Сознаю, что забиваю ни в чем не повинным людям ленту, но не могу удержаться. Дайте мне таблеток от жадности - и побольше! Залазить в чужие жжурналы есть зло. Вылезти из них невозможно
Весьма неглупый и наблюдательный русский современник Шерлока Холмса, долгое время живший в Англии, бывший революционер Николай Чайковский считал, что в натуре англичан много кровожадности. «От этого и явилось в нравах их требование самообладания, вечного держания себя в руках. Без такого воспитания самодисциплины в Англии нельзя было бы жить от массы кровавых насилий.» Такое обобщение кажется чрезмерным, однако ощущение того, что громадное число викторианцев, удостоившихся внимания биографов, выказывали в той или иной степении признаки безумия, уже давно не покидает меня.
К примеру, в течении десяти лет (правда, с перерывами) вся лондонская публика с замиранем сердца следила за делом, связаным с Бейкер-стрит, герцогами и баронами, подземными ходами и фальшивыми наследниками, а также с одним известным частным детективым, которое нашло бы достойное место в скорбном листе какой-нибудь лондонской клиники для душевнобольных.
В 1896 году Александр Янг, в середине шестидесятых годов бывший одним из душеприказчиков некоего Томаса Чарльза Друса с Бейкер-стрит, стал объектом обвинений в мошенничестве со стороны вдовой невестки Друса, миссис Анны Марии Друс. Ее свекор при жизни был владельцем процветающего Бейкер-стритского базара, о котором мне уже приходилось упоминать, когда я рассказывал о Бейкер-стрит времен Шерлока Холмса, но когда в 1864 году Друс умер, то мужу Анны Марии достались лишь крохи от его состояния. Миссис Друс обвинила Янга в том, что он утаил от нее причитающееся ей за покойным мужем наследство. Более того, она решила покуситься на богатые владения Портманов и заявила, что ее сын Сидни Джордж Друс был законным виконтом Портманом и герцогом Сомерсетом. Началась тяжбы с выяснением, кто же был законным наследником Т. Ч. Друса. Он был женат дважды, и еще когда он состоял в первом браке, его будущая вторая жена успела родить ему троих внебрачных детей. Муж же Анны Марии Друс, Уолтер Т. Друс, был старшим из законных сыновей во втором браке.
Могильный склеп Друсов на Хайгейтском кладбище
В следующем, 1897 году, дело приняло совершенно неожиданный оборот. Миссис М. А. Друс обратилась вдруг к министру внутренних дел за разрешением вскрыть склеп ее свекра на лондонском Хайгейтском кладбище. Объяснение причины для такого требования было совершенно фантастическим: ее покойный свекор Томас Чарльз Друс и умерший в 1879 году пятый герцог Портленд в действительности были одним и тем же лицом, и вскрытие склепа было необходимо, чтобы убедиться, что в гробе Т. Ч. Друса нет тела, и он залит свинцом для утяжеления!
Здесь нам придется немного уклониться в сторону от описываемого дела и рассказать, кто такой был этот пятый герцог Портленд. Род герцогов Портленд был одним из самых видных аристократических родов Англии и происходил от придворного и дипломата Уилльяма Бентинка, возвысившегося в правление Вильгельма Оранжского. Он стал графом Портлендом в 1689 году, а его сын в 1716 году сделан первым герцогом Портлендом. Уилльям Генри Бентинк-Скотт, третий герцог Портленд, был выдающимся политическим деятелем XVIII столетия и дважды становился премьер-министром. Однако Уилльям Джон Кавендиш-Бентинк-Скотт, будущий пятый герцог Портленд, мало что унаследовал от своих прославленных предков. Он родился в 1800 году и по слабости здоровья получил только домашнее образование. Военная карьера его была короткой, он никогда не бывал при дворе и его редко видели в обществе. Одно время он был увлечен оперой и безумно влюбился в знаменитую оперную певицу Аделаиду Кембл. Он сделал ей предложение, но был отвергнут. Уилльям Джон был богатым и благородным женихом, однако нервный и застенчивый, он был мало похож на дамского угодника и вел жизнь затворника. Кроме того, он страдал от какой-то кожной болезни, которая придавала его чертам довольно непривлекательный вид. Он смертельно боялся простуды и поэтому носил три пары чулок и три сюртука, одетых один поверх другого, а в холодную погоду надевал также одно или два пальто, а то и пальто на меховом подбое в дополнение к двум обычным. Чтобы не задувало в штанины, он подвязывал их снизу шнурками, а на голове носил огромный коричневый парик с цилиндром высотой более полуметра.
В марте 1854 года умер четвертый герцог Портленд и титул перешел к Уилльяму Джону. Теперь он стал владельцем многих лондонских домов и обширных сельских владений, первейшим из которых было фамильное гнездо Портлендов, величественное Уэлбекское аббатство. Шли годы, и его поведение становилось все более и более эксцентричным. Никому из сотен его слуг не разрешалось с ним заговаривать, более того, они не должны были даже вида показывать, что знают о его существовании, и не обращать на него внимания, как если бы он был мебелью или деревом. Он развивал страсть к строительству, и имел новое крыло для прислуги и много новых домиков и построенных домов для рабочих. В самом Уэлбекском аббатстве армия водопроводчиков устанавливала туалеты в каждой ванной, и во многих из главных комнат также. В течении четверти века герцог нанимал ежегодно около тысячи рабочих для создания второго, подземного, дворца в подвалах и катакомбах под Уэлбекским аббатством. Все комнаты этого дворца, в том числе танцевальные залы, галереи и большой зал длиной 50 и шириной 25 метров, были окрашены в розовый цвет. Ночью герцог появлялся из своей спальни и прогуливался по коридорам своего подземного дворца. От дворца до охотничьего домика был выстроен километровый туннель; параллельно был выстроен другой туннель, предназначавшийся для слуг и рабочих и позволявший избежать риска встречи их с герцогом. Каждый день закрытая карета герцога проезжала по огромному туннелю, ведущему от уэлбекских катакомб до Уорксоупской железнодорожной станции, где ее грузили на специальную товарную платформу и везли в Лондон. Здесь другой отряд служащих герцога впрягал в экипаж свежих лошадей и транспортировал ее в Харкорт-Хауз и вниз в другой подземный туннель, где она и оставлялась. При этом никто не знал, путешествовал ли на этот раз герцог в карете. К концу жизни старый герцог уединился в пяти комнатах в западном крыле Уэлбекского аббатства, и остальная часть дворца пришла в упадок. Единственным средством сообщения его с прислугой были ящики для писем, один для исходящих и один для входящих сообщений на каждой двери его апартаментов.
Пятый герцог Портленд
Пятый герцог умер в декабре 1879 года. После отказа, полученного от Аделаиды Кембл, он больше не проявлял никакого интереса к женскому полу и не оставил после себя прямых наследников. Согласно завещанию четвертого герцога Портленда и других связанных документов о передаче имущества, английские провинциальные имения этого семейства могли быть унаследованы только наследником-мужчиной. В итоге титул был унаследован его троюродным племянником Уильямом Джоном Артуром Кавендиш-Бентинком, который стал шестым герцогом Портлендом (в 1990 году род пресекся окончательно на девятом герцоге Портленде). Мерилебоунское имение (и некоторая часть эрширских владений) были завещаны потомству четвертого герцога, его четыре дочери должны были унаследовать их в равных долях при отсутствии мужских наследников, с последующей передачей своим наследникам-мужчинам, что, собственно, и произошло. Самая старшая из сестер, леди Харриет, в браке не состояла; следующая, леди Оссингтон, замужем была, но детей не имела; бездетной оказалась и самая младшая, которая умерла еще раньше пятого герцога. А вот восьмой барон Томас Говард де Уолден, потомок третьей по старшинству сестры, леди Говард де Уолден, наследство получил.
Теперь вернемся обратно к заявлению миссис Анны Марии Друс. Она утверждала, что в какой-то момент своей жизни пятый герцог Портленд проникся идеей завести семью и вести обычную семейную жизнь. Для этого он на многие года покинул свой подземный дворец, под именем Томаса Чарльза Друса стал владельцем магазина на Бейкер-стрит и спокойно жил в уютном небольшом доме со своей женой и детьми. Когда же такая жизнь ему наскучила, герцог инсценировал смерть Друса, возвратился в Уэлбекское аббатство и проживал там в течение нескольких лет уже под своим собственным именем. Однако в полицейских судах миссис Друс была достаточно хорошо известна своим неуравновешенным поведением и министр внутренних дел остался глух к ее обращению.
Анна Мария Друс
В марте 1898 года настойчивой леди все-таки удалось получить благодарную аудиторию в лице Лондонского консисторского (епархиального) суда. На его заседании миссис Друс смело объявила, что пятый герцог Портленд страстно влюбился в Анну Мей, незаконную дочерью графа Беркли. Его непримиримым соперником оказался его младший брат лорд Джордж Бентинк, и после ссоры между братьями в сентябре 1848 года безжизненное тело лорда Джорджа было найдено недалеко от Уэлбекского аббатства. Одержимый раскаянием и пожираемый паническим страхом, что однажды правосудие настигнет его, герцог Портленд предпринял некоторые шаги. Во-первых, он начал обширные земляные работы в Уэлбекском аббатстве для создания подземного убежища. Во-вторых, он выдумал человека по имени Томас Чарльз Друс и передал значительные суммы денег этой фиктивной личности для организации бизнеса в Бейкер-стритском базаре. Преданная Анни Мей согласна была стать не герцогиней, а женой владельца магазина, но герцогу она наскучила и он часто избивал ее, даже когда она была беременна. И только когда она пригрозила раскрыть его двойную жизнь властям, он наконец смягчился и повел ее к алтарю. За 13 лет успешного управления Базаром герцог достаточно насытился жизнью владельца магазина. Кроме того, ему же хотелось избавиться от своей жены и детей, поэтому в 1864 году он сымитировал свою смерть и возвратился в Уэлбекское аббатство уже в качестве герцога Портленда, оставив бедную Анни Мей и ее детей почти без средств к существованию. Тем не менее, несмотря на все свои подземные туннели, собрание из 600 париков и бесчисленные фальшивые бороды, бакенбарды и усы для перемены внешности, герцог-братоубийца не чувствовал себя в безопасности. Он связался с доктором Форбсом Уинслоу (между прочим — одним из самых первых рипперологов-теоретиков, создавших собственную теорию о личности Джека Потрошителя), изображая из себя сошедшего с ума гомеопата по имени Хармер. Своим “экстравагантным поведением” герцог вскоре убедил доктора Уинслоу в собственном безумии. Проведя год в частной лечебнице Уинслоу в Хаммерсмите, герцог внезапно «оправился» и возвратился в Уэлбек. Отнюдь не собираясь умирать в 1879 году, герцог в действительности возвратился в лечебницу и провел там много лет в обличии «доктора Хармера», прежде чем наконец испустить дух в 1890-х годах. Миссис Друс представила показание под присягой от доктора Форбса Уинслоу, заявляющего, что он сам и его старый преданный слуга по имени Джордж Нью видели фотографию Друса и идентифицировали его с личностью, известной им как доктор Хармер. Этот доктор-гомеопат был убежден в том, что он дрессированный медведь, и его часто видели неуклюже танцующим в угодьях лечебницы.
Фантастическая история герцога, превращающегося во владельца магазина, затем обратно в герцога, и заканчивающего жизнь гомеопатом, считающим себя танцующим медведем, поразила епархиальный суд. Особенно неприятным в этой истории было то, что если миссис Друс была права, законным прямым наследником пятого герцога Портленда должен был стать ее сын Сидни Джордж Друс, а шестой герцог Портленд должен был быть лишен как титула, так и наряду с бароном Говардом де Уолденом еще и всех имений Портлендов. И миссис Друс, и главный свидетель с ее стороны, пожилая леди по имени Маргарет Гамильтон, которая поклялась, что видела Томаса Чарльза Друса дважды после его предполагаемой смерти в 1864, выдержали перекрестный допрос, поэтому суд неохотно признал, что лучшим способом разрешать это чрезвычайно необычное дело была выдача разрешения на вскрытие склепа. Миссис Друс одержала удивительную победу.
