ГЛАВА 1.
(Афганистан, Бамиан. Март, 19... год)
читать дальше Когда едешь из Кабула на север, то за Чарикаром дорога разветвляется. По одной из них можно поехать на запад, к Шибарскому перевалу мимо Бамианской долины, где в выбитых в скалах нишах стоят два исполинских Будды, рядом с меньшим из которых человек кажется букашкой. Сейчас в Бамианской долине живут лишь бедные люди, с трудом добывающие скудное пропитание со своих каменистых полей, но два тысячелетия назад жизнь здесь, похоже, была побогаче, потому что на склонах окаймляющих долину гор зияют входы в тысячи пещер-келий, вырытых буддийскими монахами, высятся высеченные в скалах буддийские храмы. Дивны были эти храмы, когда пещеры были еще полны жизни, но удивляют они и сейчас. Что с того, что строгие приверженцы ислама изуродовали лица статуй, - но танцуют еще вокруг них полуобнаженные апсары и кое-где в пещерах сохранились еще цветные настенные росписи.
Можно из Чарикара поехать на северо-восток, чтобы перевалить через Гиндукуш около Навака, и тогда солнце будет всходить в Кафиристане, стране неверных. В малодоступных горных долинах этого края живут голубоглазые и светловолосые люди - потомки греков, пришедших сюда еще до Александра Македонского, говорящие по-таджикски и исповедующие зороастризм. Впрочем, теперь Кафиристан можно с полным основанием называть страной Света, ибо отец нынешнего правителя Афганистана, Абдуррахман-хан, огнем и мечом обратил неверных в ислам. Древние святилища были разрушены, идолы сожжены, срочно построены мечети, а малолетних детей отобрали от родителей и отправили в Кабул для обучения вере. Впрочем, это было совсем недавно - мальчики, рожденные в тот год, еще не успели стать мужчинами.
Можно, конечно, попробовать пройти на север и третьим путем, прямо через высокогорный перевал Саланг, но этот путь тяжел и доступен отнюдь не всегда.
Сам же город Чарикар славен по всему Афганистану своими ножами. Основанный Александром Македонским и носивший когда-то название Александрия-Опиана, сейчас это всего лишь небольшой городок, в котором решительно ничто не напоминает о древнем происхождении. Хороши здесь ювелирные лавки, но более нечему задержать внимания путешественника, и караваны идут дальше, к реке Горбанд, от которой, собственно, и определяется, идти ли на Бамиан или же на Навак.
Караван был встречен засадой как раз на спуске к реке, в месте, которое трудно назвать пустынным и особо опасным. Нападавшие действовали молниеносно и жестоко, стреляли в спину. Их жертвы нападения не ожидали и больше бестолково суетились, чем сопротивлялись. Кто-то к тому же кричал, что того, кто не окажет сопротивления, не тронут; однако это утверждение не получило подтверждения. Пули засевших в камнях бандитов одинаково не щадили ни тех, кто пытался отстреливаться, ни тех, кто просто пассивно валился наземь, закрывая голову руками. Позиция у нападавших была выгодная - сверху им было видно всех; и вооружены они были не допотопными кремневыми ружьями, какие довольно распространенны в этом диком краю - у них были новенькие винтовки "Ли-Энфильд", и обращаться с ними разбойники умели.
Когда несколько минут спустя стрельба прекратилась, на камнях у реки метались лишь перепуганные лошади, а люди лежали на скудной весенней траве и на камнях; кое-кто подавал еще признаки жизни; но разбойники уже ходили среди них, ловили уцелевших лошадей, деловито шарили по тюкам и походя безжалостно добивали раненных: кого ударом приклада по голове, кого ударом ножа в сердце или по горлу.
Двое одетых так же, как и остальные разбойники в овчинные гератские кафтаны, шли за ними и внимательно рассматривали убитых; между собой они, однако, переговаривались на гуджарати.
Вот они нагнулись и завозились над каким-то телом. Потом один из них выпрямился и закричал:
- Господин! Мы нашли старика!
Человек, который без сомнения был их предводителем, направил своего коня к ним, подъехал, спешился и подошел туда, где на камнях у реки лежало придавленное раненым ослом тело седобородого старика в белых одеяниях. Предводитель вынул из-за пазухи бумажник английской работы, извлек из него листок бумаги, наклонился над стариком.
В это время осел, который до сих пор, подрагивая, спокойно лежал на боку и истекал кровью, зашевелился, забил с неожиданной силой копытами и захрипел.
