Принц Youssoupoff отсюда: http://www.liveinternet.ru/users/2496320/post132666216/ [изображение] [изображение]...

четверг, 06 октября 2011

13:24

Шано

Принц Youssoupoff

отсюда: www.liveinternet.ru/users/2496320/post132666216...

Наследник огромного состояния, породнившийся с Романовыми, «золотой мальчик», эстет и денди, оксфордский студент, создатель русского модного дома «Ирфе», благодетель русских эмигрантов в Париже и убийца Распутина Феликс Юсупов сочетал в себе несочетаемое... Был добрым ангелом и порочным херувимом. Как все это уживалось в одном человеке?

читать дальше

Люди всегда испытывают интерес к тем, кто потерял слишком много: язык, родину, возможность жить привычной жизнью. Феликс Юсупов и его жена Ирина, бежав в эмиграцию, оставили в России имения в Кореизе и Архангельском, дворцы в Петербурге и Москве, художественные коллекции, которыми сегодня набит Эрмитаж, сахарные, мясные и кирпичные заводы, антрацитовые рудники. Только проценты с юсуповского капитала составляли 10 миллионов рублей в год. К началу XX века князья Юсуповы - богатейшие люди России, гораздо богаче Романовых. Богатством своим они во многом обязаны знаменитому прапрадедушке Николаю Борисовичу - классическому екатерининскому вельможе, коллекционеру, полиглоту, человеку с дикими причудами и большими заслугами. Николай Борисович руководил коронацией трех русских императоров - Павла I, Александра I, Николая I, которые потом наезжали к нему в гости в имение Архангельское. Екатерина II увенчала князя - по слухам, своего любовника - всеми мыслимыми и немыслимыми наградами, а когда их список закончился, Николай Борисович получил придуманный специально для него жемчужный эполет, который гордо носил на правом плече. Он переписывался с Дидро и Бомарше, наведывался к Вольтеру и проводил с ним время не только за учеными бдениями - он еще перенимал науку богатеть. Чем больше было у князя средств, тем меньше желания их заурядно потратить. Не хуже любой антикварной ищейки он рыскал по Европе, скупая на аукционах скульптуры, картины, книги, приобрел двух Рембрандтов, Библию 1462 года - практически ровесницу книгопечатания. Особую любовь дедушка питал к механическим куклам. За столом в подмосковном Архангельском сидел заводной Жан-Жак Руссо - так сиятельный князь иронизировал по поводу французских просветителей. Из-за этого манекена его праправнук Феликс боялся заглядывать в библиотеку - такой ужас наводила на него фигура с торчащим из позвоночника большим серебряным ключом. Другая заводная игрушка вельможи знакома всем русским детям. Во флигеле родового дворца Юсуповых в Харитоньевском переулке квартировали Пушкины, и неповоротливый двухлетний толстячок Саша застывал в юсуповом саду перед дубом с золоченой цепью. По цепи ходил и разговаривал по-нидерландски огромный механический кот. Да-да, тот самый: «Идет направо - песнь заводит, налево - сказку говорит...».

