Оригинал взят у в
О людях, у которых нет ни чисел, ни Бога:
Изоляция пираха проистекает из их отчетливого чувства превосходства и презрения к иным культурам. Они вовсе не чувствуют себя ущербными из-за того, что не умеют считать, они полагают свой образ жизни наилучшим и не проявляют интереса к заимствованию чужих ценностей.
У них есть интересный жизненный принцип – «никакого принуждения». Это одна из самых важных ценностей для пираха: вы не можете говорить другим, что им делать. Изначально я приехал на Амазонку, чтобы обратить пираха, чтобы они все стали христианами – и чтобы перевести Новый Завет на их язык. Мое скудное образование исчерпывалось степенью бакалавра Библейского института Муди в Чикаго, откуда я вынес знание новозаветного греческого языка и некоторых основ антропологии и лингвистики.
Впервые начав работать с индейцами пираха, я понял, что нуждаюсь в более фундаментальных лингвистических знаниях, если собираюсь освоить их язык. Когда я стал излагать им библейские истории, те не произвели на них особого впечатления. Меня взяли сомнения – правильно ли я рассказываю их? Наконец, один пираха как-то спросил меня: «Ладно, а какого цвета волосы у Иисуса? Какого он роста? Когда он говорил все эти вещи?». И я ответил: «Ну, знаешь, я его никогда не видел. Я не знаю, какого цвета у него были волосы и какого он был роста». «А если ты его никогда не видел, зачем ты нам все это рассказываешь?».
Я стал думать о том, как я жил до этого, о моей социальной среде, где я мог говорить о вещах, подтвердить которые в действительности ничем не мог – высказываться о религии, излагать свою веру в библейские тексты… И поскольку я был окружен такой социальной средой, которая давала мне возможность говорить на подобные темы, я никогда по-настоящему не спрашивал себя, знаю ли я то, о чем говорю. Существуют ли какие-нибудь доказательства моих утверждений.
читать дальшеПираха – люди в высшей степени эмпирически настроенные, им нужны свидетельства, подкрепляющие любое ваше высказывание – помогли мне понять, что я не отличался особо научным подходом к своим верованиям. В это время я начал обучение на факультете лингвистики Университета Кампинас в южной Бразилии и оказался в среде очень умных бразильских интеллектуалов, которые были изумлены, что кто-то в университете, претендующий на получение степени PhD, может вообще верить в то, во что, по моим утверждениям, верил я. Так что тут был целый комплекс событий, включая и изучение пираха, приведший меня в конце концов к пониманию того, что я не только не имею доказательств, подкрепляющих мою веру, но такая вера совершенно не подходит этим людям, как и моя картина мироздания.
Как-то я сидел с одним пираха, и он сказал: «А чем занимается твой бог? Что он делает?». Я ответил: «Ну, он сделал звезды и Землю. Что ты скажешь на это?». Он ответил: «Ты же знаешь, что никто их не делал, они были всегда». У них нет концепции Бога. У них есть представление о духах, но они уверены, что лично видели этих духов и что видят их регулярно. Ведь если разобраться, эти духи – не те бесплотные существа, какими мы привыкли их воображать. Они вполне себе имеют форму привычных вещей окружающего мира. Пираха могут назвать духом некоего ягуара или дерево, в зависимости от качеств объекта. Для них «дух» означает вовсе не то, что для нас, так что все, о чем они говорят, они должны оценить эмпирически. Я – нет, поэтому это обстоятельство встало в противоречие с той верой, которую, как мне казалось, я имел, и так я пришел к пониманию, что было бы нечестно пытаться заставить кого-то поверить в то же, во что и я, при том что я сам осознавал, как мало усилий предпринял для исследования природы того, к вере во что призывал.
Я приехал в Бразилию в 1977 г. в качестве миссионера. В университет я поступил в 1979 г., а к 1982 г. понял, что больше не верю в догматы христианства, как и любой другой религии или мировоззрения, предполагающих наличие сверхъестественного. Но когда вы миссионер, вокруг вас существует определенная социальная структура, которая обеспечивает вам и вашей семье доход, а также отношения, выстроенные вами в течение многих лет. Все люди, с которыми вы знакомы, которых любите и от которых зависите, крайне религиозны и – в рамках своей религии – фундаменталисты. Очень трудно открыться и сказать: «Я в эту ерунду больше не верю». Когда я действительно так сказал – а это случилось на 13 лет позже – это имело серьезные последствия для меня. Для каждого такое решение легко не дается. У меня есть пара друзей, которым я сказал, что это, вероятно, похоже на то, чтобы признаться, что ты гей – сообщить своей семье, что твои ценности очень сильно отличаются от их.
