Оригинал взят у в Балконы мечты

Разные люди по-разному используют свои балконы. Большинство считает, что балкон нужен чтоб хранить там всякое барахло, оставив место чтоб выйти покурить. А кто-то пытается делать из балкона уютное место для отдыха.

<

@темы: история зданий и мебели

---

26.03.2012 в 09:58

Пишет [J]Replay Gain[/J]:

@темы: архитектурно-фрагментарное

---

Оригинал взят у в Как цари и царицы боролись с проституцией

...и с рогожкой своей,
С бирюзовым колечком во рту, —
Непотребная девка
Стояла у Лобного места...

© Д.Кедрин, «Зодчие»

Я не о результате, ибо занятие это по результативности чуть-чуть уступает сизифову труду, а о самом процессе...

А начиналось все так:

Из наказа ярославскому воеводе Степану Траханиотову от 13 октября 1697 года:

Беречь накрепко, чтобы в городе, на посаде, и в уезде… и в деревнях разбоев, и татьбы, и грабежу, и убийства, и корчем, и блядни, и табаку ни у кого не было; а которые люди учнут каким воровством воровать, грабить, разбивать и красть или иным каким воровством промышлять и корчмы, и блядни, и табак у себя держать, тех воров служилым людям велеть имать и приводить к себе и сыскивать про их воровство накрепко.

Петр I приказал полиции вылавливать в городе «гулящих девок» и заключать их в так называемые «прядильные дома», где они занимались прядением. Пряли они, надо думать, без удовольствия.

Из указа Сената от 6 мая 1736 года:

Понеже правительствующему Сенату известно стало, что во многих вольных домах происходят многие непорядки, а особливо многие вольнодумцы содержат непотребных женок и девок, что весьма противно христианскому благочестивому закону.

Того ради смотреть, ежели где такие непотребные женки и девки, тех высечь кошками и из тех домов их выбить вон…

Елизавету Петровну они тоже раздражали, и она учреждает Секретную больницу, она же Калинкин дом — полицейско-исправительное заведение «для непотребных жен и девок». Лечение проводилось «секретным» путем, больные числились под номерами, иногда даже в масках, и имели право не называть своего имени и звания. Лазарет виделся матушке-государыне как несущий воспитательную нагрузку, и пациентов наказывали: сажали на одну овсянку, запрещали свидания, надевали смирительную рубашку, а в случае неповиновения заключали в темный карцер.

Из указа Елизаветы I (август 1750 года):

Понеже по следствиям и показаниям пойманных сводниц и блядей, некоторые указываемые ими непотребные (женщины) скрываются… Ее Императорское Величество указала: тех скрывающихся непотребных жен и девок, как иноземок, так и русских, сыскивать, ловить и приводить в главную полицию, а оттуда с запискою присылать в комиссию в Калинкинский дом.

Екатерину II равно беспокоили и подрыв экономических устоев необлагаемым налогом промыслом, и распространение сифилиса среди солдат. Поэтому за это можно было сесть, причем, что обидно — за свой счет:

Из принятого при Екатерине II «Устава о благочинии» (от 8 апреля 1782 года):

1. Буде кто дом свой или нанятой откроет днем и ночью всяким людям ради непотребства, с того взыскать пеню 12-дневное содержание в смирительном доме и сажать его в тот дом, пока не заплатит. Буде кто непотребством своим или инаго делает ремесло, от того имеет пропитание, то за такое постыдное ремесло отослать его в смирительный дом на полгода.

После того как указом Николая I жрицы продажной любви были узаконены, учредили Врачебно-полицейский комитет, издали нормативные акты, а тетенькам выдали документ — тот самый желтый билет. Паспорт отбирали и хранили в участке

Да если бы на ниве любви промышляли только они! увы. Конкуренция была жестокая. Были дорогие содержанки ( как правило иностранки – мода, престиж; особенно поспособствовал Дюма своей «Дамой с камелиями»). «Встают они поздно, — с явным осуждением писал в 1868 г. анонимный автор „Очерка проституции в Петербурге“, — катаются по Невскому в каретах и выставляют себя напоказ во французском театре».

Были простушки, часто выходцы из деревень — прислуга, девушки из кондитерских, ну и конечно женщины из мира театральных подмостков — хористки, танцовщицы кафешантанов — они составляли серьезную конкуренцию «бланковым» девушкам, пытавшимся найти клиентов в местах общественных увеселений, а ранее всего — цыганки. Цыганские хоры — это почти обязательный атрибут ночной жизни Петербурга.

В 40-70-х гг. брать на содержание цыганок считалось хорошим тоном даже в аристократических кругах. Причем на то, чтобы принять ухаживания должен был дать согласие хор — это не было частным делом. Кстати сказать, цыганки никогда не числились ни в «билетных», ни в «бланковых» проститутках.

Слово же «хористка» в предреволюционной России обозначало профессию и репутацию.

Девушки по окончанию выступления, вступали с клиентами в связь, не имеющую отношения к вокалу. В контрактах, которые они заключали, часто оговаривали обязанность «ужинать» с гостями по окончанию концерта.

Владелец увеселительного театра «Буфф» даже провел реконструкцию помещений, соорудив уединенные ложи и кабинеты.

В немногих хористок их поклонники влюблялись, и дело кончалось браком (вспомним Панину, Вяльцеву, Плевицкую). Но чаще судьба певичек заканчивалась грустно.

Публичный дом был заведением серьезным.

Он не должен был иметь никаких вывесок, расстояние от него до церквей, школ и училищ должно было быть «достаточно большим».

Внутри публичного дома разрешалось иметь пианино и играть на нем. Все остальные игры были запрещены, особенно настороженно упоминались тут шахматы. Также было запрещено украшать дом портретами царственных особ.

Делились бордели на три категории: высшая оплата до 12 рублей (не более 7 человек в сутки), средняя до 7 рублей (до 12 человек), низшая до 50 коп. (до 20 чел. в сутки). Не исполняющих требования проституток заключали под стражу в уже упомянутый «Калинкин дом».

Т.к. проституция считалась официальной профессией, то публичные дома облагались налогом.

Оговаривался и расчет за услуги: 3/4 полагались хозяйке, 1/4 — девушке. Правила эти, полагаю, соблюдались когда как.

Из Правил содержательницам борделей, утвержденных министром внутренних дел 29 мая 1844 года:

1. Бордели открывать не иначе как с разрешения полиции.
2. Разрешение открыть бордель может получить только женщина от 30 до 60 лет, благонадежная.
8. В число женщин в бордели не принимать моложе 16 лет…
10. Долговые претензии содержательницы на публичных женщин не должны служить препятствием к оставлению последними бордели…
15. Кровати должны быть отделены или легкими перегородками, или, при невозможности сего по обстоятельствам, ширмами…
20. Содержательница подвергается также строгой ответственности за доведение живущих у ней девок до крайнего изнурения неумеренным употреблением…
22. Запрещается содержательницам по воскресным и праздничным дням принимать посетителей до окончания обедни, а также в Страстную неделю.
23. Мужчин несовершеннолетних, равно воспитанников учебных заведений ни в коем случае не допускать в бордели.

Билетным предписывалось посещать баню, не уклоняться от медицинского освидетельствования, и ни в коем случае (!!!) не использовать косметики. Я так понимаю — чтобы не пытаться приукрасить товар/услугу.

Власти были к ним, впрочем, были лояльны: в кабинеты для осмотра разрешали приходить под вуалью, а в документе 1888 года, переизданном в 1910 году, инструкции Министерства Внутренних Дел для чинов сыскных отделений говорилось: п. 18 « …каждый чин сыскной полиции при исполнении … должен быть с лицами женского пола вежлив, серьезен и сдержан в особенности».

@темы: шлюхи

---

Оригинал взят у в Ничего личного!

Любопытно сравнить двух известных английских солдат 17в., Роберта Монро и Сиднэма Пойнтса, характерных профи тех времен.
Начало их биографий имеет много общего. Оба воевали в Германии в Тридцатилетку. Оба дрались под Брейтенфельдом в 1631 на стороне шведско-саксонских протестантов. Дальше, правда, есть отличия. Монро продолжал воевать за шведов, прошел много боев, включая Нердлинген. А Пойнтс перешел на сторону императора и в тех же битвах воевал уже с другой стороны (что ему никто в вину не ставил, обычное дело).
Дальше опять похожие судьбы. Оба вернулись домой, оба написали очень интересные мемуары об этой войне. Оба в Гражданскую воевали на одной стороне, Пойнтс за Парламент, шотландец Монро за Ковенант, стали генералами. Оба затем перешли к «ингейджерам» и воевали за Карла I. После поражения получили свое: Монро 5 лет просидел в Тауэре, Пойнтс сбежал в Вест-Индию (а оттуда, видимо, в Виргинию). В общем, обычная «судьба солдата в Америке Англии», матерые вояки.
Их мемуары на первый взгляд непохожи, но отлично дополняют друг друга. Вот как они описывают свой опыт при Брейтенфельде (эпохальное месилово Тридцатилетки, основа славы Густава-Адольфа). Первый этап: католические кирасиры 7 раз безуспешно атакуют правый фланг шведов, после жестоких схваток и тяжелых потерь покидают поле боя. Монро: «Наши конники не стреляли из пистолетов, выжидая, пока конница противника разрядит свое оружие. После чего наши мушкетеры давали залп в упор, наши конники бросались вперед, стреляли из пистолетов и атаковали палашами. Затем они отходили, а мушкетеры уже были готовы к следующему залпу. Понятно, что врагу не очень хотелось опять нас атаковать!». Приятная, четкая картина: победа лучшей тактики, взаимодействие пехоты и кавалерии. Пойнтс: «Дело в том, что солдаты Тилли были слишком богаты. Особенно кавалеристы, которые за день до этого награбили в Липсвике много золота. Увидев, что дело будет жаркое, они побоялись потерять свою добычу и сбежали.»
Второй этап боя: Тилли атакует протестантский центр (позиция саксонцев), вытесняет их. Но резерв шведов на правом фланге развернулся и заставил его отступить, тем временем Густав обходит его с тыла и разбивает. Монро: «Увидев, что мы разворачиваемся, враг приготовился открыть огонь. Но наши полевые орудия дали по ним 2 залпа, затем мы дали залп из мушкетов. Они ответили, но удар наших пикинеров смел их.» Опять красота: полковые мобильные пушки, переход в ближний бой- агрессивная тактика Густава рулит! Пойнтс: «Войска Тилли обратили саксонцев в бегство. Тилли пытался затем дать приказ к отходу, но не мог: солдаты были так жадны до грабежа, что они рассыпались в беспорядке, обирая убитых саксонцев. Увидев этот беспорядок, Густав атаковал их с тыла и перебил».
Победу тоже они обьясняют слегка по-разному. Монро: «Наши протестантские молитвы Христу Бог услышал лучше, чем у папистов, молитвы которых идут только через посредство святых!» Пойнтс: «Это основное правило: богатый солдат никогда не будет драться хорошо.»
Это скорее не различие, а просто разные аспекты военного профессионализма. Как они оценивали вообще свое участие в этой чужой войне?
Пойнтс подвел итог своим похождениям в Германии получившей известность фразой: «Я бродил сам не знал где, и воевал сам не знал за кого.» Человек деньги пришел делать-какая разница, за кого воевать.
Правоверный пресвитерианин Монро сказать такого, конечно, не мог.
«Я пошел воевать по 3 причинам. Во-первых, защитить права леди Елизаветы, дочери моего могучего повелителя (имеется в виду дочь англ. короля Е.Стюарт, жена Фридриха, курфюрста Пфальца, которого сместил император Фердинанд II). Во-вторых, помочь моим угнетенным собратьям по вере. В-третьих, улучшить свои знания в военной профессии, т.к. это мое призвание.» Эту цитату приводит Флетчер в биографии Густава-Адольфа. Забавно то, что Флетчер был английский ура-патриот викторианского разлива, соавтор Киплинга, истовый протестант. Густав для него святой, а Монро-герой весь в белом. Но даже Флетчер не мог удержаться от сарказма по поводу такого благонамеренного заявления. Ведь всего через год с небольшим после издания книги с этим пассажем Монро уже вовсю воевал против своего «могучего повелителя» и мочил «собратьев по вере» (пресвитериане-лоялисты и англикане всяко были больше его "собратьями", чем немецкие лютеране).
Так что, если честно, серьезен только 3 пункт, и тут Монро и Пойнтс не слишком отличаются. Не удивительно, что их биографии так похожи. Воевали, чтобы заработать денег и набрать квалификацию, "улучшить резюме" для будущей карьеры. 
Несложно представить ситуацию в стране, где 30 лет подряд солдаты всей Европы так оттачивали профессионализм. «От Праги до Вены все сровнено с землей, едва можно увидеть человека» (ген.Банер). Дикие грабежи, резня, чума, тиф. Выжигание своих деревень и городов вокруг-»чтоб не досталось врагу», или просто для развлечения. Массовые смерти от голода, нередко доводившего до каннибализма. Заброшенные земли-зачем пахать и сеять, все равно все отнимут не те, так эти. По немецким и чешским землям бродят всевозможные войска и банды дезертиров, разница между первыми и вторыми невелика. Солдаты переходят в любой полк, где есть перспектива грабежа, за кого бы он ни воевал. Потери вместе с гражданскими около 8 млн. чел., это 40% населения (многие современники утверждали, что население империи уменьшилось в 4 раза). 
Nothing personal, just business!

@темы: исторические россказни

---

Оригинал взят у в Жил на свете рыцарь буйный, Гёц с железною рукой...

Сегодня Готтфрид (Гёц) фон Берлихинген известен главным образом благодаря своей железной руке — примечательному протезу, с помощью которого он мог уверенно держать перо, карты, поводья, меч и копьё (а какой хук справа!). То есть, понятно, что биография этого рыцаря была тем ещё романом, но именно увечье выделило Берлихингена из десятков таких же сорвиголов, придав его образу мрачную необычность.
Однако, повышенное внимание к удивительному протезу и его носителю возникло далеко не в XVI веке — оно опирается скорее на Гёте и его последователей (в конце концов, приписанная Берлихингену известная нецензурная фраза «er kann mich im Arsche lecken» — тоже продукт немецкого поэта-романтика). Что уж говорить про произведения, в которых руке Берлихингена приданы магические свойства...