К маю 1898 года шестой герцог Портленд и его адвокаты во главе с Томасом Хорсманом Бейли уже хорошо знали о претензиях миссис Друс, и после многочисленных консультаций ими был разработан следующий план действий: поверенные должны были выиграть время, любыми законными способами задерживая вскрытие склепа, а тем временем нанятый частный детектив должен был тщательно расследовать подлинную историю Томаса Чарльза Друса и пятого герцога Портленда.
Джон Литтлчайлд в год своего выхода в отставку
Частным детективом, которого наняла команда герцога Портленда, стал Джон Литтлчайлд, глава сыскного агентства с Уорик-стрит, 51. В высших слоях британского общества этот человек был уже хорошо известен своей успешной деятельностью в другом громком деле — он был нанят маркизом Куинсбери для того, чтобы найти свидетельства, уличающие поэта Оскара Уайльда в гомосексуальных связях, и в результате его действий Уайльд был приговорен к тюремному заключению. Частный сыском Литтлчайлд стал заниматься с 1893 года, года вышел в отставку из Столичной полиции. До этого он в течении десяти лет был главой Особого отдела Скотланд-Ярда, занимаясь как борьбой с ирландскими террористами, так и со всеми экстремистски настроенными иностранцами-эмигрантами в Лондоне, в том числе и русскими революционерами. У него в агентстве был достаточно большой штат детективов, а также широкая сеть осведомителей в преступном мире.
Миссис Друс была очень встревожена и расстроена юридическими препонами, которые стали строить ей ее коварные противники. Она также стала жаловаться на то, что за ней следят некие таинственные люди, но это было приписано ее обычной паранойе и театральности. Испугавшись, что шестой герцог Портленд сумеет договорится об тайном удалении гроба Друса из склепа, она заступила на ежедневное дежурство на Хайгейтском кладбище, чтобы убедиться в отсутствии каких-либо тайных попыток прорыть туннель в склеп.
Очередные слушания привлекли гораздо больший интерес со стороны прессы и большую симпатию к миссис Друс: почему, если она всего лишь заблуждающаяся сумасшедшая, герцог и его зловещие подручные так стремятся воспрепятствовать ей выкопать гроб Друса?
Литтлчайлд установил почти круглосуточную слежку за миссис Друс. Ее «заблуждения», что странные люди преследуют и следят за ней, были, таким образом, реальностью. Вскоре Литтлчайлд смог сообщить адвокатам герцога, что она «спуталась со странной партией мужчин из Сити», некоторые из которых были известными преступниками. Другим направлением деятельности Литтлчайлда стала разработка старых слуг Томаса Чарльза Друса и его сыновей, чтобы больше узнать о семействе Друса и о самой миссис Друс. Литтлчайлду удалось выйти на человека по имени Т. Стоуард из Ламбетского Карлтон-клуба в Брикстоне, который прежде служил младшим дворецким у Томаса Чарльза Друса. Стоуард сказал ему, что, по его мнению, семейство его хозяина происходило из восточных графств. Литтлчайлд решил воспользоваться Стоуардом в качестве шпиона и отправил его на заседание епархиального суда, велев записывать комментарии о всех известных ему участниках процесса. После одной из сессий Стоуард сидел рядом с мистером Марлером, принадлежавшим к славному племени изобретателей и усовершенствователей велосипеда, который сказал ему, что был домовладельцем миссис Друс, и что она жила у него в доме в течение девяти месяцев, не платя какой-либо арендной плату. Вероятно, за первым последовали бы и другие откровения, не заметь миссис Друс старого дворецкого, скрывавшегося в зале суда. Она ринулась к мужчинам и набросилась с зонтиком на Марлера, спрашивая, как он вообще посмел разговаривать с таким адским негодяем как Стоуард. Бедный мистер Марлер свалился со своего места и запросил милосердия. Стоуард ударился в бегство и впоследствии отклонял любые предложения о тайной работе на герцога Портленда. Рассказ старого дворецкого о происхождении семейства Друс с востока Англии побудил Литтлчайлда отправить своих помощников в Эссекс и Кембриджшир, и в конечном счете он нашел внучку Томаса Чарльза Друса от его первого брака. Она сказала ему, что в 1816 году Друс женился на мисс Элизабет Крикмер в Бери Cент-Эдмондс. У них было по крайней мере пять детей, несколько из которых уехали в Австралию. Адвокаты герцога стравили информацию прессе. 26 февраля 1899 года газета "Уикли Диспетч" обнародовала подробности о первом браке Томаса Чарльза. Поверенные герцога надеялись, что госпожа Друс бросит свои происки, но та вовсе не намеревалась останавливаться: сперва она отрицала само существование брака, а после того как Литтлчайлд представил подлинное свидетельство о браке в Бери Cент-Эдмондс, заявила, что все дети от этого брака были незаконные.
Тогда детектив Литтлчайлд сосредоточился на миссис Гамильтон, звездной свидетельнице миссис Друс в епархиальном суде. Когда она свидетельствовала о своих встречах с давно умершим Друсом, она была похожа на добрую экономку в опрятном черном платье и шляпке с оборками, но Литтлчайлд описал ее адвокатам как «очень хитрую старуху» и добавил, что не сомневается, что главной причиной ее участия в процессе является корысть. Литтлчайлд узнал, что дочь миссис Гамильтон жила в Норидже, и отправился туда на встречу с ней. В тот миг, когда он увидел мужа дочери, человека, назвавшегося Эдуардом Бауэром, он понял, что не зря проделал путь до Нориджа, так как знал «мистера Бауэра» еще по своей службе в Особом отделе Скотланд-Ярда под его настоящим именем Джузеппе Муссибини. Неизвестно, когда и что именно преступного совершил Муссибини в Лондоне, и по какой причине он сменил имя и укрылся в Норидже, но было за его душой что-то такое, что позволило Литтлчайлду шантажом вынудить «мистера Бауэра» стать его тайным агентом и осведомителем. Муссибини должен был написать госпоже Гамильтон и сообщить ей, что, если она не воздержится от появления в суде, его самого и его жену ждет «ужасная катастрофа». Хитрая старая карга, не испытывавшая, вероятно, особых симпатий к итальянскому прохиндею, женившемуся на ее дочери, сперва ответила отказом, но при этом неблагоразумно сообщила адрес гостиницы в Лондоне, где она остановилась. Литтлчайлд использовал эту информацию, чтобы перехватить и украсть ее почту, включая по крайней мере одно письмо от миссис Друс. Позднее он направил Муссибини в Лондон и на этот раз итальянец сумел убедить свою тещу отходить от случая. Возможно, при этом присутствовал и сам Литтлчайлд, который мог пожелать лично припугнуть миссис Гамильтон и указать ей, что ее ложь о ее собственном прошлом будет явлена на суде, сделав ее показания бессмысленными.
Художнику "Пенни Иллюстрейтед Пейпер" демонстрируется туннель под Бейкер-стритским базаром
Отступничество миссис Гамильтон произошло в самое неудачное для миссис Друс время. В 1901 году она, наконец, сумела преодолеть сопротивление и добиться назначения повторного слушания ее дела в суде по делам наследства. В дополнение к миссис Гамильтон пять свидетелей дали предварительные письменные показания в ее защиту. Наиболее потрясающими были утверждения нескольких свидетелей, что они видели Друса блуждающим в туннелях под Бейкер-стритским базаром после его смерти; все они полагали, что он был призраком; было заявлено, что управляющий Томас Стьюарт и домовладелица Джонсон, среди прочих, сошли с ума как следствие такой встречи. Женщина-мастер миссис Пледджер свихнулась после встречи Друса в одном из туннелей и позже умерла в психлечебнице, выкрикивая «Я вижу его! Мертвец!» Но на суде все свидетели миссис Друс отпали — кто-то под принуждением Литтлчайлда, кто-то ощутив, что дело проиграно из-за отступничества миссис Гамильтон. Миссис Друс была в равной мере смущена и разъяренной. Во время суда она вела себя крайне шумно, несмотря на то, что неоднократно получала предостережения судьи. Результат суда был вполне предсказуем: миссис Друс осталась неудовлетворенна, а склеп Друса остался безмятежным.
В течение двух лет в Уэлбекском аббатстве был восстановлен мир и шестой герцог Портленд мог жить спокойно, не слушая больше фантастические рассказы о гробах, залитых свинцом, фальшивых бородах и танцующих гомеопатах. Но в 1903 году газеты объявили, что в Лондон прибыл очередной претендент на герцогство Портленд: австралийский плотник Джордж Холламби Друс, внук Т. Ч. Друса от его первой жены. Друс и его поверенный Коуберн обобщили показания миссис Гамильтон, которые она значительно исправила начиная с ее показаний в 1898 и 1901 годах.
Джордж Холламби Друс, иллюстрация к его воспоминаниям "Моя жизнь в Автралии", публиковавшимся в "Пенни Иллюстрейтед Ньюс" во время процесса
Теперь она утверждала, что ее отец, богатый джентльмен Роберт Леннокс Стьюарт, знал Томаса Чарльза Друса в течении многих лет, он знал все о его двойной жизни и как-то слышал, что тот признался в убийстве своего брата. Миссис Гамильтон также хорошо знала Друса с 1849 года, и иногда посещала его в Уэлбеке, хотя ее отец, который знал развратные наклонности Друса, строго запретил ей выезжать в коляске одной с ее густобородым поклонником. И миссис Гамильтон, и два других человека утверждали, что видели Друса после его предполагаемой смерти в 1864 году. Литтлчайлд был встревожен возрождением миссис Гамильтон: оказалось, что Муссибини к этому времени уже умер и хитрая старуха почувствовала себя свободной добавлять свои бесспорные таланты к таковым австралийского контингента. Миссис Гамильтон проживала в лондонской гостинице под вымышленным именем, но люди Литтлчайлда нашли ее после того, как обложили дом ее дочери. Литтлчайлд подстерег ее однажды вечером и пообещал, что разобъет в пух и прах ее свидетельства, если она появится в суде, но упрямая старая карга не желала повиноваться.
Газетный заголовок в ноябре 1907 года: "На кону 16 миллионов фунтов"
Джордж Холламби Друс оценил благосостояние шестого герцога Портленда в 16 миллионов фунтов стерлингов. Он решил вложить десятую часть, 1.6 миллиона фунтов, в дело захвата герцогского состояния, создал компанию "Друс Лимитед", и пригласил акционеров покупать ее акции, по которым держатель получит в 64 раза больше, чем вложил, если он сумеет выгнать пэра из Уэлбека и узурпировать его титул и состояние. Одним из инвесторов был Джон Джордж Литтлчайлд, который купил 4 акции за 10 фунтов. Люди Литтлчайлда активно следили за главными акционерами компании, среди которых были некий капитан Уитсун и “неприятнейший и нежелательнейший человек” по имени Джон Томас Уайятт. На этот раз уже сторона герцога Портленда боялась, что негодяи вроде капитана Уитсуна и Джона Уайятта не остановятся перед кражей тела из могилы, и Литтлчайлд принял меры для осторожного наблюдения за склепом. Агенты Друса активно распространяли слухи, что герцог предложил уладить дело за очень высокую сумму, и это весьма значительно улучшило продажу акций Друса.