    На всех постах: сенатора, директора Эрмитажа, директора императорских театров, управляющего фарфоровыми и стекольными заводами России и проч. и проч. - Николай Борисович не обходился без нововведений. Став директором императорских театров, пронумеровал ряды и кресла, чтобы зрители рассаживались «согласно купленным билетам», а не кому где вздумается. Получив в управление Эрмитаж, испросил у папы римского Пия VI разрешение скопировать лоджии Рафаэля и перенес в Питер отдаленные красоты Ватикана. Это был его принцип - иметь мировые шедевры в пределах личной досягаемости. Удалившись от дел, князь воссоздавал Францию в подмосковном Архангельском, обустраивая его на манер Версаля. Дворец, регулярный парк с террасами, аллея из грабовых деревьев, круглая площадка с колоннадой, собственный театр. И только вдали на горизонте синеватая лесная дымка - Россия. В судьбе его праправнука этот сюжет, как положено отражению, зеркально перевернется: живя во Франции, Феликс будет вспоминать стройные сады Архангельского как «дорогой сердцу русский пейзаж». Мемуары скептического праправнука полны картинами дедова безумия, «охмелительной» жизни русской аристократии, не знавшей удержу ни в чем. На вопрос, есть ли у него имения в том или ином уезде, Николай Борисович посылал куда подальше - к управляющему. Прозы жизни не выносил, и со стороны его полное пренебрежение бытом выглядело либо заскоком, либо патологическим скупердяйством - одно время в Архангельском вместо дров топили опилками, пока не спалили часть художественной коллекции. В любимом имении («Архангельское не для наживы, а для забав и услад», князь запретил землепашество: зерно покупали у соседей, а мужики работали в садах, стригли кустарник, поливали тропические цветы, вдевали золотые серьги в жабры рыбкам и чесали шерсть тибетских верблюдов. Князь всюду таскал с собой любовниц, холопов, псов, обезьян, библиотеку и весь прочий кордебалет. Что там донжуанские списки Пушкина, «почетный любитель художеств» списков не вел, а просто жил, как паша в серале, и выставлял товар лицом: 300 портретов красавиц в архангельской усадьбе - полный реестр его мужских подвигов. По одному взмаху его палочки оголялся весь крепостной театр. Играла древняя кровь: род Юсуповых идет от ногайских мурз, их предки, эмиры и калифы, упомянуты в сказках «Тысячи и одной ночи». Как ни иронизировал Феликс по поводу дедовых чудачеств, он унаследовал их в полной мере. Когда в 1924 году в Париже он создаст модный дом «Ирфе», то будет не столько управлять домом, сколько заниматься отделкой интерьеров и витрин. Драпировать окна желтым шелком, развешивать старинные гравюры, выбирать панели для обшивки стен и придумывать, как усовершенствовать кабинки манекенщиц (мода, она не только для клиентов, но и для моделей). Что до денег, то к ним Феликс не испытывал никаких чувств: имея собственное дело, не имел бумажника. Купюры везде лежали просто так, в конвертах. Свита чудаков и шутов гороховых окружала Феликса и в России, и в Европе - весь в пра-пра-пра, он тоже был весельчак и ценитель оригинального.

   Строго говоря, род Юсуповых прервался задолго до рождения Феликса. Его матушка Зинаида Николаевна за неимением наследников мужского пола оставалась в семье последней - ей отошли и титул, и все богатства. Титул и фамилию с императорского дозволения она передала мужу и сыну. Ослепительная красавица и «девушка с характером», Зинаида Николаевна совершила небывалую для принцессы вещь - вышла замуж по любви. Женихам голубых кровей она предпочла не слишком родовитого Феликса Эльстона-Сумарокова - сущего пруссака с пышными усами. Девиз Сумароковых «Прямою дорогою» как будто специально был придуман, чтобы досадить Юсуповым с их тягой к чрезмерностям, эксцентрике и скандалам. Или Зинаида Николаевна подсознательно искала юсуповское альтер-эго - главноначальника семьи и хорошего отца будущим детям, но без причуд? Если так, то она промахнулась. Глава семьи из Сумарокова вышел никакой. «Солдат» огромным состоянием распорядиться не умел, в искусствах ничего не смыслил, образцовый порядок на Мойке и в имениях поддерживала Зинаида Николаевна. Дети его не слушались. За гомосексуальные выходки умел влепить Феликсу строгача, хлопнуть дверью и обрушить портрет, но влияния на сына не имел. Брат Феликса Николай сыграл с судьбой в быстрые крестики-нолики и в 25 лет погиб на дуэли. Как ни старался Эльстон-Сумароков обуздать юсуповскую кровь - все без толку. Не обуздал и Москву, когда в 1915 году был назначен военным мэром, и надо же, как не повезло, через 10 дней начались немецкие погромы. Без Сумарокова москвичи уничтожали шапки-котелки (немецкую выдумку и прообраз немецкой каски), с Сумароковым принялись «бить немчуру». С должности главноначальник слетел в два счета. В обществе отца Феликс чаще всего испытывал скуку и неловкость, их редкие беседы - тусклый угол с паутиной, в который ставят провинившихся. А вот матушка... Именно такую женщину Феликс мечтал воссоздать потом на парижских подиумах: стройная, элегантная, в безукоризненных туалетах, навевающих грезы о Востоке, окутанная флером аристократического прошлого, такая же легендарная, как ее жемчуга. Одевать женщин «флэппер» - полуночных танцовщиц и беззаботных модниц голливудского кино - Феликсу в Париже было неинтересно. Он вспоминал, как в тяжелых браслетах и кокошнике, с небрежным умением носить драгоценности (среди которых Перегрина - жемчужина, когда-то принадлежавшая испанскому королю, а в 1960-е купленная Элизабет Тейлор), Зинаида Николаевна Юсупова выходила к гостям, и слуга-арап, сраженный ее видом, падал ниц. Феликс родился во дворце на Мойке, роскошью и изяществом не уступающем Зимнему. Во что играет маленький принц, эстет в пятом поколении? Любимые игрушки Феликса - «обжедары». В манерных мемуарах князь, пишущий с архаизмами, с легкими неправильностями, сверкает словечками из дворцового прошлого: «обжедары», «скандализировать». Дарить дамам украшения считалось не совсем приличным, поэтому в горках у Юсуповых во множестве стояли антикварные вещи для витрины objets dart -миниатюры, статуэтки, букеты. Феликс забавлялся с Венерой из цельного сапфира, рубиновым Буддой и бронзовым негром с корзиной, полной бриллиантов. Боги и мавры - любимые персонажи его детских фантазий. Ему нравилось закрыться в мавританской зале, мозаика на стенах которой повторяла орнаменты Альгамбры, обмотаться длинными нитями матушкиного жемчуга, водрузить на голову чалму, пальцы -в многокаратных бриллиантах, и мечтать: он - султан, слуги - рабы, он замахивается кинжалом.

