ГЛАВА 6
Я — Джек Потрошитель?
Началось все шестого августа, около полуночи, хотя непосредственно меня эти события коснулись лишь десятого сентября. Вероятно, начнись вся эта нелепая суматоха раньше, я бы сошел с ума.
В этот хмурый сентябрьский день я был дома, на Бейкер-стрит один, собираясь пойти на два-три часа в клуб, а потом заехать за мисс Морстен, чтобы отправиться вместе с ней в театр. Холмса уже несколько дней не было в Англии — у него снова были дела на континенте,
Поэтом я сильно удивился, когда наверх поднялась миссис Хадсон — наша квартирная хозяйка — и сказала, что пришел Лестрейд.
Я удивился:
— Вы сказали ему, что мистера Холмса нет дома?
— Инспектор Лестрейд желает видеть именно вас, доктор, — ответила миссис Хадсон.
Я удивился еще больше, но попросил хозяйку пригласить инспектора.
Лестрейд вежливо осведомился, нет ли новостей от Холмса, но я видел, что пришел он вовсе не за этим.
У меня было возникла мысль, что Лестрейд каким-то образом узнал о моих незаконных делишках, но он почему-то спросил, не был ли я позавчера вечером в Сити?
— В Сити? — переспросил я. — Скорее в Ист-Энде. Я навещал университетского приятеля, которому не очень повезло в жизни. Вышел от него довольно поздно, уже заполночь, пешком дошел до Финсбери-Серкус — только там нашел кэб — и вернулся домой.
Лестрейд выслушал меня, а потом спросил:
— Вы что-нибудь тогда видели?
Я пожал плечами.
— Разумеется, что-то я видел. Вопрос только, что именно вас интересует?
— Разве вы не читали газет? — спросил Лестрейд.
Я застыл. Газеты я читал, но смерть Энни Чэпмен воспринимал как-то отдельно от своего визита в Ист-Энд.
читать дальше— Вы хотите сказать, — спросил я, — что я был где-то рядом с местом убийства? Это ведь произошло где-то там, на границе Сити и Ист-Энда?
— Совершенно верно, — подтвердил Лестрейд. — Не могли бы вы дать имя и адрес вашего друга?
Я, разумеется, не стал отказываться, назвал и имя и адрес и объяснил, что мой приятель, находясь в крайне стесненных обстоятель¬ствах, повредил ногу, и, не имея в Лондоне никого из родственников, обратился за помощью ко мне. Он подозревал перелом — боль была сильнейшая, ступить на ногу он не мог, однако я приехав, установил, что тут всего лишь вывих. Я еще посидел у него часа два, уговаривал отправиться в больницу, где за ним по крайней мере будет уход — его квартирная хозяйка казалась мне в этом отношении совершенно ненадежной — явно приверженной к спиртному, очень неряшливой. Кончилось тем, что я уговорил его принять якобы в долг пять фунтов и поспешил домой.
— О вас сообщил кэбмен, — сказал Лестрейд.
Я не удивился, уже зная, в чем, собственно дело. После того как 31 августа там же, у Финсбери-серкус, было найдено тело проститутки Мэри Энн Николс, дело неожиданно попало под правительственный контроль. Оказалось, что это преступление уже не первое - менее четырех недель назад, 6 августа, в Ист-Энде уже было обнаружено тело некоей тридцатипятилетней проститутки Марты Тернер, изувеченной подобным же образом. Все указывало на то, что действовал тот же преступник. Поэтому после второго убийства начальник полиции Джеймс Монро объявил о премии в сто фунтов стерлингов за сведения, которые могли бы способствовать поимке преступника. Неудивительно, что, узнав о третьем убийстве, кэбмен поспешил донести полиции о подозрительном ночном пассажире.
— Бог мой, инспектор, — проговорил я. — Неужели вы могли подумать, что я замешан в этом ужасном преступлении?
Лестрейд пожал плечами.
— Такова моя работа, — сказал он. — Я обязан проверять все поступившие сообщения. Наоборот, я бы получил взыскание, если бы не зашел к вам.
— Но... послушайте, ведь в сегодняшней газете мистер Монро заявил, что убийца скрывается в Уайтчапеле!
Лестрейд снова пожал плечами и сказал недовольно:
— Наш начальник может заявлять что угодно. А мы бегаем, как легавые собаки.
После его ухода я еще раз, более внимательно, просмотрел вчерашние и сегодняшние газеты. Огромные заголовки, отчеты о всех трех убийствах, сообщения сотрудников Скотланд-Ярда и — много, слишком много — очевидных домыслов журналистов.
Я посвятил газетам в тот день слишком много времени, в клуб так и не попал, сразу поехал к моей Мэри и отправился с ней в театр.
Неделю спустя приехал с континента Холмс, но история с убийствами трех проституток его не заинтересовала. Свежих следов преступлении уже не было, их давным-давно затоптали полицейские и журналисты, черпать же сведения в газетах было бессмысленно — Холмс, ознакомившись с ними, с раздражением заявил, что с тем же успехом можно составить себе мнение о этих убийствах, прочитав, скажем, Ветхий Завет.
Потом разговоры об этих преступлениях начали затихать, пока однажды утром, читая газеты, Холмс в раздражении не воскликнул, отбросив "Таймс" в сторону.
— Наша полиция впадает в маразм!
Я поднял газету и посмотрел, что могло вызвать раздражение Холмса. Тот между тем, рассматривая "Дейли газетт", с отвращением проговорил:
— И здесь то же самое. Положительно, наша полиция представляет собой пример вопиющей некомпетентности!
— О чем вы? — спросил я.
Холмс ткнул в факсимильную копию какого-то письма, опубликованную в "Дейли газетт". В "Таймс" было точно такое факсимиле.
"Я, как и прежде, занимаюсь разборкой со шлюхами, и не остановлюсь, пока не сяду. Последнее дельце выгорело просто великолепно. Я не дал этой бабе даже пикнуть. Как, интересно, вы сможете меня поймать? Я люблю свою работу, и я перейду к новым делам. Вы скоро обо мне услышите. Когда пойду на следующее дело, отрежу бабе уши и пришлю в полицию. Мой нож остер. Всего хорошего.
Преданный вам Джек Потрошитель."
— Монро надеется, что кто-нибудь опознает почерк! — с сарказмом сказал Холмс. — Да, конечно, если этот самый Джек Потрошитель все время пишет левой рукой.
Я внимательно изучил образец почерка.
— А на мой взгляд, это нацарапал какой-то субъект, едва ли часто упражняющиеся в каллиграфии. Вряд ли он долго посещал школу. И этот жаргон...
— Эту записку написал человек, который имеет привычку нанизывать слова в предложения — держу пари, что это профессиональный газетчик. Обратите внимание, что все фразы выстроены в соответствии с определенной логической схемой. И обратите внимание на буквы "эм" и "дабл-ю". Они прямо-таки выдают человека, знакомого со стенографией, даже если он и пишет левой рукой. — сказал Холмс. — Эта записка — подлог самого дурного вкуса, Ватсон. Разве не отвратительно сочинять подобные опусы для того, чтобы разогреть погасший интерес к нераскрытому преступлению?
— Вот вы бы и взялись его раскрыть, — заметил я.
Холмс негодующе фыркнул:
— Я достаточно высоко себя ценю, чтобы тратить свое время на поиски опьяневшего от крови сутенера.
— Но это же настоящий сумасшедший!
Холмс покачал головой:
— Этот субъект, без сомнения, с патологическими сдвигами в психике, но все же вполне вменяемый. Без сомнения, он знает, чего хочет.