В октябре 1907 года Друс и Коуберн были наконец готовы к сражению в суде. Они инвестировали часть своего капитала в использовании первоклассной юридической команды; их обвинителем стал известный адвокат Атерли Джоунз. В своей открывающей речи перед Мерилебоунским полицейским судом этот красноречивый джентльмен представил трех главных свидетелей. Во-первых, миссис Гамильтон свидетельствовала, что она и ее отец знали все о второй идентичности герцога, и что он был жив после его предполагаемой смерти в 1864 году. Во-вторых, мисс Мери Робинзон, дочь богатого американского плантатора-табаковода из Вирджинии, свидетельствовала, что была очень близка к Томасу Чарльзу Друсу, он же пятый герцог Портленд. А сводником, поставлявшему этому аристократу непорочных барышень, в том числе и саму Робинзон, был ни кто иной, как Чарльз Диккенс. Атерли Джоунз не останавливался на деталях, но утверждал, что в течение своей «девичьей близости» с Друсом мисс Робинзон имела вполне достаточную возможность наблюдать его вторую личину как герцога Портленда. Возник также неожиданный свидетель, который только что прибыл из Соединенных Штатов: 71-летний ирландский американец Роберт Колдуэлл с острова Стейтен, который был фактически первым, кто появился на свидетельском месте. Колдуэлл свидетельствовал, что начиная с раннего возраста, он был сокрушен особенно неприятной болезнью, известной как bubulous nose, то есть нос его был полон сыпи и нарывов. Объездив весь мир в поисках лекарства, он встретил наконец в Индии британского офицера по имени капитан Джойс и купил у него тайное средство, которое наконец излечило его изуродованный, болящий нос. Вскоре после этого с Колдуэллом связался пятый герцог Портленд, который также имел bubulous nose. За 5,000 фунтов он вылечил герцога и был впоследствии вознагражден ценными подарками почти на 10,000 фунтов. Герцог настолько верил своему любимому доктору-шарлатану, что доверил ему свою тайну — свое существование под личиной Томаса Чарльза Друса; он даже представил Колдуэлла своей жене и детям. Когда пришло время фальсифицировать смерть Друса в 1864 году, Колдуэлл лично купил гроб и утяжелил его свинцом перед проведением ложных похорон с катафалком и траурными экипажами. Обе дамы поведали свои истории без особых противоречий, но Роберт Колдуэлл запутался под перекрестным допросом барристера Герберта Друса, и был разоблачен как лжесвидетель. После того, как защита отозвала иск, публика была уже готова к тому, что судья Чичейл Плоуден решит дело в пользу Герберта Друса. Но вместо этого он подчеркнул, что любое сомнение должно быть уничтожено на случай, если решение будет обжаловано в некоторое время в будущем, и приказал вскрыть склеп Друса.
Вскрытие гроба
Утром 30 декабря 1907 года, спустя более чем 10 лет после того, как Анна Мария Друс начала свою кампанию, могила была наконец открыта. Фотографы, могильщики, священнослужители и судебные эксперты следили за процессом, и пресса была там в силе. Крепкий дубовый гроб с именем Томаса Чарльза Друса на табличке был поднят на поверхность, и, когда свинцовый внутренний гроб был взломан, стали видны закутанные в саван останки пожилого бородатого мужчины. Мистер Такра, бывший деловой партнер в Бейкер-стритском базаре, положительно идентифицировал труп как принадлежавший Томасу Чарльзу Друсу. Шестой герцог Портленд и барон Говард де Уолден потратили около 20 000 фунтов на судебные издержки, и понятно, что им хотелось сокрушить своих противников раз и навсегда, преподать им жестокий урок и удержать любых других австралийских претендентов из семейства Друсов от желания попытать удачу. Но адвокаты герцога сообщили, что Друс и Коуберн были слишком умны для них: не было никакой возможности возбудить дело против кого-либо из этих двух скользких господ. Основное дело было расценено как подача несерьезного и составленного с намерением досадить ответчикам иска. Коуберн даже имел наглость после окончания процесса жаловаться на то, что герцог Портленд назвал их иск «мошенничеством». Таким образом три лжесвидетеля были единственными людьми, на которых обрушился со всею силой яростный гнев герцога. Было возбуждено три дела о лжесвидетельстве: король против Робинзон, король против Гамильтон и король против Колдуэлла. Литтлчайлд исследовал биографию мисс Робинзон и обнаружил, что ее нога никогда не ступала на землю Соединенных Штатов, что в действительности она была миссис Робинзон и родилась на 10 лет раньше своего предполагаемого отца-плантатора в семье полицейского сержанта в Уондсуорте, а ее девичий дневник, который, как утверждалось, свидетельствовал в пользу ее показаний, был якобы украден перед днем представления его в суде у нее прямо на улице; ее дочь под фальшивым именем Мод О'Нил выдавала себя за ее компаньонку. Она была приговорена к четырем годам каторжных работ. Миссис Гамильтон, утверждавшая, что родилась в Риме и была замужем за капитаном Гамильтоном, родилась в Кендале и ни за каким капитаном Гамильтоном в замужестве не была; она отделалась 18 месяцами тюремного заключения, приговором, смягченным из-за ее преклонного возраста (ей было 78 лет). Роберт Колдуэлл сбежал в Америку и избежал выдачи Британии из-за поразвишего его (возможно, притворного) безумия. Он прожил в относительном комфорте в частном крыле Уорд-айлондской лечебницы для безумных и умер там в 1911 году (в этом же году, и тоже в сумасшедшем доме, умерла и прародительница всего этого дела Анна Мария Друс).
Инспектор Литтлчайлд в начале 1910-х годов отошел от дел, а вознаграждение от герцога Портланда обеспечило ему безбедное существование в его собственном домике в Клепмем-Коммон вплоть до самой его смерти в 1923 году. Надеюсь еще рассказать о нем в очерке о реальных конкурентах Шерлока Холмса.
Второй день балдею от каталога, присланного . Не могу сказать,чтобы я испытывал хотя бы малейшее жалание оказаться в викторианском Лондоне или современном ему Петербурге, или бы меня восхищала эстетическая сторона вещей, которые тогда использовали — на мой вкус, в них нет и намека на искру Божию, сплошное пошлое мещанство. Но, черт возьми, как ощущается иное течение времени! Для любых мелких предметов обихода — свои особые коробочки и футляры. При том что у меня самого даже для крупных купюр нет бумажника, а мелочь всегда болтается в кармане. Любой механизм даже с картинок кталога производит впечателние вещи безотказной и сделанной на века. А уж разные потентованные устройства приводят просто в щенячий восторг. Вот пример:
Патентованная ванна-качалка для создания эффекта волн «Ниагара»
Для любого ребенка до 3 футов (~0,9 м)— 1 ф. 11 шилл. 3 пенса. Для любого ребенка до 4 футов 6 дюймов (~1,4 м) — 1 ф. 18 шилл. Для любого человека до 6 футов 3 дюймов (1,9 м) — 2 ф. 45 шилл. Доплата за подпорку для превращения в биде или обычную ванну — 3 шилл. 8 пенсов Упаковка и тара (невозвратная) — 2 шилл. 6 пенсов Отправляется непосредственно от производителя, экипаж не оплачивается.
1830-е гг. Сухопутный пароход, ходивший от Петербурга до Ораниенбаума
Похоже, что "пароход" это все-таки не ездил и это всего лишь рекламная картинка, литография И. Селезнева, опубликованная в книге В. Гурьева «Учреждение торцовых дорог» в 1836 г.
читать дальшеВот отрывок из статьи к.и.н. Н. Семенова:
"В 1835 году действительный статский советник В. П. Гурьев предложил заменить традиционных лошадей "сухопутными пароходами", буксирующими сразу несколько повозок, а в зимнее время - несколько саней. Проезжую часть он предлагал мостить "торцами" - цилиндрическими обрезками бревен, уложенными вертикально по ширине колеи "сухопутного парохода". "Торцы" собирались делать из самых твердых пород древесины. Подумывали и о том, чтобы проложить в дорожном полотне металлические желоба-"колесопроводы". По принципу таких желобов позже были сконструированы современные трамвайные пути, которые при надлежащем содержании практически не препятствуют движению через них безрельсового транспорта.
За рубежом (в Лондоне, Вене, Нью-Йорке) первые торцовые мостовые появились лишь в 1838 году, а В. П. Гурьев сумел построить их еще в 1820-х в Санкт-Петербурге на столичных Большой Морской и Миллионной улицах. После этого он намеревался распространить новшество и на Петергофскую дорогу. Решая проблему в комплексе, новатор спроектировал машину, изготавливающую торцы, пневматическое устройство для быстрого сцепления-расцепления повозок или саней с "сухопутными пароходами", разработал технологии ремонта мостовых, систему сигнализации и связи в светлое и темное время суток и далеко не лишние в "деревянно-избяной" России строгие меры противопожарной безопасности. Проект заинтересовал лично императора Николая I, и он пожертвовал на издание трудов В. П. Гурьева немалую денежную сумму - 15 000 рублей.
К сожалению, даже самая твердая древесина оказалась недолговечной. Она разрушалась под тяжестью и натиском быстро увеличивавшегося потока транспорта. О торцовых мостовых скоро забыли. Сам же "сухопутный пароход", подымив в начале XIX века кое-где на Западе, в Отечество наше так и не добрался. Надобность в нем отпала. В 1837 году австрийский подданный А. Ф. Герстнер выстроил первую "чугунную" рельсовую дорогу Санкт-Петербург - Царское Село, которая определила главное направление дальнейшего развития сухопутного отечественного транспорта на многие десятилетия вперед."
Автоматическая машина по приготовлению чая, включавшая деревянную подставку, на которой были смонтирован будильник, опрокидыватель чайника, спиртовку на денатурате и собственно плоский медный чайник. Начло приготовления чая запускалось под звук будильника, устройство автоматически зажигало в спиртовке огонь, а когда вода вскипела, опять же под звон булдильника наливало кипяток в заварочный чайник. Машина была запатентована Френком Кларком из Биримнгема в 1902 году, изготавлялась фирмой "Automatic Water Boiler Co.", Бирмингем, в 1902-1910
«ЗЕРКАЛО ЛИТЕРАТУРЫ, УВЕСЕЛЕНИЯ И НАСТАВЛЕНИЯ», т. Х, № 287 (Лондон, 15 декабря 1827)
НОВАЯ ПАРОВАЯ КАРЕТА
читать дальше1. Водитель и инженер, которому вверено все заведование машиной и управление каретой. Помимо этого человека, будет нанят кондуктор. 2. Ручка, которая управляет дышлом и рулевыми колесами. 3. Рулевые колеса. 4. Дышло. 5. Переднее багажное отделение. 6. "Дроссельный клапан" главной паровой трубы, которая, посредством ручки, открывается или закрывается как заблагорассудится, таким образом сила пара и продвижение кареты регулируются от 1 до 10 или 20 миль в час. 7. Бак для воды, идущий от одного конца до другого и на всю ширину кареты; он будет содержать 60 галлонов воды. 8. Карета, способная вместить шесть внутренних пассажиров. 9. Наружные пассажиры, которых данная карета будет нести 15. 10. Заднее отделение, содержащее котел и топку. Котел облицован листовым железом, а между трубами помещены кокс и древесный уголь, спереди закрывается обычным способом железной дверью. Трубы идут из цилиндрического резервуара с водой внизу к цилиндрической камере для пара наверху, образуя последовательность линий, похожую на подкову, повернутую в поперечном направлении. Пар входит в "сепараторы" через большие трубы, которые видны на плане, и отсюда проводится по назначению. 11. "Сепараторы", в которых пар отделяется от воды, вода спускается и возвращается в котел, а пар поднимается и выдавливается в паровые трубы или главные артерии машины. 12. Насос, которым вода накачивается из бака посредством гибкого шланга в резервуар, сообщающийся с котлом. 13. Главная паровая труба, спускающаяся из "сепараторов", и проходящая по прямой линии под корпусом экипажа к "дроссельному клапану " (№ 6) и отсюда, под баком, к цилиндрам, в которых работают поршни. 14. Дымовые трубы топки, из которых нет никакого дыма, поскольку используется кокс и древесный уголь. 15. Дроги, которых три штуки, соединенные, чтобы поддерживать машину. 16. Цилиндры. Имеется по одному между каждой дрогой. 17. Золотниковый механизм, пропускающий пар поочередно к каждой из сторон поршней. 18. Кривошипы, воздействующие на ось: на концах оси находятся крестовины (№ 21), которые, когда ось проворачивается, захватывают выступающие железные пальцы на втулках колес и придают им вращательное движение. Таким образом действуют только задние колеса. 19. Вертушки, которые при подъеме кареты в гору приводятся в движение и действуют как задние ноги лошади, цепляясь за землю и затем заставляя машину перемещаться вперед, увеличивая скорость ее движения и помогая силе пара. 20. Тормоз, который применяется, чтобы увеличить трение на колесе при съезде с горки. Этому также помогают уменьшением давление пара — или, в случае необходимости, меняя направление движения колес. 21. Сцепление, посредством которого вращают колесо. 22. Предохранительный клапан, который регулирует надлежащее давление пара в трубе. 23. Отверстие для заполнения бака. Производится гибким шлангом и трубой, и занимает всего несколько секунд.
