Баллада о Златоустовском расстреле и источниках революционной ситуации
«Это вы, глядя на коричневую змею, думаете — вот ползет ОНА, вторая по ядовитости в мире среди сухопутных, страшная, агрессивная, неутомимая, прыгучая, о ужас. Ну или просто "аааааа!" А она-то думает — вот ползу я, полтора нежных уязвимых метра вкусного, высокоусвояемого белка, до которого тут все большие охотники.
Если обеим сторонам не повезет, эти точки зрения встретятся.»
Инструктор по выживанию в буше.
Часть первая, легендарная
В марте 1903 года в уральском городе Златоусте вышел случай.
А) Легенда имперская
В том году выпустили для рабочих новые расчетные книжки, а в тех книжках – горе, страх, петля и яма – нет упоминания о знаменитом Положении 1861 года, том самом, которое об освобождении крестьян… Слух рождается мгновенно: крепостное право решили вернуть, гады и эксплуататоры. Так что книжек этих рабочие не берут. А завод-то государственный, а начальство-то обязано отрапортовать… Начинают давить – мол, берите книжки, хуже будет. Тут народ окончательно верит, что дело гадостное. Люди кишат, спорят, все обиды за 10 лет повылезли, а накопилось их там прилично. Между тучами и почвой реют агитаторы – социалисты и народники. Начальство увольнениями грозит. Завод – в стачку. Начальство – к войскам и хватать зачинщиков. Завод – вооружаться, чем попало. Попало много чем – Златоуст, оружейная столица.
читать дальшеПриезжает уфимский губернатор Богданович, либерал, между прочим, разбираться, что происходит на ключевом военном заводе, и с момента приезда попадает в осаду. Вокруг его дома многотысячная раздраженная толпа. Подростки, женщины какие-то безумные, c детьми, требуют арестованных отдать. На ночь как-то их удается уговорить угомониться, но наутро – снова-здорово.
Губернатор с собой солдат привез, но сначала все же выходит к толпе: расходитесь – разберемся. Толпа, видимо, одержимая безумным революционным духом, не верит. Губернатор – выберите представителей, поговорим без крика. Толпа, одержимая тем же духом, отзывается матерно. Губернатор – ну вот прямо сейчас поедут, посмотрят, если вдруг можно отпустить, отпустят… Толпа не дает прокурору с жандармом сесть в сани, ломит на них, ломится в дом, не отпускает губернатора, слушать ничего не хочет, никому не верит – и уж тем более не собирается расходиться как приказано. В толпе – люди с оружием, в том числе, те самые подростки. Кто первым открыл огонь – неведомо. Кто дал сигнал солдатам – тоже. Судя по данным процесса, и ряду мемуаров, кажется, все-таки, губернатор.
Что ведомо: первый залп действия не возымел, разбегаться начали только с третьего. 28 убитых на месте, 17 умерших вскоре, 41 ранен тяжело, еще под два десятка – легко. Это официально. Ни о каких переговорах речи уже нет, губернатор организует оказание помощи раненым и затоптанным. Полтора месяца спустя его застрелят на улице – акция Боевой организации партии эсеров… Завод, отметим отдельно, был настолько благополучным местом, что в число требований рабочих повышение зарплаты не входило.
Резюме министра земледелия: «Печальные мартовские сего года беспорядки в Златоусте лишний раз доказали, до какой степени революционная пропаганда может ослепить и сбить с толка рабочую массу, даже сравнительно обеспеченную, зарабатывающую при 8-часовом рабочем дне до 20–30 рублей в месяц».
В переводе: с жиру бесятся.
Б) Легенда советская
Как ни странно, практически совпадает с официальной имперской версией с точностью до агитаторов – естественно, социал-демократов, поднявших рабочих на борьбу за права. Разве что в разных ее вариантах добавляется, что условия, прописанные в расчетных книжках, так или иначе ухудшали положение рабочих. Кроме того, убитых и раненых у социалистов выходит больше – 69 и 250. Еще советская не забывает о том, что от стрельбы пострадали и случившиеся по делам на площади посторонние (чистая правда).
Ну и, акценты расставлены с точностью до наоборот. Это не неграмотные простодушные рабочие под воздействием агитаторов сошли с ума и разбушевались невесть почему, невзирая на полное свое благополучие… Нет, это губернатор и заводское руководство невесть зачем спровоцировали простодушных рабочих, ведомых рабочими передовыми, и обстреляли их по сатрапской своей природе.
В переводе: злодеи, они злодеи и есть – им бы лишь издеваться над мирными трудящимися, какие тут еще причины?
Часть вторая, увы, не легендарная
Что из всего этого соответствует действительности? Факт расстрела, обстоятельства времени и места и некоторые мелкие подробности. И, пожалуй, все. Обе легенды сложились из попыток свести всю историю к двум дням в марте – а немедля образовавшиеся в ней прорехи и отсутствие мотивировок зашпаклевали той или иной идеологией. На выходе образовался лубок, жанр жизнеспособный, продуктивный и пользующийся спросом.