- Да прикончите же его, дети шакала! - раздраженно бросил предводитель, брезгливо отодвигаясь. Быстрые руки его подчиненных ловко перерезали горло животному и оттащили того в сторону.
Предводитель снова склонился над стариком, взял его мертвую правую руку и прижал большой палец, испачканный кровью, к бумаге. Потом он отбросил руку и распрямился. Из того же бумажника он вынул сложенный вчетверо лист бумаги - по виду какой-то документ и сравнил только что полученный отпечаток с оттиском под документом.
- Это не тот человек, - раздраженно сказал он.
- Но, господин, это именно тот человек, которого нам указали на станции в Пешаваре, когда он сошел с поезда, - попытался возразить один из стоящих рядом.
- Значит, они знали, что за ним следят и подсунули нам другого. - Предводитель был не только раздражен, но и озабочен. - Это плохо. Очень плохо. Мы рассчитывали, что Менерджи Кама поедет через Кабул.
- Но на дорогах через Кандагар и Герат тоже есть засады, - сказал молчавший до сих пор человек, лицо которого, с холеной бородкой и ухоженными усами, мало соответствовало простой одежде. - Не поедет же он морем. Старики все еще боятся осквернить воду.
- Увидим, - проронил предводитель. Он быстро пошел к своему коню и вскочил в седло. - Собирайтесь быстрее! Нечего здесь задерживаться... Нам пора в Святой город.
* * *
Когда странные разбойники, так толком и не разграбившие караван, с шумом и гиканьем унеслись в сторону Бамиана, в воде у берега зашевелился и попытался встать один из погонщиков, до того времени неподвижно лежавший в ледяной воде. Он был ранен и потерял много крови, а в холодной реке еще и замерз. Встать во весь рост у него не получалось, и он кое-как, на четвереньках, выбрался на сухое место, чтобы тут же снова упасть.
К тому времени на берег начали выходить любопытные жители недалекого селения Пули-Матак. Единственный уцелевший, - хоть и оказался он неверным индусом - был замечен ими и перенесен в один из ближайших домов; его раны - они, хвала аллаху, оказались не опасны - перевязали, а самого его напоили настоями целебных трав.
Слухи в афганских горах распространяются гораздо быстрее, чем караваны идут по горным дорогам, и только одному аллаху ведомо каким образом это возможно.
На второй день из Кабула прибыл известный торговец лошадьми Хаджи Али, и был с почетом принят местным богатеем Мухаммедом-агой. Они долго распивали чай, угощались пловом и разными лакомствами, и только ближе к ночи Хаджи Али навел разговор на тему разгромленного каравана и узнал о единственном спасшемся. Гость выразил желание увидеть раненного, и индуса-погонщика привели, поддерживая под руки.
Хаджи Али хорошо владел собой; он ничем не показал облегчения, которое испытал, увидев молодого погонщика.
- Должно быть, старый язычник заставил молиться за тебя весь свой монастырь, - сказал он на хинди, скрывая в усах и бороде довольную усмешку. - Право же, мне было бы больно узнать, что ты покинул этот мир.
- Старый мошенник, - отвечал молодой погонщик, кланяясь богатому торговцу и почтительно - для отвода глаз окружающих - опускаясь на указанное место. - Небось в Пешаваре ты был рад спихнуть меня в этот караван.
- Я спешил сюда так, что загнал коня, которого ты не стоишь, неблагодарный юнец, - отвечал Хаджи Али. - Расскажи-ка лучше, что случилось. Уж казалось бы, что может быть безопаснее, чем паломничество старого парса по святым местам.
- Кому-то понадобилось убить старика, - сказал молодой погонщик, который, похоже, был не просто погонщиком, если вообще был им. - И вдобавок оказалось, что был убит совсем не тот человек.
Он с поклоном принял пиалу и, потягивая горячий чай, неторопливо рассказал о нападении на караван и содержании подслушанного разговора.
- Святой город, - задумчиво произнес торговец, пощипывая гроздь знаменитого чарикарского винограда, сохраненного до весны. - Что они называют Святым городом?
- Это в Билайте один святой город - Рум, - согласно вторил ему молодой погонщик. - А на Востоке в какую сторону не посмотри - все святые города. Бенарес, Мекка, Иерусалим...
Хаджи Али неторопливо покивал.
- Надо бы проследить за ними, - сказал погонщик. - Они ушли к Бамиану. Ты можешь послать туда кого-нибудь?
- Я уже послал, - невозмутимо отвечал Хаджи Али. - Если бы я узнал, что твое счастье тебе изменило, их бы нашли и в их Святом городе.