те самые руки, первая и вторая

Интересно то, как о железной руке писал сам Гёц в мемуарах. Например, схватку, в которой он (в 23-24-летнем возрасте) лишился правой руки, он описывает достаточно подробно, но совершенно отстранённо. Как всякий уважающий себя ренессансный воин, Берлихинген не делится с читателями какими-либо переживаниями и эмоциями по поводу боли и увечья — он пишет лишь о том, как впал в полное отчаяние и даже просил бога о смерти, поскольку без правой руки перестал быть воином. (Здесь современные учёные пускаются в многомудрые, но не вполне уместные рассуждения о средневековом отсутствии осознания себя как индивида, что влекло невозможность мыслей о смене военной профессии).

Однако, далее Берлихинген вспоминает об оруженосце, который тоже потерял руку, но продолжил участвовать в походах и битвах. Пример товарища по несчастью сразу успокаивает рыцаря — самом деле, чего переживать из-за таких мелочей. Он заменяет потерянную конечность железной (сначала довольно простой, в будущем — хай-теком из 200 деталей, с пружинами, кнопками и рычажками!), а затем ещё почти шестьдесят лет с азартом занимается войной, мятежами и бандитизмом — по его словам, не испытывая при этом никаких неудобств от механической руки, которая оказалась даже удобнее руки из плоти.

Вот собственно и всё, что Берлихинген считал нужным сказать о своей руке. На всякий случай напомню, что успешное продолжение военной карьеры без десницы в то время вовсе не было рядовым случаем — скорее исключением. Обычно после такого отправлялись спиваться в родовом поместье, до конца дней мучительно ощущая свою бесполезность. Не случайно, например, Монлюк в начале своей карьеры по совету пленного врача отказался от ампутации повреждённой руки: смерть и потеря руки для молодого солдата считались событиями почти эквивалентными, так что стоило рискнуть.

слева - вроде бы, лучший протез из современных

Остаток мемуаров Берхлихингена совершенно далёк от ожидаемой сегодняшним читателем канвы «Как я потерял руку, но всё равно стал успешным и знаменитым». Впрочем, о ранах, голоде, болезнях и жажде он тоже пишет просто для информации, без какой-либо эмоциональной окраски, в стиле «Нас окружили со всех сторон, подкреплений не было... в общем, мы все там и полегли», так что факт мирной смерти Берлихингена в собственной постели от старости кажется в итоге намного удивительнее какой-то там железной руки (Гёте вот решил убить его молодым, видимо, сочтя это более правдоподобным, чем правду).

О протезе Готтфрид вспоминает ещё буквально два раза. Один эпизод — это упоминание, что он между делом починил сломавшийся протез. Второй — цитирование слов императора Максимилиана, который так обратился к нюрнбергцам, не сумевшим победить Берлихингена и Селбица: «Господь всемогущий, о боже, что это? У этого всего одна рука, у другого только одна нога. А если бы у них обоих были по две руки и ноги, что бы вы тогда делали?».

Вот и всё. В отличие от Максимилиана, Гёц ни разу не заявлял, что сделал то-то и то-то несмотря на то, что был одноруким. Более того, хотя современники звали его Железная Рука, причём далеко не только из-за протеза, сам Берлихинген это лестное прозвище игнорировал. Так что, если бы до нас не дошли те две страницы мемуаров, в которых он описывает потерю руки, мы бы даже не поняли, что остальной текст рассказывает о деяниях однорукого рыцаря.

Однако, всё равно остаётся извечный вопрос: писал ли рыцарь то, что действительно думал, или то, что от него ждали тогдашние читатели?

P.S. Пример другого военного протеза, примерно 1580 года (тоже с очень сложным внутренним устройством):

@темы: история вещей, медицина-историческое, средние века

---

Оригинал взят у в Немного толковой качественной паранойи ))

@темы: иллюзии

---

pressandpolicy.bl.uk/Press-Releases/The-British...

Британская библиотека издала СД с записями Шекспира в оригинальном произношении. Надеюсь, произносить тексты будет таки не сам Шекспир)))

@темы: книги

---

Оригинал взят у в New York, Dreamland Park, Coney Island (1905)

Источник.

@темы: 20 век

---

Оригинал взят у в Фрау Вермахт

Фрау Вермахт

В служебных дневниках начальника Генерального штаба сухопутных сил вермахта генерала Франца Гальдера наткнулся на запись от 23 июня 1941 года: «Войска продвигаются быстро. Публичные дома не успевают за частями. Начальникам тыловых подразделений снабдить бордели трофейным транспортом»…

…Перед глазами живо встает картинка веселых фрау, догоняющих фронт в мягких автобусах, а следом пыхтят подремонтированные полуторки с казенным бордельным имуществом и личными чемоданами дамочек, набитыми нарядами, парфюмом и антисептикой.



Разобраться в том, как обстояло с сексуальным обслуживанием в вермахте, нам помогут труды известного исследователя Третьего рейха Андрея Васильченко. Для учета фронтовых публичных домов и проституток военное ведомство создало специальное министерство. Веселые фрау числились госслужащими, имели приличную зарплату, страховку, пользовались льготами.
Нельзя сбрасывать со счетов и плоды пропагандистской работы ведомства Геббельса: германский обыватель, имевший на войне сына или брата, трепетно относился к вермахту, и даже среди проституток, наряду с профессионалками, было, как утверждают, немало таких, кто отправлялся обслуживать фронтовых солдат из патриотических побуждений.
С трудом верилось, что всего восемь лет назад, едва придя к власти, национал-социалисты начали с дополнения Уголовного кодекса параграфом, согласно которому за беспокойство гражданина развратным предложением можно было угодить за решетку. Только в Гамбурге за полгода задержали порядка полутора тысяч женщин, обвиненных в проституции.



Их отлавливали на улицах, отправляли в лагеря и даже подвергали принудительной стерилизации. А потом, по мере подготовки агрессии, отношение к этой категории женщин стало меняться: в интересах рейха нашлось применение всем, от дешевых панельщиц до самых высококвалифицированных и образованных дам полусвета.
В ходе европейской кампании постановку обслуживания солдат упрощали не слишком ожесточенный характер войны и западная культура, лояльная к наличию домов для мужских утех. В населенных пунктах со значительной дислокацией подразделений вермахта полевой комендант давал разрешение на открытие борделя и брал на себя ответственность за его оборудование в строгом соответствии с гигиеническими стандартами.
Обязательным было наличие ванных с горячей водой и санузлов, а над кроватью висел плакат, запрещающий делать «это» без средств индивидуальной защиты. Презервативами, наряду с мылом, полотенцами и дезинфицирующими средствами, обеспечивали врачи и фельдшеры воинских подразделений.


Девушка с веслом из Центрального парка культуры и отдыха города Сталино в объятиях немецкого солдата. 1942 год

В веселые фрау брали далеко не каждую: проституток для вермахта тщательно отбирали чиновники министерства. Для офицерских борделей правила предельно ужесточались: здесь могли работать только чистокровные немки, выросшие в исконно германских землях, с хорошими манерами, ростом не ниже 175 см, светловолосые, с голубыми или светло-серыми глазами.
В солдатские и сержантские публичные дома тоже попадали не с улицы: за чистотой крови фронтовых проституток следил специальный отдел «этнического сообщества и здравоохранения», являвшийся подразделением гестапо.
Цены в борделе устанавливались полевым комендантом, им же определялся внутренний распорядок и обеспечивалось наличие достаточного числа доступных женщин. Разработанные в Берлине нормы выработки предписывали домам держать штат из расчета одна проститутка на 100 дислоцирующихся в округе солдат.
Для сержантских борделей регламентировалось соотношение 1:75, для офицерских – 1:50. Наиболее качественное обслуживание предполагалось в госпиталях люфтваффе, любимого детища Геринга, где предусматривалось наличие одной штатной фрау на 20 летчиков или 50 техников из наземного обслуживающего персонала.



Согласно неукоснительно выполняемым правилам поведения, проститутка встречала летчика в одежде, с аккуратным макияжем; безукоризненно чистое нижнее белье, как и постельное, должно было меняться для каждого «железного сокола».
В сухопутных войсках, где обслуживание ставилось на поток, всякий раз одеваться было недосуг, и девушка ждала нового гостя в постели. К слову, простыни и наволочки в солдатских борделях полагалось менять после каждого десятого клиента.
Любопытно, что для солдат сателлитных армий доступ в немецкие секс-заведения был закрыт. Рейх их кормил, вооружал, обмундировывал, но делить с итальянцами, венграми, словаками, испанцами, болгарами и т. д. своих фрау считалось уж слишком. Только венгры смогли организовать для себя подобие полевых борделей, остальные выкручивались как могли.
Немецкий солдат имел законную норму посещений публичного дома – пять-шесть раз в месяц. Помимо этого командир мог от себя выдать талончик отличившемуся в качестве поощрения или, напротив, наказать лишением за провинность.


Фотография из журнала "Signal" за сентябрь 41-го,
предназначенного для солдат

Солдатские и сержантские бордели двигались непосредственно за войсками и размещались в населенном пункте недалеко от расположения части. К увольнительной записке прилагался талончик-пропуск: солдатам – голубого цвета, сержантам – розового.
На посещение отводился час, в течение которого клиент должен был зарегистрировать талон, куда вписывались имя, фамилия и учетный номер девушки (солдату предписывалось хранить талон 2 месяца – на всякий пожарный), получить средства гигиены (кусочек мыла, полотенце и три презерватива), помыться (мылиться, по регламенту, следовало дважды), и только после этого допускался к телу.
В подразделениях процветал бартер: ловеласы выменивали талончики у тех, кто больше секса любил поесть, на мармелад, шнапс, сигареты… Отдельные сорвиголовы пускались на ухищрения и по чужим талонам пробирались в сержантские бордели, где девочки были получше, а кто-то даже проникал в офицерские, рискуя в случае поимки получить десять суток.



Во Франции, странах Скандинавии и Бенилюкса вермахт широко использовал возможности уже существующих борделей, владельцы которых быстро смекнули, насколько выгодным может быть сотрудничество с оккупантами. Всего через год после капитуляции Франции только в центре Парижа насчитывалось 19 публичных домов для немецких солдат.
Сложнее обстояло на востоке: в СССР проституция была запрещена и увеселительные заведения немцам пришлось создавать с нуля. Специальные команды занимались подбором девушек, многие из которых были поставлены перед дилеммой между угоном в Германию для принудительного труда и «прохождением службы» в борделе. Здесь расовый вопрос уже не стоял, интересовали лишь внешняя привлекательность и фигура.
В «восточных» борделях зачастую было не до гигиены, и немецким солдатам приходилось с грустью вспоминать об обстановке и стандартах публичных домов Бельгии или Голландии. Нередко на месте выдавались зажимы для носа.



В городах северо-запада России бордели, как правило, размещались в небольших двухэтажных домах. Работниц сюда гнал не автомат, а лютый военный голод. Посменно работали от 20 до 30 девушек, каждая из которых в день обслуживала до нескольких десятков клиентов.
Месячная зарплата составляла порядка 500 рублей. Уборщица борделя получала 250 рублей, врач и бухгалтер – по 900.
Единожды разработанную систему, не мудрствуя, применяли в разных занятых регионах.
В одном из борделей г. Сталино (ныне – Донецк) жизнь проституток протекала по такому распорядку: 6.00 – медосмотр, 9.00 – завтрак, 9.30 – 11.00 – выход в город, 11.00 – 13.00 – пребывание в гостинице, подготовка к работе, 13.00 – 13.30 – обед, 14.00 – 20.30 – обслуживание солдат и офицеров, 21.00 – ужин. Ночевать девушек обязывали только в гостинице.



Улица Артема в оккупированном городе Сталино. 1942 год
В некоторых ресторанах и столовых для немцев имелись так называемые комнаты свиданий, в которых посудомойки и официантки за плату могли оказать дополнительные услуги.
А. Васильченко приводит выдержку из немецкого дневника:
«В иной день у крыльца выстраивались длинные очереди. За сексуальные услуги женщины чаще всего получали натуральную оплату. Например, немецкие клиенты банно-прачечного комбината в Марево Новгородской области частенько баловали возлюбленных славянок в “бордель-хаусах” шоколадными конфетами, что тогда было почти гастрономическим чудом. Денег девушки обычно не брали. Буханка хлеба – плата гораздо более щедрая, чем быстро обесценивающиеся рубли».