Если же оторваться от лубка, то началась эта повесть не в 1903 году, а именно что с отмены крепостного права, и не в городе Златоусте, а по всему Уралу.
Дело в том, что в 1860-е главным желанием правительства было - удержать на заводах и горных работах хотя бы костяк обученного персонала. А поскольку крепостной обязанностью держать уже было нельзя, то к вопросу подошли не только со стороны кнута, но и со стороны пряника. Обсуждали проект с рабочими, выясняли нужды – и двинули результаты опросов в дело. "Положение о горнозаводском населении", принятое в рамках освобождения крестьян, дало горным рабочим целый букет прав, которыми они весьма активно пользовались. Приусадебные участки. Право покоса на заводских землях. Пенсии по выслуге, и, соответственно, право и обязанность образовывать товарищества, играющие, в числе прочего, роль пенсионного фонда. Свои больницы. Твердый порядок найма...
А потом на все это постепенно наслоилось много полезных новшеств. И восьмичасовый рабочий день, и зачет к пенсии год за три в цехах с сухой заточкой, и повышение зарплаты.
Да и существование совершенно легальных и самим правительством заведенных горнозаводских товариществ было очень мощным фактором.
Представьте себе – посреди Российской Империи рабочие получили официальное право действовать скопом… и принялись применять. Например, светлая идея заводского начальства ввести для рабочих артельную ответственность за казенное имущество разбилась именно о «Положение» и деятельность товариществ. И вообще, до смешного – в рамках Российской Империи – доходило: увольняет как-то начальство двух рабочих как зачинщиков стачки, собирается товарищество и голосует: принять обратно. И руководство что? Принимает. Во избежание понятно чего. Вы представьте себе, пожалуйста эту картину. На рубеже веков. Не утопия, конечно, но что-то близкое к тому.
Так что златоустовские рабочие товариществом были, скорее, довольны, а вот руководство завода – не особенно. Потому как не мне вам объяснять, что такое сильный, непотопляемый и деятельный профсоюз на заводе. Десятилетия его. Поколения рабочих, выращенные им. Оно и само по себе неприятно, а ведь по всей прочей империи такие «действия скопом» запрещены и заводчикам и фабрикантам вне Урала вовсе не нужно с ними мириться… Завод военный, то есть на руководство давят сверху и снизу. И потом, с 1861 года прошло время, квалифицированных рабочих в стране стало больше, необходимость в местных мастерах перестала быть такой… острой. Тут бы заводчикам и отменить все это безобразие – но увы, закреплено законом. В общем, начальство кипело-кипело, и докипело, а тут и случай пришел. Как по заказу.
В 1896, нет, не в 1903, а именно в 1896 году в стране вводят новый закон, регулирующий отношения рабочих и хозяев (с основательным сдвигом в пользу рабочих – но… в общем случае) и выпускают на сей предмет новые расчетные книжки. И в них, конечно, тех особых горнозаводских прав - ни следа. Обнулили. Кому, соответственно, улучшение положения – а кому жуткие потери.
Естественно, произошло это ненамеренно, поскольку книжки те на всю страну были рассчитаны, а о том, что в стране есть особый случай на пол Урала величиной, никто как-то не задумался... Естественно на уральских заводах отказались брать новые книжки – пока не подтвердят им, что все их права останутся за ними. В Златоусте вышло то же самое. Руководство завода увидело свой шанс отделаться от надоевшего анахронизма и заявило: кто не купит новую книжку, тому не заплатим вовсе. Анахронизм, то есть горное товарищество, отлично этот маневр понимавшее, в ответ – всеобщий бойкот. Никому тех книжек не брать, новых условий не принимать, дать телеграмму министру земледелия и государственных имуществ, к чьему ведомству они и относились. Причем, бойкот держали все, даже прислуга сидела и бастовала. Страшное дело профсоюз.
На этой стадии вмешалась жандармерия – важный военный завод лихорадит, серьезное дело. И предложила себя в качестве посредника. Уж не знаю, как они разговаривали с заводским руководством и какие аргументы выдвигали, но руководство как-то очень быстро согласилось, что пока столица разбирается, работать и платить будут по-старому. Рабочие вернулись в цеха. Потом приехал представитель министра, рассмотрел дело. Сказал - рабочие правы. Не имело в виду правительство отменять «Положение» - даже если кому-то так странным образом показалось. А уж требовать, чтобы книжки _покупали_ за свой счет - и вовсе грабеж на большой дороге. Работайте по старым – только, пожалуйста, в следующий раз докладывайте по инстанции сначала, а не сразу министру – а то сердечных приступов же не оберешься.
На этом дело, естественно же, не закончилось.
Зимой 1897 завод у горного товарищества вычел деньги... на печатание этих же самых книжек. Опять скандал, опять жалобы наверх, опять жандармерия выступает посредником, опять Петербург говорит: рабочие правы, сойдите с ноги, то есть, верните деньги. Вернули. И так оно и шло.