Этот разговор происходил двадцать девятого сентябри утром, в девятом часу, когда Холмс ушел по своим делам — он вел в то время не очень, в общем-то интересное дело об установлении личности, на Бейкер-стрит неожиданно приехала Мэри Морстен. Я был рад ее видеть, но она, оказалось, была огорчена отсутствием Холмса, потому что школьная ее подруга срочно нуждалась в помощи. Я все же уговорил вам выпить чаю с кексом, который испекла миссис Хадсон, наша заботливая хозяйка, и изложить свое дело мне — возможно, я сумею справиться о ним не хуже Холмса. Дело, собственно, оказалось пустяковым — Холмс взялся бы за такое дело разве что из любезности по отношению к мисс Морстен, к которой, он знал, я питаю нежные чувства. Подруга Мэри, миссис Уитни, беспокоило исчезновение мужа, однако ничего таинственного в его исчезновении не было. Мистер Уитни — весьма приятный и вполне достойный молодой человек — начитавшись кое-каких книг, увлекся, как экспериментом, курением опиума и, к сожалению, так и не смог прекратить это занятие раньше, чем оно превратилось в пагубную привычку. Он начал пропадать в низкопробных притонах Ист-Энда — миссис Уитни даже знала, какой именно притон он посещает чаще других, но появиться там порядочной женщине было попросту невозможно, и ей была необходима помощь мужчины.
— Зачем же вам ждать Холмса? — спросил я. — Я сейчас же поеду в Ист-Энд и разыщу вашего мужа.
Тут обнаружилось, что я, разумеется, не знаю, как выглядит мистер Уитни, а миссис Уитни в волнении не додумалась привезти с собой фотографию супруга, пришлось съездить за фотографией к ней в Челси, потом завезти домой мисс Морстен, и было уже очень поздно, когда кэб доставил меня в тот подозрительный район, где находилась опиокурильня. К моему облегчению, я увидел, что здесь довольно часто попадаются полицейские — видимо, после этого наглого письма, признанного Холмсом подложным, Скотланд-Ярд счел необходимым увеличить количество патрульных. Я с трудом нашел притон, довольно долго, угрожая полицией, толковал с хозяйкой — старухой самого зловещего вида, однако старая карга делала вид, что не понимает, о ком я толкую, и твердила, что изображенного на фотографии человека в жизни не видала, и мне пришлось учинить чуть ли не обыск, чтобы убедиться, что по крайней мере сейчас мистера Уитни в притоне нет. Естественно, что на это ушло очень много времени, и когда я вышел на улицу к ожидавшему меня кэбу — кэбмен, кстати сказать, был очень недоволен, что его заставили ждать так долго, ночь пошла уже на третий час.
Я велел ехать на Бейкер-стрит, но едва мы успели свернуть на ближайшем перекрестке, как нас остановили.
Совпадение было почти невероятным, однако для мена оно оказалось прямо-таки ужасающим: в эту самую ночь произошли еще два убийства, явно совершенные тем, кого уже весь город называл Джеком-Потрошителем, вторую жертву обнаружили совсем недалеко отсюда не более двадцати минут назад.
Остаток ночи и я, и кэбмен провели в полиции. Лестрейд теперь смотрел на меня с неприкрытым подозрением. Я отчетливо понимал, что в его мозгу уже складывается такая картина: доктор Джон Ватсон — Джек Потрошитель, кэбмен — пособник; осталось только понять, зачем мне нужно убивать проституток таким жестоким образом.
Холмс, приехавший за мной утром и привезший домой, был встрево¬жен.
— Ватсон, — сказал он, когда мы наконец сели за довольно поздний завтрак, — вы попали в очень неприятную ситуацию. Мне так и хочется спросить, где вы были и что делали шестого и тридцать первого августа.
— Холмс, — сказал я укоризненно, — уж вы-то…
— Боюсь, чтобы доказать вашу невиновность, — продолжил он, — мне придется все-таки найти этого убийцу.
— Тогда почему бы вам не посетить Ист-Энд? — вяло спросил я. Только что принятая ванна не придала мне бодрости. Хотелось спать; вместе с тем тревожили мысли о том, что мне всерьез угрожает суд и бесчестие.
— Я уже там был, — ответил Холмс, с аппетитом поглощал яичницу с беконом. — Посыльный Лестрейда поднял меня в четвертом часу ночи. Правда, о том, что он арестовал вас, он удосужился мне сообщить только в семь. Лестрейд совсем не был склонен вас отпускать; по его мнению, подозрительнее вас во всем Лондоне не найдешь. Вы, оказывается, попадаетесь на месте преступления уже не в первый раз?
— Это все дичайшее совпадение, — мрачно буркнул я.
Холмс просматривал газеты.
— Как и следовало ожидать, сплошная ложь, — заметил он. — Впрочем, что и ожидать от газетчиков. Они ничем не лучше полиции. Стоило ли ни свет ни заря тащить меня на другой конец города, чтобы показать два основательно затоптанных остолопами-полицейскими места преступления.
— Так вы ничего не обнаружили?
Холмс покачал головой.
— Вы уже поели? — спросил он, вставая из-за стола. — Поедете со мной? Возможно, мне понадобится ваша помощь.
— Брать с собой револьвер? — я встал с готовностью.
— Револьвер вам пока не понадобится, — ответил Холмс. — Мы едем в морг.
Мы стояли над столам, где лежали накрытые простынями тела. Мистер Бэкстер, коронер, который показывал нам убитых женщин, откинул ткань и сказал:
— Преступник, как вы видите, разбирается в медицине и обладает навыками хирурга.
Я посмотрел на жертв Джека-Потрошителя с содроганием и отвращением, хотя сам был медиком и видал в анатомических театрах много расчлененных трупов. И мне сразу стало понятно, почему мистер Бэкстер сделал такие выводы: органы нижней части живота были разделены уверенными разрезами явно тренированным человеком — ни один из органов не был поврежден. Мне трудно было представить, чтобы такие разрезы мог нанести непрофессионал или хотя бы мясник, как предполагалось в газетах; убийца явно был знаком с анатомией человеческого тела.
— Преступник — левша, — сказал Холмс. — На это указывает направление разрезов. Орудием убийства может быть как большой анатомический скальпель, так и хорошо отточенный нож, да даже и солдатский штык.
— Вы правы, однозначно на что-то указать нельзя, — согласился с ним Бэкстер. — Позвольте обратить чаше внимание, что внизу живота отсутствует один орган.
Холмс опять склонился над трупами.
— Очень интересно, — заметил он. — В трех предыдущих случаях было так же?
— Все совершенно так же, — подтвердил мистер Бэкстер.
— Очень интересно, — снова повторил Холмс. Он тщательно вымыл руки, и мы вышли из пропахшего дезинфекцией помещения, на свежий воздух.
— Я был не прав, решив сначала, что убийца — обычный сутенер, — сказал Холмс, — Боюсь, тут дело много серьезнее. Отвратительное преступление. Право же, я должен был заняться им гораздо раньше. Да еще это дурацкое подложное письмо. Может быть, именно оно спровоцировало преступника на двойное убийство.
Он потерял аппетит и сон, однако ближайшие дни результатов же было. Полиция тоже зашла в тупик. Из всех районов города в Скотланд-Ярд поступали многочисленные сообщения о Джеке-Потрошителе, однако проверка этих сообщений заканчивалась ничем. Надо ли говорить, что на проверку ложных сигналов полиция зря теряла время и силы.
Впрочем, чтобы следить за мной, в полиции люди нашлись. Право же, я избегал выходить из дома — за мной, даже особенно не скрываясь, всюду, как хвост, следовал бравый молодой с выправкой бывалого солдата. Естественно, я резко сократил число своих прогулок, хотя погода стояла весьма соблазнительная: солнечные теплые дни, деревья в парках позолотили кроны, такое удовольствие гулять по дорожкам и дышать прозрачным как никогда свежим воздухом.
Я читал газеты. Порой у меня возникала мысль, что убийства подстроили сами газетчики: кровавые события вызывали нездоровый интерес, и тираж газет резко увеличился. Что только не писали! Доходило даже до намеков на то, что Джеком-Потрошителем является некое лицо из августейшей семьи, и именно поэтому полиция якобы не торопиться с раскрытием череды преступлений. Некоторые члены парламента, находящиеся в оппозиции, сделали запросы по делу о Джеке-Потрошителе министру внутренних дел. "Сегодня убивают проституток, а завтра доберутся до наших жен. Что вы собираетесь предпринять, чтобы восстановить порядок в Лондоне?" — спрашивали они.
Министр внутренних дел повысил вознаграждение со ста до тысячи фунтов стерлингов. Мало того, сообщникам убийцы, если они выдадут Потрошителя, была обещана полная амнистия по всем их делам.