А в воспоминаниях немецкого артиллериста Вильгельма Липпиха, воевавшего под Ленинградом, находим следующее:
«В нашем полку я знал солдат, которые пользовались хроническим голодом местных молодых женщин для удовлетворения своих сексуальных потребностей. Захватив буханку хлеба, они отправлялись за пару километров от линии фронта, где за еду получали желаемое. Я слышал байку о том, как один бессердечный солдат в ответ на просьбу об оплате отрезал женщине лишь пару ломтей, а остальное оставил себе».
В Бресте, который не был прифронтовым городом, ситуация была немного другой по форме, но не по сути. Брестчанке Лидии Т., которая в оккупацию была девочкой-подростком, врезалась в память миловидная, хорошо одетая барышня, вышедшая из здания гестапо.
Она шла по улице (нынешняя Островского), и по каким-то необъяснимым флюидам было понятно, что это не тайный агент или информатор и не жертва застенков, это совсем другое…
Утащено отсюда, спасибо belorys kh

@темы: 20 век, шлюхи

---

Про Левочку

В общем, так: моя подруга Нари хочет узнать, что написано в "Марше экклезиастов" про Льва Вершинина, но хочет читать выборочно. Выбирать она напрягла меня))


В ожидании парабеллума

Отец меня убьёт, а маменька ещё добавит…
Хотя я сделал всё, что мог. И пусть тот, кто может, сделает больше.
Я позвонил домой. Занято. Поганец опять забыл нажать на трубке кнопку отбоя. Это происходит так часто, что похоже на саботаж.
Я позвонил соседке Миле Вадимовне, чтобы она стукнула в дверь, чтобы этот поганец взял трубку. Но соседки не оказалось дома.
Больше звонить было некуда.
В общем, засада.
Оставалось набрать номер службы спасения и попросить меня спасти… но как им объяснить, как найти единственно верные пронзительные слова?!.
В общем, ситуация была безнадёжной.
С последнего урока, с истории, я хотел было отпроситься (и меня бы отпустили, понятное дело, чего зря сидеть?) — но тут вдруг оказалось, что как раз на сегодня назначено чествование. Победителей олимпиад, турниров — и аза, грешного. Потому что приехали телевизионщики из Москвы и хотят это снять на пленку для показа по всей стране.
Отец был прав — незачем срамиться. Нефиг.
Но мне хотелось славы и фанфар.
Вот я и получил фанфарой. По третьей чакре.
Историю я просидел как на иголках бешеного дикобраза. И почему-то думал: а вот будет смешно, если выпускные я не сдам, а в МГИМО меня уже зачислили. И что тогда?
Думаю, высокие договаривающиеся стороны — договорятся. Им не впервой. Дали же как-то аттестат Любке Смирницкой, матери двоих детей…
А потом был торжественный акт.
Меня придержали на сладкое. И вот чтобы я не убёг, пока подавали остальных, директор Борис Матвеевич сидел рядом, придерживая меня за локоток. Он не поверил моему слову! Не ожидал. Я привык относиться к этому человеку с уважением.
А он придерживал меня за локоток…
Потом так же за локоток повлёк на сцену. Вот, мол, вам наша гордость, умница и умник, чествуйте, жрите, глумитесь, и плевать вам, что мне уже два часа как надо быть дома, а то отец меня убьёт, а маменька добавит!..
На сцене же меня разобрал смех. Я вдруг одновременно представил себе, как бы повёл себя на моём месте поганец, — и особую соль моей фантазии добавило то, что под кличкой «поганец» вынужден существовать доктор исторических наук, поэт, бывший депутат облсовета и Кнессета, почётный член двух десятков научных обществ, зампред комиссии ООН по растлению малолетних, а также владелец, всенародно избранный президент и единственный гражданин островного государства Утопия (у берегов Марокко), названного так потому, что в прилив оно утопает на фиг. Он говорит, что выменял его на две литровые бутылки джина «Бифитер». Так вот, этот доктор, этот пи-эйч-ди и прочее, сейчас вырвался бы из лап директора, подскочил к телекамере и заверещал: «Тётенька, а этот педофил меня за попу трогал!»
И всем бы сделалось гораздо веселее.
А я вместо этого встал, как зайчик, на задние лапки, уши прижаты, взгляд робкий (не дай бог, подумают, что загордился), получил поздравления, получил ваучер, который они у меня же перед тем и отобрали, потом ещё один ваучер, который тоже заранее отобрали, потом документы о зачислении… Потом пошли подарки от спонсорья школы, спонсорья телевидения и просто примазавшихся. Больше всего мне понравился набор косметики для подтяжки лица. Это как раз то, что мне так отчаянно, просто до зарезу, нужно в этой жизни.
Потом я выступил с ответным словом. Вернее, с шестнадцатью. Я поблагодарил учителя истории, директора, весь коллектив школы, всех одноклассников, маму и папу — и пообещал учиться ещё лучше.
Борис Матвеевич был в восторге. Он хотел было, чтоб я продолжил, но я быстро застеснялся и удрал от микрофона подальше.
Позвонил. Телефон был занят.
Наверняка поганец придумал какое-то новое изощрённое поганство…
Все свои мобилки поганец исправно терял, топил в унитазах или разбирал на запчасти. Так ему было удобнее поганствовать.
…Наконец на какой-то совсем уж мажорной ноте торжественный акт завершился. Я приготовился к финишному спурту, но тут меня взяли в кольцо девчонки из «Клуба Z-24/7». Это такое тайное общество. Никто не знает, что означает его название, а если и знает, то не скажет. Всё, что известно непосвящённым — то, что они слушают Земфиру двадцать четыре часа семь дней в неделю. А в остальном девчонки нормальные. Стихи читают. На гитарах умеют. Даже готовят неплохо — тортики там…
В общем, тортик они и заготовили. В мою, трах-тибидох, честь. Белый такой тортик. С буквами. И воткнули в него вместо свечек бенгальские огни. Чтоб красивше.
Пока горели, получилось ничего себе. Только потом тортик стал серым в чёрную крапинку. И пока они на него таращились, осознавая масштаб катастрофы, я трусливо сбежал.
И даже сбёг.
Подарки Борис Матвеевич позволил оставить в его кабинете, и я налегке побежал ловить машину. Потому что трястись полчаса на автобусе или сорок минут на трамвае я позволить себе не мог. Говоря высоким штилем, у меня кровь стыла в жилах.
У школьных ворот стоял какой-то высокий кривой старик в светлом длинном плаще и каскетке. Я почему-то не то чтобы испугался, но… не знаю. То есть видно было, что он здесь не просто внука дожидается. Да и вид у него был… не наш. Отец говорил, что раньше иностранца легко было по одежде отличить. Вот и этот чем-то выделялся — не нашим. Но чем, не знаю. А может, мне это показалось, потому что я понял — он неотрывно на меня смотрит. Просто прожигает взглядом.
Но я, конечно, всё равно побежал вперёд, мимо него, мне надо было торопиться. Добежал — и почему-то остановился. Почти остановился. Ноги стали какие-то медленные. А он взял меня за локоть — дался им сегодня мой локоть! — и спросил: «Стефан Никольяевитч?»
И я как-то не сразу понял, что это он — меня.
— Стефан Никольяевитч? — повторил старик.
— Я… — меня в первый момент хватило только на это. — Ну да. Йа.
— Карашо, — он как-то странно передёрнулся. — Мы ехаем к ваш отетс. Бисстро.
— Можно по-немецки, — сказал я по-немецки.
— О, это очень любезно с вашей стороны, — обрадовался он. — Я хотел срочно увидеться сегодня с герром доктором, но дверь мне не открыли.
— Родители в Испании, — сказал я.
— О, мой бог! — воскликнул он. — Неужели на этом… — и он сказал какое-то длинное слово, которого я не понял. — В Барселоне? — уточнил он, видя мое недоумение.
— Вы совершенно правы, в Барселоне. Герр?..
Мой вопрос он проигнорировал, сильно задумавшись. Я ещё никогда не видел, чтобы человек мог так сморщить лоб.
— Герр доктор, — я решил, что с «доктором» уж точно не промажу, в Германии все доктора. — Простите меня великодушно, но я страшно тороплюсь. Могу я для вас что-то сделать?
Только бисстро! — добавил я про себя по-русски.
— Да-да-да… — он всё ещё был задумчив. — Если я прилечу туда завтра… Не будете ли так любезны на всякий случай сохранить моё письмо для вашего отца? На случай, если мы с ним разминёмся?
— Конечно, с радостью, — сказал я.
Он вручил мне небольшой конверт из какой-то очень плотной тёмно-зелёной бумаги, уже основательно потёртый на сгибах.
— Мне хотелось бы, чтобы Николас ознакомился с содержанием письма сразу, как только вернётся, — старик очень близко придвинулся ко мне. На какой-то миг мне показалось, что глаза у него с вертикальными зрачками — как у кошки. Пахло от него странно и знакомо, но я не мог вспомнить этот запах. Потом он выпрямился, приложил палец к каскетке и улыбнулся — приблизительно как Кристина Ричи в «Семейке Аддамсов». — Тем не менее я постараюсь как можно скорее встретиться с ним лично, так что не будем терять времени… — он повернулся и зашагал к поджидавшему его такси.
А я побежал ловить машину — в досаде, что это я, оказывается, задерживал его, а не совсем наоборот — и уже понимая, что можно не торопиться, потому что я всё равно безнадёжно опоздал.
Машина не ловилась, а потом подошла маршрутка, и я поехал на маршрутке.
В общем, получилось так, что к дому я подошёл почти одновременно с президиумом «Клуба Z» — они неслись мне навстречу, размахивая запасным тортиком. Оказывается, я их пригласил к себе! Оказывается, мы будем пить чай! Интересно, в каком беспамятстве, в каком умопомешательстве, в какой чёрной коме я находился, когда сделал это?..
Я так и не смог сообразить, как отмазаться от этого полдника с чаем, а поэтому организм сработал штатно: он вежливо распахнул дверь подъезда и кивком пригласил дам следовать внутрь. Инстинкт самосохранения у меня, вероятно, так и пребывал в чёрной коме, иначе я устремился бы в мировое пространство лестничных маршей с равномерным и весьма существенным ускорением. Вместо этого пришлось подниматься наверх плотной хихикающей группой, но — наконец! наконец-то! — я, производя побольше брякающих звуков, стал отпирать новенькие замки, к которым ещё не привык. Пришлось поменять старые на эти, которые нельзя было открыть изнутри без ключа.
М-маленький поганец…
А ведь я так и не придумал, какими словами буду извиняться перед Поппи Меринс (то есть на самом-то деле Леночкой) за то, что продержал её под замком лишних три часа.
Вот.
Я отпер последний замок, и тут дверь как бы взорвалась. Меня отбросило, девчонок расшвыряло, и на площадку вылетела обмотанная портьерой, зарёванная и в метёлку растрёпанная Леночка! Она набросилась на меня, молотя кулаками, завывая-рыдая, но при этом чётко произнося слова, которых няни-сиделицы-с-маленькими-детьми попросту не должны знать.
Как джентльмен я не видел другого выхода из положения: я её обнял. Портьера свалилась. Как вы уже, наверное, догадались, ничего, кроме самой Леночки, под портьерой не оказалось. Тем не менее я не дрогнул и продолжал прижимать её к себе, осторожно поглаживая по голове.
Это подействовало странно. Танька, которая держала тортик, со всего маху влепила этим тортиком в пол и со словами: «Подлец!», грохоча сапогами, замаршировала вниз по лестнице. Людка завизжала: «Я знала, что тебе нельзя доверять!» — и тоже смылась. А Томка меня просто убила. Скривила какую—то неимоверную рожу, зачем-то долго разглядывала Леночкин тыл, а под занавес объявила: «Теперь между нами всё кончено!»
То есть помочь мне в моём безвыходном положении никто не вызвался.
Для начала я попытался завести Леночку обратно в квартиру. Она упёрлась, я нажал, она стала отбиваться, а потом вдруг села на пол.
— Я сюда больше ни ногой, — уверенно заявила она.
И тут произошла первая счастливая случайность за весь этот кошмарный день. Этажом выше распахнулась дверь, послышались шаги. Леночка ойкнула и метнулась в прихожую. Я заскочил следом, благословляя знаменитую женскую непоследовательность.
В прихожей выяснилось следующее. Что таких сволочей надо топить в унитазе, кастрировать прямо в роддоме, травить, как тараканов, гонять голышом посреди пасеки и сажать на кол. Всё это я знал и был с Леночкой совершенно солидарен. А вот чего я не знал, того я не знал!..
За время моего отсутствия поганец: а) утопил Леночкину одежду в ванне, б) соблазнил саму Леночку, в) записал это мероприятие через веб-камеру прямиком на какой-то сайт, и г) объявил несчастной жертве, что теперь, если она не будет выполнять все-все-все его прихоти, сделает ролик открытым для общего доступа.
Теперь я его точно убью, понял я. Я буду убивать его долго, мучительно и неприглядно. А потом он у меня слижет тортик с площадки.
Я вошёл в его комнату медленно и дымно, как старинный броненосец. Он стоял, гордо распрямившись во весь свой метровый рост, в шортах задом наперед, и держал палец над клавиатурой. Он явно чувствовал себя хозяином положения. Он уже предвкушал своё торжество. Он мысленно перебирал открывающиеся перед ним перспективы. Он готовил уничтожающую меня речь, долженствующую доказать его несравненное интеллектуальное превосходство.
Поганец ещё не знал, что я оборвал сетевой кабель.
…Так что тортик он у меня всё-таки слизал!