Рабочие, кстати, выигрывали далеко не все столкновения с руководством – но все эти трения носили характер цивилизованный, а лояльность рабочих и горнозаводского товарищества по отношению к центральной власти была совершенно непробиваемой (на что хором жаловались местные агитаторы всех цветов). А с другой стороны, ну откуда тут взяться недовольству, если центральная власть – порой очень медленно, порой не очень охотно и не в особенно корректной форме – но, тем не менее, неуклонно держалась закона и здравого смысла? Против действительности не попрешь.
Так что социалисты на заводе имелись, и народнические листовки в городе ходили, а вот влияние их было приблизительно равным нулю – и это знали все, включая власти. А правила и права весь рабочий Златоуст и так помнил наизусть без всяких социалистов, потому что стараниями товарищества те правила и права в каждом достаточно большом цеху на стенке висели (тоже, конечно, без трений не обошлось).
Ну а в январе 1903 заводское руководство предприняло очередную попытку ввести те самые книжки. Так что, как вы сами понимаете, про крепостное право на заводе говорить, конечно, говорили – но именно в том смысле, что начальство опять покушается на дарованные в 1861 привилегии. Неймется им. И ждали, что все будет как в прошлые разы.
Вот тут и случилось отклонение от сценария. Потому что, когда в середине марта ситуация опять дошла до бойкота и забастовки – в одну прекрасную ночь на завод ввели войска. Телеграмму на высочайшее имя или на имя министра заводоуправление отправить… отказалось и, собственно, саму эту возможность рабочим перекрыло. А когда уфимский губернатор Богданович – вызванный, в частности, по просьбе товарищества – еще из Уфы попросил рабочих представить выборных для переговоров и рабочие их представили… выборных тут же _арестовали_. «В порядке охраны по подозрению в подстрекательстве толпы к неисполнению требований заводоуправления.» Немая сцена.
Вот это-то и были те самые арестованные «агитаторы», чьего возвращения требовала толпа как условия для начала какого бы то ни было разговора. Потому что они пришли под гарантию губернаторского слова – и тут же оказались под арестом как бунтовщики. Ну и новых выборных не соглашались выставлять именно поэтому. Вы сначала предыдущих верните.
Тут, опять-таки, прелесть ситуации в чем: Николай Модестович Богданович уфимским губернатором был с октября 1896 года. Соответственно, все это бодание златоустовского горнозаводского товарищества с руководством завода большей частью происходило попросту при нем.
То есть, когда толпа так резко реагировала на все обещания «разобраться и _может быть_ отпустить» и плевалась при слове «выборные» — это было потому, что она была твердо уверена: губернатор врет. Он тут давно, он не может не знать, что руководство завода, пользуясь общей накаленной обстановкой в стране, просто в очередной осточертевший раз пытается продавить своё и задавить рабочих вместе с профсоюзом, записав противников в смутьяны. Сценарий же заезжен насмерть.(*)
С их точки зрения, будь губернатор нейтрален – в первый же день приказал бы освободить незаконно задержанных выборных и разговаривал бы с ними, с тем или иным результатом. А вот так – что ж он, негодяй, делает вид, что здесь может быть смута, хотя прекрасно знает, что нет. Почему он вообще с солдатами приехал – солдаты ни для переговоров, ни для относительно мирного разгона демонстрации не годятся. Солдаты могут только одно – стрелять насмерть. Что это все значит?
Собственно, окажись перед домом настоящие бунтовщики, они бы, как раз, поостереглись. Но на демонстрацию пришли оскорбленные и возмущенные _верноподданные_, за сорок лет привыкшие к несколько иному обращению. Поправка: обезглавленные и дезориентированные верноподданные. Поскольку за руководством товарищества именно в этот момент гонялись с собаками как за организаторами всего этого безобразия. А к дому скандалить, в основном, пошел кто? Именно люди, так удивившие жандармерию и губернатора – женщины, подростки, рабочие постарше, то есть те, в кого – с точки зрения верноподданных – даже самые подлые гады стрелять не могли по определению…
Это к вопросу о том, что вселилось в рабочих.
С заводоуправлением понятно – они просто хотели снова стать полными хозяевами на заводе, то есть, работать без оглядки на профсоюз и реликты предпредыдущего царствования.
А что случилось с губернатором? Он-то искренне не хотел крови, пытался договориться и потом очень жалел, что взял с собой солдат, а не ОМОН, то есть, простите, казаков, которые могли бы разогнать толпу без смертоубийства… Почему он еще в дороге не приказал отпустить арестованных и не выступил посредником как жандармерия в 1896 – ведь большая часть конфликта рассосалась бы на месте?
Потому что на дворе был не 1896 год. И не 1897. Март 1903 года стоял на дворе и слова «рабочий вопрос» уже успели войти в разряд нецензурных (чем, собственно, и воспользовалось так радостно заводское начальство, желая раз и навсегда скинуть проклятые кандалы). Через несколько месяцев на юге ударит знаменитая всеобщая забастовка. И вообще обстановка накалилась настолько, что, с точки зрения части правительства от революции Российскую Империю может спасти только война. Так что никакой уверенности ни в ком у губернатора быть не может, вчера верноподданные – а сегодня уже нет.