Шума добавили газеты, в которых появилось еще одно письмо Джека-Потрошителя:
"На этот раз их было двое. Первая чуточку покричала — не смог ее кончить сразу. Ее нашлось времени, чтобы отрезать уши для полиции. Дошлю в следующий раз. С наилучшими пожеланиями — ваш преданный Джек Потрошитель". Холмс, увидев это послание в газетах, в сердцах скомкал газету и запустил ее в угол.
— Самодовольство и наглость этих писак переходит всякие границы, — заявил он.
Холмс только что появился дома после бессонной ночи, проведенной в Уайтчепеле, похоже, без каких-либо результатов, принял ванну, переоделся и курил в кресле у окна. Накануне утром он получил от мистера Бэкстера письмо, в котором тот предлагал встретиться; Холмс исчез на полдня, а вернувшисъ домой, переоделся в истрепанный костюм и заношенное пальто, отчего стал похож на безработного спившегося клерка, и исчез до утра. Теперь я ждал от него новостей. Он, однако, не торопился рассказывать, предпочтя сначала ознакомиться с газетами.
— Вы все же считаете эти письма подложными? — спросил я.
— Безусловно. — Он встал и прошелся по комнате. — Эти письма пахнут дешевым водевилем, а перед нами на уликах Лондона разворачивается настоящая драма. Вчера я вместе с Бэкстером был в Патологическом Институте. Оказывается, несколько месяцев назад у них был одни американец и просил их обеспечить его определенным числом экземпляров органа, который отсутствовал у убитых. За каждый экземпляр он предлагал по двадцать фунтов.
— Но, Холмс, зачем они ему!? Разве что он занимается какой-то научной работой...
— Да, он так и объяснил, причем настаивал, чтобы органы консервировались не в спирте, как обычно, а в глицерине, чтобы они сохранялись в мягком состоянии. Он просил высылать их прямо в Америку. Ему отказали, однако он повторял свои предложения еще в нескольких местах.
— Боже мой, Холмс, но ведь какой-нибудь опустившийся субъект мог узнать об этих предложениях и таким образом пришел к мысли заработать деньги столь диким способом!
— Да, это возможно! — согласился Холмс. — До 1832 года, пока врачи были лишены возможности работать с трупами, как известно, существовали настоящие банды, которые не только похищали с кладбищ свежезахороненные трупы, но даже и совершали убийства, чтобы доставить заказанное тело, когда другой возможности не было.
— Это ужасно, — сказал я.— Сколько же экземпляров нужно было американцу?
Холмс невесело усмехнулся.
— В том-то и дело! Если органы вынимаются по его заказу, убийства еще будут продолжаться.
— Холмс!
— Да-да, мой дорогой Ватсон, так что будьте поосторожнее и заботьтесь о своем алиби.
Я и без его совета заботился о том, чтобы по крайней первую половину ночи, когда, как правило, и действовал Джек-Потрошитель, бывать на виду. Если Холмса не было дома, и он не мог составить мне компанию, я отправлялся в клуб и засиживался там допоздна.
Ночью 9 ноября я был разбужен почти сразу после того, как заснул, в начале двенадцатого часа ночи. У моей постели стоял Холмс, а в приоткрытую дверь заглядывало лисье лицо Лестрейда. Помимо воли я взглянул на часы, однако было уже более десяти часов вечера, и я мог не опасаться по крайней мере того, что Лестрейд пришел меня арестовать.
— Извините, что побеспокоил, — попросил прощения Холмс. — Я сказал инспектору, что весь вечер провел с вами, но он хотел лично убедиться, что вы здесь.
Я сел в постели и снова посмотрел на часы; появление Лестрейда в такое время слишком красноречиво говорило о том, что где-то в Лондоне Джек-Потрошитель нашел еще одну жертву.
— Вы едете со мной? — спросил Холмс. Он был бодр и готов действовать.
— Да, — с некоторым усилием сказал я. — Дайте мне только несколько минут, чтобы прийти в себя.
По дороге я узнал, куда мы направляемся — на Дорсет-стрит, что рядом с Департаментом восточной Индии, и когда мы прибыли, было уже известно, что на сей раз Потрошитель не остался незамеченным.
На этот раз жертва Потрошителя была найдена не на улице, а в одной из комнат грязной гостиницы. Мы поднялись наверх вместе с прибывшим почти одновременно с нами мистером Бэкстером. Столь жестоко изрезанного тела я еще никогда не видел. Мистер Бэкетер, человек, казалось бы, привычный к виду различных ран и увечий, тоже был потрясен. Холмс между тем осматривал комнату, стараясь найти среды преступника.
Лестрейд, как обычно, был настроен скептически.
— Ну что вы можете сказать, мистер Холмс? — спросил он некоторое время спустя, когда Холмс, сочтя, что осмотрел все, что возможно, присоединился к остальным, собравшимся в расположенной в первом этаже пивной. — Теперь-то вы не станете утверждать, что место происшествия затоптано констеблями или что вас позвали слишком поздно? Сейчас вы имеете в своем распоряжении самые горячие следы. Вот только смогли ли вы их прочитать?
— Кое-что прочитать мне удалось, — невозмутимо сказал Холмс, присаживаясь за стол. — Хотя и в этой комнате все же успели порядочно натоптать. Убийца — человек среднего роста, темноволосый, в возрасте от тридцати до сорока лет.
Лестрейд, как было видно по его усмешке, не очень-то поверил в выводы Холмса, однако утром, когда были допрошены все посетители, которые накануне побывали в пивной и гостинице, нашелся человек, который видел погибшую женщину незадолго до смерти с каким-то мужчиной.
Женщина, которую звали Мэри Джейн Келли, привела некоего человека к дверям сомнительной гостиницы, рядом находилась дверь в пивную. Один из посетителей пивной, выходивший в это время на Дорсет-Стрит, увидел в полосе света, падавшего из двери, Мэри Джейн и ее спутника, когда они входили в гостиницу.
Некоторое время спустя хозяин опустевшей пивной убирал на столах, когда на руку ему капнуло что-то теплое. С ужасом он увидел на потолке кровавое пятно. В смятении он выскочил на уличу ж принялся кричать: "Констебль! Убийство! На помощь!"
Свидетель, который смог описать спутника Мэри Джейн, жил на этой же улице и преспокойно спал до шести утра, пока наконец не был разбужен шумом на улице и не вышел поглядеть, что случилось. Узнав о происшедшем, он тут же явился в полицейским и подробно, со множеством ненужных деталей, поведал, что делал накануне вечером; когда же допрашивающий его Грегсон решил, что этот человек, как и все прочие, ровно ничего не знает, свидетель наконец проговорился, что видел Мэри Джейн Келли с каким-то человеком.
Спустя четверть часа свидетель повторял показания перед куда большим числом слушателей. Полицейские, коронер мистер Бэкстер и мы с Холмсом смогли наконец узнать, как выглядел человек, наводящий ужас на весь Лондон.
— Ну, не скажу, что рассмотрел его хорошо — все-таки свет был не дневной, однако возраст этого типа я оценил бы лет в тридцать пять. Он среднего роста и при ходьбе чуть сутулится.
— А лицо? — спросил Лестрейд, бросив на меня испытующий взгляд. Он продолжал меня подозревать, насколько я понимаю; к тому же по крайней мере под это описание я мог подойти — я был приблизительно того же возраста, среднего роста и мог маскировать свою приобретенную на военной службе осанку нарочитой сутулостью.
— Лицо у него такое продолговатое, что называется, лошадиное, — охотливо рассказал свидетель. — Нос и рот прямо в глаза бросаются — великоваты, знаете.
— Вы заметили цвет волос? — спросил коронер.
— Темный, — сказал свидетель и добавил чуть неуверенно: — Может быть, черный.
— Усы или борода?
— Усы. Кончики усов подкручены вверх.
Лестрейду не понадобилось много времени, чтобы подыскать новую версию. Уже через час я услышал, как он разглагольствовал:
— Не следовало быть Шерлоком Холмсом, чтобы понять, что преступник — опаснейший сексуальный маньяк и живет в непосредственной близости от мест, где совершил убийства. А если он не живет совсем один, его окружение знает о преступлениям, но не желает передавать его в руки полиции.