Утром следующего дня Хаджи Али и погонщик выехали из Пули-Матака в направлении на запад, по следам странных разбойников. Они ехали вдоль реки Горбанд по ущелью, которое называется Охотничьим, но, пожалуй, ни один охотник не заметил перемены, которая произошла с погонщиком еще до того, как они прибыли в Бамиан. Из Пули-Матака выехал бледный от ран молодой индус, в Бамианскую долину приехал бедно одетый молодой афганец, исправно творящий намаз и чтящий пятницу.
В Бамиане Хаджи Али узнал, что те, кого они ищут, направились на север, к Шибарскому перевалу, поэтому они с бывшим погонщиком не стали задерживаться в городе и, сменив лошадей, отправились вослед. Расстояние между преследуемыми и преследователями уменьшалось медленно, но неумолимо. Хотя за Гиндукушем изменился облик и язык местного населения - таджики и узбеки сменили пуштунов и хазарейцев, а полосатые халаты - рубахи и безрукавки - Хаджи Али оставался своим человеком среди здешних торговых людей, а те, кого он преследовал, были чужаками, хоть и рядились под афганцев.
В Мазари-Шарифе погоня окончилась и началась слежка. Чужаки жили в караван-сарае, Хаджи Али поселился там же, и, пока он приценивался на базаре к туркменским жеребцам, погонщик приглядывал за людьми, которые для своих неясных целей ради смерти одного старика истребили целый караван. Цели эти явно были очень важными, если ради них погибло столько людей - даже здесь, на Востоке, где жизнь человеческая порой не стоит медной монеты.
Чужаки - теперь их было трое (остальной отряд, все люди малозначительные, - развеялся как-то по дороге до Мазари-Шарифа), держались вместе и старались без нужды не выходить. Им понадобился слуга - и бывший погонщик не упустил возможности и успел наняться прежде, чем хозяин караван-сарая предложил местного таджика. Он назвался Саидом, родом сказался из Кабула, но прозвище имел Лахори, потому что подростком побывал с дядей в Лахоре и любил об этом рассказывать.
Он вообще оказался общительным и расторопным, этот Саид Лахори, а в качестве слуги он был и вовсе сущим кладом, вдобавок говорил кроме родного еще на таджикском и ломаном пенджаби, был остер на язык и в разговоре не терялся.
Двое суток спустя он говорил Хаджи Али:
- Называют себя пуштунами с Пограничных территорий, но на самом деле они даже не мусульмане.
- Внешне же придерживаются благочестия, - неодобрительно проговорил Хаджи Али.
- И не сагибы, - добавил Лахори.
- Ну, - пробормотал Хаджи Али, поглаживая бороду, - ты в этом лучше должен разбираться.
- Я полагаю, они парсы из Бомбея.
- Парсы? - с сомнением проговорил Хаджи Али.
- Они не мусульмане, не буддисты и не индуисты, а говорят на гуджарати так, как говорят в Бомбее.
До следующего четверга событий никаких не произошло. Хаджи Али наводил справки по своим каналам, но не узнал ничего существенного; Лахори исправно прислуживал чужеземцам, замечал каждый жест и ловил каждое слово, но также не узнал ничего нового.
В четверг из Кандагара прибыл еще один - пуштун по одежде, чужак по сути. Он поприветствовал своих сородичей салямом, но, оставшись с ними наедине, заговорил на языке, которого Лахори не знал. О чем они говорили, Лахори мог только догадываться, но по нескольким досадливым жестам понял, что и в Кандагаре разыскиваемого чужаками старца найти не удалось.
Утром следующего дня чужаки - и с ними безотказный Лахори - выехали в Балх. Сам городок, весьма скромный и неприглядный по сравнению с Мазари-Шарифом, остался без их внимания. Они остановились на холме за городом, огляделись и спешились. Лахори остался при лошадях, издалека наблюдая за своими хозяевами.
В месте ничем не примечательном чужаки остановились. Здесь, собственно и находился настоящий Балх - древняя Бактра; славный город, давший название целой области; город, когда-то широко известный в древнем мире; город, который войска Тамерлана повергли в прах.
По преданию, именно здесь родился пророк Заратуштра.
* * *
Старец, которого безуспешно разыскивали в стране Афганистан, в это самое время находился на английском пакетботе "Куин Энн", следовавшем из Бомбея в Суэц и далее в Саутгемптон. В тот час, когда трое странников в почтительном сопровождении Лахори благоговейно созерцали скрытое многовековой пылью городище, пароход как раз бороздил воды Баб-эль-Мадебского пролива, Старик в белом одеянии сидел в шезлонге под тентом, созерцая морские просторы.