А еще в 1902 эсеры крайне неудачно подстрелили министра внутренних дел Сипягина. И на его месте теперь сидит Вячеслав Константинович фон Плеве, который, в отличие от предшественника, не преданный государю заядлый консерватор старого образца, а преданный неизвестно кому и чему реакционер-фундаменталист образца нового. И для него не имеет значения, в какой мере несправедливы требования начальства, с которыми не согласились рабочие – и _кем именно_ неоднократно высочайше дарованы права, которые рабочие отстаивали. А значение имеет ровно одно: сам факт неповиновения.
Николай Модестович Богданович, уфимский губернатор, попросту не рискнул поехать в Златоуст без охраны или взять с собой казаков. Он не знал, насколько серьезно на самом деле возмущение – и из Уфы не мог в том разобраться. Зато он мог быть совершенно уверен, что фон Плеве, который в ряде губерний даже земскую статистику запретил собирать, чтобы она не смущала население своим подрывным содержанием, этого дела так не оставит. Что за любые действия, трактуемые как поощрение бунта и уступки бунтовщикам, Плеве снесет его с лица земли. И уж, во всяком случае, с должности. Что тоже ничему не поможет. А вот чего Богданович явно не ждал - это что заводоуправление поставит его в такую безнадежную вилку, заранее арестовав затребованных им представителей.
Так что, судя по всему, рассчитывал Николай Модестович, не делая совсем уж видимых уступок, как-то все утихомирить, доложить, что морская свинка подавлена – и потом что-то решать с самой проблемой. Ну а рабочие, конечно, подчинятся, потому что законопослушные простолюдины всегда повинуются властям. И тем дадут ему время.
Только встретил он там уверенных в своей правоте граждан, оскорбленных в лучших чувствах и отказывающихся отступать. И не верящих ни единому его слову.
Собственно, опять же, продемонстрируй губернатор с самого начала готовность открыть огонь, толпа могла бы испугаться и рассосаться – но стрелять-то он как раз не хотел до последнего, а полностью уступить рабочим тоже не мог. (И, заметим, не хотел. Потому что когда чиновник империи приказывает разойтись, подданные должны разойтись – а иначе конец всякому общественному порядку.)
Таким образом, завод считал, что исполняет свой долг перед производством. Семьи рабочих и сами рабочие встали насмерть и упорно требовали своего, именно потому, что знали свои права, были лояльны правительству и не видели в себе бунтовщиков. А губернатор закончил стрельбой, именно потому, что на самом деле был либералом. В обстановке того не поощрявшей.
Дальше был суд над «бунтовщиками», тоже по меркам Российской Империи крайне умеренный. Виновными из 34 обвиняемых признали всего пятерых. Получили они от одного до трех месяцев тюрьмы. Еще кто-то попал в административную ссылку. Но для завода и города Златоуста важно было другое: виновными признали не тех, кто стрелял, а тех, в кого стреляли. Ну и еще то, что – по словам многочисленных очевидцев и самого губернатора – Николай Александрович Романов счел стрельбу совершенно уместной. «Государь император по докладу министра одобрил мой поступок, что меня и успокаивает».(**)
Потому политических последствий у Златоустовского расстрела оказалось два.
А) Если раньше завод и товарищество были завзятыми монархистами, то после расстрела и особенно после того самого суда у них эту политическую позицию как рукой сняло. Так что занялось товарищество в том числе и прямой нелегальщиной, включая покупку огнестрельного оружия, чтобы в следующий раз – всем уже было понятно, что непременно он будет, следующий раз – это оружие не только у солдат имелось. В конце 1905 ГЗТ на это деньги выделяли едва ли не открыто.
Б) Социалисты на заводе были, но до инцидента, как уже было сказано, идеология их интереса не вызывала. В результате этого и соседских случаев уральский пояс сильно покраснел и стал одной из оперативных баз эсеров и эсдеков.
С чем и поздравляем руководство завода, которое на месте активного горного профсоюза создало себе активный красный горный профсоюз, обо всем прочем не говоря.
Отныне убеждение властей, что права могут отстаивать только смутьяны и что заводы заражены социализмом, полностью соответствовало действительности. Как говорил в эпиграфе инструктор, встретились точки зрения.
(*) Ежели кто думает, что данное ноу-хау является прерогативой Российской Империи, рекомендуем познакомиться с тем, как дело обстояло в США – например, историю «бунта на Хэймаркет» https://en.wikipedia.org/wiki/Haymarket_affair - картина, полагаю, покажется очень знакомой.
(**) Надо сказать, что как раз господину Плеве, в отличие от государя, результаты решительно не понравились – и в разговоре с генералом Куропаткиным в апреле того же года он «по поводу большого числа убитых и раненых в недавнем беспорядке в Златоусте выразил желание, чтобы войска при подавлении беспорядков имели пули не столь убийственные, как ныне.» Куропаткин просьбой не проникся и встречно попросил министра внутренних дел «принять меры к успокоению населения, дабы не портить войска, заставляя их стрелять в безоружную толпу.»