Когда мы с Холмсом уезжали, Лестрейд распорядился произвести в округе обыски, осматривая один дом за другим. Таким образом он собирался найти квартиру, из которой можно было приходить и уходить незамеченным и в которой можно было смыть кровь.
Газеты снова вышли с огромными броскими заголовками, кое-кто из журналистов имел свои догадки и высказывал их на страницах газет.
Так, например, в одной высказывалось мнение, что Джек Потрошитель — сумасшедший студент-медик, заразившийся от проституток венерической болезнью и мстивший теперь им столь жестоким образом.
Другие косвенно обвиняли мистера Стивенсона, который два года назад опубликовал рассказ "Странная история доктора Джекила и мистера Хайда". С его легкой руки "раздвоение личности" стало едва ли не самым популярным выражением. Предполагалось, что этот рассказ произвел глубокое впечатление на какого-то психически неустойчивого человека, и его стало обуревать неудержимое желание подражать Хайду.
С неудовольствием я обнаружил, что в прессу все-таки просочились слухи о том, что убийства якобы совершает некий врач из Вест-Энда. Слава богу, хоть фамилия не называлась.
В вечерних газетах приводились слова Лестрейда. Тот уже вовсю разрабатывал новую версию и высказывал предположение, что убийца и его окружение — проживающие в Уайтчепеле польские евреи. Он утверждал как факт, что эти люди никогда не выдают своих полиции.
Газеты с охотой подхватили эту версию. Казалось совершенно невероятным, чтобы подобные преступления мог совершить англичанин. Пусть убийца будет евреем, поляком или, быть может, индусом, но англичанин, пусть даже из самых низов общества, вряд ли способен на такие убийства.
— Какая чушь! — воскликнул Холмс, ознакомившись на другой день с газетами. — Я могу привести вам не менее десятка примеров, когда англичане совершали не менее кровавые преступления. Однако, знаете ли, Ватсон, в этом конкретном случае газеты, как ни странно, не очень ошибаются.
— Все-таки убийца — иностранец? — спросил я удивленно.
— Совершенно верно. Мистер Бэкстер обратил мое внимание на то, каким образом были произведены разрезы. Вы же не будете отрицать, что в разных странах существуют разные э-э... методы ведения хирургических операций? Может быть, убийца и англичанин, однако медицине он учился не в Англии.
— Но я не помню, чтобы мистер Бэкстер говорил об этом раньше.
— Он и сам не сразу обратил на это внимание. Конечно, различия были бы наглядней, если бы преступник вздумал накладывать швы. Но это, разумеется, не входило в его намерения.
— Но тогда, — сказал я, — нам остается только найти человека, который работал в одном из тех учреждений, где тот американец предлагал по двадцать фунтов за экземпляр органа, человека, который в то же время получил медицинское образование не в нашей стране.
— Если бы все было так просто! — сказал Холмс. — Неужели вы думаете, что я не догадался проверить служащих этих учреждений еще тогда, когда в Патологическом Институте нам сообщили о предложении американца? Среди них есть люди, которые были способны соблазниться подобным предложением в силу материальных или иных соображений, однако все они имеют алиби если не на все пять ночей, когда были совершены убийства, то хотя бы на одну из этих ночей. Кроме того, у многих из них была возможность раздобыть эти органы если и не вполне законным, то отнюдь не столь ужасным путем: в анатомических театрах при этих учреждениях попадаются подходящие женские трупы, и украсть оттуда требуемый органы легче легкого, если вы там служите или имеете доступ к мертвым телам. Нет, человек, который совершил все эти убийства, имеет к этим учреждениям косвенное отношение. Скорее всего, он просто знаком с кем-то из служащих. А проверить всех знакомых... — Холмс пожал плечами.— Боюсь, это не по плечу Скотленд-Ярду.
— А вам?
— Для моих способностей тоже есть какие-то пределы. Проверить алиби сотен человек мне не под силу.
Мне было трудно поверить, что Холмс готов отступиться, и я оказался прав. Холмс не оставил дело Джека-Потрошителя, хотя его действия еще неделю казались совершенно бесплодными. Однако восемнадцатого ноября Холмс вернулся домой к ужину и попросил миссис Хадсон приготовить для него большой бифштекс. После многодневного пренебрежения пищей и сном Холмс осунулся и черты его лица еще более заострились; все эти дни он питался лишь бы чем и спал когда придется, так что в появившемся аппетите моего друга я увидел обнадеживающие признаки.
— Вы его нашли?
— Нет, — ответил Холмс. — Но я знаю, кто он.
С моих губ посыпались вопросы, однако мой друг лишь покачивал головой и говорил, что рано еще говорить о тем, что Джек-Потрошитель найден.
— Кто знает, может быть, на этот раз я ошибаюсь.
— Вы никогда не ошибаетесь!
Холмс улыбнулся.
— Вы слишком лестного мнения о моих способностях. Я тоже, бывает, ошибаюсь, и, более того, вы сами были свидетелем некоторым моим ошибкам.
Мы уже заканчивали ужин, когда с письмом на подносе вошла миссис Хадсон.
— А, вот оно! — Холмс подхватил конверт с подноса так, как если бы ждал это письмо с нетерпением. Я заметал на конверте гербовую печать с двуглавым орлом.
— Кто это вам пишет? — поинтересовался я.
— Русский посол. — сказал Холмс.— Я должен идти!
— Это связано с делом Джека Потрошителя?
— Возможно.
Я с нетерпением ждал его возвращения, и оказалось, посещение русского посла еще более благотворно подействовало на Холмса. Он вернулся, насвистывая какой-то бодрый мотивчик.
— Вы еще не спите? — удивился он. Был третий час ночи — время для делового визита уже явно непригодное.
— Вы же знаете, что мне очень хочется знать, как продвигается дело Джека-Потрошителя.
— Оно продвигается, — туманно сказал Холмс. — Завтра я еду на континент.
— В Россию?
— Пока в Париж.
— Я еду с вами! — решительно сказал я.
— На этот раз нет. Подумайте, что подумает Лестрейд, если где-то на континенте Джек-Потрошитель совершит еще одно преступление, и рядом окажетесь вы?
— Но с таким же успехом он может совершить убийство и здесь.
— Да, но здесь вам куда будет проще найти свидетелей своего алиби.
Он уехал, и я еще долго не мог узнать, где и как Холмс хочет разыскать убийцу. Изредка от него приходили телеграммы — одна из Парижа, другая из Лодзи, третья из Петербурга. Я тщательно просматривал газеты, надеясь найти хоть какие новости из этих городов, но лишь пришел к выводу, что англичане весьма нелюбопытный народ и их мало интересует то, что происходит в других странах.
В начале декабря Холмс вернулся.
Он был не очень многословен, и я с большим трудом узнал от него некоторые подробности этого дела.
Он взял след в Париже, потерял его в Лодзи, хотя русская полиция оказывала ему содействие. Потом Джек-Потрошитель совершил очередное убийство в Петербурге, и Холмс направился туда. Русская пресса не связала это преступление с совершенными в Лондоне, поэтому убийство петербургской проститутки прошло практически незамеченным; русская полиция, известная своей хваткой, выследила его в городе с непроизносимым названием и русский сыщик, фамилия которого тоже трудно выговаривается — что-то вроде Шчэрбайнайн — застрелил преступника за секунду до того, когда тот попытался разрезать в яростной схватке горло Холмсу.
Джека-Потрошителя на самом деле звали Иван Коновалоу, он был отставным военным фельдшером. В его комнате было обнаружено девять банок, заполненных глицерином, где плавали зловещие трофеи. Русская полиция предпочла не предавать это дело огласке дабы не вызвать к действию столь же жестоких подражателей, и Холмс, рассказывая о Коновалоу, предупредил меня, что все это не должно предаваться гласности еще по крайней мере пятнадцать лет. Если признаться, то мне не очень-то и хотелось писать о событиях, где я сыграл далеко не самую лучшую роль. Я и сейчас-то пишу об этом только потому, что эти мои записки вряд ли когда будут опубликованы.