Известно, что все большие неприятности начинаются с тихого пошкрябывания в дверь — как правило, часа в четыре ночи. Спокон веков так ведется: стучат в дверь, иногда — тараном. В нашем случае таран заменила простодушная трель дверного звонка. Произведённая нажатием на кнопку заскорузлым указательным пальцем с обгрызенным до основания чёрным ногтем.
Отец ещё не ложился, а я уже лёг, но читал — «Записки Бонапарта» так просто не закроешь. Звонок повторился, я слышал, как отец спросил «Кто?» Потом там завозились, и я пошёл смотреть.
Отец отбивался от грязно-белой многорукой гориллы, облапившей его со всех сторон и повторявшей шёпотом, от которого не то что какая-то там кровь застывала в жилах, а даже ток в проводах задумывался: а туда ли он идёт? (Это я к тому, что свет несколько раз мигнул):
— Это страшные люди… Это страшные люди… Они способны на всё!..
— Пан депутат? — отец, кажется, начал его узнавать.
— Т-с-с!.. — горилла в ужасе огляделась, но никого страшнее меня не увидела. — Не говорите ничего… вы меня не видели и не знаете… я буду ваш племянник из Саратова… тьфу, из Житомира…
— Фамилия вам будет Мышлаевский, — твердо сказал отец, отступил на шаг, оценил степень повреждения и показал: — Ванна — там, бурку — на пол. В ней ещё кто-нибудь живёт, кроме вас?
— Не знаю, — прошептал всё в том же ужасе Мышлаевский.
— Думаю, её надо сжечь, — отец посмотрел на меня. Я попятился.
— Сжечь, сжечь! — подхватил Мышлаевский. — Именно сжечь!
— И пепел развеять по ветру… — пробурчал я и пошёл одеваться.
(Перечитал и вижу: что-то из разговора я пропустил. Но что именно, не могу вспомнить. В общем, на будущее: я не ручаюсь за то, что описываю всё, что было. Я ручаюсь только, что не пишу того, чего не было.)
Когда я — через час! проклятая шкура шипела, обугливалась, коробилась и пыталась отползти, но гореть не желала, я извёл на нее две большие бутылки уайт-спирита, заготовленные для ремонта, — вернулся, отец и внезапный гость сидели на кухне. Гость был багров, наголо брит и невозможно пучеглаз. На нем был слишком маленький для него лиловый банный халат, из-под которого во все стороны торчали длинные узловатые ноги.
— Готово, — сказал я.
— Отлично, кадет, — сказал отец. — Теперь освежите пол — и отбой.
— «Собакам и нижним чинам…» — проворчал я. — Как геноцидом заниматься, так военный марш звучит, а как разговоры разговаривать — так Стёпа то и Стёпа сё, со Стёпой знаться стыд…
И пошёл, естественно, «освежать пол».
Пока я возил шваброй по паркету, проснулась маменька. То есть она, может быть, проснулась давно, но вышла только сейчас.
— Коля! — услышал я. — Почему ты мне не говоришь, что у нас гости?
— Это не гости, — мрачно сказал отец.
Колдун, однако. Как в воду глядел…
…В общем, оказалось, что ночной наш «не-гость» — один из тех, кто помогал отцу выручать «Девочку-Ирочку» (почему-то иначе её никто и не звал) в девяносто шестом на Южном берегу Крыма. С тех пор Девочка-Ирочка подросла и стала своим в доску парнем, а Лев Кимович Мышлаевский — будем уж называть его так, как велел отец, а вообще-то настоящей его фамилии я и не знаю, — так вот, он прошёл такой боевой путь, что теперь его разыскивало и американское ФБР, и украинские бандиты, и израильский «Шин-Бет», и немцы, и швейцарская прокуратура, и ирландцы, и чеченцы, и арабы, и крымские татары — в общем, имя им Легион. Да, и ещё Интерпол. Лев Кимович развернул какой-то феноменальный проект переустройства общества, развил бурную деятельность, сумел набрать совершенно немыслимые кредиты, но однажды по дороге на пляж потерял их все. И теперь вынужден скрываться, прибегая к мнимым смертям и коротким перебежкам по сильно пересечённой местности…
Отец несколько дней куда-то звонил, что-то выяснял — и наконец решил, что Льву действительно угрожает опасность и что просто так спрятать его невозможно нигде, нагонят и в Аргентине, и в Антарктиде. Тогда он ещё несколько дней думал. Я полагаю, то, что он решил сделать, придумалось ему сразу же, но отец сомневался и колебался. Потом рассказал мне. И я, идиот, эту мысль одобрил.
Значит, так: сейчас Льву Кимовичу сорок пять. И ещё сорок пять лет его не оставят в покое. Потом, может быть, и оставят, решат, что помер… А вот если ему станет восемнадцать, никто в здравом уме не заподозрит, что это тот же самый человек. Даже полный параноик не заподозрит. А если и заподозрит, так кто ж ему поверит?
Словом, прятать надо там, где никогда не станут искать.
О процедуре омоложения я знал. Отец рассказывал. И то, что это штука зверски муторная, я тоже знал. Отец рассказывал. Но даже по его рассказам я не мог до конца представить себе, что это такое: «ЗВЕРСКИ МУТОРНАЯ».
Отец рассказывал… Он всё-таки очень сдержанный человек.
Льву выделили комнатку, в которой раньше жил проглот. Проглота я вспоминал с нежностью. Милейшая скотинка… и убирать за ней не надо было…
За Львом убирать пришлось.
Двадцать шесть дней.
Сначала с него слезла шкура, волосы, повыпадали зубы и ногти. Потом он стал уменьшаться в размерах… и всё то, на что он, согласно закону сохранения веществ, убывал, тут же прибывало рядом. Притом, что аппетит у него был неимоверный и прихотливый, а давать ему можно было отнюдь не всякий корм.
Маменька же в поварском искусстве никогда сильна не была…
В общем, как я с ним натерпелся — никому не пожелаю. Злейшего врага пристрелю из жалости, а на такую работу не выпущу.
Но вот наконец, как писал классик, «прошло месяц».
Лёвочка подолгу торчал в ванной, не в силах налюбоваться на собственное помолодевшее тело. Хотя, на мой взгляд, любоваться там было не на что: из рыхлого и большого получилось что-то типа фитиля — тонкое и хлипкое. Морда стала узкой, пучеглазость зашкалила, а губы, раньше вроде бы нормальные, стали совсем негритянскими. Из всего этого безобразия торчало огромное дыхательное устройство, которое немецкие подводники называли шнорхелем.
Отец и маменька накупили ему кучу шмотья, но он упорно таскал мои футболки.
Но больше всего меня бесило, когда он в задумчивости начинал давить на подбородке свои прыщи.
Специально для него завели ещё один компьютер, и с тех пор к нам стало не дозвониться: Лёвочка проводил в Интернете всё то время, когда он не жрал и не спал. Вернее, так: он жрал, спал, сидел в Интернете — и ещё часа по два в день донимал отца насильственными диспутами о влиянии этрусской цивилизации на осёдлых скифов, или о древнем племени укров, от которых произошли, кажется, все, кроме индейцев, или о том, что на самом деле неандертальцы были неграми, а кроманьонцы — цивилизованными белыми людьми… А главное, этот шпендрик считался гостем, а поэтому я обязан был продолжать его обслуживать!..
Я уже не чаял дождаться, когда же ему сделают новые документы… и что? В армию сдадут? Загонят в ПТУ? Сошлют в английскую закрытую школу для мальчиков? Я мысленно потирал руки…
Соседи жаловались на его наглость и невоспитанность. В музее он затеял безобразный скандал — шерстистый носорог, видите ли, неправильно обволошен. В библиотеке успел устроить даже три скандала — по поводу бедности фондов, плохого состояния книг и недопустимости в храме знаний сдавать углы под коммерческие киоски. Я вынужден был везде ходить с ним, потому что одного его отпускать было просто нельзя.
При этом он постоянно учил меня жить, остерегая, какие все сволочи. Во всём он видел педофильскую подоплёку. Он меня просто выматывал своими советами и наставлениями бывалого борца с растлением малолетних. А его манера говорить, полуобняв собеседника и побрызгивая на него слюной…
И вот наконец настал день, когда отец торжественно вручил ему новый поддельный паспорт, неотличимый от настоящего. Лёвочка на радостях усвистал в ночной клуб. Я сделал глубокий вдох, затем глубокий выдох — и вернулся к «Запискам Бонапарта».
Заявился наш милый гость глубокой ночью. Правильнее сказать, эта грязная свинья приплелась под утро, ввалилась в мою комнату и прямо в одежде, в кроссовках и в помаде плюхнулась на мою постель.
Гостей из дому выбрасывать не полагается. Я встал, расшнуровал ему обувь, как дисциплинированная древнегреческая женщина, стянул с него джинсы, вытащил из-под него одеяло, чтобы укрыть, а он немедленно заворочался, устраиваясь поудобнее…
На подушке оказалась какая-то грязь. Я нагнулся посмотреть — в чём это он вывалялся. Я даже включил свет, потому что не сразу поверил своим глазам. Это были волосы. Много. Они вылезали клоками, целыми прядями, от одного только прикосновения к наволочке; я вытянул несколько волосков, не почувствовав ни малейшего сопротивления — точь-в-точь так же, как это было в начале моей месячной вахты над омолаживающимся страдальцем…
Всё-таки отца пришлось разбудить.
Состоялось следствие — с самыми неутешительными результатами. Хотя и не совсем внятными. Поганец утверждал, что всего-навсего искал презервативы. А нашёл бутылочку с витаминами — ну и сожрал парочку драже для поднятия сил. Ну ладно, горсточку. Исключительно для поднятия сил. Но ксерион по дому не валяется, он у отца в кабинете в специальном сейфе, до этого сейфа ещё докопаться надо, а уж потом открывать… Бутылочка с витаминами лежала там, где Лёвочка показал, ксериона в ней не было, разумеется. И быть не могло. Или могло?.. Отец тёр лоб, но вслух не высказывался.
Впрочем, какая разница? Нас — меня — ждал ещё один цикл омоложения этого… этого…
Ну, вы меня поняли.
Скажу честно: было чуть проще и чуть короче. Не четыре недели, а три. И ворочать беспомощную тушку стало легче, потому что тушка была поменьше. А потом она сделалась ещё меньше, и ещё, и ещё, и я уже начал втайне надеяться, что дело идёт наконец к естественному финишу… но увы: процесс завершился примерно на уровне десятилетнего.
И вот тогда я понял, что настоящего страху иудейску ещё не знал…
Видите ли, мой отец может всё.
Нет, не так. Он, конечно, не всемогущ, поймите меня правильно. Но я ни разу в жизни не видел, чтобы он решил «я это сделаю» — и не сделал. На пустяки такое не разменивают — опять же поймите меня правильно. Ну, знаете наверняка, типичная ситуация для беллетристики: какой-нибудь супер-пупер-чародей (вариант: супер-пупер-мэн) путём древних магических ритуалов (новейших технологических разработок) сотворяет немыслимой мощи сгусток управляемой энергии, мегафайрбол, допустим, или трёхкварковый мезопрокалыватель пространства, пробивает с его помощью навылет множество вполне себе населённых миров, одну реальность за другой, прошивает ткань вселенной — и вытаскивает из одному ему известного места пару бутылок холодного (допускаю, что очень хорошего) пива!.. В общем, по большому счёту, это даже не смешно. Это неприлично.
Так вот, я впервые увидел, как отец чего-то не смог. Он лично, в течение нескольких дней пытался вбить в помолодевшую Лёвочкину голову, что тому надо вести себя в соответствии со статусом малолетнего ребёнка, и это в его же, Лёвочки, интересах. Потому что если он доиграется до психушки, то навсегда останется золотым материалом для диссертаций по шизофрении.
Но Лёвочка мёртво стоял на том, что он доктор исторических наук, поэт, бывший депутат облсовета и Кнессета, почётный член, зампред, а также владелец и всенародно избранный президент. Повторное омоложение подчистило в этом списке строчку «несостоятельный должник, состоящий в международном розыске». Это какой-то психический феномен: когда Лёвочке об этом подробно рассказывали, он ненадолго притихал и пугался… а затем что-то в маленькой его башке перещёлкивало, и неприятная информация с тихим шипением испарялась из памяти.
Отец тёр лоб и бормотал что-то о неисследованных побочных эффектах. В ответ на моё предложение поставить на Лёвочке ещё один эксперимент и посмотреть, чем дело кончится — благо, материала не жалко, — он посмотрел как-то нехорошо, и я заткнулся.
Признаюсь, он меня не убедил. Но и у меня достойных аргументов не было. Я был пристрастен, каюсь, должен с прискорбием согласиться… и всё-таки человеколюбие не должно быть абстрактным, таково моё глубокое убеждение. Оно должно иметь вменяемые и чётко очерченные границы. Оно не должно идти во вред другим людям. И так далее.
Итак, нам пришлось придумывать новую легенду при полном отсутствии понимания со стороны наиболее заинтересованного лица. Племянник из Житомира превратился в своего же младшего брата, причём сильно травмированного скандальным разводом родителей. Я предложил было заменить на «трагическую гибель», но, едва закрыв рот, понял, что предложил глупость: такими словами попусту не разбрасываются. А ещё мгновением позже пришла шкурная — и тем огорчившая меня — мысль: а хорошо, что отцу моя идея не понравилась, к сиротке, чего доброго, соседи начнут относиться с сочувствием…
Ситуацию, в которой нашего подопечного могли увидеть не только соседи, я себе представлять в то время отказывался. А шкурность и мерзопакостность отдельных червячков, заводящихся в моей несчастной голове, надеюсь, вы согласитесь извинить. Я был начисто выбит из колеи и несколько переутомлён.
Единственное, что нас пока спасало от коллективного помешательства, — это то, что Лёвочку удалось подсадить на «Спокойной ночи, малыши». Подсадить в том смысле, что при звуках финальной песенки он начинал зевать, а через минуту засыпал — и спал абсолютно беспробудно до девяти утра. Как, каким чудом этот постгипнотический комплекс прополз в его подкорку и там закрепился, ни я, ни отец не знали: все прочие попытки загипнотизировать его проваливались, а ведь отец по этой части мастер не из последних…
Так мы и жили до середины апреля, всё больше приходя в тихое отчаяние от безвыходности ситуации — тем более что дела отца всё отчаяннее требовали его присутствия в других местах, а он никак не решался бросить меня наедине с этой проблемой. Я видел, как его буквально разрывает на части.
И всё же именно в мою надтреснутую башку пришла первая по-настоящему светлая идея. Этакая полномасштабная эврика. Сатори. Как у Ньютона с яблоком. Я полез за чем-то на книжный стеллаж, и сверху мне на темечко упала картонная коробка с фотографиями. Фотографии разлетелись, но при этом всё прочее встало на свои места. Я поднял пару из них — почти наугад — и принёс отцу. Он сидел с несчастным видом над какими-то таблицами. Я отдал фотографии и сказал: «Илья». Он посмотрел на фотки, на меня, и я понял, что у него тоже наступило просветление.
Этой же ночью Лёвочку украли цыгане: зашли к нам и вышли обратно с большой дорожной сумкой, которую цинично сунули в багажник своего белого «ауди». В сумке дрых Лёвочка.