Сейчас в процессе подготовки для антологии статьи о полиции и частном сыске в Америке и Британии второй половины XIX века наткнулся на чудесную статью в «Таймс» за 1890 год. Вот они чем занимались, настоящие Шерлоки Холмсы!
Шарлотта Антония Уилльямсон подала прошение о расторжении ее брака с Эдуардом Джеймсом К. Уилльямсоном по причине его жестокости и прелюбодеяния. М-р Уилльямсон отрицал обвинения, и представил встречное ходатайство о разводе, обвиняя свою жену в совершении прелюбодеяния с Моррисом Моузером. Ответчица и соответчик отрицали обвинение.
М-р Уиллис, королевский адвокат, и м-р Баргрейв Дин выступали на стороне миссис Уильямсон: м-р Генри Киш на стороне м-ра Уильямсона; м-р Крамп, королевский адвокат, на стороне соответчика.
Когда обратились к рассмотрению этого дела, между адвокатами по нему состоялось совещание. Оно вызвало задержку на несколько минут, по истечении которых м-р Уиллис сказал, что, полностью рассмотрев бумаги, положенные перед ним и его ученым другом, который выступает со стороны миссис Уильямсон, он почувствовал, что не может доказать обвинения, выдвинутые в ее ходатайстве. В ее заявлении были некоторые свидетельства жестокости, но отсутствовали какие-либо подтверждения этого заявления. С другой стороны он не мог оспорить прелюбодеяние с Моузером. При этих обстоятельствах он посоветовал своей клиентке не настаивать на ее ходатайстве, и никаких свидетельств в поддержку его выдвинуто не будет. Он уверил его Светлость, что этот курс был взят исключительно по его совету и не был результатом какой-либо договоренности.
Из свидетельства м-ра Уильямсона, производителя стиральных машин, следовало, что он и ответчица по его ходатайству сочетались браком в 1882 году, и что от этого брака имеется двое детей. В сентябре 1888 она предложила ему, чтобы она поступила на службу к соответчику в качестве женщины-детектива. Моузер был детектив-инспектором полиции в Скотланд-Ярде и, оставив полицию, открыл свое дело как частный детектив и сыскной агент. Свидетель настоятельно выступал против намерений своей жены, но она настаивала на том, чтобы исполнить их, и поступила на службу к Моузеру. В течение некоторого времени свидетель не подозревал о неуместной близости между его женой и Моузером, но затем произошли обстоятельства, которые пробудили его подозрения. Его жена хотела отправиться с Моузером в Константинополь, чего свидетель не разрешил ей сделать. Она принесла домой портрет Моузера и захотела повесить его у себя в комнате; и свидетель, телеграфировавший ей в место, где он полагал, она находилась, не получил никакого ответа. Вследствие таких происшествий он нанял Слейтера, другого детектива, следить за детективом Моузером и миссис Уильямсон, и в результате получил информацию, на которой он основал этот иск. Луиза Сангстер, женщина-детектив, которая находилась на службе у Моузера, свидетельствовала о сожительстве между ним и миссис Уильямсон.
Никаких перекрестных допросов каких-либо свидетелей не было. Жюри нашло, что м-р Уильямсон не был виновен в жестокости или прелюбодеянии, и что госпожа Уильямсон и Моузер в прелюбодеянии виновны были.
Председатель отклонил ходатайство миссис Уильямсон, а по ходатайству м-ра Уильямсона вынес условное решение, с издержками за счет Моузера. М-р Уильямсон должен взять на себя опеку над детьми от этого брака.
Давно собирался оформить статью про попытку первого терракта на железных дорогах в Великобритании (по крайней мере таковой ее считает сайт Британской транспортной полиции) Довести до ума эту статью я, видимо, так и не соберусь, поэтому представляю ее в том виде, в котором она есть, тем более что и "информационный повод" имеется.
В понедельник 13 сентября (н. ст.) 1880 года, ровно за полгода до рокового взрыва на набережной Екатерининского канала, прекратившего жизнь русского императора Александра II, путевой рабочий Лондонской и северо-западной железной дороги сделал открытие, вызвавшее большой переполох в английском обществе. Дело было на станции Баши, которая находится севернее Лондона примерно в 16 милях от Юстонского вокзала близ старинного городка Уотфорд. В 7:10 утра путеец Джон Хит из 20-й бригады, отправленный за контрольным сигнальным фонарем, обозначавшим конец дистанции, шествовал от станции в сторону Уотфорда вдоль пути, предназначенного для прохождения скорых поездов из Лондона. Было довольно холодно и сыро — лишь недавно прекратил поливать продолжавшийся всю ночь дождь. Примерно в 200 ярдах от станции Хит обнаружил, что на стыке одного из рельсов с обеих сторон были сняты накладки. С наружной стороны у шпалы рядом со стыком было вырыто отверстие, в котором Хит нашел завернутый в размокшую коричневую бумагу пакет 14 дюймов длиной и 8 шириной. К пакету шла каучуковая трубка более ярда длиной. Обе накладки со вставленными болтами, которыми они обычно крепились к рельсам, лежали на пакете, сам пакет был частично открыт, но крепко перевязан одним концом прочного шнура, моток которого лежал рядом. Тут же у рельса валялась обычная воровская «фомка» длиной 18 дюймов. Хит оторвал кусок раскисшей бумаги и увидел внутри розоватое вещество, которое посчитал свинцовым суриком. Сперва он подумал, что пакет мог принадлежать телеграфистам, ремонтировавшим телеграфную линию, и что они оставили его здесь, пока ходят в Уотфорд сообщить об обнаруженных снятых накладках. Поэтому Хит вернул накладки на место, привинтил их, насколько мог, одними пальцами и понес обратно на станцию Баши сигнальный фонарь, за которым был послан. По пути он встретил своего десятника Джозефа Холвуда и рассказал о том, что видел. Холвуд тотчас поспешил на место, завинтил накладки болтами при помощи гаечного ключа и унес пакет с резиновой трубкой и фомкой, чтобы показать начальникам станций в Баши и Уотфорде, где передал инспектору Кейсу, отвечавшему за эту часть линии Лондонской и северо-западной компании.
Начальник станции, как назло, был в отпуске, и его замещал помощник. Начался интенсивный обмен телеграфными сообщениями между Баши и офисом железнодорожной компании в Лондоном. В конце концов было решено, что мистер Элайджа Коппинг, суперинтендант Лондонской и Северо-западной железнодорожной полиции, должен выехать в Баши с одним из наиболее способных своих детективов и осмотреть все на месте. Вперед были отправлены два детектива. Около трех часов дня Коппинг получил рапорт от помощника начальника станции в Баши на имя окружного суперинтенданта Эдди на вокзале Юстон, и поездом в 4:15 пополудни сам отправился к месту происшествия. По прибытии суперинтенданта в Уотфорд пакет был осмотрен в присутствии инспектора Кейса, инспектора Исгейта из полиции Хартфордшира и детектива Уорна из S-дивизиона Столичной полиции, который полагал, что находка имела место в пределах границ Столичного полицейского округа.
Поверхностное исследование содержимого пакета, который предусмотрительно заперли в сарае на значительном расстоянии от станции, привело полицейских к заключению, что вещество внутри было, скорее всего, динамитом или каким-нибудь схожим взрывчатым веществом. Оно было упаковано в 27 шашек, завернутых во множество кусков старой газеты. Все это было завернуто в другую газету, и все в один кусок промасленной бумаги, и затем все вместе обвязаны шнуром: каждая шашка была колбасой около 4 дюймов длиной и дюйм толщиной. Один из детективов, исследовавший взрывчатое вещество, сообщил журналистам, что если бы ему не сказали обратное, то он поверил бы в невинный характер этого вещества. Почти все шашки были сломаны на две или более частей, что сперва породило даже предположение о том, что пакет, возможно, был выброшен из окна проходящего поезда, однако находка там же накладок говорило о том, что он был положен там преднамеренно.
Резиновая трубка при осмотре оказалась состоящей из четырех частей, каждая 12 дюймов длиной и четверть дюйма в диаметре, заполнена черным порохом, и в конец каждого отрезка трубы был вставлен длинный (ок. дюйма) ударно-капсюльный взрыватель. Подозревали, что трубка была положена так, чтобы все четыре взрывателя лежали на рельсе, а накладки приставлены к рельсам вертикально, чтобы не дать трубке соскользнуть, пока поезд не проедет по ней колесами. Взрыватели должны были воспламенить порох в трубке, а тот, в свою очередь, взорвать динамит в пакете. Однако трубка была цела и лежала довольно далеко от рельсов.
Чтобы рассеять сомнения во взрывчатой природе найденного вещества, на платформе в Баши были проведен эксперимент: небольшое количество вещества было скатано в шарики не больше гороха и подожжено. По грубым оценкам полицейских, найденного количества было достаточно, чтобы пустить поезд под откос.
Видимо, примерно в это время возникло предположение, что целью неизвестных террористов был скорый поезд с Юстонского вокзала, проходивший через Баши в 5:15 утра. И уже тогда возникли сравнения предполагаемого намерения пустить поезд под откос с попыткой русских народовольцев взорвать царский поезд на Московско-Казанской железной дороге. По утверждению «Таймс», в самой Англии тоже были прецеденты: приблизительно в 1877 году была произведена попытка пустить под откос поезд Лондонской и Северо-западной железнодорожной компании в Южном Уорикшире, и, после тщательного дознания, продлившегося свыше шести недель, правосудие восторжествовало. Однако я пока не нашел никаких сведений об этом случае.
Быстро распространились слухи, что только чудо помешало успеху злодеяния — гибкая труба была фактически разрезана колесами проходящего поезда, который был бы поднят на воздух, если бы в том месте, где прошлись колеса, не отсутствовали взрыватели.
Детективы бегло осмотрели рельсы и накладки и пришли к выводу, что одному человеку справиться было невозможно: для того чтобы вырыть яму и положить взрывчатку, требовалось несколько часов, и в промежутке между прохождением последнего поезда ночью и первого утром злоумышленник или его работа были бы обнаружены сторожами компании. До самого вечера полиция производила повальные допросы не только служащих компании, который тем или иным способом были связаны с обеспечением деятельности участка между Баши и Уотфордом, но и местных жителей в надежде получить какую-нибудь информацию о людях, которые могли быть видены по соседству ночью или утром до того, как путейцы наткнулись на пакет. Наконец, в 10:15 вечера полицейские во главе с суперинтендантом Коппингом вернулись местным поездом на Юстонский вокзал, доставив в Лондон фомку и значительное количество вещества для химического анализа.
14 сентября следствие продолжило свою работу в Баши, где суперинтендант Коппинг и инспектор Пирсон (из компанейского детективного отдела) провели почти весь день. В 16:30 они отбыли на Юстонский вокзал и возвратились 6-часовым поездом в сопровождении нового отряда детективов, собранного в Лондоне.