Я — Джек Потрошитель?
Началось все шестого августа, около полуночи, хотя непосредственно меня эти события коснулись лишь десятого сентября. Вероятно, начнись вся эта нелепая суматоха раньше, я бы сошел с ума.
В этот хмурый сентябрьский день я был дома, на Бейкер-стрит один, собираясь пойти на два-три часа в клуб, а потом заехать за мисс Морстен, чтобы отправиться вместе с ней в театр. Холмса уже несколько дней не было в Англии — у него снова были дела на континенте,
Поэтом я сильно удивился, когда наверх поднялась миссис Хадсон — наша квартирная хозяйка — и сказала, что пришел Лестрейд.
Я удивился:
— Вы сказали ему, что мистера Холмса нет дома?
— Инспектор Лестрейд желает видеть именно вас, доктор, — ответила миссис Хадсон.
Я удивился еще больше, но попросил хозяйку пригласить инспектора.
Лестрейд вежливо осведомился, нет ли новостей от Холмса, но я видел, что пришел он вовсе не за этим.
У меня было возникла мысль, что Лестрейд каким-то образом узнал о моих незаконных делишках, но он почему-то спросил, не был ли я позавчера вечером в Сити?
— В Сити? — переспросил я. — Скорее в Ист-Энде. Я навещал университетского приятеля, которому не очень повезло в жизни. Вышел от него довольно поздно, уже заполночь, пешком дошел до Финсбери-Серкус — только там нашел кэб — и вернулся домой.
Лестрейд выслушал меня, а потом спросил:
— Вы что-нибудь тогда видели?
Я пожал плечами.
— Разумеется, что-то я видел. Вопрос только, что именно вас интересует?
— Разве вы не читали газет? — спросил Лестрейд.
Я застыл. Газеты я читал, но смерть Энни Чэпмен воспринимал как-то отдельно от своего визита в Ист-Энд.
читать дальше— Вы хотите сказать, — спросил я, — что я был где-то рядом с местом убийства? Это ведь произошло где-то там, на границе Сити и Ист-Энда?
— Совершенно верно, — подтвердил Лестрейд. — Не могли бы вы дать имя и адрес вашего друга?
Я, разумеется, не стал отказываться, назвал и имя и адрес и объяснил, что мой приятель, находясь в крайне стесненных обстоятель¬ствах, повредил ногу, и, не имея в Лондоне никого из родственников, обратился за помощью ко мне. Он подозревал перелом — боль была сильнейшая, ступить на ногу он не мог, однако я приехав, установил, что тут всего лишь вывих. Я еще посидел у него часа два, уговаривал отправиться в больницу, где за ним по крайней мере будет уход — его квартирная хозяйка казалась мне в этом отношении совершенно ненадежной — явно приверженной к спиртному, очень неряшливой. Кончилось тем, что я уговорил его принять якобы в долг пять фунтов и поспешил домой.
— О вас сообщил кэбмен, — сказал Лестрейд.
Я не удивился, уже зная, в чем, собственно дело. После того как 31 августа там же, у Финсбери-серкус, было найдено тело проститутки Мэри Энн Николс, дело неожиданно попало под правительственный контроль. Оказалось, что это преступление уже не первое - менее четырех недель назад, 6 августа, в Ист-Энде уже было обнаружено тело некоей тридцатипятилетней проститутки Марты Тернер, изувеченной подобным же образом. Все указывало на то, что действовал тот же преступник. Поэтому после второго убийства начальник полиции Джеймс Монро объявил о премии в сто фунтов стерлингов за сведения, которые могли бы способствовать поимке преступника. Неудивительно, что, узнав о третьем убийстве, кэбмен поспешил донести полиции о подозрительном ночном пассажире.
— Бог мой, инспектор, — проговорил я. — Неужели вы могли подумать, что я замешан в этом ужасном преступлении?
Лестрейд пожал плечами.
— Такова моя работа, — сказал он. — Я обязан проверять все поступившие сообщения. Наоборот, я бы получил взыскание, если бы не зашел к вам.
— Но... послушайте, ведь в сегодняшней газете мистер Монро заявил, что убийца скрывается в Уайтчапеле!
Лестрейд снова пожал плечами и сказал недовольно:
— Наш начальник может заявлять что угодно. А мы бегаем, как легавые собаки.
После его ухода я еще раз, более внимательно, просмотрел вчерашние и сегодняшние газеты. Огромные заголовки, отчеты о всех трех убийствах, сообщения сотрудников Скотланд-Ярда и — много, слишком много — очевидных домыслов журналистов.
Я посвятил газетам в тот день слишком много времени, в клуб так и не попал, сразу поехал к моей Мэри и отправился с ней в театр.
Неделю спустя приехал с континента Холмс, но история с убийствами трех проституток его не заинтересовала. Свежих следов преступлении уже не было, их давным-давно затоптали полицейские и журналисты, черпать же сведения в газетах было бессмысленно — Холмс, ознакомившись с ними, с раздражением заявил, что с тем же успехом можно составить себе мнение о этих убийствах, прочитав, скажем, Ветхий Завет.
Потом разговоры об этих преступлениях начали затихать, пока однажды утром, читая газеты, Холмс в раздражении не воскликнул, отбросив "Таймс" в сторону.
— Наша полиция впадает в маразм!
Я поднял газету и посмотрел, что могло вызвать раздражение Холмса. Тот между тем, рассматривая "Дейли газетт", с отвращением проговорил:
— И здесь то же самое. Положительно, наша полиция представляет собой пример вопиющей некомпетентности!
— О чем вы? — спросил я.
Холмс ткнул в факсимильную копию какого-то письма, опубликованную в "Дейли газетт". В "Таймс" было точно такое факсимиле.
"Я, как и прежде, занимаюсь разборкой со шлюхами, и не остановлюсь, пока не сяду. Последнее дельце выгорело просто великолепно. Я не дал этой бабе даже пикнуть. Как, интересно, вы сможете меня поймать? Я люблю свою работу, и я перейду к новым делам. Вы скоро обо мне услышите. Когда пойду на следующее дело, отрежу бабе уши и пришлю в полицию. Мой нож остер. Всего хорошего.
Преданный вам Джек Потрошитель."
— Монро надеется, что кто-нибудь опознает почерк! — с сарказмом сказал Холмс. — Да, конечно, если этот самый Джек Потрошитель все время пишет левой рукой.
Я внимательно изучил образец почерка.
— А на мой взгляд, это нацарапал какой-то субъект, едва ли часто упражняющиеся в каллиграфии. Вряд ли он долго посещал школу. И этот жаргон...
— Эту записку написал человек, который имеет привычку нанизывать слова в предложения — держу пари, что это профессиональный газетчик. Обратите внимание, что все фразы выстроены в соответствии с определенной логической схемой. И обратите внимание на буквы "эм" и "дабл-ю". Они прямо-таки выдают человека, знакомого со стенографией, даже если он и пишет левой рукой. — сказал Холмс. — Эта записка — подлог самого дурного вкуса, Ватсон. Разве не отвратительно сочинять подобные опусы для того, чтобы разогреть погасший интерес к нераскрытому преступлению?
— Вот вы бы и взялись его раскрыть, — заметил я.
Холмс негодующе фыркнул:
— Я достаточно высоко себя ценю, чтобы тратить свое время на поиски опьяневшего от крови сутенера.
— Но это же настоящий сумасшедший!
Холмс покачал головой:
— Этот субъект, без сомнения, с патологическими сдвигами в психике, но все же вполне вменяемый. Без сомнения, он знает, чего хочет.