Пока обыкновенные мальчики играли в солдатиков, Феликс рылся в платяном шкафу, в котором помещалось столько роскошных одежд, вещиц и драгоценностей, что хватило бы на все сказки Шахерезады. Он извлекал оттуда то пышное эспри из страусиных перьев, то бальное платье, усыпанное бриллиантами, то чалму в оттоманском стиле (в Кореизе Юсуповы держали целый гардероб восточной одежды для увеселения гостей). Красоту женской одежды - сборочки, рюшечки, вытачки - Феликс оценил, примеряя на себя. До пяти лет княгиня одевала его девочкой, а он останавливал прохожих: «Смотрите, какой я красивый!». В берлинском зоосаде сквозь решетку пощекотал тросточкой львиный зад: «Обернись, на мне новый костюмчик!». «Настоящий мужчина должен быть или придворным, или военным», - наставляла его императрица, а Феликс сбежал от нее в Оксфорд и сделал сенсацию в английских маскарадах. Ковылять на матушкиных каблуках, мерить взрослые платья - все девочки делают это. Но мальчик в женском наряде, без конца развлекающийся костюмированными балами? Впрочем, удержаться было трудно: в его распоряжении оказался один из лучших гардеробов Европы. Первый парадный выезд в женском платье Феликс совершил в 12 лет. Вместе с двоюродным братом (родителей не было дома) они напудрились, нарумянились, надели парики и жемчужные снизки, закутались в бархат и покатили на Невский - пристанище проституток. В шикарном ресторане «Медведь» им принесли шампанское, Феликс снял жемчуга баснословной стоимости и начал закидывать их на головы соседей, как аркан. Жемчуг рассыпался по полу, его остатки вместе со счетом за ужин наутро прислали отцу.

    Сто лет назад скандальные хроники из жизни Юсупова-младшего занимали обывателей не меньше, чем сегодня желтые истории о трудных детях известных политиков и звезд шоу-бизнеса. И даже больше: в ту стыдливую, немедийную эпоху сюжеты о трансвеститах, извращенцах и наркоманах с богатыми папочками еще не успели надоесть до чертиков. Похоже, родители не слишком верили в возможность перевоспитания Феликса. Во всяком случае, в 1900-м, в год дебюта сына на Невском, они составили довольно странное завещание: «В случае внезапного прекращения рода нашего все наше движимое и недвижимое имущество завещаем в собственность государства в видах сохранения сих коллекций в пределах Империи для удовлетворения эстетических и научных потребностей Отечества».

   Фокусов с переодеваниями Феликс не оставил до самой смерти брата Николая, когда в их балаганчике полилась уже не клюквенная, а самая настоящая кровь. А до этого он еще успел выйти блоковской незнакомкой (в хитоне из голубого тюля, с накидкой из синих и голубых перьев) на сцену петербургского кабаре «Аквариум». На афишах вместо имени исполнительницы стояли таинственные звездочки. Феликс бисировал три раза. На седьмом выступлении по сходству с княгиней и фамильным драгоценностям его опознали друзья родителей. У Феликса был редкий талант попадаться на своих проказах. Когда в Венеции он впервые отправился в публичный дом, то встретил там своего наставника, преподавателя изящных искусств по кличке дон Андриано, старичка в соломенной шляпке. В парижской костюмированной опере заставил учащенно биться сердце Эдварда VII, который весь вечер лорнировал юную прелестницу. Ничего особенного: описания русских маскарадов середины XIX века полны анекдотов о том, как какой-нибудь адъютант Кавелин в розовом домино вскружил голову своему начальству. Беда в том, что на эту шутку клюнул наследник английского престола, и Зинаиде Николаевне пришлось вмешиваться и заминать скандал, после чего идея женить Феликса превратилась в настоящую головную боль. Что до гомосексуализма, то в среде петербургских эстетов оно вкупе со спиритизмом было повальным увлечением. Валентин Серов, писавший Феликса в 1903 году, знал о его похождениях, недолюбливал и за глаза называл «графчиком». На портрете нет следов мажорности -зрителей разглядывает красавец с холодным волевым лицом и нежной улыбкой. «У Феликса в одном глазу - Бог, в другом - черт», - говорила Анна Павлова. Облокотившийся на мраморного дога, Феликс держит за лапу своего любимца бульдога Клоуна. Собаки жили у него всегда, бульдоги - его первые и самые характерные модели, или, как тогда говорили, «манекены».