Полиция еще раз тщательнейшим образом осмотрела место находки. В действительности оно было гораздо ближе к Уотфордскому железнодорожному узлу, чем к станции Баши, находясь примерно в четверти мили от последней и прямо напротив пивоваренного завода господ Седжуик в Уотфорде. Пути в этом месте проходили по довольно высокой (ок. 18 м) насыпи, к которой подходила река Колн с находившейся на берегу водопроводной станцией железнодорожной компании. Здесь насыпь делала небольшой изгиб, и путь для скорых поездов, идущих из Лондона на север, как раз шел вдоль края насыпи над рекой, так что в случае крушения поезда результат был бы ужасен.
От чужих взоров место находки скрывала большая группа деревьев, так что даже днем стоявший на путях человек был не виден от Баши или Уотфорда. От этой купы деревьев почти до самой насыпи шел густой подлесок, также способствовавший скрытному подходу к месту. Полиция проследила следы, начинавшиеся в нескольких ярдах от рельсов и шедших по подлеску до деревьев. Эти следы принадлежали двум, а то и большему числу мужчин (позднее утверждалось, что их было не менее шести). Было понятно, что для откручивания массивных болтов, крепивших накладки к рельсам, злоумышленникам требовался мощный гаечный ключ, и что фомка в данном случае не могла служить подспорьем. Больше всего удивляло, что предполагаемая взрывчатка была положена снаружи внешней рельсы, а не под шпалу — по мнению полиции, вся схема была очень искусно задумана, но очень топорно и неуклюже выполнена.
Были найдены три важных свидетеля, которые сильно поколебали первоначальную теорию о том, что целью злоумышленников был утренний поезд в 5:15. Ламповщик Альфред Бодди, обслуживавший сигнальные лампы в районе места обнаружения взрывчатки, показал, что когда в воскресенье вечером в половине седьмого он шел по путям для скорых поездов, идущих из Лондона, никаких пакетов там не было. Скорый ирландский почтовый проходил через Баши в воскресенье вечером в 21:15, и с этого времени до «газетного» поезда, который проходит следующим утром, никакие другие поезда по этим путям не проходили. Товарные составы компании и обычные местные поезда ходили по другой паре путей. Было уже совсем светло, когда шел газетный поезд, а во время прохода скорого ирландского почтового было темно, что должно было быть более благоприятным временем для злоумышленников, готовивших крушение поезда. Тот же Бодди сообщил, что когда в понедельник поздно вечером он опять был близ места находки, он обнаружил часть фонаря, применявшегося машинистами на паровозах. Однако полиция затруднилась интерпретировать этот факт.
Другие два свидетеля дали еще более важную информацию. Они заявили, что на месте находки пакета произошел взрыв, но не в понедельник рано утром, а в воскресение между 9 и 10 вечера, примерно в то время, когда там проходят один за другим ирландский почтовый, скорый почтовый и курьерский поезд. Один из свидетелей был сторожем на Уотфордском пивоваренном заводе Седжуика, который находится совсем рядом, а второй свидетель, некто Джеймс Харт, служил на угольном дворе на железнодорожной станции Баши на расстоянии примерно 400 ярдов от злополучного места. Оба они утверждали, что слышали примерно в половине десятого очень громкий взрыв, совершенно не похожий на хлопок обычной туманной петарды, который они прекрасно знали, и видели яркую вспышку света. Хотя собирался дождь, видимость была хорошей, и необходимости в туманных сигналах никакой не было. Ирландский почтовый, который вышел с Юстонского вокзала в 20:25 в воскресенье вечером, должен был появиться в Уотфорде в 20:52, и полиция предположила, что взрыв, который услышал Харт, был вызван тем, что один из сегментов трубы, присоединенной к динамиту, взорвался.
Первоначальная версия об утреннем экспрессе в 5:15 как цели покушения постепенно отошла на второй план. Ее место заняло предположение о заговоре нескольких служащих на станции Баши, которые были в обиде на железнодорожную компанию за увольнение и решились в отместку взорвать и ограбить ирландский скорый почтовый. Среди пассажиров ирландского почтового всегда имелись достаточно богатые люди, а вот в «газетном поезде» на север обычно ездили только те, чей бизнес был связан с распространением газет.
Трое подозреваемых были уволены из компании за мошеннические действия, в которых были соучастниками, за несколько месяцев до происшествия. Все они были сравнительно молодыми людьми, и детективы сомневались, чтобы им было так просто получить доступ к материалам, которые могли вызвать сильные разрушения; но под подозрение также попал другой уволенный служащий, который занимал в компании более ответственный пост. Полиция объявила журналистам, что только один из подозреваемых мог с легкостью добывать динамит практически в любых количествах в ходе исполнения своих повседневных служебных обязанностей. Его появление было замечено в окрестностях, хотя он больше не связан с ними. Имя его так и не было раскрыто прессе.
Новости о находке, распространившиеся по окрестным местам, породили массу слухов и панических сообщений. «Таймс» сообщала о большом переполохе, вызванном появлением вспомогательного локомотива на боковой железнодорожной ветке. О причинах такого испуга не сообщалось — может быть жители Баши решили, что это ирландские террористы или уволенные служащие приехали на начиненном динамитом маневровом паровозе. В любом случае, реальное объяснение было самое незамысловатое: какой-то локомотив сошел с рельсов и из Лондона прибыла бригада, чтобы поднять его и вернуть в рабочее состояние.
Полиции пришлось проверять заявления, что по соседству с Баши и Уотфордом три недели назад в двух различных случаях было найдено некоторое количество динамита, положенного вдоль железнодорожной ветки, идущей от Уотфорда до Рикмансуорта. По проверке оказалось, что эти утверждения имели весьма слабые основания. Некий молодой человек в воскресенье за две недели до обнаружения динамита сообщил инспектору Кейсу, что нашел две шпалы, положенные поперек рельсов. Они явились на место и шпал не обнаружили, но юноша тщательно все осмотрел и сказал, что полагает, что шпалы убраны совсем недавно, а до этого лежали в течении многих месяцев недалеко от путей.
В самом Лондоне заметки утренних газет об обнаружении взрывчатки в Баши также вызвали значительное волнение и даже испуг, поэтому в течении всего дня железнодорожных служащих на Юстонском вокзале буквально осаждали пассажиры, желавшие получить точные сведения о находке. Однако железнодорожники, не связанные с детективами или с полицейским расследованием, не могли сообщить перепуганным людям какие-либо подробности. Глава Детективного отдела железной дороги возвратился из Баши только вечером незадолго до 10 часов, но не мог сообщить никаких новостей.
Он оставил на месте детективных офицеров, которые были размещены в различных пунктах железнодорожной линии и должны были следить за местностью в продолжении ночи. Машинистам и кондукторам проходящих поездов как в Лондон, так и в обратную сторону, было наказано внимательно наблюдать за путями. Произошли также изменения в руководящем составе следственной бригады. Джон Миддлетон, помощник попечителя округа Башби, сопровождавший детективов на место находки взрывчатки, объявил, что оно находилось в границах округа Уотфорд, а не в пределах Столичного полицейского округа. В связи с чем детектив Уорн из хемпстедского дивизионного отдела Столичной полиции вышел из дальнейшего расследования, и его обязанности были переданы инспектору Исгейту.
Во второй половине дня химик-аналитик Ричард Баннистер подверг химическому анализу образцы взрывчатого вещества, привезенные в Лондон, и сделал следующее заключение: «Предполагаемое взрывчатое вещество, доставленное сюда (то есть в Лабораторный отдел Сомерсет-Хауза) инспектором Парсоном, было заключено в две бумажные обертки, внешняя — часть «Эхо», датируемой прошлым понедельником, а внутренняя — очевидно часть «Телеграфа». Первая была частично, а последняя полностью пропитаны глицериновой субстанцией, которая, оказалось, была нитроглицерином. Вещество, завернутое в бумагу, имело цилиндрическую форму приблизительно четыре дюйма длиной и один дюйм в диаметре. Оно состоит из нитроглицерина, воды, и инфузорной земли в следующих пропорциях:— Нитроглицерин, 18,4 процента; инфузорная земля, 34,4 процента, вода, 47,2 процента — общее количество, 100,0. В сыром состоянии оно не могло быть взорвано, но когда было высушено, то было взорвано без труда. Очевидно, что субстанция подверглась воздействию воды, которая заместила большое количество нитроглицерина, бывшее первоначально, без сомнения, обычным динамитом.»
Большое количество воды, о котором говорил Баннистер и которое обычно не превышает 1-2%, было вызвано сильным ливнем. Чтобы убедиться в правильности своих выводов, Баннистер снабдил доктора Эвелинга из Королевского политехнического института и майора Дункана из Королевской артиллерии образцами найденного вещества, и те также пришли к выводу, что это динамит. Сообщение Баннистера в тот же вечер было передано суперинтенданту Коппингу и сдано по принадлежности в контору мистера Финдли, генерального директора Лондонской и Северо-западной железной дороги.
В этот день оформились еще две теории: теория фенианского заговора и происки русских «нигилистов» против великого князя Константина Николаевича. С первой все было более-менее понятно: 1879 год был богат на события, связанные с ирландскими террористами. В течении нескольких дней полиция проверила все регистрационные книги в конторах Лондонской и северо-западной железнодорожной компании, чтобы выяснить: не путешествовали ли с субботы по понедельник каким-либо поездом известные персонажи, которое могли бы стать целью ирландского террора. Было найдено, что лорд Нортбрук и доктор Куэйн путешествовали скорым почтовым на север в воскресенье ночью, отбыв с Юстонского вокзала в 20:50, спустя 25 минут после ирландского почтового, за десять минут до шотландского экспресса и за 25 минут до ливерпульского и манчестерского экспресса. Однако усилия детективов не обнаружили существования какой-либо собой опасности «лицам, особенно неприятным фениям».
Вторая теория требует пояснения. Генерал-адмирал вел. кн. Константин Николаевич прибыл в Англию 4 сентября и пробыл в Лондоне меньше недели. Согласно сообщению «Таймс» от 9 сентября, в этот день великий князь намеревался оставить Лондон и отправиться в Глазго, где готовилась к спуску строившаяся там царская яхта «Ливадия». Спуск намечался через две недели, и генерал-адмирал намеревался только осмотреть ее, а на борт подняться уже в Плимуте и сопровождать затем до самого Крыма. «Пенни Иллюстрейтед Ньюс» от 25 сентября утверждала, что когда великий князь собрался ехать, полиция произвела проверку среди некоторых иностранцев и были предприняты все необходимые предосторожности против «нигилистов», проживавших в Англии, Сперва предполагалось, что он поедет со свитой по линии Лондонской и Северо-западной железнодорожной компании с Юстонского вокзала, и три специальных пульмановских вагона были приготовлены для Его Высочества и свиты. Все было готово к его прибытию, но буквально в последний момент, из-за полученной полицией информации (суть которой не была раскрыта публике), было сочтено разумным изменить маршрут, и хотя в действительности вагоны ждали на Юстоне, поехали по Большой Западной линии. 11 сентября великий князь вновь был уже в Лондоне, а утром 13 сентября, как раз когда в Баши был обнаружен динамит, находился на вокзале Виктория и поездом в 7:45 отбыл в Дувр и далее паромом во Францию.
Весь день 15 сентября (кроме одного-двух часов на Юстонском вокзале) суперинтендант Коппинг опять провел со своими детективами в Баши, где к ним присоединились хартфордширские полицейские под командой суперинтенданта Исгейта. Ночь выдалась ненастная, дождь поливал почти беспрерывно, и к утру луг близ газового завода и пивоварни Седжуика был затоплен на глубину 2 или 3 фута. Прибывшие из Лондона детективы сменили офицеров, которые в течении ночи надзирали за специальной железнодорожной стражей, охранявшей пути, и принялись за работу.