«Это вы, глядя на коричневую змею, думаете — вот ползет ОНА, вторая по ядовитости в мире среди сухопутных, страшная, агрессивная, неутомимая, прыгучая, о ужас. Ну или просто "аааааа!" А она-то думает — вот ползу я, полтора нежных уязвимых метра вкусного, высокоусвояемого белка, до которого тут все большие охотники.
Если обеим сторонам не повезет, эти точки зрения встретятся.»
Инструктор по выживанию в буше.
Часть первая, легендарная
В марте 1903 года в уральском городе Златоусте вышел случай.
А) Легенда имперская
В том году выпустили для рабочих новые расчетные книжки, а в тех книжках – горе, страх, петля и яма – нет упоминания о знаменитом Положении 1861 года, том самом, которое об освобождении крестьян… Слух рождается мгновенно: крепостное право решили вернуть, гады и эксплуататоры. Так что книжек этих рабочие не берут. А завод-то государственный, а начальство-то обязано отрапортовать… Начинают давить – мол, берите книжки, хуже будет. Тут народ окончательно верит, что дело гадостное. Люди кишат, спорят, все обиды за 10 лет повылезли, а накопилось их там прилично. Между тучами и почвой реют агитаторы – социалисты и народники. Начальство увольнениями грозит. Завод – в стачку. Начальство – к войскам и хватать зачинщиков. Завод – вооружаться, чем попало. Попало много чем – Златоуст, оружейная столица.
читать дальшеПриезжает уфимский губернатор Богданович, либерал, между прочим, разбираться, что происходит на ключевом военном заводе, и с момента приезда попадает в осаду. Вокруг его дома многотысячная раздраженная толпа. Подростки, женщины какие-то безумные, c детьми, требуют арестованных отдать. На ночь как-то их удается уговорить угомониться, но наутро – снова-здорово.
Губернатор с собой солдат привез, но сначала все же выходит к толпе: расходитесь – разберемся. Толпа, видимо, одержимая безумным революционным духом, не верит. Губернатор – выберите представителей, поговорим без крика. Толпа, одержимая тем же духом, отзывается матерно. Губернатор – ну вот прямо сейчас поедут, посмотрят, если вдруг можно отпустить, отпустят… Толпа не дает прокурору с жандармом сесть в сани, ломит на них, ломится в дом, не отпускает губернатора, слушать ничего не хочет, никому не верит – и уж тем более не собирается расходиться как приказано. В толпе – люди с оружием, в том числе, те самые подростки. Кто первым открыл огонь – неведомо. Кто дал сигнал солдатам – тоже. Судя по данным процесса, и ряду мемуаров, кажется, все-таки, губернатор.
Что ведомо: первый залп действия не возымел, разбегаться начали только с третьего. 28 убитых на месте, 17 умерших вскоре, 41 ранен тяжело, еще под два десятка – легко. Это официально. Ни о каких переговорах речи уже нет, губернатор организует оказание помощи раненым и затоптанным. Полтора месяца спустя его застрелят на улице – акция Боевой организации партии эсеров… Завод, отметим отдельно, был настолько благополучным местом, что в число требований рабочих повышение зарплаты не входило.
Резюме министра земледелия: «Печальные мартовские сего года беспорядки в Златоусте лишний раз доказали, до какой степени революционная пропаганда может ослепить и сбить с толка рабочую массу, даже сравнительно обеспеченную, зарабатывающую при 8-часовом рабочем дне до 20–30 рублей в месяц».
В переводе: с жиру бесятся.
Б) Легенда советская
Как ни странно, практически совпадает с официальной имперской версией с точностью до агитаторов – естественно, социал-демократов, поднявших рабочих на борьбу за права. Разве что в разных ее вариантах добавляется, что условия, прописанные в расчетных книжках, так или иначе ухудшали положение рабочих. Кроме того, убитых и раненых у социалистов выходит больше – 69 и 250. Еще советская не забывает о том, что от стрельбы пострадали и случившиеся по делам на площади посторонние (чистая правда).
Ну и, акценты расставлены с точностью до наоборот. Это не неграмотные простодушные рабочие под воздействием агитаторов сошли с ума и разбушевались невесть почему, невзирая на полное свое благополучие… Нет, это губернатор и заводское руководство невесть зачем спровоцировали простодушных рабочих, ведомых рабочими передовыми, и обстреляли их по сатрапской своей природе.
В переводе: злодеи, они злодеи и есть – им бы лишь издеваться над мирными трудящимися, какие тут еще причины?
Часть вторая, увы, не легендарная
Что из всего этого соответствует действительности? Факт расстрела, обстоятельства времени и места и некоторые мелкие подробности. И, пожалуй, все. Обе легенды сложились из попыток свести всю историю к двум дням в марте – а немедля образовавшиеся в ней прорехи и отсутствие мотивировок зашпаклевали той или иной идеологией. На выходе образовался лубок, жанр жизнеспособный, продуктивный и пользующийся спросом.
Если же оторваться от лубка, то началась эта повесть не в 1903 году, а именно что с отмены крепостного права, и не в городе Златоусте, а по всему Уралу.