   Слушать лекции в Оксфорд Феликс приехал в тот момент, когда совершался переход от чопорной викторианской эпохи к стилю ар-нуво, который называли «эдвардианским», в честь правившего короля Эдварда VII. К наукам Феликса не тянуло, зато в Англии он научился блестяще отбивать теннисные подачи (вторая после кузена Михаила ракетка России), подносил цветы Анне Павловой, ввел моду на черные ковры и чуть было не ввел ее на русские костюмы. Снял квартиру напротив Гайд-парка и принялся экспериментировать: оранжевые занавески, стулья в ярких разводах цвета фаянса, лампа синего стекла с оранжевым абажуром - в ее свете лица казались фарфоровыми. На пол заказал мохнатый черный ковер. Хозяйки мебельного магазина принимали Феликса за дьявола и прятались от него за ширмы. В спальне Феликс оторвался по полной, соорудив альков плейбоя: голубая занавеска, на полу ковер, тоже черный, но в цветочек, по углам лампадки. Несмотря на экстравагантность дизайна, в интерьере, как и в костюме, Феликс признавал только проверенное временем. Никому из Юсуповых не пришло бы в голову покупать импрессионистов или шить платья «а -ля Ламанова» с хлебным мякишем вместо пуговиц.

    Маскарады закончились тем, что Феликс женился. Причем по собственному желанию. Они встретились, как и положено небожителям, на верховой прогулке, где-то на повороте горной тропы. Гений чистой красоты, великая княжна и племянница Николая II Ирина Романова явила себя во всей красе, глянула в глаза и прогарцевала мимо. Вот так-то. Не он один жилец вершин! Бредни об алчных, корыстолюбивых, несносных дурнушках, на которых его хотят женить, улетучились в один миг. На Ирине Александровне Романовой женить его никто не собирался. Услышав, что сын решил остепениться, Юсуповы созвали историков, предприняли генеалогические изыскания и возвели корни родового древа к Эмир эль Омру, эмиру эмиров и султану султанов, а от него к самому пророку Мухаммеду - уравняли себя с Романовыми. А накануне свадьбы все полетело в тартарары. Кто-то накрутил царскую семью - кто-то из бывших друзей и любовников Феликса. Чтобы он наконец понял, что с любовью не шутят. Помолвленный, влюбленный и счастливый Феликс сходил на перрон парижского вокзала, когда навстречу ему двинулась фигура графа Мордвинова. Великокняжеский посланник принес дурную весть. Настолько дурную, что предки Феликса непременно заточили бы его в зиндан, бросили шакалам или отрубили голову - Романовы расторгали помолвку и запрещали являться с визитом... Феликс был не из тех, кто уходит в любовь с головой. Он полагал, что тратят себя без остатка только те, кому оставить нечего. Но в этом ударе был жгучий кайф уязвленного самолюбия. Судьба вознамерилась читать ему мораль! Намекала, что ни деньги, ни связи, ни сам пророк Мухаммед не отменят дурной репутации. И он завелся.