Неожиданно вновь получила некоторый вес теория о том, что целью был «газетный» поезд, проходивший Баши в 5:15 утра в понедельник. Кондуктор этого поезда по фамилии Ламберт, один из самых старых кондукторов на этой линии, заявил, что видел близ путей недалеко от Баши со стороны Лондона мужчину. Вечером Ламберт был допрошен и показал, что, проезжая в обычное время пресловутую кипу деревьев, он увидел стоявшего на насыпи странно выглядевшего мужчину. Место это было самым последним, где можно было ожидать увидеть незнакомца в этот час. Вид у мужчины был испуганный, если не дикий, пальто перекинуто через локоть. Когда состав проходил мимо, поднятый ветер сорвал с мужчины шляпу, и кондуктор заметил, что тот был лысым. Если этот таинственный незнакомец был истинным преступником, то казалось вероятным, что экспресс появился раньше, чем тот ожидал, и что не вечерний воскресный поезд, а один из утренних экспрессов в понедельник быль целью злоумышленников. Это могло также объяснить тт неэффективный способ, которым была заложена взрывчатка. Еще один человек был замечен спустя полчаса после прохода того же поезда идущим по направлению от места, где позднее был найден динамит.
Зато версия о том, что замышлявшееся злодеяние было местью уволенных служащих Лондонской и северо-западной железнодорожной компании, после тщательного расследования и проведенных детективами допросов относительно передвижений всех без разбора уволенных людей и их местонахождения в течение некоторого времени как до, так и в саму субботу, воскресенье и понедельник, была окончательно похоронена.
Продолжились также попытки установить любую возможную цель подрыва ирландского скорого почтового, который продолжали считать наиболее вероятным объектом планировавшегося взрыва. Чиновники Лондонского и северо-западного детективного отдела установили имена всех пассажиров первого и второго класса, которые путешествовали с Юстонского вокзала до Кингстауна, но никто из них не тянул на то, чтобы стать целью неизвестных террористов — по крайней мере, по политическим причинам. Никто из видных политических деятелей в тот день в Ирландию не отправлялся. Да и газетным экспрессом в понедельник утром путешествовало меньше пассажиров, чем обычно. Тем не менее газеты объявили, что собрано достаточно информации, чтобы передать дело Департаменту уголовных расследований Скотланд-Ярда.
Проведенная независимо друг от друга тремя исследователями экспертиза и мнения, высказанные сведущими в изготовлении динамита людьми, убедили железнодорожные детективные власти, что динамитные шашки не были получены ни через один из обычных каналов, а изготовлены, вероятнее всего, любителями. По мнению консультантов, если бы люди, готовившие взрыв, обладали техническими знаниями о наиболее эффективных методах закладывания взрывчатки, они поместили бы пакет между двумя рельсами, по которым прошел из Лондона курьерский поезд, а не сбоку от наружной рельсы со стороны откоса насыпи. Начиненная порохом каучуковая труба с ударно-капсюльными взрывателями не была никак прикреплена к пакету с динамитом, один конец ее был свободно положен сверху и прижат накладками, а другой уложен на рельс — тщательный осмотр трубы показал, что поезд все-таки проехал по этому концу каучукового шланга и раздавил взрыватель. В трубке со взрывателями, согласно тем же консультантам, вообще не было надобности, поскольку того же результата можно было добиться, просто положив на рельс одну или две шашки, которые неизбежно взорвались бы при проходе поезда. С другой стороны, несмотря на дилетантский подход к закладке взрывчатки само место было выбрано очень точно, и снятые с рельс соединительные пластины несомненно указывали, что оно было выбрано не наспех, что злоумышленники заранее предполагали не только взорвать локомотив, но и пустить под откос с насыпи весь состав. Само по себе снятие накладок казалось не имеющим смысл при использовании динамита, и детективы выдвинули версию, согласно которой накладки были лишь частью отвлекающего маневра с целью сбить власти со следа, создав впечатление, что спроектированная катастрофа произошла не от взрыва, в котором исчезнет весь взрывчатый материал, но явилась результатом дефекта самих путей.
Поскольку правительственный химик-аналитик Баннистер настаивал на том, что во влажном состоянии динамит не станет сам взрываться, а потому капсюли-воспламенители пороха в каучуковой трубе были необходимы и сработали бы, не свались они с рельсов из-за вибрации, вызванной приближающимся поездом, полиция решила экспериментальным путем проверить мнение экспертов. Не мудрствуя лукаво, детективы положили на рельс перед скорым поездом (а в Баши курьерские поезда должны достигать скорости 50 миль в час) небольшой кусок динамитной шашки, и тот взорвался с большой силой и грохотом, заставив ничего не подозревавшего об эксперименте машиниста экстренно остановить состав. [Я всегда чувствовал, что есть что-то глубинно-родственное между нами и англчанами — С.Ч.]
Оставалось неясным время, когда была заложена взрывчатка. Полиции не удалось найти никаких свидетельств, что это было сделано ранее воскресного вечера. Были допрошены путевые рабочие, в обязанности которых входил обход железнодорожных путей, но никто из них не мог сообщить ничего подозрительного до времени прохождения в воскресенье вечером ирландского скорого почтового. Однако ряд детективов придерживался мнения, что вдоль путей можно было пройти и не обнаружив пакета. Воскресный вечер был темным и дождливым, а мрак от близстоящих деревьев мог надежно укрывать от взоров любые необычные предметы в этом месте, если у проходивших не было причин для более тщательного осмотра. Сторонники версии покушения русских «нигилистов» на жизнь великого князя Константина Николаевича указывали, что, согласно первоначальным планам, великий князь должен был возвратиться из Глазго в Лондон по Лондонской и Северо-западной линии, и что в этом случае взрывчатку должны были установить ранее воскресного вечера. «По мнению наиболее практичных офицеров, — писала «Пенни Иллюстретед Пепер» 25 сентября, — взрывчатое вещество лежало там в течении нескольких дней, но было так заботливо укрыто и присыпано землей рядом с рельсами, что пролежало незамеченным вплоть до момента, когда ливень в субботу вечером и в воскресенье утром [т.е. 11-12 сентября] смыл землю и сделал его видимым. Полагают, что к нему был прикреплена проволока, чтобы перетащить на рельсы, когда поедет планируемый поезд.»
В версии «русского следа» было одно уязвимое место: динамит был положен на путях, шедших от Лондона, тогда как великий князь должен был возвращаться в Лондон, но и тут может быть найдено рациональное объяснение: в Англии к этому времени везде было левопутное движение в противоположность правостороннему в России. К 1880 только две русских линии, построенные французами, имели левостороннее движение: участок между Петербургом и Псковом и участок между Москвой и Рязанью. Если покушение готовилось на генерал-адмирала и исполнителями его должны были стать лица, проживавшие в России, они могли оказаться в плену неправильных представлений о сторонности движения.
Около 9 часов вечера главы полиции, включая суперинтенданта Исгейта из Хартфордширской полиции и суперинтенданта Коппинга, провели в Уотфорде совещание в отношении некоторых дополнительных обстоятельств, которые стали известны в течении дня. Каждый член местной полиции получил инструкции находиться начеку, разыскивая и устанавливая наблюдение за всеми малознакомыми людьми, чтобы выяснить, если возможно, место, откуда был получен динамит. Также был принят план расширенных следственных действий, простиравшийся как на Лондон в кварталы, служившие прибежищем многим русским «нигилистам», так и на определенные части графства Хартфордшир.
На следующий день, как и в прежние дни, суперинтендант Коппинг и инспектор Парсон с детективами компании был занят утром и днем в Баши, а в Лондоне на Юстонском вокзале дежурил инспектор Пирсон. Пути Лондонской и Северо-западной железной дороги между Баши и Уотфордом, идущие от Лондона, продолжали находиться под наблюдением большого числа железнодорожных и хартфордширских полицейских. Поскольку в распоряжении суперинтенданта Коппинга оказалось достаточно много людей, он смог распределить следственные действия на более широкую область. Согласно газетным сообщениям, несколько офицеров нанесли визиты в подозрительные места в Лондоне, где, как предполагалось, мог быть получен динамит. Результатом этих визитов стало получение информации, заставившей отправить одного из детективов на север от Уотфорда в поисках подтверждения заявлений, которые были ему сделаны.
То место, где Ламберт видел лысого человека, оказалось в миле и трех четвертях южнее места, где спустя полчаса был обнаружен динамит, и из-за значительного расстояния полицейские не стали придавать этому большой важности. Гораздо более интересовало детективов сообщение о человеке, которого видели между часом и двумя ночи быстро идущим по лестнице под мостом виадука на станции Баши в сторону Пиннера и Лондона.
Днем начальники как железнодорожной, так и Хартфордширской полиции собрались в Уотфорде в управлении полиции графства на совещание, чтобы обсудить все сведения, собранные к этому времени офицерами обеих полицейских сил. Были выяснены имена, занятия и адреса ряда людей, чьи действия в последнее время породили подозрение, однако ничего, что уверенно указывало бы на кого-то из них и могло послужить основанием для ареста, у полиции не было. По окончании совещания полиция направилась в Харроу и продолжила там расследовать детали, ставшие им известными. Также было сочтено нужным послать детективного офицера с богатым опытом в Регби с целью произвести повсюду полное расследование.
Ближе к вечеру в результате допросов удалось подтвердить историю кондуктора Ламберта, видевшего в понедельник утром человека около путей. Также были получены приметы двух мужчин, которых видели в окрестности. В 17:15 полицейские вернулись из Баши. Если верить газетам, к этому времени детективы пришли к стойкому убеждению, что попытка взрыва не могла носить местный характер, и из произведенных к этому времени допросов были почти уверены, что центр заговора находился в Лондоне.
17 сентября Лондонская и Северо-западная железнодорожная компания выпустила уведомление: «100 фунтов ст. вознаграждения. Лондонская и северо-западная железнодорожная компания настоящим предлагает награду в 100 фунтов любому человеку, который сообщит такую информацию, что приведет к осуждению человека или людей, которые поместили некоторые взрывчатые пакеты на железную дорогу близ Баши ночью 12-го или утром 13-го с.м. Информацию передавать м-ру Коппингу, суперинтенданту полиции, вокзал Юстон, Лондон, 17 сентября 1880. — М-р Пиндли, генеральный директор.»
В этот день детективы Северо-западной железнодорожной компании, которой помогала хартфордширская полиция, вновь осматривали окрестности места, где был найден динамит. После ряда консультаций двоим или троим было поручено навести справки касательно вчерашнего утверждения, что в понедельник утром видели двух мужчин, пересекавших поле поблизости. Детективам удалось выяснить, что оба эти мужчины не были связаны с попыткой взрыва, что они были известны в этих местах и что их появление в полях в интересующее полицию время носило законный характер. Днем, сделав необходимые распоряжения по следственным действиям в Лондоне, суперинтендант Коппинг прибыл в Баши, где имел совещание с мистером У. Э. Райдером, представителем главного констебля полиции Хартфордшира, с инспектором Исгейтом и другими, но ничего нового к расследованию добавить не удалось. Ближе к вечеру суперинтендант Коппинг и инспектор Парсон посчитали нужным во второй раз посетить окрестности Уотфорда, и отбыли с Юстонского вокзала поездом в 17:40. Было заявлено, что из осмотра следов, обнаруженных между железнодорожными путями и кипой деревьев, сделано заключение, что в попытке взрыва было задействовано большое количество людей, по крайней мере полдюжины.
Следующие три дня деятельность детективов не утихала, продолжались те же постоянные перемещения детективов железнодорожной компании между Юстоном и Баши или Уотфордом. На месте им по прежнему помогала хартфордширская полиция, а в Лондоне подключился к расследованию Департамент уголовных расследований Скотланд-Ярда под управлением его директора Говарда Винсента. Удалось с достаточно большой степенью уверенности установить происхождение динамита и взрывателей. Компания взрывчатых вещество Нобеля, контора которой находилась в Глазго на Уэст-Джордж-стрит, 149, а сама фабрика в Ардире, графство Эршир, признала в динамитных шашках свою продукцию несмотря даже на то, что оригинальная упаковка, отмеченая ее торговым знаком, по понятным причинам была сорвана и заменена на газетную обертку. Длинные ударно-капсюльные взрыватели были изготовлены одной из двух фирм — либо господ Дайера и Робсона, либо братьев Эли.
