холлах, присматривали специально нанятые мальчишки в ливреях. Зрелище было примечательным: черный цвет нагонял на модниц тоску, они предпочитали разноцветные велосипеды — например, лимонно-желтый в зеленую полоску. Некоторые даже перекрашивали велосипед под цвет платья. Но уже к 1897 году аристократы наигрались, хотя и продолжали давить на педали в парках и в своих имениях — правда, уже без детского восторга. Зато велосипеды так и не утратили популярность среди среднего класса. Довольно распространенными были сдвоенные велосипеды, позволявшие супружеской паре или жениху с невестой (ну или менее зашоренным друзьям противоположного пола) кататься вместе. Как водится, возникал вопрос приличий. Кто должен сидеть спереди, мужчина или женщина? С одной стороны, джентльмен должен был играть ведущую роль в отношениях и заслонять леди от опасностей. С другой же — демонстрировать дамам свою спину вместо красивого пейзажа считалось не очень-то приличным. 
Для женщин, уставших от крокета и лисьей охоты, появлялись новые виды спорта, например, теннис и гольф. Эти игры проходили на свежем воздухе, обучение им стоило достаточно дорого, а участвовали в них представители обоих полов. Молодые мужчины и женщины быстро поняли, что таким способом можно сочетать удовольствие от общения, серьезную физическую нагрузку и азарт соревнования. Уже в 1884 году в Уимбилдоне прошел первый теннисный турнир среди женщин. В Шотландии история женского гольфа началась еще в 1810 году, а к концу столетия женщины составляли добрую треть членов гольф-клубов. В 1893 году был организован Союз гольфисток, и в том же году 38 гольфисток из Англии, Франции и Ирландии поучаствовали в первом национальном турнире. Победительницей стала леди Маргарет Скотт. Некоторые женщины открыли для себя велосипед, получивший распространение в последнем десятилетии XIX века, а особо отважные занимались альпинизмом. Число женщин в спорте стремительно росло, возникли женские спортивные клубы, например Английский клуб крикетисток в 1892 году или Лондонский женский футбольный клуб в 1890-х. Карикатуристы высмеивали спортсменок, изображая их некрасивыми и мужеподобными, подчеркивая их грубость и напористость в поведении с мужчинами. Только в самом конце XIX века вместе с ростом борьбы за женские права возник образ «новой женщины», равной или почти равной мужчине, отличавшейся интеллектом, образованием и пристрастием к спорту. Е.Коути "Женщины викторианской Англии" 
Если рассматривать уровень годового дохода в качестве единственного классового критерия, то разграничение между рабочим и средним классами исчезало на уровне годового дохода ниже 100 фунтов. Но существовали и другие различия, отделявшие низкооплачиваемого представителя среднего класса от простого рабочего, и ни у кого из них не возникало сомнений относительно своей классовой принадлежности. К примеру, клерки относились к среднему классу, поскольку занимались скорее умственным, чем ручным трудом. Произошло резкое увеличение численности «белых воротничков», как принято их называть, хотя, возможно, они считали себя «людьми в цилиндрах». 