У нас с родителями договор: я не лезу в их дела, как бы ни исходил любопытством. Моё дело — закончить школу и вообще впихнуть в себя максимум всяческих знаний, большая часть которых мне никогда не пригодится. Вернее, так: я впихиваю в себя то, что пригодится наверняка, то, что пригодится с долей вероятности — и то, что пригодится при каких-то чрезвычайно безумных обстоятельствах. При этом все понимают, что я не бездонный кувшин… Так вот, притом, что я не лезу в родительские дела и даже не задаю наводящих вопросов, я о многом догадываюсь. Да и кто бы не проявил догадливость после той нашумевшей истории с ящерами? Да что там истории — вполне себе полномасштабной войны! Но отец тогда — и много раз потом — велел: набивай голову новыми знаниями, а не чужими и устаревшими выводами. И потом немного откомментировал эту сентенцию: у людей моего возраста и аналогичного склада ума часто бывает так, что сложившиеся мнения по тому или иному поводу застревают в сознании надолго — и вскоре начинают влиять на восприятие, причём довольно радикально: то есть те вещи, которые не вписываются в картину мира, эти люди просто не замечают. А мы занимаемся такими делами, сказал отец, что не имеем права отбрасывать ни крупицы нового знания, каким бы диким оно ни казалось…
Какими делами они занимаются, я тоже примерно представлял. Но именно «примерно» — и старался не пускаться в спекуляции, потому что знал: моё меня не минует. Возможно, посвящение произойдёт после выпускного. Возможно, чуть позже. Взять, например, Петьку и Армена: они старше меня всего на два года, а уже посвящены.
В общем, я не торопился и не комплексовал.
Когда отец сказал, что раз проблема Лёвочки решена, то они с маменькой в начале мая едут к Брюсу в Австрию, оттуда вместе с ним — в Испанию, потом, вероятно (но не обязательно) — в Ирландию, и уж только потом возвращаются домой, а моё дело — спокойно сидеть на попе и готовиться к экзаменам, я только кивнул. Ни Австрия, ни Испания, ни тем более Ирландия не занимали верхних строчек в списках особо опасных стран, у нас тоже было пока тихо, если не считать зимне-весенней чудовищной самоубийственной миграции северных оленей из Эвенкии в Хакасию, их пытались подкармливать даже с вертолётов, но всё равно все олени передохли, — так что я мог со спокойной душой родителей отпустить — и заняться делами. Запущенная учёба, то, сё…
Катастрофа произошла, когда все билеты были взяты и все встречи, которые отец собирался провести, распланированы.
Значит, так: живём мы в Академгородке, и это район, от города весьма изолированный. И во многом отличающийся. Строили его в шестидесятые, поэтому дома с виду те же «хрущёвки», а планировка района такая, что без карты и компаса блуждать можно долго. Проще найти проводника из местных… Так вот, дома только с виду обычные, а внутри там очень даже ничего себе: и комнаты просторные, и кухни, и комнат в квартире может быть много — скажем, восемь. У нас комнат всего четыре, но зато — три балкона. Да и комнаты — это настоящие комнаты, зал — в два окна, не то что чуланчики в стандартных квартирках. Плохо, что потолки низкие… И, естественно, всё это стоит в лесу, зелени полно, бегают жадные белки.
И вот представьте себе: к такой вот «хрущёвке» подъезжают довольно поздней ночью с десяток самых навороченных тачек, разворачиваются и как бы ждут (чувствуется, что за всеми окнами все как бы присели и затаили дыхание). Последним появляется белый «ламборджино», останавливается у нашего подъезда, открывается дверь — сначала выходят парни в коже, встают «смирно»; потом выходит Илья, ставит на землю чемодан; и наконец появляется маленький мальчик в чёрном дорогущем костюме, с каким-то умопомрачительным галстуком — и в шляпе. Парни в коже берут чемодан и ведут мальчика к нам. Сдают с рук на руки, сдержанно прощаются, садятся в машину — и всё это в обратном порядке, то есть «ламборджино» первым, остальная ватага за ним — уезжают.
Двор засыпает.
Мы — нет.
На следующий день отец встречался с Ильёй, но о чём они говорили и чем именно Лёвочка достал цыган, я так и не узнал. Вероятно, это было слишком чудовищно…
На следующий день отец сказал мне:
— Кадет, я дам вам парабеллум. Но не сейчас, а когда вернусь…
Маменька всплакнула у меня на плече.
Изменить нельзя было ничего. Поезд ушёл. В смысле: самолёт улетел. В смысле: это не значит, что нельзя сдать билеты — просто отец уже обещал.
Я остался ждать парабеллум.
Как ни странно, первые дни наедине с Лёвочкой прошли более или менее спокойно.
К числу моих бесспорных достижений относится следующее:
1. Поганец смирился с тем, что я не буду звать его по имени-отчеству.
2. Поганец смирился с тем, что он не будет выходить из квартиры без сопровождения.
3. Поганец смирился с тем, что есть он будет то, что дают, а не то, что дают в ресторане.
4. Поганец смирился с тем, что я сильнее.
5. Я не завалил ни одной контрольной.
Мои бесспорные поражения:
1. Поганец гнусным образом звал меня только по имени-отчеству, добавляя всяческие титулы, начиная от «прекрасный сэр» и кончая чёрт знает чем.
2. Пришлось сменить замки.
3. Пельмени. Пельмени. Пельмени. Сосиски. Пельмени. Пельмени…
4. Пришлось запираться на ночь.
5. Пришлось нанять «бэби-ситтера, имеющего опыт работы с особо сложными детьми»…
Парадоксы, которые я не могу объяснить:
1. Его страшно любили старушки, собиравшиеся на лавочке у подъезда. Им он не хамил, а напротив: подолгу и с выражением декламировал свои стихи. Феерическое зрелище…
2. Он не разу не попытался обвинить меня в педофилии или в жестоком обращении с малолетними.
3. Каждый день ровно два часа он посвящал научной работе, хотя ему было строго-настрого сказано: пока не вырастет — никаких симпозиумов.
4. Я сохранил сравнительную ясность рассудка.
5. Несмотря ни на что, я продолжал ждать обещанный парабеллум…
Так было, пока не наступил тот самый день.
Пока поганец слизывал тортик, я восстановил соединение, залез на нужный порносайт и, воспользовавшись паролями поганца, снёс к чёртовой бабушке компрометирующий ролик. Откуда у меня пароли поганца? Есть такая шпионская программка, которая записывает все нажатия клавиш. Это элементарно, Ватсон.
Далее: нужно было решать, что делать с Леночкой. Она порывалась сбежать хоть во всём мокром, хоть в шторе, хоть без шторы… Сначала я её уговорил отсидеться в моей комнате, которая запирается изнутри. Вот видишь: запирается. И только ты можешь открыть… Я дал ей с собой пузырёк валерьянки и чаю. Чуть разрядив таким образом обстановку, я стал думать, как жить дальше. И ничего не оставалось, как звать на помощь. Сначала я попытался дозвониться до Светланы, но дома её не оказалось, а при звонке на мобильник обиженный робот сказал мне, что этот абонент более не обслуживается. Ничего не оставалось, как позвонить Девочке-Ирочке. Она бросила всё (слышно было, как там что-то упало) — и примчалась. Благо, тут у нас минут пятнадцать ходу — так что она управилась за пять.
С Девочкой-Ирочкой нас связывают давние и прочные отношения. Это в её спасении участвовал поганец в бытность свою поэтом и депутатом. Это из-за неё началась война с ящерами. И если бы на той войне давали награды и знаки отличия, мы с ней носили бы по нашивке за боевые ранения: меня тогда вроде как отравили, а сломанную в нескольких местах руку Девочке-Ирочке потом чинили ещё почти год. После войны Девочку-Ирочку мне поручили. Дело в том, что она очень долго боялась всего на свете. Машин, мышей, собак, темноты, толстых тёток, проволоки, электрических лампочек… Сначала её пытались лечить у врачей, но становилось только хуже, Ирочкина мама решилась пойти к знакомой цыганке — к Светлане, а Светлана действительно помогла: она сказала, что заговорить страх, конечно, можно, но это значит, что он просто затаится и вылезет наружу в какой-то жуткой форме и в самый неподходящий момент. Страх нужно побороть самому.
И Девочка-Ирочка стала убивать свои страхи, подкарауливая их по одному. А я страховал. Знаете, я крепко зауважал её после этого. Представляете: спичка с косичками, коленки подкашиваются, кулачки сжаты, уже пятую толстую тётку пропускаем, потому что Ирочка с места сдвинуться не может, наконец начинает шагать, подходит прямо к очередной тётке и выпаливает: «Скажите, пожалуйста, который час?» — и так она это произносит, такой у неё при этом вид, что тётка роняет сумку и убегает…
В общем, много чего было.
И много чего стало потом, когда отец и Шаддам свозили её в Армению, в Ехегнадзор, где похоронен дядя Коминт, вытащивший Ирочку из того подвала в Крыму. Она в него вцепилась тогда и долго не отпускала от себя, а потом он погиб.
Наверное, там, в той поездке, отец или Шаддам ощутили в ней что-то особенное. Сначала для неё пригласили учителей рисования и лепки, потом устроили в художественное училище — так сказать, вольнослушателем. Главное, что Девочка-Ирочка могла возиться в их мастерских хоть сутками, хоть неделями…
У неё привычка такая: что бы ни подвернулось под руку — лист бумаги, соломинка для коктейля, штора, веточка, носовой платок — начинает вертеть и что-то из этого делать. Когда бумага, то это называется «оригами», а когда шнурки для ботинок — то я не знаю, как и назвать. А ей по барабану. Она говорит, я просто узелки завязываю.
Барабаны она, кстати, тоже делала…
Но главное не это. Главное, что если на кого можно положиться во всём, то это на неё. Несмотря на спичковидность и раннюю молодость.
Вот оцените: прибежала, поняла, что у меня на руках голая полоумная женщина — и никаких вам швыряний тортами, мексиканских воплей и прочего; оценила примерно размерчик, побежала и принесла подходящую одёжку. Потом они сидели, запершись и шушукаясь, и в результате: да, полная комната всяческого бумажного зверья, да, занавески завязаны в розочку, — зато Леночка одета и причёсана, о происшедшем практически забыла, а когда потом будет вспоминать, то просто с лёгким нервным смехом. Да, Девочка-Ирочка — это вам не «Клуб ?-24/7»…
Где-то в половине девятого они засобирались, Леночку надо было проводить домой, платье и бельё её не высохли (я просто забыл про это, а уж она и подавно забыла), идти в принесённых Ирочкой вещах ей было впадлу — но представьте себе: два-три взмаха ножницами, два-три взмаха иглой, метр толстого кручёного шнура, старая цветастая маменькина шаль — и на Леночке уже не дачная байковая ковбойка и растянутые до невозможности джинсы, а что-то вполне «от-кутюр», этакий авангард, немного смело, но почему нет?
Итак, они ушли, и тогда из добровольного заточения выбрался поганец. Он был тих и подавлен — и всё, чего хотел, это посмотреть телевизор. Он потом объяснит…
Я почему-то не сомневался, что объяснения будут исчерпывающими. Например, что это был эксперимент по совращению малолетних, поставленный поганцем на себе — как оно и подобает настоящему учёному… Но сейчас мне не хотелось ни объяснений, ни разглагольствований. Я молча включил ящик.
И окаменел.
Барселону, где сейчас были родители, практически снесло с лица земли. Чудовищный ураган, несколько подземных толчков, падение метеорита… число жертв неизвестно, но наверняка исчисляется тысячами… территория оцеплена силами… команды спасателей прибывают… размещение беженцев… есть и россияне… всяческая помощь оказывается…
Почти ни черта не показывали: ну, развалины издалека и с большой высоты, ну, пожар; страшно испуганные люди среди какого-то барахла; ряды палаток, вертолёты, полевые кухни; кто-то что-то говорит в камеру… в общем, обычные и как бы взаимозаменяемые съёмки, они словно бы кочуют из репортажей об одной катастрофе в репортаж о другой. Я сидел и смотрел, а потом встал и куда-то пошёл. О поганца я споткнулся, но он этого не заметил. Я пришёл к телефонному аппарату и набрал какой-то номер. Набрал не сразу, потому что восьмёрка долго была занята. Наконец отозвался знакомый голос тёти Ашхен:
— Нет! Я сто раз тебе говорила и двести раз скажу…
— Тётя Ашхен, — позвал я.
— Стёпа? Мальчик мой! Во-первых, не волнуйся: Петька сказал, что с Арменчиком всё в порядке, жив-здоров, а значит, и твои тоже. Не знаю, где они сейчас…
— Спасибо, — сказал я. — Я попозже перезвоню.
И сел на пол.
Дело вот в чём: Петька и Армен — близнецы. Это внуки Коминта. Говорят, у многих близнецов есть это умение — чувствовать друг друга на расстоянии. А им, после посвящения в Орден, отец и Брюс это умение подраскачали. Так что раз Петька говорит, что с Арменом всё в порядке, — значит, так оно и есть.
Жаль, что я так не умею… По большому счёту, ничего я не умею. И, наверное, впервые в жизни я не то чтобы разозлился, но раздосадовался на отца: ну что ж ты, не мог родного сына чему-то полезному научить…
Ладно. Придётся обходиться тем, что есть.
Две недели прошли как в тяжёлом чаду. Тяжёлый чад, говорил отец — это август на озере Чад. А всё остальное — так… подчадок. Возможно, он и прав, не знаю.
Итак, я исправно звонил в Москву, говорил и с тётей Ашхен, и с самим Петькой, но результат был примерно тот же самый: Армен жив, страха или тревоги не испытывает, голода — тоже. Много спит. Плохо то, что Петька не может взять пеленг. Это и раньше получалось не всегда, но теперь — полная засада…
На двенадцатый день имена родителей появились в списках пропавших без вести, которые испанское правительство вывешивало на специально созданном сайте.
Без вести пропавших было почти двадцать тысяч. И семьдесят пять тысяч было погибших. И больше двухсот тысяч раненых.
Территория была мёртво оцеплена, и внутрь никого не пускали. Говорили, что это защита от мародёров.
Поганец вёл себя тише воды ниже травы. Бывали дни, когда я о нём просто забывал.
Не поверите: я зубрил алгебру. Целыми днями я зубрил эту чёртову алгебру… Я в ней ничего не понимал.
Я даже сдал какой-то экзамен. Кажется, это было сочинение.
Ирочка бывала часто, но не назойливо. Зато почему-то проявлял участие директор Борис Матвеевич…
Ну да. Конечно, я ещё формально несовершеннолетний. Но это не значит, что можно приходить, расспрашивать, на чём-то настаивать… Нет, я знаю, что родители живы, просто не могут выбраться. Да, я знаю это точно, мне сообщили знакомые. Когда там всё более или менее утрясётся… Нет, не нужно никаких официальных запросов. Я вполне справлюсь сам. Вы же видите: я справляюсь…
Седьмого июня в ванне обнаружилась дохлая крыса. Она прогрызла пластмассовую решёточку, вылезла — и умерла. Не знаю, от чего. Крысу нашла Ирочка, и ей стало плохо. Я постарался её отвлечь, увести, а поганец тем временем, наверное, делал крысе искусственное дыхание. Потом он пришёл совершенно обалдевший.
В общем, на крысе был ошейничек. Или галстучек. Из свёрнутой в трубочку тонкой кожи. Не то чтобы пергамента, но очень тонкой. На коже угадывались странные буквы…