Дело в том, что в 1860-е главным желанием правительства было - удержать на заводах и горных работах хотя бы костяк обученного персонала. А поскольку крепостной обязанностью держать уже было нельзя, то к вопросу подошли не только со стороны кнута, но и со стороны пряника. Обсуждали проект с рабочими, выясняли нужды – и двинули результаты опросов в дело. "Положение о горнозаводском населении", принятое в рамках освобождения крестьян, дало горным рабочим целый букет прав, которыми они весьма активно пользовались. Приусадебные участки. Право покоса на заводских землях. Пенсии по выслуге, и, соответственно, право и обязанность образовывать товарищества, играющие, в числе прочего, роль пенсионного фонда. Свои больницы. Твердый порядок найма...
А потом на все это постепенно наслоилось много полезных новшеств. И восьмичасовый рабочий день, и зачет к пенсии год за три в цехах с сухой заточкой, и повышение зарплаты.
Да и существование совершенно легальных и самим правительством заведенных горнозаводских товариществ было очень мощным фактором.
Представьте себе – посреди Российской Империи рабочие получили официальное право действовать скопом… и принялись применять. Например, светлая идея заводского начальства ввести для рабочих артельную ответственность за казенное имущество разбилась именно о «Положение» и деятельность товариществ. И вообще, до смешного – в рамках Российской Империи – доходило: увольняет как-то начальство двух рабочих как зачинщиков стачки, собирается товарищество и голосует: принять обратно. И руководство что? Принимает. Во избежание понятно чего. Вы представьте себе, пожалуйста эту картину. На рубеже веков. Не утопия, конечно, но что-то близкое к тому.
Так что златоустовские рабочие товариществом были, скорее, довольны, а вот руководство завода – не особенно. Потому как не мне вам объяснять, что такое сильный, непотопляемый и деятельный профсоюз на заводе. Десятилетия его. Поколения рабочих, выращенные им. Оно и само по себе неприятно, а ведь по всей прочей империи такие «действия скопом» запрещены и заводчикам и фабрикантам вне Урала вовсе не нужно с ними мириться… Завод военный, то есть на руководство давят сверху и снизу. И потом, с 1861 года прошло время, квалифицированных рабочих в стране стало больше, необходимость в местных мастерах перестала быть такой… острой. Тут бы заводчикам и отменить все это безобразие – но увы, закреплено законом. В общем, начальство кипело-кипело, и докипело, а тут и случай пришел. Как по заказу.
В 1896, нет, не в 1903, а именно в 1896 году в стране вводят новый закон, регулирующий отношения рабочих и хозяев (с основательным сдвигом в пользу рабочих – но… в общем случае) и выпускают на сей предмет новые расчетные книжки. И в них, конечно, тех особых горнозаводских прав - ни следа. Обнулили. Кому, соответственно, улучшение положения – а кому жуткие потери.
Естественно, произошло это ненамеренно, поскольку книжки те на всю страну были рассчитаны, а о том, что в стране есть особый случай на пол Урала величиной, никто как-то не задумался... Естественно на уральских заводах отказались брать новые книжки – пока не подтвердят им, что все их права останутся за ними. В Златоусте вышло то же самое. Руководство завода увидело свой шанс отделаться от надоевшего анахронизма и заявило: кто не купит новую книжку, тому не заплатим вовсе. Анахронизм, то есть горное товарищество, отлично этот маневр понимавшее, в ответ – всеобщий бойкот. Никому тех книжек не брать, новых условий не принимать, дать телеграмму министру земледелия и государственных имуществ, к чьему ведомству они и относились. Причем, бойкот держали все, даже прислуга сидела и бастовала. Страшное дело профсоюз.
На этой стадии вмешалась жандармерия – важный военный завод лихорадит, серьезное дело. И предложила себя в качестве посредника. Уж не знаю, как они разговаривали с заводским руководством и какие аргументы выдвигали, но руководство как-то очень быстро согласилось, что пока столица разбирается, работать и платить будут по-старому. Рабочие вернулись в цеха. Потом приехал представитель министра, рассмотрел дело. Сказал - рабочие правы. Не имело в виду правительство отменять «Положение» - даже если кому-то так странным образом показалось. А уж требовать, чтобы книжки _покупали_ за свой счет - и вовсе грабеж на большой дороге. Работайте по старым – только, пожалуйста, в следующий раз докладывайте по инстанции сначала, а не сразу министру – а то сердечных приступов же не оберешься.
На этом дело, естественно же, не закончилось.
Зимой 1897 завод у горного товарищества вычел деньги... на печатание этих же самых книжек. Опять скандал, опять жалобы наверх, опять жандармерия выступает посредником, опять Петербург говорит: рабочие правы, сойдите с ноги, то есть, верните деньги. Вернули. И так оно и шло.