Моя жена все еще миссионерствует у пираха в Бразилии – мы разошлись три года назад, и мои взгляды вряд ли совместимы с ее. Это нелегко – я имею в виду, что я не появляюсь в той деревне, когда она там. Я не прихожу туда и не начинаю убеждать пираха не верить в Иисуса или что-нибудь подобное. На самом деле в этом просто нет необходимости, потому что нет никакой опасности, что они когда-нибудь поверят. Они просто находят эту концепцию – наши верования – бесполезной.
На них вряд ли бы произвел впечатление и сам Папа – они нашли бы его одеяния непрактичными и очень смешными. Я как-то привез одного пираха в Бразилиа, столицу Бразилии, для лечения в больнице, и повел его к Президентскому дворцу. Так как в этот день президент совершал выезд, мы стали свидетелями всей этой помпы, и я сказал: «Это вождь всех бразильцев» – «Угу. А где бы нам поесть?». Его это совершенно не заинтересовало – вся эта кутерьма казалась ему просто глупой.
Когда я в первый раз взял пираха на борт самолета, реакция была примерно такой же. Его племянница нуждалась в операции, и он ее сопровождал. Мы летели над облаками, и я, естественно, знал, что он никогда до этого не видел облаков сверху, так что я указал ему вниз и сказал: «Это облака там внизу» – «Угу». Он не испытал совершенно никакого интереса. Он вел себя так, как будто летал на самолетах каждый день. Индейцы пираха не интересуются ничем, что есть у нас. Они не выказывают интереса при виде множества вещей, от которых другие примитивные сообщества – включая амазонские – вступив в контакт с цивилизацией в первый раз, испытывали изумление. Последние пару сотен лет у пираха были регулярные контакты с представителями цивилизации, но они не переняли у пришельцев практически ничего.
Причина, по которой я считаю, что пираха именно таковы, – это их жесткие культурные ценности – целый набор культурных ценностей. Один из таких принципов – непосредственность опыта. Они не интересуются чем-то, история чего от них скрыта, если они сами не видели, как это происходило. Но есть в их культуре и сильный консервативный элемент – они не меняются сами и не изменяют окружающую их среду. Они не строят каноэ. Живя на реке, они нуждаются в каноэ для повседневных дел – постоянно кому-то требуется ловить рыбу, кому-то – пересечь реку для охоты или собирательства, но каноэ они не делают. Если у них нет бразильских каноэ, они просто сдирают кору с дерева, садятся в нее и гребут через реку. На один-два раза такого плавсредства хватает.
Я как-то взял с собой мастера по изготовлению бразильских каноэ и провел несколько дней с ним и с ними в джунглях. Мы выбирали дерево и делали долбленое каноэ. Всю работу выполняли пираха – так что они умели изготовлять каноэ, а я дал им инструменты. Но они пришли ко мне и заявили, что нам нужно купить еще одно бразильское каноэ. «Да ведь у нас есть инструменты, - сказал я, - так что вы можете сделать лодку сами». Но они ответили: «Пираха не делают каноэ». Всё, разговор окончен. Они не сделали ни одного каноэ типа бразильского, хотя я точно знал, что у некоторых из них достаточно навыков для этого.
В XVIII веке первая католическая миссия в Амазонии наткнулась на пираха и родственное им племя мура, а через несколько лет покинула их как самых упорствующих в своих заблуждениях людей, которых миссионеры когда-либо встречали. После этого и другие миссионеры пытались работать с пираха. Протестанты трудятся на этой ниве с 1958 г., и до сего времени – ни одного обращенного, ни крупицы интереса.
Многие говорят, что я просто плохой миссионер. Многие миссионеры говорят, что я потерпел фиаско – моя бывшая жена полагает, что я проповедник-неудачник – и все они видят причину этому в недостатке веры. Если у тебя достаточно веры, то дело пойдет, и Бог преодолеет все препятствия. Но если вы так думаете, то знайте, что Богу противостоят серьезные культурные барьеры. У пираха существует культурное табу на то, чтобы говорить о мире определенным образом, и христианская проповедь это табу нарушает.
Есть у них и еще одна культурная установка, о которой я уже упоминал, - отвращение к принуждению. Религия – это сплошное принуждение, это диктат в отношении образа жизни, это свод правил, которым необходимо следовать. А пираха не знают принуждения в подобной форме. Если кто-то из них на самом деле проявляет насилие и нарушает всю жизнь сообщества, его могут изгнать. Его могут даже убить. Но это было бы в их культуре чем-то из ряда вон исключительным. В общем и целом, они спокойно относятся к различиям, и даже детям не говорят, что они должны делать. Жизнь и так трудна. Если дети не делают того, что им следует, они просто будут голодать. Здесь в принципе нет места для западной концепции религии.