@темы: книги

---

Оригинал взят у в Обсерватория в Альпах

Обсерватория в Альпах

Эта обсерватория находится в Швейцарских Альпах. Она построена на скале под названием "Сфинкс", высота которой составляет 3 571 метр. С ее смотровой площадки открывается потрясающая панорама Альп. В обсерваторию можно попасть только на лифте, который проходит 110 метров.




















Утащено отсюда, спасибо Ира Булынина

@темы: звезды, история зданий и мебели

---

Отсюда: antropogenez.ru/zveno-single/427/

Особенно часто "протоморфность" усматривается во внешности индейцев. Дескать, после заселения Америки они оказались в изоляции и, тогда как в Азии монголоидные признаки усиливались и совершенствовались, в Америке сохранялся более древний морфотип, свойственный предкам современных монголоидов. Но закономерен вопрос: кто от кого оказался в изоляции?


Америка – это два огромных материка с великим разнообразием условий, ничуть не уступающим азиатским. Площадь Азии, конечно, больше, и она соединена с Европой, но огромную часть Азии всегда населяли не монголоиды, а географическое единство Евразии не помешало формированию на её просторах чётко различных европеоидов и монголоидов. Тибет, Гималаи и болота Западной Сибири всегда служили отличным барьером между Европой и Азией. Район, в котором формировались монголоиды, таким образом, был не больше, чем две Америки и даже не факт, что больше, чем, скажем, Северная Америка в отдельности. Потому неясно, как слитность Азии с Европой могла способствовать быстрейшей эволюции монголоидов в Азии.

Вплоть до появления земледелия и мощных централизованных государств Китая численность населения и его консолидированность в Азии и двух Америках вряд ли принципиально различались. Характерно, что именно до этого времени собственно монголоидный комплекс не был ни резко выраженным, ни широко распространённым. Его формирование совершенно чётко связано с образованием нового "центра" или двух центров в долине Хуанхэ и, возможно, Янцзы – в первичных очагах земледелия. Широко бытовавшие ранее представления о возникновении монголоидов "в глубинах Центральной Азии" не имеют под собой никаких оснований. Трудно представить себе, что морфологический комплекс, сложившийся среди разреженного населения степей и полупустынь, смог распространиться на территориях, занятых куда более многочисленными земледельческими племенами. Центральная Азия всегда была глухой "периферией" с бедными ресурсами. Даже во времена Монгольской Империи, когда потомкам Чингисхана подчинялась половина Евразии, численность населения Центральной Азии была ничтожной по сравнению с народами Китая, Индокитая и Восточной Европы.

В каких же условиях формировался и усиливался монголоидный комплекс? Территория, на которой он первоначально возник, была весьма невелика, и людей там жило не слишком много. Однако, приобретённые этими людьми преимущества в виде земледельческого хозяйства на очень плодородных почвах выразились в резком возрастании численности. Можно сказать, что предкам китайцев повезло с местом обитания, а они не упустили свой шанс.

По сути, сработал всё тот же "эффект основателя", только в грандиозных масштабах целой части света.

Резкое возрастание численности в "центре" приводило к расселению групп на "периферию", люди несли с собой земледельческую новацию, "центр" расширялся, признаки, которые мы теперь называем монголоидными, тоже распространялись. Конечно, нельзя понимать это в духе гребнеровских культурных кругов. Окружающие неземледельческие группы были более-менее родственными земледельческим и большей частью не исчезали совсем, а вливались в формирующуюся монголоидную расу, увеличивая её локальное разнообразие. Но их численность была мала и не могла расти с той же скоростью, как у земледельцев. К тому же история показывает, что охотники-собиратели никогда не торопятся переходить к земледелию, если хватает дичи и корешков. Зачем гнуть спину в полях, целый день махать тяпкой в огороде, если с гораздо меньшими затратами труда можно поймать вкусную зверюшку или найти самопроизвольно выросший корнеплод? А земледельцев тем временем становится больше; будучи более многочисленными и обеспеченными стабильным ресурсом, они занимают лучшие территории, вытесняя охотников во всё менее приятные места. Жизнь охотников становится все менее беззаботной и в конце концов они или исчезают, или оказываются вынуждены перейти к земледелию, но доносят до этих поздних времён часть исходного полиморфизма. Наглядными примерами этих процессов могут служить японский и нивхский расовые типы: смешение с айнами украсило их представителей гораздо более заметной растительностью на более прогнатном лице, чем обладали их материковые предки.

Можно ещё раз вспомнить упоминавшихся уже гаошань Тайваня, а равно "малые" народы Хайнаня, Южного Китая, Индокитая и Индонезии. Их локальные варианты в местных долинах и на островах – не результат сохранения какой-то архаики, бесчисленные типы южных монголоидов – каждый в отдельности – и "образцовый" монголоидный комплекс – явления одного порядка, но катастрофически различающиеся в численности. Монголоидность насельников Хуанхэ ничем не прогрессивнее якобы "протоморфных" или "архаичных" вариантов аборигенов Тайваня, но быстро заняла огромный ареал, став "типичной". По мере увеличения численности этих "типичных" монголоидов и занятой ими территории внутри уже "большой" расы пошли процессы дифференциации, поскольку удалённые друг от друга группы уже почти не контактировали между собой. Так, метисацией с другими расовыми вариантами и собственной дифференциацией, прирастала вариабельность монголоидной расы. То же происходило на северных рубежах: чем ближе к полюсу, тем тяжелее жизнь, тем меньше популяции, тем сильнее проявляется генный дрейф, и вот в Сибири мы видим катангский тип тофаларов с низким лицом, нетипичным для северных монголоидов, русые мягкие волосы и светлые глаза у эвенков, нетипичные для монголоидов, массу "тропических" признаков и крайний полиморфизм формы черепа у представителей арктической расы – чукчей, алеутов и эскимосов.

Как видно из палеоантропологических материалов, монголоидность – на черепе это преимущественно уплощённость лица и брахикефалия – усиливалась по мере приближения к современности.

Тут мог играть значительную роль половой отбор, особенно это вероятно для третичного волосяного покрова – бороды, усов и волос на теле, которые у монголоидов имеют минимальное развитие. Адаптивные процессы могли повлиять только на некоторые локальные особенности, не входящие в главный набор монголоидных черт. Много рассуждений было потрачено на тему адаптивности эпикантуса, который по мысли теоретиков защищал глаз от пыли пустынь Центральной Азии, несмотря на то, что подавляющее большинство монголоидов жило и живёт вовсе не в пустынях, на то, что жители, скажем, Аравии и Сахары имеют большие глаза без малейших признаков эпикантуса и вовсе от этого не страдают, и, наконец на то, что пыль, попавшая под эпикантус, с гораздо бóльшим трудом выносится оттуда слезой, чем из глаза без эпикантуса. Говорилось и о адаптивности складки верхнего века, которая якобы предохраняет глаз от холода, несмотря на то, что складка эта бывает очень большой и у монголоидов Индокитая и Индонезии, где проблем с холодом не наблюдается. Уплощённость лица тоже рассматривалась как адаптация к холоду: дескать, выступающие скулы защищают лицо от низких температур. Все эти построения разбиваются о тот простой факт, что монголоидный комплекс, судя по всему, сложился вовсе не на севере, а в умеренной или даже субтропической зоне.

Монголоидный комплекс, таким образом, – это набор признаков, характеризовавший некоторые группы, первыми перешедшие к земледелию и резко увеличившие свою численность. Надо думать, подобным образом формировались и другие "большие расы".
Караиб (Южная Америка)
Караиб (Южная Америка)

Индейцы в Америке не однажды создавали государства, но они – по географическим причинам – никогда не были столь обширными и централизованными, как в Азии. В отличие от Австралии, обе Америки экологически и географически расчленены на множество областей, население которых могло не контактировать на протяжении тысяч лет. Множество локальных разобщённых групп какого-либо региона Америки находились на более-менее одинаковом уровне развития, хотя уровень в разных регионах мог существенно различаться. Какие-либо популяции или группы популяций не получали очевидных преимуществ в размножении и никогда не распространяли свои гены на слишком больших территориях.

Потому в Америке ни один конкретный антропологический вариант не получал численного перевеса.

Индейцы не обязаны были меняться в сторону азиатской монголоидности, среди них не было групп, быстро увеличивавших свою численность в континентальных масштабах и вытеснявших остальные популяции. Вернее, подобные процессы происходили, но только в региональных масштабах: несколько раз и в нескольких местах в Мезоамерике и в Южной Америке. Причём речь не обязательно идёт о развитых государственных образованиях; к примеру, карибская экспансия не имела ни малейшего намёка на политическое оформление. Даже ольмеки, сапотеки, майя, ацтеки и прочие высокоразвитые народы Мезоамерики создавали лишь изолированные города-государства, вечно враждовавшие с соседями и никогда не занимавшие слишком больших территорий, а потому конкретный антропологический тип не мог получить доминирование на значительном ареале. Только инки в Андах имели шанс на подобное будущее, особенно после покорения государства Чиму и других, менее крупных соперников; тем более, инки практиковали переселение групп людей с места на место, способствуя тем самым перемешиванию популяций. Собственно, андский тип, существенно консолидированный, распространённый на большой территории и заметно отличающийся от прочих бесчисленных американоидных вариантов, и является продуктом этих исторических процессов. Правда, надо ещё учитывать, что в случае с формированием андского типа значительную роль играли процессы адаптации, поскольку речь идёт о суровых условиях высокогорья.

Сугубо теоретически Тауантинсуйу – государство инков – могло стать "центром" Южной Америки, а андский тип – "большой" американской расой. Но Ф. Писсаро нарушил эти планы...

Так "протоморфны" ли индейцы? Некоторая степень уплощённости лица, видимо, была типична для общих предков азиатских монголоидов и индейцев. Уплощённость усилилась в Азии в группах, неизмеримо увеличивших свою численность и ставших преобладающими в этой части света, тогда как в Америке – где ни одна из групп не получила тотального превосходства – менялась ненаправленно. Между тем, степень уплощённости все эти тысячелетия и в Америке не оставалась постоянной – в малочисленных изолированных группах генетико-автоматические процессы не могли оставлять её таковой, но, в силу неадаптивности признака, колебания в ту или иную сторону уравновешивали друг друга, так что средняя оставалась более-менее одинаковой. Если бы в Америке возник резко клиногнатный вариант, получивший бы всеобщее распространение, а в Азии уплощённость осталась локальной особенностью малочисленных племён среднего течения Хуанхэ, то клиногнатность рассматривалась бы как "прогрессивный" признак, а уплощённость – "протоморфный".

@темы: индейцы

---

Эрудиция. Сообщники по интересам - тест drimtim.ru/tests/1/

Эрудит. В чем-то она разбирается лучше, в чем-то – хуже, но, безусловно, она хорошо эрудированна. У нее весьма значительный потенциал для общения, она способна поддержать разговор на многие темы и оказаться интересной и приятной собеседницей для самых разных людей.
скрыть
Она понимает, что в нашу эпоху узких специализаций в общении с экспертом в какой-то области она может «поплыть». Ничего страшного, она использует это для пополнения своих знаний, а со своей стороны постарается быть деликатной, чтобы не поразить окружающих информированностью.
Наука
— У неё очень высокий уровень эрудиции в научной области.
Она в курсе крупных научных открытий, современных достижений науки и техники, знает имена выдающихся ученых. Она понимает суть эксперимента с Большим адронным коллайдером и может компетентно рассуждать о причинах и последствиях глобального потепления. Её знания глубоки и простираются на множество научных отраслей.
Политика
— В сфере политики она – настоящий эксперт.
Ей прекрасно известно, какого цвета кожа у любимой бабушки Барака Обамы, как зовут мужа английской королевы и кем раньше был Уго Чавес. Она в курсе всех последних политических событий и отлично знает политическую историю, иногда даже жалеет, что её не позвали в телепередачу «К барьеру», где у него получилось бы комментировать политические события не хуже приглашенных туда специалистов.
Бизнес
— Она хорошо разбирается в области менеджмента, финансов, сделок и рыночной конъюнктуры.
Она не ударит в грязь лицом, если представится случай пообщаться со знатоками в этих сферах. Но до звания эксперта в этой области она все же не дотягивает. Просто эта тема не относится к сфере её ключевых интересов.
Искусство
— Она отлично разбирается в искусстве.
Оперные и балетные спектакли, джазовые вечера и кинопоказы, музейные выставки, вернисажи и перформансы являются её любимым времяпрепровождением. Она может рассказать много интересного о великих художниках и режиссерах, музыкальных и литературных шедеврах. Одним словом, культура и искусство – это её конек.
Здоровье
— Знания о здоровье – явно не её «конек».
Приходится признать, что ей почти ничего не известно об устройстве человеческого организма. Хотелось бы верить, что это объясняется тем, что она очень здоровый человек, не болеет, у неё нормальный вес и здоровый цвет кожи. Ну и хорошо, будет продолжать в том же духе.
Спорт
— Спорт – явно не её «конек».
Одиннадцать человек в трусах, бегающих за одним мячом, не вызывают у неё никакого интереса. Равно как и теннисные матчи, и боксерские поединки. Одним словом, спорт ей неинтересен, поэтому знает она о нем совсем немного. Его интересы лежат в других областях.
Развлечения
— В области развлечений она разбирается на среднем уровне.
Она в курсе того, что показывают по телевизору, но её нельзя назвать фанатом сериалов и реалити-шоу. Она не хочет попусту тратить время, а для отдыха предпочитает более активные и практически полезные занятия вроде фитнеса или встреч с друзьями. Тем не менее, она держит руку на пульсе, и мир популярной культуры для неё не исключение. Она «в теме», но не вовлечена вглубь.
Быт
— Она настоящий эксперт в бытовых жизненных вопросах.
Она знает, как поклеить обои и правильно приготовить рыбу, что означают символы на ярлыках одежды и чем отстирать пятно от черники. Со ней не пропадешь!

@темы: хи-хи

---

и вообще много карт здесь www.lib.utexas.edu/maps/historical/history_shep...

@темы: карты, индейцы

---

Оригинал взят у в Yellowstone. Занимательная гейзерология - часть 8

Введение - Фонтанные Гейзеры - Конусные Гейзеры - Старый Верный - Эксельсиор - Фумароли и Палитры - Травертиновые Террасы - Водный мир - Заключение

Переходим к водным процедурам.