Этот разговор происходил двадцать девятого сентябри утром, в девятом часу, когда Холмс ушел по своим делам — он вел в то время не очень, в общем-то интересное дело об установлении личности, на Бейкер-стрит неожиданно приехала Мэри Морстен. Я был рад ее видеть, но она, оказалось, была огорчена отсутствием Холмса, потому что школьная ее подруга срочно нуждалась в помощи. Я все же уговорил вам выпить чаю с кексом, который испекла миссис Хадсон, наша заботливая хозяйка, и изложить свое дело мне — возможно, я сумею справиться о ним не хуже Холмса. Дело, собственно, оказалось пустяковым — Холмс взялся бы за такое дело разве что из любезности по отношению к мисс Морстен, к которой, он знал, я питаю нежные чувства. Подруга Мэри, миссис Уитни, беспокоило исчезновение мужа, однако ничего таинственного в его исчезновении не было. Мистер Уитни — весьма приятный и вполне достойный молодой человек — начитавшись кое-каких книг, увлекся, как экспериментом, курением опиума и, к сожалению, так и не смог прекратить это занятие раньше, чем оно превратилось в пагубную привычку. Он начал пропадать в низкопробных притонах Ист-Энда — миссис Уитни даже знала, какой именно притон он посещает чаще других, но появиться там порядочной женщине было попросту невозможно, и ей была необходима помощь мужчины.
— Зачем же вам ждать Холмса? — спросил я. — Я сейчас же поеду в Ист-Энд и разыщу вашего мужа.
Тут обнаружилось, что я, разумеется, не знаю, как выглядит мистер Уитни, а миссис Уитни в волнении не додумалась привезти с собой фотографию супруга, пришлось съездить за фотографией к ней в Челси, потом завезти домой мисс Морстен, и было уже очень поздно, когда кэб доставил меня в тот подозрительный район, где находилась опиокурильня. К моему облегчению, я увидел, что здесь довольно часто попадаются полицейские — видимо, после этого наглого письма, признанного Холмсом подложным, Скотланд-Ярд счел необходимым увеличить количество патрульных. Я с трудом нашел притон, довольно долго, угрожая полицией, толковал с хозяйкой — старухой самого зловещего вида, однако старая карга делала вид, что не понимает, о ком я толкую, и твердила, что изображенного на фотографии человека в жизни не видала, и мне пришлось учинить чуть ли не обыск, чтобы убедиться, что по крайней мере сейчас мистера Уитни в притоне нет. Естественно, что на это ушло очень много времени, и когда я вышел на улицу к ожидавшему меня кэбу — кэбмен, кстати сказать, был очень недоволен, что его заставили ждать так долго, ночь пошла уже на третий час.
Я велел ехать на Бейкер-стрит, но едва мы успели свернуть на ближайшем перекрестке, как нас остановили.
Совпадение было почти невероятным, однако для мена оно оказалось прямо-таки ужасающим: в эту самую ночь произошли еще два убийства, явно совершенные тем, кого уже весь город называл Джеком-Потрошителем, вторую жертву обнаружили совсем недалеко отсюда не более двадцати минут назад.
Остаток ночи и я, и кэбмен провели в полиции. Лестрейд теперь смотрел на меня с неприкрытым подозрением. Я отчетливо понимал, что в его мозгу уже складывается такая картина: доктор Джон Ватсон — Джек Потрошитель, кэбмен — пособник; осталось только понять, зачем мне нужно убивать проституток таким жестоким образом.
Холмс, приехавший за мной утром и привезший домой, был встрево¬жен.
— Ватсон, — сказал он, когда мы наконец сели за довольно поздний завтрак, — вы попали в очень неприятную ситуацию. Мне так и хочется спросить, где вы были и что делали шестого и тридцать первого августа.
— Холмс, — сказал я укоризненно, — уж вы-то…
— Боюсь, чтобы доказать вашу невиновность, — продолжил он, — мне придется все-таки найти этого убийцу.
— Тогда почему бы вам не посетить Ист-Энд? — вяло спросил я. Только что принятая ванна не придала мне бодрости. Хотелось спать; вместе с тем тревожили мысли о том, что мне всерьез угрожает суд и бесчестие.
— Я уже там был, — ответил Холмс, с аппетитом поглощал яичницу с беконом. — Посыльный Лестрейда поднял меня в четвертом часу ночи. Правда, о том, что он арестовал вас, он удосужился мне сообщить только в семь. Лестрейд совсем не был склонен вас отпускать; по его мнению, подозрительнее вас во всем Лондоне не найдешь. Вы, оказывается, попадаетесь на месте преступления уже не в первый раз?
— Это все дичайшее совпадение, — мрачно буркнул я.
Холмс просматривал газеты.
— Как и следовало ожидать, сплошная ложь, — заметил он. — Впрочем, что и ожидать от газетчиков. Они ничем не лучше полиции. Стоило ли ни свет ни заря тащить меня на другой конец города, чтобы показать два основательно затоптанных остолопами-полицейскими места преступления.
— Так вы ничего не обнаружили?
Холмс покачал головой.
— Вы уже поели? — спросил он, вставая из-за стола. — Поедете со мной? Возможно, мне понадобится ваша помощь.
— Брать с собой револьвер? — я встал с готовностью.
— Револьвер вам пока не понадобится, — ответил Холмс. — Мы едем в морг.
Мы стояли над столам, где лежали накрытые простынями тела. Мистер Бэкстер, коронер, который показывал нам убитых женщин, откинул ткань и сказал:
— Преступник, как вы видите, разбирается в медицине и обладает навыками хирурга.
Я посмотрел на жертв Джека-Потрошителя с содроганием и отвращением, хотя сам был медиком и видал в анатомических театрах много расчлененных трупов. И мне сразу стало понятно, почему мистер Бэкстер сделал такие выводы: органы нижней части живота были разделены уверенными разрезами явно тренированным человеком — ни один из органов не был поврежден. Мне трудно было представить, чтобы такие разрезы мог нанести непрофессионал или хотя бы мясник, как предполагалось в газетах; убийца явно был знаком с анатомией человеческого тела.
— Преступник — левша, — сказал Холмс. — На это указывает направление разрезов. Орудием убийства может быть как большой анатомический скальпель, так и хорошо отточенный нож, да даже и солдатский штык.
— Вы правы, однозначно на что-то указать нельзя, — согласился с ним Бэкстер. — Позвольте обратить чаше внимание, что внизу живота отсутствует один орган.
Холмс опять склонился над трупами.
— Очень интересно, — заметил он. — В трех предыдущих случаях было так же?
— Все совершенно так же, — подтвердил мистер Бэкстер.
— Очень интересно, — снова повторил Холмс. Он тщательно вымыл руки, и мы вышли из пропахшего дезинфекцией помещения, на свежий воздух.
— Я был не прав, решив сначала, что убийца — обычный сутенер, — сказал Холмс, — Боюсь, тут дело много серьезнее. Отвратительное преступление. Право же, я должен был заняться им гораздо раньше. Да еще это дурацкое подложное письмо. Может быть, именно оно спровоцировало преступника на двойное убийство.
Он потерял аппетит и сон, однако ближайшие дни результатов же было. Полиция тоже зашла в тупик. Из всех районов города в Скотланд-Ярд поступали многочисленные сообщения о Джеке-Потрошителе, однако проверка этих сообщений заканчивалась ничем. Надо ли говорить, что на проверку ложных сигналов полиция зря теряла время и силы.
Впрочем, чтобы следить за мной, в полиции люди нашлись. Право же, я избегал выходить из дома — за мной, даже особенно не скрываясь, всюду, как хвост, следовал бравый молодой с выправкой бывалого солдата. Естественно, я резко сократил число своих прогулок, хотя погода стояла весьма соблазнительная: солнечные теплые дни, деревья в парках позолотили кроны, такое удовольствие гулять по дорожкам и дышать прозрачным как никогда свежим воздухом.
Я читал газеты. Порой у меня возникала мысль, что убийства подстроили сами газетчики: кровавые события вызывали нездоровый интерес, и тираж газет резко увеличился. Что только не писали! Доходило даже до намеков на то, что Джеком-Потрошителем является некое лицо из августейшей семьи, и именно поэтому полиция якобы не торопиться с раскрытием череды преступлений. Некоторые члены парламента, находящиеся в оппозиции, сделали запросы по делу о Джеке-Потрошителе министру внутренних дел. "Сегодня убивают проституток, а завтра доберутся до наших жен. Что вы собираетесь предпринять, чтобы восстановить порядок в Лондоне?" — спрашивали они.
Министр внутренних дел повысил вознаграждение со ста до тысячи фунтов стерлингов. Мало того, сообщникам убийцы, если они выдадут Потрошителя, была обещана полная амнистия по всем их делам.