   С вокзала бросился в гостиницу к Романовым -плевать на этикет - прямо в номер, без доклада, переубеждать, доказывать, что его очернили. Еще до помолвки князь приходил к Ирине с откровениями, а она, выросшая среди братьев, с детства привыкла слушать мужские истории. Не бойтесь, королева, кровь уже давно ушла в землю, и там теперь растут виноградные деревья... Она и не боялась. Молчаливая Ирина сказала свое слово: или он, или никто. На свадьбе в Аничковом дворце красивейшая пара России продемонстрировала себя во всей прелести и во всем безумии. В качестве свадебного подарка Феликс попросил у Николая II дозволения сидеть в театре в императорской ложе. («Я женился на моей жене из снобизма, а она вышла за меня из-за денег» - его любимая шутка.) На пути в часовню жених застрял в лифте, и из тряской коробки его вызволяла «вся королевская рать» и сам император. Княжна Ирина стояла у алтаря в платье из белого сатина с серебряной вышивкой, в диадеме и фате казненной Марии-Антуанетты. На свадебных венках лежала, высунув язык, черная бестия - бульдог Панч. Родители подарили молодым бельэтаж дома на Мойке, и после свадьбы Феликс вновь погрузился в эксперименты с интерьерами, но на этот раз он вил семейное гнездо, а не обставлял гарсоньерку. Лучистая гостиная сияла шелком слоновой кости, по стенам - голландцы, в библиотеке книжные шкафы из карельской березы и стены изумрудной зелени, аметистовая столовая с архангельским фарфором - смесь рококо, ампира и классицизма. Это строгое и хрупкое сочетание князь любил более всего, революций в искусстве, как и в жизни, он не выносил. Когда революция все же случится, то покажется ему маскарадом в аду. Революционные дни в его мемуарах описаны как торжество дурновкусия. Матросы врываются в крымское имение – многие грубо напудрены и надушены, на волосатых грудях, как головки лука у палаточной торговки, болтаются награбленные жемчуга и бриллианты, отвратительные руки - в кольцах и браслетах. Князь поднимает воротник и садится в мотор, а на фасаде дворца на Мойке, уже превращающегося в казарму, кто-то малюет красный, безобразно растекающийся крест. В глубине души Феликс побаивался, не он ли всколыхнул эту кровавую вакханалию. Он знал о письме оккультиста Папюса к императрице: «С точки зрения каббалистической, Распутин - словно ящик Пандоры. Заключены в нем все грехи, злодеяния и мерзости русского народа. Разбейся сей ящик - содержание тотчас разлетится по всей России». Вот и разлетелось?

Семья так и не смогла понять, как мягкий, добродушный, сторонившийся политики Феликс убил Распутина? Для всех, близко знавших князя, его участие в заговоре - полная неожиданность. А для не знавших - в самый раз. Для публики, охочей до сплетен из жизни знати, «мастер Божих озарений» Распутин и предводитель золотой молодежи Юсупов непременно должны были сойтись.

По всем законам бульварного жанра они - антагонисты. Кто еще мог бы пить с Распутиным один на один, как не этот хрупкий Калиостро? Нет сомнения - в подвале на Мойке произошла «битва экстрасенсов», и Феликс убил Распутина, как Георгий дракона. Экстрасенсорные способности были у Феликса с детства. И с детства же - умение не пасовать перед необъяснимым и иррациональным. Чувствовать себя как дома в лабиринтах любой интриги, подавляющей рядовое воображение. Помнить, что выдержка - лучший стиль. Как-никак он вырос среди дворцовых тайн. И если в каждой семье свой скелет в шкафу, то у Юсуповых был целый анатомический театр. Осенним вечером маленький Феликс сует нос в нишу бабкиной спальни - и на него обрушивается скелет в саване. В спальне Зинаиды Николаевны на Мойке раздается женский голос. Прибегают горничные и до смерти пугаются, увидев, что комната пуста. Привидения приходили к Феликсу и на Мойке, и в Кореизе, и в Архангельском. А иногда приезжали на поездах. «Однажды, - вспоминает князь, - в конце лета мы с Николаем сделались очевидцами таинственного явления, так никогда и не объяснившегося. Собирались мы с братом к ночному московскому поезду, уезжая в Петербург. После ужина простились с родителями и поехали на вокзал. Дорога шла через Серебряный Бор, глухой и безлюдный на версты и версты. Ярко светила луна. Вдруг лошади стали на дыбы. Впереди показался поезд и тихо прошел сквозь деревья. В вагонах горел свет, у окон сидели пассажиры, лица их были различимы. Наши люди перекрестились: «Нечистая сила!» - шепнул один. Мы с Николаем обомлели: железной дороги поблизости не было и в помине. Но видело поезд нас четверо». К убийству Феликс готовился не один день, тренируя и проверяя себя, ходил к Распутину «лечиться» на сеансы гипноза. С неменьшей тщательностью, чем тело и психику, он готовил свой дом. Подвал дворца на Мойке выбрали не только потому, что там было удобней, ближе и тише. Феликс заманивал злого духа в свой «Петербург-2» со сказочными подземельями, с лабиринтами, винными погребами, севрскими сервизами и скрученными в трубочку полотнами в пыльных коробах, потому что знал - здесь помогут сами стены. Литература о том, как готовились пирожные с цианистым калием, могла бы составить целую библиотеку. Недавно медики почти доказали, что яд вступил в пирожных в реакцию с глюкозой, превратился в безвредный циангидрин и оттого не подействовал. Удивительно другое: зная, кто его противник, Феликс проявил недальновидность, если не сказать бедность воображения, выбирая орудия убийства: яд, пуля, гиря. Он собирался уничтожить Распутина как простого смертного, а ад так просто не умирает и не сдается. Великая княгиня Елизавета Федоровна, благословившая Феликса на убийство «старца», рассказывала потом, что в ночь на 29 декабря священники в некоторых приходах были охвачены приступами безумия, богохульствовали и вопили не своими голосами, а монашки голосили, как кликуши, и задирали юбки.

