[Шано]

Разнообразных проблем, связанных со средневековым adventus domini(торжественное вступление государя в город), слишком много, чтобы пытаться хотя бы вскользь коснуться их всех в небольшом очерке. Поэтому ниже будет рассмотрена лишь одна особенность этих церемоний — особенность, давно уже известная историкам и неоднократно описанная ими, но тем не менее не получившая до сих пор сколько-нибудь убедительного объяснения.

На протяжении всего позднего Средневековья в германских землях в ритуале торжественного вступления князя немаловажную роль играла следующая деталь. Государь въезжал на улицы радостно приветствовавшего его города в окружении… преступников, ранее осужденных местными судьями и приговоренных к различным срокам ссылки на больший или меньший срок на то или иное расстояние от городской черты. К изгнанию городские суды приговаривали многих: эту меру применяли и как самостоятельное наказание, и в качестве замены иных, более строгих, кар.

В Германии было принято, чтобы такие преступники возвращались на свою родину не просто в свите государя, а держась за край его одежды, за стремя, за седло или сбрую его коня, за его экипаж… Делали это они, надо полагать, не формально, а со рвением — судя по тому, что при описании подобных сцен современники обычно использовали глагол «висеть»: преступники «висели» на плаще князя или его коне. Если возвращавшихся было хотя бы четверо или пятеро, зрителю могло представляться, что они эскортируют государя, а если десяток или больше, то за ними вообще трудно было бы его разглядеть, не будь он верхом. Получается, что самое привилегированное место в праздничной процессии, знаменующей встречу государя с преданной ему общиной (и даже их «священный брак»), — место в непосредственной близости от ее главного участника — отводилось, как ни странно, отверженным обществом грубым нарушителям закона.

Даже Реформация не положила предел этому обычаю. Сочинитель едва ли не самой известной немецкой автобиографии второй половины XVI в. Бартоломей Застров (1520-1603) рассказывает, как его отец, видный грайфсвальдский бюргер, вынужден был бежать после того, как убил человека (разумеется, при самообороне — убежден автор). В 1540 г. добровольный изгнанник вернулся в родной город при въезде в Грайфсвальд нового герцога Померанского Филиппа I. С ним возвратились несколько людей, уже годы проведших в изгнании. Кто-то из них держался за хвост герцогского коня, кто то за сбрую. Отцу рассказчика князь велел взяться за его стремя, что, вероятно, являло собой особую милость, иначе автор не упомянул бы этой детали.

Традиция не умерла и позже — во всяком случае, в некоторых княжествах, как, например, Клеве. Когда новый герцог въезжал в город, чтобы принять присягу подданных, за ним следовали изгнанники, держась за длинную веревку, привязанную к седлу герцогского коня. Затем, уже во дворе княжеской резиденции, каждый из прощенных получал отрезок этой «веревки милости». Обычай соблюдался и после присоединения Клеве к Пруссии — в последний раз в 1786 г., когда жители Клеве присягали королю Фридриху Вильгельму II.
В 1384 г. совет города Констанца позволил новому епископу при предстоящем ему торжественном вступлении в город привести с собой высланных, однако только при условии, что уже на следующий день те вновь удалятся в изгнание77. Кроме того, в Констанце определили, что вводить преступников дозволено помимо епископа лишь «императору, королям или иным князьям». Значит ли это, что на право приводить с собой ссыльных претендовали и лица, не входившие в княжеское сословие, с чем городскому совету пришлось бороться?

Строже, чем в Констанце, поступили в Ульме. В 1407 г. члены большого и малого советов во главе с бургомистром выразили обеспокоенность тем, что «с недавних пор» изгнанники стали слишком часто возвращаться, «повиснув» на каком-нибудь князе или господине. (Не показывает ли последнее слово, что даже простые рыцари претендовали на право «возвращения преступников»?) Советники пришли к выводу, что такое положение дел является неприемлемым новшеством. Поэтому они внесли в «Красную книгу» важнейших городских норм дополнение: теперь преступникам разрешалось вернуться только при их появлении вместе с императором или королем, да и то лишь в случае, если государи въезжают в первый раз. Те же изгнанники, что явятся, «повиснув» на каком-либо другом князе, могут оставаться в городе до его отбытия, но потом должны удалиться и теперь уже оставаться в вечном изгнании.

Впрочем, по меньшей мере однажды ульмские власти отступили от ими же установленного правила. В 1454 г. они позволили редкому и почетному гостю — бургундскому герцогу Филиппу Доброму —- ввести с собой «много изгнанников», которых вряд ли выдворили сразу после его отбытия. За всю поездку Филиппа Доброго по империи это был единственный эпизод такого рода (если не считать возвращения насильника в Констанце), но благодаря ему бургундский хронист смог потом писать, что герцога в германских землях принимали как императора, причем к императорским прерогативам рассказчик отнес как раз «возвращение изгнанников в города». Вероятно, ульмские горожане подробно разъяснили герцогским приближенным, сколь великое исключение было сделано для их сеньора.

Горожане предлагали порой компромисс, при котором символическая форма сохранялась бы, но лишенная всякого серьезного правового содержания: правонарушители (притом даже повинные в тяжких преступлениях) могли бы пройти в шествии рядом с королем, но не получая после этого ни прощения, ни тем более прав гражданства. Так, в 1442 г. к только что избранному королю Фридриху III пришла из Ахена подробная «инструкция» о порядке коронации, в которой особо оговаривалось: если он собирается привести с собой в Ахен изгнанников, «как это в обыкновении в других городах», то преступникам не полагается оставаться в городе дольше, чем самому государю93. При этом ахенцы ссылались на какую-то их привилегию, о которой историкам ничего не известно. Тогда же и в соседнем Кёльне вернувшимся туда с королем изгнанникам пришлось вместе с ним и покинуть город, хотя уже одно то, что они вольготно чувствовали себя на его улицах в течение нескольких дней, вызвало раздражение у солидных бюргеров.

Хотя обычай ввода преступников не становился еще предметом специального изучения, известен он ученым давно, и суждений по его поводу высказано было немало. Пожалуй, все авторы согласны, что ввод преступников в город следует рассматривать как неотъемлемую составную часть церемонии въезда государя, уходящую корнями в глубокое прошлое; многие усматривают в этом обыкновении сакральное содержание, но объясняют возникновение обычая по-разному.

По книге Бойцова М.А. “Величие и смирение. Очерки политического символизма в средневековой Европе”.

@темы: средние века, Арагарта