Шума добавили газеты, в которых появилось еще одно письмо Джека-Потрошителя:
"На этот раз их было двое. Первая чуточку покричала — не смог ее кончить сразу. Ее нашлось времени, чтобы отрезать уши для полиции. Дошлю в следующий раз. С наилучшими пожеланиями — ваш преданный Джек Потрошитель". Холмс, увидев это послание в газетах, в сердцах скомкал газету и запустил ее в угол.
— Самодовольство и наглость этих писак переходит всякие границы, — заявил он.
Холмс только что появился дома после бессонной ночи, проведенной в Уайтчепеле, похоже, без каких-либо результатов, принял ванну, переоделся и курил в кресле у окна. Накануне утром он получил от мистера Бэкстера письмо, в котором тот предлагал встретиться; Холмс исчез на полдня, а вернувшисъ домой, переоделся в истрепанный костюм и заношенное пальто, отчего стал похож на безработного спившегося клерка, и исчез до утра. Теперь я ждал от него новостей. Он, однако, не торопился рассказывать, предпочтя сначала ознакомиться с газетами.
— Вы все же считаете эти письма подложными? — спросил я.
— Безусловно. — Он встал и прошелся по комнате. — Эти письма пахнут дешевым водевилем, а перед нами на уликах Лондона разворачивается настоящая драма. Вчера я вместе с Бэкстером был в Патологическом Институте. Оказывается, несколько месяцев назад у них был одни американец и просил их обеспечить его определенным числом экземпляров органа, который отсутствовал у убитых. За каждый экземпляр он предлагал по двадцать фунтов.
— Но, Холмс, зачем они ему!? Разве что он занимается какой-то научной работой...
— Да, он так и объяснил, причем настаивал, чтобы органы консервировались не в спирте, как обычно, а в глицерине, чтобы они сохранялись в мягком состоянии. Он просил высылать их прямо в Америку. Ему отказали, однако он повторял свои предложения еще в нескольких местах.
— Боже мой, Холмс, но ведь какой-нибудь опустившийся субъект мог узнать об этих предложениях и таким образом пришел к мысли заработать деньги столь диким способом!
— Да, это возможно! — согласился Холмс. — До 1832 года, пока врачи были лишены возможности работать с трупами, как известно, существовали настоящие банды, которые не только похищали с кладбищ свежезахороненные трупы, но даже и совершали убийства, чтобы доставить заказанное тело, когда другой возможности не было.
— Это ужасно, — сказал я.— Сколько же экземпляров нужно было американцу?
Холмс невесело усмехнулся.
— В том-то и дело! Если органы вынимаются по его заказу, убийства еще будут продолжаться.
— Холмс!
— Да-да, мой дорогой Ватсон, так что будьте поосторожнее и заботьтесь о своем алиби.
Я и без его совета заботился о том, чтобы по крайней первую половину ночи, когда, как правило, и действовал Джек-Потрошитель, бывать на виду. Если Холмса не было дома, и он не мог составить мне компанию, я отправлялся в клуб и засиживался там допоздна.
Ночью 9 ноября я был разбужен почти сразу после того, как заснул, в начале двенадцатого часа ночи. У моей постели стоял Холмс, а в приоткрытую дверь заглядывало лисье лицо Лестрейда. Помимо воли я взглянул на часы, однако было уже более десяти часов вечера, и я мог не опасаться по крайней мере того, что Лестрейд пришел меня арестовать.
— Извините, что побеспокоил, — попросил прощения Холмс. — Я сказал инспектору, что весь вечер провел с вами, но он хотел лично убедиться, что вы здесь.
Я сел в постели и снова посмотрел на часы; появление Лестрейда в такое время слишком красноречиво говорило о том, что где-то в Лондоне Джек-Потрошитель нашел еще одну жертву.
— Вы едете со мной? — спросил Холмс. Он был бодр и готов действовать.
— Да, — с некоторым усилием сказал я. — Дайте мне только несколько минут, чтобы прийти в себя.
По дороге я узнал, куда мы направляемся — на Дорсет-стрит, что рядом с Департаментом восточной Индии, и когда мы прибыли, было уже известно, что на сей раз Потрошитель не остался незамеченным.
На этот раз жертва Потрошителя была найдена не на улице, а в одной из комнат грязной гостиницы. Мы поднялись наверх вместе с прибывшим почти одновременно с нами мистером Бэкстером. Столь жестоко изрезанного тела я еще никогда не видел. Мистер Бэкетер, человек, казалось бы, привычный к виду различных ран и увечий, тоже был потрясен. Холмс между тем осматривал комнату, стараясь найти среды преступника.
Лестрейд, как обычно, был настроен скептически.
— Ну что вы можете сказать, мистер Холмс? — спросил он некоторое время спустя, когда Холмс, сочтя, что осмотрел все, что возможно, присоединился к остальным, собравшимся в расположенной в первом этаже пивной. — Теперь-то вы не станете утверждать, что место происшествия затоптано констеблями или что вас позвали слишком поздно? Сейчас вы имеете в своем распоряжении самые горячие следы. Вот только смогли ли вы их прочитать?
— Кое-что прочитать мне удалось, — невозмутимо сказал Холмс, присаживаясь за стол. — Хотя и в этой комнате все же успели порядочно натоптать. Убийца — человек среднего роста, темноволосый, в возрасте от тридцати до сорока лет.
Лестрейд, как было видно по его усмешке, не очень-то поверил в выводы Холмса, однако утром, когда были допрошены все посетители, которые накануне побывали в пивной и гостинице, нашелся человек, который видел погибшую женщину незадолго до смерти с каким-то мужчиной.
Женщина, которую звали Мэри Джейн Келли, привела некоего человека к дверям сомнительной гостиницы, рядом находилась дверь в пивную. Один из посетителей пивной, выходивший в это время на Дорсет-Стрит, увидел в полосе света, падавшего из двери, Мэри Джейн и ее спутника, когда они входили в гостиницу.
Некоторое время спустя хозяин опустевшей пивной убирал на столах, когда на руку ему капнуло что-то теплое. С ужасом он увидел на потолке кровавое пятно. В смятении он выскочил на уличу ж принялся кричать: "Констебль! Убийство! На помощь!"
Свидетель, который смог описать спутника Мэри Джейн, жил на этой же улице и преспокойно спал до шести утра, пока наконец не был разбужен шумом на улице и не вышел поглядеть, что случилось. Узнав о происшедшем, он тут же явился в полицейским и подробно, со множеством ненужных деталей, поведал, что делал накануне вечером; когда же допрашивающий его Грегсон решил, что этот человек, как и все прочие, ровно ничего не знает, свидетель наконец проговорился, что видел Мэри Джейн Келли с каким-то человеком.
Спустя четверть часа свидетель повторял показания перед куда большим числом слушателей. Полицейские, коронер мистер Бэкстер и мы с Холмсом смогли наконец узнать, как выглядел человек, наводящий ужас на весь Лондон.
— Ну, не скажу, что рассмотрел его хорошо — все-таки свет был не дневной, однако возраст этого типа я оценил бы лет в тридцать пять. Он среднего роста и при ходьбе чуть сутулится.
— А лицо? — спросил Лестрейд, бросив на меня испытующий взгляд. Он продолжал меня подозревать, насколько я понимаю; к тому же по крайней мере под это описание я мог подойти — я был приблизительно того же возраста, среднего роста и мог маскировать свою приобретенную на военной службе осанку нарочитой сутулостью.
— Лицо у него такое продолговатое, что называется, лошадиное, — охотливо рассказал свидетель. — Нос и рот прямо в глаза бросаются — великоваты, знаете.
— Вы заметили цвет волос? — спросил коронер.
— Темный, — сказал свидетель и добавил чуть неуверенно: — Может быть, черный.
— Усы или борода?
— Усы. Кончики усов подкручены вверх.
Лестрейду не понадобилось много времени, чтобы подыскать новую версию. Уже через час я услышал, как он разглагольствовал:
— Не следовало быть Шерлоком Холмсом, чтобы понять, что преступник — опаснейший сексуальный маньяк и живет в непосредственной близости от мест, где совершил убийства. А если он не живет совсем один, его окружение знает о преступлениям, но не желает передавать его в руки полиции.