Гораздо больше, чем технические подробности убийства, Феликса занимала его атмосфера и обстановка. Он словно готовил ритуальное убийство, выстраивал декорации смерти, и здесь его фантазия разыгралась вовсю - пустовавшие полуподвалы обставлялись в готическом стиле. Стекали тяжелые портьеры из кроваво-красного атласа, резные деревянные стулья окружали стол, уставленный костяными кубками и позолоченными чашами, огонь в камине бликовал на гранитной облицовке. А из самого центра композиции, стягивая пространство на себя, выступал множеством потайных ящиков эбеновый шкаф-поставец с распятием из горного хрусталя. Последний их с Распутиным разговор -у этого хрустального распятия. К распятию Феликс обернулся, прежде чем выстрелить.

«- Что высматриваешь? - спросил Распутин.

- Нравится мне распятие, - отвечал я. - Прекрасная работа.

- И впрямь, - согласился он, - хороша вещица. Дорого, чай, стоила. Сколько дал за нее? А по мне, шкапец краше...».

После убийства слава Феликса разнеслась по миру. Юсуповы правили в Египте, Дамаске, Антиохии, столетиями копили художественные сокровища, в роду была известна казанская царевна Сумбека, но в криминальные хроники и уличные святцы попал он один. Обсуждались две версии дальнейших событий: Феликса расстреляют (на чем настаивала императрица), и он сядет на престол. Не случилось ни того, ни другого. Феликса выслали в Курскую губернию, куда пришла сбившая всех с толку телеграмма: «Труп найден. Феликс покоен». Но миссия была исполнена, и в мировой истории появился новый герой. И новая легенда.

Сбежав от большевиков и оказавшись в эмиграции, Феликс исповедовал принцип: богатство - это право на индивидуальный вкус и возможность помочь тем, кому хуже, чем тебе. Дважды князь возвращался в революционный Петроград, с помощью слуги перепрятал в тайник фамильные драгоценности и скрипку Страдивари. Свернув трубочкой, вывез двух Рембрандтов. В багаже эмигрантов-Юсуповых на борту броненосца «Мальборо» плыли 255 бриллиантов, 18 диадем, 42 браслета и 2 килограмма произведений искусства из золота. Часть драгоценностей пошла в уплату за документы и дом в Булонском лесу, но немало и осталось. В отличие от многих других титулованных эмигрантов Феликсу не пришлось работать в Париже таксистом или уродоваться на заводах «Рено». Юсуповы поддерживали привычный образ жизни и были приняты парижским высшим обществом. Дом моды «Ирфе» родился не как коммерческое предприятие фэшн-индустрии, а как очередная авантюра скучающего денди. Разумеется, в бизнесе Феликс ничего не смыслил: «Я не создан для коммерции». Конечно, наслаждение от игры было сильнее опасений: «И тогда я принял вид профессионального кутюрье и сказал: «Разумеется, мадам, ваши желания для нас - закон».

Феликс не изобретал ничего нового, скорее, реставрировал старое. Новым, пожалуй, был только аромат «Ирфе», разлитый в хрустальные флаконы и еще долго после закрытия модного дома Юсуповых пользовавшийся популярностью. Кроме того, Дом моды «Ирфе» - это больше работы для своих, а Феликсу хотелось помогать русским эмигрантам. Не то чтобы с возрастом он остепенился и поутих, нет, чудил до самого конца, а великодушие и сострадание были его природными чертами, но после смерти брата, эмиграции, гибели царской семьи все больше склонялся к тому, что лучше облегчать боль, чем причинять ее. Великосветская красавица 1920-х годов леди Абди вспоминает: «Он был очень добрым человеком, и когда у него появлялись деньги, он раздавал их всем русским, кто нуждался».