Рабочие, кстати, выигрывали далеко не все столкновения с руководством – но все эти трения носили характер цивилизованный, а лояльность рабочих и горнозаводского товарищества по отношению к центральной власти была совершенно непробиваемой (на что хором жаловались местные агитаторы всех цветов). А с другой стороны, ну откуда тут взяться недовольству, если центральная власть – порой очень медленно, порой не очень охотно и не в особенно корректной форме – но, тем не менее, неуклонно держалась закона и здравого смысла? Против действительности не попрешь.
Так что социалисты на заводе имелись, и народнические листовки в городе ходили, а вот влияние их было приблизительно равным нулю – и это знали все, включая власти. А правила и права весь рабочий Златоуст и так помнил наизусть без всяких социалистов, потому что стараниями товарищества те правила и права в каждом достаточно большом цеху на стенке висели (тоже, конечно, без трений не обошлось).
Ну а в январе 1903 заводское руководство предприняло очередную попытку ввести те самые книжки. Так что, как вы сами понимаете, про крепостное право на заводе говорить, конечно, говорили – но именно в том смысле, что начальство опять покушается на дарованные в 1861 привилегии. Неймется им. И ждали, что все будет как в прошлые разы.
Вот тут и случилось отклонение от сценария. Потому что, когда в середине марта ситуация опять дошла до бойкота и забастовки – в одну прекрасную ночь на завод ввели войска. Телеграмму на высочайшее имя или на имя министра заводоуправление отправить… отказалось и, собственно, саму эту возможность рабочим перекрыло. А когда уфимский губернатор Богданович – вызванный, в частности, по просьбе товарищества – еще из Уфы попросил рабочих представить выборных для переговоров и рабочие их представили… выборных тут же _арестовали_. «В порядке охраны по подозрению в подстрекательстве толпы к неисполнению требований заводоуправления.» Немая сцена.
Вот это-то и были те самые арестованные «агитаторы», чьего возвращения требовала толпа как условия для начала какого бы то ни было разговора. Потому что они пришли под гарантию губернаторского слова – и тут же оказались под арестом как бунтовщики. Ну и новых выборных не соглашались выставлять именно поэтому. Вы сначала предыдущих верните.
Тут, опять-таки, прелесть ситуации в чем: Николай Модестович Богданович уфимским губернатором был с октября 1896 года. Соответственно, все это бодание златоустовского горнозаводского товарищества с руководством завода большей частью происходило попросту при нем.
То есть, когда толпа так резко реагировала на все обещания «разобраться и _может быть_ отпустить» и плевалась при слове «выборные» — это было потому, что она была твердо уверена: губернатор врет. Он тут давно, он не может не знать, что руководство завода, пользуясь общей накаленной обстановкой в стране, просто в очередной осточертевший раз пытается продавить своё и задавить рабочих вместе с профсоюзом, записав противников в смутьяны. Сценарий же заезжен насмерть.(*)
С их точки зрения, будь губернатор нейтрален – в первый же день приказал бы освободить незаконно задержанных выборных и разговаривал бы с ними, с тем или иным результатом. А вот так – что ж он, негодяй, делает вид, что здесь может быть смута, хотя прекрасно знает, что нет. Почему он вообще с солдатами приехал – солдаты ни для переговоров, ни для относительно мирного разгона демонстрации не годятся. Солдаты могут только одно – стрелять насмерть. Что это все значит?
Собственно, окажись перед домом настоящие бунтовщики, они бы, как раз, поостереглись. Но на демонстрацию пришли оскорбленные и возмущенные _верноподданные_, за сорок лет привыкшие к несколько иному обращению. Поправка: обезглавленные и дезориентированные верноподданные. Поскольку за руководством товарищества именно в этот момент гонялись с собаками как за организаторами всего этого безобразия. А к дому скандалить, в основном, пошел кто? Именно люди, так удивившие жандармерию и губернатора – женщины, подростки, рабочие постарше, то есть те, в кого – с точки зрения верноподданных – даже самые подлые гады стрелять не могли по определению…
Это к вопросу о том, что вселилось в рабочих.
С заводоуправлением понятно – они просто хотели снова стать полными хозяевами на заводе, то есть, работать без оглядки на профсоюз и реликты предпредыдущего царствования.
А что случилось с губернатором? Он-то искренне не хотел крови, пытался договориться и потом очень жалел, что взял с собой солдат, а не ОМОН, то есть, простите, казаков, которые могли бы разогнать толпу без смертоубийства… Почему он еще в дороге не приказал отпустить арестованных и не выступил посредником как жандармерия в 1896 – ведь большая часть конфликта рассосалась бы на месте?
Потому что на дворе был не 1896 год. И не 1897. Март 1903 года стоял на дворе и слова «рабочий вопрос» уже успели войти в разряд нецензурных (чем, собственно, и воспользовалось так радостно заводское начальство, желая раз и навсегда скинуть проклятые кандалы). Через несколько месяцев на юге ударит знаменитая всеобщая забастовка. И вообще обстановка накалилась настолько, что, с точки зрения части правительства от революции Российскую Империю может спасти только война. Так что никакой уверенности ни в ком у губернатора быть не может, вчера верноподданные – а сегодня уже нет.