...
Питер Гордон и я были коллегами в Университете Питтсбурга, при этом Питер получал свою степень PhD на факультете психологии МТИ, специализируясь на количественных и числовых аспектах. В разговоре с ним я как-то упомянул, что есть такое сообщество людей, которые ничего не считают – я работаю с этим племенем, не умеющем считать – на что он заметил, что в это трудно поверить, поэтому он сам хотел бы провести кое-какие эксперименты. Он приехал, и я помог ему войти в курс дела. Он провел свои эксперименты, однако его выводы состояли в том, что пираха не умеют считать, потому что у них нет слов для обозначения чисел. У них есть только одно определение количества – «много». Я же утверждаю, что на самом деле для них не существует самих чисел. По его идее, отсутствие счета у пираха имеет под собой «ворфианское» объяснение – то есть лингвистический детерминизм: если у вас нет обозначения чисел, нет и счета – а это значит, что отсутствие слов обусловливает отсутствие концепций. Но это не объясняет множества фактов.
Ключевой пункт здесь в том, что пираха не переняли никаких названий для чисел – а ведь они хотели изучить счет. Они просили меня устроить им уроки с помощью бразильских числительных, так что восемь месяцев подряд каждый вечер по одному часу я пытался научить их считать. Но у нас так ничего и не вышло, разве что у нескольких детей. Некоторые из ребят демонстрировали кое-какой прогресс, но как только у них начинало что-то получаться, они тут же переставали ходить на занятия. Это было просто веселое времяпрепровождение – есть попкорн и смотреть, как я что-то там рисую на доске. Так что я не думаю, что отсутствие в их языке числительных можно объяснить с помощью лингвистического детерминизма в духе Бенджамина Ли Ворфа – то есть что язык определяет наше мышление – мне действительно не кажется, что дело обстоит именно так. Это также не объясняет недостаток у них слов для обозначения цветов, самую простейшую систему терминов родства из всех когда-либо описанных, отсутствие рекурсии, отсутствие квантификаторов1 и все подобные свойства языка. У Гордона нет объяснения отсутствию всего этого, и ему остается только заявить: «Я не могу это объяснить, так что всё это просто совпадение».
Кое-кто высказывал мысль, что поскольку это очень маленькое сообщество, то есть смысл в предположении, что в нем высока доля близкородственных половых связей, и из-за этого какой-то конкретный ген в этом обществе получил гораздо большее распространение. Меня просили провести исследования ДНК, но мои исследования и так уже подвергались нападкам за то, что они отдают расизмом, раз я показываю, что люди – настолько разные существа. Так что последнее, с чем я хочу ассоциироваться – это исследования ДНК. Пусть еще кто-нибудь приедет и сделает это сам. Я не думаю, что у этих людей особенно близкий набор генов только потому, что они живут в маленьком сообществе. Сюда часто заезжают речные торговцы, и для пираха вполне обычное дело расплачиваться сексом за различные товары, которые они хотят получить с их лодок. Так что не знаю, релевантна ли здесь генетика вообще.
Большинство жителей Бразильской Амазонии – потомки бразильских индейцев, но сейчас они уже считают себя бразильцами. Те бразильцы, которых пираха видят чаще всего, имеют лодки и приезжают по реке, чтобы купить бразильских орехов. В обмен на это они привозят мачете, порох, сухое молоко, сахар, виски и т.п. Пираха часто заинтересованы в приобретении этих вещей. Они не запасаются западными товарами, но если у вас есть какие-нибудь припасы, пираха могут купить, например, пару фунтов сахара, насыпать его в миску и съесть весь за один раз. Они не станут прятать и хранить его, они просто его съедят, как только получат.
Все зависит от желания конкретного речного торговца, но секс – очень распространенный способ оплаты. Так что, как вы понимаете, у пираха много детей со стороны. Обычно сделку совершает муж. Одинокая женщина может договариваться с торговцем самостоятельно. Замужняя не может предлагать подобную оплату, пока ее муж не договорится об этом с продавцом. Но внебрачные связи для пираха не проблема. Они не расходятся с их системой ценностей.
Помню, однажды я сидел в хижине с пираха, и они сказали: «Мы понимаем, что ты хочешь рассказать нам об Иисусе, а Иисус говорит нам, что жить надо определенным образом. Раз ты любишь Иисуса, то это ваши американские дела – но мы не хотим жить, как ты. Мы хотим жить как пираха, мы умеем много такого, чего не умеешь ты, и мы не хотим быть таким, как ты». Они поняли эти различия, но предпочли держаться тех ценностей, которые им свойственны.