В 1924 году Дом моды «Ирфе», тогда просто скромное ателье с одной закройщицей, устроил первый импровизированный показ, задуманный в духе эскапад, которые Феликс любил в детстве. Главный упор был на неожиданность. В гостинице «Ритц» на Вандомской площади тузы парижской моды представляли свои коллекции. За полночь, когда публика уже заскучала и собиралась расходиться, появились манекенщицы «Ирфе», задрапированные в шелковые, удлиненные (наперекор общепринятой укороченной длине) платья. Предводительствовала восхитительная Ирина Романова. Заработало сарафанное радио - и в модный дом без вывески и салона потекли первые заказы. Мода на «русский стиль» в середине 20-х годов пришла в Европу как нельзя кстати, спасая русскую эмиграцию от нищеты. А может быть, эмигранты и создали эту моду. Вчерашние белоручки, княгини и графини, взяли в руки иглы и сделались белошвейками. Хиты середины 1920-х годов: сапожки в русском стиле без каблука, блузы-казак с косой застежкой, головные уборы-кокошники, большие воротники-стойки, белье с ручной вышивкой, широкие пояса, оперные манто с отделкой мехом. Социальная сторона показа платьев еще не отмерла, люди надевали меха и бриллианты не только на коктейли на закрытых виллах, но и «на скачки, рауты, вояжи», так что работы у «Ирфе» было невпроворот.

Взлет «Ирфе» пришелся на середину 20-х годов, открылись филиалы в Лондоне и Берлине, князь держал магазин фарфора и обставил в своем вкусе три парижских ресторана. Когда-то в Ялте его поразили слова старухи-инокини: «Теперь «старец» хранитель твой. Романовы не многие уцелеют. А ты их переживешь и обновлению России поможешь». Так и вышло: убийство Распутина и расстрел царской семьи сделали Юсуповым рекламу, но мешала славянская безалаберность и бесконечное доверие к персоналу. Сколько раз князь попадал впросак из-за того, что не привык следить за слугами, контролировать и проверять. В день первого показа моделей в доме на рю Дюфо любимый лакей Юсупова Булл забыл отнести на почту сотню пригласительных билетов, и никто так и не увидел ни загадочного освещения, ни восхитительных букетов, ни золоченых стульев в стиле Наполеона III. Как и полагалось в веселые двадцатые, платья «Ирфе» предназначались для легких, невесомых фигурок «а -ля гарсон». Талия упала на бедра, геометрический силуэт напоминал детский костюмчик сорокалетней давности, из-под подола, поднимающегося все выше и выше, виднелись циркульные ножки, в любой момент готовые станцевать фокстрот или взлететь над теннисным кортом. Беззаботные и легкомысленные одежки двадцатых Феликс украшал романтическими деталями, придавая облику женщин ретроспективную стильность. Героини Юсупова коротко стрижены и управляют роллс-ройсами, но им больше подошла бы галантная эпоха: парк, водоем, кавалер, качели... По многоярусным воланам, спадающим сзади хвостом, вьются кружева и тонкая вышивка венецианским бисером. Спортивный костюм, похожий на свитер с напуском, подпоясывается кушаком, к шерстяной шотландской юбке подбирается шарф цвета вороненой стали. Вечерние манто - апофеоз боярской роскоши: шелк, бархат, меха. Платье «Кувшинки», кроем напоминающее русскую рубаху, расписывается гибкими стеблями в стиле устаревшего ар-деко. Пояс кушак, придуманный художницей Маревной (до знакомства с Юсуповыми она строчила кальсоны для демобилизованной Белой армии), расшит под старинную русскую уздечку с помпонами. Все как у всех, но чувствуется, что «от принца». Слишком дорогая, слишком тонкая и чуть трагическая красота. Охотней всего раскупались лосьоны, духи и вечерние платья. Здесь «архаисты» Юсуповы шли в авангарде: свой аромат «Ирфе» выпустил первым из русских домов. Точнее, это были три аромата - для брюнеток, блондинок и рыжеволосых. А слишком суженный, вытянутый и женственный силуэт вечерних платьев «Ирфе» предвосхитил моду тридцатых годов.