А еще в 1902 эсеры крайне неудачно подстрелили министра внутренних дел Сипягина. И на его месте теперь сидит Вячеслав Константинович фон Плеве, который, в отличие от предшественника, не преданный государю заядлый консерватор старого образца, а преданный неизвестно кому и чему реакционер-фундаменталист образца нового. И для него не имеет значения, в какой мере несправедливы требования начальства, с которыми не согласились рабочие – и _кем именно_ неоднократно высочайше дарованы права, которые рабочие отстаивали. А значение имеет ровно одно: сам факт неповиновения.
Николай Модестович Богданович, уфимский губернатор, попросту не рискнул поехать в Златоуст без охраны или взять с собой казаков. Он не знал, насколько серьезно на самом деле возмущение – и из Уфы не мог в том разобраться. Зато он мог быть совершенно уверен, что фон Плеве, который в ряде губерний даже земскую статистику запретил собирать, чтобы она не смущала население своим подрывным содержанием, этого дела так не оставит. Что за любые действия, трактуемые как поощрение бунта и уступки бунтовщикам, Плеве снесет его с лица земли. И уж, во всяком случае, с должности. Что тоже ничему не поможет. А вот чего Богданович явно не ждал - это что заводоуправление поставит его в такую безнадежную вилку, заранее арестовав затребованных им представителей.
Так что, судя по всему, рассчитывал Николай Модестович, не делая совсем уж видимых уступок, как-то все утихомирить, доложить, что морская свинка подавлена – и потом что-то решать с самой проблемой. Ну а рабочие, конечно, подчинятся, потому что законопослушные простолюдины всегда повинуются властям. И тем дадут ему время.
Только встретил он там уверенных в своей правоте граждан, оскорбленных в лучших чувствах и отказывающихся отступать. И не верящих ни единому его слову.
Собственно, опять же, продемонстрируй губернатор с самого начала готовность открыть огонь, толпа могла бы испугаться и рассосаться – но стрелять-то он как раз не хотел до последнего, а полностью уступить рабочим тоже не мог. (И, заметим, не хотел. Потому что когда чиновник империи приказывает разойтись, подданные должны разойтись – а иначе конец всякому общественному порядку.)
Таким образом, завод считал, что исполняет свой долг перед производством. Семьи рабочих и сами рабочие встали насмерть и упорно требовали своего, именно потому, что знали свои права, были лояльны правительству и не видели в себе бунтовщиков. А губернатор закончил стрельбой, именно потому, что на самом деле был либералом. В обстановке того не поощрявшей.
Дальше был суд над «бунтовщиками», тоже по меркам Российской Империи крайне умеренный. Виновными из 34 обвиняемых признали всего пятерых. Получили они от одного до трех месяцев тюрьмы. Еще кто-то попал в административную ссылку. Но для завода и города Златоуста важно было другое: виновными признали не тех, кто стрелял, а тех, в кого стреляли. Ну и еще то, что – по словам многочисленных очевидцев и самого губернатора – Николай Александрович Романов счел стрельбу совершенно уместной. «Государь император по докладу министра одобрил мой поступок, что меня и успокаивает».(**)
Потому политических последствий у Златоустовского расстрела оказалось два.
А) Если раньше завод и товарищество были завзятыми монархистами, то после расстрела и особенно после того самого суда у них эту политическую позицию как рукой сняло. Так что занялось товарищество в том числе и прямой нелегальщиной, включая покупку огнестрельного оружия, чтобы в следующий раз – всем уже было понятно, что непременно он будет, следующий раз – это оружие не только у солдат имелось. В конце 1905 ГЗТ на это деньги выделяли едва ли не открыто.
Б) Социалисты на заводе были, но до инцидента, как уже было сказано, идеология их интереса не вызывала. В результате этого и соседских случаев уральский пояс сильно покраснел и стал одной из оперативных баз эсеров и эсдеков.
С чем и поздравляем руководство завода, которое на месте активного горного профсоюза создало себе активный красный горный профсоюз, обо всем прочем не говоря.
Отныне убеждение властей, что права могут отстаивать только смутьяны и что заводы заражены социализмом, полностью соответствовало действительности. Как говорил в эпиграфе инструктор, встретились точки зрения.
(*) Ежели кто думает, что данное ноу-хау является прерогативой Российской Империи, рекомендуем познакомиться с тем, как дело обстояло в США – например, историю «бунта на Хэймаркет» https://en.wikipedia.org/wiki/Haymarket_affair - картина, полагаю, покажется очень знакомой.
(**) Надо сказать, что как раз господину Плеве, в отличие от государя, результаты решительно не понравились – и в разговоре с генералом Куропаткиным в апреле того же года он «по поводу большого числа убитых и раненых в недавнем беспорядке в Златоусте выразил желание, чтобы войска при подавлении беспорядков имели пули не столь убийственные, как ныне.» Куропаткин просьбой не проникся и встречно попросил министра внутренних дел «принять меры к успокоению населения, дабы не портить войска, заставляя их стрелять в безоружную толпу.»
@темы: 20 век: Россия и вокруг нее