20 сентября руководители Департамента уголовных расследований рассмотрели рапорты о следственных действиях, предпринимавшихся как полицией железнодорожной компании, так и Скотланд-Ярдом, в результате чего в газетах появилось утверждение, что МВД объявит дополнительное вознаграждение за обнаружение всех или любого из связанных с попыткой взрыва сообщников. Однако информации о том, что такое вознаграждение было объявлено, мне найти не удалось. 21 сентября «Таймс» сообщила, что расследование попытки взрыва на Лондонской и Северо-западной железной дороге отныне полностью перешло в руки Департамента уголовных расследований Скотланд-Ярда, и что расследование было распространено на другие места вдоль линии кроме окрестностей Уотфорда и Баши. Говард Винсент был стойким сторонником запрета на предоставление своими сотрудниками какой-либо инофрмации прессе, поэтому с этого момента газеты вообще замолчали о ходе расследования. Можно лишь предполагать, что расследование так и не дало результатов.
Вопрос, кому могло понадобиться покушаться в Англии на генерал-адмирала - сложный, и я не берусь на него ответить. Такое покушение было бы смерти подобно для народовольцев и примкнувших к ним, укрывавшихся в Лондоне, поэтому "нигилисты" кажутся маловероятными. По неуклюжести, использованию фабричного динамита и взрывателей дело выглядит скорее как провокация. Но кто мог осуществить это? Меньше месяца назад было распущено Третье отделение и заменено на департамент государственной полиции. Тут, конечно, раздолье для конспирологов, особенно для сторонников дворянского заговора против Александра II и либералов. Однако я к ним не принадлежу, поэтому предпочитаю оставить вопрос открытым.
Для камрада "maria_gorynceva", которой я обещал утром найти ссылку и не нашел. В утешение выкладываю картинки разных древних стиральных машин и иные околопрачечные изображения, которые она вольна использовать в своей статье.
Я шарю по журналу Светозара Чернова. Уже шарила когда-то, но сейчас у меня другие интересующие вопросы. Только этот журнал и помимо непосредственно ШХ интересен.
Вряд ли я когда-нибудь буду что-нибудь писать об Америке (разве что об Аляске, особенно в те времена, когда она была Русской Америкой). Но поднабралось кое-каких картинок по нью-йоркской полиции и по местам заключения, опоздавших к послесловию для "Не только Холмса", решил выложить. Вдруг кому будет интересно взглянуть - заходите под кат, не пугайтесь, слов там почти нет, разве что подписи под картинкам.
Здание штаб-квартиры городской полиции в Нью-Йорке
Главный вход в здание
Шеф нью-йоркских детективов инспектор Томас Бёрнс.
Личной кабинет инспектора Томаса Бёрнса
Насильное фотографирование преступника.
Кабинет, в котором ведется реестр американских преступников
Две страницы из "Галереи мошенников"
Обучение новичков полицейскому делу
Подземные камеры центрального управления, используемые детективным департаментом
Телеграфные провода, связывающие центральной управление со внешним миром
Комната для потерянных вещей
Тренировка нью-йоркских полицейских
Набор дубинок нью-йоркского полицейского: "billy", дневная дубинка и ночная дубинка. Патрульный имел право носить любую из них во время дежурства в руке, а не в кобуре.
Наручники
Нагрудная бляха полицейского патрульного
Весь набор полицейского снаряжения: 1. Зимний шлем 2. Летняя шляпа 3. Револьвер 4. Бляха 5. Дневная дубинка 6. Парадная палисандровая дубинка 7. Ремень и кобура для дубинки 8. Ночная дубинка 9. Наручники (нового стиля) 10. "Скрутка"
Ночная инспекция в полицейском участке
Потерявшиеся дети в полицейском участке в ожидании, когда родители заявят об их пропаже и заберут их
Полицейский приносит в участок младенца, найденного им во время обхода
Прерванный сон нью-йоркского бродяги
Камеры для задержанных в полицейском участке
Камеры арестованных в цокольном этаже полицейского участка
Помещение ночлежки при полицейском участке
Портовая полиция осматривает причалы в поисках воров
Ежедневная процедура опознания в морге найденных мертвых тел
"Клетка", или палата для преступников в больнице Бельвю.
Тюрьма "Синг-Синг"
Тюрьма "Томбс" (прозванная так из-за схожести колонн входного портика с надгробиями)
"Висельный двор" в "Томбс"
Murderers' Row в тюрьме "Томбс". Камеры для приговоренных к казни.
Камеры для женщин в тюрьме "Томбс".
Камеры заключенных в исправительной тюрьме на Блэкуэллс-Айлонд. Темные камеры находятся на нижнем этаже.
В камере. Исправительная тюрьма на Блэкуэллс-Айлонд.
Способ ведения заключенных, при котором люди шли так тесно друг за другом, что движение ногой можно было произвести только синхроннно с движением соответствующей ноги всех остальных.
В процессе плановой переработки старого текста «Бейкер-стрит и окрестностей» в новый его вариант, который грозит превратиться в иллюстрированную занимательную энциклопедию викторианства, дошло дело до туалетной бумаги. Решил копнуть поосновательней, оказалось, что весь стандартный набор «фактов», кочующий из книги в книгу, в т.ч. и на русском языке (об интернете я уже и не говорю, в русской википедии полагают, что на Руси туалетную бумагу с 16 века стали производить) — просто мешанина из имен и часто бессмысленных дат, которые еще и сопрягаются друг с другом то ли по воле случая, то ли по злому недомыслу каждого конкретного автора. Кусочек вышел небольшой, так что выложу на всеобщее обозрение. Как же выглядит начальная история туалетной бумаги при более внимательном рассмотрении?
В XVIII века начала входить в обиход городских жители Европы и Северной Америки и закрепилась в качестве подтирочного материала бумага. Самым классическим и распространенным источником бумаги стали газеты. Уже в 1722 году «Нортгемптонский меркурий», нападая на своего только что возникшего конкурента Джеймса Пашема с его «Нортгемптон Джорнал», назвал первый выпуск новой газеты «пакетом корма для задницы». Но были и другие варианты. Например, лорд Филип-Дормер Станхоуп, 4-й граф Честерфилд, писал своему сыну в 1747 году: «Я знаю джентльмена, который был таким хорошим распорядителем собственного времени, что не терял даже малой части его, которую из-за отправления естественных надобностей приходилось проводить в нужнике; но постепенно за эти мгновения прошел всех латинских поэтов. Он купил, например, дешевое издание Горация, из которого постепенно вырывал по паре страниц, брал их с собой в отхожее место, сперва читал их, а затем отправлял вниз в качестве жертвы Клоакине: таким образом было приобретено столь большое количество времени, что я рекомендую тебе последовать его примеру...» Кроме газет, журналов и книг, в ход шло почти все: прочитанная корреспонденция, конверты, бумажные пакеты. Распространенным занятием горничных в городских домах была нарезка всей этой разнородной бумаги на квадраты и нанизывание их на нитку через отверстие в уголке, проколотое шилом - затем эта связка вешалась в сортире.
Считается, что первым представителем западной цивилизации, которому пришло в голову изготавливать специальную бумагу для подтирки (в Китае додумались до этого за много веков до того), был американец Джозеф Гайетти, который в 1857 году начал продавать упаковки «Терапевтической лечебной бумаги», пропитанной соком алоэ для излечивания трещин и других неприятных явлений в нижней части человеческого тела. Стоила такая упаковка 50 центов и содержала 500 узких и длинных (примерно в половину согнутого поперек листа писчей бумаги, 21x14 см) листов, причем на каждом листе имелся водяной знак с подписью изобретателя. Впрочем, из-за дороговизны особого успеха эта инновация не имела, хотя эта бумага производилась до 1920-х годов. В Англии в 1890-х и в начале XX века эксклюзивным продавцом ее была фирма «Б. Т. Хугланд». Из различных патентных преамбул, а также по более поздним сведениям, листовая туалетная бумага в пачках, скрепленных проволокой либо просто в коробках, продолжала производиться многими фирмами, но поскольку она стыдливо скрывалась под именем оберточной бумаги, ее трудно с уверенностью идентифицировать в списках товаров производителей бумаги. точно известно, что нью-йоркский производитель листовой туалетной бумаги «Бромико» фирма «Diamond Mills Paper Company» получила награду за свое изделие на Парижской выставке 1878 года. В сер. 1890-х годов в Лондоне Джон С. Даунинг с Брайд-стрит производил патентованные туалетные принадлежности и наполнение к ним. Из книги в книгу и с одного сайта на другой ходит утверждение, что возможным британским предшественником Гайетти был некто Дж. У. Аткинс, с 1817 года бывший поставщиком всех королевских дворов. Может оно так и было, но докопаться до первоисточника этого утверждения, равно как и до источника утверждений некоторых биографов королевы Виктории, что она так и не приняла рулонной туалетной бумаги, в связи с чем двор пользовался листовой бумагой до самого вступления на престол Эдуарда VIII, я не сумел. Надо полагать, что значительную часть жизни королева использовала какие-то более экзотические для нас способы подтирки, нежели бумага. В своих воспоминаниях о детстве в Кембридже в 1890-х годах внучка Дарвина, Гвен Рейверат, приводила широко распространенную среди кембриджцев того времени историю об экскурсии по Тринити-колледжу, которую вел для королевы Виктории мастер колледжа в 1841-1866 гг. д-р Уильям Уэвелл (возможно, это было во время визита королевы и принца-кносорта в 1843 г.). Стоя на мосту через речку Кам, в которую выходили стоки кембриджской канализации, королева наивно спросила: «Что это за куски бумаги, которые плывут вниз по реке?» На что тот, не растерявшись, ответил: «Это, мэм, объявления о том, что купаться запрещено.»
Рисунок из патента Сета Уилера на рулонную перфорированную бумагу
В 1871 году произошло событие, ознаменовавшие наступление новой эры: эры рулонной туалетной бумаги. В этот год, 25 июля, другой американец, Сет Уилер из городка Олбани в штате Нью-Йорк, получил патент на гениальное изобретение - перфорированную оберточную бумагу в рулонах. Из этого патента родились первые рулоны американской и британской туалетной бумаги. А дело было так: все тот же Сет Уилер, организовавший через три года после получения патента компанию «Рулонная оберточная бумага» и в 1877 преобразовавший ее за отсутствием прибыли в «Олбанскую компанию перфорированной оберточной бумаги», ставшую выпускать в рулонах не только оберточную, но и туалетную бумагу. На пятый год существования компании удалось-таки получить чистую прибыль, да тут еще владелец додумался до второго гениального изобретения, которое до сих пор каждый из нас может лицезреть у себя дома - до картонной трубочки, которую надо вставлять в середину рулона, чтобы тот не сминался — и Сет Уилер решает расширить свое дело.
Рисунок из патента Сета Уилера на рулонную перфорированную бумагу с картонным сердечником
В конце 1882 года он подал заявку на патент на свой картонный сердечник, на который 13 февраля 1883 года ему был выдан патент за номером 272369. В том же году в Лондоне он встретился с Джеймсом Лоусоном из Брикстона, с которым 31 июля подписал контракт о начале производства в Англии туалетной бумаги по его патенту. До этого момента на Британских островах не было оборудования, которое бы позволяло англичанам производить перфорированную туалетную бумагу самим, и начиная с 1880 года торговцы стали продавать бумагу, импортировавшуюся ими из Америки. Кто именно из американских бумагопроизводителей поставлял им туалетную бумагу — неизвестно. Это мог быть тот же Уилер или братья Ирвин и Кларенс Скотт, организовавшие свою «Scott Paper Company» в Пенсильвании в 1879 году, которые поставляли бумагу для многих чужих брендов, но до 1902 года стеснялись создавать собственную марку такого неудобосказуемого по их викторианским меркам товара.