Под стать платьям были и манекенщицы, или манекены, как их тогда называли. В доме Юсуповых работали княгиня Трубецкая, княжны Саломея и Нина Оболенские, баронесса Анастасия фон Нолькен, дочь генерала Лохвицкого Нелли - русские красавицы с пышными титулами и неопределенным будущим. Благородный профиль, длинные пальцы, тонкие руки - богиня, или как я умирала... Мужественно и спокойно русская аристократия распродавала остатки былой роскоши. Юсуповы так никогда и не вошли в роль хозяев: Ирину возмущало, если кто-то из моделей делал ей реверанс.

Русские женщины перевернули модельную индустрию, подарив миру профессию манекенщицы в ее современном качестве. До того как носительницы звонких аристократических титулов вышли на подиумы, профессия манекена считалась уделом хорошенькой барышни с небольшим умом и заурядной внешностью. Девушки работали за пару шелковых чулок, парчовые туфли и крошечную зарплату. Приходилось часами стоять на столах, когда им равняли подол, дрожать перед шефом кабины, им запрещено было пить кофе, курить, кокетничать в хозяйских платьях. Рост был не важен - 160 сантиметров вполне достаточно. Бюст тоже. Хорошо, если под платьем хоть что-то угадывается. Ведь и лифчик Европа надела, подражая России, - когда-то первые бюстодержатели нарисовал для балерин «Шахерезады» Лев Бакст, и теперь они входили в обиход, заменяя вымершие корсеты. Манекенам, однако, требовался подвешенный язык: подиума в нынешнем смысле не существовало, и девушки ходили среди публики, рассказывая клиенткам о достоинствах тканей, красок и отделки. С этим у русских аристократок все было в порядке: они владели и языками, и правилами хорошего тона. Но в выборе моделей князь не удержался от эксцентрики: среди статуэток дворянской кости разгуливала отнюдь не эфемерная штучка, козырная манекенщица испанка Кармен. Вскоре к Юсуповым явилась американка. Ввалилась в салон, водрузила необъятный зад на канапе и потребовала водки. Знакомьтесь, главная клиентка Феликса - миллионерша мадам Хуби. Точь-в-точь переодетая бульдожка его детства. Невероятные египетские глаза в пол-лица. Чудовищная толщина, кривлянье, деспотизм и сумасбродство - гротеск, по которому Феликс уже начинал скучать среди беспросветной изысканности и высокой моды. - Сделайте кокошник и пятнадцать платьев. И десять для моей дуры, - прибавила она, указав на компаньонку-баронессу.

Стиль Юсупова был навеян монархической ностальгией, он сочинял свои платья для принцесс и придумывал костюмы для маленьких лордов Фаунтлероев, а одевались у него богатые американки, желавшие что-нибудь приобрести «у того самого князя». Дом «Ирфе» просуществовал семь лет и рухнул во время финансового кризиса на Уолл-стрит: у князя обвалились счета в американских банках, и схлынула состоятельная клиентура. Дела были настолько плохи, что парижане отказали в кредите когда-то богатейшему принцу Youssoupoff. А что принц? Раньше в такие минуты он брал гитару и пел «Кирпичики». Теперь вдруг заболел монстрами. Садился за стол и точно прикованный рисовал чертей, чудовищ, родичей химер, последний его персонаж мог бы смело сойти за самого сатану. Явилось истощенное существо с бескровным лицом - разорение: в кассе - шаром покати, а надо платить по счетам. Блеснуло хитрыми глазками предательство: поверенный Яковлев подсунул липовую доверенность. Прискакала монструозная мадам Хуби: покупаю ваш булонский дом, а вам жить - во флигеле с театром! Выполз из водосточной трубы урод в кожанке и распродал петербургское детство: в Берлине на аукционе большевики выставили личные вещи Юсуповых - мебель и картины из узорчатой матушкиной гостиной. Но скорбеть о потерянном - не в его натуре. Он не впал в уныние, когда судьба вышвырнула из России и лишила несметных богатств. Дом моды «Ирфе» он устроил на манер юсуповского двора в Архангельском: званые вечера и изысканные интерьеры, русские красавицы и безалаберные слуги, многочисленные приживалы и шуты гороховые. И над всем этим - ностальгия, образ исчезнувшего прошлого. Потеряв «Ирфе», Феликс вновь лишился королевства, но носа не повесил. «В том счастье, что не отнимут ни люди, ни события», -напишет он в мемуарах. Внучка Феликса Ксения Сфири вспоминает, что чем старше делался дедушка, тем сильнее чувствовалось его обаяние и гранд-синьорство. Князь жил долго, до 1967 года. И приключений в его жизни было еще предостаточно. Сообщение о его смерти появилось даже в советских газетах.