Духовному лицу, конечно же, не требовалось доказывать, что он — джентльмен, «часто по рождению и состоянию, почти неизменно по образованию. Средний доход (жалованье священника) составлял 140 фунтов в год. Содержание священника (должность оплачивал приход) — 200–300 фунтов в год. Самый меньший доход — 80 фунтов». Офицеры, несомненно, являлись джентльменами, но они не относились к среднему классу, поскольку обычно происходили из аристократических семей. Барристеры (прим. - категория адвокатов в Великобритании и странах Содружества, которые ведут дела) считались джентльменами даже при отсутствии денег. И хотя юристам зачастую приходилось жить впроголодь, перед ними все же маячила возможность продвинуться и занять пусть незначительное место в системе государственной службы, которая обеспечивала джентльмена средствами к существованию. Педагогические кадры состояли как из малоуважаемых, невежественных людей, которые относились к своей деятельности как тяжелой, нудной работе, так и высокообразованных специалистов. Один мальчик, обучавшийся в «школе для бедных», достиг таких успехов, что сам начал преподавать в этом заведении, а затем стал настоящим учителем, членом среднего класса, хотя вряд ли поверил бы в детстве в такой поворот судьбы. Карл Маркс, несомненно, относился к среднему классу, хотя, когда он разорился и попытался получить деньги под залог фамильного серебра жены, служитель ломбарда прогнал его, заподозрив в краже, настолько у него был потрепанный вид. Помощь верного друга Фридриха Энгельса и неоднократное получение наследства — Марксу никогда не приходилось трудом зарабатывать себе на жизнь, — позволили ему в конце концов обосноваться в северном Лондоне и устроить дочерей учиться в Институт благородных девиц. Большая часть среднего класса уехала из центральной части Лондона. Между предместьями существовало четкое разграничение. Богатые переселились в Сиднем, Барнс и Ричмонд. Высший слой среднего класса переехал не так далеко, в Хэмпстед. Пенг и Илинг, где не было прямого железнодорожного сообщения, занял средний класс. Камберуэлл, Хаммерсмит, Лейтон и Болам, куда ходили поезда, заселили низшие слои среднего класса. «Люди из Сити» стремились в Бейсуотер, Брикстон и Клапам, куда ходили омнибусы. Клерк мог выбрать для жилья район Хакни, откуда в Сити можно было добраться пешком. «Служащие с небольшим доходом нередко предпочитали селиться в милях двух-трех от Банка, чтобы проезд обошелся в 6 пенсов. Если расстояние до места службы было менее трех миль, путь в один конец проделывали пешком, а при сидячей работе, как у клерка, в оба конца, если позволяла погода; это было весьма полезно для здоровья». Люди викторианской эпохи ходили пешком на поразительно большие расстояния. Леди, не состоявшие в браке, но пользовавшиеся покровительством какого-либо джентльмена, облюбовали Сент-Джон-Вуд, где к большинству премиленьких коттеджей от улицы до самых дверей вели укрытые зарослями дорожки; это не позволяло любопытному постороннему хорошенько рассмотреть человека в цилиндре, подъехавшему на кэбе и вошедшему в дом. Писатели и художники, стремившиеся обрести покой, выбирали Челси. Томас Карлейль тоже надеялся найти здесь столь необходимую ему для работы тишину. Вполне возможно, он не поехал бы так далеко, если бы не его жена Джейн. Но здесь ему досаждали соседские петухи, куры и собаки. Джейн даже бесплатно занималась английским языком с сыном хозяина особо неугомонного пса, чтобы хозяева попытались унять его лай. Число проживавших в Сити уменьшилось со 129 000 в 1851 году до 76 000 двадцатью годами позже. Лайза Пикард "Викторианский Лондон"
Данные на 1850 год. Английский флот Капитан 1 класса* получал 770 фунтов стерлингов в год полного жалованья. 2 класса - 600. 3 класса - 500. 4 класса - 400. Половинного жалованья (то есть - если он не состоял на действительной службе, а числился в тогдашнем "запасе" - капитан 1 класса 265 фунтов стерлингов в год, или 14 шиллингов 6 пенсов в сутки, всех остальных классов - от 10 до 12 шиллингов в сутки. *(Так в источнике. Скорее всего подразумевается капитан корабля 1 класса, т.к. в 1850 году, ни в американском , ни в английском флоте не было капитанов 1, 2, 3 и 4 класса / ранга. Матросы были (и даже 3 классов - если их так можно назвать - Например, способный моряк ) (в переводе на русский - опыт службы более 3 лет). А адмиралов было (в английском флоте 9 (!!!) рангов (или классов). Но капитан всегда был капитаном. Не было тогда капитанов 1, 2 и 3 ранга. Их жалованье зависело от многих факторов, но в основном, от того - капитаном какого корабля они командовали (1, 2, 3 или 4 класса. Классы были только у кораблей). Естественно, что капитан линейного корабля получал больше , чем капитан брига или фрегата. Но все они имели в военно-морском суде и в обществе абсолютно одинаковые права. Даже на военном совете в военное время (в то время). 