Когда мы с Холмсом уезжали, Лестрейд распорядился произвести в округе обыски, осматривая один дом за другим. Таким образом он собирался найти квартиру, из которой можно было приходить и уходить незамеченным и в которой можно было смыть кровь.
Газеты снова вышли с огромными броскими заголовками, кое-кто из журналистов имел свои догадки и высказывал их на страницах газет.
Так, например, в одной высказывалось мнение, что Джек Потрошитель — сумасшедший студент-медик, заразившийся от проституток венерической болезнью и мстивший теперь им столь жестоким образом.
Другие косвенно обвиняли мистера Стивенсона, который два года назад опубликовал рассказ "Странная история доктора Джекила и мистера Хайда". С его легкой руки "раздвоение личности" стало едва ли не самым популярным выражением. Предполагалось, что этот рассказ произвел глубокое впечатление на какого-то психически неустойчивого человека, и его стало обуревать неудержимое желание подражать Хайду.
С неудовольствием я обнаружил, что в прессу все-таки просочились слухи о том, что убийства якобы совершает некий врач из Вест-Энда. Слава богу, хоть фамилия не называлась.
В вечерних газетах приводились слова Лестрейда. Тот уже вовсю разрабатывал новую версию и высказывал предположение, что убийца и его окружение — проживающие в Уайтчепеле польские евреи. Он утверждал как факт, что эти люди никогда не выдают своих полиции.
Газеты с охотой подхватили эту версию. Казалось совершенно невероятным, чтобы подобные преступления мог совершить англичанин. Пусть убийца будет евреем, поляком или, быть может, индусом, но англичанин, пусть даже из самых низов общества, вряд ли способен на такие убийства.
— Какая чушь! — воскликнул Холмс, ознакомившись на другой день с газетами. — Я могу привести вам не менее десятка примеров, когда англичане совершали не менее кровавые преступления. Однако, знаете ли, Ватсон, в этом конкретном случае газеты, как ни странно, не очень ошибаются.
— Все-таки убийца — иностранец? — спросил я удивленно.
— Совершенно верно. Мистер Бэкстер обратил мое внимание на то, каким образом были произведены разрезы. Вы же не будете отрицать, что в разных странах существуют разные э-э... методы ведения хирургических операций? Может быть, убийца и англичанин, однако медицине он учился не в Англии.
— Но я не помню, чтобы мистер Бэкстер говорил об этом раньше.
— Он и сам не сразу обратил на это внимание. Конечно, различия были бы наглядней, если бы преступник вздумал накладывать швы. Но это, разумеется, не входило в его намерения.
— Но тогда, — сказал я, — нам остается только найти человека, который работал в одном из тех учреждений, где тот американец предлагал по двадцать фунтов за экземпляр органа, человека, который в то же время получил медицинское образование не в нашей стране.
— Если бы все было так просто! — сказал Холмс. — Неужели вы думаете, что я не догадался проверить служащих этих учреждений еще тогда, когда в Патологическом Институте нам сообщили о предложении американца? Среди них есть люди, которые были способны соблазниться подобным предложением в силу материальных или иных соображений, однако все они имеют алиби если не на все пять ночей, когда были совершены убийства, то хотя бы на одну из этих ночей. Кроме того, у многих из них была возможность раздобыть эти органы если и не вполне законным, то отнюдь не столь ужасным путем: в анатомических театрах при этих учреждениях попадаются подходящие женские трупы, и украсть оттуда требуемый органы легче легкого, если вы там служите или имеете доступ к мертвым телам. Нет, человек, который совершил все эти убийства, имеет к этим учреждениям косвенное отношение. Скорее всего, он просто знаком с кем-то из служащих. А проверить всех знакомых... — Холмс пожал плечами.— Боюсь, это не по плечу Скотленд-Ярду.
— А вам?
— Для моих способностей тоже есть какие-то пределы. Проверить алиби сотен человек мне не под силу.
Мне было трудно поверить, что Холмс готов отступиться, и я оказался прав. Холмс не оставил дело Джека-Потрошителя, хотя его действия еще неделю казались совершенно бесплодными. Однако восемнадцатого ноября Холмс вернулся домой к ужину и попросил миссис Хадсон приготовить для него большой бифштекс. После многодневного пренебрежения пищей и сном Холмс осунулся и черты его лица еще более заострились; все эти дни он питался лишь бы чем и спал когда придется, так что в появившемся аппетите моего друга я увидел обнадеживающие признаки.
— Вы его нашли?
— Нет, — ответил Холмс. — Но я знаю, кто он.
С моих губ посыпались вопросы, однако мой друг лишь покачивал головой и говорил, что рано еще говорить о тем, что Джек-Потрошитель найден.
— Кто знает, может быть, на этот раз я ошибаюсь.
— Вы никогда не ошибаетесь!
Холмс улыбнулся.
— Вы слишком лестного мнения о моих способностях. Я тоже, бывает, ошибаюсь, и, более того, вы сами были свидетелем некоторым моим ошибкам.
Мы уже заканчивали ужин, когда с письмом на подносе вошла миссис Хадсон.
— А, вот оно! — Холмс подхватил конверт с подноса так, как если бы ждал это письмо с нетерпением. Я заметал на конверте гербовую печать с двуглавым орлом.
— Кто это вам пишет? — поинтересовался я.
— Русский посол. — сказал Холмс.— Я должен идти!
— Это связано с делом Джека Потрошителя?
— Возможно.
Я с нетерпением ждал его возвращения, и оказалось, посещение русского посла еще более благотворно подействовало на Холмса. Он вернулся, насвистывая какой-то бодрый мотивчик.
— Вы еще не спите? — удивился он. Был третий час ночи — время для делового визита уже явно непригодное.
— Вы же знаете, что мне очень хочется знать, как продвигается дело Джека-Потрошителя.
— Оно продвигается, — туманно сказал Холмс. — Завтра я еду на континент.
— В Россию?
— Пока в Париж.
— Я еду с вами! — решительно сказал я.
— На этот раз нет. Подумайте, что подумает Лестрейд, если где-то на континенте Джек-Потрошитель совершит еще одно преступление, и рядом окажетесь вы?
— Но с таким же успехом он может совершить убийство и здесь.
— Да, но здесь вам куда будет проще найти свидетелей своего алиби.
Он уехал, и я еще долго не мог узнать, где и как Холмс хочет разыскать убийцу. Изредка от него приходили телеграммы — одна из Парижа, другая из Лодзи, третья из Петербурга. Я тщательно просматривал газеты, надеясь найти хоть какие новости из этих городов, но лишь пришел к выводу, что англичане весьма нелюбопытный народ и их мало интересует то, что происходит в других странах.
В начале декабря Холмс вернулся.
Он был не очень многословен, и я с большим трудом узнал от него некоторые подробности этого дела.
Он взял след в Париже, потерял его в Лодзи, хотя русская полиция оказывала ему содействие. Потом Джек-Потрошитель совершил очередное убийство в Петербурге, и Холмс направился туда. Русская пресса не связала это преступление с совершенными в Лондоне, поэтому убийство петербургской проститутки прошло практически незамеченным; русская полиция, известная своей хваткой, выследила его в городе с непроизносимым названием и русский сыщик, фамилия которого тоже трудно выговаривается — что-то вроде Шчэрбайнайн — застрелил преступника за секунду до того, когда тот попытался разрезать в яростной схватке горло Холмсу.
Джека-Потрошителя на самом деле звали Иван Коновалоу, он был отставным военным фельдшером. В его комнате было обнаружено девять банок, заполненных глицерином, где плавали зловещие трофеи. Русская полиция предпочла не предавать это дело огласке дабы не вызвать к действию столь же жестоких подражателей, и Холмс, рассказывая о Коновалоу, предупредил меня, что все это не должно предаваться гласности еще по крайней мере пятнадцать лет. Если признаться, то мне не очень-то и хотелось писать о событиях, где я сыграл далеко не самую лучшую роль. Я и сейчас-то пишу об этом только потому, что эти мои записки вряд ли когда будут опубликованы.
@темы: Потрошитель, ШХ, мое и наше