По цвету стен этого каньона заповедник называется Йеллоустоун – Желтый камень. И речка, текущая 40 километра в глубоченном каньоне, тоже называется Желтокаменка. Кстати, довольно мощная речка. А водопад имеет высоту 60 метров – это больше Ниагарского. Прикиньте глубину ущелья, она от 250 до 350 метров.




Красота необыкновенная, захватывает дух. Желтый цвет – известняк, красный – оксиды железа и марганца. Краски ярчайшие. За деревьями на дне каньона проглядывает красное пятно – это колоссальная скала цвета охры. Непонятно, как ее так выперло. К скале можно подойти, но у нас не было времени, да и сил ползти по этой лестнице.

Кое-где от желтого песка поднимаются дымы: фумароли сопровождают реку по всему течению в заповеднике.



Этот снимок приведен почти без цветовой обработки. Почти так все и выглядит. А масштабы! Это что-то невероятное. Деревья, растущие в песке, вполне взрослые. Сосны на этом снимке метров 6-7 высотой. А кажутся размером со спичку.





Механизм образования таких штук – как зубцы гребенки - очевиден: дождевые потоки размывают мягкий известняк. Здесь этих гребней сравнительно немного, и форма у них несложная, но все равно выглядит все это очень зрелищно, особенно с учетом невероятного сочетания красок.



К самой воде тоже можно спуститься по достаточно крутой и длинной лестнице. Мы и этого делать не стали по тем же причинам: и времени не было, и мысль о том, что надо будет потом подниматься, не вдохновляла. Спуск называется лестницей дяди Тома. В 1890 году некий мужик, которого все звали дядя Том, получил лицензию на этот маршрут, по которому он водил туристов. Я хотел было написать, что вот мол, лестнице уже больше ста лет, но это было бы неправдой: в Йеллоустоуне постройки так долго не живут. Все смотровые площадки и вообще все стационарные сооружения находятся под постоянной угрозой разрушения от землетрясений. Да и построить столь солидную лестницу одному человеку не под силу. Дядя Том водил туристов по более простой тропе, но практически в этом самом месте.

Я сейчас просто молча, без ахов и охов дам несколько кадров подряд, чтобы было понятно, как оно там все выглядит.



















Водопад крупным планом. Водопадов здесь два, нижний и верхний. Это нижний, он более зрелищный. Верхний водопад дальше в лесу, и он тоже очень мощный, очень красивый, но это совсем не то. Почему? Потому что вулканический разлом кончается на нижнем водопаде. Вся эта красота строго ограничена, и выше по течению обычный лес с обычными тропинками, и никаких невероятных фокусов.

Поэтому картинки верхнего водопада не будет вовсе. Поехали-как мы лучше вдоль каньона вниз по течению, авось еще что-нибудь интересное увидим.



Это место назвается "водопад-башня". Приток Желтокаменки падает здесь довольно эффектно. На верхней трети склона горы видна красная точка (автомобиль), а рядом с ней белое пятнышко. Так это пятнышко – это большой RV (recreational vehicle), автобус-дом. Американские семьи колесят по Штатам в прокатных автобусах, которые одновременно и домики со всеми удобствами. Повсюду в природных заповедниках оборудованы стоянки для таких передвижных домов на колесах. Парковки оборудованы с учетом места, которое нужно автобусу для маневрирования. Для семьи из четырех человек это очень удобное и доступное средство передвижения.

А рассказываю я это все исключительно для того, чтобы возникло впечатление о масштабе пейзажа.



Автобус и машина на предыдущем снимке шли по этому участку шоссе под базальтовой скалой.

Посмотрим на каньон в этом месте:











Очень это все красиво и необычно в натуре, честное слово.

Кроме Желтокаменки, через заповедник еще одна речка поменьше, которая называется Огненная Дыра (Firehole River).



Бурундучок в кадр забежал зачем-то.

Речка Огненная Дыра мельче и не столь живописна. Зато в ней можно купаться. Вдоль этой речки сосредоточено основное количество гейзеров, и вода в горной реке теплая настолько, что в относительно спокойном месте в ней оборудована купальня недалеко от места, где я сделал этот кадр. Только запрыгивать надо быстро, потому что на улице очень прохладно даже в середине июля.



Firehole River в районе Старого Верного гейзера.





Вот за такие виды эту речку, видимо, так и прозвали.





А это она же чуть повыше по течению от Старого Верного.







И она же ниже, рядом с купальней.

Ох, и длинная же серия получилась. Какая-то бесконечная. Я сам от нее уже устал.

Последняя часть осталась.

@темы: Дикий Запад

---

Оригинал взят у в Откуда взялся кассовый аппарат?

В наши дни в магазинах кассовый аппарат обязан быть по закону: государство имеет возможность выяснить с его помощью, не химичит ли продавец с налогами. Но изобретателем его стал именно купец, которого затрахало в доску воровство приказчиков...

Изобретение кассового аппарата принадлежит Джеймсу Ритти из города Дайтон (штат Огайо). В 1871 году он решил стать ресторатором и открыл в Дайтоне небольшой салун. Заведение быстро стало популярным, но вместо прибыли постоянно приносило хозяину лишь убытки. Управленческие качества Джеймса тут были ни при чем, проблема крылась в постоянном воровстве и утаивании части выручки кассирами. Увольнение этих людей не помогало, на их место приходили новые, которые тоже не могли удержаться от возможности украсть.

Непрекращающаяся текучесть кадров практически разорила Джеймса Ритти, чтобы отвлечься от проблем, он поехал в круиз по Европе. На корабле Джеймс заинтересовался могучими машинами, приводящими в движение судно, и подружился с главным механиком. Во время экскурсии по машинному отделению корабля он с большим интересом смотрел на автоматический счетчик оборотов гребного вала, и вдруг ему в голову пришла идея: «А почему бы не применить этот принцип к подсчету денег?».

Эта идея настолько захватила Джеймса Ритти, что он решил сократить свое путешествие по Европе и вернулся домой. Джеймс рассказал свою идею брату Джону, и вместе они смастерили простенькую машину для подсчета денег. На ней было два ряда клавиш, каждая из которых означала определенную сумму, и часовой циферблат с двумя стрелками: одна для долларов, а вторая для центов.

Вторую модель кассового аппарата братья Ритти усовершенствовали, они заменили циферблаты на ставшие классическими диски. На эту конструкцию 4 ноября 1879 года братья получили патент № 221360. Третья модель аппарата, названная «Неподкупный кассир Ритти» (Ritty's Incorruptible Cashier) умела уже показывать покупателю сумму покупки, а четвертая пробивала итог маленькими дырочками на бумажной ленте. Она и стала первой серийной моделью кассового аппарата.



Но, несмотря на успех изобретения, к 1881 году Джеймс Ритти понял, что это ему не интересно, и вернулся к своему маленькому заведению. Патент на кассовый аппарат он продал Джейкобу Эккерту, который в 1884 году передал компанию Джону Паттерсону, одному из первых покупателей аппаратов. Паттерсон впоследствии переименовал фирму в National Cash Register Company.

На сегодняшний день NCR Corporation — это многомиллиардная компания, выпускающая кассовые аппараты и программное обеспечение для торговли. Разумеется, современная техника NCR уже не имеет практически ничего общего с первыми кассовыми аппаратами Ритти, разве что эти аппараты также неподкупны.

@темы: история бытовой техники

---

Оригинал взят у в Каньон Антилопы.

Неземная красота каньона Антилопы.

Индейцы из племени навахо называют это «местом, где вода течет через камни», и это название действительно соответствует истине. Представляем вашему вниманию одно из самых красивых мест на Земле – каньон Антилопы.

(Всего 25 фото)

1. Странные образования этого «резного» каньона создают незабываемое впечатление. (Romain Guy)

2. Каньон Антилопы на земле народа навахо – определенно одно из самых странных мест на земле для тех, у кого не хватает денег на полет в космос. Хотя, полетев в космос, вы все равно не сможете посетить другие планеты, а здесь вы как будто оказываетесь в совершенно ином мире. (Romain Guy)

3. Здесь можно заглянуть за угол и наткнуться на группу вулканов, которые как будто исполняют какой-то странный ритуал. Это место - одно из самых посещаемых на земле. И неудивительно почему. (Franco Caruzzo)

4. Это одна из тех красот мира, которые могут увлечь вас в совершенно другой мир. Каньон разделен на две части – Верхнюю и Нижнюю, и обе они произошли в доисторические времена. Неудивительно, почему индейцы навахо так серьезно относятся к этому месту. (Merlune)

5. Каким-то образом свету удается найти лазейку сквозь стены каньона, несмотря на его узость. По цвету камня можно понять из чего состоит каньон – это песчаник, который легко поддается воздействию воды. Средневековые соборы Европы постепенно «увядают» под воздействием влажности столетие за столетием. Это же происходит и с каньоном Антилопы – своим существованием в одном из самых сухих мест планеты он обязан эрозионным свойствам воды. (Merlune)

6. Немного фантазии, и эти столбы света могут рассказать нам о том, как мать-природа поддерживает эволюцию каньонов. (Kay Gaensler)

7. Эти спирали показывают нам, как вода медленно, но верно разъедает песчаник с течением времени. Может ли хоть одна созданная руками человека вещь похвастаться такой же грацией и умиротворенностью, как этот подземный каньон? (brentbat)

8. Так как же образовался этот прекрасный каньон? Хоть это и невероятно, но как раз-таки благодаря наводнению. (James Marvin Phelps)

9. Конечно, в этом «виноваты» и другие наземные процессы, но главный виновник – дождевая вода в сезон муссонов (хотя, конечно, виновником ее нельзя назвать, ведь она создала такое удивительное чудо природы). Над обеими частями каньона Антилопы есть большие бассейны, где собирается дождевая вода. (MeckiMac)

10. Когда это происходит, вода под весом устремляется в каньон. С течением тысячелетий вода медленно, но верно проделывала коридоры в этом каньоне – все глубже и круче. Острые края скал в итоге затупились и образовали волнообразные формы. (Steve Corey)

11. Так что это была не работа великих и могущественных духов навахо (наверное&hellip, а простая, но не менее великая сила природных элементов. Наводнение происходит здесь и по сей день. Только относительно недавно (в 2006 году) 36-часовое наводнение вынудило племя переместиться ближе к нижней части каньона на целых полгода, т.к. песок от эрозии был везде. (James Marvin Phelps)

12. Естественно, этот природный феномен привлекает фотографов, да и просто туристов. Однако сейчас на посещение этого места нужно получить разрешение, ведь в 1997 году его объявили племенным парком навахо. (Steve Corey)

13. Чтобы понять всю мощь и величие места, нужно здесь оказаться. (Brentbat)

14. Хоть в это и не верится, фотографировать здесь довольно трудно – нужен широкий диапазон выдержки. А все потому, что свет отражается от стен каньона, словно мячик на столе для настольного тенниса. (Alessandro S Alba)

15. Фотограф на этом снимке позволяет оценить весь масштаб этого места. (Brebtbat)

16. Верхняя часть каньона известна, как «место, где вода течет через камни», а нижняя – как «спиральные каменные арки». Первая часть – наиболее посещаемая, т.к. ее вход находится на уровне земли. Поэтому туристам не нужно никуда подниматься, а известные столбы света особенно красивы именно здесь. (Brentbat)

17. Лучше всего эти лучи света видны летом, когда солнце в зените. С марта по октябрь в каньоне можно почувствовать, будто вы – на съемках голливудского фильма – возможно, очередной серии из приключений Индианы Джонса. (StuntCrazy)

18. В нижнем каньоне есть лестница, чтобы посетители могли спуститься вниз. Но даже с подобной помощью туристам легче посещать верхнюю часть каньона, которая расположена в нескольких километрах от нижней. (pfala)

19. Неровная почва под ногами везде, так что можно запросто растянуться на дне каньона, хотя это мало кого останавливает. (Wikimedia)

20. Из-за опасности наводнений туристам нельзя посещать каньон без сопровождения опытного гида. В 1997 году произошла трагедия - в наводнении погибли 11 туристов. (lurw)

21. Единственным выжившим тогда был гид, у которого был опыт подобных ситуаций. В результате, было решено полностью прикрутить лестницу, а наверху каньона даже поместили сети, чтобы «вылавливать» ими людей из воды. (Brentbat)

22. Так что, как и многие другие вещи в природе, каньон Антилопы может быть как красивым, так и смертельно опасным. (Brentbat)

23. Однако он остается величайшим примером невероятной силы природы, напоминающим нам, что на земле есть куда более могущественные силы, чем человек. (Minuk)

24. (Dave77459)

25. (lurw)             http://bigpicture.ru/?p=269539&utm_source=feedburner&utm_medium=email&utm_campaign=Feed%3A+bigpictures+%28%D0%9D%D0%9E%D0%92%D0%9E%D0%A1%D0%A2%D0%98+%D0%92+%D0%A4%D0%9E%D0%A2%D0%9E%D0%93%D0%A0%D0%90%D0%A4%D0%98%D0%AF%D0%A5%29

@темы: Дикий Запад, пейзажи

---

В начале осени 1917-го в России было около пяти тысяч женщин-воинов

Оригинал взят у в О женских батальонах смерти.

“Знаете, двух дочек Столыпина? Они работали в лазарете и убежали на войну, чтобы сражаться в мужской одежде, остриженные наголо…Потребовались недели, но их нашли и привезли обратно домой.”

Из “Русского дневника одного англичанина”

Создание женских батальонов в России не осталось незамеченным в мире, об этом хотели знать читатели журналов и газет, а потому журналисты готовили специальные репортажи, в которых рассказывали о подробностях создания женских батальонов, их целях и задачах. Они брали интервью у командования и у доброволиц, освещали подробности жизни батальона.
Фотографии и репортажи, а затем – выпущенные книги, авторами которых были фотограф Дональд Томпсон, американские журналистки Бесси Битти, Рита Дорр и Луиза Брайант, оставили память о наших бесстрашных соотечественницах.