Реклама 1883 года "Британской патентованной перфорированной бумаги"
Созданная Лоусоном под британское производство компания, получившая название «Британская патентованная перфорированная бумага», начала свое существование в августе 1883 года, а в ноябре следующего года оформила с Уилером лицензионное соглашение. Компания стала изготавливать как неперфорированную, так и перфорированную туалетную бумагу, как правило пропитанную лечебным составом, с 1000 листков в каждом рулоне, который стоил 1 шиллинг. Но если у Уилера в Америке дела шли сравнительно неплохо, и в 1885 году он выплатил первые дивиденды своим акционерам, то у Лоусона дела шли ни шатко, ни валко. В первый год он наторговал произведенной бумагой на 2,5 тысячи фунтов, в следующем году удвоил доход, на третий увеличил еще на тысячу фунтов, но никак не мог добиться чистой прибыли. В 1886 он принял председателем в совет директоров У. Дж. Олкока и в 1887 компания имела порядка 600 крупных клиентов: гостиниц, клубов, гидротерапевтических заведений, пароходных компаний и оптовых складов, но это не меняло дела. Компания регистрировала все новые виды изделий: сперва это была бумага «Британская № 1 тонкая» (1890), превратившаяся в популярную марку «Bronco» (1894), затем «Medipathic» (1887), «Mazella», «Sanico», «Queen», «Британская № 3», «Eureka» и «Bel-cap». В 1895-96 гг. дела компании вроде бы пошли на поправку, но в 1897 она разорилась, и уже на следующий год в компанию был назначен официальный ликвидатор. Имущество компании было продано, а Олкок с санкции судьи купил ее права на патенты и, основав компанию под тем же названием — «Британская патентованная перфорированная бумага», стал производить уже знакомые викторианцам марки туалетной бумаги.
Реклама 1883 года от конкурентов. Найти конструктивные отличия держателей двух фирм.
У компании Лоусона-Олкока были, конечно же, конкуренты. Практически одновременно с компанией «Британской патентованной перфорированной бумаги» возникла компания «Патентованные туалетные принадлежности» (Patent Toilet Requisite Co.), принадлежавшая Моррису Харту, которая стала давать рекламу на месяц раньше своего конкурента. Самая ранняя из обнаруженных мной появилась в «Daily News» 29 июня 1883 года. Судя по косвенным данным, первое время она не производила бумагу сама — вероятно, импортировала из Америки, — ее коньком были патентованные кронштейны для рулонов. Харт получил два патента на сходные конструкции в мае 1883 года. В рекламе он предлагал два вида держателей: кронштейны бронзированные и кронштейны никелированные. Первые с прилагавшимся рулоном на 500 листков стоили 1 шилл., вторые, с рулоном на 1000 листков, 2 шилл. 6 пенсов. Если покупатель посылал на адрес комании 5 шиллингов, то в ответ он получал никелированный кронштейн на крашенной под черное дерево планке с приложением трех стандартных, на 1000 листков, рулонов бумаги. В 1888 году управляющий Харта, Уолтер У. Колли, покинул компанию, и Харт преобразовал свою фирму в «Paper Cutting & Toilet Requisite Co.» Среди марок туалетной бумаги, выпускавшейся им, можно назвать лечебную «Requisite» в рулонах, № 1 тонкую (которая с 1905 года называлась «Novio»), «Special», «Ivorine», «Kirby» и «Goswell». В 1895 году Харт стал поставщиком туалетной бумаги правительству Ее Величества, а в следующем — министерства по делам Индии. С этого времени Харт даже телеграфным адресом избрал «Toilet, London». Ушедший от Харта Колли основал свою собственную «W. W. Colley and Co.», которая в 1891 была преобразована в «Colley's Patents Ltd.». Знаменем фирмы Колли стала лечебная «Терпеновая перфорированная бумага», получившая высшую награду на Всемирной Парижской выставке 1889 года, где этой бумагой были снабжены все туалеты на территории выставки, в том числе и на Эйфелевой башне. С 1890 года в ее арсенале появились еще три сорта туалетной бумаги: № 1 тонкая, № 2 стандартная и № 3 средняя, выпускавшиеся с 1895 года под маркой «Ship Brand», а к терпеновой лечебной бумаге добавилась марка «Yelloc Medicated», также выпускавшаяся трех сортов.
Реклама фирмы Уилера, 1885
Интересно, что если сами рулоны бумаги практически не становились предметом споров между производителями бумаги (известен только иск 1889 года, поданный чикагцем Оливером Хиксом из «Morgan Evelope Co.» — Хикс придумал овальные в сечении рулоны вместо цилиндрических, — к Сету Уилеру, закончившийся анулированием патента самого Хикса в пользу уилеровского патента от 1871 года), то за патентные права на держатели заправилы клозетпапирной промышленности бились в судах не на шутку. Дважды судились (в 1888 и 1890) бывшие компаньоны Харт и Колли: предметом раздора был держатель, зарегистрированный Хартом 23 мая 1883 года в качестве «туалетной принадлежности, являвшейся машинкой для держания рулона перфорированной бумаги», но права на патент на который при разделе имущества перешли к Колли. На уже упомянтутом суде «Хикс против Уилера» истец очень сильно напирал на незаконное поведение ответчика, который, по утверждению Хикса, в феврале 1885 года, еще до того как Хиксу был выдан патент на держатель овальной туалетной бумаги, уже продававшийся им под названием «Овальный король», купил одно из этих изделий вместе с бумагой, и отправил их в Англию с указанием своим агентам (надо полагать, это была компания Лоусона) подать там заявку на регистрацию патента. Такой патент был выдан. Еще до выдачи Уилеру этого патента Хикс попытался сам получить патент в Англии и, узнав о сделанной Уилером заявке, подал протест. В свою очередь Уилер, чтобы не допустить регистрации патента Хиксом, под присягой заявил, что он узнал об изобретении не от Хикса или кого-либо еще, а видел его используемым повсеместно в США. Хиксу не повезло ни в Англии, ни в Америке. В Туманном Альбионе патент, как мы уже знаем, получил Уилер, а в США Хиксу был предъявлен патент некоего Пикока от 6 марта 1883 года на устройство держателя овальных рулонов, который конструктивно отличался от хиксовского только тем, что сердечник был прикреплен к жесткому корпусу, в котором для удобства носилась бумага, и был меньше размером. Кроме того, сам Уилер выпускал держатель под названием "Wheeler Pocket Companion", который тоже был меньше по размерам, чем у Хикса, но конструктивно был идентичен тому, что для овальной бумаги. В результате два патента Хикса были анулированны полностью, а один сохранен лишь частично.
Первые годы продававшиеся рулоны туалетной бумага вовсе не имели никакой упаковки, только этикетку без рисунка. Как правило компании в Британии использовали для этикетки желтые цвета различных оттенков. Примерно с 1886-1887 бумага стала продаваться в упаковках все тех же желтых оттенков, часто кроме названия марки и компании-производителя наносился рисунок рулона на кронштейне с утверждением, что бумага произведена из настоящей манильской пеньки, т.е. отходов канатного производства, но это была обычная формула, не имевшая отношения к действительности. Распространены были не только бумажные, но и фольгированные упаковки. Обычная ширина бумаги составляла 6 дюймов (~15 см), диаметр рулона 4,5-5 дюймов (~12 см). Существует распространенное заблуждение, что довольно долгий переход к подтирке фабричного изготовления (в начале 1930-х годов в Лондоне очень многие все еще продолжали использовать нарезанные куски газеты) связан с тем, что викторианский общественный этикет препятствовал производителям рекламировать свои изделия, а покупателям произносить вслух его название, однако я не заметил особой стыдливости в рекламных объявлениях, а покупка туалетной бумаги, как и других предметов хозяйственного обихода, входила в круг обязанностей прислуги, которая обычно за словом в карманам не лезла и не стеснялась любую вещь называть своими, часто в весьма грубом варианте, именами. Другое дело, что производители сильно напирали на лечебный эффект их пропитанной соком алоэ, эвкалипта или терпеном продукции, чем отталкивали ту часть потенциальных клиентов, которым лечение от геморроя или трещин было еще не актуально. Кроме того, нужно было психологически смириться с покупкой продукции, которая изначально предназначалась только для перевода ее на дерьмо в прямом смысле этого выражения (хотя в действительности рулонная туалетная бумага оказалась удобным подспорьем, например, для цирюльников, которые отрезали от нее куски, чтобы вытереть бритву после срезания мозолей и других подобных операций, или в больницах). Так что процесс отказа от газет в пользу туалетной бумаги фабричного изготовления в семьях со скромным достатком все еще продолжался даже после Первой мировой войны.
Вот такой плакат зазывал зрителей в синематограф в начале прошлого века:
В главной роли - актёр, которого утвердил на роль Холмса сам Конан Дойл.
читать дальшеПроизошло это, когда сэр Артур в 1899 г. продавал права на инсценировку в Америку, и бродвейский продюсер выдвинул на роль Холмса красавца Уильяма Жиллетта (William Gillette).
Именно Жиллетт впервые вышел на подмостки в дирстокере и добавил Холмсу ряд черт, которые стали каноническими атрибутами в последующих воплощениях. Актер заменил прямую трубку, с которой Холмса изображали на книжных иллюстрациях, на изогнутую, а также придумал фирменную фразу Холмса «Это элементарно, мой дорогой друг». (с)
Жиллетт создал образцовый, извините за тавтологию, образ:
и триумфально представлял его на сцене в течение тридцати лет.
Немое кино "Шерлок Холмс" сняли в Чикаго в 1916 году.
Долгое время фильм считался безвозвратно утраченным.
И вот Французская синематека объявила, что в процессе каталогизации архива негатив был обнаружен!
Единственная сохранившаяся до наших дней кинолента с Жиллеттом в роли Холмса. Версия, по всей видимости, предназначалась для показа во французских кинотеатрах: она тонирована и содержит французские титры.
- Это волнующая привилегия: работать с плёнками, которые были сокрыты от целых поколений - делится радостью директор фильмотеки. - "Шерлок Холмс" Уильяма Жилетта как священный Грааль среди потерянных фильмов, и первый же взгляд на киноматериал подтверждает его магнетизм. Зрители будут потрясены, когда впервые увидят на экране настоящего Шерлока Холмса. ("Audiences are going to be blown away when they see the real Sherlock Holmes on screen for the first time." )
Кинокартина состоит из четырех частей: «Письма от кронпринца», «Мориарти против Шерлока Холмса», «Трагическая ночь» и «Триумф Шерлока Холмса».
(В основе сценария - "A Scandal in Bohemia", "The Final Problem", "The Copper Beeches" и "A Study in Scarlet".)
В настоящее время специалисты в синематеке в Болонье переводят картину в цифровой формат.
Реставрация стала возможной благодаря щедрой поддержке d’individus, passionnés par Sherlock, преданных почитателей Шерлока - сообщает Французская синематека (там, кстати, занятное примечание о шерлокианцах и холмсианцах - www.cinematheque.fr)
Премьера фильма пройдет в январе на фестивале восстановленных фильмов Toute la Mémoire du Monde ("Вся память мира", а затем его покажут на фестивале немого кино в Сан-Франциско в мае 2015 года.
Пенсионной системы в современном понимании в дореволюционной России, естественно, не существовало. Но особым порядком, «монаршей милостью», существовали пенсии для военных и чиновников. Она долгое время была на редкость субъективна (суммы буквально брались с потолка), но в XIX веке более-менее стройная система появилась. Но субъективность не исчезла.
Например, всех гражданских чиновников, прослуживших «верой и правдой царю-батюшке», с 1827 года разделали на 9 разрядов с выплатой от 300 до 4000 рублей в год. Естественно, размеры пенсий большинство отставников не удовлетворяли и ведомства были завалены просьбами о доплатах и установлении пенсий выше предусмотренного порядка. К тому же время от времени пенсии просили и получали те, кто их получать не должен был: епископы, преподаватели духовных училищ и даже церковные сторожа. По ходатайству представителей власти могли получить пенсию даже кто-то из представителей рабочих — например, некий работяга, следивший за состоянием карет и колясок наместника на Кавказе.