Рита Дорр: “Я знаю женщин-воинов очень хорошо. Я знаю, что они составляют три подразделения – одно в Москве и два – в Петрограде. С одним из этих подразделений я подобралась настолько близко к фронту, насколько мне было позволено. Я ехала с ними на поезде от Петрограда... я шла с ними пешком до боевых позиций…я жила с ними девять дней в казармах... Я делила с Бочкаревой суп и кашу, пила горячий чай из ее запасной металлической кружки, я спала рядом с ее койкой. Я провожала ее и ее батальон на линию огня, а после боя.. Я сидела у больничных коек и слушали их рассказы о сражении. Бесси Битти: С бело-золотым знаменем шла Орлова, большая и сильная, с высоко поднятой головой, глубокими, серьезными голубыми глазами, устремленными вперед, для которых многочисленные приветствия на улицах не имели никакого значения. Глаза Орловой были сосредоточены на смерти. Она хотела умереть за святую Русь. Это была ее мечта. Три недели спустя она пошла с этим знаменем в бой и была сражена первым же снарядом.

Дональд Томпсон: Первая группа волонтеров. Бочкарева лежит в середине. В толпе - сержанты, обучавшие новобранцев, и медсестры, изъявившие готовность идти на войну вместе с батальоном

Дональд Томпсон: Офицеры, в основном кавказцы, посещали их довольно часто, пытаясь воодушевить





Дональд Томпсон: Бочкарева с неизвестной, которая воевала на тот момент уже два года. Она предпочла остаться в своем полку. чем перейти к Бочкаревой

Бесси Битти: Мы завтракали, сидя на краю койки, отрезая куски черного хлеба и запивая их чаем из жестяных кружек Бочкарева сидела рядом со мной, она ела сардины из банки и вытирала свои жирные пальцы о гимнастерку. Орлова проводила большую часть своего времени за стиркой гимнастерок в бесплодных попытках содержать командира в чистоте. … Многие пошли в батальон потому что они искренне верили, в то, что под угрозой честь и само существование России, и что ее спасение – в огромном человеческом самопожертвовании. Некоторые, как и сама Бочкарева из сибирской деревни, однажды пришли к решению, что это лучше, чем безотрадная и тяжелая жизнь, которой они жили. Личные страдания привели некоторых из них на передовую. Одна из таких девушек ,японка, которую я спросила о том, что привело ее в батальон, трагически сказала: “Причин так много, что я, пожалуй, не буду о них говорить.”

Дональд Томпсон: Бочкарева крайняя слева наблюдает борьбу, которую она всегда поощряла

Рита Дорр: …там были шесть сестер милосердия, которые пришли умирать за свою несчастную страну. Там была женщина-врач, которая до этого работала в больнице. Там были женщины-служащие, фабричные девчонки, служанки, крестьянки. Десять женщин сражались в мужских подразделениях. У каждой была своя история. Я услышала не все из них, но я выслушала многие, каждая – история страданий, утрат или стыда за несчастную участь России. Одна из девушек девятнадцати лет, казачка, хорошенькая, с темными глазами, оказалась совершенно брошенной на произвол судьбы после того, как у нее погибли в бою отец и двое братьев, а мать погибла во время обстрела госпиталя , в котором она работала. Батальон Бочкаревой казался ей безопасным местом, а винтовка - лучшим способом защиты.

Дональд Томпсон: Кухонная команда

Бесси Битти: Две сестры милосердия, уже награжденные четыре или пять раз, сказали, что видели слишком много страдающих и умирающих за родину смелых людей, чтобы теперь отдать ее на алтарь. Там была одинокая маленькая девушка Лина, ее большие карие глаза, широко раскрытые и удивленные, я буду вспоминать о них каждый раз, говоря о женщинах и войне . Она была полькой, покинувшей Варшаву перед наступлением немцев. Ей было шестнадцать, она гораздо больше хотела любить, чем убивать. Все они шли на войну по разным причинам, однако, все они готовы были принять смерть с мрачной убежденностью, что она караулит их в темном лесу, в нескольких милях от них. На шее каждой из них висела коллекция святых образков и маленький мешочек, о содержании которого я долго размышляла. "Что ты будешь делать, если тебя возьмут в плен?", - спросила я однажды Скрыдлову. “Никто из нас никогда живым не сдастся”, - сказала она и вытащила маленький мешочек. “Здесь очень сильное и надежное средство”. Орлова редко говорила. С утра до вечера она ходила по баракам, что-то для кого-то делая…Она следила, чтобы мы всегда получали солдатский паек – два с половиной фунта хлеба ежедневно, больше того, что мы могли съесть, и, в тот момент, когда я уже цепенела от холода, она несла горячий чай. В полдень и вечером, когда из ближайшей деревни приходили двое детей в лохмотьях, чтобы попросить у нас еды, ей всегда удавалось сберечь для них по куску сахара. Она была рождена для службы, для заботы, для действия. Но ее торжественное лицо, почти грозное из-за грубой силы, оставалось сосредоточенным на видении Смерти, а все ее мысли были со святой Русью. Нина была комедийным персонажем в батальоне. Она могла бы быть бесценным открытием для кино. Она была так велика, что ей приходилось делать вставки в гимнастерку, чтобы та смогла охватить ее бедра. У нее был большой рот, вздернутый нос и голубые глаза, попеременно полные слез или смеха. Она смешила батальон все время, кроме тех моментов, когда батальону приходилось утешать ее саму, обнимая и вытирая слезы. Нина была узлом странных несоответствий, абсолютно непонятных американцу. Как только началась война, она тут же стала рисковать своей головой. Австрийская тюрьма содержала ее под контролем шесть месяцев, она считалась такой важной добычей, что за ее выдачу в обмен просили персону не ниже знаменитого австрийского генерала. Она немного говорила по-английски, хорошо – по-французски, и обнаруживала знание еще десятка языков. Однажды я увидела ее целующей в экстазе свою винтовку. Поймав замешательство в моих глазах, она, защищаясь, сказала: ”Я люблю свою винтовку”…”Я люблю ее потому, что она несет смерть. Еще я люблю штык. Я люблю оружие, люблю все, что несет смерть врагам моей страны."

Бесси Битти: “Ты любишь короткие волосы?” - спросила я “Для женщины – нет, для солдата – да”, - прозвучал ответ. Это был ключевой момент. Нина ответила за весь батальон. Для них женщина и солдат были совершенно разными понятиями. Когда они отрезали свои длинные косы и вьющиеся локоны и принесли клятву , обещая сражаться и умереть за родину, они отставили внешнюю женственность. Пудра и косметика остались дома. Только однажды я видела очень маленькое зеркальце, вынутое из рюкзака, для того, чтобы его владелица смогла рассмотреть красное пятнышко на кончике своего носа. Однако присущая им женственность выходила наружу в тысяче мелочей.

Дональд Томпсон: Девушка с улицы и профессорская дочка

Рита Дорр: Это был хороший пруд, чистый , холодный, обрамленный закрывающим его ивняком. Женщины, как мальчишки, сбросили с себя одежду и нырнули. Когда мы после этого одевались, я взглянула на них: головы обриты, уродливая одежда, грубые башмаки, никакой косметики или другой помощи красоте. Но, несмотря на это каждая из них была привлекательна. Некоторые, конечно, были слишком по-домашнему примитивны, им не могло бы помочь ни цвет, ни красивая ткань. Но те, кто был не особенно красив по девичьи, были почти красивыми мальчишками. А несколько девушек, несмотря ни на что, были просто поразительно красивы.

Дональд Томпсон и сестра милосердия, которая была с батальоном на фронте , вынесла с поля боя раненых и привезла их в Петроград

Бесси Битти: Все время чего-то не хватало. Сначала – ботинок…. когда появились ботинки, не стало медикаментов. Когда приехала большая кухня на колесах, не было лошадей, которые должны были ее везти. Прошла неделя, прежде чем было собрано все, что нужно было для лагеря. Весь мир знает, как они пошли в бой, бросив вызов дезертирующим русским войскам. Весь мир знает, что шестеро из них остались за лесом, их могилы отмечены деревянными крестами. Десять из них награждены за храбрость в бою георгиевскими крестами, двадцать получили медали. Двадцать одна была серьезно ранена, еще больше получили контузию. Только пятьдесят смогли остаться в строю с мужчинами после боя. Бой длился два дня, они сражались в мрачном лесу... Вместе с сорока верными мужчинами они оказались отрезанными от основных сил, взяв четыре линии обороны противника, они были вынуждены отступить за неимением подкрепления.

Дональд Томпсон: Вернувшиеся после боя в госпитале. Из 350 -ти 30 были убиты, около 70-ти ранены, многие попали в плен. Получила тяжелое ранение и Скрыдлова

Бесси Битти: Я слушала истории из уст раненых женщин. Никто из них не мог точно объяснить, что произошло. “Мы все были в возбуждении”, - сказала одна из них. “Это было странно и возбуждающе, нам некогда было бояться” “Нет, я не боялась. Никто из нас не боялся. Мы ожидали смерти, поэтому нам нечего было бояться” -сказала Скрыдлова…”Правда, было тяжело. У меня есть кузен, у него русское сердце, но его отец – немецкий подданный. Его призвали в армию, он должен был подчиниться. Когда я видела немцев, я думала о нем. Вдруг мне придется его убить… Да, женщине трудно воевать” Мария Скрыдлова заработала свой георгиевский крест и вернулась в Петроград, хромая и контуженная. Она рассказала: “В укрытии были раненые немецкие солдаты. Нам приказали взять их в плен, но они отказались. Тогда нам пришлось бросить в укрытие гранаты, чтобы их уничтожить. Нет, война тяжела для женщины”. Я спросило про Лину. “Она была одной из тех шести. Которые остались там”, - сказала Мария Скрыдлова “ У нее было шестнадцать ран, она умерла в госпитале после нескольких часов ужасных страданий." На табуретке около больничной койки, на которой лежала одна из раненых девушек, лежала немецкая каска. Девушка показала ее с гордостью. “Он немного нагнулся, а я стукнула его по голове прикладом и сняла с него шлем “. Какое-то мгновение я не могла говорить, затем, ухватившись за соломинку, чтобы спасти мой пошатнувшийся мир, я спросила: “Он, конечно все равно продолжал стрелять ?”. “Нет, он был ранен.”- ответила она. У нее были голубые глаза, мягкие голубые глаза …ей был двадцать пять, она была деревенской портнихой, прежде чем стала солдатом.

Бесси Битти: Многие возразят, русские женщины другие…но это - неправда. Я разговаривала с ними, спала , играла , танцевала, плакала с ними. Они такие же женщины, такие же люди, как все. Возможно, они более меланхоличны, но по своим возможностям они такие же, как и другие женщины… В начале осени 1917-го в России было около пяти тысяч женщин-воинов. По всей стране, в Москве, Киеве . Одессе они учились заряжать, целиться и стрелять в цель.

Дональд Томпсон- жене ( Суббота, 5 августа, 1917) Инженерный замок в Петрограде теперь стал большой казармой для добровольцев женских батальонов.… Эти женщины сразу же после формирования батальона получают обмундирование и к ним прикрепляются инструкторы, они тренируются по 10 часов в сутки. Около 40 процентов из них – крестьянки. Сегодня я был у них и сделал серию фотографий.

Дональд Томпсон: 94-летний крестьянин, который привел дочерей, потому что у него не было сыновей



Дональд Томпсон: Три крестьянские девушки, которых привел старый крестьянин-отец



Дональд Томпсон: Они не ждали обмундирования и вооружения и маршировали в том, что у них было






Дональд Томпсон: Как только получили винтовки, началась учеба, что было не очень просто, учитывая женский страх перед выстрелами





Дональд Томпсон: Через месяц после тренировок это уже хорошо обученные молодые солдаты

Продолжение здесь

Читать по этой же теме в журнале:
Мужская жизнь Марии Бочкаревой
Мария Скрыдлова

Источники:
From Tsar to Kaiser. The Betrayal of Russia by Captain Donald C.Tompson NY.1918
Inside the Russian Revolution by Rheta Childe Dorr 1917
Red Heart of Russia by Bessie Beatty, NY 1918
Russian Diary of an Englishman

@темы: женский вопрос, 20 век: Россия и вокруг нее

---

Оригинал взят у в Радиоактивные вещи из прошлого, которые использовались в быту

Вещи, при производстве которых не задумывались о последствиях использования в них радиоактивных элементов.

В некоторых часах эффекта светящихся в темноте стрелок добивались с помощью радиоактивной краски на основе радия.

Гомеопатическое лекарство начала 20-го века — радиоактивная вода.

Радиоактивный шоколад

Радиоактивная зубная паста времен второй мировой.

Союзники нашли коробки с радиоактивной зубной пастой на территории Германии. Говорят, что паста была популярна в то время в Германии. В ней содержался радиоактивный элемент – торий.

Пудра с радием

Набор для школьника, 1950-е годы, США.

В комплекте: много альфа-, гамма- и бета-источников радиации, счетчик Гейгера, руководство «как обогатить уран» и другие устройства для проведения «экспериментов». При этом ни слова о возможных опасностях радиации и никаких средств защиты.

Первые модели кардиостимуляторов работали на плутониевых батареях. Плутоний также известен, как самый ядовитый элемент на Земле.

Анальные свечи для лечения гемороя с содержанием радия.

Презервативы с урановой пропиткой. Наверное, думали, что так легче убить сперматозоиды.

Средство для увеличения активности сперматозоидов. Абсурдно, но было. Носилось в переднем кармане и состояло из обогащенного радия.

Via

@темы: история бытовой техники

---

Оригинал взят у в Нью-Йорк - американская Хиросима (1950)

29 августа 1949 года Советский Союз испытал собственную атомную бомбу.  Американцы поняли, что отныне в новорожденном "ядерном клубе" они уже не одиноки.
5 августа 1950 года Colliier's, один из самых популярных в США журналов, вышел с ядерным грибом на обложке. Ядерный гриб красовался над Нью-Йорком. А главная статья номера носила красноречивое название "Хиросима, США. Мы ничего с этим не можем с этим поделать?". На нескольких полосах журнала описывались последствия ядерного взрыва для Нью-Йорка, а затем давались полезные советы — как уцелеть во время атомной бомбардировки.

Нью-Йорк сразу после бомбардировки. Далее последствия взрыва в подробностях:

http://nnm.ru/blogs/vehrwolf/nyu-york_-_amerikanskaya_hirosima_1950/#cut

@темы: 20 век